ом, маслом, жареным хлебом, консервированным языком и чашками с горячим чаем. Еда была не особенно вкусная, и я не сомневаюсь, что Нейрс отозвался бы о ней очень язвительно, но изголодавшимся морякам с "Богатой невесты" она казалась вкуснее самых изысканных яств. Годдедааль усердно их потчевал, но Трент, как они впоследствии вспомнили, оказался совсем нелюбезным хозяином и, углубившись в какие-то мысли, словно забыл о присутствии своих гостей. Через некоторое время он приказал коку уйти и, обратившись к сидевшим за столом, сказал: -- Если не ошибаюсь, господа, у вас компания на паях, и вот почему я вас всех сюда пригласил. Мне надо кое-что вам объяснить. Вы сами видите, что мой бриг -- корабль хороший и что матросов я кормлю хорошо. Послышались одобрительные возгласы, но всем было интересно узнать, что последует дальше, и никто ничего внятного не сказал. -- Ну, -- продолжал Трент, катая хлебные шарики и глядя в стол, -- я, конечно, рад помочь вам добраться до Фриско. Моряк должен помогать моряку -- вот мой девиз. Но уж так повелось в мире, что за все надо платить. Я не хочу из-за своей доброты терпеть убытки, -- добавил он с невеселым смешком. -- Ну, конечно, капитан, -- сказал Уикс. -- Мы, разумеется, заплатим сколько следует, -- за -- метил Картью. При этих словах Годдедааль тронул его за локоть, и оба помощника обменялись многозначительным взглядом. За этот короткий безмолвный миг характер капитана Трента был объяснен и понят. -- "Сколько следует"... -- повторил капитан Трент. Я этого ждал. Но сколько и за что следует -- здесь решаю я. Если вы собираетесь взять ссуду, вам придется выплатить... -- Он быстро поправился: -- Если вы хотите, чтобы я вас отвез во Фриско, вам надо будет уплатить мою цену. Так ведь делаются дела, не правда ли? Вы мне не нужны. Это я вам нужен. -- Ну хорошо, сэр, -- заметил Картью, -- так сколько же вы хотите? Капитан продолжал катать хлебные шарики. -- Когда вы взяли за горло этого торговца на островах Гилберта, -- сказал он, -- вы использовали выгоды своего положения. А теперь моя очередь. Вы же не пожалели этого торговца! -- воскликнул он с неожиданной злостью, но тут же опять холодно хихикнул. -- Хотя я вас за это не виню: в любви и в делах все позволено. -- Итак, сэр? -- спросил Картью мрачно. -- Это мой корабль, я думаю, -- сказал тот резко. -- Я тоже так думаю, -- вставил Мак. -- Я говорю, что это мой корабль, сэр! -- рявкнул Трент, словно раззадоривая себя. -- И, будь я похож на вас, я забрал бы все ваши деньги до последнего гроша. Но две тысячи фунтов из четырех принадлежат не вам, а я человек честный. Вы отдадите мне две тысячи, которые принадлежат вам, а я отвезу вас всех во Фриско и там выдам каждому пятнадцать фунтов на руки, а капитану -- целых двадцать пять. Годдедааль опустил голову на руки, словно ему было невыносимо стыдно. -- Вы шутите! -- воскликнул Уикс, побагровев. -- Шучу? -- переспросил Трент. -- Как угодно. Вас никто не заставляет. Бриг принадлежит мне, но остров Брукс -- нет. И ваше право -- сидеть там до самой смерти. Мне это все равно. -- Да весь ваш проклятый бриг не стоит двух тысяч фунтов! -- крикнул Уикс. -- Меньше я не возьму, -- возразил Трент. -- И у вас хватит духу высадить нас на этот островок умирать голодной смертью? -- воскликнул Томми. Капитан рассмеялся в третий раз. -- Голодной смертью? -- переспросил он. -- Это опять как вам будет угодно. А я готов продать вам любую провизию. Только по своей цене. -- Прошу прощения, сэр, -- перебил Мак, -- но у меня положение особое. Я отрабатывал свой проезд и не имею доли в двух тысячах фунтов, а в кармане у меня нет ни гроша. Так что же вы мне скажете? -- Я человек добрый, -- ответил Трент. -- Какая мне разница? Я захвачу вас вместе с остальными, только, разумеется, пятнадцати фунтов вы не получите. От такой наглости у всех даже дух захватило. Годдедааль поднял голову и с негодованием посмотрел на своего капитана, а Мак побелел как полотно. -- И вы еще себя называете моряком! -- крикнул он. -- Черт бы вас побрал! -- Еще одно слово -- и я закую тебя в кандалы! -- рявкнул Трент, обрадовавшись, что ему возражают. -- Так я и дался! -- отрезал Мак. -- А мы еще налаживали этот проклятый такелаж! Я сейчас научу тебя вежливости, старый боров. Он произнес эту угрозу совсем тихо, и никто из присутствующих, в том числе и сам Трент, не ожидал того, что последовало... Ирландец выхватил руку из кармана, и в воздухе просвистел нож, угодивший Тренту, который повернулся было, чтобы встать из-за стола, прямо в сонную артерию. Капитан упал головой на стол, и по скатерти расползлось алое пятно. Внезапность нападения и катастрофы, мгновенный переход от мира к войне и от жизни к смерти заставили всех окаменеть. Секунду они продолжали сидеть, не сводя взгляда с неподвижного тела и обагренного кровью стола. Затем Годдедааль вскочил на ноги, схватил свой табурет и поднял его над головой -- он весь преобразился, и из его груди вырвался такой рев, что остальные были оглушены. Моряки с "Богатой невесты" и не думали сопротивляться, никто не выхватил оружия -- съежившись, они беспомощно смотрели на обезумевшего шведа. Его первый удар свалил Мака на пол со сломанной рукой. Вторым он размозжил голову Хемстеда. Он переводил взгляд с одного на другого, угрожая, трубя, точно раненый слон, упиваясь своей яростью. Но этим боевым пылом не руководил рассудок, и, вместо того чтобы завершить свою победу, Годдедааль обрушил град ударов на труп Хемстеда, так что табурет разлетелся в щепы. Это надругательство над мертвым вывело Картью из оцепенения и предало его во власть инстинктов: он выхватил револьвер и выстрелил, еще не понимая, что делает. Вслед за грохотом выстрела раздался вопль боли, гигант покачнулся, зашатался и упал на тело своей жертвы. Наступившую тишину нарушил топот ног на палубе -- вот шаги прогремели по трапу, и в каюту заглянуло лицо Холдорсена. Картью разнес это лицо следующим же выстрелом: он был прекрасным стрелком. -- Вперед! -- скомандовал он и ринулся вон из каюты, а за ним Уикс, Томми и Амалу. Наступая на труп Холдорсена, они поднялись по трапу и выбрались на палубу, озаренную тусклым огнем кровавого заката. Они не превосходили противника численностью, но матросы "Летящего по ветру" не думали о сопротивлении и бросились к люку кубрика. Первым бежал Браун, он успел спрыгнуть вниз целым и невредимым; китаец последовал за ним головой вперед, получив пулю в бок, а остальные двое полезли на мачты. Уиксом и Картью овладело свирепое хладнокровие, это второе дыхание боя. Поставив Томми у фока, а Амалу у грота следить за мачтами и парусами, сами они прошли на шкафут и, высыпав на палубу коробку патронов, принялись перезаряжать револьверы. Бедняги, цеплявшиеся за ванты, кричали, просили пощады. Но пощады быть уже не могло: пригубленную чашу предстояло осушить до дна. Убитых было слишком много, и убить предстояло всех. Смеркалось, дешевые револьверы давали осечки и били очень неточно, вопящие жертвы прижимались к мачтам и реям, прятались за парусами. Гнусная бойня продолжалась долго, но, наконец, все было кончено. Лондонец Харди был подстрелен на форбом-брам-рее, и его труп, покачиваясь, висел на гитовах. Второй матрос, Уоллен, прятался на салинге грот-мачты, и пуля раздробила ему челюсть; забыв об осторожности, он долго и надрывно кричал, пока вторая пуля не сбросила его на палубу. Все это было достаточно страшно, но худшее предстояло впереди. Браун еще прятался в кубрике. Томми вдруг разразился рыданиями и начал просить, чтобы Брауна пощадили. -- Один человек не может нам повредить, -- твердил он, всхлипывая. -- Не надо больше! Я говорил с ним за обедом. Он хороший малый и совсем безобидный. Нельзя этого делать! У кого хватит духу спуститься туда и убить его? Это же зверство! Возможно, его мольбы доносились и до бедняги в трюме. -- Если останется хоть один, мы все повиснем, -- ответил Уикс. -- Браун должен пойти той же дорогой. Капитан был белее мела, он весь дрожал и, умолкнув, бросился к борту, где его стошнило. -- Если мы промедлим, то у нас не хватит духа, -- сказал Картью. -- Теперь или никогда. И он направился к люку кубрика. -- Нет, нет, нет! -- застонал Томми, хватая его за рукав. Но Картью отшвырнул его и спустился по трапу, полный отвращения к себе и стыда. На полу лежал китаец и глухо стонал. Кругом стояла непроницаемая тьма. -- Браун! -- крикнул Картью. -- Браун, где вы? Собственное бессердечное коварство поразило его, однако ответа не последовало. Он пошарил по койкам, но они были пусты. Тогда он направился вперед, к форпику, загроможденному бухтами каната и другим запасным такелажем. -- Браун! -- снова позвал он. -- Я здесь, сэр, -- ответил дрожащий голос, и бедняга, оставаясь невидимым, назвал Картью по имени и принялся умолять о пощаде. Только ощущение опасности, риска могло заставить Картью спуститься в кубрик, а тут враг встретил его просьбами и слезами, как испуганный ребенок. Его покорное "я здесь, сэр", его бессвязные моления и всхлипывания превращали убийство в гнуснейшее злодеяние. Дважды Картью поднимал револьвер и один раз даже нажал на спуск (так, во всяком случае, ему показалось), но выстрела не последовало; его решимость окончательно иссякла, и, повернувшись, он бежал от своей жертвы. Уикс сидел на световом люке и, повернув к Картью лицо семидесятилетнего старика, задал ему безмолвный вопрос. Картью покачал головой. И со спокойствием человека, поднимающегося на эшафот, Уикс встал, подошел к люку и спустился вниз. Браун думал, что это возвращается Картью, и с новыми мольбами наполовину выполз из своего убежища. Уикс несколько раз выстрелил на голос, который оборвался на тихом стоне и умолк. Наступила тишина, и убийца, как безумный, выскочил на палубу. Остальные трое собрались теперь у светового люка, и Уикс присоединился к ним. Они прижались друг к другу, как дети в темноте, и дрожь одного передавалась всем другим. Сумерки сгущались, и тишина прерывалась только шумом прибоя и глухими рыданиями Томми Хэддена. -- О господи, а вдруг к острову сейчас идет корабль! -- неожиданно воскликнул Картью. Уикс вздрогнул, взглянул на мачту, увидел висящий в снастях труп, и лицо его стало землистым. -- Если я попробую подняться на мачту, я упаду, -- сказал он просто, -- у меня больше нет сил. Наконец Амалу вскарабкался на грот, внимательно оглядел горизонт и сообщил, что море пустынно. -- Все равно, -- сказал Уикс, -- нельзя сидеть сложа руки, надо скорее привести все в порядок. Только я не могу ничего делать, пока не хлебну джина, а джин в каюте. Кто за ним сходит? -- Я, -- отозвался Картью, -- если мне дадут спички. Амалу дал ему коробку, и, пройдя на корму, Картью спустился по трапу в каюту. Там, споткнувшись о труп, он зажег спичку, и его взгляд встретился со взглядом живого человека, -- Ну? -- спросил Мак, пришедший наконец в себя после удара. -- Все кончено, никого не осталось в живых, -- ответил Картью. -- Господи! -- прошептал ирландец, снова теряя сознание. Джин нашелся в капитанской каюте, и, когда все выпили по стакану, началась уборка корабля. Уже совсем стемнело. Луна должна была взойти только через несколько часов, и поэтому на мачту повесили фонарь, чтобы посветить Амалу, который мыл палубу. А Уикс, Картью и Хэдден, взяв другой фонарь из камбуза, занялись похоронами. Холдорсен, Хемстед, Трент и Годдедааль отправились за борт, причем последний еще дышал. За ним последовал Уолен, а потом Уикс, подкрепившись джином, влез с багром на мачту и освободил труп Харди. Оставался китаец: он, по-видимому, бредил и что-то не переставая выкрикивал на незнакомом языке, пока они несли его из трюма; только когда его тело с всплеском погрузилось в воду, смолкли эти крики. Брауна, по общему согласию, решили пока не трогать. У человеческих сил есть предел. Все это время они пили неразбавленный джин как воду; три откупоренные бутылки стояли в разных местах палубы, и, проходя мимо, каждый обязательно отпивал глоток. В конце концов Томми свалился у подножия грот-мачты и заснул, Уикс упал ничком у кормового трапа и больше не шевелился, а Амалу куда-то незаметно исчез. На ногах оставался один Картью. Он, пошатываясь, стоял на юте, и фонарь, который он еще держал в руке, плясал при каждом его движении. Голова его гудела, в ней теснились обрывки мыслей, воспоминания об ужасах этого дня вспыхивали и угасали, как огонек лампы на сильном ветру. И тут его осенило пьяное вдохновение. -- Надо это прекратить, -- пробормотал он и, спотыкаясь, спустился по трапу в каюту. Исчезновение трупа Холдорсена заставило его испуганно остановиться. Он тупо глядел на пустой пол, а потом вспомнил и улыбнулся. В капитанской каюте он взял вскрытый ящик с пятнадцатью бутылками джина, поставил фонарь внутрь ящика и побрел вон из каюты. Мак снова очнулся -- на его искаженном болью, осунувшемся лице лихорадочно блестели глаза, и Картью вспомнил, что ирландцу так никто и не помог. Бедняге, искалеченному, может быть, умирающему, предстояло пролежать здесь всю ночь. Но теперь было уже поздно: рассудок покинул безмолвный корабль. Сам он мог только еле-еле выбраться на палубу. И, бросив на Мака полный жалости взгляд, он взобрался по трапу, столкнул ящик в море и остался лежать на палубе. ГЛАВА XXV. СКВЕРНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ С первыми лучами зари Картью проснулся. Некоторое время он недоумевающе смотрел на полосу утреннего тумана и обвисшие паруса брига, не понимая, где он и что с ним. У него было странное ощущение, что случилось какое-то большое несчастье, о котором он забыл; но тут, словно река, прорывающая плотину, на него нахлынули воспоминания о том, что произошло накануне: перед его глазами всплыли страшные образы, в его ушах прозвучали жалобные крики, которые ему не суждено было больше забыть. Вскочив на ноги, он на минуту застыл, прижав руку ко лбу, а потом стал шагать взад и вперед, ломая руки и машинально бормоча: "Господи... господи... господи..." Это могло продолжаться час, а может быть, несколько секунд. Вдруг он почувствовал, что на него смотрят, и, обернувшись, увидел, что Уикс, прислонившись к борту, следит за ним мутными глазами, страдальчески наморщив лоб. Каин увидел свой собственный лик. Еще секунда -- и они виновато отвернулись друг от друга. Картью поспешил уйти подальше от своего сообщника и, облокотившись о борт, уставился невидящим взглядом на море. Рассвет все разгорался: Через час взошло солнце и разогнало туман. Это был час невыносимых страданий для всех оставшихся в живых. Бессвязные мольбы Брауна, вопли матросов на вантах, обрывки песенок покойного Хемстеда звенели в ушах Картью невыносимой чередой. Он не оправдывал себя, не обвинял -- он ни о чем не думал, он просто испытывал невыразимые муки. Глядя в синюю воду за бортом, он снова и снова видел искаженное яростью лицо Годдедааля, кровавый закат, который встретил их на палубе, лицо бредящего китайца, которого они сбросили за борт, и судорогу, пробежавшую по лицу Уикса, когда он очнулся от пьяного сна и вспомнил, что случилось. Время шло, солнце поднималось все выше и выше, но буря в душе Картью не стихала. Затем, согласно многим поговоркам и изречениям, слабейший из них принес облегчение остальным -- очнулся Амалу. Хотя он испытывал такие же душевные и телесные страдания, как и все остальные, привычка к работе взяла верх: отправившись в камбуз, он развел огонь в плите и принялся приготовлять завтрак. Звон посуды, потрескивание огня и струйка дыма, поднявшаяся к небесам, помогли разогнать овладевшее всеми тупое уныние. Жизнь как-то сразу вошла в обычную колею: капитан зачерпнул ведро воды и начал умываться, Томми некоторое время смотрел на него, а затем присоединился к нему. Картью же, вспомнив последнее, что он видел накануне, поспешно спустился в каюту. Мак не спал, вернее сказать -- он не спал всю ночь. Над его головой щебетала в своей клетке канарейка Годдедааля. -- Как вы себя чувствуете? -- спросил Картью. -- У меня рука сломана, -- сказал Мак, -- но это еще ничего, а вот в каюте мне оставаться трудно. Я попробую выбраться на палубу. -- Лучше не надо, -- сказал Картью. -- Там очень жарко и стоит полное безветрие... Я смою эти... -- Он не договорил и только молча указал на кровавые пятна. -- Спасибо, -- ответил ирландец послушно и кротко, как больной ребенок. Когда Картью, захватив ведро, швабру и губку, начал приводить в порядок поле боя, Мак то смотрел на него, то вздыхал и закрывал глаза, словно теряя сознание. -- Это я во всем виноват, -- вдруг сказал он. -- И совсем уж скверно, что, впутав вас всех в беду, сам я вам ничем не помог. Вы спасли мне жизнь, сэр, своим выстрелом. Вы стрелок что надо! -- Ради бога, замолчите! -- воскликнул Картью. -- Об этом нельзя говорить. Вы не знаете, как это было. Здесь, в каюте, они сопротивлялись, а на палубе... -- И Картью, прижав к лицу окровавленную губку, еле справился с припадком истерики. -- Успокойтесь, мистер Картью, теперь ничего изменить нельзя, -- сказал Мак. -- Радуйтесь, что вы хоть остались целы, а не лежите вот так, как я, со сломанной рукой. Больше они ни о чем не говорили, и, когда раздался удар гонга к завтраку, каюта была почти в полном порядке. Томми тоже не терял времени даром. Он подтянул вельбот к самому борту и спустил в него уже вскрытый бочонок солонины, который нашел возле камбуза. Ясно было, что он думает только об одном: как можно скорее покинуть бриг. -- Мы можем набрать здесь сколько угодно провизии, -- сказал он, -- чего же нам ждать? Надо скорее плыть к Гавайям. Я уже начал приготовления. -- У Мака сломана рука, -- сказал Картью, -- как он перенесет дорогу? -- Сломана рука? -- повторил капитан. -- Только и всего? Я вправлю ее после завтрака. А я-то думал, что он убит. Этот сумасшедший бил, как... Напоминание о трагедии вчерашнего вечера заставило его умолкнуть; остальные тоже ничего не сказали. После завтрака Хэдден, Уикс и Картью спустились в каюту. -- Сейчас я вправлю твою руку, -- сказал Уикс. -- Извините, капитан, -- перебил Мак, -- но сперва надо вывести бриг в море, а моей рукой займемся потом. -- Торопиться некуда, -- ответил Уикс. -- Когда к острову подойдет следующий корабль, вы запоете по-другому, -- возразил Мак. -- Ну, на это шансов мало, -- заметил Картью. -- Ох, не надейтесь, -- ответил Мак. -- Когда корабль нужен, его и за шесть лет не дождешься, а когда не нужен, сюда явится целый флот. -- Я же говорил! -- воскликнул Томми. -- Мак рассуждает здраво. Надо поскорее снарядить вельбот и убираться отсюда. -- А что думает о вельботе капитан Уикс? -- спросил ирландец. -- Я о нем совсем не думаю, -- сказал Уикс. -- У нас есть приличный бриг, и других вельботов мне не надо. -- Простите! -- воскликнул Томми. -- Это глупость. Бриг-то у нас есть, да что толку? Ведь на нем нельзя войти ни в какой порт. -- Неважно, -- ответил капитан. -- Этот бриг утонет, и я скажу вам, где: в сорока милях от Гавайских островов, с подветренной стороны. А мы в вельботе подождем, пока он совсем не скроется под водой, и тогда больше не останется никаких следов "Летящего по ветру" и мы забудем, что видели его; на берег в вельботе выберется команда шхуны "Богатая невеста" и с первым же пароходом отправится в Сидней. -- Ну и умница же вы, капитан! -- воскликнул Мак. -- Не возитесь вы с моей рукой сейчас, а давайте поскорее выйдем в море. -- Мне и самому не терпится. Мак, -- ответил Уикс. -- Но только стоит полный штиль. Так что давай свою руку и хватит разговаривать. Он вправил руку Мака, наложил лубки и забинтовал. Труп Брауна, холодный и окостеневший, был вытащен из трюма и сброшен в лагуну, и все опять занялись уборкой корабля. Работы хватило только до полудня, но шел уже четвертый час, когда по зеркалу лагуны, наконец, пробежала первая рябь, налетел сухой шквал, а затем задул ровный бриз. Все это время команда "Богатой невесты" не находила себе места от нетерпения, а ее капитан боролся с мучительной тревогой и неуверенностью. Дело в том, что, хотя он мог заставить любую шхуну проплясать джигу и справиться с ней при самых трудных обстоятельствах, его знание мореходного дела было ограниченным и неполным. На палубе шхуны он был Рембрандтом или, во всяком случае, Уистлером, но на мостике брига становился жалким мазилой. Все утро он мысленно репетировал те маневры, которые помогут ему вывести "Летящего по ветру" в океан, однако не чувствовал никакой уверенности в себе. Это были лишь догадки. Все зависело от случайности -- бриг мог послушаться его, а мог и не послушаться. И тогда весь прежний опыт не подскажет ему, как поступить. Если бы его товарищи не были так измучены и если бы он не боялся заразить их своими сомнениями, можно было бы попробовать вывести бриг через проход на буксире. Но эти два обстоятельства делали подобный маневр невозможным, и Уиксу оставалось только принять все предосторожности, какие были ему доступны. Поэтому он отвел Картью на корму и, с большим тщанием объяснив ему, что надо будет делать, вместе с ним осмотрел все паруса и снасти. -- Постараюсь запомнить, -- сказал Картью, -- но все это ужасно сложно. -- Дурацкая оснастка! -- вздохнул капитан. -- Понавешали каких-то носовых платков! И у меня нет ни одного настоящего моряка. Эх, будь это просто бригантина! Хорошо еще, что проход очень легкий и маневрировать совсем не придется... Сначала мы пройдем фордевиндом, пока островок не останется у нас под ветром, потом ляжем как можно круче к ветру, пойдем левым галсом на юго-восток и выйдем в открытое море. Понятно? -- Понятно, -- ответил Картью довольно уныло. Оба они некоторое время молча рассматривали незнакомые снасти над головой. Наконец настало время от теории перейти к практике. Паруса были спущены, и команда приготовилась к подъему якоря. Затем бакштов был обрублен и вельбот оставлен на милость волн. Были подняты брамсели и контрабизань, затем контрабизань была повернута к правому борту. -- Поднять якорь, мистер Картью! -- Якорь поднят, сэр! -- Поставить кливера! Команда была выполнена, но бриг по-прежнему стоял неподвижно. Уикс, привыкший маневрировать на шхуне с помощью грота, возлагал все надежды на контрабизань. Сперва он приказал повернуть ее к ветру, потом -- от ветра, но ни то, ни другое не дало никаких результатов. -- Возьмите эту дрянь на гитовы! -- проревел он, побагровев. -- От нее нет никакого толку! Но тут сбитого с толку капитана ждал, новый сюрприз: едва только контрабизань была взята на гитовы, как бриг пошел по ветру. Уиксу показалось, что законы природы отменены. Он перестал понимать, где причина и где следствие и каких результатов можно ждать от самого знакомого маневра. Однако больше всего он думал о том, как сохранить бодрость духа у своего неопытного экипажа. Лицо его пылало, как факел, но команду он отдавал уверенным голосом, тем более, что теперь, когда бриг пошел в нужном направлении, он решил, что главные трудности остались позади. Были поставлены марсели, а также фок, грот и крюйс; бриг словно ожил и стал все быстрее набирать ход. Мало-помалу перед ними начал открываться проход и между двумя белыми бурунами засинели просторы океана. Контрабизань была снова повернута к корме, и бриг, легший круто к ветру, уже приближался к тому месту, откуда он мог сделать поворот оверштаг и выйти из лагуны, не лавируя. Упоенный первыми успехами, Уикс сам стал за штурвал. Он держал бриг курсом галфинд, чтобы набрать ход, а затем начал выкрикивать команды: -- Товьсь!.. Лево руля!.. Грот к ветру! Затем были произнесены роковые слова: -- Все на фок! Брасопить реи! Поворот оверштаг на корабле с прямым вооружением требует большого опыта и умения быстро оценивать обстановку. Человек, привыкший к шхуне, в подобных случаях всегда торопится. Так случилось и теперь. Приказ бы отдан слишком рано. Марсели легли на стеньги, и бриг сразу потерял ход. Даже теперь, если бы они повернули руль вправо, они могли бы еще закончить маневр удачно, но Уиксу, разумеется, это в голову не пришло -- для шхуны такой поворот был бы гибельным. Вместо этого он попробовал положить корабль в дрейф, но ему не хватило места, и примерно без двадцати минут пять "Летящий по ветру" прочно сел на мель. Уикс плохо знал корабли с прямым вооружением и доказал это на деле, но он был хорошим моряком и умел найти выход во всех затруднительных случаях, когда не требуется большого ума, а достаточно зоркого взгляда и мужественного сердца. Остальные еще не успели осознать, что случилось, а он уже выкрикивал новые команды: паруса были взяты, на гитовы, и матросы начали делать промеры вокруг брига. -- Все обойдется благополучно, -- сказал он и приказал спускать шлюпку. -- Минутку! -- воскликнул Томми. -- Да вы, никак, собираетесь запрячь нас, чтобы мы стащили бриг с мели? -- Вот именно, -- ответил Уикс. -- В такой глупости я участвовать не буду, -- отрезал Томми, -- я и так уже вымотался до смерти. С упрямым видом он уселся на крышку светового люка и заявил: -- Вы нас посадили на мель, вы нас с нее и снимайте! Картью и Уикс повернулись друг к другу. -- Мы же очень устали, поймите, -- сказал Картью. -- Начинается прилив! -- воскликнул капитан. -- Вы что, хотите упустить прилив? -- А, ерунда! Приливы будут и завтра, -- огрызнулся Томми. -- И вот что, -- добавил Картью, -- ветер спадает, а солнце скоро зайдет. В темноте мы можем устроить чтонибудь и похуже. -- Это правда, -- ответил Уикс и некоторое время стоял задумавшись. -- Только я одного не понимаю! -- вдруг воскликнул он. -- Я одного не понимаю: из чего вы сделаны! Я не могу оставаться здесь. Ведь солнце заходит. Я не могу оставаться здесь! Остальные посмотрели на него с ужасом и удивлением. До сих пор он был их главной опорой, и теперь. когда этот практичный человек вдруг выдал терзавший его страх, они совсем растерялись. Но этим воспользовался Мак, который, никем не замеченный, выбрался по трапу на палубу, после того как бриг сел на мель. -- Капитан Уикс, -- сказал он, -- это я впутал вас всех в беду. И я хочу попросить у вас всех прощения. Если кто-нибудь скажет: "Я тебя прощаю", -- мне будет легче на душе. Уикс изумленно посмотрел на него, а затем к нему вернулось самообладание. -- Мы все здесь в одинаковом положении, -- сказал он, -- нам незачем сводить счеты. Конечно, я тебя прощаю, да что толку? Другие тоже поспешили успокоить Мака. -- Благодарю вас всех, вы настоящие джентльмены, -- сказал Мак. -- Только я подумал вот что: мы ведь тут все протестанты? Да, это было так, хотя протестантская церковь вряд ли могла особенно гордиться такими сыновьями! -- Вот и хорошо, -- продолжал Мак. -- Ну так почему бы нам не прочесть "Отче наш"? Это же нам не повредит! Он говорил все с той же кроткой, умоляющей интонацией ребенка, и все остальные, безмолвно согласившись на его просьбу, опустились на колени. -- Ну, а я постою, -- сказал Мак и прикрыл глаза рукой. И они прочитали молитву под аккомпанемент прибоя и крика чаек, а потом поднялись с облегченной душой. До сих пор каждый в одиночестве ощущал свою вину и упоминал о преступлении в пылу минуты, чтобы тут же умолкнуть. Теперь они разделили общее раскаяние, и худшее осталось позади. И более того: мольба "и отпусти нам грехи наши", произнесенная сразу же после того, как они простили непосредственного виновника их бед, прозвучала в их ушах как отпущение греха. Когда зашло солнце, они поужинали, а затем пятеро потерпевших крушение (снова потерпевших крушение!) легли спать. Утро выдалось жаркое и безветренное. Очнувшись после тяжелого сна, они чувствовали себя совсем разбитыми. Только Уикс, который хорошо помнил, какой тяжелый день им предстоит, проявил какую-то энергию. Он подошел к помпе и измерил уровень воды в трюме, затем нахмурился, повторил измерение и глубоко задумался. Остальные догадались, что он чем-то недоволен. Потом он разделся и, оставшись в одних трусах, влез на фальшборт, выпрямился и сложил руки над головой, собираясь нырнуть. Вдруг он словно окаменел, напряженно вглядываясь в горизонт. -- Дайте мне бинокль, -- сказал он. В одно мгновение все уже карабкались на мачту вслед за Уиксом, державшим бинокль. На севере, над горизонтом, подымался столбик серого дыма, похожий на восклицательный знак. -- Что это, по-вашему? -- спросил кто-то Уикса. -- Пока трудно сказать, -- ответил он. -- Но, судя по дыму, этот пароход идет прямо сюда. -- Какой пароход? -- Может быть, почтовый, -- ответил Уикс, -- а может быть, какой-нибудь крейсер, который ищет потерпевших крушение. Ну-ка, ребята, за дело, нельзя терять ни минуты! Скорее на палубу! Едва оказавшись там, он спустил флаг, потом снова поднял его, но уже перевернутым. -- Слушайте внимательно, -- сказал он, поспешно одеваясь. -- Если это крейсер, он зря здесь стоять не захочет. На кораблях, где дела не делают, а только деньги получают, всегда страшная спешка. Так что все еще может кончиться благополучно. Мы отправимся с ними, а они не станут тратить время на лишние осмотры и расспросы. Я капитан Трент; Картью, вы Годдедааль, Томми -- Харди, Мак -- Браун, Амалу... Постойте! Его за китайца нам никак не выдать!.. Ага, нашел: наш кок дезертировал, а Амалу ехал в трюме зайцем. Когда мы его отыскали, я сделал его коком, но не стал возиться с оформлением документов. Понятно? Ну, как вас зовут? Его товарищи послушно повторили свои новые имена. -- А как звали остальных двух? Того, кого Картью застрелил в каюте, и того, кому я разбил челюсть на гроте? -- спросил он. -- Холдорсен и Уоллен, -- сказал кто-то. -- Ну, так они утонули, -- продолжал Уикс, -- когда пытались спустить шлюпку. Мы попали в шквал вчера и сели на мель. -- Он быстро подбежал к компасу, взглянул на него и продолжал: -- Шквал налетел с северо-запада, очень сильный, тали заело, и Холдорсен с Уолленом свалились за борт. -- Уикс был в своей стихии и говорил с лихорадочным нетерпением, похожим на гнев. -- А это не рискованно? -- спросил Томми. -- Рискованно? -- рявкнул капитан. -- Да на нас на всех уже петли надеты, идиот! Если этот корабль идет в Китай (на что, впрочем, не похоже), с нами будет все кончено в первом же порту, а если нет, то, значит, он идет из Китая. Так? Ну, а если хоть кто-нибудь из офицеров или экипажа видел Трента или кого-нибудь из его матросов, мы через два часа будем в наручниках... Но все равно у нас нет другого выхода, и это последний ничтожный шанс спастись от виселицы. Это прозвучало так убедительно, что все похолодели от страха. -- А может быть, лучше остаться на бриге? -- спросил Картью. -- Они помогут нам сняться с мели. -- Да что вы тратите время на пустую болтовню! -- рассердился Уикс. -- Слушайте: когда я сейчас делал промер, оказалось, что в трюме два фута воды; а вчера было всего восемь дюймов. Что случилось, я не знаю. Может быть, ничего, а может быть, мы рассадили днище. Тогда нам придется проплыть две тысячи миль в шлюпке. Это вам больше по вкусу? -- Если в днище пробоина, их плотники помогут нам ее зачинить, -- настаивал Картью. -- О господи! -- воскликнул капитан. -- Как бриг сел на мель? Носом! И сейчас кренится на нос. Если сюда явится плотник, куда он пойдет? Да в форпик же! И как мы объясним кровавые пятна на канатах и на полу? Да поймите же, наконец, что вы не члены парламента, а шайка убийц с петлей на шее! Еще какой-нибудь другой осел хочет задать вопрос, чтобы зря тратить время? Нет?.. Ну, слава богу! Теперь, матросы, слушайте: я иду вниз, а вы останьтесь на палубе. Снимите чехол вон с той шлюпки, потом откройте сундучок с деньгами, возьмите пять сундучков, разделите деньги на пять частей и положите их на дно в эти сундучки. Да поживей! Сверху прикройте их одеялами или какой-нибудь одеждой, чтобы они не звенели. Сундучки получатся тяжелые, но с этим уж ничего не поделаешь. Вы, Картью... А, черт... Вы, мистер Годдедааль, пойдете со мной. Нам надо заняться другим делом. -- И, бросив последний взгляд на столб дыма, Уикс спустился по трапу в сопровождении Картью. Корабельные журналы были найдены в кают-компании за клеткой с канарейкой. Их было два: один вел Трент, другой -- Годдедааль. Уикс посмотрел на них и выпятил нижнюю губу. -- Вы умеете подделывать чужие почерки? -- спросил он. -- Нет, -- ответил Картью. -- И я тоже, как ни жаль, -- буркнул капитан. -- Но это еще не самое скверное: журнал Годдедааля в полное порядке. Он, наверное, заполнил его перед чаем. Вот, читайте: "Замечен дым костра. Капитан Керкап и пять членов команды шхуны "Богатая невеста"..." Впрочем, не все пропало, -- добавил он, открывая другой журнал. -- Трент уже две недели ничего в него не заносил. Мы уничтожим ваш журнал, мистер Годдедааль, и займемся журналом Трента... То есть моим, я хотел сказать. Но по некоторым причинам писать буду не я, а вы. Берите перо, и я вам продиктую. -- Но как мы объясним, куда девался мой журнал? -- спросил Картью. -- А вы его не вели, -- ответил капитан. -- Грубейшее нарушение служебного долга. Судовладельцы намылят вам за это голову. -- А как же перемена почерка? -- продолжал Картью. -- Журнал сначала вели вы. Почему вдруг стал писать я? И все равно вам придется расписываться. -- После несчастного случая я не могу писать, -- ответил Уикс. -- Несчастного случая? -- повторил Картью. -- Это звучит как-то неубедительно. Какого несчастного случая? Уикс положил руку на стол ладонью вверх и пробил ее ножом. -- Вот какого, -- сказал он. -- Из всякого затруднения есть выход, если у тебя голова на плечах. Он начал бинтовать рану носовым платком, быстро просматривая журнал Годдедааля. -- Скверно, -- сказал он. -- Тут все так напутано, что для вас это не годится. Во-первых, они шли по какому-то совершенно дикому курсу и уклонились на тысячу миль от обычных корабельных путей, а во-вторых, оказывается, они приблизились к этому острову шестого числа, плавали пять дней вокруг да около и на рассвете одиннадцатого снова очутились здесь. -- Годдедааль говорил мне, что им страшно не везло, -- заметил Картью. -- Во всяком случае, все это похоже на выдумки, -- вздохнул Уикс. -- Но ведь так было на самом деле, -- настаивал Картью. -- Ну и пусть. Нам-то ведь от этого не легче, раз это все равно похоже на выдумки! -- воскликнул капитан. -- Ну-ка, помогите мне перевязать руку. Кровь так и хлещет. Пока Картью накладывал повязку, Уикс о чем-то глубоко задумался. Но едва был затянут последний узел, как он стремглав кинулся на палубу. -- Запомните, ребята! -- крикнул он. -- Мы пришли к этому острову не одиннадцатого, а вечером шестого, и нас здесь задержал штиль. Как только кончите возиться с сундучками, вытащите на палубу несколько бочонков с водой и солониной. Так оно будет естественней. Словно мы уже снаряжали шлюпку. После этого он вернулся в каюту и продиктовал Картью записи в корабельный журнал. Затем они уничтожили журнал Годдедааля и принялись искать корабельные бумаги. Из всех пережитых за утро мучительных минут эти, пожалуй, были самыми мучительными. Они лихорадочно обшаривали все уголки, ругаясь, сталкиваясь, изнемогая от жары, леденея от ужаса. С палубы им то и дело кричали, что это действительно крейсер, что он уже совсем близко, что он уже спускает шлюпку. А документов нигде не было! Каким образом они не заметили сейфа с судовой кассой и расписками, трудно понять. Но тем не менее они его не заметили. Наконец самые важные документы были найдены в кармане парадного костюма Трента, где он их оставил после того, как последний раз сходил на берег. -- Как раз вовремя, -- сказал Уикс, улыбаясь в первый раз за все утро. -- Давайте их мне, а вот эти бумаги заберите себе. Боюсь, что я их перепутаю. -- Какие еще бумаги? -- спросил Картью. -- Документы капитана Керкапа и шхуны "Богатая невеста", -- ответил Уикс. -- Как знать, может быть, они нам еще понадобятся. -- Шлюпка вошла в лагуну, сэр! -- крикнул Мак, который исполнял роль дозорного, пока остальные работали. -- Пора идти на палубу, мистер Годдедааль, -- заметил Уикс. Когда они направились к трапу, канарейка вдруг испустила звонкую трель. -- Нельзя бросать бедняжку на голодную смерть, -- прошептал Картью. -- Это птица несчастного Годдедааля. -- Так берите ее с собой, -- сказал капитан. И они поднялись на палубу. За рифом виднелась безобразная туша современного военного корабля, который время от времени пенил воду своим винтом, а по проходу скользила большая белая шлюпка с флагом на корме. -- Еще одно, -- сказал Уикс, быстро осматриваясь. -- Мак, ты был в китайских портах? Отлично. А вас, остальных, все время, пока мы были в Гонконге, я не пускал на берег, надеясь, что вы дезертируете. Но вы меня надули и остались на бриге. Так вам будет легче врать. Шлюпка была совсем уже близко. Единственным офицером в ней оказался рулевой, причем офицером не из лучших, так как матросы на веслах все время переговаривались. -- Слава богу, они послали какого-то желторотого птенца! -- воскликнул Уикс. -- Эй, Харди, убирайся на нос! Я не потерплю, чтобы матросы разгуливали у меня по юту! Этот выговор подбодрил всех, как холодный душ. Шлюпка лихо подошла к борту, и молоденький офицер поднялся на палубу брига, где с ним почтительно поздоровался Уикс. -- Вы капитан этого корабля? -- спросил офицер. -- Да, сэр, -- ответил Уикс. -- Зовут меня Трент, а это бриг "Летящий по ветру" из Гулля. -- У вас, кажется, неприятности? -- заметил офицер. -- Если вы будете так любезны пройти со мной на ют, я вам сейчас все расскажу, -- ответил Уикс. -- Да вас бьет лихорадка! -- воскликнул офицер. -- И не удивительно, после таких переживаний, -- ответил Уикс и затем начал повесть об испортившейся воде, долгом затишье, внезапном шквале, утонувших матросах. Он говорил без запинки и с большим жаром, как приговоренный к смерти, умоляющий о помиловании. Мне довелось выслушать эту историю из тех же уст в кафе в Сан-Франциско, и даже тогда манера рассказчика показалась мне подозрительной. Но офицер не отличался наблюдательностью. -- Наш капитан очень торопится, -- заметил он, -- однако я получил инструкцию оказать вам помощь, а в случае необходимости вызвать и вторую шлюпку. Чем могу вам помочь? -- Ну, мы вас не задержим, -- ответил Уикс весело. -- Мы уже совсем собрались. Все готово: и сундучки, и хронометр, и документы. -- Неужели вы хотите оставить бриг? -- воскликнул офицер. -- По-моему, его очень легко снять с мели. Мы вам окажем необходимую помощь. -- Легко-то легко, но далеко ли мы уплывем, другой вопрос. В носовой части большая пробоина, -- ответил Уикс. Молоденький офицер покраснел до ушей. Болезненно сознавая свою неопытность, он решил, что выдал себя, и побоялся снова попасть в глупое положение. Ему и в голову не приходило, что капитан может его обманывать. Раз капитан решил покинуть свой бриг, значит, у него для этого есть все основания. -- Отлично, -- сказал он. -- Так пусть ваши матросы грузят вещи в шлюпку. -- Мистер Годдедааль, пусть матросы грузят вещи в шлюпку! -- скомандовал Уикс. Четверо его товарищей ждали результатов этих переговоров как на иголках. Когда они услышали желанные слова, им показалось, что солнце озарило полночный мрак, а Хэдден громко зарыдал, и, пока он крутил лебедку, по его щекам текли слезы. Однако работа спорилась, и вскоре сундучки, узлы и потерпевшие кораблекрушение уже находились в шлюпке, которая, выйдя из длинной тени "Летящего по ветру", понеслась к выходу из лагуны. Пока все складывалось удачно. Никто не заметил, что бриг цел и невредим, и с каждой минутой расстояние между ними и грозными уликами, скрывавшимися на его борту, увеличивалось и увеличивалось. Но, с другой стороны, они с каждой минутой приближались к военному кораблю, который еще мог оказаться для них тюрьмой и даже телегой палача, везущей их на виселицу. Ведь они еще не узнали, ни откуда пришел этот корабль, ни куда он направляется, и неизвестность давила их сердца свинцовой тяжестью. Задать вопрос решился Уикс. Картью казалось, что голос его доносится откуда-то издалека, и в то же время каждое слово поражало, словно пуля. -- Как называется ваш корабль? -- спросил Уикс. -- "Буря". А разве вы не знаете? -- ответил офицер. "Разве вы не знаете?" Что это означало? Может быть, ничего, а может быть, что крейсер и бриг уже встречались. Уикс собрался с духом и задал новый вопрос: -- Куда вы идете? -- Мы должны осмотреть все эти островки и островочки, -- сказал офицер, -- а потом пойдем в Сан-Франциско. -- Вы идете из Китая, как и мы? -- продолжал Уикс свои расспросы. -- Из Гонконга, -- ответил офицер, сплевывая за борт. Из Гонконга. Так, значит, все кончено: как только они окажутся на крейсере, их арестуют; бриг будет осмотрен, будут найдены следы крови, возможно, лагуну протралят, и тела убитых расскажут свою страшную историю. Картью неодолимо хотелось вскочить со скамьи, закричать и прыгнуть в море. Дальнейшее притворство казалось таким ненужным: еще несколько сот секунд напряженного ожидания -- и неизбежное случится. А потом -- позорная смерть. Но даже и теперь Уикс не сдался. Лицо его было искажено, голос стал неузнаваемым, и казалось, что самый ненаблюдательный и глупый человек должен был бы заметить эти роковые признаки. И все-таки он продолжал расспросы, стремясь узнать свою судьбу. -- Хороший город Гонконг. Как, по-вашему? -- заметил он. -- Не могу сказать, -- ответил офицер, -- мы пробыли там только полтора дня. Зашли за инструкциями, и нас сразу отправили сюда. В жизни не слышал о такой подлости! -- И он продолжал с грустью описывать невезение, которое преследовало "Бурю". Но Уикс и Картью больше его не слушали, они глубоко дышали: тела их были скованы оцепенением, но в мозгу вихрем проносились мысли о страшной опасности, которой они избегли, о почти несомненной возможности спасения. Они испытывали глубокое облегчение и радость. Во время плавания на крейсере им ничто не грозит. Потом еще несколько трудных дней в Сан-Франциско, но немного энергии и присутствия духа, и страшное событие будет навеки погребено. Годдедааль снова станет Картью, а Уикс -- Керкапом, людьми, которых ни в чем нельзя заподозрить, людьми, которые никогда не слышали о "Летящем по ветру" и никогда не видели острова Мидуэй. Это радостное ощущение не покидало их все время, пока шлюпка приближалась к борту "Бури", над которым торчали дула орудий и головы любопытных. Оно не покидало их, когда они в странном отупении поднялись на крейсер и невидящими глазами глядели на высокие мачты, белоснежные палубы и на толпящихся кругом моряков, чьи голоса доносились словно издалека, на чьи вопросы они отвечали невпопад. И вдруг Картью почувствовал, что кто-то похлопывает его по плечу. -- Норри, старина! Откуда ты взялся? Тебя уже не знаю сколько времени все разыскивают. Ведь ты же теперь старший, унаследовал свое поместье! Он обернулся, увидел лицо своего школьного товарища Сибрайта и потерял сознание. Его унесли в каюту Сибрайта, и доктор начал приводить его в чувство. Когда Картью открыл глаза, он внимательно посмотрел на незнакомое лицо и сказал с суровой решимостью: -- Браун должен пойти по той же дороге. Теперь или никогда... Через несколько секунд сознание его прояснилось, и он заговорил снова: -- Что я сказал? Где я? Кто вы? -- Я судовой врач "Бури", -- ответил доктор. -- Вы находитесь в каюте лейтенанта Сибрайта, и вам следует забыть о всех тревогах. Ваши беды кончились, мистер Картью. -- Почему вы так меня называете? -- спросил Картью. -- Ах да, Сибрайт узнал меня... -- Он застонал и весь затрясся. -- Пришлите ко мне Уикса, я должен немедленно поговорить с Уиксом! -- воскликнул он и яростно сжал руку доктора. -- Хорошо, -- ответил доктор, -- но только с одним уговором: выпейте эту микстуру, а я схожу за Уиксом. Он дал несчастному снотворное, и тот через несколько минут погрузился в глубокий сон, вероятно, спасший ему рассудок. Затем доктор занялся Маком и, пока вправлял ему руку, под каким-то предлогом заставил ирландца назвать имена всех его товарищей. Потом настал черед капитана, который к этому времени был уже совсем не похож на человека, придумавшего отчаянный план спасения в каюте "Летящего по ветру": чувство полной безопасности, плотный обед и большой стакан грога притупили его бдительность и погасили энергию. -- Когда вы были ранены? -- спросил доктор, разбинтовав его руку. -- Неделю назад, -- ответил Уикс, думая только о записях в корабельном журнале. -- Вот как! -- воскликнул доктор и посмотрел ему прямо в глаза. -- Я точно не помню, -- запинаясь, ответил Уикс. После этой неуклюжей лжи подозрения доктора учетверились. -- Кстати, кого из вас зовут Уиксом? -- спросил он как бы между прочем. -- Это еще что? -- буркнул капитан, побелев, как бумага. -- Я спросил, кто из вас Уикс, -- повторил доктор. -- Мне кажется, мой вопрос совершенно ясен. Уикс ничего не ответил. -- В таком случае, кто Браун? -- настаивал доктор. -- О чем вы говорите? К чему вы клоните? -- крикнул Уикс, отдергивая руку, так что кровь брызнула прямо в лицо врача. Тот даже не стал стирать ее и, глядя прямо на свою жертву, задал новый вопрос: -- Почему Браун должен пойти по той же дороге? Уикс, задрожав, опустился на табурет. -- Картью все вам рассказал, -- прошептал он. -- Нет, -- ответил доктор, -- но его и ваше поведение заставило меня задуматься, и мне кажется, вы что-то скрываете. -- Дайте мне чего-нибудь выпить, -- сказал Уикс, -- лучше я вам все сам расскажу, и, черт возьми, мы совсем не так виноваты, как можно подумать. И вот с помощью двух стаканов крепкого грога трагическая история "Летящего по ветру" была рассказана в первый раз. Им очень повезло, что выслушал ее именно доктор. Он сжалился над этими людьми, чье положение, на его взгляд, было гораздо хуже, чем они того заслуживали, и решил им помочь. Он вместе с Уиксом и Картью (как только тот пришел в себя) придумали план, как им вести себя в Сан-Франциско. Он выдал "Годдедаалю" справку, что тот тяжело болен, и под покровом ночи помог Картью съехать на берег. Он не давал заживать ране Уикса, чтобы тот продолжал подписываться левой рукой. Он пустил в ход свое влияние на корабле и уговорил молодых офицеров не выдавать настоящего имени Картью, боясь, как бы оно не попало в газеты. А кроме того, он оказал им услугу еще более важную. У него в Сан-Франциско был друг, миллионер. Доктор представил ему Картью, объяснив, что этот молодой человек недавно унаследовал большое состояние и хотел бы прежде, чем это станет известно, заплатить свои долги ростовщикам так, чтобы это не вызвало огласки. Миллионер с удовольствием согласился помочь молодому наследнику, и это на его деньги Бэллерс во время аукциона старался перекупить бриг у синдиката. Попробуйте догадаться, как звали этого миллионера. Его звали Дуглас Лонгхерст. Пока самозваная команда "Летящего по ветру" могла исчезнуть без следа и снова стать командой "Богатой невесты", для них не имело особого значения, что бриг будет продан и на нем обнаружатся следы какогото преступления. Но, как только Картью был узнан, положение изменилось. Малейший скандал -- и противоречия в его истории сразу будут замечены и будет задан неизбежный вопрос: каким образом он, отплыв на шхуне из Сиднея, через такое короткое время вдруг оказался на бриге, идущем из Гонконга. А после этого легко могло выясниться все дело. Поэтому было решено предотвратить подобную опасность и самим купить бриг, благо Картью стал теперь миллионером. За исполнение этого нового плана они взялись с большой энергией и осторожностью. Картью под вымышленным именем снял комнату, подыскал поверенного (случайно это оказался Бэллерс) и поручил ему купить разбитый бриг. -- Какая ваша предельная сумма? -- спросил Бэллерс. -- Мне нужен бриг, -- ответил Картью, -- а цена меня не интересует. -- Сказать "любая сумма" -- значит ничего не сказать, -- сказал Бэллерс. -- Назовите ее точно. -- Ну пусть будет пятьдесят тысяч долларов, раз вы так настаиваете, -- ответил Картью. Все это время капитану приходилось ходить по городу, являться в консульство, отвечать на вопросы в агентстве Ллойда, сочинять историю о потерянных квитанциях, подписывать бумаги левой рукой и рассказывать с своих вымышленных злоключениях всем морякам СанФранциско. И каждую минуту он ждал, что столкнется с каким-нибудь старым приятелем, который в присутствии посторонних назовет его Уиксом, а может быть, с каким-нибудь новым врагом, который сумеет доказать, что он вовсе не Трент. Случилось второе, но благодаря своей находчивости Уикс не только избежал разоблачения, но даже укрепил свою позицию. Когда он был в консульстве (самом неподходящем месте для того, что последовало), он вдруг услышал, что кто-то спрашивает капитана Трента. Он обернулся, как всегда, еле сдерживая дрожь. -- Да вы же не капитан Трент, -- сказал незнакомец, отступая. -- Что все это значит? Мне сказали, что вы называете себя капитаном Трентом... капитаном Джейкобом Трентом, которого я знаю с детства! -- А! Вы, наверное, имеете в виду моего дядю, который был банкиром в Кардиффе, -- ответил Уикс с невозмутимостью отчаяния. -- В первый раз слышу, что у него есть племянник, -- ответил незнакомец. -- Лучше поздно, чем никогда, -- отрезал Уикс. -- А как старик себя чувствует? -- спросил тот. -- Отлично, -- ответил Уикс. Но тут его, к счастью, позвал клерк. Дальше все шло гладко, но утром в день аукциона после разговора с Джимом Уикс опять встревожился. На аукционе он не находил себе места, так как ему было известно только, что Картью попробует купить бриг через своего поверенного, но он не знал, ни кто этот поверенный, ни какие он получил инструкции. Я полагаю, что капитан Уикс обладает удивительно крепким здоровьем, хотя его внешность указывает на склонность к апоплексии, которой он, как известно, очень опасается. Однако он может быть спокоен, -- она ему не грозит, раз уж удар не хватил его во время этого сумасшедшего аукциона, когда старый бриг вместе с довольно дешевым грузом был куплен на его глазах посторонним человеком за пятьдесят тысяч долларов. С самого начала они уговорились, что он не будет встречаться с Картью, чтобы нельзя было установить связь между командой и неведомым покупателем. Но теперь было не до осторожности, и, вскочив на извозчика, он помчался на улицу Миссии. В дверях пансиона он столкнулся с Картью. -- Скорее уйдем отсюда, -- сказал тот. И, когда они уже шли по улице, добавил: -- Все кончено! -- А, так, значит, вы знаете результат аукциона? -- спросил Уикс. -- Аукциона? -- воскликнул Картью. -- Да я уже о нем забыл! И он рассказал о телефонном звонке и голосе, который задал страшный вопрос: "Зачем вы хотите купить "Летящий по ветру"?" Этот звонок, последовавший за совершенно невероятным исходом аукциона, мог свести с ума самого Иммануила Канта. Им казалось, что судьба против них, что все мальчишки на улицах и даже камни мостовой знают их ужасную тайну. Они думали только о бегстве. Разделив прибыль, которую им принесло единственное плавание "Богатой невесты", они спрятали деньги в потайные карманы, послали свои сундучки по вымышленному адресу в Британскую Колумбию и в тот же день уехали из Сан-Франциско в Лос-Анжелос. На следующее утро Картью уже отбыл в Англию, а остальные трое отправились в Мексику. ЭПИЛОГ. ПОСВЯЩАЕТСЯ УИЛЛУ ЛОУ Дорогой Лоу! Недавно на Манихики я имел удовольствие встретиться с Доддом. Мы просидели около двух часов в маленькой, похожей на игрушку церкви, уставленной скамьями на европейский манер и украшенной перламутровой мозаикой. Вокруг, улыбаясь нам, толпились местные жители -- по-моему, самые красивые люди на всем земном шаре. И там я задал Додду вопросы, которые давно меня интересовали. Сперва я спросил его, что случилось после той ночи в Барбизоне, когда Картью рассказал ему свою историю, и как им удалось отделаться от Бэллерса. Оказалось, что Додд сразу же напомнил своему новому другу об этом опасном преследователе, но Картью ответил небрежно: "Он беден, а я богат. Мне не страшны его угрозы. Я просто уеду куда-нибудь подальше, куда проезд стоит дорого. Например, в Персию. Это очень интересная страна. Хотите, поедем вместе?" И на другой день они уже отправились в Константинополь и дальше в Тегеран. О Бэллерсе известно только (из газетной заметки), что он каким-то образом вернулся в Сан-Франциско и умер в больнице. -- Еще один вопрос, -- сказал я. -- Вы уехали в Персию с миллионером, вы были сами богаты, так каким же образом вы очутились здесь, в Южных Морях, суперкарго на торговой шхуне? Он с улыбкой ответил, что я еще не слышал о последнем банкротстве Джима. -- Я снова остался без гроша, -- сказал он, -- и тогда Картью построил эту шхуну и поручил ее мне. Яхта его, а торговлю веду я. А поскольку почти все расходы связаны с яхтой и командой, то я получаю неплохую прибыль. И у Джима опять все хорошо -- он ведет удачную торговлю фруктами, кукурузой и земельными участками. К тому же он обзавелся отличным компаньоном. Это Нейрс. Нейрс сумеет обуздать его порывы, он человек деловой. Они купили две виллы рядом на побережье, и я гостил у них, когда в последний раз был в СакФранциско. Джим теперь владелец газеты (мне кажется, он подумывает о том, чтобы стать сенатором), и он хотел, чтобы я бросил шхуну и стал у него редактором. Они с Мэйми считают, что в конституцию штата необходимо внести много изменений. -- А что случилось с остальной командой "Богатой невесты"? -- спросил я. -- Насколько мне известно, они несколько дней кутили в столице Мексики, -- ответил Додд, -- а потом Хэдден с ирландцем отправились на золотые прииски в Венесуэле, а Уикс уехал в Вальпараисо. В чилийском флоте служит некий капитан Керкап -- во время последней тамошней войны я видел эту фамилию в газетах. Хэддену скоро надоели прииски, и я недавно встретился с ним в Сиднее. Он сообщил мне, что Мака убили во время нападения на обоз с золотом. Значит, теперь их осталось трое -- ведь Амалу не в счет. Он живет на своем родном острове Мауи. Канарейка Годдедааля попрежнему у него, и, говорят, он бережет свои доллары, что среди гавайцев редкость. А получил он не только долю Хемстеда. Картью разделил причитавшиеся ему деньги поровну между ними всеми, считая и Мака. -- Ну, и сколько же все это составило? -- не удержался я от вопроса, вспомнив бесконечные вычисления, которые он приводил в своем рассказе. -- Сто двадцать восемь фунтов девятнадцать шиллингов одиннадцать с половиной пенсов, -- ответил Додд невозмутимо, -- не считая той мелочи, которую он выиграл в карты на Мидуэе. Для гавайца это немало. В эту минуту к нам подошел священник, и мы вынуждены были принять его приглашение выпить у него в доме кокосового молока. Моя шхуна должна была отплыть в тот же вечер, потому что Додд успел опередить нас и скупил все раковины на острове. Он уговаривал меня бросить мою шхуну и поехать с ним в Окленд, где его ждал Картью, но я отказался наотрез. Дело в том, что с тех пор, как я вместе с Хэвенсом и Доддом занялся опубликованием истории жизни последнего, у меня нет ни малейшего желания встречаться с Картью. Разумеется, человек я современный и считаю вполне благородным сообщать всему миру о чьих-то частных делах -- по стольку-то за строчку. Тем, о ком идет речь, это нравится, а если нет, то им же хуже. Но какой-то голос шепчет мне, что это не всегда им будет нравиться, не всегда они будут это терпеть, а Картью, как известно, "стрелок что надо", вот почему в ближайшие годы я не собираюсь покидать Самоа. Итак, мы расстались с Доддом. Но он отвез меня на мою шхуну в своей собственной роскошной шлюпке и развлекал по дороге описанием своего последнего посещения Бутаритари, куда он отправился по поручению Картью посмотреть, как поживает Топлес, и в случае необходимости помочь ему. Однако оказалось, что дела Топлеса в цветущем состоянии. Он был очень любезен с Доддом и... ну... и обвел его вокруг пальца. -- Картью будет доволен, -- сказал Додд, -- ведь когда они плавали на "Богатой невесте", то ободрали Топлеса самым непозволительным образом. Теперь они квиты. Вот, пожалуй, и все новости, которые я узнал от моего друга Лаудена, и я хочу надеяться, что не упустил ни одного вопроса, ответ на который вас интересовал. Но, я думаю, вам не терпится задать вопрос мне самому. А именно: с какой стати ваше имя появилось без всякого на то основания в заключении нашей повести. Ведь, если вы и не родились в Аркадии, ваши помыслы влекут вас, к флейтам античного мира, к нарциссам и платанам, к бегущим нимфам -- к изящному, трогательному и сухому искусству древности. Так почему же мы решили посвятить вам столь современное произведение, отражающее варварские нравы и сомнительную мораль, где все сводится к погоне за деньгами и чуть ли не на каждой странице звенят доллары; где нашла отражение беспокойная суета нашего века; где читатель переносится с континента на континент, с моря на море, так что эта книга не столько роман, сколько панорама, и где конец обагрен кровью? Но ведь вас интересуют все проблемы искусства, даже самого вульгарного. Быть может, вам будет интересно услышать, как зародилась и как создавалась книга "Потерпевшие кораблекрушение". Как-то раз на борту шхуны "Экватор", неподалеку от островов Джонстона (если кому-нибудь известно, где они находятся), в лунную ночь, когда жизнь -- это радость, будущих авторов этой книги развлекали рассказами о продаже судов, потерпевших крушение. Тема эта показалась им интересной, и они отошли в сторону, чтобы обсудить ее возможности. -- Какая была бы путаница, -- сказал один, -- если бы на борту такого корабля оказалась не та команда! Но каким образом это устроить? -- Нашел! -- воскликнул другой. -- История капитана имярек. Дело в том, что незадолго до этого и неподалеку от того места, где мы находились, некий английский шкипер поставил потерпевшим крушение английским морякам примерно те же условия, что и капитан Трент. Когда мы отправились спать, сюжет уже был готов, но, как обычно, нам еще не было ясно, в какую форму он облечется. Надо сказать, что нас уже давно и привлекал и отталкивал современный жанр полицейского романа, когда рассказ начинается чем угодно, но только не началом, и кончается чем угодно, но только не концом. В этом жанре нас привлекала возможность заинтриговать читателя, а также те трудности, которые надо преодолеть, чтобы достичь этой цели. Отталкивала же нас неотъемлемая от него лживость и поверхностность. Потому что читатель, думая только о скрытых уликах, воспринимает жизнь в подобном произведении как сложный, но мертвый механизм, который заслоняет от него реальную действительность. Поэтому книги такого рода увлекательны, но не художественны и напоминают скорее шахматную задачу, а не произведение искусства. Нам казалось, что отчасти это объясняется отсутствием предыстории героев и событий и что, если развивать сюжет постепенно, вводя некоторых действующих лиц заранее, короче говоря, если начать эту книгу как роман нравов, то упомянутый недостаток смягчится и наша тайна станет жизненно правдоподобной. Основой нашей не слишком дорогой ткани мы решили сделать дух нашего века, его стремительность, смешение всех племен и лассов в погоне за деньгами, яростную и по-своему романтичную борьбу за существование, с вечной сменой профессий и стран, и особенно подробно обрисовать два типа: американского дельца и моряка американского торгового флота. Вот откуда появились отец Додда, и Пинкертон, и Нейрс, и пикники "Дромадер", и работа на железной дороге в Новом Южном Уэльсе (надо сказать, что наша повесть была уже наполовину написана, когда я увидел товарищей Картью, работающих под дождем на опасном участке железной дороги под Южным Клифтоном, и услышал от инженера о "городском щеголе"). После того, как мы, затратив много времени и сил, придумали такой способ развития сюжета тайн, нам вдруг пришло в голову, что он был уже изобретен до нас: ведь к этому приему прибегал в своих поздних романах Чарльз Диккенс, хотя, конечно, результаты, которых он достигал с его помощью, увы, сильно отличаются от того, чего удалось добиться нам. Я вижу ваш недоумевающий взгляд. Сколько теоретических рассуждении, скажете вы, ради полицейского романа, и при этом никакого ответа на ваш вопрос. Что поделаешь, некоторым из нас нравится теория. И после такого большого тома практики можно уделить несколько страничек и ей. А вот и ответ на ваш вопрос: мы решили, что ради контраста наш герой-рассказчик должен несколько отличаться от людей, которые его окружают, и не будет простым охотником за долларами. Так Лауден Додд стал скульптором, а наша повесть-путешественница навестила Париж и заглянула в Барбизон. И вот почему, мой дорогой Лоу, этот эпилог адресован вам. Потому что вы, как никто другой, сумеете понять то, что таится между строк, вы и еще один наш общий друг. Ведь вам известно, что скрывается здесь за каждой маской; контракт на поставку статуй будет для вас воспоминанием далекого прошлого, и вам не в первый раз придется услышать, какую опасность таит в себе руссильонское вино. Пусть творцами этой книги станут для вас сухие листья Ва-Бро, отзвуки Лавеню и улицы Расина -- все воспоминания о нашем общем прошлом. И, если вам не понравится эта повесть, все-таки я думаю, вам будет приятно вдохнуть воздух нашей юности. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Здравствуйте, принц! Не выпьете ли стакан пива? (франц.) 2. Трампы -- грузовые суда, плавающие не по определенным линиям, а в зависимости от полученного фрахта. 3. Сейчас время выпить (франц.). 4. Международный кружок (франц.). 5. Баратрия -- умышленное уничтожение застрахованного имущества с целью получить страховую сумму. 6. Маскегон -- штат вымышленный. 7. Оливер и Чарли Бейтс -- действующие лица романа Диккенса "Оливер Твист". Под "академией" подразумевается воровской притон. 8. "Дядя Сэм" (франц.). 9. Что с ним? (фран.). 10. Он слишком долго смотрел на вашу мазню, и его затошнило (франц.). 11. Старший (франц.). 12. Брат (франц.). 13. "Какое варварство!" (франц.). 14. Мой маленький (франц.). 15. "Путешественник на Дальнем Западе" (франц.). 16. "Кто спит, тот обедает" -- французская поговорка. 17. Еженедельные (греч.).