ка к старой бабуленьке. Не ждали мы тебя в такую рань, -- пропела Баба Яга, внимательно разглядывая лешонка -- Дедушка еще спит. Я сам прибежал, -- рассеянно ответил лешонок, узнавая и не узнавая друга. Кузька стал похож на гриб-дождевик, "волчий табак", а ручки-ножки как у жука. Лешик говорит, а Кузька позевывает или -- хлюп-хлюп -- тянет чай из блюдца. Вдруг он оживился, поругал Бабу Ягу: что, мол, за безобразие, неужто ничего повкуснее нельзя придумать, смотреть на еду противно. Проворчал и на Кота: разлегся, такой-сякой, чуть не пол-лавки занял. Потом Кузька задремал и храпел во сне совсем как Баба Яга. Проснулся, на друга и не глядит. Только Кот глянул на лешонка и зевнул, широко раскрыв розовый рот. А Кузька валяется на полу посредине избы, машет руками-ногами и привередничает: -- Не хочу! Не буду! Баба Яга бегает вокруг, уговаривает: -- Кушай, поправляйся! Этого попробуй, пока не остыло. Того отведай, пока не растаяло. Уложила домовенка в люльку, баюкает. Кузька сосет тюрю. Может, это и не Кузька вовсе? Может, Яга его подменила? Съела настоящего в другом доме или спрятала, а это какой-нибудь Бабеныш-Ягеныш балуется. И думать не думает, и говорить ему лень, и слушать. А ну-ка, слыхал ли он что-нибудь про Афоньку, Адоньку, Вуколочку? Заговорил про них Лешик, и оживился Кузька, голову из люльки высунул. -- Это еще что за Афоньки-Адоньки? -- вмешалась Баба Яга -- Небось слаще морковки ничего не ели, ни ума у них, ни разума. Не нужны они нам, чучела такие-сякие! -- Хи-хи-хи! Чучелы! -- пропищал Кузька, и Лешику стало страшно -- А где ж волшебный сундучок, Кузенькина радость? -- пропела Баба Яга, покачивая люльку. -- Или вы с дедом Диадохом забрали себе чужое имущество? Я уж и то подумала: слетаю, мол, сама принесу. Нельзя грабить деточек, нельзя! Кузька в люльке с тюрей во рту промямлил: -- Отдавай мой сундук сей же час, чучело зеленое! Ты -- вор, и твой дед -- разбойник! -- И Кузька заснул. Тюря упала на пол. Яга кинула ее в печь, в огонь, поглядела на Лешика: -- Сам сбегаешь за сундучком или мне, старой, свои косточки тревожить? СУНДУЧОК Маленький лесовичок печально поплелся в берлогу. Хорошо бы, дедушка Диадох проснулся. По дороге Лешик попрощался с последним снегом, поздоровался с первой травой, с Кузькиным любимым пнем, с Красной сосной. Дед Диадох спит, как и спал. Лешие чем старше, тем медленнее пробуждаются от зимней спячки, и, пока не придет пора, буди не буди, не проснутся. Из-под вороха сухих листьев Лешик достал Кузькин сундучок, он заблестел в темноте не хуже, чем гнилушка или светляк. А когда вынес его из берлоги, то на сундучке так и засверкали прекрасные цветы и звезды. Лешик нес его и любовался. "Как же это Кузя хочет отдать такую красоту нечувственнице, ненавистнице?" -- думал Лешик, осторожно обходя лужи по пути к Бабе Яге. -- Охо-хо-хо! -- вздохнул он у Мутной речки. "Охо-хо-о-о-о!" -- отозвалось эхо, да так громко, угрожающе, будто не лешонок охнул, а медведь взревел или матерый волк завыл. Лешик испуганно вскрикнул, и опять будто стая взбесившихся волков завыла в чаще, филины проснулись в дуплах, заухали, зарыдали. Это было Злое эхо. Даже дед Диадох не знал, где оно живет, боялся его встретить. Только могучий Леший, отец лешонка, мог бы прогнать или утихомирить Злое эхо, но он сейчас далеко, в Обгорелом лесу. Наверное, Злое эхо неизвестно откуда позвала Баба Яга, чтоб не убежал бедный Кузенька. Лешик ступил на мост. Доски брякнули, колокольцы звякнули. Громом и гулом отозвалось Злое эхо и пошло перекатываться, грохотать, греметь и выть. На крыльцо пряничного дома выскочила Баба Яга: -- Изумрудик мой пожаловал, сундучок принес! Вижу-вижу. Давай его сюда! Поглядим-посмотрим, что за чудо невиданное, что в нем такого особенного, в этом сундуке. Дом у меня -- полная чаша, а все чего-то не хватает. Уж и то придумаю, и это, а все чего-то нету. Хотела взять сундучок. Но Лешик проскочил в дом, из рук в руки передал сундук хозяину. Кузька даже не обрадовался. Глядит тупо, будто полено держит или чурку. Толстый Кот и то внимательнее посмотрел. Баба Яга выхватила у Кузьки сундук. А домовенок и бровью не повел. Разглядывает Яга сундучок, вертит так и эдак: -- Вот мы и у праздничка! Пусть теперь нам все завидуют. У нас волшебный сундук! Станут просить-молить, не всякому покажем, а тому, кто ниже всех поклонится, да и то подумаем. Видит Лешик: поблек сундук в руках у Бабы Яги. Так, невесть что, невзрачная деревяшка. Яга теребит замок, колупает уголки: -- Слыхать о нем слыхала. В глаза первый раз вижу. Говорят, он радость приносит. Нам радость, другим -- горе. У нас прибавилось, у других убавилось. А какая от него радость, чадушко мое сахарное? Кузька в ответ только зевнул. Баба Яга трясет сундук возле уха, разглядывает, нюхает даже: -- Чего с ним делать, дружочек мой любезный? Кому знать, как не тебе. Давно слыхала, что хранится он в маленькой деревеньке у небольшой речки, в твоей избе. Сама видела, бежал ты как угорелый, а сундук, будто огонь, сверкает. И не так далеко та деревенька: вверх по Мутной речке, потом по Быстрой речке, полдня пути... Может, ты обманул меня, изумрудик зеленый, -- наклонилась Яга к Лешику, -- простую деревяшку подсунул? Так вот откуда прибежал Кузька! Вот куда его надо поскорее вернуть с сундучком вместе! А Кузька то ли дремлет, то ли спит, то ли так сидит. -- Какая от него радость, скажи своей бабушке! Вот чадушко неблагодарное! Кормишь, поишь и словечка не дождешься! Билась Баба Яга, упрашивала. Молчит Кузька. -- И чего нахваливали и домовые, и русалки, у всех этот сундук с языка не шел, -- ворчит Баба Яга. -- Вон у меня сундуки богатые -- полны добром, златом-серебром. А этот? Думали, ждали от него радости. Где она? А нет радости, есть горе. Это что же? Сундук нам горе принес? Не надо нам здесь, в этом доме, ни горя, ни беды. Схватила нож, открывает сундук -- нож сломался. Стукнула сундук кочергой -- кочерга погнулась. Ударила ухватом -- ухват переломился. Рассердилась, хвать сундуком об стол -- столешница пополам, сундук целехонек. Как треснет по нему костяным кулаком, у самой искры из глаз, а сундук невредим. -- Нам не владеть, так не владей никто! -- Размахнулась и швырнула сундук в печь. -- Не мне, так никому! Но в печи сразу огонь погас, угли потухли, зола остыла. Сундучок опять целехонек. Ахнула Яга, схватила сундучок и к двери: -- В этой печи не сгорел, в том доме вспыхнешь! Кузька хвать Ягу за сарафан, расписную кайму оторвал: -- Отдавай мой сундук, Баба Яга -- костяная нога! Не умеешь с ним обращаться -- и не трогай! -- А ты умеешь с ним обращаться, дитятко мое сладенькое? -- Баба Яга оставила сундучок у печи, кинулась к домовенку. -- Ежели твой дед Папила в огонь за ним кинулся, значит, и впрямь в этом сундуке какая-то радость. Что за радость, скажи? Кузька опять молчит. -- Ну, -- кричит Баба Яга, -- унесу вас всех в ту избу! И с сундуком вместе! Там у меня заговорите! -- Хватает домовенка, а он тяжелый, не поднять, руками отпихивается, ногами отбрыкивается. -- Тебе надо, -- кричит Кузька, -- ты и ступай куда хочешь! Там грязно, от пыли не продохнешь. -- А ежели вымету, вычищу, пойдешь со мной, деточка? -- спрашивает Яга сладким голосом. -- Это уже другой дом будет, чистенький, добренький. -- Пойду, -- отвечает Кузька. -- Лети, что ли, скорее. Мне тут надоело. Баба Яга верхом на метлу -- и была такова. Только Злое эхо вслед прогудело: "У-у-у-у!" ПОБЕГ Маленький лешонок торопится. Надо бежать! А Кузька сидит за столом, ест ватрушки. Лешик и так и сяк старается увести друга. Нет, сидит сиднем. -- В гостях хорошо, а дома лучше. Гость гости, а погостил, прости! -- вдруг сказала печка. Кузька от удивления ватрушкой подавился. -- Пора и честь знать, -- говорит печка. Лешик -- к печке, схватил сундучок, а сундучок опять сверкает цветами и звездами. Лешик не стал разбирать, кто говорит такие слова, протягивает сундучок домовенку: -- На! -- Дай! Дай! -- Кузька тянется к сундучку, а встать лень. Чудеса! Кочерга шагнула от печи, толкает домовенка к выходу, ухваты подпихивают. Веник выскочил из угла, подхлестывает сзади. Кузька спасается от веника, кое-как перевалил через порог. Дом сам выпроводил домовенка, пожалел его. Куда бежать? Злое эхо и мост и корыто охраняет. Один путь -- через черное болото. Лешик про это болото слыхать слыхал, а бывать в нем не бывал. Там жили болотные кикиморы, глупые, бестолковые. Дед Диадох про них говорил: свяжись с дураками, сам дураком станешь. Лешик пятится к болоту, манит сундучком Кузьку: -- На! На! Домовенок путается в лаптях, ножки подгибаются: -- Дай! Дай! Ползет, как улиточка. Кое-как доползли до леса. Хоть болотный, а все-таки лес. Чахлый, дряблый, дряхлый. Все деревья врозь, будто в ссоре, и все кривули. Только елки выстроились в ряд, высокие, прямые, как сторожа при болоте. Деревья обрадовались Лешику, елки лапами замахали: сюда, сюда! Лешик спрятал друга поглубже под елку, сундучок там оставил, побежал искать тропу через болото. Одни лешие эту тропу и нашли бы. Даже Лешику здесь жутко. Сойдешь с тропы -- засосет трясина. А со стороны круглой поляны шум, крик. Это Баба Яга вернулась, а в Доме для хорошего настроения ни Кузьки, ни Лешика, ни сундучка. Накинулась на Кота: -- Куда побежали? Толстый Кот улегся на самую мягкую подушку, улыбается в усы, мурлычет потихоньку и показывает в другую сторону. Туда, мол, убежали по розовому ковру, по золоченому мосту, в лесную чащобу, в лешачью берлогу. Куда еще? Рад, что нет в доме домовенка, убежал, и ладно. А то явился гость незваный-непрошеный и стал хозяином. Кому приятно? Баба Яга -- на мост. Ругает Злое эхо почем зря: зачем ее, Ягу. не позвало? Яга кричит. Злое эхо молчит. Шум стоит, деревья гнутся. Лешик уши заткнул. Кузька из-под елки высунулся, глаза вытаращил. Испугался. Понял, какова Баба Яга. Лешик с Кузькой улепетывают в одну сторону, через Черное болото, а Баба Яга -- в другую, через лес. Дятел летит перед пей, то сучок сломит, то сухой листок потеребит, заманивает Ягу подальше от Кузьки с Лешиком. Баба Яга туда-сюда мечется, с ног сбилась, руки протягивает, но вместо беглецов то трухлявый пень обнимет, то колючую елку сцапает. Птицы на Ягу кричат, кусты за подол хватают, сухие листья запутались в волосах. Баба Яга чуть не плачет. Кокошник потеряла. Сарафан в клочья, Села отдохнуть, а молодая ворона рада-радехонька: уселась на ее косматую голову -- готовое гнездо, тут и выведу воронят. -- И что мне пешей-то вздумалось ходить? -- ворчит Яга. -- Или мне летать не на чем? Всегда то на метле, то в ступе, то в корыте, а тут по дремучему лесу без дороги! Старый леший, что ли, проснулся, водит по лесу? Проплутала до ночи. Уже и не беглецов ищет, а обратную дорогу. Хорошо, повстречался старый Филин, вывел к Мутной речке, к кривому стволу. Ствол дрожит, Баба Яга кричит: -- Ой, батюшки, упаду! Ой, матушки, утону! Чуть живая к рассвету добралась Яга до своего Дома для плохого настроения, повалилась на печь и уснула как убитая. Проснулась, съела горшок каши: -- Ну, сейчас полечу, отыщу, отомщу, отплачу-у-у! Сундук отниму-у! А лететь-то и не на чем. Ступа да метла в пряничном доме. Села в корыто, доплыла до золоченого моста, и тут ее настроение улучшилось. В дом вошла в превосходном настроении: стол накрыт, самовар кипит, толстый Кот ждет хозяйку, мурлыкает. Напилась Яга, наелась, говорит Коту: -- Ох, и сон мне снился в том доме. Сейчас расскажу. Про домовых, что ли? Или про кикимор? Уж и не вспомню. Ну, ничего, слетаю в тот дом, сразу все вспомню! КИКИМОРЫ БОЛОТНЫЕ Маленький домовенок с маленьким лешонком пробирались через болото. Кузька споткнулся о кочку: -- Ой, как я устал! Ой, не могу! -- Тише, -- зашептал Лешик. -- А то услышат. -- Злое эхо? -- испугался Кузька. -- Что ты? -- ответил Лешик. -- В Черном болоте даже Злое эхо глохнет. Кикиморы болотные услышат, они тут хозяйки. "Ох-ох! -- думал Кузька. -- И пожар, и темный лес, и Баба Яга, а теперь еще какие-то страшные кикиморы. Их еще не хватало. Ох-ох!" Весь день хлюпала под ногами друзей черная болотная жижа. Кузька с трудом вытаскивал из нее свои лапти. Чем дольше глядел Кузька на болото, тем меньше оно ему нравилось. "Никогда ни в какое болото ни ногой! -- размышлял он. -- Пусть просит кто хочет, уговаривает... Все равно не пойду, с места не тронусь". Лешик легко бежал даже по болотной тропе. Возвращался, поднимал упавшего Кузьку и опять с сундучком в лапках убегал вперед. Посмотреть, скоро ли кончится болото. Кузька опять споткнулся о кочку. Лежит и жалеет себя. Сейчас за ним вернется Лешик, и снова тащись по болоту. Тихо колышется осока. Тихо поднимается туман. Неслышно летают в небе какие-то птицы. А рядом жижа, блестящая, черная, на ней зеленые моховые кочки. На некоторых кочках деревца трясутся, будто в лихорадке. Затрясешься тут! -- Ох-ох! Грязный я, как поросенок! -- заохал Кузька. -- Это свинячьим детям хорошо по грязи елозить. Ох-ох! Бедненький я, несчастненький. И тут рядом с ним послышалось: -- Ах-ах! Миленький он, прекрасненький! Домовенок увидел перед собой серые головки среди осоки. Высунутся, пропадут, опять высунутся. Кикиморы болотные, что ли? И совсем не страшные. Зря Лешик пугал. -- Вот беда-беда-огорчение! -- пожаловался кикиморам Кузька. -- Вот вода-вода-обмочение! Вот еда-еда-угощение! -- подхватили веселые голоса. -- Устали мои резвы ноженьки, -- вздохнул Кузька. -- Оторвали ему ноженьки, разбросали по дороженьке! -- обрадовались кикиморы. -- Ух-ух! Весь распух! Глазки окривели, комары заели! И-и-и! -- Перестаньте сей же час! -- закричал на них Кузька. -- Перестаньте дразниться, вам говорят! -- И махнул рукой. Что одна, то и другие -- так всегда делают кикиморы. Одна чихнет, закряхтит или заскрипит, тут же все остальные хором: "Пчхи! Кхи! Скрип-скрип!" Если у одной кикиморы на обед сушеные комары, то и другие в этот день сушеной мухи не попробуют. Кикиморы тоже замахали руками, да не пустыми, каждая зачерпнула болотной грязи. Скачут вокруг Кузьки. Тощие, длинные, плоские, корявые. Головы с кулачок, то лысые, то лохматые, серые, зеленоватые, один глаз на лбу, другого не видать. Нога всего одна, больше в болоте не надо, а то одну вытянешь, другая увязнет. Зато рук по три, по пять, а у старшей кикиморы и не поймешь сколько. Машут руками. Рты разевают. большие, как у лягушек. Ногу из трясины вытянут и прыгают: шлеп-чмок! Через болото мало кто ходит, вот и попалось им развлечение. А Лешик уже добежал до края болота. Поставил сундучок под березу, что росла с краю. Вдруг сзади писк, визг! Лешик взял сундучок и назад. Глядь, валяется Кузька поперек тропы, а кикиморы тянут его в разные стороны. -- Здравствуйте, кикиморы болотные! -- поклонился Лешик. Кикиморы отпустили Кузьку, долго кивали и кланялись, а потом внимательно глядели, как Лешик очищает Кузьку от грязи. Но не успели друзья пробежать несколько шагов, как кикиморы закричали: "Салочки! Салочки!" -- схватили их и верещат: "Поймали! Поймали!" -- Что вы, кикиморы болотные! Отпустите нас, пожалуйста! Нас ждут. Нам пора, -- уговаривал их Лешик, подталкивая друга к выходу из болота. -- Пора! Не пора! -- обрадовались кикиморы, загородив тропу, и запрыгали с нее в болото. -- Пора! Нет, не пора! Не подглядывайте, ишь, хитренькие! Вот теперь пора! -- и скрылись из глаз. Кузька и думать забыл, что разучился бегать, так припустил по тропе. Вот уже береза впереди, верхушки леса виднеются. Ура! -- Уря-ря-ря! -- завопили кикиморы, одна за другой выскакивая на тропу и загораживая проход. С тропы не сойдешь -- засосет черная трясина. А кикиморы дразнятся: -- Неотвожа, красна рожа! Неотвожа, зелена рожа! -- Какие ж мы неотвожи! -- пробовал объяснить Кузька. -- Мы ведь не играем. Вот вылезем из болота, отмоемся, тогда и поиграем. Знаете, сколько игр я знаю! Отнесем сундучок и вернемся. Вот этот, -- и показал на сундучок в лапе у Лешика -- Да вы что, спятили? -- завопил Кузька и бросился к большущей кикиморе, пытаясь отнять у нее сундучок. Самая старшая кикимора, у которой не поймешь, сколько рук, выхватила сундучок у Лешика, быстренько передала его подружкам. Пошел, пошел сундучок из рук в руки, исчез в болоте вместе с кикиморами. Только его и видели. -- Отдайте! -- кричал Кузька, -- Он же у моего дедушки хранился. И еще у дедушкиного прадедушки. А вы его -- в болото! ЗАКАТ Маленький домовенок с маленьким лешонком сидели под березой на краю Черного болота и плакали. Теперь друзья знали, что маленькая деревня у небольшой речки совсем недалеко. Кузька смотрел на закат и вспоминал, как точно такой же закат, точка в точку, тучка в тучку, видел он вместе со своим другом Вуколочкой. Домовята редко глядят на закаты. Разве поспорят, на кого похоже облако -- на поросенка, на лягушку или на толстого Куковяку. И больше в небо не смотрят: поросят, лягушек и Куковяку можно увидеть и на земле. Один Вуколочка любовался небесной красотой, а иногда звал с собой Кузьку. Усядутся поудобнее под забором в крапиву (домовым она не страшна) и любуются. Вуколочка сунет палец в рот, глядит на вечернее небо, забыв даже про своего лучшего друга. А Кузька скоро забывает про закат и глядит на деревенскую улицу. Люди домовят не замечали. Другое дело -- кошки или собаки. Знакомые кошки, пробегая, задевали друзей хвостами, а поглядывали так, будто видят Кузьку с Вуколочкой первый раз в жизни. Зато собаки! Чужие сразу лают и хватают за лапти, а свои Шарик или Жучка храбро защищают. Долго перекатывается по деревне собачий лай. А там и в других деревнях собаки откликнутся. И ветер носит этот лай от деревни к деревне всем домовым на радость. На плетнях и заборах сидели воробьи, вороны, прочие вольные птицы и смеялись над домашними птицами: до чего ж они глупы и жирны! Какой-нибудь петух поймет не поймет, да вдруг заголосит, взмахнет крыльями, налетит как ястреб и освободит забор. И опять на плетнях и заборах машут рукавами сохнущие рубашки, молча проветриваются кувшины, чугуны, ведра, половики, тулупы. Иногда задумчивый теленок жует половик или печальная коза пробует на вкус чьи-то штаны, и тогда из дому выбегают бабка или дед, а ежели людей не оказывается, то через порог переползает домовой и прогоняет скотинку. Ведь большого ума не надобно, чтоб жевать онучи! Вуколочка закатами любовался, а Кузька -- травой-муравой на деревенской улице. Бегают в траве утята, цыплята, гусята, поросята с матушками, а то и с батюшками. Щенки, котята и дети бегали сами, без матушек-батюшек. Взрослые люди бегали редко, а встречаясь, кланялись и разговаривали. Больше всего взрослые любили ходить по воду. Они черпали из колодца ведро за ведром. Кузька все ждал, когда же кончится вода. Но она и не думала кончаться. Кто ее подтаскивал и доливал в колодец? Водяной, что ли, присылал кого-нибудь ночью, под покровом тьмы? Кузька с Вуколочкой давно собирались выследить, кто доливает в колодец воду. Но нечаянно как соберутся, так проспят. Люди, наверное, тоже не знали, кто доливает воду, и подолгу беседовали об этом у колодца. Дорога пыльная. Бежит по ней поросенок, хрюкает. А за ним Нюрочка с хворостиной. Рубаха у нее длинная, сама Нюрочка коротенькая, запуталась, упала и как заревет. Мала, а голос как у быка. Рева, каких свет ни слыхивал. Надо -- плачет, и не надо -- плачет. Раньше все прибегали ее жалеть, да на всякий рев не набегаешься. Лишь поросенок вылез из лужи утешать хозяйку. Нюрочка -- от него, даже плакать забыла. Кузька хохочет, а Вуколочка удивляется: что смешного видно на небе? Один закат Кузька все же разглядел и запомнил. -- Ой, смотри! -- Вуколочка повернул Кузькину голову к небу. Долго друзья глядели, как в небе сияют и переливаются алые, желтые, золотые лучи. Кузька решил, что заря -- это большущая лучина: солнце зажгло ее, чтобы не ложиться спать в темноте. А Вуколочка сказал, что солнце уже засыпает и что заря -- это его сны. Домовята даже поспорили. Все это вспомнил Кузька, глядя на закат. Даже хотел толкнуть Вуколочку, но толкнул Лешика. И вот то ли солнце задуло свою лучину, то ли сгорела она дотла. Стало темным-темно. И вдруг из болота послышалось: -- Никто-никто вам не поможет! Кто-кто не поможет, а мы поможем! Кому-кому, а вам поможем! И не кто-кто, а мы! И не кому-кому, а вам! Кому-кому, как не вам! И лягушки скок-скок по болоту, с кочки на кочку, с кочки на кочку. Искали-искали сундучок и нашли. Висит среди болота на суку на длинной сухой коряге, сколь ни прыгай -- не достанешь. Прыгали-прыгали лягушки, квакали-квакали и придумали, как быть дядя водяной Маленький домовенок и маленький лешонок следом за лягушками прыгали по мокрому лугу. Что-то сверкает впереди, что-то светит в небе. Вот у реки то ли кусты качаются, то ли кто-то машет руками. Русалки! Русалки качались на ветвях деревьев, склонившихся над водой. Русалки водили хоровод на светлом песке. Одна русалка сидела на большом камне и пела песню -- Смотрите, Кузька! -- закричала она. -- Домовенок Кузька! Его ищут, ищут, ищут, у всех спрашивают. Вот обрадуются домовые! -- Кузька! -- Русалки окружили домовенка, потащили к реке, смыли с него болотную грязь и давай щекотать. -- Вот счастье-то! Кузька нашелся! И Кузька, смеясь от щекотки, сообщил русалкам. -- А у нас -- хи-хи-хи! -- кикиморы -- ой, батюшки, не могу! -- волшебный сундучок -- ха-ха-ха! -- украли! Русалки все до одной всплеснули руками и заплакали. Луна поднялась. На светлом песке сидят Кузька и Лешик, думают. В реке плавают русалки, и качаются на волнах и тоже думают. И придумали! -- Водяной! Дядя Водяной! -- стали звать русалки и Кузька с Лешиком. Вода в реке дрогнула, покрылась рябью. По ней пошли большие круги. И вот показалась огромная косматая голова. Луна освещала длиннющие усы и бороду, корявые руки и могучие плечи. -- Это почему такой шум-гам? Что орете, как коровы на лугу? -- кричит Водяной. -- Ну? Чего молчите? Отвечать нету вас. Озорничать -- на это пригодны. А это кто такой? -- Кузька! -- закричали русалки. -- Кузька нашелся! -- Ну и что? Ну и нашелся! Надоел он мне. Все про него спрашивают -- и домовые, и лешие: "Не видел ли, не встречал ли?" Ну, вижу! Ну и что? И глядеть-то не на что! А это кто? Лешик? Какого лешего ему здесь нужно? Голос у Водяного такой грубый, что Кузька с Лешиком спрятались за большой камень. -- Кто меня звал? Кому я надобен? -- Мы звали! Нам надобен! -- кричали русалки. -- Ну а вы мне не надобны! -- грубым голосом ответил Водяной и скрылся в реке, только круги пошли. Скоро на том же месте снова вынырнула косматая голова. Водяному было любопытно, зачем это он понадобился русалкам, да еще и домовенку с лешонком. Русалки и прежде звали его: той подари жемчужинку, другой -- жемчужинку, третьей лилии подай, да не какие-то желтые кувшинки, а нежные голубоватые лилии под цвет луны, и чтобы он, Водяной, эти лилии сажал бы и выращивал. Но чтобы все сразу звали Водяного, этого еще не было. Водяной важно высунул голову и сурово спросил: -- Ну, что вам? Что? А дальше что? Рассказывайте, рассказывайте, да все разом, а то не пойму, больно у вас голосочки нежные! -- Сундучок, дядя Водяной! Волшебный сундучок кикиморы утащили! -- хором ответили русалки и Кузька с Лешиком. -- Ну и что? -- еще суровее спросил Водяной. -- Они утащили, а мне что? -- Как -- что? -- хором ахнули русалки. -- Сундучок волшебный! Как же без него Кузьке домой вернуться? -- Ну и пусть не возвращается! -- Водяной опять ушел в воду. Ждали-ждали русалки, нет, не показывается. И тут одна русалочка засмеялась: -- Ай да кикиморы! Даже дядю Водяного не боятся! Ни за что его не послушаются! -- Это меня не послушаются, говоришь? Вот я им! Вот они у меня! -- Из воды вынырнула огромная голова, за ней борода, показались плечи, вот уже и весь Водяной в полный рост, в тине, в водорослях, маленькие рыбки запутались в бороде. Водяной вышел из реки, свистнул и направился к болоту. Вода потоками лилась с бороды. А за ним, как по реке, двигались русалки, лягушки, рыбы, жуки-плавунцы... Когда Кузька с Лешиком, прыгая через ручьи, бегущие за Водяным, подошли к болоту, там уже перекатывался голос: -- Ого-о-о! Охальницы! Безобразницы! Кикиморы болотные! Тащите мне сундук, который у прохожих отняли! Русалки, сундук никому не отдам, у себя оставлю! Ого-го! -- Ох! -- испугался Кузька. -- Мало радости от такого спасения! Уже чуть светало. Туман то ли опускался на болото, то ли поднимался с него. То ли ходил кто-то по болоту, то ли оно само чавкало. Кикиморы не откликались. Хихикнет кто-то, и какие-то тени в тумане носятся туда-сюда. -- Молчат! Жижи болотной в рот набрали! Тьфу ты! -- рассердился Водяной. -- Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! -- подхватили кикиморы и давай плеваться, чихать, каркать, крякать, скрипеть. -- Вы что? -- рявкнул Водяной. -- Это я к вам пришел! Мне сундук подавайте! Вот я вас! Кикиморы помолчали и вдруг грянули хором: Как на горушке козел, На зелененькой козел! Русалки застонали от ужаса, услышав эту песню. Ведь Водяной терпеть не может козлов, слышать о них не хочет, жизнь ему делается не мила при одном имени козла. А кикиморы как ни в чем не бывало дразнят: Чики-брыки-прыг, козел! Чики-брыки-дрыг, козел! Схватился Водяной за уши, бегом назад. Добежал до реки и бросился в омут головой. МЕДВЕДЬ И ЛИСА Маленький домовенок и маленький лешонок опять сидели одни под березой у края болота. -- Красное солнышко на белом свете черную землю греет, -- печально сказал Лешик, глядя, как поднимается солнце, а ночь прячется в болото. Вдруг затрещало, зашумело. Кто-то тяжелый бежал по лесу. "Баба Яга, что ли?" -- испугался Кузька. И тут из кустов выглянул заяц, за ним другой, третий, а за восьмым зайцем, тяжело дыша и махая лапами, выскочил Медведь: -- А я-то кустами трещу, вас ищу! С лап сбился! Ура! Лягушки врассыпную. Заяц в кусты (это он помог Медведю отыскать друзей), а все до единой кикиморы выскочили и заверещали: -- Уря-ря-ря! Ря-ря! У-у-у! Орут так, что Медведя не слышно: пасть открывает, а звука нет. Медведь даже попятился от болота. Кикиморы поорали и умолкли. -- Они что? С ума спятили? -- шепотом спросил Медведь. -- Им, наверное, не с чего спячивать, -- ответил Кузька и рассказал про сундучок. Медведь рассердился, заревел изо всех медвежьих сил: -- Отдавайте сундук, воровки! Кикиморы запрыгали, захихикали! Еще бы! Сам Медведь с ними беседует. И запели: Как пошел наш Медведь по грибы, по грибы, И застрял наш Медведь, ни туды ни сюды, Во болотушке, во трясинушке! За Медведем кикиморы отправили по грибы Зайца, утопили в трясине лягушек, за ними -- Кузьку с Лешиком. А там и береза пошла по грибы, и тучка в трясине ни туды ни сюды. Все, что попадалось на глаза кикиморам, тут же попадало в их дурацкую песню. И вдруг они запели: Как пошла наша Лисичка по грибы, по грибы... -- Это что ж здесь происходит, а? -- спросил вкрадчивый голос. -- И кого ж здесь обижают, а? И кто же это при всем честном народе безобразничает, а? Из куста вышла Лиса, повернулась налево, повернулась направо и как крикнет: -- Кикимарашки-замарашки! Кикимордочки чумазые! -- Сама мордочка! От замарашки и слышим! -- А я в вас шишкой кину! -- Лиса наподдала шишку задними лапами, и шишка полетела в болото. -- И мы в тебя шишкой! И мы в тебя шишкой! -- орут кикиморы. И вот уже грязная шишка летит из болота прямо в Медведя. -- А я в вас камешком! -- И Лиса бросает в болото камешек с тропинки. -- И мы, и мы камешком! -- Кикиморы нырнули в болото за камнем. Лиса попросила друзей принести еще камней, да побольше. Знай покидывает камнями в болото. Только и слышно, как они свистят и шлепаются. Друзья не успевают подносить. А Медведь приволок такую глыбу, что самому пришлось бросать ее в болото, трясина ухнула, пошла кругами. Тонут камни в болоте. А кикиморы достать их не могут, кидаться нечем. Пробовали грязью, но Лиса их задразнила: -- Вы в нас мяконьким, а мы в вас тверденьким! -- и угодила камнем прямо в большую кикимору, у которой не поймешь, сколько рук. Шлепнулась кикимора вверх ногой, заверещала жутким голосом, вспомнила о чем-то, перевернулась, запрыгала к сухой коряге на середину болота, схватила волшебный сундук и как запустит в Лису. Летит сундук над болотом. Смотрит на него множество глаз. Долетит ли? Кикиморы обрадовались: -- И мы в вас тверденьким! И мы в вас тверденьким! Сундучок упал прямо на Лису. Кузька вцепился в него обеими руками, поверить своему счастью не может. Орут кикиморы, верещат, радуются: в цель попали и столько народу на них смотрит! -- Кикиморы они кикиморы и есть, -- сказал Лешик. -- Весь век озорничают да балуются. Может. иначе в болоте и не проживешь? Когда все ушли, кикиморы тут же все забыли, грызут болотные орешки и беседуют: -- Комары и мухи нынче не такие сытные, как в старину. Отощают совсем, что делать будем? Поохали, повздыхали, опять переполох: -- А вдруг все болота сразу возьмут и высохнут? Куда кикиморам деваться? Не успели опомниться от такого ужаса, как новое беспокойство: -- А что, если вся земля болотом станет? Где набрать столько кикимор для заселения? ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК -- Со сна и еле-еле поднялся он с постели, -- потягиваясь и зевая, сказал старый леший свою любимую поговорку, ею он встретил девять тысяч девяносто девятую весну. -- Какая там погода, внучек? В солнышко или в дождь проснулись? А внука-то и нет. Вылез дед из берлоги, поклонился солнышку. На поляну выскочили зайчиха и семь зайчат: -- Доброй весны, дедушка! -- Доброго лета, зайчишки! До чего ж вы хороши! Да как вас много! -- смеялся дед Диадох. Все новые зайцы выскакивали на поляну. Дед принялся их считать. Вдруг из-за деревьев стрелой вылетела Сорока с ужасной вестью-новостью: кикиморы утопили в Черном болоте Лешика, Кузьку, сундучок, Лису с Медведем. Про то, что злодейки утопили в трясине еще и березу на краю болота и даже тучку с неба, дед Диадох не услышал. Он сломя голову побежал к Черному болоту. По дороге к старому лешему подлетел Дятел, утешил его, поругал Сороку-балаболку и вывел прямо на опушку, где отдыхали Кузька, Лешик, Медведь и Лиса. То-то было радости! Тут только все поняли, что в лесу сегодня Весенний праздник. Он всегда наступает, когда просыпается Леший. Цвели красные, голубые, желтые цветы. Серебряные березы надели золотые сережки. Птицы пели свои лучшие песни. В голубом небе резвились нарядные облака. Лешик и домовенок, перебивая друг друга, рассказывали и рассказывали. Дед Диадох успевал лишь удивляться: надо же, такое и в зимней спячке не приснится! Под вечер все направились к реке. Чтобы этот день и для Кузьки был праздником, пусть русалки проводят домовенка домой. Ведь речные хозяйки знают все дома над всеми речками, большими и малыми. А лучший дом они уж как-нибудь отличат от других. Увидев домовенка, лешонка и даже старого лешего, которого до сих пор не видели, русалки выскочили из реки, повели вокруг гостей хоровод: Бережочек-бережок Нашу речку бережет! Вот так вот, вот так вот, Нашу речку бережет! Лешику так понравился хоровод, что, когда кончилась песня, он один принялся бегать вокруг какого-то пня на берегу и петь песенку, которую сам только что придумал: Стоит в лесу пень-пень! А я бегаю весь день, Пою песенку про пень: "Стоит в лесу пень-пень"... Все взялись за руки, и пение вокруг пня продолжалось много времени. А на пне сидел дед Диадох, поглядывая то на сундучок, который он держал в руках, пока Кузька пляшет, то на плясунов. Цветы и звезды на сундучке сверкали все ярче. Серебряная луна плыла в небе, а другая серебряная луна -- в реке. Весело плескались серебряные волны. И тогда старый леший, хоть и не любил он лезть в чужие дела, спросил у домовенка, что же хранится в волшебном сундуке, какая в нем тайна. Кузька важно оглядел компанию, усевшуюся вокруг пня, и торжественно провозгласил: -- Дайте клятву. Тогда скажу. Клятвы ни у кого не оказалось. Никто даже и не знал, что это такое. -- Повторяйте за мной! -- строго сказал домовенок. -- "Из-за моря, из-за океана летят три ворона, три братенника, несут три золотых ключа, три золотых замка. Запрут, замкнут они наш сундук навеки, ежели отдадим его нечувственникам и ненавистникам. Ключ в небе, замок в море". Клятва вся. Всем клятва очень понравилась. Пришлось повторить ее несколько раз. Потом русалки принялись расспрашивать про море-океан, а Лешик про воронов-братенников, но Кузька не мог сообщить никаких особенных подробностей ни про то, ни про другое. -- Так мы, внучек, и не отдали твой сундучок, -- сказал дед Диадох. -- Баба Яга -- ненавистница, кикиморы болотные -- нечувственницы. Побывал сундучок в их руках, да недолго. Не за что на нас обижаться воронам-братенникам! -- Тогда пойте за мной! -- повеселел Кузька. Сундучок, сундучок, Позолоченный бочок, Расписная крышка, Медная задвижка! Раз-два-три-четыре-пять! Можно сказку начинать! Заиграла тихая музыка. Со звоном откинулась крышка сундука. Все замерли, Кузька схватил прошлогодний сухой лист, что-то на нем нацарапал, опустил в сундучок. Крышка захлопнулась, а сундучок произнес приятным голосом: -- Чирки-почирки, черточки и дырки, вот и весь сказ как раз про вас. Стало тихо. Лешие и русалки, вытаращив глаза, глядели на сундучок. Надо же! Простая деревяшечка, а так разговаривает! А Медведь с Лисой до того испугались сказки про чирки-почирки, что убежали в кусты. Кузька объяснил, что сундучок хранится у домовых очень давно. А волшебный он потому, что ежели положить в него рисунок, любую картинку, то сундучок сам сочинит и расскажет сказку про то, что на картинке нарисовано. Нарисуешь мышь -- расскажет про мышь. Нарисуешь русалку и водяную лилию -- сундучок расскажет такую сказку, где с цветком и речною хозяйкой непременно произойдет что-то страшное или смешное. Но вот беда! Рисовать домовые не умеют. Потихоньку утаскивают рисунки у людей, уносят под печку или в закуток, опускают в сундучок и слушают сказки. Тогда Лешик с дедом и русалки сразу принялись рисовать кто на листиках, кто на кустах коры. Но ничего у них не вышло. И когда рисунки клали в сундучок, он рассказывал все про те же черточки и дырки. Значит, решил Кузька, никто не умеет рисовать, кроме людей и Деда Мороза. Тот рисует прямо на окнах. Но еще никто и никогда не вынимал из окон стекол и не опускал их в сундук, чтобы услышать сказку про какой-нибудь цветок, нарисованный Дедом Морозом. Услышав про Деда Мороза, дед Диадох принес из лесу и опустил в сундучок самый красивый весенний цветок. Долго играла приятная музыка, но никакой сказки сундучок так и не рассказал. Другое дело, если бы цветок был нарисованный. Тут только домовенок понял, как он соскучился по людям. -- Рассвет! Уже светает! -- встревожились русалки. -- Прощайся, Кузя! Пора в путь. Ты беги по бережку, мы по реке поплывем. Вдруг над рекой послышалась разбойничья песня: "Ух да и эх да!" В корыте, гребя пестом, к друзьям подплывала Баба Яга: -- Чадушко! Бабуля за тобой приехала! Пропадешь ты тут, не пивши, не евши! Куда ты! Куда, говорю? Вот догоню и съем! У-у-у! Тут корыто перевернулось. Яга упала в воду. А из реки вынырнул Водяной: -- Покоя от вас нет! Кто тут орет? Кто тут воет? Это ты, Яга? Да я тебя! Да ты у меня! Вон из воды! Чтоб духу твоего тут не было! ЛУЧШИЙ ДОМ Маленький домовенок, сидя в корыте, оставшемся от Бабы Яги, одной рукой прижимал к себе сундучок, а другой махал тем, кто стоял на берегу. Корыто плыло по Быстрой реке следом за русалками. Дед Диадох с берега кланялся Кузьке. Лешик подпрыгивал выше головы и махал на прощание всеми четырьмя лапками. И Медведь махал, и Лиса. И все деревья и кусты махали ветками, хотя ветра совсем не было. Вдруг кто-то большой, выше елок, шагнул из леса прямо к Лешику и деду. На плече у великана сидел Дятел, На другое плечо отец Леший посадил своего маленького сына. Кузька долго-долго видел машущие зеленые лапки. Поворот. Еще поворот. Протока. С двух сторон бегут к Быстрой реке ручьи и речки. В одну из речушек свернули русалки. И корыто -- вверх по течению -- за ними. Поднималось солнце. Корыто уткнулось в берег, а русалки закричали: -- Вот он! Вот самый лучший дом в деревеньке над небольшой речкой! Лучше не бывает! До свиданья, Кузя! Живи-поживай, добра наживай, нас в гости поджидай! -- и уплыли. Корыто само -- скок на берег, на зеленую травку. Кузька с сундучком в руках помчался к дому и вдруг стал как вкопанный. Перед ним над речкой стояла совсем не та деревенька. И дом чужой, совсем не Кузькин. Это для русалок из всех домов он самый лучший, потому что все окна, и крыльцо, и ворота были изукрашены вырезанными из дерева цветами, узорами и большими русалками. Красивые, пучеглазые, кудлатые, они так ярко, так чудесно раскрашены. Кузька глядел на них и плакал. Что теперь делать? А где же Вуколочка, Афонька, Адонька, дед Папила? Но вдруг и ему, Кузьке, пришла пора жить отдельно, самому быть в доме хозяином? И Кузька несмело шагнул на крыльцо. Когда он перелезал в избу через порог, дверь возьми да и скрипни. Кузька с сундучком -- под веник. Вошла девочка с тряпичной куклой. -- Чего-тось дверь у нас скрипнула. Не вошел ли кто? -- спросила она у куклы, но ответа не дождалась и сказала: -- Должно, ветер, кому же еще? Все в поле. Пойдем-ка, спать тебя положу, песенку спою. Отнесла куклу на скамью, укрыла платочком и сказала успокоенным голосом: -- Не прибрано-то у нас как! Дом новый, а грязи, будто год изба стоит... Взяла веник -- да так и села от испуга. Под веником кто-то был. Лохматый, блестит глазами и молчит. И -- бегом под печку! -- Никак домовой! -- ахнула девочка Настенька. -- А матушка с батюшкой все горюют, что наш домовой в старом доме остался! Стал Кузька жить-поживать, добра наживать. И так хорошо хозяйничал в своем новом доме, что слух о нем прошел по всему свету и долетел до Кузькиной родной деревни. Она не сгорела, люди потушили пожар. И Вуколочка, и Сюр, и Афонька с Адонькой, и даже сам дед Папила ходили к Кузьке в гости. А сундучок ему оставили, пусть бережет. НАТАША И КУЗЬКА Все это рассказал Наташе волшебный сундучок, когда в него положили (домовенок сам об этом попросил) Кузькин портрет, который нарисовала девочка. Рисовать его было не так-то просто. -- Оно бы и хорошо, -- говорил Кузька, разглядывая картинку за картинкой, -- да нарисован не я. Это Чумичка, мой троюродный брат, чучело лохматое! Рисуй заново! Опять не я. Либо Афонька, либо Адонька, их даже матушка с батюшкой не различают. Как ты угадала? А это неведомый какой-то домовенок. Интересно, чей он, откуда, как зовут? Еще рисуй! У Наташи руки устали, карандаш не слушается. Кузька заглянул в альбом: -- Конурник нарисован! Как есть вылитый конурник! Не слыхала, что ли? Конюшенники -- в конюшнях, при лошадях, а конурники -- при собаках, собачьи домовые. Через каждое слово на собачий лай перескакивают. Что ж ты меня-то не нарисуешь? Или я хуже конурника? Кузька так огорчился, что девочке стало его жалко. И на чистом листе возник еще один рисунок. Увидев его, Кузька перекувыркнулся от радости. Все в точности, будто в зеркало глядится! Ну, может, помоложе лет этак на сто. Шесть веков ему на рисунке, не больше. Рисунок положили в сундучок и спели волшебную песню. Когда сказка кончилась, Наташе захотелось посмотреть на рисунок. Но рисунка в сундучке не было. -- Весь рассказался! -- обрадовался Кузька. -- Сказка вся! Сказал бы лучше, да нельзя! Тихо стало в комнате. Только дождь стучит за окном. -- Кузенька! -- шепотом спросила Наташа. -- А кто была Настенька? -- Твоя прабабушка! -- ответил домовенок. -- А где маленькая деревенька? -- Вот здесь. Где сейчас наш дом стоит. -- Как здесь? А небольшая речка? -- удивилась Наташа. -- В трубе течет, -- важно ответил Кузька. -- Сначала удивилась, когда в трубу ее загоняли, а теперь привыкла, течет себе под землей. Наполнит пруд, поглядит на небо, на дома -- и опять под землю. В окна стучал дождь. -- И как ему не надоест? -- рассуждал Кузька. -- Сухого места на земле небось не осталось. И стучит, и скребется, к нам просится. А что это он в дверь стучит? -- Мама не велела открывать дверь, -- вспомнила Наташа. -- Кому попало не велела, -- уточнил Кузька. -- А это неизвестно кто, да еще не звонит, а стучится. Вот откроем и посмотрим. Наташа открыла дверь. Никого нет. Оглянулась, и Кузьки нет. Только мокрые следы ведут в ее комнату. Вернулась, а там среди игрушек сидят два Кузьки. Второй домовенок поменьше и весь рыжий. Смотрит на девочку, молчит и улыбается. -- Это Вуколочка! -- сказал тот Кузька, который покрупнее. -- Он тебя стесняется. Долго молчать будет. Вдруг девочка услышала какой-то плеск в углу. В круглом аквариуме среди снующих рыбок кто-то сидел и глядел круглыми печальными глазами. -- Это водяной, -- объяснил Кузька. -- Крохотный еще. Вуколочка его по дороге нашел. Испугался темноты в трубе, вылез из речки. Пусть поживет у тебя хотя бы лет шестьдесят, пока немного не подрастет. Ладно? OCR -=anonimous=- V 4.5.