хозяина.
     Следующее помещение  выглядело  безвкусно,  зато  роскошно.  Опущенные,
полузакрытые шторами жалюзи маскировали отсутствие окон. Тяжелые хрустальные
светильники во множестве украшали стены и лепной с росписью потолок.
     Диванчики,  пуфики  и кресла  с обивкой из серебристой парчи,  резные с
гнутыми ножками столики, белый рояль и вишневый клавесин, старинные картины,
драгоценные вазы и статуэтки  на  камине...  Все это  Сморчков  в свое время
натаскал  из разных  уголков дворца,  благо Великий Маг Федя вовсе  не  знал
мудреного слова "инвентаризация".
     Пимен Пименович споро, как в юные годы, растопил камин, оттащил от него
подальше  шкуру  белого  медведя  и  с  трудом  водрузил  перед самым  огнем
массивное, больше него самого, серебряное блюдо.
     Сняв  с шеи  связку  ключей,  князь  выбрал  наименьший,  походивший на
металлического скрюченного человечка, и просунул  его  в  замочную  скважину
огромного флорентийского ларя шестнадцатого века.  Пара оборотов -- и крышка
откинулась с мелодичным звоном.
     Под ней была хромированная стальная поверхность сейфа с двумя наборными
дисками. Набрав сложный код, Заморочкин открыл и эту, вторую, дверцу.
     Все  пространство внутри,  раскорячившись корнями, словно  в  судороге,
занимали три осиновых пня.
     Распахнув  чемоданчик,  негодяй  извлек  из   внутренних  гнезд   части
содержимого, быстро  и  умело  собирая их  в единый механизм. Через минуту в
руках у него оказалась портативная электрическая пила на батарейках. Острые,
как бритвы, зубья отливали мертвящей холодной синевой.
     Корни пней спутались  и переплелись.  Отчаявшись вытащить их по одному,
князь, в конце концов, багровея от натуги, грохнул всю груду дерева на блюдо
перед камином. Стон серебра пронесся по овальному залу и  затих, поглощенный
стенами.
     Злодей нажал пусковую кнопку, пила хищно  взвыла и тут  же, найдя пищу,
заурчала  ровно  и  алчно,  как  насыщающийся зверь.  Верхушка  первого  пня
отскочила ровным кругляшом, покатилась, наткнувшись  на край блюда, упала на
него,  вздрогнула,  как  живая,  и замерла.  Белый  осиновый  срез  внезапно
порозовел и засочился алыми каплями...
     Все  было кончено,  камин догорал,  поглотив  страшные дрова.  Сморчков
отправил туда же комбинезон  и перчатки, дав пламени еще одну краткую утеху.
С неудовольствием он оглядел испорченное блюдо и белую медвежью  шкуру, край
которой  покрывали подсыхающие брызги,  словно  брошенная пригоршня брусники
запуталась в густой и длинной шерсти.
     Пимен Пименович не привык оставлять следов, но теперь их уничтожение не
составляло труда. Несколько фраз себе под  нос  да  быстрый хлопок  в ладоши
решили  дело. Невредимое  блюдо  сияло  на прежнем месте, шкура  побелела  и
вернулась к  холодному  камину,  в котором  аккуратной стопкой  были сложены
сухие березовые поленья. Сейф и  ларь закрылись, чемоданчик с пилой вернулся
в  хозяйственный отсек кладовых.  Сам  Заморочкин, раздевшийся перед  тем до
белья,  стоял  у  зеркала в великолепном  камзоле и,  доверительно улыбаясь,
подмигивал своему отражению.
     Отныне  Великий  Маг  Фантазильи  был действительно  готов к исполнению
нелегких обязанностей правителя.


     Глава пятая

        ИСПОВЕДЬ БАЗИЛЕВСА

     Лизу одолевали видения. Отравленная  сладким ядом  успеха, она невольно
думала о  следующей пьесе. На сей раз помыслы одиннадцатилетней драматургини
влекла к  себе трагедия. Ей  грезились рыцари в вороненых латах,  осажденные
замки,  брань маркитанток  у повозок, принцы,  злоумышляющие против королей,
взволнованная красавица,  влекомая карликом  вдоль  мрачного подземелья, два
брата-близнеца, бьющиеся насмерть... словом, было из чего навертеть сюжет.
     Сочинение романов Лиза решила  оставить:  там часто  приходилось делать
работу необходимую, но скучнейшую, описывать,  например, пейзаж  или  долгие
размышления героев. То ли дело пьеса, сплошь состоящая из диалогов и кратких
замечаний  автора: "ломает  ногу", "хохочет",  "закалывается",  "убегает"...
Одно удовольствие! Вот только времени для творчества не хватало.
     Труппа  Теодоро  давала  по два представления ежедневно, без  выходных.
Лишь раз в неделю, в день  частных приглашений,  шел только  один, вечерний,
спектакль. Можно было бы играть пьесу и реже, но  не хотелось огорчать столь
любящих искусство портфейцев.
     Войти  в образ, выйти из  образа,  загримироваться, разгримироваться --
думаете, все это так быстро? А общение с друзьями? А ежевечерние, вошедшие в
обычай, посиделки у доброго Дракошкиуса Базилевса?
     Фургончик-блиномет прочно поселился во дворе у престарелого вельможи. В
домашнем театре Базилевса спектакль "Найденная в капусте" давали уже трижды.
Общее  же  количество  представлений  помнил наизусть только  один  Федя,  с
удовольствием копивший денежки.
     -- Зачем тебе золотые, Федор Пафнутьич? -- подтрунивал Печенюшкин. -- У
нас в  Фантазилье деньгами больше  не  пользуются, монисто тебе не пойдет, а
золотую статую в полный рост и так отольем. Хочешь -- верхом на Никтошке?
     -- Наколдовать-то ты можешь хоть черта в ступе, -- обижался домовой. --
Эти  деньги  трудом  заработаны, понимать надо.  У  нас две девицы-красавицы
подрастают, оглянуться не успеешь,  как в возраст  войдут. Вот и будет им на
приданое.
     Насчет возраста Федя, возможно, был  прав. По крайней мере у Алены  УЖЕ
появился  таинственный  поклонник.  Каждое  утро  ворота  поместья Базилевса
распахивались,  впуская  мальчика-посыльного  с  букетом свежих  роз.  Цветы
неизменно   опоясывались    тонким   золотым   браслетом,   а    в    ворохе
полураспустившихся   бутонов   покоилась  влажная  от  росы  записка:   "Для
прекрасной Элен".
     Пока  браслетов у  Аленки  накопилось пять --  с кораллами,  гранатами,
сапфирами,  рубинами   и  аметистами.  Посыльный   на  вопросы  не  отвечал,
старательно  изображая  немоту.  И хоть  друзья, поднаторевшие  в  актерском
мастерстве,  сразу раскусили  вранье, применять чародейские  методы дознания
считали нетактичным.
     Лиза,  довольная  успехами  сестры,  отчасти  ревновала.  Алена  решила
подарить  браслеты  сестре.  После  долгих  уговоров  Лиза  выбрала  два,  с
сапфирами  и   кораллами.   Печенюшкин,   одолеваемый  просьбами  сестренок,
пообещал,  ухмыляясь,  разобраться с поклонником.  Лампусик  заявил,  что  у
фантмейстера есть и  другие заботы, и предложил взять расследование на себя.
"Все  будет   хорошо,  --  заверил  он,  как  всегда,   --  вы   только   не
огарчивайтесь".
     Никтошка заболел театром очень серьезно. Каждый раз он привносил в свою
роль  новые элементы. В  сцене  расставания с  Элен слон вначале сморкался в
огромный  красный платок,  потом счел  это  неубедительным  и стал рыдать  в
зеленое ведро,  а в платок заворачивал  деньги,  полученные  за  собственную
особу. Затем Никтошка  вообще перестал рыдать и сморкаться, решив, что сухая
отрывистая речь лучше передает страдания. Теперь деньги он складывал в ведро
и накрывал его платком.
     Первое  время слон ходил за Лизой по  пятам и умолял написать трагедию,
где  его  роль была бы главной. Узнав, что на свете есть еще и другие пьесы,
причем  довольно  много,  Никтошка очень удивился  и обрадовался. Печенюшкин
неведомым  путем добыл  для  него  красочное  издание  "Гамлета" в  переводе
Пастернака. С этой поры самонадуваемое животное с Шекспиром не расставалось,
восторженно зубря монологи принца Датского.
     Федя обзавелся пудовой книгой  отзывов. Таскать  ее  с собой  постоянно
было тяжело, поэтому домовой  особо трогательные фразы выписывал для себя на
клочках бумаги, все время терял их и ругался.
     Пиччи  часто общался  с  Тюнь-Пунем.  При  всех они  говорили обычно  о
китайских древностях и парадоксах истории, темы же их бесед наедине никто не
знал.  На робкие вопросы  Феди  и сестренок --  когда  же, мол,  обратно? --
мальчуган неизменно отвечал, что скоро все определится...
     Интереснее всего проходили  вечера. В  уютную  гостиную,  кроме  самого
Базилевса и  труппы  Теодоро, допускался  лишь Тюнь-Пунь. Помимо  дружеских,
китаец  выполнял  при старом драконе еще  множество функций. Советник, врач,
повар,  секретарь, парикмахер, массажист... казалось, что мудрец умел делать
все  на свете. Он  сам накрывал  на  стол  и  потчевал гостей экзотическими,
необыкновенно вкусными кушаньями. Насекомые, каракатицы, ласточкины гнезда и
все остальное, что могло бы вызвать у девочек неприятие, навсегда пропали из
меню. Другое  дело,  что курица,  приготовленная  Тюнь-Пунем, напоминала  по
вкусу сахарную кукурузу, а  тушеный папоротник  -- белые грибы.  Зато  когда
Алена заскучала по окрошке и пельменям, на следующий же вечер она получила и
то и другое. Причем пельмени были совершенно такими же, как у бабы Люси, что
не удавалось больше никому из многочисленной родни Зайкиных.
     Базилевсу и его доверенному Печенюшкин открыл почти всю правду. Хозяева
знали, что гости их -- из будущего, скрывалась только цель путешествия. Хотя
Тюнь-Пунь, судя по его отношениям с Пиччи, знал и это.
     Изгнанник с  друзьями спасается  в прошлом -- так выглядела версия  для
дракона. В последнее время здоровье старого полководца изрядно ухудшилось, и
полную информацию решено было открыть ему только после неспешной подготовки.
Даже  во  время  спектаклей  китаец  порой незаметно исчезал  и, вернувшись,
заботливо  подносил  Базилевсу  лакированную  чашу  с  целебным  питьем  или
несколько ярких драже, начиненных лекарственными травами.
     Кстати  об  изгнании. Как-то Лиза сильно удивилась неожиданно пришедшей
мысли. "Пиччи! -- закричала она тут же. -- Как же так?! Тебя ведь изгнали из
страны,  а  мы  сейчас  пусть в  прошлом, но в  Фантазилье!"  "Ну и что?  --
невозмутимо отвечал Печенюшкин. -- Я же  здесь  ДО ТОГО, как  меня выгнали!"
Лиза задумалась, с  сомнением  покачивая  головой,  но  временно  вопрос был
исчерпан...
     После ужина обычно рассказывались истории с  приключениями. Большинству
героев находилось  о чем вспомнить,  даже сестры Зайкины, несмотря на нежный
возраст, испытали не мало. Слушая Базилевса, Лиза всегда закрывала глаза. Ей
казалось, что на воздушном корабле под тугими парусами она вплывает в яркий,
прекрасный,  суровый  и нежный  мир,  полный надежд и  света.  Расставания и
встречи, звон  мечей и клятвы  красавиц,  солнце, всходящее над  полем синих
цветов,  и ласковая теплая  ночь, пронизанная томительной грустью о прошлом,
которое невозвратимо, даже если тебе всего одиннадцать лет...
     В свою  очередь,  хозяин дома  и Тюнь-Пунь заслушивались воспоминаниями
героев  о будущем. Даже  история  Гамлета  была  им внове.  В  повествовании
талантливого  Никтошки  грань  между   рассказчиком   и  несчастным  принцем
постепенно  стиралась,  так  что  к финалу  потрясенные  слушатели  обалдело
смотрели на слона, словно бы чудом воскресшего из мертвых.
     Тему гибели  Мурлыки Дракошкиуса Печенюшкин и его команда  договорились
не трогать. Базилевс также, по неизвестной причине, вопросов о племяннике не
задавал. Проболталась на пятый день, конечно, Лиза.
     -- ...Велел мне Гоша,  завуч наш мерзковатый, после уроков остаться, --
тараторила  она  увлеченно.  --  Ты,  говорит,  загордилась!  Ничего   я  не
загордилась, говорю, это вы  бы на  моем месте от гордости  четыре  обеда  в
столовой съедали  бы  каждый  день,  а  так только  три  и  булочку.  Хорошо
считаешь,  говорит, а  почему же тебя с  контрольной по математике  выгнали?
Потому  и  выгнали, говорю,  что хорошо  считаю. Я  еще  пятерым контрольную
решила, потому  что это несправедливо, если у человека способностей нет, ему
двойку  ставить. Ладно, говорит, пусть  для  кого-то ты героиня,  а для меня
пока ноль без палочки. Исключаю тебя из школы на три дня до педсовета, а там
поглядим.  Ну и глядите, думаю, своими очочками,  они  у вас  вечно  мутные,
дальше  носа  ничего  не увидите!  Вышла  в коридор,  а  там  Аленка  ходит,
волнуется.  Первый  класс,  банты-фартук, фу-ты  ну-ты,  важная  вся.  Я  ей
рассказала, она  как  заревет!  В сто ручьев! Такая  несчастная... Я говорю,
Ленка, ты по-моему  так же убивалась, когда Дракошкиус погиб, а тут  дело-то
пустяковое...  Ой!..  То  есть  не погиб,  а  окаменел... То  есть ранили  и
выздоровел...
     Лиза  спрятала  красное лицо в ладонях,  не  в силах  поднять глаза  на
Базилевса.
     -- Милый Печенюшкин, --  тихо проговорил дракон, когда Лиза уже  успела
сосчитать  про себя  до  двадцати шести, --  не  сердитесь  на ребенка. Надо
сказать, что рано или поздно я ожидал скорбной вести.  Ваше появление у меня
не  вполне  походило  на случайность.  Будем  откровенны  до  конца.  --  Он
машинально принял и  осушил -- каждая голова по глотку -- сосуд, поднесенный
Тюнь-Пунем.  --  Я  прошу  вас  сообщить  мне  все  до  самых незначительных
подробностей о смерти племянника.
     Федя бочком стал уходить в тень...
     После  того,  как  Пиччи  замолчал,  Базилевс  долгое  время  оставался
неподвижен. Зрачки его зеленели, как молодая трава под дождем. Кроме седины,
ничто больше не выдавало возраст.
     -- Позвольте  мне остаться одному, -- сказал  он.  -- Сегодня у  нас не
самый  веселый  вечер.  Завтра  будет  легче.  Пожалуйста, оставайтесь моими
гостями и дальше. Не грусти, Лизонька.  Возможно, твоя оговорка поможет нам.
До завтра!


     На  следующий  вечер  Базилевс не  вышел  к  ужину. Тюнь-Пунь, цветисто
извинившись от имени хозяина, развлекал гостей, как мог. " Ничего страшного,
-- объяснил он, -- легкий приступ ревматизма. Дают знать о себе старые раны.
Сегодня моему господину  лучше полежать.  После чая, дорогой Пиччи-Нюш, если
вас не затруднит, Базилевс просил заглянуть к нему".
     Когда    трапеза   закончилась,   остальные    члены   труппы,   слегка
встревоженные, решили  вернуться  в  балаганчик  и  в  ожидании  Печенюшкина
собираться  ко сну. Все почему-то чувствовали,  что  беседа их  командира  с
драконом может  затянуться. Проводив актеров, китаец  вернулся к  ожидавшему
его Пиччи. Вместе они прошли в опочивальню Базилевса.
     Кровать  дракона  занимала  треть  немалого  зала. Две  головы  хозяина
утопали в подушках, тело закутывал клетчатый плед, в  который спокойно можно
было  завернуть  фургончик  труппы  Теодоро.  Печенюшкин  учтиво  поклонился
больному.
     --  Садитесь,  друг  мой,  -- негромко промолвил  Базилевс. --  Еще раз
простите  --  недомогание  лишило  меня возможности уделить  сегодня должное
внимание вам и  вашим спутникам. Но в лежачем положении я  чувствую себя  не
так уж плохо и хочу исповедаться перед вами. Ценю вашу деликатность, дорогой
Пиччи.  Иной нетерпеливый  гость с  налета  взялся бы  требовать  от старика
признаний  в  былых грехах и необходимых  сведений. Вы же щадили  меня  и не
торопились, хотя  каждый лишний день, проведенный здесь, возможно, отягощает
обстановку в будущем, в вашем времени... Молчите, оправдываться следует мне.
Сейчас вы поймете, почему. Итак, слушайте...


     В  очень-очень давние  времена молодой Дракошкиус  Базилевс считался  в
Фантазилье  неотразимым  красавцем.  Страна  жила  нелегко  и  почти  всегда
находилась  в состоянии  обороны.  То  на востоке поднимали  головы  злобные
колдуны-землееды,  то  с  запада  тучей  прорывались   в  центр  орды  диких
клоподавов. Едва успевали покончить с одной напастью, как тут же надвигалась
новая.
     "Герой --  это профессия", -- так хотелось сказать, глядя на Базилевса.
Юный  полководец  неизменно оказывался на переднем  крае  каждой  битвы.  Он
планировал  операции  холодно  и  точно, как математик, после  чего,  очертя
голову, кидался  в  самое пекло схватки. За ним,  неуязвимым  и бесстрашным,
солдаты шли в огонь и воду, ничего не боясь.
     После очередной победы герой принимал  положенные почести -- всякий раз
без особой охоты. Когда он, величественный и пушистый, под треск фейерверков
въезжал в Портфей на боевой колеснице,  запряженной шестеркой могучих коней,
многие дамские  сердца  бились  учащенно.  Однако сложное  положение  родной
Фантазильи совсем не оставляло Базилевсу времени на личную жизнь.
     И  вот однажды  в сурового воина безудержно и  пылко влюбилась фея тьмы
Горгулья.
     Внезапная страсть могущественной  волшебницы не  сулила  дракону ничего
хорошего.  Горгулья  была зла, настойчива, мстительна  и  уродлива, как бес.
Недолго   думая,   она  предложила   Базилевсу  союз  --   наступательный  и
оборонительный.
     Полководец не умел обращаться с дамами. Следовало, вероятно, наговорить
влюбленной  фее  комплиментов  и,  сославшись  на  тяжелые  для  родины дни,
отложить объяснение на неопределенное время.  Во  всяком случае, нельзя было
лишать Горгулью хотя бы малой надежды на возможное ответное чувство.
     Вместо этого усталый герой напрямик высказал фее ряд  невеселых  истин.
Волшебница узнала, что  здравствующая матушка  Базилевса намного  моложе ее,
что  собственная  внешность не позволяет ей  надеяться  на  симпатию даже со
стороны  безносого пятирукого  карлика-сучкоруба и что  лучшим союзником для
повелительницы ночных кошмаров был, есть и будет осиновый кол.
     Юности  свойственна   категоричность.  Искусством  дипломатии  Базилевс
овладел  позже.  Ошеломленная  и  униженная,   Горгулья   вылетела  из  дома
полководца, как ощипанная ворона. Ненависть, проросшая в  ее сердце, слилась
с оскорбленной любовью,  породив  чудовищный  и прекрасный бутон  -- замысел
мести.  Для  того,  чтобы  его  лепестки раскрылись, требовалось  время.  Но
колдунья была терпелива и умела ждать...
     Прошло много лет. Базилевс так и не женился -- не хотел оставлять после
себя вдову и сирот. Жизнь проходила  в сражениях, а смерть, единственная его
спутница женского рода, состояла при  драконе почти неотлучно, покидая  лишь
изредка, в  мирные  дни. Оставались боевые  товарищи, но их число постепенно
редело. Заводить же новую дружбу в зрелом возрасте не просто.
     Одержав триста пятьдесят  четвертую победу,  на  сей  раз над безумными
древовидными шаманами севера, полководец спешил домой на короткую побывку. В
пути его догнало известие:  у младшего  брата,  Баюна  Дракошкиуса,  родился
первенец -- сын Мурлыка.
     В мирное время главе фантазильской армии пристало передвигаться лишь на
колеснице. Но Базилевс  никогда не  страдал излишним самоуважением.  Услышав
новость, он  свечкой взмыл в небеса и в полном боевом облачении с поражающей
воображение скоростью устремился в Новоколдуново, к брату.
     Рождение Мурлыки Дракошкиуса отмечали  пышно. В разгар пира,  подойдя к
колыбельке   очаровательного   трехголового  племянника,  расчувствовавшийся
Базилевс отстегнул свой грозный меч и повесил над изголовьем малыша.
     -- Мне совестно за скромность подарка! -- объявил он громогласно. --  Я
прямо из похода -- не было возможности  подобрать что-либо достойное. Обещаю
при всех:  к восемнадцатилетию моего юного  родственника  я  преподнесу  ему
самое ценное из всего, чем буду к этому времени обладать!
     --  Да!  --  разнеслось вдруг,  едва победитель  умолк.  --  Это  будет
поистине  королевский  подарок!  Но  --  и  в  том  порукой  мое   слово  --
воспользоваться им твой племянник сможет лишь после собственной гибели!
     Резкий, почти  мужской  голос  никак не вязался с  нежными чертами лица
феи,  вставшей  из-за  праздничного  стола.  В  считанные  секунды облик  ее
изменился   на   глазах  растерявшихся   гостей.  Розовое   шелковое  платье
превратилось  в  грубую  черную  рубаху  до  пят,  белокурые   локоны  стали
полуседыми  космами, рот  ощерился, щеки ввалились и  красное  бешеное пламя
заплясало в глазах.
     -- Горгулья... -- выдохнул Базилевс.
     Обнажив  подаренный меч, он застыл на месте,  защищая  кроватку спящего
красавца новорожденного.
     -- Ты  отверг и  оскорбил  меня когда-то,  -- продолжала  колдунья,  --
теперь  я  проклинаю тебя  и весь ваш род!  Своей жизнью ты  не дорожишь, но
отныне тебе есть кого любить и за кого бояться. Так пусть же не будет вам на
этой земле ни радости, ни покоя!
     Выкрикнув последние слова, Горгулья растаяла без следа...


     Не стоит и говорить о том, что праздник был безнадежно испорчен. И хотя
гости честно досидели до конца вечера, обсуждая чудовищную выходку злой феи,
веселье за столом угасло.
     Разгневанный Базилевс большей частью молчал, переваривая случившееся. У
дракона,  всю  жизнь  защищавшего  рубежи  страны, никогда  не  было времени
узнать,  что  же  происходит  внутри нее.  Новые  познания весьма  озадачили
полководца.
     Доморощенная нечисть,  которой  в  ту  пору  развелось  немало, изрядно
отравляла существование добропорядочных  фантазильцев. Некому было  обуздать
злодеев, ведь лучшие воины охраняли границу.
     Колдуны  и  ведьмы  с Горгульей во главе  совершенно  распоясались. Они
портили питьевую  воду,  срывали  крыши  с домов, насылали  град,  болезни и
ночные кошмары, воровали младенцев  у матерей и воспитывали  из них таких же
злых чародеев, как и сами.
     Силы внутреннего порядка, а  их в Фантазилье  было явно недостаточно, с
работой  не справлялись. К  тому  же  в рядах защитников у колдунов  хватало
своих  шпионов. Горгулья  и ее  приспешники  ловко  уходили от  опасности  и
казались непобедимыми...
     В  тот  вечер  Базилевс  поклялся себе уничтожить  злодеев.  Обстановка
благоприятствовала замыслу. Главный полководец страны лучше всех знал, что в
борьбе  с   внешними  врагами   близится  затишье.  Он  надеялся  отдохнуть,
насладиться   миром,  покоем,  развить   пропадавшие   впустую   способности
живописца, может быть даже жениться и продлить старинный род Дракошкиусов...
Увы, исполнение желаний опять пришлось отложить...
     Подготовка  к решающему удару  заняла  несколько лет. Преодолевая гнев,
Базилевс действовал  рассудочно, хитро, тайно.  Горгулья, раздраженная цепью
неудач  и  провалов,  казавшихся случайными,  собрала  все  свое воинство на
секретный  ночной  съезд.  Сеть,  которую  дракон  и  его  соратники  сплели
незаметно, ячейка за ячейкой, готова была затянуться.
     Полуразрушенный, древний, как земля Фантазильи,  замок  Четырех Королей
возвышался у залива Самого Синего моря. К стене, окружавшей замок, примыкала
с одной  стороны  заброшенная,  невероятно  разросшаяся апельсиновая роща, с
другой несла свои воды в море великая река Помидорка. Перед рассветом, когда
силы зла,  собравшиеся здесь,  договорились о новых действиях  и хотели  уже
разлетаться,  на  них,  перерезав  все пути  к отступлению,  обрушилась рать
Базилевса.
     История  страны  знает немного сражений столь кровавых и жарких. Настал
полдень, солнце,  остывая,  коснулось моря, ночь  пришла и ушла,  растаяв  в
свете  нового утра,  под взглядом  следующего  полдня укоротились и  исчезли
тени...
     Дракошкиус Базилевс, стоя  перед развалинами замка, машинально коснулся
лапой левого уха правой головы,  только сейчас почувствовав  боль. Треть уха
безвозвратно исчезла в бою. Кровь запеклась, шерсть вокруг раны превратилась
в твердые сосульки... В сравнении с остальными, эта потеря была невелика.
     Бойцы  Базилевса  вели счет раненым  и погибшим,  вытаскивая  товарищей
из-под  развалин.  Когда  скорбная  работа  завершилась,  дракон,  расправив
крылья,  медленно  взмыл  над неровной  грядой  обломков,  навсегда скрывшей
Горгулью и ее демонов.
     Зеленые лучи  из его  глаз протянулись  вниз,  и там, где  они касались
камней, те  оседали,  рассыпаясь  в прах.  Гряда сровнялась с землей вокруг,
затем просела  еще  и постепенно  превратилась в  неглубокий  овальный  ров,
сплошь поросший цепкой и колючей ежевикой.
     Павших воинов схоронили на берегу Самого Синего моря. Тела их поместили
в  непроницаемые  саркофаги,  чтобы  уберечь  от  подземных  вод.  Подхватив
раненых, непобедимая армада Базилевса скрылась в небесах.
     На следующий день дракон вернулся.  С собой он привез Пушинтия, лучшего
скульптора страны.  Вдвоем с ним полководец хотел определить место и внешний
вид будущего памятника погибшим...
     Лодку на  отмели Базилевс  заметил еще сверху, подлетая. Строго говоря,
это  была  даже  не лодка,  а крупный рыбачий баркас. Выброшенный  на  берег
приливом, покосившийся,  со сломанной  мачтой  и  разбитым  об острые  камни
днищем, он не мог появиться здесь раньше вчерашнего вечера.
     Приземлившись, дракон  и Пушинтий осмотрели находку.  Баркас был  пуст.
Сколько пассажиров находилось в нем и какова их судьба -- оставалось  только
догадываться. Цепочка  странных следов отходила от баркаса и тянулась вверх,
пропадая там, где подсохший песок сменяла плотная травянистая почва. Похоже,
что  кто-то передвигался на нескольких  конечностях и нес с собой  груз,  то
волоча его по песку, то поднимая вверх.
     Обеспокоенный   Базилевс,   показав   скульптору   место   захоронения,
отправился на разведку. След  вскоре  потерялся  -- нюху  драконов далеко до
собачьего, но  полководец тщательно и методично обследовал треугольник земли
между морем, рощей и устьем Помидорки.
     Двигаясь вдоль рва, заросшего ежевикой, дракон неожиданно услышал внизу
легкий шорох и едва уловимое сопенье. Замерев, он навострил все  четыре уха.
Звук постепенно  усиливался:  кто-то пробирался сквозь кустарник  в  сторону
Базилевса.
     Колючие  побеги  раздвинулись,  и  на свет,  прямо  перед  бесстрашным,
готовым к сокрушительному отпору  полководцем,  появился ребенок! Нескольких
месяцев  от роду,  он  был одет  в  короткую  рубашонку из той  же  плотной,
вылинявшей до бледной голубизны ткани, что и парус найденного баркаса.
     Сшитая на скорую  руку одежда  походила  на мешок с тремя прорезями для
головы и рук. На плечах, на  голых крепких ножках ребенка, на лбу и щеках --
всюду багровели свежие царапины. Подхватив  младенца мягкой  лапой, Базилевс
поднес его поближе к глазам.
     Физиономия    малыша,    оказавшегося    девочкой,   была    перемазана
темно-фиолетовым, почти черным ежевичным  соком. Увидев перед собой огромные
головы дракона, она  не разразилась плачем, как боялся  Базилевс.  Наоборот,
девочка внезапно рассмеялась и, разжав  кулачок, протянула к нему  ладошку с
несколькими смятыми, полураздавленными ягодами.
     Базилевс,  вдруг  обмерший  от  нежности,  какой не  испытывал  даже  к
племяннику,  успел  заметить,  что  зрачки  у девочки,  сначала показавшейся
черноглазой, были темно-фиолетовыми, того же цвета, что и сок ежевики.


     Перебрав десятки имен, полководец  назвал  приемную  дочку Азалией.  Он
прочно обосновался в  Портфее, в родовом поместье,  и так  же обстоятельно и
талантливо, как делал все остальное, занялся воспитанием девочки.
     Пять лет, прошедшие со дня находки, стали лучшими в жизни Базилевса.
     В Фантазилье  наступили  мир и покой.  Зло  растворилось,  как дым.  На
внешних   фронтах  царило  прочное   длительное   затишье.  Немногочисленные
обессиленные  враги,   отступив  от   границ,  считали  полученный   урон  и
восстанавливали хозяйство. Дракошкиус  Базилевс рисовал батальные полотна  и
не мог налюбоваться дочкой, расцветавшей день ото дня.
     Конечно,  в  свое время он постарался узнать, кому принадлежал разбитый
штормом  баркас. Оказалось, что в  рыбачьем селении, расположенном на другом
берегу  устья Помидорки,  пропали  муж, жена и ребенок. Вот только  никто не
смог объяснить,  зачем им  понадобилось в шторм, на  ночь глядя, пускаться в
море, да  еще брать с собой грудного младенца. Но уж наверное причины  были.
Семья жила нелюдимо и с другими жителями поселка почти не общалась. Соседки,
которым Базилевс показал найденыша, узнали девочку.
     Смирившись  с  невозможностью выяснить  что-либо  о  последних  минутах
родителей Азалии, дракон покинул приморскую деревушку... С нежной улыбкой он
вновь  и  вновь  вспоминал появление  малышки  из колючих  зарослей, личико,
перемазанное соком, и собственный провал в качестве следопыта.
     Странные следы у лодки объяснялись просто. Девочка то  передвигалась на
четвереньках, помогая себе локтями и коленками, то ползла по песку,  и тогда
на нем оставались полосы, словно что-то тянули волоком...


     Базилевс  изменил свою жизнь  весело и  решительно. Суровый  полководец
стал нежным,  заботливым отцом. Он проводил  с ребенком все свободное время,
сам забавляясь и радуясь, как дитя.  Явно переусердствовав, дракон пригласил
для девочки трех нянь и трех кормилиц, выбирая их долго и придирчиво. Работа
была  посменной -- каждая пара неотлучно  находилась рядом с крошкой Азалией
по восемь часов в сутки.
     Девочка подрастала здоровой,  умной и озорной. Точной даты ее появления
на  свет Базилевс не знал, поэтому,  отсчитав назад полгода со дня находки у
ежевичного  рва, стал  отмечать  день  рождения дочки  двадцатого  мая. Если
принять эту дату за основу, получается,  что Азалия в десять  месяцев встала
на ножки, пошла и в  тот же день сказала свою первую фразу. Фраза была очень
длинной и, хоть звучала нечетко, все же дракон и кормилица разобрали: "Папа,
дай, спасибо, надо!.."
     Года в два Азалия получила  новое имя. Необыкновенно  живая, подвижная,
она  обожала бегать, прыгать, играть  в мяч, лазить по  деревьям, но  больше
всего любила кувыркаться.  В своей детской, устраивая которую Базилевс велел
сломать  стену,  разделявшую  две  огромные комнаты, среди ковров,  подушек,
игрушек необычных гимнастических снарядов девочка резвилась, как обе-зьянка.
     Эльжбета,  одна  из  нянь,   молодая  смешливая  колдунья,  попавшая  в
Фантазилью из далеких  славянских земель, прозвала свою подопечную Тыщенцией
Кувырк. Тысяча  кувырков  --  вот  как это переводилось  с  языка  Эльжбеты.
Девочка радостно подхватила прозвище и с тех  пор не называла себя иначе как
"Тысенса". Базилевс все, что нравилось дочке, принимал с восторгом, и, таким
образом, имя, данное няней, прижилось.
     С трех  лет малышка стала заниматься с учителями, проявляя удивительные
способности. Начала магии дракон преподавал  ей сам, никому не доверяя столь
важное  искусство.  Тыщенция  усваивала  познания  на  лету  и к пяти  годам
напоминала  по   развитию  двенадцатилетнего  ребенка,  оставаясь   веселой,
добродушной и ласковой.
     За  это  время  спокойная  жизнь страны почти  не нарушалась.  Базилевс
отлучался из дома всего три-четыре раза, страшно скучал по  дочери, находясь
в отъезде, и, едва закончив дела, вихрем летел обратно.
     Так уж получилось, что день рождения маленькой Тыщенции Кувырк совпадал
с  датой  основания Портфея.  На пятилетие  девочки  дракон  пригласил  всех
соседских  детей  --  друзей  общительной  малышки, заводилы  в любых играх.
Веселье  и  смех,  бушевавшие в  доме  Базилевса,  были все  же  лишь слабым
отзвуком  того, что  творилось  на центральной  площади. Суматошный  Портфей
шумно отмечал круглую дату -- городу минуло очередное столетие.
     Вечером,  проводив  вместе  с  дочкой  гостей,  Базилевс  уложил  ее  в
кроватку,  расцеловал  и,  оставив  под  присмотром  внимательной  Эльжбеты,
вернулся в  свои покои.  Некоторое время он  размышлял:  не  взглянуть ли на
городские торжества? Но усталость  победила,  и дракон, размягченно улыбаясь
мирно отошел ко сну...
     Солнце клонилось к  западу, и день рождения Азалии продолжался, когда в
ясном небе над городом появилась пухлая серо-фиолетовая туча. Низко нависнув
над  домами,  она  вдруг  просыпалась  хлопьями  мягкого   пушистого  снега,
покрывшего  в  несколько  минут  толстым  слоем  улицы  и  дворы.  Наклонные
солнечные лучи  освещали  эту невиданную в конце мая картину, придавая всему
происходящему нереальный даже для Фантазильи вид.
     Дети, высыпав из дома,  с радостным визгом бросились  играть в  снежки,
потом  так же дружно взялись  лепить  снеговика. Умиленный Базилевс стоял на
крыльце, наблюдая.
     Холода  не  чувствовалось. Волшебный снег  не таял и не морозил пальцы.
Белая фигура во дворе росла, один ком громоздился на другой. Метла в снежных
руках,  черные  угольки  --  глаза,  нос -- красная  морковка,  черный  рот,
намалеванный углем, распахнутый от уха до уха. Голову снеговика венчал пучок
раздерганной пакли, прихлопнутый маленьким ведерком и напоминавший нечесаные
полуседые лохмы.
     Хохоча и  приплясывая,  именинница подбежала к  фигуре, чтобы поправить
покосившуюся метлу. Внезапно руки снеговика, легко  отделившись от туловища,
схватили  девочку  и  с  силой  прижали  к нижнему  кому,  служившему  уроду
основанием.
     Все  остальные  дети  куда-то  пропали.   Базилевсу  отказали  силы  --
беспомощный, он не мог даже пошевелиться, не мог закричать.
     Азалия, не переставая хохотать, исчезала в снежном чреве. Черты лица ее
приобрели  пугающее  сходство с мордой снеговика. Вот  хохот,  теперь скорее
напоминавший  лай, захлебнулся,  и  ребенок  скрылся  полностью.  Постепенно
изменился и вид снегового урода. Ошеломленный  дракон узнал Горгулью --  фею
тьмы, побежденную им и канувшую в небытие.
     -- Ты забыл,  забыл о моем проклятии! --  Призрак  завывал как вьюга  в
трубе.   --  Гордый,  красивый,  сильный  --  думаешь,  ты  одолел  меня?  Я
бессмертна, и сражение наше лишь в  самом начале! Запомни это, полководец!..
Запомни это!..
     Базилевс   рывком   вскочил   с  ложа,  встряхнул   головами,  медленно
освобождаясь от власти ночного кошмара...

     Глава шестая

        ТЫЩЕНЦИЯ КУВЫРК

     Едва  придя  в  себя,  дракон  накинул халат, стремительно  и  неслышно
пробежал  на  дочкину  половину, сунул  в  замочную  скважину  коготь,  чуть
повернул его, и дверь спальни тихо отворилась. Девочка, укутанная одеялом до
подбородка, мирно посапывала.  Рядом в изголовье лежала любимая  игрушка  --
плюшевый  львенок.  Пожилая  няня,  дремавшая  в  глубоком  кресле  рядом  с
кроваткой, мгновенно очнулась и кинула вопросительный взгляд на Базилевса.
     Приложив лапу к  губам, дракон успокаивающе кивнул, попятился в коридор
и закрыл  дверь.  Он  вернулся к себе, уселся за рабочий стол, подпер головы
лапами и попытался сосредоточиться.
     Страшный  сон не мог появиться сам по  себе. Он означал только  одно --
злые силы не погибли окончательно.  Несмотря на все старания  Базилевса, под
пеплом уцелел тлеющий незаметный уголек,  и пламя, рожденное им,  незаметное
до  поры, как  торфяной  пожар, первым  языком  выплеснулось  на поверхность
земли...
     Днем полководец узнал  еще одну тревожную  новость. Массовое гулянье на
центральной площади  Портфея  в  честь  юбилея  города  затянулось  надолго.
Большая часть  народа  глубокой  ночью  разошлась  по  домам,  но  несколько
десятков самых ретивых портфейцев продолжали веселиться. Они пускали ракеты,
танцевали  и пели, покачиваясь от  усталости,  и  все прихлебывали из козьих
бурдюков легкие, чуть хмельные, газированные напитки.
     Внезапно, совсем незадолго до рассвета, оставшихся на площади жителей в
один миг поразила слепота.
     Непонятная  болезнь  длилась  каких-нибудь полчаса.  С первым солнечным
лучом  ко  всем  гулякам  до  одного  вернулось зрение.  Однако  последствия
случившегося были неприятны.
     Несколько  портфейцев передрались,  столкнувшись во  тьме и  заподозрив
друг друга в авторстве недоброй  шутки. Два мирных горожанина упали в фонтан
и чуть не  захлебнулись. Один  юноша поседел от страха, другой стал  заикой.
Трое,  перебрав  радующих  сердце  напитков, свалились  в  яму.  Хорошо, что
пострадавшие, перемазавшись в грязи, отделались лишь синяками и вывихами...
     Портфей  охватила  легкая паника,  но прошла  неделя без  происшествий,
другая, и жители постепенно успокоились.
     Встревоженным оставался лишь  Дракошкиус Базилевс. Он  по-прежнему  был
уверен, что уничтожил Горгулью, но, очевидно, фея тьмы перед смертью  сумела
оставить для полководца мину замедленного действия.
     Дракон  внимательно  следил  за  самыми  незначительными   событиями  в
Фантазилье. Град, уничтоживший посевы, рудокоп, настигнутый в шахте обвалом,
эпидемия  желудочных  кровотечений  в   маленькой   деревеньке,  сумасшедший
кочевник с востока -- все это могло быть дыханием недобитого зла.
     Каждое  отдельное  происшествие  казалось  случайным. Расследования  не
позволяли выявить  кого-либо,  намеренно вызвавшего  беду.  И тем не  менее,
первые  пять  лет после битвы в замке  Четырех Королей фантазильцы ВООБЩЕ не
ведали неприятностей.
     Все началось со снега над городом -- с предутреннего видения дракона...

     Базилевс вновь, как  и  пророчила колдунья, лишился  радости  и  покоя.
Сложив  с себя обязанности Верховного полководца, он с головами ушел в новое
тайное занятие.
     Испокон веков род Дракошкиусов славился в Фантазилье не только военными
талантами,  но и  феноменальными способностями  к волшебству.  Много великих
чародеев  дал  он истории. Дарования предков не  минули и  Базилевса, другое
дело, что, избрав путь воина, он не  пользовался в полной мере возможностями
кудесника.
     Дракон решил выиграть  сражение со злыми силами  ночи за своим  рабочим
столом. Объявив, что готовит обширную  работу  "История фантазильских войн",
он затворился в кабинете,  выходя  оттуда  первое время лишь  для еды и сна.
Родственники, близкие друзья, слуги -- никто не допускался в святилище. Даже
приемной  дочери,  любимой  больше всего на свете, вход  в  кабинет  не  был
разрешен.
     Покидая  комнату,  дракон   запечатывал   ее  тремя  дюжинами  отборных
заклятий, изобретенных им самим и, следовательно, абсолютно надежных. К тому
же  записывал он  мало. Все  находки и  открытия, сделанные на  многотрудном
пути, бережно покоили в себе седеющие головы Базилевса...
     Гений и воля дракона победили.  Неполные десять лет --  всего лишь один
листок, уносимый ветром из необозримого  сада  Вечности. Очевидно, Базилевса
вдохновляли усопшие  предки и нерожденные потомки, невидимо роясь  над ним и
подбрасывая  мысли.  Труд,  равного   которому  не  было  еще  под  солнцем,
завершился в небывало короткий срок.
     Невозможное произошло. Предмет, лежащий на столе перед глазами чародея,
давал  его  обладателю полную  власть  над  всеми  исчадиями мрака. При этом
изобретение  Базилевса  внешне  не  отличалось  от  тысяч   подобных  вещей,
используемых  как  фантазильцами,  так  и  обычными людьми  с  самого начала
цивилизации.
     Существовала,  правда, одна тонкость.  Для того,  чтобы уничтожить зло,
необходимо было сначала  вычислить и встретить его  носителя. Зато  предмет,
сотворенный  драконом  и  обращенный  против  ГЛАВНОГО  источника бед, сразу
заставил бы сгинуть без следа и всю остальную нечисть.
     Итак, требовалось отыскать наследника  Горгульи. Решив основную задачу,
Дракошкиус Базилевс надеялся справиться и с этой, гораздо более легкой...


     Несмотря  на  колоссальную  занятость,  время  для  дочки  у  Базилевса
находилось обязательно. В первые три года своих трудов он ежедневно проводил
в детской по часу утром и вечером. Девочка, привыкшая видеться с папой чаще,
сердилась,  иногда даже плакала, но постепенно новые друзья, учителя, няни и
книги целиком заполнили ее дни.
     Когда  Тыщенции  исполнилось  восемь,  приемный  отец   стал  все  чаще
задумываться об ее образовании. Учителя, ходившие в дом, дали ей  немало, но
способности  к языкам,  рано  проявившиеся  у ребенка,  следовало  развивать
серьезно.
     Городок  Русалочий  Плес, больше всего  знаменитый  своим пансионом для
девочек,  находился в  нескольких  сотнях  миль  западнее  Портфея.  Светлый
просторный  дом  стоял  на самом  берегу  тихого  озера  с голубыми лилиями.
Двадцать воспитанниц феи Камиллы собрались в него с разных концов страны.
     Хотите  верьте,  хотите нет, но фея  Камилла знала ВСЕ языки, наречия и
диалекты  Фантазильи.  Вот  только  точное  их количество она никак не могла
подсчитать.  Ведь  даже  головастики  из  разных  прудов говорят  не  вполне
одинаково,  хотя в случае необходимости  отлично понимают друг друга. А язык
дуба существенно отличается от языка  березы, несмотря на то,  что они одной
группы.
     Конечно,  не  только  Камилла занималась  с пансионерками. Несколько ее
воспитанниц  после завершения  учебы  остались  здесь  преподавать. Но самых
способных девочек фея обучала сама.
     Пансион  славился  еще и уроками домоводства. Выпускницы в обязательном
порядке  умели  готовить  три   тысячи  блюд,  не  считая  волшебных,  вроде
нарастающих  тортов,  колбас  вдохновения или  музыкальных  салатов.  Уборка
квартиры  также  была настоящим искусством. Девочки  могли,  наводя порядок,
сделать  жилище  похожим  на что  угодно  -- от  поляны в  лесу  до морского
грота...  Вообще,  о каждом предмете,  изучавшемся в  заведении феи Камиллы,
стоило бы написать отдельную книгу.
     В этот пансион и попала маленькая Тыщенция Кувырк.
     Базилевс,  одинокий в притихшем замке, тяжело переживал разлуку. Работа
заглушала тоску,  но  перед сном и ранними  пасмурными утрами она подступала
вновь и  царапала сердце исподтишка. Дракон  с трудом дожидался воскресенья,
вскакивал до рассвета, когда слуги еще спали, и, собравшись  за  сорок  пять
секунд, как солдат по тревоге, вылетал в Русалочий Плес.
     Он появлялся в пансионе как  раз к пробуждению дочки.  Чаще всего целый
день проходил за отдыхом, на берегу озера. Шум, возня,  солнце, смех, брызги
--  взгромоздившись на  безропотного  великана,  девочки готовы  были часами
резвиться на нем среди воды, как на плавучем острове.
     Тыщенция  блестяще  успевала  по  всем  предметам,  но  охотнее   всего
занималась волшебными  превращениями. Она выбегала к  прилетавшему Базилевсу
то в облике  шаловливого ангорского котенка, то в виде румяного краснощекого
гнома  в  полосатом  колпаке.  Иногда  маленькая колдунья  появлялась  из-за
деревьев прекрасным юношей, скачущим  во весь опор на горячем скакуне, порой
неожиданно с ветвей спускалась на плечо дракона болтливым картавым попугаем.
Чаще всего девочка,  страдавшая из-за  непохожести на  дракона, показывалась
ему  в обычном  своем  виде,  но с  кошачьей головой,  хвостом  и  пушистыми
крыльями. Бывало так,  что  даже  приемный отец не мог  распознать ее  среди
других  воспитанниц,   тоже  перевоплотившихся  в  птиц,  зверей  и  смешных
необычных человечков.
     Жизнь  в пансионе текла размеренно  и  спокойно. Редкие  неприятности и
досадные  случайности фея Камилла  объясняла для  себя  проказами живущих  в
озере  русалок.  Пропажа  вставной автоотвечающей челюсти у  воспитательницы
Шарлотты.  Внезапная  потеря  голоса  в  день  экзамена умницей  Вентуриной,
лишившейся безусловной возможности стать первой ученицей. Гибель в одну ночь
всех  комнатных  растений  в  горшочках,  выращенных  самой  феей  Камиллой.
Катастрофическое облысение воспитательницы Гортензии, заслуженно гордившейся
своими  пепельными  кудрями,  такими густыми,  что о  них в два дня ломались
гребни... Если покопаться в памяти, за последние годы  пришлось бы вспомнить
немало таких историй...
     Почти все няни  и кормилицы  Тыщенции Кувырк по-прежнему  коротали свой
век  в замке  Базилевса.  Работа  по дому,  чтобы не  скучать  от  безделья,
находилась всегда,  а добрый хозяин рад  был  тем,  кто помнил  и любил  его
дочку. Только две кормилицы нашли  себе другие места,  и то лишь потому, что
пожалели оставшихся без материнского молока новорожденных.
     А  вот от  Трефилия,  старого конюха Базилевса  и  возничего его боевой
колесницы, чья нелепая трагическая смерть до сих пор была в замке  предметом
обсуждений, остался  лишь  зеленый холмик с  мраморной  плитой  на  тенистом
кладбище Портфея.
     Со времени своего появления в  замке малютка  Тыщенция  стала любимицей
Трефилия, бывшего, как и его хозяин, одиноким  и  бездетным. Девочку, еще не
умевшую  ходить, возничий  осторожно привязывал  поближе  к центру  повозки.
Горячие кони  летели вскачь, от скорости шумело в  ушах, Тыщенция  счастливо
хохотала и, распахнув ручонки, ловила ладонями ветер.
     Шестерка  скакунов Базилевса почему-то  долго  не  могла  привыкнуть  к
девочке. Кони шарахались, фыркали,  тревожно ржали,  когда она заглядывала в
конюшню.  Трефилию,  искусному  дрессировщику,  потребовались  многие недели
ласковых уговоров, чтобы приучить своих питомцев к  юной дочке хозяина... Из
всей челяди  Базилевса  Тыщенция особенно привязалась к старику-конюху.  Они
по-настоящему дружили  и, когда  девочка отправилась  в пансион, расставание
было необыкновенно тяжелым для них обоих.
     Обитатели  замка  нередко  ездили  в  Русалочий Плес, навещая  девочку.
Как-то вечером Трефилий вернулся домой после очередного визита к любимице, а
утром его  нашли бездыханным в полутемной,  с крохотным оконцем под потолком
каморке, служившей конюху кладовой.
     Вместо успокаивающего настоя -- Трефилий всегда пил его перед  сном  --
он  глотнул  стоявший  на той  же полке  концентрированный яд  от насекомых,
очевидно перепутав впотьмах одинаковой формы бутылки.
     Яд  подействовал мгновенно, тело нашли  утром, и  все попытки Базилевса
спасти несчастного оказались безуспешны.
     Конюх единолично хозяйничал в кладовой, а ключ от нее носил на шее, так
что никто больше не мог войти  внутрь и поменять местами  бутылки. Допустить
же, что застенчивый добряк Трефилий решился на самоубийство, было немыслимо.
Пришлось объяснить все случайностью,  но с этого времени в душах большинства
обитателей замка появился неприятный саднящий осадок.
     Смерть Трефилия долго скрывали от  Тыщенции. Только вернувшись домой на
каникулы,  она  все-таки узнала  правду.  Несколько дней  девочка  рыдала не
переставая.  Чары  Базилевса  постепенно смягчили  горе,  однако  до  самого
отъезда  Тыщенция часами просиживала  на  кладбище  у могилы,  а  улыбаться,
казалось, разучилась навсегда.
     Но детская грусть не  может  быть бесконечной.  В конце концов  время и
трогательная  забота  близких  излечили  девочку. Сначала  дракон  ухитрялся
навещать ее в пансионе  дважды в неделю, потом, когда дочка робко,  изредка,
неуверенно начала  смеяться, он  облегченно вздохнул  и  перешел на  обычный
режим. Труд Базилевса близился  тогда  к  завершению, и каждая лишняя минута
была для него драгоценна.


     Мурлыка  Дракошкиус,  племянник  полководца,  рос   здоровым,  умным  и
крепким.  Детские  болезни  обходили его  стороной, ходить и летать он начал
даже раньше обычного срока, науки постигал охотно, радуя своих учителей.
     Несмотря на отменную физическую подготовку, военными  дисциплинами юный
дракон особо не увлекался, хоть и получал по ним отличные оценки. Философия,
магия, основы управления предметами живыми и неживыми -- вот  чему он уделял
основное внимание.  Старинные же истории,  во множестве  читаемые  Мурлыкой,
придали его уму несколько романтический склад.
     Редко видя своего занятого дядю, молодой Дракошкиус тем  не менее был с
ним  очень  дружен. Он  души  не  чаял  в Тыщенции,  которую  считал младшей
сестренкой, кузиной, и  всегда привозил  ей кучу  гостинцев,  когда вместе с
родителями приезжал в гости в Портфей.
     После того, как Тыщенция поступила  в пансион,  Мурлыка порой  прилетал
туда  с дядей. В  такие  дни  встречи  проходили  особенно весело.  Купанье,
полеты, игры в  чехарду и в  прятки, состязания в  превращениях, составление
букетов и чтение наизусть рыцарских баллад у ночного костра -- даже взрослые
участвовали в этих забавах, с удовольствием вспоминая молодость.
     Несмотря на всю  симпатию, проявляемую подростком-драконом к сестренке,
трудно было не заметить  его чувств  к другой особе, скрываемых тщательно  и
безуспешно. Подружка Тыщенции, беззаботная Ноэми  -- Принцесса Ветров в один
миг покорила сердце Мурлыки Дракошкиуса, сама этого не заметив.
     Мечтательной  Ноэми   нравился   пушистый  трехголовый  великан,  такой
внимательный  и  неуклюжий.  Никогда не  имевшая старшего  брата,  она  даже
завидовала Тыщенции. Но охотно проводя время в компании с Мурлыкой,  девочка
от расставания до новой встречи почти не вспоминала о нем.
     В  ту  пору,  когда   молодому  Дракошкиусу  исполнилось  восемнадцать,
Тыщенции и ее ровеснице Ноэми оставалось провести в пансионе еще около года.
     Базилевс получил у феи Камиллы разрешение забрать обеих девочек с собой
на выходные. Именинник прислал  каждой персональное  приглашение  в  стихах,
написанное на  роскошной  бумаге  каллиграфическим  почерком  со  множеством
завитушек. Пансионерки собрались мигом, радуясь  еще и возможности ненадолго
сменить обстановку.
     Примерно  половину  расстояния   до  Новоколдуново  девочки  летели  на
драконе,  потом,  чтобы размяться, принялись и  сами  резвиться  в  воздухе.
Ноэми, не слишком искушенная  в магии,  обернулась лебедем -- только  в  эту
птицу  она  умела  хорошо превращаться.  Тыщенция то вырывалась  вперед,  то
отставала, играя, то кружилась над подругой, как бы нападая на нее в шутку и
ежеминутно меняя  облик. Она становилась беркутом, соколом, кречетом, орлом,
даже уродливым грифом.  Потом баловство наскучило  ей,  и в  образе крылатой
персидской кошечки девочка вновь опустилась на широкую спину дракона, сладко
продремав там до самого конца пути...

     Когда  празднество  закончилось  и  гости  частью  разъехались,  частью
отправились  спать  в отведенные им покои, Базилевс с племянником  прошли  в
комнату  Мурлыки, заваленную подарками. Там  полководец  и вручил имениннику
самое  ценное, чем обладал  -- созданный  им для уничтожения зла  магический
предмет.
     Надо  сказать,   что  первую  часть  проклятья  Горгульи,  слова  ее  о
королевском  подарке  Базилевса,  который племянник его сможет  использовать
лишь  после своей смерти, все  бывшие тогда в зале, включая самого  дракона,
начисто забыли, едва колдунья исчезла. Очевидно, Горгулья, смотревшая далеко
вперед, так и задумала.
     Базилевс, делая свой подарок, искренне  желал, чтобы Мурлыка Дракошкиус
завершил дело,  начатое им, и прославился в веках.  Он рассчитывал на помощь
Мурлыки в обнаружении  источника зла -- новая сеть, которую дракон наде-ялся
изготовить и раскинуть по стране, как не-
     когда раньше, никак не сплеталась в одиночку.
     Дядя   рассказал   племяннику   все,  что   знал  сам,   объяснил,  как
воспользоваться  подаренной  вещью,  и   несколько  раз  повторил   чудесное
заклинание -- ключ к предмету -- пока именинник не затвердил его наизусть.
     Убрав подарок,  растроганный  и взволнованный  Мурлыка распахнул  лапы,
дабы обнять  Базилевса,  и  внезапно  застыл  на  месте.  На  всех  его трех
физиономиях проступили недоумение и растерянность.
     Шерсть непобедимого  полководца встала дыбом.  Отвратительное, безумное
ощущение,  что  кто-то, подняв  верхушки  его  голов, как  крышки  сахарниц,
старательно и грубо водит мокрой тряпкой по мозговым полушариям, возникло на
миг и тут же пропало. Но пропало не только оно одно.
     Базилевс  НЕ  ПОМНИЛ,   что  представляла  из  себя   вещь,  подаренная
племяннику!  Он  НЕ  ПОМНИЛ,  как с ней надлежало  обращаться!!  И, наконец,
магическое заклинание, им же  изобретенное,  без знания которого подарок был
лишь незначительной безделушкой, он тоже НЕ ПОМНИЛ!!!
     Судя по выражению физиономий Мурлыки, он испытывал  сейчас  те же самые
чувства.
     Зато только  теперь,  спустя  восемнадцать  лет,  в  головах  Базилевса
отчетливо всплыло начало проклятия Горгульи...
     Всю  ночь дядя и  племянник обыскивали комнату,  дружно высказываясь по
поводу  ее огромных размеров.  Здесь находилось  множество подарков, которые
Мурлыка  не  успел  еще  даже  рассмотреть,  и  любой из  них  мог оказаться
магическим изделием Базилевса. Да  и имели  ли поиски смысл? Ведь заклинание
было утрачено.
     Загадочную  фразу  колдуньи  о  том,   что  молодой  Дракошкиус  сможет
воспользоваться  подарком  после  смерти, оба  родственника расшифровать  не
смогли и сговорились считать ее просто издевкой. Пока. Чтобы окончательно не
сойти с ума от непосильных раздумий.
     Базилевс не находил себе места оттого, что загубил многолетнюю работу и
второй раз испортил  именины племяннику. Мурлыка утешал  его, уверял, что  в
тесном союзе они  снова примутся за борьбу с силами мрака и  уж  на этот раз
обязательно  добьются  успеха.  Молодым  всегда кажется,  что  от  удара  их
богатырским плечом развалится любое препятствие...

     Дружба  Ноэми  и  Тыщенции,  хоть  и  начала  давать  трещины,  все  же
продолжалась  весь  последний  год  перед  выпуском  из пансиона.  На взгляд
Принцессы Ветров  подруга ее была чересчур  требовательной  и  ревнивой. Она
считала  Ноэми своей  собственностью, не  позволяя ей  сближаться  с другими
воспитанницами.
     Весной,  во  время цветения  яблонь, Принцесса Ветров  все дни напролет
мечтательно бродила  одна в старом  саду на  задах пансиона,  вдыхала тонкие
запахи цветов и грезила наяву, никого не желая видеть.
     Тыщенция, мягко отвергаемая  подругой, бывала в эту пору особенно зла и
раздражительна.
     Вообще  весной  в  пансионе  и  вокруг  часто   происходило  что-нибудь
неприятное. Хищные зверьки разоряли птичьи гнезда под крышей.  Кожа у многих
девочек от первого яркого солнца покрывалась густой малиновой сыпью. Дождь с
градом обрушивался  на яблоневый сад, и лепестки  осыпались  раньше времени.
Половицы в доме немилосердно скрипели, и ни с того ни с  сего во всех кранах
надолго пропадала вода...
     Яблони  отцветали  и Ноэми  вновь становилась неразлучна  с  Тыщенцией,
прося у нее прощения за недолгое чудесное забытье. Лучшей спутницы все равно
не  находилось. Почему-то те девочки, с которыми Принцесса  Ветров хотела бы
дружить, не задерживались у феи Камиллы, покидая пансион по разным причинам.
То климат оказывался неподходящим, то дома  что-либо случалось, то пропадали
внезапно способности к языкам, и родители переводили детей в другие школы.
     Но  вот  обучение закончилось, Тыщенция и Ноэми получили дипломы и  всю
ночь  вместе  с   другими  выпускницами  танцевали   на   прощальном   балу.
Расставаясь, они поклялись видеться часто, тем более,  что Замок Ветров, где
жила  Ноэми,  находился  близ  Новоколдуново,  недалеко  от  поместья  брата
Дракошкиуса Базилевса.
     Тыщенция Кувырк  вернулась домой шестнадцатилетней  девушкой.  Приемный
отец ее был счастлив, не видя  того, что постепенно  заметили  домочадцы  --
характер  их  юной  госпожи несравненно  ухудшился. Она  подолгу беспричинно
молчала,  глядя на  всех  исподлобья своими  прекрасными,  ежевичного  цвета
глазами,  в   которых   проступали  тогда   красноватые   искорки,  часто  и
незаслуженно бранила слуг, а раз даже дала пощечину своей старой няне.
     Дошло до того, что обитатели замка  облегченно вздыхали, когда Тыщенция
улетала к Ноэми погостить.
     Базилевс ничего  не  подозревал.  Вместе  с  племянником  он напряженно
работал,  пытаясь  снова отыскать лекарство от  зла.  Раздосадованный  цепью
неудач, дракон  мало что замечал вокруг. Брат его дрался на Севере -- оттуда
наступали на Фантазилью живые льды.  Более серьезная, чем ожидали, опасность
заставила и Мурлыку  Дракошкиуса  вылететь на  подмогу  отцу.  Базилевс тоже
рвался в бой, зная, что его опыт наверняка ускорит победу. Надо  было только
завершить очередную серию исследований...
     Когда за ужином слуги донесли  хозяину о том, что  в Портфее объявилась
молодая прорицательница по имени Свистония, дракон пожелал увидеться с  ней.
Немало прожив на земле, он знал, что свет на запутанные проблемы проливается
иногда из  самых неожиданных  мест.  Молва  о  чудесном даре  сивиллы  могла
оказаться правдой, а вопросов у Базилевса хватало.
     Тыщенции  не  было дома. Несколько  дней  назад  она отбыла  к  любимой
подруге,  собираясь  заодно  навестить  тосковавшую без мужа  и сына матушку
Мурлыки Дракошкиуса. Свистонию, согласившуюся  встретиться с Базилевсом,  он
принимал один.
     Юную провидицу дракон  представлял иначе.  Перед ним оказалась типичная
горожанка  -- опрятная,  спокойная, миловидная, в простом скромном платье, с
русой  косой, собранной  венцом вокруг головы,  и  ясным добрым взглядом. На
первые незначительные вопросы она  отвечала  тихо, как  бы стесняясь, однако
сообщала такие подробности о детстве и юности  Базилевса, которые, кроме его
самого, не мог знать  никто. Постепенно дракон проникся к сивилле доверием и
-- слово  за  слово  --  неожиданно  для себя  рассказал ей  всю  историю  о
проклятье Горгульи...


     Базилевс, говоривший  более двух  часов без перерыва,  прихлебывая лишь
время от времени подносимое китайцем питье, неожиданно замолк. Старый дракон
дышал учащенно, глаза его  полузакрылись, и  слышно стало, как в груди глухо
тукает сердце.
     Тюнь-Пунь вскочил на ноги.
     --  Успокойтесь, господин! Я запрещаю  вам продолжать,  может случиться
приступ. Перенесем окончание на завтра.
     -- Нет, нет... -- с трудом возразил хозяин. -- Физическое  здоровье мое
вполне приемлемо... Мне тяжело говорить совсем по другой причине...
     --  Если Базилевс  позволит,  -- почтительно вмешался  Печенюшкин, -- я
доскажу  историю сам.  Осталось  немного.  То, что  случилось  дальше, можно
теперь понять. Потом вы добавите все, что сочтете нужным.
     Дракон печально кивнул.
     -- Я  полагаю, -- неторопливо начал мальчуган, -- что хозяин наш  задал
Свистонии  следующие  вопросы.  Что  означает фраза  колдуньи  о  посмертном
использовании   подарка  Мурлыкой  Дракошкиусом?   Как   выглядит  созданный
Базилевсом  предмет?  Где  он?  Как  восстановить  заклинание?   Удастся  ли
племяннику и дяде победить силы мрака? Как разыскать наследника Горгульи?
     Я думаю  также,  что  на первые  четыре вопроса  провидица ответить  не
смогла. Горгулья  надежно скрыла истину, иначе  вся  ее  колдовская затея не
имела бы  смысла.  Удастся ли победить зло?  Скорее всего Свистония  сказала
"да". Интуиция и  природный  оптимизм не должны  были подсказать  ей другое.
Однако разъяснений, полагаю, не последовало.
     Ответ  же  сивиллы на последний вопрос  привел хозяина  в  неистовство.
Наследница   Горгульи  --  заявила  прорицательница  --  это  приемная  дочь
Базилевса Тыщенция Кувырк и найти ее отныне и до конца  дней  его дракону не
удастся...
     -- Великие боги! --  вырвалось у  китайца,  обычно  невозмутимого,  как
камень.  --  Бедный  мой  господин!..  Столько  лет...  В  одиночку  с  этой
чудовищной ношей.
     Владелец замка слабым жестом прервал Тюнь-Пуня.
     -- Не сердитесь, дорогой мой. Удел слабых делить с друзьями собственные
беды и вины. А вы, Пиччи, продолжайте. Все же легче, когда обжигающие истины
произносят за тебя чужие уста.
     --  Остаток истории я  сжимаю  в  конспект,  -- заверил Печенюшкин.  --
Нечего  бередить раны. Итак, Базилевс  обвинил Свистонию во  лжи  и приказал
выгнать ее из города.  Затем  он  отправился  в  Новоколдуново, где  к ужасу
своему  узнал,  что Тыщенция  не появлялась там.  Все  попытки  разыскать ее
оказались  тщетны. Сопоставив факты, на которые раньше он  невольно закрывал
глаза,  хозяин  наш  понял,  что Свистония, видимо,  не ошиблась.  Отвергнув
Горгулью, полководец, как птица над подкинутым в ее гнездо кукушкиным яйцом,
сам высидел и взлелеял чудовищное отродье колдуньи.
     Разбитая лодка на  берегу, гибель рыбацкой семьи, парусиновое  платьице
найденыша  --  все  эти  заранее продуманные детали  призваны  были  усыпить
недоверие  Базилевса.  Становилась   понятной  и  внезапная  смерть   конюха
Трефилия.  Очевидно, в  гостях у своей любимицы он неожиданно проник в тайну
Тыщенции Кувырк и, потрясенный, покончил с собой.
     И все же удар  судьбы  не  сломил полководца. Седой, с разбитым  навеки
сердцем, он снова встал во главе фантазильской армии. Одно его имя  обращало
в  трепет  врагов.  Очистив границы и надолго  вернув  стране  мир, Базилевс
занялся внутренними делами.
     После исчезновения Тыщенции  демоны  зла разгулялись в Фантазилье,  как
матросы  в портовом кабаке. Попадая  в лапы  трех  Дракошкиусов,  они  гибли
десятками, но свою неуловимую предводительницу  не  выдавали, сами  не зная,
где она скрывается и как выглядит теперь.
     Базилевс  делал все возможное для  того,  чтобы найти приемную дочь, но
втайне,  не  признаваясь  себе,  рад был,  что  встречи  не происходит.  Без
колебаний уничтожив Тыщенцию, дракон, вслед за этим, неизбежно покончил бы и
с собой.
     Снилось ему теперь всегда одно  и то же. Жаркий день, солнечное марево,
запах прогретой  травы и девочка с замурзанной, исцарапанной,  перепачканной
черно-фиолетовым соком рожицей, выбирающаяся из зарослей ежевики и тянущая к
нему, Базилевсу, ручонку с несколькими полураздавленными ягодами...

     --  Вы все рассказали  верно, милый  мой Пиччи. -- Дракон,  мобилизовав
силы,  вновь  говорил  спокойно.  --  Осталось  добавить  чуть-чуть.   Через
несколько лет пропала и  подруга Тыщенции Ноэми. В отсутствие ее родителей к
берегу,  близ  их  замка  причалил  корабль, ведомый  неизвестным  красавцем
рыцарем.  Вдоль  бортов  его  вместо  пушек  стояли  кадки с  вечноцветущими
яблонями. На другой же  день, будто обезумев, Принцесса Ветров обвенчалась с
загадочным капитаном, и  судно отплыло в штормовой океан... Больше  никто ее
не  видел. Ходили слухи, что корабль разбился о  скалы  и  все пассажиры его
погибли, но доказательств этому нет.
     Неоспорим другой факт. После исчезновения Ноэми буйство сил мрака сразу
пошло на убыль и вскоре  почти  прекратилось. Уже немало  лет все  мы  живем
спокойно. Я и сейчас не знаю, есть ли связь между этими событиями.
     С  тех пор я пережил немало приключений и здесь и наверху. Возраст дает
о себе знать  все чаще. Если бы не друг мой Тюнь-Пунь, я, вероятно, не дожил
бы  до  сегодняшнего  дня.  Наша случайная встреча  когда-то  в Китае  и моя
незначительная  помощь  мудрецу  обернулись долгой  и  плодотворной дружбой.
Остаток  жизни  моей  протекал   безрадостно,  но  ваше  появление,  дорогой
Пиччи-Нюш, заронило в мое сердце надежду... Скажите, каким образом надеетесь
вы в будущем, в вашем времени, оживить моего племянника?
     --  Когда Мурлыка Дракошкиус  явился Лизе во  сне, -- медленно произнес
Печенюшкин,  --  он упомянул  о волшебной коробочке с  гримом, принадлежащей
Тюнь-Пуню,  о зеленой  краске. Я прошу врачевателя  рассказать нам -- в  чем
заключается чудесное действие грима?
     -- Есть древняя легенда, -- неуверенно начал китаец.  -- Если живописец
изображает  дракона, нельзя полностью  прорисовывать глаза. Стоит  коснуться
его зрачков зеленой краской -- дракон оживет  и улетит. Быть может, в этом и
заключается  секрет  воскрешения племянника Базилевса? Но вы, Пиччи,  должны
найти  ЗДЕСЬ  Мурлыку Баюновича  и передать  ему  мой  рассказ о  коробке  с
красками.  Тогда круг  замкнется. Мои знания --  через вас, дракона, Лизу --
снова  попадут к  вам  в будущем. Мурлыка  Дракошкиус оживет, вспомнит тайну
предмета, побеждающего зло, и вы, все вместе, расправитесь с силами тьмы.
     -- Вы забываете о главном, -- печально возразил мальчик, -- о том, чего
нельзя  восстановить.  Пробито сердце  дракона.  К  великому  сожалению,  мы
оказались в тупике...
     Базилевс пружинисто сел на постели.
     --  У меня  хватит сил прорубить выход!  --  воскликнул  он, позабыв  о
болезни. --  Только не  перебивайте, прошу вас! Уверяю -- другого  выхода не
найти. Подойдите ко мне поближе, друзья! Слушайте же...


     Глава седьмая
     СПЕКТАКЛЬ С СЮРПРИЗАМИ

     -- Кто тебе, Печенюшечкин, дороже -- какой-нибудь китайский мудрец или,
например,  я?!  -- Лиза серьезно  обиделась. -- Почему поехал Тюнь-Пунь?  Я,
может быть, больше всех хотела Дракошкиуса увидеть!
     -- Ты хоть во сне с ним встречалась, -- грустно заметила Алена. --  А я
вообще никак. Уже и голос его стала  забывать. Пиччи! Ну теперь-то ТОЧНО все
будет нормально? Почему ты нам мало рассказываешь?
     -- Ничего  себе, мало! Часа три  болтаю. Даже охрип... Тюнь-Пунь поехал
предупредить Мурлыку Баюновича, потому что они прекрасно знакомы. Дракон ему
доверяет.  К  тому  же  задача  у  мудреца  непростая.  То,  что  он  скажет
Дракошкиусу, тот должен забыть и вспомнить лишь  после смерти, явившись Лизе
во сне. Это, конечно, слишком уж мудрено.  Но  проще  у нас не вышло, делать
нечего.
     -- Ну и  что! -- не сдавалась Лиза. -- Отправились  бы все  вместе. Как
интересно! Мы  его  знаем,  а  он  нас  нет. Ты  как  считаешь,  мы  бы  ему
понравились? Слушай, он же меня и не видел с коротким носом!
     -- Поспешать надо, Лизавета!  --  Узнав,  что  пора  домой,  Федя  стал
заметно нервничать. -- Делов -- край  непочатый. Меня, поди, лиходеи уже и с
поста сковырнули. Вернусь -- душу из них  выну. Ух, Печенюшкин, и наведем мы
с тобой шороху!
     Пиччи рассеянно кивнул.
     -- Можем  и шороху навести, -- заметил  он, глядя на домового с  легким
оттенком сомнения,  -- и тень  на  плетень...  Это мы запросто... Вот только
мне,  изгнаннику,  из  своей  мастерской  не выйти. Как доставить  туда тело
Мурлыки Баюновича из Драконьей  пещеры? Тыщенция Кувырк смертельно напугана.
Его воскресение -- это ее погибель. Она  всеми силами будет нам мешать, а мы
даже не знаем, где скрывается колдунья.
     -- За Дракошкиусом мы с Аленой  слазим, -- уверенно объявила  Лиза.  --
Нам  к пещерной жизни не привыкать. То в Фантазилье за водичкой гоняли, то в
Бразилии за бриллиантами. Только надо фонарики. В Драконьей пещере сильно уж
темно.  Пиччи!  А  мы  его  унесем,  каменного?  Тяжелый  ведь!   Что,  если
Дракошкиуса прямо там живой водой из ведра полить? Вот честно скажи -- ты об
этом думал?!
     -- Ну, если честно, так даже поливал. Увы, не тот случай. Если  пробито
сердце дракона, не  помогает и живая вода. Воскресить дракона  еще никому не
удавалось. Мы с вами первопроходцы.
     --  А  ты  до  конца  теперь   будешь  темнить?   --  Лиза  укоризненно
поморщилась.  --  Что  за  манера?  Ведь  явно, у  тебя  программа  действий
выстроена. Что, приятно нас за слепых котят держать?
     -- Лизонька, милая, не обижайся! -- взмолился Печенюшкин. -- Во-первых,
программа у меня еще с пустотами. Нерешенных вопросов уйма.  Во-вторых,  чем
меньше вы знаете, тем меньше можете случайно выболтать. Нет, нет, вы девочки
умные и  осторожные. Но больно уж  враги у нас серьезные,  могут  и  обманом
разговорить... Алена, а  ну улыбнись!  Я смотрю,  ты заплакать собралась  --
это, во всяком случае, преждевременно. Давайте лучше уточним планы на вечер.
Тюнь-Пунь обещал вернуться после  обеда, в семь у нас последний спектакль на
площади  -- закрытие сезона. Прощаться с Базилевсом  будем  до представления
или после?
     -- Я хочу после, -- жалобно протянула Аленка. -- А то мы  все  впопыхах
живем. Лампусик, мы вечером  уезжаем, а ты так и не  узнал, кто мне  цветы с
браслетами присылает?
     Эльф замялся, даже покраснел от смущения.
     --  Аленушка, я  выясню, если хочешь, -- пробормотал  он, запинаясь. --
Только  стоит  ли?  Вдруг  ты  будешь  разочарована? Может,  твой  поклонник
маленький, или  толстый, или лысый, или какой-нибудь гномик с красным носом.
А то еще, скажем, тролль или водяной...
     Алена задумалась над сомнительной радостью обладания истиной.
     -- Ладно! -- объявила она. -- Не буду  торопиться. Только, чур, давайте
сюда  еще вернемся, если все хорошо кончится. С  новой пьесой. У Лизки давно
руки чешутся. Как ты ее назовешь? "Затерянная в картошке"?
     -- Остроумной себя считаешь?  --  обиделась Лиза. -- Конечно, оскорбить
творческую личность ничего не стоит. Я бы критиковать разрешала только тому,
кто сам талантливый мастер. Да еще и удачливый, чтоб  никому не завидовал. А
следующую пьесу я назову просто. Например, так: "Коварство низменных злодеев
и трепетной красавицы любовь".
     -- Дельно! --  одобрил Федя. -- На такое народ повалит.  И то -- надо о
приданом не забывать. На один домик мы  уже,  почитай, сколотили. Хотя и без
убранства: машина-стиралка нужна, диванчик  какой-никакой,  в кухню буфет да
табуретки, люстры-лампочки, начнешь покупать -- не кончишь... Однако, Лизон,
тебе этих пьес штук пяток придется накатать.
     --  Конечно, --  задумалась  Лиза,  --  заманчиво  отдаться  творчеству
целиком.  Школу  можно  бросить...  хотя английский  жалко, и физкультуру  я
люблю... Но  это  что  же, тогда,  выходит,  Машка Кудрявцева по  литературе
первой в классе станет? Нет, буду учиться. Да и завуч Гоша без меня зачахнет
-- с кем ему иначе бороться, бедненькому...
     --  Лето  не за горами, -- подсказал Печенюшкин.  -- Я, ребята, уже лет
сто мечтаю о каникулах. Если управимся здесь с делами, может, махнем на июль
в Австралию, в город  Люгера. Все вместе, а?  Возьмем Фантолетту, Морковкина
разморозим... Ларри давно зовет. Пишет,  что  построил для нас чудесный дом,
прямо на берегу, в начале улицы Просвещенного Дракона...
     -- А как его письма к тебе попадают? -- удивилась Аленка.  -- С Земли в
Фантазилью, как в сказке? Он же не маленький!
     -- Ну, -- улыбнулся Пиччи, -- Ларри Люгер человек незаурядный. Талантов
и решительности не занимать. Для него невозможного мало.
     Лиза  с  Аленкой,  обнявшись,  мечтательно уставились вдаль. Им виделся
сказочный домик на  берегу  океана, чудесный город, полный  выздоравливающих
детей, и, конечно  же, пушистый  добрый великан, выглядывающий сразу из трех
окон первого этажа...
     -- Будешь вставать рано, Лизок, -- продолжал Печенюшкин, -- и, пока все
спят, два-три часа работать  под  шум прибоя, на террасе. Романтично? Писать
черной  тушью на  шелковистой,  плотной, голубой  бумаге...  А  потом  общее
пробуждение, веселье,  купанье,  завтрак  и  развлечения  до  заката...  Эх,
неужели доживем?!
     --  Не  огарчивайтесь,  фантмейстер!  --  забеспокоился  Лампусик.   --
Непременно доживем! Все беды преходящи, пока мы молоды и  дружны. Еще не раз
предстоит жмуриться  от солнца, звенеть булатом,  восхищаться  красавицами и
бросаться, очертя голову, в новые приключения.
     --  Приходится огарчиваться. --  Печенюшкин неожиданно нахмурился. -- И
красавицы не всегда несут добрые вести. Боюсь,  милый  друг, ты накликал нам
очередную проблему. Взгляни в  окошко. Вон  та  фигура, что спешит к  нашему
балаганчику.  Нет,  не  торговка  рыбой.  Та,  что  в  лиловом  балахоне,  в
надвинутом    платке.    Видишь?    Вот   она    поравнялась   с    палаткой
шпаго-глотателей...
     Фургончик    с    труппой   Никтошка   привез   на   рыночную   площадь
заблаговременно, чтобы артисты  могли спокойно  подготовиться  к прощальному
спектаклю.  Перед  этим  Пиччи  долго пересказывал  друзьям ночную  исповедь
Базилевса.  Секрет  предстоящего оживления Дракошкиуса он так и  не раскрыл.
Собратья по профессии  привыкли  к недомолвкам мальчугана, но все  же  Лиза,
Федя и Никтошка слегка обижались.
     Лиза еще ко всему основательно  запуталась в сложностях  путешествий во
времени. Ей было неясно, например, почему  Печенюшкин не может переместиться
к  ежевичному рву в  момент появления  из  него крошечной  Тыщенции  Кувырк.
Заманчивая возможность пресечь зло в зародыше не давала девочке покоя.
     Сначала Пиччи говорил ей что-то про временные петли и парадоксы. Затем,
видя,  что глаза собеседницы тускнеют от непонимания, попробовал объясниться
проще.
     В итоге  Лиза  определила  для  себя  следующее:  если  расправиться  с
колдуньей  в  прошлом,  нельзя  будет  воскресить   Мурлыку  Дракошкиуса   в
настоящем.  И все же хитросплетения  доводов Печенюшкина остались недоступны
ей до конца.
     "Ладно, -- успокоилась Лиза любимой поговоркой. -- Делай, что должен, и
будь, что  будет!  Нельзя жить  в  сказке с  земными мерками.  Но вырасту --
обязательно во всем разберусь..."
     Сейчас же, прервав  мечтания о каникулах в городе Люгера, обе сестренки
нервно выглянули из окна туда, куда указывал Пиччи.
     И  сразу  же  раздался  снаружи  осторожный  стук. Федя,  уловив  кивок
Печенюшкина, распахнул дверь, впуская таинственную гостью.
     -- Немедленно  бегите!  -- Умоляющий  нежный  голос  раздался  прямо  с
порога. -- Я хотела отправить письмо, но испугалась, что вы ему не поверите!
У меня есть четверть часа, от силы двадцать минут, потом ОНА может вернуться
и погонится за мной. Тогда вы опоздаете непоправимо!
     -- Кто ж это -- ОНА? -- изумился всполошенный Федя. -- Ты нас не пугай,
мы ребята храбрые. Да и билеты все распроданы, как я денежки верну?
     --  Остановись, Федор Пафнутьевич, -- попросил  Печенюшкин.  -- Сядьте,
милая  Ноэми! Я  много слышал о  божественной  красоте и  прелести Принцессы
Ветров, но  не предполагал, что нам доведется познакомиться. Не бойтесь.  Не
спешите. И если  здесь нам  не будет хватать времени, в моей машине найдется
способ его замедлить.
     Дверь  затворилась,  незнакомка  села  и,  распутав  узел платка, почти
скрывавшего лицо,  позволила  грубой  ткани упасть на плечи.  Волосы гостьи,
сколотые наспех, расплелись и закрыли платок шелковой волной. Лиза с Аленкой
ахнули, рассмотрев пришелицу.
     Даже  Фантолетта в лучшие свои минуты не казалась  им такой прекрасной.
Отвести  взгляд  от  лица  Принцессы  Ветров  было  невозможно.  Очарованная
невиданным  зрелищем,  труппа  Теодоро в полном составе  забыла  о  правилах
хорошего тона, надолго разинув рты.
     --  Ну  вот,  и вы  тоже...  -- жалобно протянула  гостья. -- Проклятая
красота!  Превратиться  бы  навсегда  в  уродину.  Я  пробовала,  только  не
получается... А ОНА уже и не скрывает ничего. "Ты, -- говорит, --  моя вещь.
Живая статуэтка. Никуда от меня  не денешься". Знаете, ведь и замужество мое
ложное тоже ОНА подстроила.
     -- Тыщенция Кувырк... -- медленно проговорил  Печенюшкин. -- Конечно, я
догадывался... Заморский рыцарь был ее слугой?
     -- Трувор его  зовут, -- объяснила Ноэми.  -- Но он вообще НЕНАСТОЯЩИЙ.
Как ожившая  кукла...  Я тогда  словно в каком-то дурмане была. Эти  яблони,
запах... Очнулась на  корабле, далеко от  берега. Шторм, скалы, крушение. Мы
трое в  шлюпке спаслись. Она  над волнами  как ковер-самолет  летела. Ничего
удивительного --  у  Тыщенции  и гора полетит. "Как ты  здесь оказалась?" --
спрашиваю. Она смеется: "Где ты, там и я!.." С тех пор мы больше чем на день
не разлучались.
     --  Да  ты охолонись,  родимая!  --  Федя  пожалел принцессу,  дышавшую
неровно, как  в лихорадке.  -- Водицы  вон  испей,  освежись.  Ишь, как тебя
колотит. И не гони коней. Старшой говорит -- успеем.
     -- Понимаете, я и ненавижу ее, и жалею. -- Ноэми выговаривалась впервые
за много лет. -- Как будто два существа живут в одном. На могиле у Трефилия,
конюха, она до сих пор слезы льет. Тот, узнав кто его любимица, руки на себя
наложил. Мы ведь сюда опять на кладбище приехали. Про  вас Тыщенция случайно
узнала. Донесли ей. Вчера на спектакль нас повела. Переоделись горожанами. Я
хлопала -- все руки  отбила, а  она  шипит:  "Ну,  доиграются твои  любимцы,
погоди..." После  спектакля исчезла, улетела встречаться  со слугами своими,
нечистью  здешней.  Сама Тыщенция  Портфей не  трогает. Она  Базилевса, отца
приемного, до  сих пор любит и почитает.  Да  только натуру  черную ничем не
вытравишь...
     -- Как  же  вам удалось сбежать?  -- Лампусик всплеснул руками. --  Вас
сторожат? Запирают? Заколдовывают?
     -- Столько лет... -- принцесса улыбнулась устало. -- Я на всякий случай
хорошо изучила привычки Трувора, но  до сих пор не пробовала убегать.  Лучше
уж оставаться с Тыщенцией.  Порой  мне  удается смягчить ее сердце. Без меня
она бы наделала куда больше зла.
     Вчера, вернувшись  глубокой ночью, Тыщенция разговаривала  с  Трувором.
Они думали, что я сплю. Сказано было мало, но я поняла вот что. Кто-то из ее
шпионов  дознался, что вы  прибыли  из будущего и  позже,  в  своем времени,
хотите  расправиться  с  Тыщенцией  Кувырк...  Я   еще  не  помню  ее  такой
испуганной. Короче говоря, она  со своими прислужниками намерена покончить с
вами  этим  вечером,  во время спектакля,  прямо на сцене. Только я не знаю,
как. Она сказала, что зрители ничего и не заметят...
     Я  промучилась  остаток  ночи,  все   утро,  а  потом,  когда  Тыщенция
отправилась  на  кладбище, тайком  убежала к вам. Трувор каждый  день  после
обеда  -- хотя  он и не ест ничего -- часа два начищает свои латы. От блеска
стали  рыцарь дуреет и  в конце концов отключается.  Ровно на сорок минут, я
проверяла по часам.
     Вот  и все. Вы предупреждены, а мне пора возвращаться. Если вам удастся
избавить  мир от  Тыщенции,  сделайте ради меня так,  чтобы она  исчезла без
страданий. И помолитесь у себя в будущем за бедную Ноэми... Прощайте.
     -- Погодите!  -- закричала Лиза. -- Вы что, с ума сошли?! Оставайтесь с
нами! Печенюшкин, хватай ее, держи, она не понимает, что делает!
     --  Она  понимает,  --  откликнулся  мальчуган  печально.  --  Удержать
Принцессу Ветров  нам не дано. Парадоксы  времени,  Лизонька,  вырастешь  --
поймешь.  Но не  станем  прощаться навсегда.  Как  знать -- быть  может,  мы
увидимся в будущем...
     Растаял  уже  и след  прекрасной  гостьи, а  в домике  на  колесах,  не
затихая, велись дебаты.
     -- Ты, брат Печенюшкин,  умом трехнулся! -- орал Федя, топая ногами. --
Девушка-красавица,  нас  спасая, жизнью рискует, а тебе  все  побоку!  Какой
смысл  оставаться?  Китайца  дождемся,  с драконом простимся  и  айда!  Пока
Мурлыку Баюновича не оживим, с Тыщенцией все одно не  справимся! Посражаться
захотелось, герой?! Ради чего?! Ради блеску да искр сабельных?!
     -- Я всегда иду навстречу опасности! -- отвечал Печенюшкин  холодно. --
Это  мой  принцип!  Слабонервных, Федор  Пафнутьевич, можем  вывезти загодя.
Спектакль обещан, публика ждет. Господ актеров просят на подмостки.
     -- Умру,  но  сыграю! -- воскликнул  Никтошка  молодецки. -- Будет  что
вспомнить. Не нам, так потомкам.
     Лиза  попыталась представить  себе  --  какое  потомство  может  быть у
резинового слона?
     -- Дайте  все же разобраться, --  проговорила она  умоляюще. --  Если в
будущем уже есть все мы и есть Тыщенция Кувырк, значит, здесь, в прошлом, ни
мы, ни она погибнуть не можем. Так?
     -- Вот именно!-- остывая, подтвердил Пиччи.
     -- Значит, решающее  сражение  все  равно позже, в Феервилле.  Если  мы
удерем,  она  поймет, что нас предупредили, и, возможно, доищется,  что  это
сделала Ноэми. Тогда Принцессе Ветров грозит.. ой-ой-ой!
     Федя обеими руками заскреб голову, соображая.
     -- Выходит,  -- продолжала  девочка,  -- хотя бы ради  Ноэми  мы должны
остаться. И выйти из драки без  потерь. Я совсем не  хочу оставить  Аленку в
прошлом заложницей колдуньи. Но мы  предупреждены,  и  Тыщенция  об этом  не
знает.  Один-ноль в  нашу пользу. И наконец,  раз мы  ОБЕЩАЛИ, как мы  можем
отменить спектакль?
     -- Умница моя! -- обрадовался Печенюшкин. -- Хоть ты меня поняла. Пусть
даже речь идет о пустяке -- нельзя обманывать тех, в ком заронил надежду...


     Первым сюрпризом, одинаково неожиданным как для  Тыщенции Кувырк, так и
для команды Печенюшкина, оказалось присутствие на спектакле Базилевса.
     Наиболее  желанным  местом  для  выступающих на рыночной  площади  была
деревянная площадка на возвышении,  чуть в стороне  от торговых рядов. Перед
ней  несколькими  ярусами  уходило вверх нечто вроде  трибуны для  зрителей.
Сооружение, сколоченное из  толстых  досок, под  зрительской  массой  слегка
пошатывалось,  несмотря на надежность,  и при  этом  немилосердно  скрипело.
Артисты  выступали без микрофонов,  даже  для шепота  им приходилось изрядно
форсировать голос.
     За право играть на площадке с бродячих актеров обычно взимались деньги.
Труппе  же  Теодоро, привлекавшей  на рынок  кучу  народа, после  первого же
представления    такая    возможность    была    предоставлена    бесплатно.
Фургончик-блиномет вкатывали на возвышение по боковому наклонному скосу,  и,
таким  образом,  сцена находилась метрах в двух  над  землей. Поэтому, кроме
тех, кто купил билеты, с боков огороженного канатами пространства  еще около
сотни неприхотливых зрителей могли наслаждаться зрелищем.
     Базилевс  восседал  перед  трибуной,  у   самой  сцены,  на  специально
доставленной  низкой  скамье с мягким сиденьем  в виде обширного  полуовала.
Несколько  слуг  примостились за ним, там,  откуда, кроме  спины дракона, не
было видно почти ничего.
     Старый вельможа,  не желая кому-либо мешать, скупил все места,с которых
его представительная фигура заслоняла сцену. Слуги же, хоть и смотрели пьесу
не раз, выпросились на нее снова -- не пропадать же билетам! -- и теперь как
могли вытягивали шеи, изгибались и привставали.
     Тыщенция Кувырк,  Принцесса Ветров и Трувор, закутанные в плащи, сидели
в одном из верхних рядов трибуны, неразличимые в толпе.
     Первое  и второе  действия прошли без неожиданностей. Тыщенция,  сжимая
ладонь Ноэми, была неподвижна, и, казалось, совсем не следила за игрой.
     Действие третье развивалось как и всегда... Благородный разбойник Зерро
Гут,  освободив  из   тюрьмы  прекрасную  Элен   и  превозмогающего  паралич
шарманщика   Теодоро,  убегал   вместе   с   ними  и   примкнувшим   к   ним
ангелом-хранителем по крышам. Стражники нагоняли.
     Расправившись  с  полудюжиной  врагов, доблестный Зерро  силой  запихал
девушку  и  ее  отца  в  дымовую трубу  гостиницы, швырнув  туда  напоследок
верещащего ангела. Первый стражник из новой партии, забравшись по водостоку,
поднял над  краем крыши любопытную голову.  Костыль,  пущенный меткой  рукой
задержавшегося  шарманщика, угодил  в цель --  голова  в  гребенчатом  шлеме
пропала, глупо ухмыльнувшись напоследок.
     Зерро  Гут  остался  один. Но отступать было  поздно  --  новые  фигуры
вырастали  на крышах, с трех сторон  окружая разбойника. В этот момент Зерро
сдавался в плен, чтобы спасти друзей.
     Неожиданно подпрыгнув,  беглец  ухватился  за шнур,  болтавшийся, как и
всегда до того,  под потолком фургона. Оттолкнувшись от черепицы, он, словно
маятник гигантских часов, перелетел со сцены к зрителям -- на  верх трибуны.
Публика ахнула, вставая с мест.
     Теряя  равновесие,  актер  ухватился  за   плечо  рослого   горожанина,
оказавшегося  рядом.  Плащ,  скрывавший  лицо  и фигуру, упал от  внезапного
рывка. Под заходящим солнцем ярко сверкнули латы.
     -- Ага! -- закричал  Зерро. --  И  здесь  вы  пытаетесь  достать  меня,
убийцы! Не бывать этому!
     Обхватив рыцаря,  он  вновь оттолкнулся  и, описав  в  воздухе слепящую
глаза дугу,  перемахнул  со своей  ношей обратно  на крышу. На какой-то  миг
публике  вдруг  почудилось,  что вместо  разбойника  Зерро  на сцену,  цепко
держась  за громадного  противника, летит  маленькая рыжая обезьянка. Но это
наваждение, едва возникнув, тотчас и пропало.
     Зерро опустился так удачно, что телом рыцаря  сумел сбить  с крыши всех
стражников, сгрудившихся там. От последнего удара подручный колдуньи наконец
опомнился. Он  отшвырнул  от  себя благородного  разбойника, выхватил  меч и
принял боевую стойку.
     Артист,  как кошка,  приземлился на ноги,  причем в руке его  оказалась
обнаженная шпага. Клинок  ее нестерпимо сиял, как пламя сварки. Распрямляясь
после падения, Зерро Гут сделал мгновенный выпад, и сталь ударилась о сталь.
Никто больше и носа не высовывал на крышу. Место для боя было свободно.

     Тыщенция следила за происходящим со странным ощущением. Она поняла, что
вмешиваться  в ход  событий сегодня ей более не  дано. Мысль о предательстве
Ноэми  не приходила в голову колдунье -- та слишком  долго  была покорной  и
безучастной...  Враг  перехватил  инициативу,  значит, нынче ЕГО чародейская
мощь  победила.  Присутствие  рядом Базилевса  спутало  все  планы  Тыщенции
Кувырк.
     Вначале  она  предполагала  похитить  Элен  за кулисами  после  бегства
девушки из гостиницы. Спрятать трофей было бы делом нехитрым. После этого, в
сцене с  палачом,  колдунья  хотела взбежать  на помост  под  видом  Элен и,
обнимая  Зерро-Печенюшкина, пронзить  его  сердце отравленным  кинжалом. Яд,
завещанный  Горгульей, разил наповал всех, включая и самых могучих чародеев.
Исчезнуть в первые секунды замешательства Тыщенция смогла бы без труда.
     И все  же колдунья  не знала,  что выйдет из ее затеи. Она не  особенно
надеялась на успех. Шпионы Тыщенции с огромным трудом сумели подслушать лишь
жалкие обрывки беседы в  спальне Базилевса. Из  них  было понятно только то,
что гости дракона прибыли из  будущего, и их  появление  связано  с какой-то
тайной, протянувшейся через века.
     Наследница Горгульи, созданная ею  в  предсмертный миг, знала  с самого
рожденья, что жизнь ее связана  с жизнью и смертью Мурлыки Дракошкиуса. Если
он погибнет, следовало  разы-скать его тело и уничтожить, распылить на атомы
безвозвратно, чтобы никто не мог воскресить дракона, иначе пропадет она сама
и с ней все силы мрака в Фантазилье.
     Тот чудовищный заряд зла, что  несла в себе  малютка из ежевичного рва,
еще не расцвел во всем  траурном великолепии, хотя  легкие,  редкие всполохи
злодейского  огня  стали  появляться  давно.  Но  жизнь  в  доме  Базилевса,
воспитание,  данное  вельможей  обожаемой  приемной  дочурке,  смягчало  эти
выплески. В  ее сознании как  бы  поселилось  второе существо,  противящееся
дьявольским страстям  первого.  Жаль, что  в последнее  время  исконная суть
Тыщенции Кувырк все чаще одерживала верх.
     Увидев приемного отца, она  отменила  свой план, чувствуя  --  решающая
встреча с  членами  труппы Теодоро предстоит  в будущем.  Тыщенция  была еще
совсем молода, старики дорожат  жизнью гораздо больше.  "Истина  приходит  в
твой  дом  на закате"-- колдунья  понимала это. Главное  --  что Ноэми,  без
которой она не  представляла свое  существование,  сидела  рядом, и никто не
посягал на ЭТУ собственность Тыщенции Кувырк.
     Впрочем, совершив поступок  быстрее, чем обдумала его,  Тыщенция успела
незаметно вложить в пустые ножны Трувора отравленный кинжал.

     Рыцарь не знал усталости, как новенький грузовик с полным баком. Артист
юлой  вертелся перед  ним. Там, где  шпага касалась  Трувора, на  его  броне
вспыхивали красные огоньки.  Постепенно  сливаясь  один с другим, они  стали
походить  на елочные  гирлянды, оплетающие  тело рыцаря.  Вот кусок доспехов
отвалился,  громыхнув о черепицу. "Так его,  так!!"  --  веселились зрители,
хлопая в ладоши. Те, кто видел пьесу раньше, решили, что эта сцена введена в
прощальный спектакль для  пущего эффекта. И мало кто заметил одно  тревожное
обстоятельство. Пядь  за пядью рыцарь наступал, неуклонно оттесняя  Зерро  в
угол, туда, где  сходились две  стены и  крыша соседнего дома  нависала  над
ними...
     Мало-помалу Трувор  остался  без брони, в одном черно-красном полосатом
трико. По всей крыше  за его  спиной  валялись части панциря с  оплавленными
зубчатыми краями. Зажатый  в угол артист  был  почти не виден, фигура рыцаря
скрывала его. Публика замерла, предчувствуя недоброе.
     До поры Печенюшкин играл с противником, ощущая свое превосходство. Даже
сейчас он нагнетал  драматизм сцены. Вырваться из ловушки можно было в любую
секунду.
     Вдруг Трувор сделал неуловимое движение, изящное, как в балете. Меч его
пробил  кирпичную  стену, лезвие застыло под  подбородком  актера.  Запертый
клинком, намертво застрявшим  в камне, Пиччи не мог пошевельнуться без риска
перерезать  себе горло.  Красивое,  пугающе  неподвижное лицо рыцаря впервые
озарилось  улыбкой.  Удерживая  правой  рукой  эфес меча, левой он  медленно
вытянул из ножен кинжал Тыщенции.
     Впервые  за весь поединок  герой обеспокоился.  В роли разбойника он не
мог позволить себе сверхчеловеческих поступков. Испепелить клинок  взглядом,
пройти невредимым сквозь  сталь, смять грозный меч,  как кусок пластилина...
но что скажут зрители?
     Испытывать  на   себе  действие  яда  Печенюшкину   тоже  не  хотелось.
Береженого  Бог бережет. По  запаху  мальчуган сразу определил разновидность
отравы.  Произведение Горгульи не поддавалось обезвреживанию, и  противоядия
ему не существовало.
     Не ломая образа,  Пиччи-Нюш  ударил  ногой  в стену позади  себя. Часть
кирпичей обвалилась внутрь. Мгновенно нырнув в проем, герой ушел от лезвия.
     Трувор, с натугой высвободив оружие, застыл, пригнувшись, в напряженной
стойке, сжимая меч и кинжал.
     Печенюшкин  выскочил   из  дыры,  как   черт  на  пружине.  Налетел  на
противника, оттеснив его к краю, увернулся от меча, изогнулся, ударил.
     Кисть руки Трувора  вместе с кинжалом отлетела далеко в сторону. Лезвие
воткнулось  в ствол огромного платана,  росшего около  трибуны. На глазах  у
публики листья дерева почернели, высохли и обратились в пыль.
     Рыцарь продолжал  обороняться,  убрав  за  спину искалеченную  руку, из
которой  почему-то вовсе не текла кровь. Тыщенция закусила губу. В следующее
мгновение  она и  Ноэми  пропали  с  трибуны. Зрители,  сидящие  рядом,  так
увлеклись  зрелищем,  что   не   заметили  их  исчезновения,  с  облегчением
размещаясь посвободнее.
     Трувор  поскользнулся  на обломке собственных  доспехов; это  неудачное
движение  окончательно  решило  его  судьбу.  Шпага  Печенюшкина  сверкнула,
опускаясь, как секира, и от рубящего удара  механический человек  развалился
на две части.
     -- Глядите! -- воскликнул Зерро  Гут. --  У  жестоких  слуг закона  нет
сердца, нет души! Даже человеческая кровь не течет в их жилах. И все же этим
людям вверяю я  свою  молодую жизнь, дабы  спасти любимую  Элен!  Эй вы там,
внизу!  Вяжите  меня! Если  б не  роковая страсть к  благородной  красавице,
только б вы и видели Зерро!..
     Пьеса покатилась к финалу.
     Труппа Теодоро прощалась  с Базилевсом и Тюнь-Пунем в неполном составе.
Печенюшкин, Федя и Лампусик  сидели  на  Никтошке. Портфель-блиномет домовой
держал в руках.
     -- Конечно,  я довольно стар, -- мягко говорил дракон, -- но до сих пор
не особенно глуп.  Уж слишком нежно Аленка с Лизой ластились ко  мне днем. И
это несмотря на то, что расставание ждало нас только после ужина. Я понял --
больше  мы  не увидимся. Это  означало,  что  девочек  вы  увозите отдельно,
поскольку вечерний,  последний спектакль чреват  опасностями.  Все мы знаем,
КТО может  быть опасен для труппы. Вот почему я, изменив привычкам, появился
на представлении...
     -- Теперь  пьесу можно играть и без  нас. --  Взволнованный  Печенюшкин
никак не мог найти подходящих слов для прощания. -- Система волшебных зеркал
отлажена -- запускайте и  смотрите.  Все оборудование наверху, в театральном
зале. Это вам на память, Базилевс.
     -- Спасибо, друзья мои! -- Дракон отвернулся на миг, скрывая слезы.  --
Ого, солнце уже заходит. Пора. Не будем  тратить время  на нервные разговоры
перед дорогой. Удачи вам! И спасибо! Еще раз! Вы привезли с собой надежду и,
уезжая, оставляете здесь ее зеленый росток. Прощайте...
     Федя быстро, чтобы сохранить в последний  миг достойное выражение лица,
набрал нужные цифры  на  кодовых замках портфеля. Застежки  щелкнули, и слон
пропал вместе с седоками. Опустив огромную лапу на плечо верного  Тюнь-Пуня,
Базилевс долго оставался неподвижен.


     КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ<b><i>Часть третья</i></b>

        Перстень Елизаветы

     <i>Глава первая</i>

        <i>Косоголовый пришелец</i>

     -- Я могу и обидеться, любезный Мизерабль! В последнее время, стоит нам
остаться  вдвоем, вы тут же устраиваете мне сцены недостойной и беспочвенной
ревности. Повторяю в последний раз: я люблю свою супругу,  все  прочие  дамы
мне безразличны!
     -- Не лгите,  Розарио!  Я вижу, какими  жадными глазами  вы смотрите на
Фуриану... Жалкий садовник! Окапыватель кустов!
     -- Опомнитесь! Убогий  стихоплет! Ничтожество! Даже названия ваших поэм
чудовищны:  "Исструение"... "Вымах мги"... Никто не читает ваши опусы, кроме
кучки литературных бездарей!
     -- Наш народ туп и  ограничен, как вы. Гений  заговора... Ха-ха-ха! Ваш
план лопнул! Да-да! Погорел! Если бы не решительные действия князя...
     -- Довольно! --  Розарио побагровел,  сжал  кулаки,  зажмурился,  делая
попытку успокоиться.  --  Вы ищете ссоры  -- уверяю,  она нам  не  пристала.
Государственные  мужи  не принадлежат себе. Простите мои  запальчивые слова,
продиктованные раздражением.
     -- А чем продиктовано это?! -- Мизерабль бросил в лицо садовника смятый
бумажный лист. -- Враль! Интриган-неудачник! Я нашел письмо  на полу, в зале
Совета. Уверен, что Фуриана выбросила его, не читая.
     Главный садовник разгладил бумагу. По мере того, как он изучал второпях
набросанные строчки, лоб его озадаченно морщился.
     -- "Богиня...  -- бормотал  Розарио.  -- Сгораю без остатка... Готов на
все... Мизерабль  -- тряпка, слюнтяй,  тюфяк...  Лишь в моем райском саду вы
станете царицей..." Чушь, бред! Я не писал этого!
     -- А почерк?! Чей это почерк, Советник Розарио?!
     -- Почерк  мой.  -- Розарио пожал плечами.  --  И, тем не менее,  здесь
ошибка. Я не страдаю провалами памяти......
     -- Не в  моих правилах  убивать безоружных! -- Мизерабль швырнул  через
стол дуэльный  пистолет, который садовник машинально поймал. Второй пистолет
литератор вытащил из-за пояса.  --  К  стене!  Пусть  нас рассудит поединок!
Земляной червяк! Крот! От вас смердит удобрениями!..
     Розарио взвел курок, не помня себя от  бешенства. Два выстрела слились,
звук  их потонул в кожаной  обивке  стен.  Противники  рухнули по  оба конца
длинного стола для заседаний.
     Убедившись, что  Советники неподвижны, Сморчков-Заморочкин, наблюдавший
дуэль  из соседней  комнаты  через искусно  замаскированную  смотровую щель,
открыл потайную дверь и появился в зале.
     -- Вот и чудненько, -- шептал он, изучая коллег заботливо, как врач. --
Надо же, прямо снайперы... И один наповал, и другой. Вот  и  правильно. А то
вы, ребятки, слишком быстро вошли во вкус  управления  государством.  Мне же
слуги нужны, а не советчики. -- Он поднял  старомодную трубку  переговорного
устройства.  --  Немедленно  разыскать Советника Флюгерона.  Жду его в  зале
Малого Совета. Больше никому не входить. Все.

     Домик тетушек  более  всего  напоминал теперь  неофициальную  дачу  для
правительственного отдыха.  Старушек,  щадя их здоровье,  редко вызывали  во
дворец.  Как  правило,  вся  новоявленная верхушка Фантазильи  -- вместе или
порознь -- каждый  день навещала фей. Атмосфера любви  и благожелательности,
царящая  здесь, покоряла даже Сморчкова-Заморочкина, бывшего  уж точно самым
отъявленным  злодеем.  Возвращаясь от фей  в состоянии умиления  и покоя, он
порой  ловил  себя на  желании сделать доброе  дело, но  всякий раз  вовремя
одумывался.
     По   общему  согласию  пятерки  самозванцев,  правивших  страной,   все
благородные предложения тетушек принимались к  исполнению, но большинство из
них  тонуло  потом в  бумажной волоките. Некоторые мелочи выполнялись сразу,
давая  всем  газетам Фантазильи  обильную  пищу  для славословия.  Старушки,
похоже, искренне поверили в собственную значимость и даже слегка ожили.
     -- Нет-нет, спасибо огромное! -- Фуриана с сожалением отодвинула пустую
чашку. -- Я выпила уже три! А ваш миндальный пирог с цукатами просто тает во
рту. Боюсь, стану толстой, как бочка.  Журналиста, как и волка, кормят ноги.
Хотя бы по этой причине надо беречь фигуру.
     -- Не говорите так, деточка! -- огорчилась тетушка Хлоя. -- Мы с Флорой
в вашем возрасте очень любили покушать. Молодой организм требует питания  --
это совершенно нормально! Я положу вам ломтик бисквита со сливочным кремом и
орехами.  Совсем маленький,  не возражайте, пожалуйста. И глоток  настоящего
кофе, смотрите, какая пенка! Попробуйте, он вас снова взбодрит!
     --  Помнишь, Хлоя,  как понравился  твой кофе  Лизоньке  с  Аленкой? --
Тетушка Флора  легко, как птичка, отпила  из своей чашки. -- Алена  сказала,
что запишет рецепт -- так и не успела...
     -- Как ты можешь сравнивать,  Флора!  --  вскипела сестра. --  Я же  им
делала  вовсе некрепкий, без кофеина.  По  способу Колумбуса, ты помнишь, он
когда-то  ухаживал  за тобой.  Как,  не  помнишь? Повелитель  талой  воды  и
весенних капелей. Верзила, черный, как  цыган, с громовым  басом...  Мне-то,
положим, он никогда не нравился, но кофе варил отменный. А ты все хохотала и
отказывалась,  предпочитая земляничный  чай... Это  было...  было... короче,
очень давно. Лучше  скажи мне,  где теперь девочки,  сестренки Зайкины?  Или
нет, не надо, откуда ты можешь знать!
     Эту  тему старушки предпочитали обсуждать наедине.  Ведь по официальной
версии девочки заперли фей  в подвале и сбежали, ответив неблагодарностью на
гостеприимство. Алена  с Лизой -- два ключика  от Драконьей  пещеры  -- живо
интересовали  и Фуриану и нового Великого Мага.  Но с тех пор,  как Лампусик
после  исчезновения  сестренок успокоил фей, новых сведений о  Печенюшкине и
его друзьях к тетушкам не поступало.
     Фуриана вновь  отставила чашку, готовясь высказать  свои соображения  о
пропавших детях, но в это время кто-то продолжительно и  бесшабашно зазвонил
в дверь.
     --  Сидите, я сама! -- Фуриана,  грациозно вскочив, побежала открывать.
-- Кто там?!
     -- Переулок Тысячи Удовольствий,  дом  семь?! -- Зычный и веселый голос
за дверью, казалось, принадлежал подростку, несмотря на низкие баритональные
ноты. -- Ура, наконец-то добрался! Тетушки Флора и Хлоя здесь живут?
     -- Безусловно! -- журналистка возилась с непослушным  замком.  -- А кто
вы? От кого?
     -- Я Косоголовый! -- раздалось с крыльца. -- Красивая фамилия, правда?!
Посланец  с Земли  к  сестрам Зайкиным. Да  вы в глазок гляньте, у меня лицо
располагающее!
     -- Фуриана, прижмите дверь, деточка! -- крикнула из кухни тетушка Хлоя.
--  И  ручку замка  потяните на себя,  вперед,  иначе там язычок  заедает. А
дверную ручку подайте чуточку вверх, это  очень просто! Потом немножко боком
навалитесь на левую створку и отпирайте.  Запор совсем легкий, нам же некого
бояться!..
     Дверь распахнулась.
     Рослый  детина в  пятнистом комбинезоне  десантника  и  ярчайшем желтом
берете,  обтягивающем голову  не  вполне  обычной формы,  застыл  на пороге,
разглядывая Фуриану.
     -- Перекрасилась!.. --  ахнул  он. -- Как  вы узнали, Фантолетта, что я
обожаю брюнеток?  Постойте... Ставлю всю свою  коллекцию живописи --  это не
она!  Но  какая красотка!  Вы не  замужем  --  скажите сразу?  Я чувствовал:
Фантазилья -- страна для меня!
     -- Объяснитесь, мой друг!  -- Журналистка отступила на шаг, давая гостю
войти. -- Кроме чародеев, попасть в Волшебную страну могут лишь дети. А вам,
держу пари, давненько минуло шестнадцать.
     -- Сказали,  что  у меня детский ум. -- Косоголовый расплылся в улыбке.
-- Около года назад мы  неплохо поработали на Земле, все вместе. Фантолетта,
Лиза с Аленкой, Печенюшкин, Дракошкиус, Федя, Клара-Генриетта... Слыхали про
заваруху с картоморами?
     --  Я  вас  сразу  же узнала! --  торжественно  объявила  тетушка Хлоя.
Старушки успели появиться в прихожей, встречая неожиданного посланца. -- И в
первую очередь по головному убору! Я вам скажу, мы с Флорой прочитали книжку
"Смертельная кастрюля".  Вы  знаете, это уже вторая книжка  про Печенюшкина,
девочки  оставили  нам обе. Вам  очень  к  лицу  желтый  цвет, Джон  Кузмиш!
Когда-то у меня была похожая шляпка...
     -- Невероятное спасибо, мадам!  -- Косоголовый  расцвел от комплимента,
чмокая ручки тетушек, затем от полноты чувств расцеловал их еще и в щеки. --
Берет нравится всем! Только  Ларри  Люгер, мой родственник и друг, критикует
расцветку.  Стоит  посочувствовать  ему.  Понятная зависть!  В  его возрасте
одежда ярких тонов уже неуместна.
     -- Прошу  вас  в  комнату! -- старые  феи обожали принимать  гостей. --
Поговорим  не  торопясь. Вот  хорошо,  чай  еще горячий. Есть  торт,  пирог,
печенье, сейчас я  принесу. Мы с Фурианой сидели на  кухне, по-домашнему, но
для всех там маловато места. Располагайтесь же!..
     Косоголовый  пил чашку  за  чашкой,  хрустел печеньем, уминал  бисквит,
восхищенно косился на Фуриану и умудрялся при этом говорить не переставая.
     --  ...Сейчас у Ларри  маленький продых,  -- рассказывал  гость,  держа
берет  на  коленях и украдкой  вытирая им пальцы. --  Мы выстроили город для
детей в Австралии. Город Цветных Теней -- это я придумал  название. Неплохо,
правда? Поэтическая натура выплескивается через край. Так вот, выдалась пара
недель свободных. Люгер решил их провести в океане, на своей  яхте "Настасья
Филипповна". В компании самых близких. Очаровательное плавание... И вдруг, в
разгар   удовольствий,  не  знаю,   каким  чудом,  приходит  радиограмма  от
Печенюшкина.  "Лиза  с Аленкой  в  Фантазилье.  Обстановка  тревожная. Прошу
срочно выслать Косоголового на подмогу.  Явка в  Феервилле:  переулок Тысячи
Удовольствий,  дом   семь,  тетушки   Флора   и  Хлоя..."  Ну,  дальше  были
подробности, как попасть в Фантазилью.
     Отдых прервали, ринулись в дорогу. Вертолет,  самолет, Сибирь,  радуга,
парус, ветер, просека,  гриб-боровик... Попугали, конечно, не без этого, и я
в полном  снаряжении  прыгнул вниз  с парашютом.  Сначала пробовали  Ларри с
Ужастиком, но  у них не получилось. Словно там не дыра, а пробка прозрачная.
Пришлось  раскинуть временный лагерь в условиях сибирской  тайги. И вот, они
на Земле, а я здесь. К вашим услугам. Что с девочками?
     Тетушки  робко  воззрились  на Фуриану, соображая, о чем можно говорить
при  ней.  Ласковое  обхождение   колдуньи-журналистки  не  обманывало  фей,
умудренных  редким жизненным опытом. Но помня, что гость  -- священен,  всех
новых Советников  и Советниц они принимали у себя  с неподдельным  радушием,
пытаясь ненавязчиво склонить их к добрым делам.
     Красавица обворожительно улыбнулась гостю.
     -- Слишком много событий случилось у нас в стране. Трудно  все изложить
последовательно. Меня  восхищает  ваш мужественный стиль  речи, краткость  и
точность языка, стремительное продвижение к сути. Увы, я не блещу талантами,
но если вы проводите  меня во  дворец,  помогу  скоротать дорогу рассказами.
Кстати, там найдутся  для вас достойные  апартаменты. Тетушкам пора отдыхать
после обеда, вечером мы вновь навестим их. И главное, чтоб вы не волновались
-- я уверена, что сестры Зайкины живы и здоровы.
     Косоголовый вскочил, едва не опрокинув стол.
     --  Надеюсь,  дорога  длинная?!  --   воскликнул   он.   --  Прекрасные
рассказчицы   из  Фантазильи  наполняют   струением  поэзии  жизнь  усталого
холостяка. Я буду долго гнать велосипед! Вы сядете на раму?
     --  Сначала вымою посуду, --  откликнулась журналистка. -- Наши хозяйки
устали. Так вы передвигаетесь по стране на велосипеде? С вершины Тики-Даг до
Феервилля?
     --   Складной   велосипед-вертолет   --   неотъемлемая   принадлежность
десантника,  --  объяснил Косоголовый.  --  Компактное, экологически  чистое
горючее  в таблетках  совершенно  не загрязняет атмосферу.  Мы  воспарим над
городом и будем делать круги, круги, круги, круги...
     --  Пощадите мою бедную голову, -- нежно прошептала  Фуриана. -- Я могу
упасть...
     -- Я удержу вас! -- заверил бравый пришелец. -- Вы видите  эти руки  --
они крепки, как сталь!..
     Старенькие  феи  беспомощно наблюдали  за картиной  ухаживания. Тетушка
Хлоя сначала на-деялась  задержать гостя  у  себя,  предложив  ему отдельную
комнату, и, в отсутствие Фурианы, рассказать  всю правду.  К  сожалению,  ее
ожидания не сбылись.  Посланник судьбы, тот, кому был открыт вход в Д