зрослых, и  они все вместе смеялись,
болтали  и  радостно  кричали, потому что все  были  очень  счастливы. Весна
пришла,  и Райский  Холм  вернулся  обратно  к Богу,  и все чувствовали, что
ступили сегодня на прекрасный путь, который сделает их потом еще счастливее.

        <i>ГЛАВА ДЕСЯТАЯ</i>

     Прошло несколько дней, когда Мария не видела  ни  Робина, ни Эстеллы, и
судя  по  тому,  что  никто не готовил ей по утрам одежду, она понимала, что
сегодня  от  нее  не потребуется  участие в новых приключениях.  Рольв тоже,
казалось, отошел от дел,  и  по-видимому думал,  что она может  немного сама
присмотреть за собой. Стояла чудесная весенняя погода, на деревьях появились
листья и цветы, а птицы пели изо всех сил.
     Встав  поутру, Мария первым делом бежала  к  южному  окну своей комнаты
посмотреть на  нарциссы, разливавшиеся  роскошными реками  и  озерами  света
среди таинственной тени темных, зловещих елей.
     Потом она бежала  к западному окну, чтобы взглянуть на розарий, лежащий
теперь в  мягкой дымке распускающейся зеленой листвы, в которой яркие краски
птичьих крылышек полыхали,, как огонь.
     Потом она шла к северному окну и долго  и серьезно рассматривала темную
массу  соснового бора  за черепичной  крышей.  Несколько  раз  на  заре  она
слышала, как в лесу кричит петух, и этот звук был похож на вызов.
     "Ну-ну?",-- доносилось оттуда.-- "Ку-ка-ре-ку. Что  вы  там поде-ре-ку?
Что вы там поде-ку-ку?"
     Но поскольку у нее не было никаких идей, что же  делать со злобой Людей
из  Темного Леса, она не могла ответить на  вызов. Приходилось только ждать.
Но она не бездельничала,  пока ждала, она настраивала себя, готовясь сделать
что-нибудь, когда будет  что  делать.  Она  пыталась  не бояться  заранее  и
обнаружила, что такое" ожидание и размышление само по себе неплохое занятие.
     Кроме того, она занималась уроками с мисс Гелиотроп, каждый день ездила
верхом  на Райский Холм проверить,  все ли  в порядке с овцами  и  ягнятами,
которые больше  не были  мерривезеровскими,  разговаривала с детьми, которые
часто  играли  в  мощеном  дворике  под  буками. Дети из  Сильвердью  теперь
приспособили монастырь под  вторую детскую. Не то, чтобы они изменили  своей
привязанности к церкви, но они решили оставить  церковь на холодные и мокрые
дни, а  на  Райский Холм ходить в  хорошие и  теплые. Теперь они  не боялись
оставаться здесь. Они знали в глубине души, что Райский Холм  отдан  обратно
Богу, и злые Люди из Темного Леса не могут больше сюда прийти.
     Робин, думала Мария, ощущает это так же, как другие дети, потому что он
больше  не  приходит  охранять  овец.  Она  не  встречала  его  там. Она его
потеряла, но догадывалась, что он где-то занят  чем-то полезным, и она снова
увидит его, если наберется терпения.
     Маленький мощеный дворик теперь был похож не  на руины,  а на любимую и
ежедневно посещаемую церковь.  Ноги  детей  и взрослых,  которые тоже  часто
поднимались  теперь  сюда,  закончив  дневные  дела,  проложили  под  буками
тропинку к проему в стене.
     Старый  Пастор  поставил  два  больших  горшка с розовыми  геранями  на
каменный   алтарь  перед   огромным  мечом   с   крестообразной   рукояткой,
принадлежавшим сэру Рольву, и по одному с каждой  стороны от проема в стене.
Богоматерь с Младенцем всегда получали  в подарок множество цветов,  так же,
как в церкви внизу.
     Деревенский плотник сколотил скамейку, чтобы взрослые могли присесть  и
отдохнуть  после  того, как они  взбирались  на  холм.  Деревенский каменщик
починил стену,  а деревенский кровельщик, лучший на всю округу, за один день
установил  столбы и  стропила и настелил  соломенную  крышу,  чтобы защищать
маленький дворик от дождевых капель, падающих с деревьев.
     Неизвестные  люди приносили разные сокровища,  глиняный  горшок,  чтобы
ставить  цветы перед Богоматерью, ветви  конского  каштана с цветами,  чтобы
украшать  стены,  новую веревку для колокола.  Когда  кто-то молился  в этом
месте, он звонил в колокол,  как когда-то делали монахи, чтобы люди  внизу в
долине знали, что делается на холме.
     Однажды, катаясь верхом с сэром Бенджамином, Мария взяла его с собой на
Райский Холм, чтобы  он посмотрел, что там  делается. Когда он увидел овец и
вспомнил,  что  теперь он  не будет больше получать с них денег, он  немного
насупился,  но   как  только  Мария  ввела  его  во  дворик,  он   сразу  же
развеселился. Он  снял  шляпу,  как  в церкви, и в  восхищении  осматривался
кругом, а когда они уходили, он помедлил у горшков с геранями и принюхался.
     "Хорошо пахнут",-- сказал он.-- "Здоровый запах".
     "Раньше я ненавидела  розовый  цвет",--  сказала Мария.-- "Но теперь...
они так красиво смотрятся здесь... так что я думаю изменить свое отношение к
розовому".
     "Не  думай...  изменяй  его",--  сказал   сэр   Бенджамин  резко,  даже
сердито.-- "Ненавидеть розовые герани не за что. Все цвета от солнца, и  все
хороши. Прибереги свою ненависть для  темного -- для зла. Теперь, ради всего
святого, пойдем домой. Ты держишь меня  тут  уже битый час, и у нас есть все
шансы  опоздать к обеду". Всю  дорогу домой  он был  ужасно раздражен,  чего
раньше Мария за ним не замечала,  но  она была  довольна, потому что  теперь
знала,  что он тоже, как  и Эстелла,  сожалеет о той ссоре.  После  хорошего
обеда  с  ростбифом,  подливкой,  йокширским пудингом,  жареным  картофелем,
зеленью, соусом из хрена, яблочными тарталетками,  сливками, сыром, сливовым
пирогом и пивом к нему снова вернулось хорошее настроение.
     На  следующее утро  Марии приснился сон о том, что резной полумесяц над
ее головой слетел вниз как бабочка и  поцеловал  ее в нос. Когда она открыла
глаза, она увидела приготовленный костюм для верховой езды и догадалась, что
это Эстелла поцеловала  ее. За  завтраком  сэр Бенджамин заметил, что она  в
костюме для верховой езды, и широко улыбнулся.
     "Прекрасный день",--  сказал он.-- "Великий день. Слишком хорош,  чтобы
провести  его за  книгами. Дайте  ей отдохнуть  денек, мисс Гелиотроп. Пусть
побегает на свободе -- пойдет, куда захочет, поделает, чего захочет.  Можешь
пойти в сад, Мария. Я поместил туда часть овец, они очень хорошо смотрятся".
Он вздохнул: "Теперь мне придется держать больше  овец, потому что благодаря
твоему вмешательству те, что на Райском Холме, безвозвратно потеряны".
     Но когда  Мария поглядела на него, она  поняла,  что на  самом деле сэр
Бенджамин не сердится на нее из-за овец, так весело поблескивали его глаза.
     Она,  однако,  была   несколько  удивлена,  что  он  в  таком   хорошем
настроении,  несмотря  на  то,   что  сегодня  утром  случилась  невероятная
трагедия. Мармадьюк  Алли  оставил  дверь  в кладовку  незапертой,  и  Рольв
пробрался  внутрь и съел целую баранью ногу,  припасенную к  обеду, огромный
кусок говядины и пирог с  почками,  приготовленные на  ужин, и всю  ветчину,
припасенную  к  завтрашнему завтраку... Никогда  раньше  его не замечали  за
такими делами.
     Мисс Гелиотроп согласилась на день  отдыха, и закончив завтрак, Мария с
Тишайкой, Виггинсом и Рольвом, кинулась  к  стойлу седлать Барвинка,  потому
что  ей  хотелось  взять  в сад и пони,  чтобы потом покататься  --  похоже,
предполагалось,    что   сегодня    она    будет   ездить    верхом.   Потом
предводительствуемая  Барвинком  и  сопровождаемая  остальными  зверями, она
прошла через туннель в огород, где  все деревья были уже в цвету, а огромный
тутовник оделся в зелень. Она долго медлила на одной из узких тропинок между
грядками  и  взглянула в  окошко над  туннелем,  там, как  и  раньше, стояли
ярко-розовые герани.
     "Я взгляну на них попозже, когда покончу с Людьми из Темного Леса".
     Затем она прошла в дверцу в восточной стене, которая не была заперта, и
вышла в  сад. Она давно  здесь не была, и  даже вздохнула от восторга, когда
увидела бело-розовые цветы, которые королевским балдахином раскинулись у нее
над головой.  Последние  дни  было так  тепло,  что  все  фруктовые  деревья
расцвели  много  раньше, чем обычно, когда еще последние кустики первоцветов
доцветали у старых скрюченных древесных стволов.
     Беззаботный  весенний ветерок, осыпавший яблоневый цвет,  донес  до нее
трель веселой мелодии с другого конца сада. Она пошла туда и увидела Робина,
сидящего  на  траве  под самым большим  и самым  красивым из  всех  цветущих
деревьев.  Прислонившись  спиной  к стволу,  он наигрывал  на дудочке. Ветви
дерева над его головой были полны птиц, малиновок, дроздов, скворцов, синиц,
ворон,  зябликов,  чуть не лопающихся  от собственного пения. Там же прыгали
несколько кроликов, это было похоже на танец в такт музыке, и  Тишайка  тоже
принялась танцевать. Виггинс  несколько раз  перекувырнулся, виляя  хвостом,
как он делал, когда был щенком. Рольв и Барвинок, слишком солидные для того,
чтобы танцевать или прыгать, тоже приняли  участие в  общем веселье -- Рольв
завилял хвостом, а Барвинок заржал от радости на самой высокой ноте.
     "Робин, ты зачаровываешь всех,  как Орфей",-- сказала Мария.-- "Я вижу,
что звери и птицы повсюду повинуются твоей музыке".
     "Да, конечно",-- ответил Робин,  а потом улыбнулся и спросил:  "Ну,  ты
готова?"
     Сердце Марии забилось быстрей. "Сегодня?" -- шепнула она.
     "Да",-- сказал Робин.-- "Сейчас. Последние дни мы с Рольвом исследовали
сосновый бор.  Он  показал мне,  где  замок,  и я нашел  путь внутрь. Это не
значит, что нужно позвонить  в дверь,  как  обычно.  Они  нас  не пустят. Мы
должны пробраться тайно".
     "Но, Робин",-- прошептала Мария, -- "что мы будем делать, когда попадем
внутрь?"
     "Еще  не  знаю",--  ответил  Робин.-- "Думаю, что мы  поднимемся к этим
Людям и  скажем им,  чтобы они больше не творили зла. Во  всяком случае,  мы
должны попытаться".
     Мария обдумала этот  план, простой,  но ужасно опасный, и вся задрожала
от страха, но ответила на его веселую ухмылку радостной улыбкой.
     "Минуточку,  молодая  госпожа,  минуточку,  мастер  Робин",--  раздался
скрипучий голос, и  повернувшись,  они увидели, что  к ним  в  сопровождении
Захарии пробирается между деревьями Мармадьюк Алли, несущий в каждой руке по
набитой кожаной сумке.
     "Услышав через слегка приоткрывшуюся во  время завтрака кухонную дверь,
что сегодня будет праздничный  день, не омраченный тенью образования, я взял
на  себя смелость  упаковать  немного провизии  для пикника",-- сказал он.--
"Это   смягчит  муки   голода,  если  ваше  паломничество   затянется  более
предвиденного, и обеспечит  безопасное возвращение к наследственному жилищу,
которое  так  страстно  ожидается  вашими  доброжелателями.  Сумки  снабжены
лямками, так  что их  можно повесить через плечо, и если их немного сдвинуть
на спину, их  вес  не  затруднит вашего  продвижения.  Хорошего дня, молодая
госпожа, хорошего дня, мастер Робин".
     Потом  он   отдал  сумки,  отмахнулся  от  их   благодарности  и  низко
поклонился.  Уже  наполовину  повернувшись,  чтобы  уходить,  он  помедлил и
уставился яркими голубыми глазами на Захарию.
     "Захария",-- сказал  он торжественно,-- "иди  с ними и исполни  сегодня
свой долг". Потом он повернулся и пустился в обратный путь по саду.
     "Теперь все вперед",-- заявил Робин, когда они повесили сумки на плечи,
как их  научили, а Мария, поставив ногу на его протянутую руку,  вскочила на
Барвинка.-- "И пусть Бог поможет правому!"
     Процессия  с Рольвом во  главе,  следующей за ним  на Барвинке  Марией,
Робином, идущим рядом,  Виггинсом, Тишайкой и Захарией, чей хвост  был втрое
сложен  на  спине,  позади,  выступила в  путь,  прошла  до  дальнего  конца
огороженного сада, вышла через другую,  дверь  в ту часть  парка,  где Мария
была в самое первое утро. Но они не пошли по направлению к  Цветочной Лощине
и морю, а повернули на север к сосновому бору.
     Парк от  бора отделяла деревянная изгородь,  но  в одном месте она была
сломана, и они смогли пройти.
     "Сэр Бенджамин всегда чинит изгородь, а ОНИ снова ее ломают",--  сказал
Робин.
     В тот момент, когда они вошли в сосновый бор,  яркий весенний солнечный
свет померк,  и  они оказались в сумрачном мире. Стволы деревьев возвышались
над  ними, как  колонны в каком-то  огромном соборе,  а высоко  вверху ветви
переплетались между  собой и образовывали гигантский балдахин тьмы у них над
головами. Толстый ковер опавшей сосновой хвои заглушал все звуки, и молчание
было глубоким и  странным.  Во  всех направлениях уходили одинаковые колонны
стволов,  но  Рольв  знал дорогу.  Его  огромная  мохнатая  фигура  прыжками
продвигалась все  глубже и глубже в лес. Робин,  Барвинок, Тишайка и Захария
казались  неутомимыми, но у  Виггинса  очень скоро устали  лапки, и он начал
спотыкаться и  жаловаться, так  что Марии  пришлось позаботиться о  нем.  Он
немного  дрожал,  и  прижимая  его  к груди,  Мария почувствовала  себя куда
храбрей.  Защита  кого-нибудь, кто испуган  еще  больше, чем  ты, заставляет
чувствовать себя храбрым, как лев... храбрым,  как... Рольв... Она взглянула
на Рольва, идущего впереди.
     "Робин!" --  внезапно шепнула она.-- "Я знаю, что Рольв вовсе не пес. Я
знаю, он -- лев!"
     "Конечно",-- отозвался Робин.
     "Но сэр Бенджамин все время говорит о нем, как о псе!"
     "Это для того, чтобы не тревожить людей",-- объяснил Робин.
     "Да ну!"  -- восхитилась  Мария.--  "Я... ну...  никогда!  Я рада,  что
узнала его раньше, чем поняла, кто он такой".
     Она посмотрела на Рольва, выступающего во главе отряда, и подумала, что
уважать его больше,  чем всегда,  она не может, но что  теперь  она  его  не
просто уважает, а преклоняется перед ним. Лев!
     Немного позже  Рольв внезапно  уселся  под огромной  сосной  с  кривыми
корнями, вылезающими из-под земли, так и приглашающими посидеть на них или к
ним прислониться. Из-под корней выбегал маленький чистый ручеек, спешащий на
восток к морю.
     "Обед!" -- провозгласил Робин.
     Мария  спешилась,  и  они с  Робином  удобно  устроились  на  корнях, а
довольные звери разлеглись подле них на мягком ковре из опавшей хвои.  Мария
открыла  сумки, развернула белоснежные салфетки  и  вскрикнула  от восторга.
Мармадьюк Алли превзошел сам себя. Непостижимо было,  как он  сумел уместить
все  это в таком малом объеме. Бутерброды с ветчиной. Бутерброды с вареньем.
Колбасный рулет. Яблочный  рулет.  Имбирный  хлеб. Шафрановый кекс. Сахарный
бисквит. Редиска. Маленькая бутылочка молока. Две  маленьких роговых чашечки
и два маленьких роговых блюдечка. Глаза детей сверкали в предвкушении, звери
облизывались,  и  каждый  получил  то,  что  ему   причиталось.  Захария  --
бутерброды  с  ветчиной  и молоко в одном из  блюдечек, Тишайка  -- редиску,
Виггинс -- колбасный рулет и сахарные  бисквиты. Барвинок был очень  доволен
яблочным  рулетом.  Мария и Робин  съели все, что осталось.  Рольв, которому
тоже  предложили колбасный рулет, отказался, и  вместо этого просто  напился
воды из ручейка.
     "Он  должен что-нибудь поесть.  Ему нужно  поддерживать силы",-- сказал
Робин.
     "Он поддержал их за завтраком",-- ответила  Мария.--  "Он  съел баранью
ногу,  кусок  говядины, пирог  с почками и- ветчину. Сначала я удивилась его
прожорливости, но теперь я понимаю".
     "Львы всегда  так поступают",-- объяснил Робин.-- "Они наедаются, чтобы
весь день быть сильными".
     Они все поели и попили воды из ручейка. Мария сложила ненужную  бумагу,
в которую были завернуты бутерброды, и затолкала ее подальше под  корни там,
где они сидели. Но  Роль-ву не понравилось то место, которое она выбрала, он
выудил комок бумаги лапой, взял ее в пасть, отнес на другую сторону дерева и
бросил там.
     "Но  бумагу  нужно спрятать,  Рольв",--  сказала Мария.--  "Я  ненавижу
беспорядок". И она с силой хлопнула по корню. К ее изумлению почва от толчка
просела, и она чуть не упала носом в землю.
     "Посмотри, Робин!" -- закричала она.-- "Тут внизу пещера".
     Робин  подошел, стал рядом с ней  на колени, наклонился, и они увидели,
что  под  корнями  сосны  --  большая  дыра. Кто-нибудь маленького роста мог
пробраться между корнями и залезть туда.
     "Ну-ну, кто-то  может там поселиться",--  сказал  Робин,-- "и никто  не
узнает, где он. А теперь пойдем. Рольв уже готов".
     Они снова двинулись в том же порядке,  что раньше, Рольв во  главе, все
глубже в  темные глубины леса, которые становились  все  темней  и темней по
мере  того,  как  они продвигались вперед, пока наконец кругом не стало  так
темно, что они с трудом могли различить, куда ступают. Они как будто  начали
немного подниматься вверх, и наконец Робин сказал: "Гляди, Мария!"
     Они подошли  к  краю  лесной прогалины,  пустынному месту,  похожему на
каменоломню, усыпанную валунами. Между камнями был пруд  со стоячей водой. С
трех сторон камни образовывали подобие  стены, а над стеной, взглянув вверх,
они увидели замок, построенный в форме квадратной  башни,  такой старый, что
он  казался частью тех  же  самых  камней,  из которых был построен. Со всех
сторон, кроме той,  где были огромные ворота, глядевшие  прямо на прогалину,
сосновый лес укрывал его своей ночной тьмой... Это и был ужасный замок...
     Насколько Мария могла видеть, был только  один способ пробраться внутрь
-- взобраться по череде ступеней, вырубленных в  каменном утесе, а для этого
надо было оставить отличное укрытие -- сосновый бор -- и выйти на прогалину,
открытую взгляду любого, кто бы выглянул из окошка над воротами.
     "Есть еще  и другой  путь,-- прошептал Робин.-- "Рольв показал мне его,
когда мы были здесь раньше. Смотри, он ведет нас туда".
     Они вернулись обратно в лес, повернули налево, сделали большой полукруг
и начали карабкаться круто вверх, перебираясь  через камни, которые  торчали
из земли между  соснами, продираясь сквозь гущу колючих кустов. Мария должна
была  спешиться и вела Барвинка в поводу,  Робин  нес под мышками Захарию  и
Биггинса, потому  что со своей густой шерстью они не могли пробраться сквозь
кусты. Потом они повернули  направо и оказались с другой  стороны замка. Его
мрачные стены поднимались прямо над ними. Но здесь не было  никаких  дверей,
ни даже окон. Только огромные высокие стены, размером с самые высокие сосны,
да еще с зубцами наверху.
     "Мы вскарабкаемся на самое высокое дерево, а потом с него  на зубец",--
беззаботно объяснил Робин.-- "Я уже один  раз пробовал  и убедился,  что это
очень легко".
     "Я не верю, что Рольву было так легко",-- сказала Мария.
     "Конечно,  звери не смогут подняться",--  весело отозвался Робин.-- "Мы
пойдем одни".
     Идти внутрь без Рольва? Сердце  Марии упало  прямо  в пятки.  Но она не
сказала  ни  слова. Она  только подобрала юбку костюма  для  верховой езды и
приготовилась следовать за Робином. Ветви сосны росли почти до самой  земли,
и она начала взбираться там, где, как сказал Робин, это было полегче.
     Но  Виггинс  считал,  что она не  может оставить его одного с  Рольвом.
Рольв может его съесть. Прежде, чем Мария преодолела пару веток, он встал на
задние лапки у дерева и начал жалобно скулить.
     "Робин",-- сказала Мария,-- "я  не  могу  оставить Виггинса.  Он всегда
идет туда, куда иду я".
     "Тогда передай его мне",-- со смешком сказал Робин.--"Я его потащу, для
того, чтобы лезть на дерево мне достаточно одной руки".
     Они спустились, прихватили Виггинса и  снова  отправились в путь. Когда
они  уже  добрались  до  середины  дерева,  Мария, чувствуя  себя уверенней,
осмелилась  взглянуть вниз. Рольв Барвинок и Тишайка стояли рядом у подножья
дерева с довольными выражениями на шерстистых мордах; Но  Захария, как Мария
с изумлением заметила, карабкался вслед за ней... Он тоже идет как хорошо...
'
     Присутствие Захарии придало Марии храбрости. Может быть, он только кот,
но кот необыкновенный.
     Верхняя ветка сосны была  как мост между стволом и зубцом башни, и если
бы внизу не было ужасной пропасти, ничего бы не  стоило перейти по ней. Если
бы между веткой и  землей оыло  несколько футов, Мария не задумываясь прошла
бы по ней.  Но Робин и теперь, казалось ни о чем не задумывался.  Он легко и
свободно шел по ветке с Виггинсом под мышкой.
     Но когда  настала очередь  Марии, она поняла, что просто не может этого
сделать.  Перед  ней  казалось, были сотни  миль. Она просто не могла. Когда
Робин,  благополучно перешедший на ту сторону, уже карабкался, держась одной
рукой на зубцы, она была еще у другого конца ветки. раскачивающейся там, где
она  сидела,  еле  сдерживая   тошноту  и  головокружение.  Ей  было  ужасно
неприятно, что Робин обернется и увидит, что она испугалась... Но она ничего
не могла  поделать... И тогда что-то черное перебралось  по ее плечу к ветке
перед ней,  и  она увидела огромный  черный хвост  прямо  у своего  носа. Со
вздохом облегчения  она  схватилась  за  него, как будто это  была  веревка,
закрыла глаза, двинулась вперед  и следом  за  Захарией добралась до Робина,
который перегнулся через зубцы стены, чтобы поддержать ее.
     Когда она снова  открыла  глаза,  все четверо сидели вместе на каменной
крыше замка.  Она была похожа на дворик,  совершенно пустой,  за исключением
квадратного каменного строения с дверцей в стене. Они сидели и ждали, пока к
ним вернется дыхание, а потом Робин подошел к двери и открыл ее. Внутри была
винтовая каменная  лестница,  ведущая  во тьму. Не произнося  ни  слова,  он
подхватил Виггинса и  пошел  вниз, Мария последовала за  ним, Захария шел за
ней по пятам.
     Свет из  открытой  двери  недолго светил им,  и  скоро  они очутились в
полной темноте. Они продвигались ощупью, пока  Робин не наткнулся на  другую
дверь.  Он нащупал  ручку, повернул ее и легонько  отворил  дверь на дюйм. В
проеме  показалась  вертикальная  полоса света,  он  открыл  дверь пошире  и
обернулся.
     "Пойдем",-- шепнул он Марии.
     Они прошмыгнули в дверь и бесшумно закрыли ее за собой. Они оказались в
маленькой каменной галерее, с которой узкие каменные ступени вели  в большой
замковый зал внизу.
     Должно  быть, это был не только зал,  но и кухня, потому что в огромном
очаге горел жаркий огонь, над которым  на  вертеле жарились  огромные  куски
мяса.
     "Это  корова  сэра  Бенджамина",-- прошептал Робин.-- "А отец Петеркина
Перчика сказал, что у него вчера украли яйца. А у отца Пруденсии в последнюю
среду пропал бочонок сидра и весь хлеб, который испекла миссис Булочка".
     В  середине зала вместо стола  стояли покрытые досками козлы, а  на них
огромное блюдо с печеными яйцами. Там же лежали ломти хлеба и стояли кувшины
с сидром.
     Но Марию  больше  заинтересовала не  еда, а люди.  Два свирепых  на вид
человека  с черными волосами и  бородами в  кожаных  передниках поворачивали
вертел с мясом, а еще двое расставляли  тарелки и кружки. Еще один  раздувал
мехами уголья в жаровне, а другой сидел на табурете и точил на камне ужасный
нож. Ни один из них ей не понравился.
     "Они собираются обедать",-- шепнула она Робину.-- "У них такой  поздний
обед".
     "Они  обедают,  когда  закончат  все  злые  дела  за  день",-- объяснил
Робин.-- "Мы должны выждать, пока сидр мистера Булочки не подействует, и они
не станут добрее, и тогда мы спустимся".
     Дверь в заднем конце  зала открылась, и вошел крупный  мужчина,  он был
выше других, на плече  у него сидел огромный черный петух, в руках он держал
ружье, а на поясе у него  болталась пара  мертвых кроликов. Он  был одним из
тех,  от  кого они спасли Тишайку. За  ним  шли  еще  пятеро,  которые несли
корзины, полные свежей рыбы. Они отдали одну из корзин человеку у жаровни, и
тот принялся  чистить рыбу и печь ее  на  угольях.  Мужчины  сняли  сапоги и
расположились отдыхать на скамьях, стоящих вдоль стен.
     Мария сосчитала их. Всех вместе их было двадцать. Двадцать  здоровенных
мужчин и один здоровенный петух против двух детей, очень маленькой собачки и
кота.
     Как  только мясо и рыба были  готовы, трапеза началась. Люди из Темного
Леса придвинули скамьи и с жаром накинулись на еду. У детей закипела кровь в
жилах, когда они увидели, "как эти люди  наслаждаются ворованной едой.  Рыба
пахла замечательно.  У них в Усадьбе никогда не было такой рыбы. Даже рыбные
головы для Захарии приходилось возить из города, и они были совсем не такого
качества. Захария  очень хорошо почувствовал разницу, потому  что когда  они
принялись за рыбу, он начал сглатывать слюну и тихонько урчать.
     Кто-то когда-то говорил Марии, что ворованная  еда и питье невкусны, но
скоро она поняла, что это утверждение ложно,  потому что  никогда не видела,
чтобы кто-то так  наслаждался  едой, как эти злодеи  -- даже  она сама и сэр
Бенджамин  уступали им.  Они начали  есть в очень плохом настроении, но  чем
больше мяса сэра Бенджамина, сидра, яиц и хлеба мистера Булочки и прекрасной
рыбы из Бухты Доброй Погоды исчезало в их глотках, тем веселей и веселей они
становились, пока,  наконец, они  не начали кричать во  все горло, смеяться,
петь и барабанить по столу. Они подняли такой шум, что черный петух взлетел,
уселся на  стропила и начал кричать, и под аккомпанемент его крика  они пели
свою песню.
     "Мрак-мрак!",--  доносилось оттуда.--  "Ку-ка-рак. Как  вы там  живете,
как? Мрак-мрак-как-как?"

        <i>ПЕТУШИНАЯ ПЕСНЯ</i>

     <i>Мы из северных лесов,</i>
     <i>Звероловы, рыбаки,</i>
     <i>С моря, с пустоши, с холмов,</i>
     <i>Мы свободны и дики.</i>

     <i>На гербе у нас петух</i>
     <i>И высокая сосна,</i>
     <i>По утрам кричит петух,</i>
     <i>Пробуждаясь ото сна.</i>

     <i>Любим ветер, шторма вой,</i>
     <i>Снег и холод и метель,</i>
     <i>Темный ужас, страх ночной</i>
     <i>Мы для взрослых и детей.</i>

     <i>На гербе у нас петух,</i>
     <i>Черный-черный, словно ночь,</i>
     <i>И когда кричит петух,</i>
     <i>Разбегаются все прочь.</i>

     <i>Полон шлемов, топоров,</i>
     <i>И дубин, мечей, щитов,</i>
     <i>И отчаянных бойцов</i>
     <i>Замок средь густых лесов.</i>

     <i>На гербе у нас петух,</i>
     <i>Мы охотники до драк,</i>
     <i>И всегда кричит петух:</i>
     <i>"Мрак, мрак, мрак, мрак".</i>

     Тут  заиграла  дудочка  Робина, которую он  достал  из кармана.  Поймав
мелодию песни, он шепнул Марии: "Пора!"
     Он пошел вниз по каменным ступеням, наигрывая на дудочке, за ним  Мария
с Виггинсом на руках, а следом Захария, еще сглатывающий слюну и урчащий, но
с задранным вверх и сердито раскачивающимся огромным хвостом.
     Они храбро пересекли зал, но только когда они уже приблизились к столу,
нежная  дудочка  Робина прорвалась сквозь шум и заставила поющих обернуться.
Их удивление было столь велико, что они не сделали ничего ужасного, а просто
перестали  петь и  барабанить  по столу  и  сидели,  уставившись  на Робина,
продолжавшего аккомпанировать крикам петуха со стропил. Робин подошел и стал
слева от вожака, сидевшего во главе стола. Мария стала справа от него.
     "Приятного  пения,  добрый сэр!"  --  воскликнул  Робин  чистым звонким
голосом. И  так красиво  он играл,  что  сначала один человек, потом  другой
снова запели, пока наконец не запели все хором.
     Когда  снова воцарилось  удивленное  молчание,  Мария  уселась  рядом с
хозяином,  взяла чистую тарелку  и  спросила  нежным  серебристым  голоском:
"Простите, можно мне немного рыбки?"
     Робин тоже сел и сказал: "И мне, пожалуйста".
     И прежде, чем он  сам понял, что делает, вожак  подцепил своей вилкой с
блюда две рыбины и дал по одной Марии и Робину,  а в  ответ на оглушительное
"мяу" за спиной отрезал рыбью голову и бросил ее через плечо Захарии.
     "Какая вкусная рыба, сэр",-- сказала Мария, с удовольствием поедая ее.
     Действительно,   рыба  была   очень  вкусна,  и  несмотря  на  огромное
количество еды, съеденное в  лесу,  Мария поняла,  что у нее уже  разыгрался
аппетит, и чем больше  она ела, тем меньше и меньше боялась. Справившись  со
своей  порцией, она  уже  совсем осмелела, и положив нож и  вилку,  решилась
посмотреть прямо в лицо мужчине, сидящему напротив нее.
     У него было лицо, как у орла, темное  и  жестокое, с хищным крючковатым
носом и  сверкающими черными глазами, которые  смотрели  прямо  вперед  безо
всякого намека  на мягкость. Его черные брови были  сурово сдвинуты,  а рот,
выглядывающий из-под черных усов и густой бороды, был похож на одну из,, его
жестоких ловушек. В его твердых  глазах  таился  испуг, а Мария инстинктивно
понимала, что  если человек  чем-то испуган,  с ним  можно  делать  все, что
хочешь.
     "Месье  Кукарекур  де  Мрак",--  очень  вежливо начала она,--  "я давно
мечтала об удовольствии встретиться с вами".
     И  тут  хозяин  испугался  еще больше.  Его глаза чуть не выкатились из
орбит. "С чего ты взяла, что меня зовут Кукарекур де Мрак?" -- спросил он.
     "Потому что это ваше имя",-- ответила  Мария.--  "Я знаю,  кто  вы.  Вы
потомок маленького  сына Черного Вильяма,  который, как предполагается,  был
убит  сэром Рольвом. Но он  не был убит. Его мать спрятала его в  безопасном
месте далеко от этой долины. Он так и не вернулся сюда,  зато  вернулись его
сыновья, и все вы здесь их потомки".
     Изумленное  молчание,  последовавшее  за  этим  утверждением,  доказало
Марии, что они со Старым Пастором совершенно правильно сложили два плюс два.
     "Мой  предок,  сэр Рольв,  был  очень жесток, когда  пытался отобрать у
Черного  Вильяма его  землю",--  продолжала  Мария.--  "Но он  был не  более
жесток, чем вы сейчас, когда крадете и браконьерствуете".
     "Моя земля  неплодна",-- проворчал месье  Кукарекур де Мрак.--  "Мы  не
можем ничего  посадить в сосновом бору. Как же мы и мои  люди проживем, если
мы не будет красть и браконьерствовать?"
     "Вы должны торговать с  людьми из долины",-- внезапно вмешался Робин.--
"У нас нет свежей  рыбы, а нам  ее очень  хочется. Вы бы могли продавать нам
рыбу, а мы бы продавали вам мясо, яйца и домашнюю птицу".
     Месье Кукарекур  де  Мрак  даже фыркнул  от возмущения. "Кукарекуру  де
Мраку  совершенно  невозможно  обеспечивать свое существование  в  наследном
замке унижающей его достоинство продажей рыбы",-- сказал он с  негодованием,
а  его  голос  постепенно  повысился  от  сердитого бормотания  до  гневного
рычания.--  "А  где  жемчужное ожерелье, которое моя прародительница, Лунная
Дева, взяла  с собой  в  Лунную  Усадьбу? Этот  жемчуг -- собственность моей
семьи. Имей я его, я бы мог  его продать и жить безбедно до конца моих дней.
Жестокость меня не привлекает, если я могу без нее получить то, чего хочу...
Ваша семья украла жемчуг".
     "Мы не крали!"  -- возмущенно  сказала  Мария.--  "Этот жемчуг никто не
видел  с тех пор,  как  исчезла  Лунная  Дева. Она потеряла его или взяла  с
собой, она сама. Мы с ним ничего не делали".
     "Отдайте мне жемчуг",-- заявил Кукарекур де Мрак,-- "и  тогда я всерьез
задумаюсь, не изменить ли мне образ жизни".
     "Как же я отдам  вам то, что  потеряно  много сотен лет тому назад?" --
сердито спросила Мария. Потом она вспомнила, что Эстелла  сказала ей о вреде
гнева  и попыталась говорить более спокойно:  "Не нужно  ссориться.  Если вы
простите  сэра Рольва за попытку присвоить  себе землю Черного Вильяма,  сэр
Бенджамин простит вас за все воровство и браконьерство, и если вы пообещаете
больше не творить зла,  мы сможем стать потом друзьями навеки...  Знаете, мы
ведь дальние родственники. Лунная Дева и моя прародительница".
     Но  месье Кукарекур де Мрак становился все злее и злее. "Если даже  сэр
Рольв и  не убивал сына Черного Вильяма, он убил  самого Черного Вильяма",--
прорычал он.-- "И этот грех простить нельзя, пока будет  жив последний из де
Мраков".
     "Но  сэр  Рольв не  убивал  Черного  Вильяма",--  решительно  возразила
Мария.-- "Черному Вильяму  просто  все внезапно надоело, как  это  бывает со
злыми людьми,  и он сам куда-то ушел. Мне кажется, что он взял лодку и уплыл
на закат".
     "Докажи это",--  закричал  месье  Кукарекур  де Мрак,  ударяя по  столу
кулаком.--  "Верни мне жемчуг, докажи, что  Черный Вильям не  был убит, и  я
стану образцом добродетели до конца своих дней".
     Это было нехорошо. Месье  Кукарекур де Мрак был совершенно  неразумен в
своих  требованиях,  и  Мария  просто  ничего  не  могла  поделать со  своим
характером.  Несмотря   на  то,   что  Робин   наклонился  к  ней  и  сделал
предупреждающую  гримасу, а  Захария непрерывно издавал громкое  "мяу",  она
просто вскипела.

     "Вы  самый  неразумный  человек,  которого  я  встречала   в  жизни",--
прокричала она,-- "да к тому же  самый злой. Если Черный Вильям был похож на
вас,  мне уже  не так стыдно, если  даже  сэр  Рольв и  убил его -- хотя он,
конечно, не убивал. Я стыжусь, что вы мой дальний родственник".
     Тут  начался  ад кромешный.  Все  мужчины  повскакали, стали кричать  и
хвататься за дубинки и ружья, черный петух орал со стропил, как сумасшедший,
а  месье Кукарекур  де Мрак вопил  самым  громким голосом: "Вы  самые наглые
дети, которых  я только встречал. Запереть их  в башне и посадить на хлеб  и
воду. Никакой колбасы и яблочных пирогов -- только хлеб и вода".
     Робин  вскочил  на ноги. "Бежим!"  --  закричал  он  Марии.-- "Быстрее!
Бежим!"
     Он  обогнул  стол, схватил  Виггинса, который  все это  время занимался
вкуснейшей  косточкой у ног  Марии,  и раньше, чем кто-нибудь понял, что они
задумали,  они  помчались,  громко стуча каблуками,  по  каменным  ступеням,
ведущим к маленькой галерее.
     Но через минуту мужчины поняли их замысел, и пустились вдогонку, и дети
не смогли бы убежать, если бы не  Захария, который самым неожиданным образом
прикрыл их  отступление. Раздувшись вдвое  больше  своего обычного  размера,
фыркая  и  невероятно  громко шипя, он  остался позади  Марии  и Робина, его
огромные зеленые глаза испускали  такое ужасное пламя, что преследователи на
минуту опешили, и все  четверо  искателей приключений взбежали по  ступеням,
выбежали  на  галерею  и  через  маленькую дверь попали в  дружелюбную  тьму
винтовой лестницы.
     "Побежали",-- прошептал Робин.-- "Еще пять минут, Мария, и мы доберемся
до Рольва и Барвинка".
     Дети  только  добежали  до  крыши,  как  услышали,  что  преследователи
грохочут вслед за ними по лестнице. Они  вскарабкались на зубец, а оттуда по
ветке  знакомой  сосны  обратно к стволу. Мария бежала  первой,. и  она  так
сильно  боялась этих людей, что на  этот раз совершенно не думала о пропасти
под  ней.  Робин  следовал  за  ней  с  Виггинсом  под  мышкой, Захария  шел
последним.  Они  добрались  до сосны,  спустились  по  стволу, и  когда  они
достигли земли,  их  подстерегала самая страшная  неожиданность за весь этот
ужасный день.
     Рольва и Барвинка под деревом не было.
     Робин  ухмыльнулся  и  взял Марию  за  руку.  "Пойдем своими ногами",--
сказал он.-- "Побежали, Мария.  Подбирай свои юбки и бегом. Они не осмелятся
лезть по сосне, но они выйдут из парадного входа и спустятся к камням".
     Они побежали, и когда достигли  прогалины, Мария обернулась через плечо
и увидела, что Робин был совершенно прав. Люди из Темного Леса  вываливались
из главного входа в замок и бежали вниз по вырубленным в камне ступеням.
     "Бежим!  Бежим!"-- подгонял Робин, но в его голосе  уже слышались нотки
отчаянья,   трудно  было  понять,  как  ускользнуть,  потому   что  они  уже
задыхались, да к тому же не  знали дороги, Мария путалась  в  своих юбках, а
Робину  приходилось  тащить  Виггинса.  Только  Захария,  бежавший  налегке,
казалось,  не  торопился и  не  боялся. И  тут  внезапно отчаянье обернулось
радостью,  потому что  луч света, пронзивший темноту под деревьями,  осветил
прекрасное, серебристое, длинноухое создание, бежавшее перед ними.
     "Это  Тишайка!"  --  еле  выдохнула Мария.--  "Тишайка  показывает  нам
дорогу!"
     Теперь  они  больше  не боялись,  хотя слышали,  как  их преследователи
продираются  за ними по  лесу.  Они  следовали за Тишайкой и бежали, бежали,
пока  не увидели замаячившую  перед  ними огромную сосну,  под  которой  они
обедали. Тишайка бросилась к ней, сделала два больших прыжка и исчезла.
     "Она побежала  прямо  внутрь",-- прошептала Мария.-- "Вниз  в ту дыру в
земле, которую Рольв показал нам!"
     "Она хочет, чтобы мы тоже туда лезли",-- сказал Робин.
     Мария  пошла  первой, протискиваясь между корнями  сосны, проползая  на
локтях и коленях, за  ней Робин протолкнул Виггинса и Захарию, а потом полез
сам.  Это  могло удасться  только им. Будь они хоть чуть-чуть толще,  они бы
застряли.  Они  успели   как  раз   вовремя.   Еще  минута,  и   первый   из
преследователей,  добежавший до сосны, попытался поймать исчезающего  Робина
за ногу.
     Внизу,  под  корнями сосны, была теплая, мягкая  тьма, они соскользнули
внутрь с чего-то, что им показалось земляной насыпью, а потом куда-то упали.
Но они не ушиблись, а очень удачно приземлились на мягкую подстилку из сухой
сосновой хвои.
     Несколько секунд  они лежали неподвижно, стараясь перевести дыхание,  и
сначала  ничего  не  могли  разглядеть  в  темноте.  Потом,  когда  их глаза
попривыкли, пятно  света,  проникавшего между  корнями  сосны  высоко над их
головами,
     позволило  им   немножко  разобраться  в   обстановке,  и  они  сели  и
огляделись. Они были в маленький пещерке  под землей. Они  сидели  на мягкой
почве, но  сама  низкая  стенка  пещеры была  каменной. А потом,  когда  они
получше огляделись, они сделали открытие, сначала напугавшее их...
     Когда-то эта пещера была обитаемой... Ниша в стене почернела, как будто
здесь разводили  огонь,  а  стоящий рядом  с ней на плоском  камне  железный
котелок  наверняка использовали для  того,  чтобы в  нем готовить.  На камне
рядом с котелком  лежал охотничий нож в металлических ножнах и  потускневшая
серебряная  кружка.  Мария  и  Робин  подняли  их  и  стали со  всех  сторон
рассматривать,  поднося близко  к  глазам в  тусклом свете. Ножны, в которых
лежал нож,  были  сделаны  в  форме  петуха,  а  на серебряной  кружке также
угадывались очертания петуха.
     "Здесь кто-то когда-то жил",-- сказал Робин.
     "Здесь  когда-то   жил  Черный  Вильям",--   победоносно  провозгласила
Мария.--  "Наверно  в  те  дни корни сосны  еще не  были такими  толстыми  и
перекрученными, да и отверстие было достаточно большим. Все,  как я сказала.
Ему надоели эти ссоры, и он ушел и поселился в одиночестве в лесу".
     Робин открыл  рот,  чтобы  ответить ей,  но  внезапно наверху  раздался
какой-то тревожный звук, звук топора  о дерево, и они догадались,  что вовсе
не спаслись, а наоборот, попались. Эти люди, слишком большие для того, чтобы
пролезть в отверстие, куда проскользнули дети, решили обрубить корни дерева.
     "Посмотри!" -- закричал  Робин,  чьи  глаза уже  так хорошо привыкли  к
полумраку, что все отчетливо видели.-- "Посмотри на Захарию!"
     С  другой стороны  пещеры, противоположной той, где они находились, был
пробитый  в камне треугольный  вход в то, что казалось еще  одной пещерой, и
Захария уже стоял  там, приветливо помахивая хвостом. Они  двинулись за ним,
но  это была не пещера,  а подземный  коридор, ведущий в глубь  земли, очень
похожий на тот, что вел от Райской Двери к дому Эстеллы.  Но фонаря у них не
было, и тут царила полная тьма.
     Однако Захария вполне заменял  собой фонарь.  Мария крепко держалась за
его хвост,  как тогда,  когда она шла по сосновой ветке, а Робин шел позади,
держась за ее юбку правой рукой, и таща под мышкой Виггинса. Тишайка скакала
позади. Так они продвигались все ниже и ниже,  спотыкаясь  о  камни на пути,
задевая локтями  о каменные стенки узкого коридора, но ведомые, направляемые
и поддерживаемые хвостом Захарии.
     Позади они слышали  звуки топора и догадывались, что их  преследователи
пытаются пробраться в  потайное место, потом молчание -- это они осматривали
то, что нашли  там, а потом клацанье подбитых гвоздями  башмаков  по камням,
сказавшее детям, что проход в коридор обнаружен.
     "Но они не смогут двигаться так же  быстро, как и мы",--  сказал, чтобы
прибавить всем храбрости, Робин.-- "У них же нет хвоста Захарии".
     Так они бодро продвигались вперед, и внезапно в коридор стали проникать
странные звуки, то громкие, то слабые, как музыка, которая  то приближалась,
то удалялась, то приближалась вновь.
     "Что это?" -- спросила Мария.
     "Это море",-- ответил  Робин.--  "Я  уверен,  лада,  я  уверен,  что мы
добрались до Бухты Доброй Погоды".
     Внезапно в туннеле показался тусклый зеленоватый  свет, и Мария видела,
как в этом свете проступают уши и усы Захарии. В этот момент потрясающий шум
моря  заполнил все вокруг.  Туннель  расширился, и  они  оказались в другой,
большей пещере, и против них,  в дальнем ее  конце, как в рамке, стал  виден
тусклый, но  прекрасный  дневной  свет. Захария  направился  туда,  но Мария
задержала его, сильно потянув за хвост. "Смотрите!" -- закричала она.-- "Это
лодка Черного Вильяма!"
     Они остановились. Лодка лежала на полу пещеры, узкая и длинная, похожая
на  ладью викингов.  Дерево  во многих  местах сгнило,  но весла  еще лежали
здесь,  крепкие,  красивой  формы, а нос лодки был вырезан в форме огромного
петуха с распростертыми крыльями.
     "Ну  вот!"  -- победоносно  закричала Мария.--  "Вот лодка,  в  которой
Черный Вильям уплыл на закат".
     "Тогда  почему она здесь?" -- спросил Робин.-- "Она должна быть там, за
морем".
     "Когда  Черный  Вильям  пристал  к  земле  на  закате,  маленькие белые
лошадки, живущие в море,  притащили лодку  назад",--  объяснила  Мария.-- "И
одна из них втянула ее сюда".
     Робин рассмеялся обидным смешком, который говорил: "Я не верю ни одному
твоему  слову",  и  они бы  могли  начать  спор,  если  бы Захария, которого
интересовала не лодка Черного Вильяма,  а только их безопасность, не потянул
с силой свой хвост, чтобы поторопить их выйти к дневному свету. Там оказался
вход в другую пещеру,  с песчаным полом, усыпанным ракушками,  и  эта пещера
вывела их прямо к Бухте Доброй Погоды.
     "Ах,  ах!"  --  закричала  Мария.--  "Постой, Захария!  Робин,  постой!
Смотри, Виггинс! Смотри, Тишайка!"
     Несмотря на то, что они знали -- Люди из Темного  Леса их догоняют, все
остановились.   Бухта  Доброй  Погоды   очертаниями   напоминала  полумесяц.
Прекрасные  каменные  склоны,  полные  пещер,  обрамляли  маленький пляж  из
разноцветной  гальки, затем шла полоска золотого  песка, с  разбросанными на
нем камнями, где  жили группки алых морских анемонов, ракушек и разноцветных
морских водорослей, похожих на шелковые ленты. За пределами бухты море  было
темно-голубым,  с белыми барашками волн,  похожими  на скачущих  лошадок, на
сотни  белых лошадок, стремящихся к  горизонту в великолепии такого сияющего
дня, что Марии захотелось кричать от  восторга.  В бухте потрясающей красоты
море встречало их  одной за  другой сверкающими на  солнце волнами,  которые
накатывали,  разбивались и  падали,  поднимая фонтаны  яркой пены и радужных
брызг, ложащихся у ее ног, как опадающие лепестки.
     Соленый запах моря, его прохладное  дыхание, казалось,  вливали  потоки
сил  в ее  усталое тело,  а над головой  в вышине  кружились чайки,  издавая
странные резкие звуки.
     В бухте был  построен древний каменный мол, и  на нем сохли  рыболовные
сети, и несколько безобразных рыбачьих лодчонок с грязными черными парусами,
развевающимися  на  мачтах, были привязаны  в голубой  воде.  При виде  этих
рыбачьих  лодок  Марию внезапно  охватил  гнев. Черные  паруса!  Безобразные
лодчонки,  пятнающие море. Тут должны быть  голубые  лодки,  красные  лодки,
зеленые,  желтые, с парусами  белыми, как крылья птиц...  Так  оно  и будет,
когда удастся освободить это место от злобы Людей из Темного Леса.
     Но сейчас все было совсем не так, и ее усилия по изгнанию зла потерпели
полное  поражение.  Робин  со  сдавленным криком  потянул  ее  за  юбку, она
оглянулась и увидела, что они вылезают из пещеры, как ужасные черные жуки из
своей норы.
     "Бежим",-- закричал Робин.
     Крутая опасная  тропка взбиралась  по камням к  вершине  обрыва, и  они
побежали  по  ней, предводительствуемые Тишайкой. Захария шел последним.  Не
привыкшая  лазить  по  скалам, Мария  поняла, что  это очень  трудно, и даже
Робину было нелегко, потому что одной рукой ему приходилось тащить Виггинса.
Он  попытался  опустить Виггинса  на  землю,  чтобы тот  карабкался  сам, но
Виггинс  не умел  передвигаться по камням и отказался идти  дальше, так  что
Робину пришлось  снова взять его под мышку.  Карабкаться было  ужасно еще  и
потому, что скоро они  услышали,  как стучат башмаки преследователей, быстро
нагоняющих их.
     Это  было похоже  на  кошмар.  Мария  не знала, хватит  ли  у  них сил,
выбравшись наверх,  бежать достаточно  быстро. Почему,  почему  же  Рольв  и
Барвинок бросили их? Ей  казалось, что они никогда не доберутся  до вершины.
Еще несколько минут и руки Людей из  Темного Леса схватят их за лодыжки. Она
знала, что они уже совсем близко, потому что Захария плевался и шипел сзади.
     "Быстрей!" -- торопил ее Робин.-- "Быстрей!"
     Но  бедная Мария уже не могла двигаться быстрей. Ноги ее подкашивались,
руки  были ободраны  и ныли  от  необходимости хвататься  за  острые  камни.
Единственное,  что  она  могла  -- это  уставиться  на белый  кончик  хвоста
Тишайки, скачущей по камням перед ней, и на два длинных уха,  как два флага,
развевающихся в  воздухе. Было  что-то успокоительное в этом кончике хвоста,
что-то  вселяющее  бодрость   в  этих  радостно  болтающихся  ушах.  Тишайка
действительно  утишала боль и страх. Мария  продвигалась все дальше, не видя
вокруг себя ничего, кроме Тишайки.
     Внезапно зайчиха подпрыгнула и исчезла, а пальцы Марии ухватились не за
камень,  а за  мягкую шерсть, и  она взглянула прямо в  пушистую  коричневую
морду Рольва.  Они  добрались  до вершины обрыва,  и  там их  ждали Рольв  и
Барвинок.  Как  она могла  усомниться  в этих замечательных зверях?  "Рольв!
Рольв!"  -- закричала она, обвила  руками его шею и со всей силой поцеловала
его в холодный черный нос.
     "Не трать времени на поцелуи!" -- задыхаясь, кричал позади нее Робин.--
"Садись на него!"
     Она  села  на  него,  Захария устроился  сзади,  а  Робин  с  Виттинсом
забрались  на Барвинка, и с Тишайкой, скачущей во главе кавалькады, они, как
ветер, полетели к дому, а над их  головами раздавались  торжествующие  крики
чаек.  Сосны и кусты золотистого утесника мелькали по сторонам.  Они скакали
вверх и вниз по холмам, пока наконец не  добрались до Цветочной  Лощины, где
они нашли Тишайку, и сосны уступили место дубам и букам, а из-за стены  сада
уже показались цветущие яблони  с возвышающимися над  ними  башнями усадьбы.
Теперь они были  в безопасности, у  самого дома, злые люди  остались  далеко
позади, и  галоп Рольва  и  Барвинка сменился  легкой рысью. Мария  и  Робин
перевели  дух  и  улыбнулись  друг  другу, довольные  тем,  что спаслись  от
опасности.
     "Да, это был великий день!" -- сказал Робин.
     "Но то, что  надо было  сделать,  мы не сделали",-- отозвалась Мария.--
"Люди  из  Темного  Леса все такие же злые, да  еще  и сердиты  больше,  чем
раньше. Мы сделали их не лучше, а хуже".
     "Но меня это не очень волнует, а тебя?" -- спросил Робин.
     "Меня тоже",--  сказала  Мария.--  "Я и  не  ожидала  успеха  с  первой
попытки. Но мы сделали первую попытку, и начало положено".
     "Это было веселое приключение",--  сказал  Робин. Потом он посмотрел на
небо  и увидел,  что оно  меняет цвета.--  "Скоро закат",-- воскликнул он,--
"нас не было весь день. Я должен бежать домой, а то мама рассердится".
     Он  спрыгнул  с Барвинка,  протянул поводья  Марии,  спустил  на  землю
Виггинса и пустился бегом через  парк  к  домику у  ворот,  потом обернулся,
чтобы  помахать рукой Марии. Закатные лучи солнца осветили зеленое перышко у
него  на  шляпе и  румяное  смеющееся  лицо.  Потом  он скрылся  из виду  за
деревьями, которые приняли его к себе, как будто он был их сыном.
     Мария  медленно скакала через сад, пока не добралась  до заднего двора,
где  нашла Диг-вида,  ожидавшего ее. Он  ничего не сказал, но  улыбнулся  ей
широкой,  ободряющей улыбкой, как будто говорил: "Не волнуйся! Следующий раз
будет удачней!"  Затем он  повел Барвинка, чтобы  хорошенько обтереть его  и
дать  ему  овса.  Рольв  тоже,  когда  Мария слезла с его спины,  бросил  ей
утешающий,  подбадривающий взгляд,  а потом он, Захария,  Тишайка и  Виггинс
медленно поднялись  по каменным ступеням в кухню, чтобы  поесть и отдохнуть.
"До чего же  они все устали",-- подумала Мария. Все, кроме Виггинса, который
возглавил процессию с видом героя-победителя...
     Но Виггинс ровным счетом  ничего не  делал в этот день,  потому что его
все  время  несли. Он  был  похож  на главнокомандующего  победившей  армии,
который  не  нюхал пыли  и пота битвы и вышагивает теперь  во  главе  своего
войска, с победой возвращающегося домой.
     Только они не победители, подумала Мария,  и теперь, когда с ней больше
не было Робина, она  была уже "не такая смелая. Ей было трудно войти в дверь
и встретиться взглядом с сэром Бенджамином, который сразу поймет по ее лицу,
что  у нее был неудачный день. Она  присела  на  каменный  парапет  колодца,
решив, что сначала немножко отдохнет.
     На  заднем дворе  было красиво и спокойно, белые голуби  ворковали  над
ней,  в  голубом небе над ее  головой  проплывали  легкие  розовые  облачка,
похожие на пушистые перышки. Она наклонилась, посмотрела в колодец и увидела
там свое собственное лицо, отражающееся в темной воде, оно казалось бледным,
усталым  и  немного  грустным,  и  что-то было в  этом  лице  необычное. Она
подумала, что  оно выглядит, как  могло  выглядеть лицо первой Лунной  Девы,
когда она  собиралась  навсегда ускакать  из усадьбы. Может быть, перед тем,
как оседлать маленькую белую лошадку, она тоже  присела ненадолго на парапет
колодца и  смотрела,  как ее лицо отражается  в  воде,  обрамленное золотыми
волосами и ниткой лунного жемчуга на шее.
     "Что же она сделала с этим жемчугом?" -- подумала Мария.
     Высокое, скрипучее  покашливание, покашливание,  означающее "обернись и
посмотри  на  меня",  прервало ход  ее мыслей,  и обернувшись,  она  увидела
Мармадьюка Алли,  стоящего на  кухонном крыльце.  Он кивнул ей и  улыбнулся,
казалось, он тоже совершенно не был разочарован неудачей усилий первого дня.
     "Я  собираюсь приготовить омлет  для украшения  твоего ужина",-- сказал
он,-- "и мне требуется масло,  но  я,  чтобы  оно не растаяло, сегодня утром
положил его в колодец. Могу ли  я тебя побеспокоить, молодая  госпожа, чтобы
ты  протянула  руку  в отверстие  прямо рядом  с тобой,  вытащила  требуемый
компонент и захватила его с собой, когда пойдешь привести себя в порядок для
лучшего усвоения  питания,  в  котором  ты  на этот  раз  несомненно  должна
нуждаться?"
     В  заключении этого  высказывания Мармадьюк Алли поклонился и исчез,  а
Мария  немедленно приступила к выполнению его просьбы, потому что она знала,
что  на  простом  языке  его  длинная речь означала: "Ты задерживаешь  ужин.
Поторопись".
     Она  снова  наклонилась  над  колодцем,  опустила  туда  руку  и  стала
нащупывать  среди  папоротника  замечательно  спрятанную   в  стене  колодца
полочку,  которую  сэр  Бенджамин  показал  ей в первый день. Она тогда  еще
подумала,   что  это  великолепный  тайник  для  драгоценностей.  На  первой
маленькой полочке она нашла только сыр, но она надеялась, что масло окажется
на  второй. Там действительно был  маленький горшочек, и  вытащив  его,  она
подумала,  что  этого  может  быть  недостаточно  для  великолепного  омлета
Мармадьюка,  который  всегда  оказывался  такого  размера, что это требовало
много масла. Возможно, дальше есть  еще один горшочек. На этот  раз она  как
можно дальше наклонилась  над  парапетом колодца и  достала  рукой прямо  до
задней стенки маленькой полочки.
     Она не обнаружила там  масла, но ее пальцы коснулись чего-то,  похожего
на  металлическую  коробочку,  она взяла ее и  вытащила наружу. Это  и  была
коробочка, и  она снова уселась  на  парапете колодца и поставила ее себе на
колени. Она  была очень  старая, но на  крышке  еще  можно  было  разглядеть
изображение петуха.  Коробочка  не была  заперта, и Мария открыла ее. Внутри
был кусочек  выцветшего,  ветхого шелка, который почти  рассыпался  в  прах,
когда она коснулась его. В него была завернута нитка сверкающего жемчуга.
     Мария сидела  без движения, держа жемчуг в руках,  губы ее улыбались от
восторга  при виде его  красоты.  Над ее головой закатное небо было  уже  не
голубым и  розовым,  а золотым, и белые голуби махали вокруг нее золотистыми
крыльями.  Ветер  прекратился, было совершенно  тихо.  Мария  несколько  раз
обмотала жемчуг вокруг шеи, потом снова наклонилась над колодцем и поглядела
на свое отражение.  Лучи заката упали на ее  песчаного цвета волосы, как  на
крылья  голубей,  и  волосы засверкали вокруг ее лица,  как чистое золото, и
казались  даже  ярче,  чем  жемчуга  на  белой шее.  Она  улыбнулась  своему
отражению в воде,  и в этот момент  кругом  стало  так тихо и прекрасно, как
будто весь мир затаил дыхание.
     Мария снова  села  и подумала о жемчугах. Она поняла,  как будто ей это
сказала сама первая Лунная Дева, как они оказались спрятанными
     в  колодце. Лунная  Дева присела здесь на минуту  в ту ночь,  когда она
ускакала прочь, и задумалась о том, кому принадлежат эти жемчуга, ее ли они,
потому что их ей" дал ее отец, или ее мужа, потому что они были единственным
приданым, которое она принесла в Лунную Усадьбу. Она никак не могла решить и
не хотела ни забирать то, что не ее, ни отдавать своему богатому мужу то, на
что он не имел права, и поэтому она спрятала жемчуга в колодце.
     С кухонного  крыльца  еще раз прозвучал скрипучий голос --  громко  и с
легким возмущением: "Молодая госпожа, час поздний..."
     Мария  размотала нитку  жемчуга,  так чтобы ее можно было  спрятать под
воротник, и  застегнула доверху все  пуговицы.  Затем она  взяла горшочек  с
маслом и медленно и спокойно поднялась на кухонное крыльцо.

        <i>ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ</i>

     Этой ночью Мария  несколько часов  спала крепко-крепко,  а  потом вдруг
внезапно проснулась  и  увидела, что  в ее комнате светло, как днем. Сначала
она подумала, что уже утро, а потом  поняла, что  самая  яркая луна, которую
она  когда-нибудь видела, заливает  через  окно  всю  комнату своим  светом.
Серебристые волны света вливались в незанавешенное окно,  как  волны в Бухте
Доброй  Погоды,  которые  накатывали  и  разбивались  у  ее  ног, как  будто
приглашая куда-то.
     Лунный свет был таким дружелюбным, словно луна любила ее и обращалась к
ней, как  к сестре, освещая весь мир для нее  одной. Она сняла нитку лунного
жемчуга, которая еще была у нее на  шее,- подняла ее  в ладонях,  как  будто
приносила ее  в дар, и луна, любовно осветив их и сделав их еще в десять раз
красивее, казалось, приняла этот дар.
     Но Марии не хотелось  отдавать жемчуг. Он так нравился ей самой. Она не
хотела отдавать его даже любящей луне, а что касается Людей  из Темного Леса
-- нет  уж,  этого она  не  могла  сделать.  Тем не менее  она должна. Месье
Кука-рекур де Мрак пообещал, что перестанет творить зло, если она представит
ему  доказательство,  что Черный  Вильям  не  был  убит  сэром  Рольвом,  но
добровольно  ушел, чтобы вести  отшельническую  жизнь,  и  отдаст  ему  этот
жемчуг.
     Первое условие было выполнено, потому что когда  они  преследовали их с
Робином, они могли видеть отшельническое  обиталище Черного  Вильяма  своими
собственными глазами,  и  теперь  дело за  жемчугом,  если  у  нее  достанет
решимости отдать  его...  И  тогда он больше не будет злодеем,  и  в  Лунной
Долине воцарится полное счастье...
     Мария  не сомневалась, что  если  она выполнит  свою  часть соглашения,
месье  Кукарекур  де Мрак  сдержит свою.  Самые злые  люди сохраняют  в себе
что-то доброе,  и вспоминая его  прямой взгляд, она была совершенно уверена,
что  он не  тот человек,  который  нарушает свое слово.  Тем  не  менее  она
чувствовала,  что не может отдать ему этот жемчуг, который  она сама нашла и
который теперь казался ей частью ее самой.
     "Если бы я могла отдать его тебе",-- сказала она луне.-- "Но как я могу
отдать его этому ужасному человеку?"
     И  тут внезапно  ей пришло в  голову, что  если она  отдаст свой жемчуг
месье Кукарекуру де Мраку, она в каком-то смысле  отдаст его луне, ибо  луна
принадлежит ночи, а кто  любит ночь сильнее месье Кукарекура де  Мрака и его
черного  соснового бора?  Первая Лунная  Принцесса  тоже пришла из  ночного,
темного  соснового бора и  принесла с собой этот жемчуг. Жемчуг куда  больше
подходит Людям из Темного Леса, чем Мерривезерам.
     "Я  это  сделаю",-- сказала Мария.  Она  не  могла больше  оставаться в
постели,  и выскочив из  нее,  подошла  к южному окну и  сквозь ветви  кедра
поглядела на сад.
     Он был  черным  и  серебристым,  как  в  ту  ночь, когда  она приехала.
Колдовство луны украло у  нарциссов их золото,  и каждый из них был похож на
серебряную  трубу, поднятую на  серебряной  пике. Тисы -- рыцари и петухи --
чернели в ночи и выглядели настолько  живыми, что Марии показалось, что если
нарциссовые трубы вдруг затрубят, они тут же начнут двигаться... Один из них
и вправду двигался, и Мария затаила дыхание.
     Мария  ошиблась, тот, кто, вышел  из тени позади  серебристого  лунного
щита -- прудика  с  лилиями -- не был одним из обитателей Темного  Леса. Это
было лохматое четвероногое создание, медленно пробиравшееся вдоль парка. Оно
подошло к башне, стало под кедром и взглянуло на нее... Это был Рольв.
     Она высунулась из окна, и заговорила с ним; "Да, я сделаю это, Рольв, и
сделаю это прямо сейчас. Жди меня здесь".
     Она  оделась так быстро,  как смогла,  пытаясь сделать это тихо, потому
что  не хотела  будить  Виггинса.  Как  бы  горячо  она его  ни любила,  она
понимала, что сегодня ночью дело пойдет быстрее, если у нее не будет  других
спутников, кроме Рольва.  Чудный Рольв!  Теперь она поняла, почему  Рольв  и
Барвинок оставили  их, когда они с Робином спасались из замка бегством. Если
бы не это, месье Кукарекур де Мрак не увидел бы обиталища Черного Вильяма.
     Мария надела  костюм  для верховой езды и дважды обернула нитку жемчуга
вокруг шеи. Потом она  остановилась и  минутку поразмыслила. Ей не  хотелось
будить мисс  Гелиотроп,  спускаясь по ступенькам, ей не  хотелось,  чтобы ее
заметил сэр Бенджамин. Он  иногда  ложился  очень  поздно,  а  она не знала,
который сейчас час... Сейчас могло быть  немногим  больше полуночи... Сможет
ли она спуститься по кедру?  Конечно, сможет. В первый же вечер она обратила
внимание, как он  удобен для лазанья, куда  удобней, чем сосна. Мармадьюк то
может.
     Не давая себе  времени  испугаться,  она вылезла  из  окна оказалась на
большой  замечательной  ветке, и  перебираясь с  ветки  на  ветку,  нащупала
наконец правой ногой под собой не твердое дерево, а мягкую пружинистую спину
Рольва. Со вздохом облегчения она уселась на нее и вцепилась в его  пушистый
загривок.
     "Я готова, Рольв".
     Он  тут же сильными  прыжками  помчался  сквозь  черно-белое волшебство
залитого  луной сада. Лапой  он повернул  ручку калитки, которая  никогда не
запиралась,  и  они  через  парк  устремились  к  сосновому  бору.  Мария  в
восхищении смотрела  на красоту лунного мира.  Все  было  совершенно  тихо и
спокойно. Ни птичьих криков, ни шелеста листвы.
     Но  несмотря на мир и покой этой ночи, когда они оставили парк за собой
и углубились в сосновый бор, Мария внезапно почувствовала  отчаянный  страх,
но она боялась  не Людей из Темного Леса,  а темноты. Свет луны не  проникал
сквозь  черный  шатер  сосновых  ветвей, и  чернильно-чер-ная тьма  казалась
завесой,  заглушающей  не  только  любое движение  и возможность  что-нибудь
видеть, но и само дыхание. Рольв продвигался теперь очень медленно, и она не
могла <i>&lt;</i> себе представить, как он находит дорогу.  Еще она  боялась  того,
что невидимые в темноте деревья нападут на нее. И  не только  деревья, но  и
лешие и ведьмы, которые,  наверно, живут в этих  лесах и  считают это  время
тьмы своим.
     Она заметила, что скачет, подняв одну руку, чтобы  защитить  лицо, а во
рту внезапно пересохло от страха. Когда  невидимая веточка задела ее волосы,
ей  показалась, что ее схватила какая-то рука, а когда сучок зацепился за ее
юбку, она  решила, что чьи-то руки пытаются стащить  ее со спины Рольва, и с
трудом удержалась от  крика., В конце концов, просто  потому, что она его не
видела,  ей  стало  казаться, что никакого  Рольва нет. Она  скакала  не  на
Рольве,  а на  ужасном, кошмарном  чудовище, которое тащило  ее все глубже и
глубже  в страх.  "Если  тут  не  появится какой-нибудь  свет,  я  этого  не
перенесу",--  подумала она.  А затем  сказала самой себе, что должна все это
вынести.  В  конце концов  она опустила руку, которой  пыталась  защищаться,
расслабила плечи и улыбнулась в темноту.
     И тут, как будто ее улыбка была пламенем, зажженным в фонаре, она вдруг
смогла что-то разглядеть.  Она начала различать лохматую голову того, на ком
она ехала, и это  был ее дорогой Рольв. Она смогла увидеть тусклые очертания
деревьев.  Затем серебристый свет стал еще сильнее, и он  был так прекрасен,
что Мария поняла  -- в  нем не может обитать никакое зло. "Это, должно быть,
лунный свет",-- подумала она, но тут же сообразила, что никакой  свет не мог
проникнуть сквозь  завесу тьмы над головой, и  что  даже  у луны  нет такого
чудесного сияния.
     Потом  она увидела  ее.  Маленькая  белая лошадка скакала  перед  ними,
указывая  им дорогу, и от ее чудесного  молочно-белого  тела,  как от лампы,
исходило сияние.  Она скакала на  некотором расстоянии от них, но в какой-то
момент Мария увидела ее  во всем совершенстве, напоминающую резную камею  на
фоне  тьмы  --  гордый поворот шеи,  развевающиеся  гриву и  хвост,  отблеск
серебристых копыт, такие странные и такие знакомые ей, как  будто глаза, что
смотрели на нее, были не глаза Марии, которая до сих пор не могла разглядеть
ее красоту, а чьи-то другие  глаза, что  так часто  видели ее  раньше. Мария
даже не  удивилась, когда лошадка слегка повернула свою прекрасную голову, и
стал виден странный маленький серебристый  рог  на ее  лбу. Маленькая  белая
лошадка была единорогом.
     После  этого  они помчались  быстро, Рольв  не упускал  маленькую белую
лошадку  из  виду.  Но  догнать ее  они не могли, и  Марии больше не удалось
разглядеть ее так же ясно, как в первый момент, все остальное время это было
только сверкающее видение, чьи очертания уже не так четко были видны на фоне
тьмы.  Все-таки  Мария   была  счастлива,  что   она  видит  ее,<sup>4</sup>
счастлива, даже когда деревья расступились и тьма поредела, и в ярком лунном
свете сияние маленькой белой лошадки постепенно  начало тускнеть, счастлива,
даже  когда оно совсем  исчезло...  Теперь она  видела ее дважды и больше не
сомневалась в ее реальности. Может быть, она  увидит ее еще. Она была твердо
убеждена, что когда-нибудь увидит ее снова.
     Теперь они с Рольвом легко  могли разглядеть  замок, а над ним в  небе,
как огромный  щит, на  котором  виднелся  контур человечка, согнувшегося под
грузом на спине, висела луна.
     "Бот бедняга!"-- сказала Мария.--  "Рольв,  на  луне месье Кукарекур де
Мрак,  и  он несет на спине  все  свои  злые  дела,  как Христианин из "Пути
паломника". Он обрадуется, когда сможет сбросить этот груз".
     В ответ на это  замечание Рольв  только презрительно фыркнул, пересекая
прогалину,  чтобы добраться до лестницы, грубо вырубленной в камне. Здесь он
остановился, как бы намекая Марии, что им будет легче  карабкаться, если она
слезет с его спины. Она слезла, и они начали восхождение, первая -- Мария, а
Рольв за ней.
     Они шли и шли вверх, и  путь оказался такой длинный и крутой, что Марии
показалось, что они карабкаются к самому человечку на луне, чтобы  совершить
милосердный  поступок и  освободить  его от  ноши. Наконец они  добрались до
последней ступеньки и еле дыша,  остановились перед огромной дверью, ведущей
в  замок. То, что Рольв  почти  касался  своей огромной лохматой  головой ее
плеча,  придавало Марии храбрости. Прямо над ними оказался железный колокол,
с которого свисала длинная, ржавая цепь, и она потянула изо всей силы за эту
цепь. Колокольчик один раз звякнул в молчании ночи, как будто пробило час, и
начался новый день.
     Почти  сразу  же распахнулось  окошко над огромной дверью  и  выглянуло
темное орлиное лицо. Месье  Кукарекур де  Мрак в  молчании  оглядел  Марию и
Рольва, но  его  насупленные  брови  и крепко сжатые  губы не  прибавили  ей
храбрости. Мария ничего не сказала, только сняла жемчуг с шеи  и подняла его
при свете луны, чтобы показать ему, и тогда глаза  месье Кукарекура де Мрака
внезапно ярко  вспыхнули, он захлопнул  окно и исчез  из виду. Со  скрипом и
кряхтением ржавых болтов  тяжелая  дверь распахнулась, и  он оказался  прямо
перед ними,  высоко подняв над головой фонарь.  На его плече' сидел огромный
черный петух.
     "Можешь войти  внутрь, Лунная  Дева",-- сказал он.-- "Но коричневый пес
останется снаружи".
     "Нет",-- твердо возразила Мария.-- "Куда бы  я ни  шла, мой пес следует
за мной". И прежде,  чем  месье Кукарекур де Мрак успел что-нибудь ответить,
она уже  шагнула  внутрь.  Рольв  держался рядом с  ней.  Дверь  со  скрипом
захлопнулась за ними. Они очутились в маленькой квадратной каменной комнате,
по  бокам которой  шли каменные  скамьи, вторая дверь, как догадалась Мария,
вела в огромный зал. В комнате не было окон, она была холодная и  сырая, как
склеп, и освещена только  тусклым фонарем, который  месье Кукарекур де  Мрак
поставил  теперь на одну из  скамей. Черный  петух страшно  захлопал  своими
огромными крыльями, и Мария почувствовала бы себя очень плохо, не будь рядом
с ней теплого,  сильного  Рольва. Она обняла его  левой рукой за шею, потому
что правой рукой она прижимала  к груди  жемчуга. Месье  Кукарекур  де  Мрак
протянул свою сильную, худую, загорелую руку с загнутыми, как орлиные когти,
ногтями и  хотел уже вцепиться в жемчуга, но тут раздалось рычание Рольва, и
он отдернул руку.
     "Месье",--  сказала Мария,--  "я выполнила  оба ваши  условия. Когда вы
преследовали меня,  вы  видели,  что  яма  под  сосной была обиталищем,  где
скрывался ото всех  Черный Вильям, когда он устал от мира. А когда вы  дошли
до  пещеры, вы увидели  лодку,  на  которой он  уплыл на  закат... Теперь вы
знаете,  что сэр Рольв не  убивал Черного  Вильяма....И вот, как вы  видите,
жемчуга. Я случайно нашла их дома в колодце. Лунная Дева,  наверно, спрятала
их в ту ночь,  когда убежала. Я  знаю, что вы  человек слова, месье. Я знаю,
что теперь, когда я выполнила свою часть договора, вы выполните вашу".
     "Я не  уверен,  что ты выполнила мои  условия",-- резко  возразил месье
Кукарекур де Мрак.-- "У тебя, конечно, есть жемчуга, но нож и чашка означают
только, что яма под сосной когда-то использовалась Черным Вильямом, а не то,
что он  ушел туда  жить в  то  время, когда сэр Рольв мог стать причиной его
смерти.  А  твоя сказочка по поводу того, что он уплыл на восток  на  лодке,
которая лежит в нижней пещере --  как тогда, Лунная Дева, лодка снова попала
в пещеру?"
     Тот же самый  вопрос задавал и Робин, и Мария дала тот  же самый ответ:
"Белые лошадки,  которые живут в море, снова доставили ее на сушу, а одна из
них затащила ее в пещеру".
     Черный петух  долго и громко насмешливо кричал,  а  месье  Кукарекур де
Мрак  даже  рычал  от смеха. "Отличная  история",--  насмехался  он.-- "И ты
думаешь, что  умный  человек поверит в  твою сказочку?  Ты не можешь, Лунная
Дева, забросать лунной пылью глаза  Кукарекуру де Мраку.  Отдай мне жемчуга,
это моя законная собственность, и проваливай. На этот  раз я тебя  не трону,
но если  ты еще раз появишься около моего замка, я запру тебя в подвале, как
и обещал".
     Но Мария не собиралась сдаваться. "То,  что я вам рассказала, правда, а
не сказочка",-- твердо заявила она.
     Петух  снова  закричал, а  его хозяин расхохотался: "Покажи  мне  белую
лошадку,  которая  затаскивает  лодку   в  пещеру,  вернувшись  из  дальнего
плаванья, и тогда я тебе поверю".
     "Отлично",-- решительно ответила Мария.-- "Пойдемте со мной  в сосновый
лес, и я покажу ее вам".
     Произнеся  эту фразу, она  онемела  от изумления и  страха.  Изумления,
потому  что она сама не знала, как  эти слова вырвались у нее, и страха, что
она не сможет доказать  правду. Вдруг месье  Кукарекур де Мрак  отправится с
ней  в лес, и они не увидят там никого... Но тут Рольв  ободряюще прижался к
ней, и она поняла, что все в порядке.
     "Сейчас пойдем?" -- спросила она месье Кукарекура де Мрака и на  минуту
отпустила от себя Рольва, снова обматывая вокруг шеи нитку жемчуга.
     В ответ он еще раз  рассмеялся, схватил фонарь и открыл дверь. "Но имей
в виду",-- заявил он,-- "я не собираюсь целую ночь бродить  с тобой по лесу,
выискивая плоды  твоего  воображения. Если я собственными глазами  не  увижу
твоей белой лошади, когда мы доберемся до леса, я выиграл, а ты проиграла --
ты отдашь мне жемчуг, а я буду грабить и браконьерствовать по-прежнему";
     "Но  если  вы увидите лошадку",-- сказала  Мария,-- "я выиграла,  а  вы
проиграли. Я  отдам  вам жемчуг, а вы  и ваши  люди с этого дня  перестанете
творить злые дела".
     "Договорились",-- сказал месье Кукарекур де  Мрак, протянул Марии руку,
а  она  ему свою,  и они пожали  друг другу руки,  и взглянув  ему в  лицо и
встретив его решительный взгляд, она поняла, что он сдержит слово, хоть и не
ожидает,  что  может  получить  искомое доказательство.  Открывая  дверь, он
смеялся, а петух насмешливо орал.
     Все  четверо  вместе  в  ярком  лунном  свете  шли  вниз  по  ступеням,
вырубленным  в утесе,  а когда  они добрались донизу, Мария  села  верхом на
Рольва, и  они пересекли  прогалину и снова углубились в сосновый бор. Месье
Кукарекур  де  Мрак, высоко подняв фонарь, освещал  себе  путь, но это  было
только крошечное пятнышко света  в  окружавшей  их великой  тьме.  Но теперь
Мария  не  боялась темноты,  как  не  боялась  больше  и  высокого  мужчину,
вышагивавшего рядом с ней... Временами он даже начинал ей нравиться... Может
быть,  он  был  злым  человеком,  но он умел  смеяться  и  заключать честные
договоры.
     Но постепенно удовольствие от зарождения дружеских чувств  снова  стало
растворяться в  тревоге, они  по-видимому  уже были совсем близко от большой
сосны,  а  во  тьме  не было  ни  просвета, ни намека на то, что  они пришли
искать. Похоже, думала  Мария,  она  потеряла  свой хваленый  здравый смысл,
рассказывая  историю о белых  морских лошадях,  приплывших обратно вместе  с
лодкой Черного Вильяма,  и о той белой лошадке, которая  втащила эту лодку в
пещеру.  Конечно, это только  сказочка, которую  она сама  выдумала... Самое
смешное было то, что  когда она рассказывала ее Робину и месье Кукарекуру де
Мраку, она сама в нее верила...
     Больше она в нее не верила, и чем дальше они шли  во  тьму, тем  больше
замирало  ее сердце, и  огромным  усилием воли  она старалась  не заплакать,
потому что все проваливалось второй  раз.  Она в  жизни  не чувствовала себя
такой  несчастной. Тьма и безмолвие  были  так глубоки, и даже  фонарь месье
Кукарекура де Мрака мерцал, словно грозил погаснуть совсем.
     Внезапно  он  действительно  погас,  и Марии  показалось,  что  тьма  и
безмолвие упали на них,  как  будто хотели  их задушить. Должно  быть, месье
Кукарекур де Мрак почувствовал то же самое, или он просто налетел на дерево,
но  он начал  сердито бормотать что-то в  свою черную бороду, и хотя она  не
могла разобрать  слов, у нее  возникло сильное ощущение, что это что-то было
весьма нелестное.
     Только Рольв не сдавался.
     "Если  вы  возьмете  меня  за  руку",--  скромно  сказала  Мария  месье
Кукарекуру  де  Мраку,--  "у  вас   будет  меньше  возможности  налететь  на
что-нибудь, потому что, похоже, Рольв умеет выбирать правильный путь".
     Он взял ее за руку, но  это  была стальная  хватка, которая не  слишком
ободрила ее, и он все еще что-то сердито  бормотал  себе  в бороду, а тьма и
безмолвие все сгущались и сгущались. Тут черный петух, который все это время
безмолвно ехал на плече своего хозяина, внезапно закричал. На этот раз в его
крике не  слышалось насмешки,  это был тот  победный  крик,  которым  петухи
приветствуют новый день, и Мария вспомнила когда-то услышанные слова:  "Тьма
сгущается перед рассветом".
     "Наверно, ночь скоро придет к концу",-- сказала она месье Кукарекуру де
Мраку.
     "Как только я  смогу разобрать, куда идти, я отправлюсь прямо домой",--
сердито сказал он. -- "И тебе советую сделать то  же самое, юная  леди, а  в
будущем  тебе бы  лучше держаться  от  меня  подальше. Не могу  понять,  что
заставило  меня  пуститься на это  сумасбродство.  Наверно, ты заразила меня
своим лунным сумасшествием. Ты, должно быть..."
     Внезапно он оборвал  свою речь, потому что в лесу что-то произошло. Они
уже могли видеть силуэты деревьев и очертания лиц друг друга. Не только тьма
начала рассеиваться,  но и молчание закончилось. Они услышали вдали  слабый,
таинственный шум моря.
     "Рольв, должно  быть, повел  нас  неправильно",-- сказала Мария.-- "Мы,
наверно, вышли на берег моря".
     "Нет",--  ответил месье  Кукарекур де Мрак.--  "Лес  подходит к  самому
берегу моря,  и  в ветреные  ночи шум моря слышен далеко в лесу,  хотя среди
деревьев сам ветер и не чувствуется".
     Его голос звучал странно и хрипло, как будто великий  Кукарекур де Мрак
был чем-то смущен.
     Но  Мария   не  чувствовала  смущения,  только  благоговение.  "Давайте
остановимся  и  посмотрим  на   рассвет",--  сказала  она.--  "Стой,  Рольв.
Смотрите! Смотрите!"
     Все четверо, девочка, лев, мужчина и петух,  замерли неподвижно, словно
обратясь  в  камень от  красоты того, что увидели.  На востоке, там где были
восход и  море, сквозь деревья  пробивался  свет, похожий  на  молочно-белый
туман, и чем слышнее становилось  море, тем  сильнее был этот свет. Потом им
показалось, что свет начал приобретать какую-то форму.
     Это  был  еще  свет,  но  внутри него  появились движущиеся  очертания,
которые  делали  его еще ярче,  и это были  очертания тысяч  скачущих  белых
лошадок  с  развевающимися гривами, красиво  изогнутыми шеями, напоминающими
шеи шахматных фигурок  в гостиной, тела их двигались, казалось, со скоростью
света, но  при  этом были куда плотнее, чем  радуга, и вот  уже  можно  было
разобрать их очертания, ясно вырисовывающиеся на темном фоне деревьев... Это
был скачущий остров  морских лошадок, о котором говорил Марии Старый Пастор,
и своим радостным бегом они возвещали зарю.
     Они были уже близко, и в уши всех четверых  ворвался рев моря, а сияние
света  ослепило их. Месье Кукарекур де Мрак  закричал  от страха и попытался
защитить голову  руками, но  Мария,  хоть и  закрыла глаза от ослепительного
света,  громко  смеялась  от  счастья.  Она  знала,  что скачущие лошади  не
принесут им вреда, они просто  омоют  их светом, как  радуга, встающая после
дождя.
     Так  и  случилось.  В  какой-то момент неописуемая свежесть и  бодрость
волной прокатилась над их головами, а  затем  шум моря  умер  в отдалении, и
открыв  глаза,  они увидели легкий серый туманный  рассвет, в котором  снова
были  видны  только слабые контуры деревьев  и очертания  лиц. Белые лошадки
исчезли... все, за, исключением одной.
     Они увидели, что она стоит справа  от них под  огромной сосной, с гордо
изогнутой шеей, подняв одно нежно очерченное серебристое копытце, наполовину
повернувшись,  как будто замерев в  полупрыжке. Потом она тоже  исчезла, и в
лесу не осталось ничего, кроме обычного разливающегося света зари.
     Все долго молчали, стоя и глядя на сосну, с  огромной зияющей дырой под
корнями, где  накануне продирались Люди из  Темного Леса. Им были грустно  и
одиноко, потому  что  они  понимали,  что  никогда  больше не  увидят  такой
красоты.  Потом черный  петух снова прокричал, и очарование было  разрушено.
Мария кивнула и шевельнулась.
     "Ну что?"-- проговорила она.
     "Ты победила",--  сказал  месье  Кукарекур  де Мрак.--  "Завтра  я буду
думать, что все это было  только сном -- но  ты победила,  и  я  сдержу свое
слово".
     Мария сняла жемчуг и протянула ему. "Он-то не сон",-- сказала она.-- "И
когда вы завтра придете в Лунную Усадьбу мириться со всеми нами, это тоже не
будет сном. Ведь вы придете?"
     "Лунная Дева",-- сказал месье  Кукарекур де Мрак,--  "сдается мне,  что
остаток  своей  жизни  я буду  повиноваться приказаниям вашего высочества. Я
буду в усадьбе завтра около пяти".
     Он  поклонился и ушел с черным петухом на плече, а Мария и Рольв быстро
поскакали  в  чудесном  рассвете,  постепенно  меняющем  цвет  с  серого  на
серебристый, а с серебристого на золотой, а когда они вырвались из соснового
леса,  заря  расцветала розовым, окрашенным  по краям шафраном и  аметистом,
предвещающими голубизну прекрасного дня.
     Рольв  доставил Марию не в  парк, а к калитке в стене, ведущей в сад, и
тут он остановился и  отряхнулся, как бы показывая ей, что здесь  они должны
расстаться. Он как будто говорил, что очень устал, и с него довольно таскать
ее на спине. Она покорно слезла, поцеловала  его и поблагодарила за все, что
он для  нее сделал в эту  ночь. Он ласково  взглянул на нее, толкнул садовую
калитку- и удалился по своим делам.
     Мария вошла в сад, где под  бело-розовыми цветущими деревьями еще спали
овцы с ягнятами, на их пушистых  спинах серебром сверкала утренняя роса. Она
направилась к огороду. Мария поняла, что тоже очень устала и была невероятно
голодна. Она брела по дорожке между грядками,  и в голове у нее  были только
две мечты,  завтрак  и  постель, но  внезапно что-то розовое  яркой  полосой
промелькнуло у нее перед глазами и взрастило в ней третью мечту, почти такую
же  сильную,  как  завтрак и постель...  Розовые герани  в  окне комнаты над
туннелем... сегодня они  были видны  лучше, чем обычно, потому что  окно, до
того всегда запертое, было широко распахнуто навстречу заре.
     Она  замерла,  поглядела  на  них  и вдруг  поняла, что восхищается  их
красотой. Кроме того, хоть она и не  любила розовый, это был один из цветов,
а- как сказал сэр Бенджамин, все цвета от солнца и все хороши. А розовый был
цветом восхода и заката, связи между днем и ночью. Луна и солнце, оба должны
любить  розовый,  потому что когда  одна  встает, а  другое садится, они так
часто приветствуют друг друга через разлившуюся по всему небу розовую зарю.
     И  тут,  к изумлению  Марии,  пока  она  стояла и  любовалась  розовыми
геранями,  в  окне показалась рука  с  лейкой,  и  на  цветы  полилась струя
серебристых капель. Нельзя было ошибиться, кому принадлежит эта длинная рука
в ярком рукаве. Это был Мармадькж Алли.
     "Мармадьюк!" -- позвала Мария,-- "Мармадьюк!"
     Герани раздвинулись, и показалось розовое бородатое лицо Мармадьюка. Он
кивнул  ей и  улыбнулся, он  был восхищен,  но не  удивлен,  что  видит  ее.
"Молодая  госпожа",--  сказал  он,-- "я вот  тут  подумываю о легкой трапезе
прежде, чем приступить к дневным делам в усадьбе. Не окажите ли вы мне честь
подняться и разделить ее со мной?"
     "Я тебя люблю, Мармадьюк",-- сказала Мария.-- "Я немыслимо голодна.  Но
как мне подняться наверх?"
     "Посмотри позади бочки для воды",-- ответил Мармадьюк.
     Мария подбежала к большой зеленой бочке для воды, которую еще  в первый
день  приметила  в левой  части туннеля,  и  за  ней  оказалась  .совершенно
спрятанная  от чужих взоров маленькая зеленая дверца в стене, не больше той,
что вела в ее собственную  комнатку в башне.  Она  повернула ручку,  открыла
дверь и обнаружила перед собой крутую узенькую  каменную лесенку, подходящую
только кому-то очень маленькому. Она поднялась по  ней  и попала в комнату с
розовыми геранями.
     "Добро  пожаловать,  маленькая  госпожа,  в мое скромное  прибежище",--
произнес Мармадьюк Алли.
     "Так вот ты где живешь, Мармадьюк!" -- воскликнула Мария, наконец-то  и
по этому вопросу ее любопытство было полностью удовлетворено.
     "Вот здесь я и обитаю, когда не занят своими домашними трудами".
     Это была страннейшая комната, длинная  и узкая как  туннель под  ней. В
одном ее конце было окно с геранями, стоящими на длинном, от стены до стены,
подоконнике, у  противоположной  стены стояла маленькая деревянная низенькая
кроватка  Мармадьюка,  на ней  лежало  покрывало  в алую и белую  клетку.  В
середине комнаты помещался  маленький  деревянный  столик  и  два  трехногих
табурета, и все это было подходящего для карлика размера.
     Стол  был  покрыт  красно-белой клетчатой скатертью, которая  прекрасно
подходила к покрывалу, на  ней  стояло  голубое блюдо,  полное яблок, желтый
кувшин молока,  фиолетовая  тарелка,  на  которой громоздились  промасленные
лепешки, две зеленых тарелки и  две такие же кружки. Но Мария вскрикнула  от
изумления не из-за прекрасной еды или разноцветной посуды, а из-за того, что
вдоль длинных северной и южной стен по всей их высоте от пола до потолка шли
деревянные полки, а на полках стояли горшки с геранями.
     Благодаря обилию гераней, цветастому покрывалу и скатерти, разноцветной
посуде  и яркой  одежде  самого  Мармадьюка,  комната  так  сверкала разными
красками, что могла ослепить любого вошедшего, несмотря  на  то,  что в  ней
было только одно окно, все  загороженное путаницей розовых лепестков, отчего
свет в комнате становился мягким, нежным, но очень розовым.
     "О, Мармадьюк!" -- воскликнула Мария.-- "Это те герани, которые Малютка
Эстелла оставила, когда убежала из дому?"
     "Происходят от  тех самых первых растений",-- сказал Мармадьюк, вежливо
приглашая Марию сесть на один из деревянных табуретов.
     "Так ты тоже любишь розовый цвет?" -- спросила Мария, усаживаясь.
     "Не могу это утверждать",-- сказал Мармадьюк, сам садясь напротив нее и
разливая молоко в две  кружки.-- "Но не  могу утверждать и  обратное. Это не
подобало бы хорошему повару. Поэтому, когда двадцать лет тому назад во время
того несчастного несогласия, мой  хозяин повелел мне удалить  из дома  через
дверь все те  герани, от которых ему не удалось избавиться через окно, я  их
не выкинул, а оставил здесь. Я подумал, что когда-нибудь они могут оказаться
полезны".
     Марии, уплетавшей  яблоко  и лепешки, намазанные  таким  толстым  слоем
желтого  масла, который только можно намазать  на лепешку, внезапно пришла в
голову идея. Она помолчала минутку, вынашивая свой план.
     "Мармадьюк",--  наконец произнесла  она,-- "я думаю, что  знаю, чем они
могут быть полезны. Я думаю, что это просто замечательная идея".
     "Не сомневаюсь, молодая госпожа",-- вежливо отозвался Мармадьюк.
     "Мармадьюк",-- спросила Мария,-- "могла бы я позвать кое-кого завтра на
чай? Человек семь?"
     "Конечно, молодая госпожа. Но  если ты желаешь, чтобы среди них был сэр
Бенджамин, я сомневаюсь, что ты выбрала подходящий день.
     Завтра утром он поскачет в город, чтобы заседать в  городском суде. Он,
знаешь ли, мировой судья".
     "И не вернется назад к чаю?"
     "Обычно  он  не возвращается  к чаю",--  сказал Мармадьюк.-- "Процедура
заседания  в  городском суде  обычно  включает в  себя последующий  визит  в
местный   трактир,  обильную  трапезу  и   некоторое  освежение  при  помощи
разнообразных напитков".
     "Я  попрошу  его  приехать из суда прямо домой,  и у нас будет обильная
трапеза и множество освежающих напитков дома".
     "Отлично,  молодая  госпожа.  К  вечернему чаю  хорошо  идет подогретый
кларет". Затем  положив  слегка надкушенное  яблоко,  с  огнем  вдохновения,
внезапно осветившим  все его  лицо,  он  уставился  ярко  горящими глазами в
северо-западный  угол комнаты  и  еле  слышно  забормотал: "Сливовый  пирог.
Шафрановый  пирог.  Вишневый  пирог.  Пирог  с  воздушной глазурью.  Эклеры.
Имбирные  пряники.  Меренги.  Сладкий крем.  Миндальные  пирожные.  Песочные
пирожные. Шоколадное суфле.  Овсяное  печенье.  Рожки с кремом. Девонширские
булочки. Корнуоллский пирог.  Бутерброды с  вареньем. Бутерброды  со сладким
творогом. Тосты с корицей. Медовые тосты..."
     "Но, Мармадьюк, семь человек  не могут съесть все это!" -- прервала его
Мария.
     "Я   всегда  предпочитаю  приготовить  на  большее  число  гостей,  чем
ожидается",-- обьяснил  Мармадьюк.-- "Кроме того, по  твоему голосу я понял,
что этот  чай  будет  великим событием,  а  великое событие нужно хорошенько
отпраздновать.  Во  время  великих  событий   могут  возникнуть  решительные
возражения  против  того, что предлагает здравый смысл. Телесная  субстанция
внутреннего человека наряду с эстетическим удовлетворением наружного  зрения
требуют широты и щедрости".
     Последней фразы Мария как следует не поняла, но ей  показалось, что она
имеет какое-то отношение к цветочному убранству, и  она осмелилась спросить:
"Не могла бы я, Мармадьюк, одолжить для украшения дома к этой  вечеринке все
твои герани?"
     "Конечно, молодая госпожа",-- ответил Мармадьюк.
     "Робин  поможет тебе  внести горшки в дом",-- сказала  Мария.-- "И еще,
Мармадьюк,  увидишь  ли  ты  сегодня  Робина, когда он  придет ухаживать  за
овцами? Если да, то не мог бы ты передать ему от меня письмо?"
     Вместо ответа Мармадьюк направился к своей низенькой кровати, залез под
нее и вытащил оттуда чернильницу, гусиное перо и чудесный кусок пергамента.
     <i>"Дорогой  Робин",--</i>  писала  Мария.--  <i>"Прошлой  ночью  мы  с   Рольвом
предприняли еще одну  попытку, и она была успешной. Я не думаю, что Люди  из
Темного Леса будут продолжать творить  зло. Пожалуйста, прости меня, дорогой
Робин, что вторая попытка прошла без тебя. Так уж получилось. Я бы ничего не
смогла  сделать во второй раз,  если бы ты не  помог мне в первый. Я не могу
написать  тебе об этом, но расскажу, как  только мы увидимся. Я  ужасно хочу
тебя  видеть, не придешь ли ты завтра к чаю?  Я хотела бы, чтобы ты пришел в
половине третьего. И пожалуйста, Робин, попроси Эстеллу прийти завтра  тоже,
к половине чет-вертого.  Пожалуйста,  скажи ей,  что она должна прийти. Если
она  не придет,  все рухнет. Скажи  ей это. Я конечно знаю, что она не хочет
приходить в дом днем, но пусть она подождет в розарии, пока я не приду туда.
Скажи ей, что завтра  сэр Бенджамин ускачет в город заседать в суде. Так что
она может приходить свободно.  Да, пожалуйста, повидай еще Старого Пастора и
скажи ему,  чтобы  он  тоже пришел, в четверть пятого. Дорогой  Робин, ты  и
Эстелла, оба должны обязательно прийти, и Старый Пастор тоже".</i>
     Мария  сложила  письмо  и  отдала его Мармадьюку. Потом она  поднялась,
сделала книксен и поблагодарила его за столь вкусную еду.
     "Надеюсь,  ты  не  перебила  аппетит  перед  завтраком?" --  с тревогой
осведомился он.
     "Благодарю, я сыта, но ненадолго",-- заверила его Мария.
     Она  спустилась  вниз и через  задний  двор  и парк прошла в  дом.  Она
сообразила,  что больше  не боится  подстриженных в форме  рыцарей и петухов
тисов.  Как будто  из них  исчезло  жившее в них зло, и теперь они перестали
быть привидениями, и оказались просто забавно подстриженными кустами.
     В зале она встретила сэра Бенджамина, только что спустившегося вниз. Он
с изумлением уставился на  нее, ее бледное усталое лицо и  приставшие к юбке
сосновые иголки ясно доказывали, что она провела ночь не под крышей дома. Он
открыл рот, чтобы  спросить, где она была, но поглядев  на нее с доверием  и
любовью, спокойно, как будто все знал, закрыл рот.
     "Я  слишком  хочу  спать,  сэр,  чтобы  рассказать  вам это  сейчас",--
проговорила она.-- "Но я очень скоро все объясню. Пожалуйста, сэр, могу ли я
позвать гостей на чашку чая завтра? Я хочу пригласить Старого Пастора. Вы бы
смогли прийти? И одеться в самый нарядный костюм?"
     "Завтра я заседаю в суде".
     "Но  если вы поедете сразу домой,  а не пойдете в трактир,  вы как  раз
поспеете к  чаю",-- сказала  Мария.-- "Здесь  тоже будет уйма еды  и  питья.
Пожалуйста, ну, пожалуйста, дорогой сэр!"
     Он не мог отказать ее бледному умоляющему лицу. "Пусть будет по-твоему.
Но  если твоя "уйма  питья" относится к чаю, я возражаю. Это  все водянистое
пойло, вместо настоящих напитков..."
     "Да,  нет же",--  поспешила  успокоить  его Мария.-- "Будет  подогретый
кларет".
     Лицо  сэра  Бенджамина  оживилось.  "Можешь  на  меня  рассчитывать",--
заверил он Марию.-- "Я оденусь в самый лучший костюм",
     "А могу я к вечеринке украсить дом цветами?" -- спросила Мария.
     "Благослови  Бог это дитя!" -- воскликнул он.--  "Конечно, если хочешь,
но мне кажется, что  ты слишком суетишься из-за того, что пригласила Старого
Пастора к чаю".
     "А  вы  дадите  мне  торжественное  обещание,  что  даже  если  вам  не
понравится это цветочное убранство, вы не выбросите цветы в окно?"
     Сэр  Бенджамин  широко  раскрыл  глаза,  но  ответил   очень  серьезно:
"Торжественно обещаю".
     "Тогда  все в порядке",--  удовлетворенно  сказала  Мария.--  "Теперь я
пойду займусь завтраком, а после завтрака -- спать, спать, спать".
     "Не  похоже,  чтобы  тебе  это  было  нужно",-- заверил  ее  дядюшка.--
"Никогда не видел, чтобы так свежо выглядели после такой ночи".

        <i>ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ</i>

     Мария проспала почти весь этот  день и всю следующую ночь,  а наутро ей
было невероятно трудно сосредоточиться на занятиях. Трудно было, кроме того,
умиротворить мисс Гелиотроп,  которая  была  полна ярости  по  поводу ее  не
укладывающегося ни в какие рамки поведения.
     "Все  в полном  порядке, мисс Гелиотроп",-- твердила она.-- "Как только
сегодняшняя встреча за чаем пройдет и пройдет мирно, я вам все объясню".
     "Но кто придет на этот таинственный чай?" -- спросила мисс Гелиотроп.
     "Кроме нас самих, Старый Пастор, одна очень несчастная леди, один очень
злой человек  и тот самый маленький мальчик, с которым  я играла в Сквере  в
Лондоне".
     "Но,  моя дорогая Мария, я уже говорила тебе  и снова скажу, что такого
существа нет в природе!" -- воскликнула бедная мисс Гелиотроп.
     "После сегодняшнего чая вы больше такого не скажете",-- заявила Мария.
     "Несчастная леди и злой человек!" -- сказала мисс Гелиотроп.-- "Все это
звучит совершенно неподобающе".
     "Но сегодня вечером  она будет счастлива, а  он подобреет",-- объяснила
Мария.-- "Кроме того, Мармадьюк Алли все знает о моей вечеринке".
     "Это  хорошо,  если  Мармадьюк Алли  все знает",--  приободрилась  мисс
Гелиотроп. Она  теперь  была высочайшего  мнения  о Мармадьюке,  преклоняясь
перед  тем, как  он потрясающе  ведет  домашнее хозяйство, и перед тем,  как
милостиво он разрешает ей заниматься в  доме всем, что нуждается  в штопке и
починке.
     После обеда  Мария  отправила  мисс  Гелиотроп в свою комнату с наказом
оставаться  там,  покуда  ее  не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра
Бенджамина и провести  его в дом тихо, не звоня в колокольчик.  Еще  Дигвиду
была дана инструкция отвести сэра  Бенджамина  в его  комнату с  завязанными
глазами и  сказать  ему, чтобы он  тоже оставался  там, пока его не позовут.
Потом  они с  Мармадьюком  собрали  всех  зверей,  чтобы  те  помогли  им  в
приготовлении  счастливой  развязки,  и  все  --  Рольв,  Виггинс,  Захария,
Ти-шайка  и  Барвинок  -- потрудились на-  славу.  Мар-мадькж  запротестовал
против  того,  чтобы привести  Барвинка  прямо в  дом, но  тот  поднялся  по
ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что
происходило  внутри. Можно  быть уверенным,  что  участие  Виг-гинса в общих
заботах не стоило упоминания, но  Виггинс  сегодня выглядел  так  необычайно
красиво, что всякий забывал,  что его  поведение не всегда соответствует его
красоте.
     Тут появился  Робин,  его  простая деревенская  одежда  была  тщательно
вычищена,  башмаки отполированы до зеркального  блеска, зеленое  перышко  на
шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное,
так и сияло от мыла и воды.
     "Старый  Пастор уже  идет,  а  мама будет в  дальнем  конце  розария  в
половине  пятого",-- заверил он  Марию.--  "Она  обещала.  Нелегко  мне было
получить это обещание, но в конце концов она обещала".
     "Спасибо, Робин",-- сказала Мария.-- "Ты не сердишься,  что я закончила
дело без тебя?"
     "Уже  нет",--  весело заверил ее Робин.--  "Тем более, что  ты мне  все
расскажешь об этом".
     "Я  тебе  все  расскажу,  когда  мы  будем  готовы  к  приему,  который
устраиваем",-- ответила Мария.-- "Всю жизнь  я буду  тебе рассказывать все и
обо всем".
     "И я  тоже",--  сказал Робин.-- "Если  бы я  не задавал  тебе так много
вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?"
     И они принялись за работу.  Рольв с огромной  корзиной в зубах  помогал
Марии и Робину переносить в дом герани  из маленькой комнатки Мармадьюка. Их
было куда  больше, чем  сначала показалось  Марии.  Они  с Робином заполнили
гостиную,  расставили их  на  подоконнике, так что если глядеть из  розария,
окно  должно  было казаться сплошь розовым, наполнили  большую  залу и  окна
комнатки  в  башне, где  спала  Мария.  Потом  они  помогали Мармадьюку Алли
накрывать  к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре
стояли  свечи, перемежающиеся  вазами  с самыми  красивыми  геранями, стояли
лучшие фарфоровые чашки, блюдца  и  хрустальные  бокалы, а  все  яства  были
разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины
с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.
     Мария  поднялась  к  себе  переодеться в  самое  лучшее  платье,  в  ее
лондонский на'ряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это
было  кремовое  шелковое  платье, расшитое голубыми незабудками.  В  нем был
большой  карман, и туда  она спрятала  маленькую  книжечку в  обложке  цвета
гелиотропа, которую  взяла  почитать у Старого Пастора  в  тот  день,  когда
первый
     он  разрешает  ей  заниматься  в  доме всем, что нуждается  в штопке  и
починке.
     После обеда  Мария  отправила мисс Гелиотроп в  свою комнату с  наказом
оставаться  там, покуда ее  не  позовут, а Дигвида к воротам поджидать  сэра
Бенджамина  и провести  его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще  Дигвиду
была  дана  инструкция отвести сэра Бенджамина  в его комнату с  завязанными
глазами и сказать ему,  чтобы  он  тоже  оставался там, пока его не позовут.
Потом  они  с  Мармадьюком  собрали  всех  зверей, чтобы  те  помогли  им  в
приготовлении счастливой развязки, и все -- Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка
и  Барвинок --  потрудились на  славу.  Мармадькж запротестовал против того,
чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по  ступенькам и стал у
открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри.
Можно  быть  уверенным,  что участие  Виггинса  в  общих  заботах не  стоило
упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно  красиво,  что всякий
забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.
     Тут  появился  Робин, его простая  деревенская  одежда  была  тщательно
вычищена, башмаки  отполированы до  зеркального  блеска,  зеленое перышко на
шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное,
так и сияло от мыла и воды.
     "Старый Пастор  уже  идет,  а  мама  будет в  дальнем конце  розария  в
половине  пятого",--  заверил он Марию.-- "Она  обещала.  Нелегко  мне  было
получить это обещание, но в конце концов она обещала".
     "Спасибо, Робин",-- сказала Мария.-- "Ты не  сердишься, что я закончила
дело без тебя?"
     "Уже нет",--  весело заверил  ее Робин.--  "Тем  более, что  ты мне все
расскажешь об этом".
     "Я  тебе  все  расскажу,  когда  мы  будем  готовы  к  приему,  который
устраиваем",-- ответила  Мария.-- "Всю жизнь я буду тебе рассказывать  все и
обо всем".
     "И я тоже",-- сказал Робин.-- "Если  бы  я не  задавал  тебе так  много
вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?"
     И они принялись за работу.  Рольв с  огромной корзиной в  зубах помогал
Марии и Робину переносить в дом герани из  маленькой комнатки Мармадьюка. Их
было куда  больше, чем сначала  показалось Марии.  Они  с  Робином заполнили
гостиную,  расставили их  на подоконнике, так что если глядеть  из  розария,
окно должно было  казаться сплошь  розовым,  наполнили большую  залу и  окна
комнатки  в  башне,  где спала Мария.  Потом  они  помогали  Мармадьюку Алли
накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел  потрясающе, в центре
стояли  свечи,  перемежающиеся  вазами с самыми  красивыми  геранями, стояли
лучшие  фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные  бокалы,  а  все  яства  были
разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины
с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.
     Мария  поднялась  к  себе  переодеться  в  самое лучшее  платье,  в  ее
лондонский наряд, который она еще  ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это
было  кремовое шелковое платье,  расшитое  голубыми незабудками.  В  нем был
большой карман, и туда  она  спрятала  маленькую  книжечку  в обложке  цвета
гелиотропа,  которую  взяла  почитать  у Старого Пастора  в тот  день, когда
первый раз пришла к  нему в гости, и зелененькую  книжку французской поэзии,
которую  Луи де Фонтенель подарил мисс Гелиотроп.  Пока  она  одевалась, она
заметила,  что  вернулись  сэр Бенджамин  с Дигвидом,  и  что сэр  Бенджамин
поднялся по  ступенькам с завязанными  глазами. Мария знала,  что  ему можно
доверять --  он не  будет  подглядывать,  когда  пойдет  через залу. Он  был
человеком, внушающим полное доверие.
     Ровно  в десять минут  пятого Мария сходила за мисс Гелиотроп и привела
ее вниз, одетую в  лиловое бомбазиновое платье,  в одном из  лучших чепчиков
Эстеллы на голове и в кружевной косынке.
     "Ну вот, мисс Гелиотроп",-- сказала она, открывая дверь в гостиную, где
в центре комнаты стоял, склонившись со шляпой в  руке Робин,-- "это Робин. Я
с ним знакома почти всю мою  жизнь, и  я собираюсь за него замуж, потому что
мы не можем  не быть вместе. Я его очень люблю, и вас я очень люблю, так что
вы должны любить друг друга".
     "Боже мой!" -- сказала мисс Гелиотроп, в крайнем изумлении рассматривая
Робина  поверх  очков.--  "Боже  мой!  Что за необычный,  такой  розовощекий
мальчик".
     "Разве не таким я описывала вам его в Лондоне?" -- спросила Мария.
     "Да, он такой",-- отозвалась мисс Гелиотроп.-- "Только больше".
     "Мадам, я с тех  пор  вырос",--  сказал  Робин  и  снова очень  вежливо
поклонился, шляпа с  павлиньим пером, метущим пол, в правой руке, левая рука
прижата к  сердцу  в галантной  манере, модной  в  те  времена,  когда  мисс
Гелиотроп была молода. Тут стало очевидно, что оправившись от первого шока и
изумления, сердце мисс Гелиотроп потеплеет.
     "Боже мой!" -- снова произнесла она, но уже более сердечно.
     Робин  подошел к  ней  и  поцеловал  ей  руку: "Ваш  слуга,  мадам,  до
скончания моих дней".
     Тут сердце мисс Гелиотроп  растаяло окончательно,  и она  наклонилась и
поцеловала  его.  "Хороший мальчик",--  сказала она.--  "Тот  ли ты мальчик,
которого Мария  придумала в  Лондоне, или  нет,  я сказать  не  могу,  но ты
хороший  мальчик,  и если ты нравишься Марии, у тебя не будет более  верного
друга, чем Джейн Гелиотроп".
     Прозвучали чьи-то шаги и вошел Старый Пастор с веточкой розовой герани,
воткнутой в петлицу сутаны.
     "О,   сэр",--  воскликнула  Мария.--  "Не  будете  ли  вы  так  любезны
прогуляться с  мисс Гелиотроп  в  саду за кухней?  Там приятно  и  тепло  на
солнышке,  и деревья  цветут  так  красиво.  Там  такая  уютная скамейка под
тутовником.  Не  посидели  бы  вы  там  и не  почитали бы немного вслух мисс
Гелиотроп? Она любит, когда ей читают вслух, особенно поэзию. Ей  понравится
книга английской поэзии,  которую  вы одолжили  мне, и французская  тоже".--
Мария  вынула из кармана обе книжечки  и подала  их ему.-- "Чай  в  пять",--
закончила она.
     Старый  Пастор   заморгал  глазами,  взял  книжечки,  поклонился   мисс
Гелиотроп и  предложил ей руку. "Достоин ли я этой чести, мадам?" -- сказал,
он и повернулся  к Марии: "Ваше королевское высочество, до сего дня ни одной
из  самых  искусных  ловушек,  расставленных  женщинами,  не  удавалось меня
поймать. Но в  вашу я добровольно иду сам. Ибо в  ней колдовство и храбрость
луны, которая так мала, а сражается со всей великой тьмой, и мужчина, что не
сочтет себя ее добровольным рабом, рожден глупцом".
     Отдав  таким  образом дань восхищения Марии, Старый  Пастор повел  мисс
Гелиотроп из комнаты, и Мария  с Робином  остались одни.  "Робин",-- сказала
она,-- "я  хочу,  чтобы ты  пошел в комнату к сэру  Бенджамину и  привел его
вниз. Будь здесь у окна гостиной, гляди на розарий и занимай его беседой".
     "Как долго?" -- спросил Робин.-- "И о чем?"
     "Пока я не вернусь. Я ненадолго. Поговори об овцах. Сэр Бенджамин может
часами стоять в одной позе и говорить об овцах".
     Затем она вылезла в окно  гостиной и побежала в  самый дальний потайной
уголок  розария. Эстелла ее  не  обманула. Она была там в  сером  с  розовым
узором  платье,  весеннее  солнышко освещало ее непокрытую маленькую  гордую
головку.  Она  стояла  очень  прямо,  и  несмотря  на  свой  крошечный рост,
держалась по-королевски, и побеги роз окружали ее свежей зеленью.
     "Малютка  Мама",-- обвивая ее  руками,  закричала  Мария,-- "Человек из
Темного Леса придет сегодня на чай".
     Эстелла вскрикнула от радости и крепко сжала Марию в объятиях. "Что  же
ты сделала, Мария? Ты чудесная храбрая маленькая Лунная  Дева! Как это  тебе
удалось?"
     "Рассказывать все придется долгие часы.  Поэтому займемся этим попозже.
А теперь, Эстелла, я хочу, чтобы ты взглянула  в окно гостиной  на то, как я
украсила ее цветами".
     "Ты заставила меня  проделать  весь  этот  путь только для  того, чтобы
взглянуть на цветы?"  -- спросила  Эстелла. Но  она  не сердилась, а  просто
улыбалась.
     "То,  что ты увидишь в  окно гостиной,  стоит прогулки",--  заверила ее
Мария,-- "А теперь, пожалуйста, закрой глаза".
     Эстелла закрыла  глаза, и поскольку, как и  сэр  Бенджамин,  она.  была
личностью,  полностью  заслуживающей доверия,  она  не  подглядывала  сквозь
ресницы,  пока Мария вела ее к  дому. Они обе  смотрелись так красиво, когда
шли рука  об руку через  розарий в цветочных платьях, солнечный свет золотил
их  легкие  волосы,  а  облако  маленьких  птичек  сопровождало  их трепетом
разноцветных крылышек  и  каскадом  песен,  взмывающих  вверх в синее  небо.
Мужчина и мальчик, стоящие у окна гостиной, перестали разговаривать об овцах
и в восторге затаили дыхание.
     "Пора!" -- сказала Мария, и Эстелла открыла глаза.
     Она  увидела  обилие  ярко-розовой  герани --  гордости  Корнуолла. Они
наполняли окно и всю гостиную, как в тот  вечер много  лет тому назад, перед
тем  как ее