ему страшно хотелось побыстрей залезть в воду, потому что парень бросил на траву велосипед и с космической скоростью раздевался. Когда он выбрался из кустов в красных с белой полоской плавках, я чуть не ахнул. Это был Колька Горох. Может, с ним прикатили и Генка с Семкой, мелькнула у меня мысль. А может, мне это снится? Нет, к сожалению, все происходило наяву. - Колька! - закричал я. - Здорово! - Валерка! - возликовал Горох. Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть рты. Улыбки не позволяли это сделать. - Так ты здесь в лагере? - радостно спросил Горох. - Почему же мы ни разу не встретились? - Не понимаю, - я удивился не меньше Кольки. - А ты где обитаешь? - Я у бабки в деревне. Помнишь Зеленое? Километров семь отсюда. Приезжай к нам. У нас ерши клюют - по сто штук в час. А я здесь по дороге в магазин, за сахаром на варенье, - словоохотливо рассказывал Колька. Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я - тоже. - Ты сейчас что, в речку полезешь? - робко спросил я. - Конечно, - сказал Горох. - Давай вместе. - Коробухин, тебе нельзя, - приказала за моей спиной Капитолина Петровна. Я скосил на нее глаза и глухо промямлил: - Мне нельзя. - Понятно, - ухмыльнулся Горох. Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать номера. Колька то плыл кролем, врезаясь руками в воду с невероятной скоростью, то переворачивался на спину и, раскинув руки, отдавался на волю волн. Потом резко сбрасывал с себя оцепенение и переходил на баттерфляй. Колькино мускулистое, загорелое тело мелькало перед нашими глазами и дразнило, и манило, и злило, и бесило. А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на берег и вытащил из сумки ласты и маску. Напялил это все на себя и снова полез в речку. Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как подводная лодка с перископом. Это совершенно вывело из терпения ребят. Они дружно заныли. Я не выдержал, встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал велосипед Гороха и его одежда. Вскоре там появился и Колька. На его мокром лице сияла довольная улыбка. Я взглянул на маску и ласты, которые Колька бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке: - Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас. Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит. Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал: - А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие? Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на одно слово не отвечал двумя. - Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха. И сам себя выдал. - Это Коробухин! - радостно закричал Юрка. - А почему ему можно, а нам нельзя? - спросил у Капитолины Петровны Толька. - Коробухин себе слишком много позволяет, - в другое ухо Капитолины Петровны прошипел Ленька Александров. Поняв, что обнаружен, я быстро влез в речку и поплыл под водой, выставив напоказ кончик трубки. Вот говорят, если ты плывешь под водой, а на тебя с берега кричат что есть силы, то ты ничего не услышишь. Закон физики. Не верьте, ребята, тем, кто так говорит. Мне прямо в уши лезли крики Капитолины Петровны: "Коробухин! Вылазь немедленно! Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А может, еще на берегу я хорошо запомнил слова Капитолины Петровны, и они продолжали звучать в моих ушах и под водой?). Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато. На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль. Но я опередил ее на долю секунды: - Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно холодная. Капитолина Петровна опешила. - Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем термометре, - тараторил я, воодушевляясь, - а то мы все простудимся, охрипнем и околеем. Капитолина Петровна таращила удивленные очки. - Ребята, - обратился я к мальчишкам и девчонкам, - поглядите внимательно на мою кожу. Ребята поглядели внимательно. - Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще не жарят, а тем более с яблоками. Ребята молчали. - Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день, - итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду. Я стал усердно изображать, как меня трясет озноб. Ну, точно как мальчишка яблоню в чужом саду. - Тебе надо, Коробухин, лечь в изолятор, - посоветовала Капитолина Петровна. - Больше мне некуда лечь, только в изолятор, - с готовностью согласился я. Поддерживаемый с обеих сторон и укутанный в сто одежек, я заковылял к лагерю. В продолжение моей речи Горох удивленно хлопал глазами. Неужели я, закаленный парень, наверное, думал он, и смог простудиться в такую жару? Когда меня повели, я подмигнул Кольке: не трусь, все в порядке. Горох расцвел. Он все понял. - Валерка! - крикнул Колька. - Как поправишься, приезжай ко мне. Тут недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще немного прямо, а тогда уже направо - и будет Зеленое. - Приеду! - крикнул я Кольке. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ От выслушивания нотации Капитолины Петровны я отвертелся, а от изолятора - нет. Но мне кажется, лучше валяться здоровым на больничной койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль. Я вытянулся на кровати и стал думать. Что еще делать больному, как не думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А больному ничего не остается, как размышлять обо всем на свете. Тяжелое это занятие. Поэтому никто и не любит болеть. Я тоже думал обо всем, но одна мысль особенно настойчиво появлялась в моей голове, на какое-то мгновение исчезала, а потом вновь возвращалась. И все из-за термометра, который сунула мне под мышку врачиха в изоляторе. Конечно, никакой температуры у меня не было и в помине, поэтому я сразу вынул градусник и стал его внимательно изучать. Вот что меня удивило. Стоило подержать в руке кончик термометра или постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх. Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр: все время показывал одни и те же ужасно надоевшие 17 градусов? Было от чего поломать голову. Я вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику, когда в изолятор вошла врачиха. - Какая температура? - спросила она. Я молча протянул ей градусник. - 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. - Придется полежать. Она заставила меня принять лекарства и опять удалилась в свой кабинет, который был рядом с изолятором. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел шкаф со всякими врачебными штучками. И среди них - целую коллекцию термометров - и для подмышек, и для воды. Разглядывая их, я продолжал безуспешно ломать голову. Вот говорят: утро вечера мудренее. А у меня получилось наоборот. За целый день не появилось ни одной путной идеи. А только стало темнеть, я понял, в чем дело и как мне надо поступить. Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи. - Валерка! - послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно. Я приподнялся на кровати. За окном в полном боевом составе находилась веселая дюжина. Но только почему-то она была совсем грустная. Ах да, я же болею, и ребята переживают. Я растрогался. - Ты придуриваешься или серьезно заболел? - осведомился Юрка. - Ни первое, ни второе, а третье, - как всегда, афоризмом ответил я. Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину. - Завтра я выздоровею и приду к вам, - пообещал я. - А еще - завтра мы все будем купаться в речке. - Ну-у? - удивились ребята. Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы завтра будем купаться в речке. - Будь здоров! - сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе. Горн пропел, что пора спать и сны приятные видеть. Мимо окна, переговариваясь и смеясь, прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко сну. И наконец я захрапел. Проснулся неожиданно. Была темная ночь. Который теперь час? Неважно который, надо действовать. Я встал, пошарил под кроватью - кед не было. Поискал под стулом - тоже нету. Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно - я больной, хуже не будет. Я осторожно пробрался в кабинет врачихи и открыл стеклянные дверцы шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату. Потом вылез из окна и потрусил к домику Капитолины Петровны. На мое счастье, окно было распахнуто. Я подтянулся на руках и заглянул в комнату. Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе. Я дотянулся до нее и взял, а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском шкафу. К изолятору я просто летел. И тут на свою беду повстречал еще одного полуночника. Это был Ленька Александров. Удирать было поздно, и от растерянности я стал делать зарядку. Наклоны влево и вправо. - Чего ты по ночам бродишь? - Ленька подозрительно поглядел на меня, облаченного в одни, плавки. - А мне врачиха прописала ночные процедуры для закаливания организма, - не прерывая зарядки, объяснил я. Ленька ничего не сказал и пошел дальше. А я понесся что было сил к изолятору. Как только мой нос прикоснулся к подушке, я заснул без задних ног. Утром врачиха со мной распрощалась, сказав, что у меня нет никакой простуды. Веселая дюжина встретила меня с восторгом. Снова, как и ежедневно перед обедом, Капитолина Петровна повела нас на речку. Снова мы уселись на берегу и жадными глазами смотрели на воду. Капитолина Петровна сбежала по обрыву к реке и опустила в воду термометр. Я почувствовал, что меня начинает бить взаправдашний озноб. - К сожалению, только 17 градусов, надо ждать, - вздохнула Капитолина Петровна и запела: "Распрягайте, хлопцы, коней..." - Можно, я посмотрю? - я протиснулся к термометру. Так я и знал - красный столбик поднялся к 21 градусу. - Глядите, - крикнул я, - 21 градус! Капитолина Петровна, ребята, глядите - 21 градус. Можно купаться! - Погоди, - остановила меня Капитолина Петровна. - Откуда 21 градус? - Точно, 21, - зашумела веселая дюжина, которая сумела поближе подобраться к термометру. - Не может быть, - прошептала Капитолина Петровна. - Сейчас я перемеряю, тут, вероятно, ошибка. - Ребята, я никому не позволила раздеваться, - крикнула Капитолина Петровна, увидев, как мы радостно сбрасываем брюки и рубахи. Она долго полоскала термометр в воде, не решаясь на него взглянуть. Когда все же взглянула, красный столбик продвинулся вверх еще на полградуса. - Ничего не понимаю, - растерянно шептала Капитолина Петровна, а по обрыву с шумом слетали ребята из нашего лагеря. Впереди всех неслась веселая дюжина. Огибая старшую вожатую, мы с ходу врезались в воду. В реке мы плавали наперегонки, ныряли, шумели, плескались. А по берегу ходила ошеломленная Капитолина Петровна, пытаясь разгадать, что же все-таки произошло. К ней на помощь пришел Ленька Александров. Он зашептал что-то на ухо старшей вожатой, показывая на меня и на термометр, который до сих пор сжимала в руке Капитолина Петровна. Вы уже, наверное, догадались, что в ту ночь в изоляторе мне удалось обменять испорченный термометр на новый. Капитолине Петровне, наверное, тоже все стало ясно. Тем более, что ей помог Ленька. Капитолина Петровна погрозила пальцем в мою сторону, и мне ничего не оставалось, как, набрав побольше воздуха, скрыться под водой. Меня и веселую дюжину ждал серьезный разговор со множеством восклицательных знаков. Но ничего страшного не произошло, потому что началась война. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ НАЧИНАЕТСЯ ВОЙНА "САПОЖНИКОВ БЕЗ САПОГ" С "ТОЛСТЫМИ СОСИСКАМИ" Утром на линейке Капитолина Петровна громко объявила: - После завтрака начинается военная игра. В ней участвуют два лагеря - наш и соседний, "Ракета". С условиями игры вас познакомят вожатые. Ребята дружно закричали "ура!" и зашагали в столовую. В нас уже вселился воинственный дух. Нам хотелось скорее нападать на врагов и, конечно, побеждать их. И еще мы жаждали, чтобы враги удирали без оглядки. Ребята ждали только приказа. Аскольд, как назло, куда-то запропастился. Наконец вожатый пришел и объявил без тени улыбки: - Ребята, нам дали важное задание - охранять задние ворота лагеря. Сами понимаете, противник будет нападать на нас с тыла. Игра нас ждала вот какая. Мы должны были похитить у соседей их флаг, а они - наш. Наши соседи, конечно, охраняют свое знамя - будь здоров. Но мы тоже себе на уме. У нас вокруг флага крепкий оборонительный заслон. На подступах к линейке, в кустах вдоль забора и у ворот, притаились засады. Мы залегли под забором, прижавшись к земле и затаив дыхание. Мы ждали, что вот сейчас, сию минуту, появится на заборе темная фигура неприятеля. Он оглядит окрестности и, не заметив никого, махнет своим: "Давай". И когда они все, голубчики, окажутся на нашей территории, начнется бой. Я поглядел на ребят. У всех горели глаза и чесались руки. Но мне почему-то пришла в голову и такая мысль. Вот жили в соседнем лагере ребята. Ребята как ребята. Мы их даже ни разу не видели. А теперь они наши противники и мы с ними воюем. Но долго размышлять мне не пришлось, потому что из соседнего лагеря раздался крик: - Эй вы, сапожники! Ребята вопросительно глянули на меня. Все-таки я председатель, и в военное время (а сейчас идет война, это всем ясно) мой чин приравнивается к рангу командира. Я, пошевелив мозгами, приказал: - На провокации неприятеля не поддаваться! Сквозь щели я видел, что на заборе противника удобно устроилась орава ребят. - Они, наверное, все передохли! - кричал один. - Да они просто трусы! - вопил другой. Эти слова взорвали наших ребят. Толька не выдержал и вскарабкался на забор. Его появление противник встретил хохотом и градом насмешек. - Смотрите, один, оказывается, дышит! - Бедненький сапожник без сапог, как твое здоровье? Багровый от бешенства, Толька едва раскрыл рот, как у противника невидимый оркестр разразился шумным тушем. И, конечно, в таком гаме никто не услыхал его яркой речи. Но Толька не отчаивался. Он решил повторить свою попытку. На этот раз задудели сразу три трубы. Толька повернулся к нам и прохрипел: - На помощь! Ребята с криком вскарабкались на забор. И началось! Представьте пыльную проселочную дорогу. По обеим ее сторонам высокие, окрашенные в белое, заборы. А на заборах висят, сидят, вопят и дудят мальчишки и девчонки. Да, и девчонки. А что там девчонки! Подхваченный необъяснимым порывом, я в одно мгновение взлетел на забор и, оглядевшись, выбрал себе в лагере противника мишень. Это был длинноносый парень с горном. Он устрашающе дудел. Я подождал, пока парень остановится и глотнет воздуха, и тогда громко и четко крикнул прямо ему в лицо: - Толстая сосиска! Длинноносый поперхнулся. Я повнимательней пригляделся к нему, и мне стало не по себе. Это был Генка. Генка Правильный, мой друг и приятель. Значит, Генка - толстая сосиска? Кошмар и только! Генка тоже меня узнал и посмотрел со смущением. Не сговариваясь, мы спрыгнули на землю. - Толстые сосиски! - скандировал наш забор в радостном упоении. - Сапожники без сапог! - вопил забор противника. Почему сосиски и почему сапожники? Потому что их мамы и папы работали на мясокомбинате, а наши - на обувной фабрике и камвольном комбинате. И вдруг в одно мгновение наш забор замолк, как будто в горле ребят произошло короткое замыкание. Что стряслось? Я снова взобрался на забор и увидел в руках неприятеля наш флаг. Мы обернулись и ахнули: голая и печальная мачта уныло торчала посреди нашего лагеря. Флага не было. - Сапожники! - ликуя и трубя, вопили противники, и над их головами реял наш флаг. Молча мы слезли с забора и побрели к линейке. Там уже металась Капитолина Петровна. Разбитое войско угрюмо глядело, как его полководец меряет в отчаянии шаги по площадке. - Позор! - шептала Капитолина Петровна. - Какой позор! Оказывается, увлеченные перепалкой с "сосисками", к забору бросились все - и те, кто охранял флаг у мачты, и те, кто сидел в засаде у противоположной стороны забора. Этим коварно воспользовался враг. Он беспрепятственно добрался до мачты и похитил флаг. Заметили "сосисок", когда они перелезали через забор, унося с собой победу. Уныние и горечь поражения были написаны на лицах ребят, столпившихся у мачты, на которой так недавно реял наш флаг. - Еще не все потеряно, - сверкнув очками, сказала Капитолина Петровна. - Итоги игры будут подведены завтра утром. За это время мы должны, понимаете, мы обязаны похитить флаг неприятеля... Воина продолжалась не на шутку. Были забыты обед и полдник. На линейку никто не строился. Я уже не говорю о мертвом часе. О нем не вспоминали. Само название этого часа - мертвый - казалось ребятам полным намеков и оскорблений. Штурмовые группы одна за другой пытались проникнуть в лагерь противника, но безуспешно. Неприятель перекрыл все ходы и выходы. Да, завтра грянет час несмываемого позора пионерлагеря "Лесная сказка", может быть, лучшего из лагерей на сто километров вокруг. Вернулась ни с чем последняя штурмовая группа, на которую возлагали большие надежды. Группу вел сам Ленька Александров. Ребята пошли на хитрость: переоделись и загримировались под взрослых. Ленька нацепил себе бороду. Галка Новожилова облачилась в цветастое платье и взяла большую корзину с клубникой. Но подвела их одна мелочь. Ребята отправились на операцию в кедах. И противник разгадал тайный замысел. К флагу их даже не подпустили. Пришлось уносить ноги, оставляя на территории "сосисок" маскарадные одежды. Выслушав доклад Леньки Александрова, Капитолина Петровна грустно промолвила: - Все пропало. Представляю, как ликует Борька. Это мой однокурсник, он старшим вожатым в "Ракете". Капитолина Петровна медленно побрела к пионерской комнате. Мне стало жаль нашу старшую вожатую. Я подумал, что нам, веселой дюжине, ничего не стоит похитить флаг неприятеля. Надо только захотеть. Раньше мне совсем не улыбалось лазить к соседям за флагом, особенно после того, как я узнал, что среди "сосисок" мой друг и приятель Генка. Но теперь, когда потерпел неудачу сам Ленька Александров, мне захотелось попробовать. Я стал обдумывать операцию. Кого взять с собой? Конечно, Марика. Другого такого ловкого, быстрого и смелого парня во всем лагере не сыщешь. А кого третьим? Юрка и Васька - хорошие ребята, но от них придется отказаться. Неповоротливые и любят порассуждать, когда надо действовать. Ничего не попишешь, но без Тольки мне не обойтись. Как бы я к нему ни относился, но всегда признавал силу его кулаков. А в предстоящей операции - это самое главное. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ МЫ УСТРАИВАЕМ ДЕРЗКУЮ НОЧНУЮ ВЫЛАЗКУ - "Сосиски" и не думают, что мы потревожим их сон, - свистящим шепотом проговорил Толька, когда мы, натянув тренировочные костюмы, выбрались из домика. - А мы им покажем, где раки зимуют! - радостно, но вполголоса воскликнул Марик, гордый, что его взяли на такое важное дело. Я промолчал. Не люблю трепаться раньше времени. Не такие уж они дураки, чтобы не догадаться, что сегодня ночью мы совершим последнюю отчаянную попытку победить. Мы перемахнули через смутно белевший в темноте забор противника. Сперва мы осторожно ползли друг за другом. Но ближе к флагу это стало опасным. Яркие лампочки, казалось, висели на каждой сосне. Тогда мы перешли на новую тактику. Быстрый и бесшумный рывок от сосны к сосне. Два-три прыжка, и ты замираешь, прижимаясь всем телом к шершавому стволу. Подождешь, пока перестанет громко стучать сердце, услышишь, что тихо вокруг, и - новый прыжок к следующей сосне. На площадке, где проходят линейки и возвышается мачта с флагом, было светло как днем. "Сосиски" развесили гирлянды разноцветных лампочек. Ясно! Праздничная иллюминация в честь победы! Но все-таки у самого флага караул из четырех "сосисок". Наш план таков. Его придумал я. Первым идет в атаку Марик. Он подползет как можно незаметнее к самому флагу, а потом выдаст себя неосторожным движением. Когда на него нападут, Марик должен увернуться и удирать, куда хочет, главное, чем подальше от флага. Его вряд ли догонят, потому что Марик - чемпион лагеря по бегу. Но если поймают, не беда - у нас такая война, что пленных оставляют в живых. А главное, Марик успеет выполнить свою боевую задачу - отвлечь внимание противника. Мы надеялись, что за Мариком погонятся, по крайней мере, двое часовых. А с двумя другими мы справимся. Толька должен отрезать флаг и передать его мне. Моя боевая задача - удирать к своим. Толька будет прикрывать мой отход. Мы осмотрелись - тихо и никого вокруг, если не считать четырех стражей у флага. Не сомневаюсь, где-то сидят в засаде и другие "сосиски". Но пока они опомнятся, мы похитим флаг. Я подтолкнул Марика: "Давай". Марик был весел и спокоен, а мы с Толькой немного волновались... - Руки вверх! Сдавайтесь! В одну секунду нас окружило с десяток "сосисок". Они словно из-под земли выскочили. Мы попробовали вырваться из окружения и пробиться к своим, но силы были слишком неравны. - Думали обхитрить нас, - кричали "сосиски", - а мы за вами следили от самого забора. Нас не проведешь. Дали вам возможность подойти поближе и посмотреть на наш флаг. Что ж, любуйтесь... Презрительно отвернувшись от врагов, мы глядели на флаг, который нам не удалось похитить, и не отвечали на оскорбления "сосисок". - Что с ними будем делать? - спросил кто-то. - Давайте привяжем их к соснам, пускай до утра связанными постоят, - предложила "сосиска" в куртке с блестящими молниями. - Будут знать, как нападать на нас. Я уже веревки принес... - Да ты что, с ума сошел - привязывать?! - раздался в тишине пронзительный возглас. Это кричал Генка Правильный, мой друг. Он налетел на "сосиску" в куртке и в одно мгновение "обезверевил" ее, то есть лишил ее главного оружия - веревок. - Гена прав, - решил парень в берете. - Привязывать не будем. - Тогда давайте их отпустим, пусть идут к себе в лагерь, - громко сказал Генка, обрадованный поддержкой. - Нельзя, - объявила долговязая "сосиска" в очках. - До утра они должны остаться у нас в плену. Так будет надежней. - Вас послала Капитолина Петровна? - обратился к нам парень в берете. Я ничего не ответил, но сразу догадался, что это тот самый Борька, однокурсник Капитолины Петровны, старший вожатый в "Ракете". - Неужели она не понимает, что мы выиграли, - возмущался Борька. - Раз ваш флаг в наших руках, значит, вашей армии больше не существует, и вы - побежденные... Почему же она нарушает правила? - На войне нет правил, - спокойно ответил я. Борька внимательно поглядел на меня и приказал: - Отведите их в столовую... - Благодарим, - прервал я его, - но мы только что поужинали. - Отведите их в столовую, - повторил свой приказ Борька, - и уложите там на раскладушках. Конвоируемые "сосисками", мы зашагали к столовой. Рядом со мной брел Генка. Он, видно, очень тяжело переживал все происходящее. Чтобы подбодрить, я прошептал: - Ты уже готовишься к велопробегу по Млечному Пути до Малой Медведицы? Генка грустно улыбнулся. Долговязая "сосиска" отворила двери столовой. - Давайте все же привяжем их, - снова вынырнула откуда-то "сосиска" в куртке с блестящими молниями, - а то удерут... - Не удерут, - промолвила долговязая "сосиска" в очках. Наши противники молча направились к выходу. Последним шел Генка. У выхода он обернулся и виновато развел руками: - Спокойной ночи, ребята. Дверь захлопнулась. Два раза повернули в замке ключ. Мы подождали, пока затихнут шаги на крыльце и возле столовой. И еще просто подождали, на всякий случай. - Ребята, - тихо сказал я, - лежите спокойно, а я пойду в разведку. "Сосиски" и не догадывались, какую роковую ошибку они совершили, уложив нас в столовой. Дело в том, что я за свои прегрешения часто попадал на кухню и знал там все ходы и выходы. А столовые во всех лагерях похожи друг на друга. Я направился на кухню. В темноте грозно блестели котлы. Можно, конечно, устроить подкоп, но жалко времени. Тут должна быть маленькая дверца, ведущая во двор. Ага, вот она! Но какой здоровенный замок! Я ощупал пробой. Он, кажется, не крепко держится. Я сильно дернул, и пробой немного поддался. Я отправился за ребятами. Толька быстро оценил обстановку. Он схватился обеими руками за пробой, одной ногой уперся в стенку и... дернул изо всех сил. Хорошо, что мы успели подхватить Тольку, а то бы он грохнулся на пол с замком и пробоем в руках. Путь был открыт. Крадучись, мы обогнули столовую и доползли до мачты. Флаг охранял один часовой. Он клевал носом и похрапывал. Толька зажал ему рот, я срезал флаг и передал его Марику. Марик спрятал флаг под рубашку. Часовому Толька приказал молчать, пригрозив кулаком, и мы припустили со всех ног к спасительному забору. Пронзительный крик часового, который оповещал "сосисок" о беде, придал нам новые силы. Только когда перелезли через свой забор и очутились в своем лагере, мы поняли, что все же сумели взять реванш за поражение. И тут мы нос к носу столкнулись с Капитолиной Петровной и Аскольдом. - Где вы бродите по ночам? - строго спросила старшая вожатая. И, не дав нам оправдаться, решительно сказала: - Объявляю всем по выговору за то, что ушли из лагеря в ночное, неположенное время. Проглотив безо всякого удовольствия выговор, я сказал Марику: - Покажи флаг. - Какой флаг? - встрепенулась старшая вожатая. - Пионерлагеря "Ракета", - невозмутимо объяснил Марик, подавая Капитолине Петровне флаг. Старшая вожатая восторженно оглядела флаг, а потом расцеловала каждого из нас. - Спасибо, ребята! - Служим пионерлагерю "Лесная сказка"! - бодро грохнули мы и уставились на Аскольда, ожидая от него поздравлений. Но вожатый и не думал нас обнимать. Он хотел по-другому нас поздравить, но стеснялся, наверное, Капитолины Петровны. Мы отправились спать. Веселая дюжина превратилась в геройскую дюжину. Ведь благодаря нашей дерзкой ночной вылазке игра с "сосисками" была сведена к ничьей. Ребята ходили, задрав носы к небесам. А мне почему-то все время вспоминался Генка, который смотрел на меня виноватыми глазами, и я слышал его отчаянный крик: "Да ты что, с ума сошел - привязывать?!" Бывает же - прицепится что-то и мешает полностью насладиться победой. Четвертая серия моих снов - Гена, - спрашиваю я, - а почему ты мне снишься на велосипеде, ведь ты сейчас обитаешь в лагере? - Не знаю, - отвечает Генка, - мне тоже снится, что ты едешь на велосипеде. И вы все, ребята, снитесь на велосипедах. Мы сидим на обочине шоссе и беседуем. Поблескивая на солнце спицами, велосипеды лежат в кювете. - Вообще, чепуха получается, - рассуждаю я. - Вместо того, чтобы мчаться наперегонки с ветром, я похищаю флаг из лагеря, в котором живет мой друг. - Загадка природы, - объясняет Горох. - Никакой загадки нет, - горячится Семка. - Просто все очень непонятно. - И когда уже эти сны прекратятся? - говорю я. - Скоро, - твердо обещает Семка. - Поехали, ребята. Я долго смотрю вслед моим друзьям, пока они не исчезают за поворотом. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ РАСПАХИВАЮТСЯ НАСТЕЖЬ ДВЕРИ Когда Аскольд шумно распахнул двери нашего домика, мы сразу поняли, что он пришел прощаться. Мы догадались об этом потому, что у Аскольда был счастливый вид, как будто завтра у него начиналась новая прекрасная жизнь. А ведь он всего лишь покидал нас. - Бывайте здоровы, живите богато, - Аскольд торопливо жал нам руки своей сильной, мужской, боксерской лапой. Мы говорили "до свидания" и ни о чем не спрашивали вожатого. Один Юрка Трофименко не удержался и выпалил: - А вы куда, Аскольд Васильевич? Вожатый поморщился и нехотя пробормотал: - Да никуда. Я остаюсь в лагере. Но буду физруком, а вожатым у вас больше не буду. Тяжело - сразу две должности. А потом скоро первенство города по боксу. Мне готовиться надо. - Понятно, - протянул Юрка. Аскольд покосился на него, как будто хотел спросить, а что же тебе, парень, понятно, но ничего не сказал, а, отступив два шага к двери, помахал нам рукой. Мы высыпали вслед за бывшим вожатым во двор и глазели, как размашисто он шел, как ловко перемахнул через бум, преградивший ему дорогу. Я подумал, что обязательно приду посмотреть первенство города и, конечно, буду болеть за Аскольда. И тут мне почему-то показалось, что наш бывший вожатый проиграет первенство. Ничего не поделаешь, но я уже не верил, что Аскольд - лучший боксер в нашем городе. - Красота, - воскликнул Толька, - живем без вожатого. Ребята ликовали. Мы полдня провели на речке и вволю там накупались, а когда вернулись, никто не обругал за самовольство. Даже Капитолина Петровна. Я, конечно, понимал, что мы заслуживаем всяческого почета и уважения за похищение флага. Но всему есть предел. И поведение Капитолины Петровны меня удивляло и настораживало. Она только улыбалась нам издалека и ничего не говорила. После полдника, когда мы собрались в домике, чтобы обсудить программу вечернего времяпрепровождения, дверь отворилась и на пороге появился сияющий мальчишка с чемоданчиком в руках. Его физиономия, старательно обрызганная веснушками, словно тетрадь двоечника кляксами, излучала радость. - Здравствуйте, ребята, - воскликнул мальчишка с веснушками, - я из первого отряда к вам. Буду теперь в вашем отряде. Он произнес это таким тоном, будто на веки вечные осчастливил нас своим приходом. - Какая кровать свободна? - добродушно поинтересовался мальчишка. Я машинально показал на свободную кровать. - Но мы в отряд не записываем. Это Капитолина Петровна делает... Мальчишка, улыбаясь, промолвил: - А Капитолина Петровна сказала, если вы не против, то и она не возражает... Не скрывая удивления, мы наблюдали за мальчишкой. Он засунул чемоданчик под кровать, а потом уселся на ней и попрыгал, испытывая, крепка ли панцирная сетка. - Эй, ты, - обратился к мальчишке Васька Блохин, - а чего ты к нам захотел? - Как чего? - искренне удивился тот. - Вы - лучший отряд в лагере. А я хочу быть в лучшем отряде. Вот оно что! Мы гордо поглядели друг на дружку. - Ладно уж, оставайся, - снисходительно разрешил Толька. - Спасибо, - поблагодарил мальчишка. Вскоре появился еще один новосел. Тоже с чемоданчиком. "Если вы не против, то Капитолина Петровна не возражает..." Он устроился на другой свободной койке. Потом третий, четвертый... - Нет, ребята, если так пойдет, - вмешался Толька, - наберем мы в лучший отряд всякой шантрапы. - Что ты предлагаешь? - спросил я. - А вот что. Мой батя работает начальником отдела кадров. Так у них на работу не попадешь, пока не заполнишь анкету и автобиографию не расскажешь. - Ага, - понял Юрка. - Будем спрашивать у всех автобиографию. И тут двери нашего домика снова распахнулись, и на пороге замерла Галка Новожилова. Но не потому, что струсила. Такая никогда не струсит. Она остановилась, чтобы получше разглядеть наш домик и нас. - Здравствуйте, примите в свой отряд, - потребовала Галка. Я широко открыл глаза. Кто к нам просится в отряд? Сама Галка Новожилова. - У нас в отряде настоящие мужчины, а не всякие там бантики-фантики, - громко сказал Толька. - А кто такой настоящий мужчина? - пошла в атаку Галка. - Настоящий мужчина - это такой человек, который никого не боится, - четко и ясно объяснил Толька. - Я никого не боюсь, - не осталась в долгу Галка. - И вожатых? - И вожатых! - И мамы с папой? - И мамы с папой! - Ну, хватит вам пререкаться, - остановил спорящих Юрка. - Ты садись, Галя, и расскажи свою автобиографию. Юрка взял в руку карандаш и приготовился записывать каждое Галкино слово. - Я, Галина Ивановна Новожилова, - начала Галка, - родилась в... ну, в общем, чуть больше десяти лет назад. В семье милиционеров. - О-о! - замычали ребята. А я еле сдерживал улыбку, потому что прекрасно знал, что у Галки папа - электромонтер, а мама - воспитательница в детском саду. - Ми-ми-милиционеров? - заикаясь от волнения, переспросил Марик. - Да, - как ни в чем не бывало кивнула Галка. - У тебя папа - милиционер? - задал Толька наводящий вопрос. - И папа, и мама, - не моргнув глазом, ответила Галка. И, поглядев на меня, спросила: - Я могу продолжать свою автобиографию? - Пожалуйста, - сказал я. У ребят мгновенно пропала охота острить. - Когда мне исполнилось семь лет, я пошла в первый класс, - рассказывала Галка. - А в этом году окончила шестой. Вот и все. - Маловато, - скривился Толька. - А чем ты себя проявила в школе? - Проявила? - Галка задумалась и тут же совершила ошибку: - Я окончила шестой класс на одни пятерки. - А-а, - обрадованно завопил Толька, как будто ему попалась на крючок рыбина, о которой он давно мечтал. - Ты нам не подходишь. Здесь, - он гордо обвел рукой нас, - нет ни одного отличника. Галка осознала свою ошибку и начала выкручиваться. - У меня пятерки по предметам, а по поведению мне еле троечку натянули... Ребята заинтересовались. - Однажды перед географией я залезла в шкаф и рычала весь урок, как лев. А мы в это время проходили Африку, и учительница Марья Ивановна думала, что так и надо. Это раз, - Галка загнула палец. Ребята одобрительно засмеялись. - А потом ко мне домой явился пионерский патруль, - продолжала Галка, - чтобы перевоспитывать меня. Тогда я науськала на патруль нашу овчарку Розу. Ребята летели по лестнице кубарем, на ходу теряя галоши. Дюжина захохотала, а я чуть не поперхнулся. Потому что это я напугал пионерский патруль. Правда, не овчаркой, как сочинила Галка, а обыкновенной комнатной собачонкой Розой. И вела патруль, чтобы перевоспитывать меня, сама Галка. Сидит сейчас и, хитро на меня глядя, улыбается. Ладно, присваивайте себе мои подвиги, мне не жалко. Я по пять таких подвигов могу совершить за день. - По-моему, - сказал я, - у человека замечательная автобиография. - Прекрасная, - зашумели ребята. - Мы тебя принимаем в наш отряд, - торжественно произнес я. - Гордись оказанным доверием, - добавил Толька. - Спасибо, мальчики, - расчувствовалась Галка. - Погоди. - Юрка оторвался от бумаги, на которой он аккуратным почерком записывал все, что говорила Галка. Он снял очки, покрутил ими, как бы пытаясь поймать нужное слово. Но так ничего и не поймав, нацепил очки на нос и решительно спросил: - Разве твои папа и мама тебя не воспитывали? - Им некогда было, - вздохнула Галка. - Папа ловил взрослых преступников, а мама перевоспитывала малолетних. - Понятно, - протянул Юрка, хотя по его очкам было видно, что ему ничего не понятно. И вправду, не очень-то верилось, чтобы в семье милиционеров могла вырасти такая непослушная дочка. Что им стоило ее воспитать? Принесла, например, дневник с записью, что снова вертелась на уроке, мешала всему классу, а родители ей раз - и пятнадцать суток. После этого сразу будешь ниже травы и тише воды, не говоря уже о том, что никогда не забудешь поставить запятые перед "что" и "который". Я решил прийти Галке на выручку. - Ребята, - сказал я, - давайте день открытых дверей закроем до завтра и побежим на речку. Мое предложение прошло на ура. Юрка прикрепил к двери нашего домика объявление: "Сегодня приема больше не будет". И разбухшая на пять человек веселая дюжина побежала на речку. По дороге Галка тихо спросила у меня: - Ты не обиделся, когда я сочинила... - Ни капельки, - перебил я Галку. - Ври, сколько тебе захочется. - Я хотела повеселей ответить этому Тольке, - объяснила Галка. - Не нравится он мне. - Мне тоже, - сказал я. - Слушай, а зачем ты вообще к нам в отряд перешла? - Ты не понимаешь? - переспросила Галка и моргнула. - Не понимаю, - пожал я плечами. - Ну и дураки эти мальчишки, - воскликнула Галка и побежала к речке. Мальчишки, может, и дураки, подумал я. Но что я не остолоп, так это неоднократно проверено. Чего же Галка перешла к нам? Но больше размышлять я был уже не в состоянии, потому что мы очутились на берегу речки. А когда я вижу воду, то забываю обо всем на свете. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ ВСЕ ХОХОЧУТ, А Я ДУМАЮ В ту первую ночь, когда мы остались без вожатого, все спали замечательно, и никакие сны нам не снились. И пробуждение наше было прекрасным. Мы все улыбались, предвкушая еще один день свободы без вожатых. Потягиваясь, мы не торопились вставать. - Здравствуйте, дети! Как вы спали? Мы вскочили на растерянно заскрипевших кроватях и уставились в угол, откуда к нам прилетел ласковый голос. На табуретке расположилась Елена Владимировна, вожатая отряда малышей. И хоть она сидела, было видно, что Елена Владимировна очень высокая. С таким ростом только в баскетбол играть. И все у Елены Владимировны было длинное: и руки, и ноги. Только коротенький нос, словно ненужная запятая, делал ее очень симпатичной. Вожатая сидела и хорошо нам улыбалась. Мы тоже стали ей улыбаться, недоумевая, как она очутилась здесь и что ей надо? - С сегодняшнего дня я буду у вас вожатой, - спокойно сказала Елена Владимировна. - Быстрее одевайтесь, и на зарядку! А я пойду будить своих малышей. Когда за новой вожатой затворилась дверь, ребята дружно засмеялись. - Ну, пацаны, - ликовал Толька, - она будет делать все, что мы захотим. - Она будет плясать под нашу дудку, - смеялся Марик. Ребята хохотали, а я думал. Потому что вспомнил, как дня три назад после обеда случайно забрел в домик к малышам. Малыши укладывались спать. "Укладывались" - это я сказал не подумав. Малыши попросту раскладывались. Один, стриженный наголо, носился вокруг кровати, описывая правильные окружности. Он ни на секунду не закрывал рта, из которого вырывался крик на первую букву алфавита. Понятное дело, первоклассник, больше букв и не знает. Другой, с черной челочкой на лбу, прыгал на своей кровати, как на батуде. Он плюхался на спину, падал на живот, вскакивал на ноги, а потом повторял всю комбинацию сначала. А в углу двое малышей затеяли метание подушек. И если мы, большие ребята, стремимся как можно посильнее ударить противника, то малыши делали наоборот. Один бросал подушку так, чтобы второй ее не смог поймать. В общем, они тренировались, как вратари. Я обалдело глядел на малышей, совершенно оглохнув от их крика и возни. И в это время в домик вошла Елена Владимировна. Ее все сразу увидели, но шума-гама не прекратили, а как будто повернули ручку громкости до предела. - Тетя Лена, смотрите, как я прыгаю, - кричал тот, который прыгал. - Тетя Лена, смотрите, как я бегаю, - кричал тот, который, наверное, в сотый раз, словно циркуль, описывал окружность. - Очень хорошо, - похвалила малышей вожатая, - а сейчас - пора спать. И что бы вы думали? Эти бузотеры в одно мгновение легли в кровати, пожелав спокойной ночи себе и своей вожатой. А та обошла ребят, поправляя сбившиеся одеяла и отвечая на последние вопросы. А когда Елена Владимировна направилась к выходу, все, закрыв глаза, добросовестно сопели. Я подумал - дудки они заснут. Только вожатая уйдет, сразу устроят новое представление. Минут пять я ходил вокруг да около домика малышей, а потом заглянул в окошко. Ребята честно спали. Вот почему, когда все хохотали, я думал. Куда нам до этих веселых дьяволят. Такого тарарама не переживет ни один вожатый. Аскольд бы от них давно сбежал. А Елена Владимировна выдержала, и, наверное, не один раз. Нет, с такой вожатой нам будет не просто. Я не успел поделиться с ребятами своими мыслями, как Елена Владимировна влетела в наш домик. Мы лежали на кроватях и не думали подыматься. Нам было интересно узнать, а как на наше лежание посмотрит новая вожатая. - Ребята, - тихо произнесла Елена Владимировна, - а знаете, о чем я сейчас думаю? Как будто и не ожидая от нас ответа, новая вожатая продолжала: - Я думаю о том, что в эту минуту пробил себе дорогу крепкой шапкой и вылез из земли боровик. Огляделся по сторонам и стал расти-подрастать. И не догадывается царь грибов, что скоро к нему в гости явятся ребята из 9-го отряда. Мы не издали ни звука. Такие сказочки рассчитаны на первоклашек. Елена Владимировна невозмутимо продолжала осаду нашей, само собой, неприступной крепости. - Вы больны? - сделав вид, что испугалась, спросила новая вожатая. - Ах, я все поняла, вы не умеете одеваться. Она открыла двери нашего домика и громко позвала: - Дети, идите сюда! Через секунду нашу палату наводнили семилетние и восьмилетние карапузы. Я, который знал, что они из себя представляют, испуганно задрожал. - Дети, - ласково сказала Елена Владимировна, - помогите мальчикам одеться, они не умеют. Издав радостный вопль, малыши ринулись на нас. Этой атаки мы уже, конечно, не выдержали. Мы сдались, то есть торопливо оделись. - А теперь мыться и на линейку, - спокойно сказала Елена Владимировна. Новая вожатая ни словом нас не упрекнула, и это нам сразу понравилось. Чтобы загладить впечатление от утренней сцены, вежливый Юрка спросил, когда мы пойдем в лес по грибы. Елена Владимировна ответила, что сразу после завтрака. А еще она сказала, чтобы мы не называли ее по имени-отчеству, а говорили просто "Алена". Потому что она сама еще в прошлом году училась в школе. Вот так вожатая, подумал я. - Вот так вожатая! - сказал я, когда мы вернулись из леса с полными кошелками грибов. Пятая серия моих снов Еще издалека я замечаю ребят. Они катят с горки. Я выхожу на середину шоссе и подымаю руки. Ребята тормозят и спрыгивают на дорогу. - Чего у тебя рот до ушей? - спрашивает Горох. - Ничего, - отвечаю я и продолжаю улыбаться. Семка удивленно смотрит на меня. - Ты думаешь, она - свой парень? - не отстает Горох. - Во всяком случае, она не зануда, - резко отвечаю я. - Ребята, а почему бы вожатой не быть хорошим человеком? - приходит мне на помощь Генка. - Ага, - фыркает Горох. - Она только прикидывается добренькой, а не успеешь ты и глазом моргнуть, тут же тебя и проглотит. Я воображаю, как Алена меня проглатывает, и хмыкаю. Горох кипятится: - Валерка, ты на краю пропасти. Я отмахиваюсь от Гороха и поворачиваюсь к Семке. - Почему ты молчишь? Задумчиво почесав нос, Семка неопределенно произносит: - Надо все хорошо обдумать. - Не волнуйся, Сема! - успокаиваю я друга. - Не торопись, Валера, - советует Семка. - Ладно, - говорю я. Ребята седлают велосипеды и уезжают. Я с завистью смотрю им вслед и снова остаюсь один. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАЮТ МАМА И СЕМКА Без родителей жить можно! Один день - прекрасно! Два - хорошо! Три - неплохо! А дальше - хуже, потому что становится грустно. И тогда с нетерпением ждешь, когда приедет мама. Сегодня воскресенье, и вскоре произойдет огромное событие - мы встретимся с родителями. Быстро позавтракав, мы мчимся к лагерным воротам, за которыми шумят, волнуются и размахивают руками наши родители. Перед нами распахиваются ворота, и мы попадаем в объятия мам и пап. Начинаются поцелуи, расспросы, восклицания, вздохи, а потом мы - каждый со своими родителями - разбредаемся по лесу. Мама и я немного замешкались, и оказалось, что все места под ближайшими соснами уже заняты. Нам пришлось проделать долгий путь, прежде чем мы нашли хорошую полянку. А пока мы шли, я наблюдал очень интересные картины. Вот Юра Трофименко со своей мамой, невысокой женщиной в очках, чистят апельсины и мирно беседуют. К Тольке Прокопенко приехали и мама, и папа. В кителе без погон, папа сидит напротив Тольки, и они вовсю уплетают котлеты, которые им достает из сумки мама. Ленька Александров, не слушая, что ему рассказывает мама, вцепился крепкими зубами в жареную курицу. Жевали все, кого я только не встречал по дороге. Как будто сто лет прожили на необитаемом острове и здорово проголодались. Одна лишь Галка Новожилова ничего не ела, а, как всегда жестикулируя, увлеченно рассказывала о чем-то маме и папе. Но когда я подошел поближе, то увидел, что Галка размахивает руками, в которых были зажаты помидор и пирожок. Что за ерунда, думал я. Как будто только для того и существуют родители, чтобы нас кормить. Нет, моя мама не такая. Меня, правда, смущало, что мамина сумка, которую я тащил, необыкновенно тяжела. Ну, мало ли что могла привезти моя мама! Вскоре мы вышли на большую поляну. На ней можно было хорошо отдохнуть и поговорить. Но вскоре я понял, что полянка для нас маловата. Мама сперва меня долго и озабоченно разглядывала, а потом, покачав головой, решительно принялась вытаскивать из огромной, как мешок, бело-голубой сумки всякие сверточки с вареньями и печеньями. - Мама, - испугался я и, наверное, побледнел, - мама, мы только что завтракали. Мама протестующе подняла руку с очередным свертком. - Я знаю, что вы там завтракали, и потом прошло уже полчаса, и ты проголодался. Я окинул взглядом полянку, вдоль и поперек уставленную едой и питьем, и подумал, что мама наверняка всю неделю готовилась к приезду в лагерь: бегала по магазинам, жарила, варила, пекла. - У тебя пропал аппетит? Может, ты заболел? - заволновалась мама, увидев, как я равнодушно поглядываю на ее приготовления. - Ну что ты! Я прекрасно себя чувствую, - ответил я и вздохнул. Нечего делать - придется есть. Но только я проглотил голубцы, как дело пошло на лад. Одно за другим кушанья исчезали в моей ненасытной утробе. Мама мне помогала и приговаривала: - А еще говорил, что сыт. Не хулиганишь тут? - строго спросила мама. - Мама, когда я хулиганил? - обиделся я. - Ну, ну, случалось, - утешила меня мама. - По дому соскучился? - Еще как, - сознался я. - Ничего, - вздохнула мама, - скоро конец смены. А вообще на тебя хорошо влияет коллектив. Я не ответил и продолжал жевать. - Да, чуть не забыла, - спохватилась мама. - Тебе Сема письма прислал. Вот, держи. Я жадно схватил конверты с нарисованной на них русалкой на камне и прочел круглые неторопливые Семкины буквы: "Коробухину Валерию, лично". Понюхал конверты, от них пахло чем-то очень приятным и соленым, наверное, морем. Читать письма пока не стал, оставил это удовольствие на потом. - Скучаешь по ребятам? - спросила мама. - Ага! Ты знаешь, мам, в соседнем лагере Генка. - Знаю, - ответила мама. - Я тебе не говорила, чтобы вы опять ерунду какую-нибудь не затеяли. - Генка меня от смерти спас, - похвалил я друга. - А ты говоришь - ерунду затеяли. - От смерти? - ойкнула мама. Я понял, что пересолил, и поспешил вернуть маму к жизни. - Ты не волнуйся, ерунда здесь у нас одна получилась. - Доведешь ты меня до инфаркта, - пригорюнилась мама. - Мама, - пообещал я ей. - Ты еще моих детей в лагерь возить будешь. Запрокинув голову, мама засмеялась. Вскоре зеленая полянка опустела, и на ней остались торт и трехлитровая банка компота. Если вы ни разу не пробовали мамины торты, вы ничего в жизни светлого и радостного не видели. Я посмотрел на торт и компот жадными глазами, но сил у меня уже не было. - Ничего, - спокойно сказала мама. - Возьмешь с собой, съешь завтра. Снова у лагерных ворот столпотворение: шум, гам, крики, объятия, поцелуи, восклицания и длинные наставления. И вот с тортом и компотом я возвращаюсь в свой домик. Водружаю все это на тумбочку, усаживаюсь на кровать и торопливо достаю из кармана Семкины письма. Смотрю на почтовые штемпели, чтобы читать по порядку. Разрываю первый конверт и одним духом прочитываю письмо. Первое письмо моего друга было обидно кратким. "Валера, здравствуй! Солнце жжет нестерпимо, и от него некуда спрятаться. Из моря не вылажу. Это единственное спасение. С меня сползло две шкуры. Как ты? Привет ребятам. Твой друг Семен. Южный берег Черного моря". Второе письмо было чуть подлиннее и чуть погрустнее. "Валера! Лежу на пляже, сдавленный потными и жаркими телами. Мама разрешает купаться два раза в день. Говорит, что я очень похудел. Ездили в Ялту, смотрели домик Чехова. Помнишь, он "Каштанку" написал? Очень интересно. Без тебя и ребят скучно. На пляже одни малые сопливые. Сползло еще три шкуры. Крепко жму тебе руку. Твой самый верный друг С.Паперно". Прежде чем разорвать третий конверт и прочесть последнее Семкино письмо, я подумал, сколько же у моего друга шкур? Ведь ни один взрослый не вынесет того, что выдержал Семка - пять шкур с него сползло. А ему хоть бы хны! В третьем письме было вот что. "Валера, сегодня убил из подводного ружья рыбину. В воде она казалась огромной-преогромной, а когда вытянул, уменьшилась в пять раз. Мы с папой тайком от мамы, пока она спит после обеда, бегаем купаться и охотимся на рыб. Сюда бы тебя, Генку и Гороха! Было бы здорово! Сползло еще две шкуры. Наверное, последние. Будь здоров. Скоро встретимся. Семка". Я долго лежал с письмами в руках и глупо улыбался. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ Я зашнуровал кеды и выбежал из нашего домика. Я торопился на волейбольную площадку, откуда долетали звонкие удары по мячу и восторженные крики болельщиков. Но не суждено было мне в тот вечер поиграть в волейбол. Сделав несколько шагов, я остановился. Под сосной сидел и читал толстую книжку Юра Трофименко. Я осторожно присел рядом с Юркой. Не отрываясь от книжки, он спросил: - Чего тебе? - Пойдем побросаем мячик, - робко предложил я. - Мне нельзя, - вздохнул Юрка. - Ты больной? - Я не больной, - ответил Юрка, - у меня переэкзаменовка. - А-а, невесело целое лето над книгами корпеть, - пожалел я парня. - Ну что ты! - Юрка улыбнулся. - Я очень люблю читать. Ты знаешь, сколько книг я прочел? - Юрка задумался, чтобы не соврать. - Целый шкаф дома и половину школьной библиотеки. Юрка взъерошил волосы. У него была странная прическа, но Юрка ею очень гордился. "Как у Эрнеста Хемингуэя", - говорил он. А по-моему, у него вовсе не было прически. Просто волосы росли, как хотели, а на макушке одна прядь торчала, словно громоотвод. Но громы и молнии ей не удалось отвести от бедной Юркиной головы. Схлопотал парень переэкзаменовку. - Ты знаешь, - Юрка мне доверительно улыбнулся, - я нарочно получил переэкзаменовку. - Как это так? - удивился я. - Очень просто, - ответил Юрка. - Моя бабушка сердилась, что я много читаю и порчу зрение. "Такой маленький, а уже в очках", - сказала однажды бабушка, отобрала у меня все книги и оставила одни учебники. Бабушка мечтала о том времени, когда настанут каникулы и можно будет мне запретить читать и учебники. Без книги я не могу прожить и дня. И вот что я придумал. Вызывают меня на уроке по литературе, а я говорю, что в голову придет, и веселю класс. Учительница поставила мне в четверти двойку и дала работу на лето. Теперь могу все время читать. - А что же бабушка? - спросила Алена. Она подсела к нам и внимательно слушала Юркин рассказ. - Бабушка раскаялась, - засмеялся Юрка. - Она сказала: "Ради бога, мучай сколько хочешь свои милые глазки, только учись, как раньше, на пятерки". Вы знаете, что у меня в чемодане? Одни книги. У Юрки был самый большой чемодан в нашем отряде. И вот, оказывается, что в нем. - Ребята, - воскликнула Алена, - завтра с утра пойдем в лес. По тону, каким вожатая произнесла эти слова, я догадался: Алена что-то задумала. Несколько жарких дней сделали свое дело. Грибы исчезли. И поэтому веселая дюжина, разросшаяся до восемнадцати человек, побродив утром по лесу, остановилась на привал. Место мы выбрали интересное. Большая поляна была усеяна пнями, словно грибами. На них, на пнях, конечно, мы и уселись. Алена поставила на землю пухлый саквояж, который все утро таскала, и спросила у нас: - Ребята, скоро лето кончится, а там в школу. Хочется в школу? Одни закричали: - Нет! Другие закричали: - Хочется! И потому общий ответ получился: - Не хочется! - А почему? - искренне удивилась Алена. - Я только в прошлом году окончила школу, но меня снова туда тянет. Поэтому я и поступила в педагогический. - Мне тоже очень хочется в школу, - вскочила Галка Новожилова. - Я так соскучилась по одноклассникам. Непонятно, чего Галке скучать по одноклассникам, когда лучший ученик нашего класса находится с ней в одном лагере и даже в одном отряде. Я говорю о себе. - Ребята, - сказала Алена, - поднимите руки, у кого есть переэкзаменовки? Я ахнул, когда увидел поднятые руки. Их было четыре - Тольки, Марика, Юрки и Васи Блохина. Что лучше - остаться на второй год или получить работу на лето? Лучше остаться на второй год. Конечно, обидно еще раз учить то же самое. А разве не обидно золотые летние денечки тратить на уроки? Я на таких несчастных ребят смотреть не могу. Мне их до слез жалко. И вот, оказывается, что веселая дюжина совсем не веселая. Она с переэкзаменовками. - Валера и Юрик, - попросила нас Алена, - насобирайте хвороста, разожжем костер. Я догадался о замысле вожатой. Когда пылает костер, хочется поговорить откровенно, вспомнить, что было веселого и не очень веселого в твоей жизни. Я вам перескажу своими словами то, что говорили ребята у костра. Почему своими? А потому, что чужими словами просто не умею рассказывать. Сперва о Марике Кривошееве. В родной школе Марик был абсолютным чемпионом по трем видам спорта - бегу на длинные дистанции, прыжкам в высоту и... двойкам. Слава о рекордах Марика гремела по всей школе. Его физиономия неизменно украшала две самые популярные стенгазеты, которые вывешивались в одном коридоре. В "Девятке" - органе юных спортсменов - Марик весело улыбался на большой фотографии. Под снимком было написано "М.Кривошеев после рекордного прыжка". А на противоположной стене коридора в "Кляксе" висела карикатура на Марика. Обвешанный двойками, сгибаясь под их тяжестью, он еле-еле передвигал ноги. Когда Марик проходил по коридору, сами понимаете, в какую сторону он глядел. Конечно, в ту, где висела "Девятка". Марик назубок знал одно, что в мае, этом солнечном месяце весенних кроссов и выставления годовых оценок, ему нужно не подкачать и выиграть первенство города. Что он и делал каждый год. И тогда ему прощались все двойки. Что ни говорите, спортивная гордость школы. Но в этом году Марику не повезло. Первенство города он выиграл, и все учителя простили ему двойки. Все, кроме Нины Николаевны, "англичанки". Никакие уговоры и разговоры на нее не действовали. Нина Николаевна твердо стояла на своем: - А как Кривошеев будет выступать на Олимпийских играх? Его же туда не пустят без знания иностранных языков. И когда я требую, чтобы он овладел английским, я желаю ему только добра. Марик прекрасно понимал, что ему желают только добра. Но также прекрасно понимал, что работа на лето ему обеспечена. И он получил ее. Ваське Блохину не везло в другом. Он обожал пофантазировать. И поэтому страшно любил писать сочинения и изложения. Там он мог придумать все, что хотел. Но подводили Ваську запятые, двоеточия и тире. Ставил он их где попало, иногда угадывал, а чаще - нет. Учителя охотно читали всему классу Васькины сочинения, а потом, тяжело вздохнув, принимались за арифметику. "Пятерка плюс единица будет шесть. Разделить на два, получится три". Но в журнал ставили почему-то двойку. Толька Прокопенко страдал от своей плохой памяти. Был он удивительно забывчив. Учитель вызывал его прочитать по тетрадке решение задачи. Толька с шумом вскакивал и начинал лихорадочные поиски тетради. Учитель терпеливо ждал. Толька искал тетрадь в своем и соседа портфелях, в парте, под партой, в карманах брюк, куртки и пальто. Добросовестные поиски не приводили ни к чему. Толька огорченно разводил руками: - Наверное, я забыл тетрадку дома, но ответ у меня сошелся с задачником. - Дома? - переспрашивал учитель, делая вид, что не расслышал последней Толькиной фразы. - Ну что ж, сбегай домой. Мы подождем. Какой смысл бежать домой, когда тетрадка преспокойно лежит в портфеле. Но в ней, разумеется, не было решения задачи. Являлся Толька обычно к концу урока и рассказывал, что квартира закрыта и он поэтому не мог попасть домой, а там, конечно, тетрадка лежит, и задачка решена, и ответ сошелся... - Ну что ж, - говорил учитель, - вот тебе условие задачи, иди к доске и решай. Тогда Толька до конца осознавал, как это ужасно иметь плохую память. Под веселый хохот ребят он стучал мелом по доске, писал какие-то удивительные числа, стирал, путался. Вот какие истории мы услышали у костра и готовы были слушать еще, и уже очередной оратор откашливался, чтобы произнести речь, но Алена хлопнула по раздутому саквояжу и воскликнула: - Все понятно. Она открыла саквояж и стала вытаскивать из него хорошо нам знакомые задачники и учебники. - Начинаем повторять пройденное, - объявила Алена. - Заниматься будем по часу в день. Вместо парт будете сидеть на пеньках. - Галя, раздай ребятам тетрадки и карандаши. Начнем урок. Веселая дюжина зароптала. Толька выкрикнул: - До первого сентября никто не имеет права сажать нас за парты. Ребята вскочили, зашумели. И тут Алена обратилась ко мне: - Валера, как ты считаешь, что мы должны сейчас делать? Это был исторический момент. Ребята затихли и уставились на меня. Веселая дюжина ждала от Валерия Коробухина решения. Как я скажу, так и будет. Я хотел уже ответить, что никакие уроки нам не нужны, но Алена с улыбкой глядела на меня, и мой язык сказал совсем не то, что хотел сказать я: - Мы должны повторять пройденное. И тут же спохватился. Что я говорю? Но дело было сделано. Ребята со вздохом уселись на пенечках. Шестая серия моих снов Я подбегаю к шоссе и еще издали вижу, что мои друзья стоят и ждут меня. Лица у них хмурые, смотрят ребята на меня косо, и я ни с того ни с сего начинаю чувствовать себя виноватым. - Вот она и показала когти, - мрачно произносит Горох. - А ты до чего докатился, а ведь был человеком... - Ну какие "когти", - говорит Семка. - Надо присмотреться к Алене. И тут взрывается тихий Генка. - Алена говорила правильно, потому что двойки получать стыдно, и вообще стыдно быть дураком. Вот что прокричал Генка Кольке Гороху, и Колька, у которого на одну беду семь ответов, молчит как рыба. - Ребята, а когда мы снова все вместе отправимся в путешествие? Как всегда, Семка находит самые нужные слова, чтобы нас помирить. Лица моих друзей светлеют. А и вправду - когда? ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, В КОТОРОЙ ДЕЙСТВУЮТ ЛЕШИЕ Утром под бодрый грохот барабана мы направлялись в лес. Обычно нас провожал весь лагерь. Ленька Александров и его ребята посмеивались: "Усмирили веселую дюжину". А Капитолина Петровна счастливо улыбалась. Наконец-то веселая дюжина попала в надежные руки, наверное, думала она. И, вообще, какая это дюжина, когда нас уже восемнадцать человек. Итак, веселая дюжина превратилась в ангелочков, разве что без крылышек. Мы безропотно рассаживались на пеньках, открывали тетради и учебники. И вовсю шли самые настоящие уроки. Учителей у нас было сразу шестеро - Алена, Галка, веснушчатый Олег и трое ребят, которые вслед за ним перешли в наш отряд. Только теперь я разгадал тайный план Капитолины Петровны. После того как веселая дюжина превратилась в геройскую, а именно после похищения неприятельского флага, к нам захотели перейти из других отрядов многие ребята. Все они жаждали быть героями. Но Капитолина Петровна послала к нам самых лучших, проверенных... Ну, чтобы они взяли над нами шефство, так сказать... Но Галка, наверное, сама захотела перейти к нам, хотя и продолжала жить в домике своего отряда. А с веселой дюжиной она делила хлеб-соль, то есть ходила в столовую, а также радости и беды, то есть целый день была с нами. Ради чего или кого тогда Галка к нам перешла? Может, из-за меня? А почему бы и нет? Чудеса хоть и редко, но случаются... Чтобы вдохновить веселую дюжину, Алена рассказывала, как во время войны дети партизан учились в лесных школах. Иногда в середине урока прилетал фашистский самолет и начинал бомбить партизанский лагерь. Ребята прятались в укрытие, а когда бомбардировщик улетал, урок продолжался. Я поглядел на небо, не покажется ли в голубом просторе самолет. Мы бы с удовольствием укрылись в зарослях малины, которые тянулись неподалеку от нашей полянки. - Переменка! - громко объявила Алена. - Далеко не расходиться. Мы вскочили и бросились, конечно, к зарослям малины. Увертываясь друг от друга, мы неслись, не разбирая дороги. Остановились удивленные. Мы очутились в березовой роще. Березы росли не рядышком, а в отдалении одна от другой. Наверное, для того, чтобы каждую можно было хорошенько рассмотреть. Сегодня пасмурно, а в роще - светлынь. Березки сияют, как лампы дневного света. Нас охватила непонятная радость. Тихие и смирные, мы переходили от березки к березке. Словно мы были не в лесу, а в музее. Мы спускались с холмов в низинки, каждый раз ожидая, что появятся наши заросли малинника. Но березовая роща и не думала оканчиваться. Я уже догадался, что мы пошли не в ту сторону, но мне совсем не хотелось покидать удивительную рощу. - Ребята, мы, кажется, заблудились, - спохватился Юрка. - Что это значит - заблудились? - возмутился Толька. - Очень просто, - ответил я. - И нет никакой надежды, что мы выберемся отсюда до зимы. - А что мы жрать будем? - хмуро поинтересовался Толька. - Можно и поголодать, - загорелся Васька. - Есть будем все, что растет в лесу... - Ага, - поддержал его Марик. - Мы будем робинзонами... Слова Марика всем пришлись по душе. Даже Толька немного приободрился. Все-таки, что ни говори, а робинзоном быть приятно. - Какие же мы робинзоны, - усмехнулся Юрка, - нас слишком много. Мы самые обыкновенные лешие. Веселая дюжина расхохоталась. Лешие так лешие. Между прочим, заблудилась только веселая дюжина. А все, кто пришел к нам в день открытых дверей, остались с Аленой. Хотя разве мы заблудились? Если бы мы очень захотели поискать дорогу назад, мы бы ее нашли. Но мы не очень хотели. Значит, мы не заблудились, а просто удрали... Я старался не думать об Алене. Она уже беспокоится о нас и, наверное, начала поиски. Сначала мы набрели на заросли малины и полакомились спелыми ягодами. А потом вышли к речке. На ее берегу сделали привал и купались в теплой воде до самого вечера. Когда стало темнеть, пошли искать место для ночлега. Мы поднялись на горушку и увидели зеленый домик с маленькими окошками, который стоял на колесах. Ну, точно, как избушка на курьих ножках. Возле домика пылал костер. Вокруг костра сидели люди. Мы несмело подошли поближе, сказали "здравствуйте". - Туристы? - спросил седой дедушка. Он снял очки (под ними оказались другие) и внимательно посмотрел на нас. - Ага, туристы, - охотно согласился я и подсел к костру. За мной и ребята. Некоторое время мы молча разглядывали дедушку, который попыхивал папироской, бабушку, которая помешивала в кастрюле какую-то еду, и их, наверное, внука и двух внучек, которые с неменьшим любопытством глазели на нас. - А где ваши рюкзаки? - поинтересовался дедушка. Пришлось сознаться, кто мы и что с нами произошло. - Небось голодные? - всплеснула руками бабушка. - Погодите чуток, уха доваривается. Девчонки хихикнули, а мальчишка серьезно спросил: - А у вас компас есть? - Нету, - ответил Юрка. - Как же вы без компаса живете? - удивился мальчишка и показал нам свой компас. Мы с уважением посмотрели на мальчишку и его компас. Вскоре мы жадно хлебали из мисок вкуснейшую уху, а я про себя подумал, что в следующий раз надо будет заблудиться с удочками. - А далеко ли до нашего лагеря? - спросил Толька, когда мы насытились. - Это до Ракитного, значит? Да рукой подать! Километра три до шоссе, а там на автобусе четыре остановки, - объяснил дедушка. - А мы завтра снимаемся с якоря, - похвалился мальчишка. - Утром придет машина, и мы поедем на Нарочь, - подала голос одна из девчонок. - За лето, смотришь, и всю республику исколесим, - рассмеялся дедушка. - А где ж вы ночевать думаете? - поинтересовалась бабушка. - У нас в домике, сами понимаете, тесно... - Зачем им домик? - воскликнул дедушка. - На берегу стога видали? - Видали, - хором ответили мы. - Поспать в сене - это же благодать, - мечтательно протянул дедушка. Мы поблагодарили за угощение и стали прощаться. Бабушка вручила мне большой сверток с едой. Едва мы забрались в стог, как сразу же заснули. Утром меня растолкал Марик: - Валерка, исчез Толька. - Может, он на речку пошел? - сказал я. На речке Тольки не оказалось. Я понял, что он сбежал. Боясь нагоняя от Капитолины Петровны, он решил явиться с повинной. - Ребята, - обратился я к проснувшейся веселой дюжине, - скоро за нами приедут. Поэтому не будем терять даром драгоценного времени. Мы искупались, съели все, что нам дала хлебосольная бабушка, и отправились на горку, где стоял зеленый домик на колесах. Но его уже не было. - Уехали, - с завистью протянул Марик. - Смотрите, что здесь написано, - крикнул Юрка. Мы подбежали к нему и увидели выложенную из шишек надпись: "Счастливого пути". Наверное, мальчишка и девчонки постарались. - Сейчас едут по дороге, - вздохнул Васька. - Если бы лагерь такой был, на колесах! - воскликнул я. - Сегодня тут пожили, а завтра уже на Нарочи. Сколько бы можно было посмотреть интересного и необыкновенного! Натужно завыла машина, беря крутой подъем. Через минуту лагерный грузовик, петляя между сосен, приблизился к нам. Еще не успела машина остановиться, как из кабины выскочила Капитолина Петровна. Заглядывая каждому в лицо, она пересчитала нас, а потом, облегченно вздохнув, сказала: - Садитесь в машину. Поговорим в лагере. Из кузова махала нам рукой Алена. Когда я увидел ее побледневшее лицо, сразу понял, как Алена переживала из-за нас, может, даже ночь не спала. Еще раньше я разглядел в кабине Тольку, который упорно старался не замечать нас. - Капитолина Петровна, - сказал я, - пусть Трофименко в кабину сядет, он с утра кашляет. Юрка упирался и отговаривался, но Капитолина Петровна посадила его в кабину. А Толька вынужден был перебраться в кузов. Машина тронулась в путь. Пока мы не выбрались на шоссе, грузовик не раз хорошо подпрыгивал на ухабах. И почему-то всякий раз мы летели прямо на Тольку. Получалась куча мала, а в самом низу ее терпеливо страдал Толька. - Как вы жили-были, робинзоны? - спросила Алена. - Мы не робинзоны, а лешие, - объяснил Васька. - И вправду, лешие, - улыбнулась Алена. - Вы не можете себе представить, как мне хочется надрать вам уши. - Почему не можем представить? - ответил я. - Представляем, но нам не хочется. Не в силах сдержаться, Алена рассмеялась. Ребята тоже захохотали. Я смеялся вместе со всеми. Мне было очень весело оттого, что я вижу Алену. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, В КОТОРОЙ МЫ ИСПРАВЛЯЕМ СВОИ НЕДОСТАТКИ Разговор с лешими занял всего три минуты. Капитолина Петровна свою краткую речь о делах нашего отряда окончила странно: - Девятый отряд распустить и присоединить его к первому отряду. Нам даже не дали открыть рта, а заставили собрать свои вещички и переселиться в дом первого отряда. Из председателя совета отряда я превратился в обыкновенного пионера. Переживал ли я? Очень. Для меня даже померкло рыжее, как моя голова, солнце. Правда, оно померкло и для других ребят. Зарядил дождь, он лил как из ведра, словно кто-то на небе забыл закрутить кран. Когда идет дождь, мы сидим в палатах. Когда мы ходим или бегаем, дождь тихо сидит в облаках. Это дважды два лагерной жизни. Но в новом домике мне не сиделось, и поэтому, надев плащ, я побрел в дальний угол лагеря. Там, у самого забора, уселся под лохматой сосной на какую-то корягу и принялся размышлять. Интересно, а откуда Капитолина Петровна знает о подмене термометра? Наверное, Ленька ей наябедничал. И вот теперь он мой председатель совета отряда. Невеселые дела! - Можно войти? Я поднял голову. Передо мной стояла и улыбалась Галка. Дождь барабанил по ее плащу. - Входи, места хватит! - сказал я. Галка уселась рядом со мной на корягу. - Ты чего такой грустный? - спросила она. - А почему я должен быть все время веселый? - рассердился я. - Нет, совсем не должен... - растерялась Галка и, чтобы переменить тему разговора, сообщила: - Сегодня после обеда диспут. - Понятно, - зевнул я, - в общем, болтовня. - Сегодня мы будем спорить на тему: "Если у тебя есть недостатки, исправь их". И ты знаешь, что мне пришло в голову? Давай дадим бой Леньке! Я чуть не подпрыгнул на коряге: - Ну, Галка, замечательно придумала! Галка зарделась от моей похвалы и тихо спросила: - А почему ты перестал писать мне записки? - Да понимаешь, - завертелся я на мокрой коряге, как на горячей сковородке, - нет времени, бумаги нет, карандашей нет... И потом, зачем писать записки, мы же в одном лагере... - В школе мы тоже учились вместе, но ты все равно каждый день писал мне, - вздохнула Галка. До чего все запутывается у меня в жизни, подумал я. Может, диспут поможет мне разобраться? ...Перепрыгивая через мутные лужи, по которым лупил дождь, мы добежали до столовой, где за столом восседали Капитолина Петровна и Ленька Александров, а на скамейках разместились все, кто захотел участвовать в диспуте. Когда Ленька вооружился колокольчиком, он почувствовал себя очень уверенно. Это можно было прочитать на его довольной физиономии. - Ребята, тише! - Ленька тряхнул колокольчик, и тот зазвенел. - Начинаем диспут. Я хмыкнул. Интересно, кто первый начнет каяться в своих недостатках? Первой вышла к столу Зина, с которой я не очень удачно учился рисовать. - У меня много недостатков, - забормотала она. - Я завидую знаменитым художникам. Я хочу рисовать, как они. Нет, неправда, я хочу рисовать лучше их. - Но это не недостаток, - заметила Капитолина Петровна, - это даже хорошо, что ты стремишься к лучшему. Вслед за Зиной каялся долговязый парень с большой лиловой шишкой на лбу. - Я боюсь ходить ночью по лагерю, - стесняясь, сказал парень. - Но я борюсь со своим недостатком. Я закрываю глаза и смело иду. Ребята захохотали. Вот откуда у него лиловая, как слива, шишка. В спину парню, который прикрывая шишку, отправился на свое место, Ленька Александров снисходительно бросил: - Надо закалять волю, - и повернулся к нам: - Ребята, а почему помалкивает бывшая так называемая веселая дюжина? По-моему, у них недостатков даже слишком много. Мы ждем от них искреннего осуждения своих проступков. Кто хочет выступить? - А почему ты не выступишь? - крикнула Галка. - Не хочу, - отрезал Ленька. - Веселая дюжина! Мы ждем. - Ты зубы не заговаривай, - весело перебил я его. - У тебя, может, недостатков нет? - Нет, - зло ответил Ленька. - А хочешь, я назову твои недостатки? - улыбнулся я. - Назови, - неуверенно промычал Ленька и побледнел. - Ты ябеда, - четко и громко сказал я. - И еще трус. - Правильно! - закричала Галка и другие ребята. Капитолина Петровна поспешила меня одернуть: - Ты бы лучше, Коробухин, о своих недостатках рассказал. Или у тебя их нет? - О своих, расскажи о своих, - оживился и Ленька. - Почему нет? У меня есть недостатки, - рассуждал я, выбираясь из последнего ряда к столу. - Ну, так мы тебя слушаем, - поторопила меня Капитолина Петровна. - У меня всего один недостаток, - так я начал каяться, - но зато большой. Вернее, длинный. Это мой язык. - Вот-вот, - улыбнулась старшая вожатая. - Конечно, - продолжал я, - если бы я, когда нужно, поддакивал или нашептывал на ушко, то жил бы припеваючи, как некоторые... Я выразительно посмотрел на Леньку. Он стал белым как стена. Ничего, кроме очков, нельзя было увидеть на его лице. Капитолина Петровна задумчиво крутила в руках карандаш. - Я обещаю, - торжественно произнес я, - что никогда не исправлю свой недостаток. Провожаемый смехом, я прошел на свое место. Капитолина Петровна встала и тряхнула колокольчиком. - Ребята, посмотрите, - сказала она, - погода исправила свой недостаток. На дворе - солнышко. Поэтому мы заканчиваем наш диспут. Согласны? - Согласны, - зашумели ребята и выбежали из столовой. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, В КОТОРОЙ Я РАССКАЗЫВАЮ СКАЗКУ Навстречу мне шли, заливаясь от хохота и чуть ли не обнявшись, Толька и Ленька Александров. Увидели меня, перестали хохотать и с ехидными улыбочками прошествовали мимо. Да-а-а! Если Толька спелся с Ленькой Александровым, это неспроста. Они явно что-то затевают против меня. - Вот он где! - услыхал я радостное восклицание Юрки. - А мы тебя всюду ищем, - сказал Марик. Друзья встали по обе стороны от меня. Я серьезно поглядел им в глаза. - Вы умеете держать язык за зубами? Ребята молча прижали руки к груди. Все ясно - умеют! И я рассказал им о своих подозрениях. Юрка задумчиво протер очки: - Если бы знать, что они затеяли. - Надо не спускать с них глаз, - воскликнул Марик, который не терял времени даром. Он делал гимнастическое упражнение "пистолетик". - Установим за ними круглосуточное наблюдение. - Правильно, - подхватил идею Марика Юрка. - С утра я наблюдаю за ними, после обеда - Марик, вечером - Валерка, а ночью - Васька. На следующие сутки будут вести наблюдение другие ребята. Свой союз мы скрепили крепкими мужскими рукопожатиями и побежали в столовую. За ужином ничего страшного не произошло. Мои враги не хотели себе портить аппетит. После отбоя мы укладывались спать, но спать обычно не хотелось. Сна не было ни в одном глазу. Вожатые и воспитатели разводили руками: "Почему и отчего?" Им было непонятно. Мы, мол, целый день гоняем, как угорелые, не останавливаясь ни на секунду. А потому должны спать, как суслики, тушканчики и прочие грызуны. Но мы, честное слово, ни капельки не уставали. И потом, мы собрались вместе, лежим в одном домике, никто нам не мешает, и можно наконец вволю наговориться. Каждый из ребят стремился рассказать интересную историю, которую он слыхал или вычитал в книге. Чаще других в нашем домике рассказывал Юрка. Он, наверное, прочитал за свою жизнь все книги, какие были на свете и в лагерной библиотеке. Иногда приходило вдохновение и ко мне. Вы сами понимаете, я не пересказывал то, что было в книгах, а сочинял новые истории. Сегодня, когда мы впервые ночевали в доме Ленькиного отряда, я решил, что пришла моя очередь. - Ребята, - крикнул я, - хотите, я вам расскажу сказку? - Про белого бычка? - Это, конечно, Толька выскочил. Я понял, что он сегодня будет мне здорово мешать. Ладно. Пережуем. - В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, - начал я, и шум постепенно улегся вместе с ребятами на кроватях. - И было у царя два сына... - Один умный, а другой - дурак? - перебил меня Ленька. - Нет, этому царю крупно не повезло, у него было два сына, и оба дураки. Ребята зашикали на Леньку и Тольку, и те перестали прерывать течение моих мыслей. - ...Царские сыновья, - продолжал я, - были дурни что надо. Один был страшно гордый. Приказал, чтобы все, кого он повстречает на пути, бухались ему в ножки и непременно называли - государь ты наш батюшка. Другой дурак еще похлеще был. Как кто ему не угодит, слово поперек молвит, сразу бежит к папаше и ябедничает. И царь-папаша казнил того, неугодного, а дурак радовался и хлопал в ладоши... Ребята слушали вовсю, они уже догадались, что сказка не простая. Толька и Ленька тоже не подавали голоса. - ...Вы сами понимаете, что никто в том царстве-государстве не любил дураков. Все их люто ненавидели. Дураков и в сказках не любят. Всеобщим любимцем у людей был один добрый молодец. Косая сажень в плечах, он одной рукой выжимал десять раз пудовую гирю. Добра молодца любили за то, что он заступался за бедных и за девчонок, смело бился с дураками и врагами, а еще за то, что песни пел веселые и всякие забавные истории рассказывал. Люди, слушая его, животики надрывали и на время забывали о своих бедах и двойках. Вот этого добра молодца и задумали дураки погубить, потому что он не кланялся им в ножки, а иногда давал и по морде. Дураки наябедничали своему папаше. А папаша-царь только мигнул и ногой топнул, как стражники схватили добра молодца и заточили в тюрьму. Тюрьма была на скале высокой, а решетки такие, что не перепилишь, тут автоген нужен. А какая в то время техника была? Конь вместо трактора. Добру молодцу сказали, что завтра, едва луч солнца коснется решеток тюрьмы, ему отрубят голову. Добрый молодец обхватил покрепче свою голову, пока она еще была на плечах, и закручинился... Я на некоторое время замолк, чтобы дать своим слушателям подумать, и продолжал: - ...Но не знал добрый молодец, что в царстве-государстве поднялся за него народ. Вели восставших друзья добра молодца. Один - ученый, который прочитал все книги на свете и знал много стихов на память, а другой - самый сильный, самый ловкий и самый смелый во всем государстве. Ворвался народ в тюрьму и освободил добра молодца. А потом восставшие пошли во дворец и дали пинка царю и его сыновьям. Те долго летели кубарем с горы вниз, пока не очутились в болоте и не превратились в жаб. Они там и до сих пор квакают. Конец сказки был встречен веселым смехом, а Марик решительно вскочил на кровати, и ее пружины грозно заскрипели. - Слушайте, вы, Толька и Ленька! Если вы тронете Валерку, получите от нас от всех. Поняли? - А кто его собирается трогать? - невразумительно пробормотал Ленька. - Ты понял? - грозно повторил Марик. - Понял, - неохотно промямлил Ленька. - А ты? - спросил Марик у Тольки. - Я все понял, - заюлил тот. - Ты не беспокойся, Марик! - Попробуйте только! - зашумели ребята из нашего нового отряда. А я подумал, что зря волновался. С такими ребятами я никогда и нигде не пропаду. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, В КОТОРОЙ ТОЛЬКО ОДНИ МЫСЛИ, И ПОЭТОМУ УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ СМЕЛО ЕЕ МОГУТ ПРОПУСТИТЬ Я вскочил и долго не мог понять, что к чему. Я проснулся внезапно, как будто кто-то меня стукнул по плечу или как будто кто-то прокричал мне в самое ухо: "Эй ты, вставай!" Я вскочил с постели и долго вертел головой, соображая, а что это такое происходит и где я. Наконец до меня дошло, что я лежу (вернее, лежал, а сейчас сижу) на койке в пионерском лагере "Лесная сказка" и что сейчас ночь и тьма кромешная и самое время дрыхнуть без задних ног, как это умело делают ребята. Не понимая, что со мной стряслось, я стал укладываться спать, но тут меня снова как будто стукнуло, а потом тряхануло как следует, а потом еще раз стукнуло, и так несколько раз. Что за шуточки? Может, землетрясение? И наконец я вспомнил. Сегодня - мой день рождения. Мне стукнуло 13 лет. Ну и число! Может, оттого мне все время не везет в этом году? Ну, конечно. Отчего же еще? Я снова лег, но сон от меня удрал, и я не пытался его ловить. Сейчас самое время было поразмышлять о прожитой жизни. Что ни говорите, а 13 лет - это не так уж мало. Если быть честным, это очень много. Пройдет еще тринадцать лет, потом еще тринадцать, еще и еще, а потом - все. Да ну, лучше спать, чем про такое думать. Но заснуть никак не удавалось. Конечно, все мои беды в этом году оттого, что это был тринадцатый год моей жизни. А с сегодняшнего утра, когда начнется четырнадцатый год, все пойдет по-другому. Шиворот-навыворот. Нет, шиворот-навыворот тоже не стоит. У меня и так все шиворот-навыворот. Золотые слова - надо начинать новую жизнь! Ого! Уже 13 лет! Надо становиться серьезным и спокойным, слушаться маму, учителей, вожатых... В общем, надо идти на пенсию. Я бросил ломать голову над всякой ерундой и заснул. Седьмая серия моих снов Я выбегаю на шоссе. Гляжу налево - нет ребят. Гляжу направо - шоссе пусто. Неужели что-нибудь стряслось и ребята задержались в пути? Может, велосипед у кого испортился? И сейчас Генка чинит его, как когда-то (давным-давно!) мой. Усаживаюсь на обочину и жду своих друзей. - Валера, что ты здесь делаешь? Знакомый голос заставляет меня обернуться. Алена топает по шоссе прямо ко мне. Странно, как она попала в мой сон? - Жду своих друзей, - отвечаю я. - Они приедут тебя навестить? - спрашивает Алена и садится рядом со мной на обочине. - Они почти каждый день меня навещают, - говорю я. - Что-то я их ни разу не видела? - удивляется Алена. Я молчу. Ведь я не могу ей объяснить, что друзья являются ко мне только во сне и что Алена сейчас сама мне снится. - Через день конец смены, - вздыхает Алена. - Жалко расставаться. Вы уедете, а я останусь. - Другие приедут, - утешаю я вожатую. - Такие не приедут, - грустно качает головой Алена. - А чем же мы особенные? - удивляюсь я. - Как будто ты не знаешь? Алена подмигивает мне и первая смеется. Вирус хохота проникает и в мой организм. Мы заливаемся, сидя на обочине пустынного шоссе, на котором почему-то сегодня не появляются ребята. Отхохотавшись, мы умолкаем. - Алена! - я первым нарушаю тишину. - Что? - Алена! - Ну что? - Алена, а сколько тебе лет? - Восемнадцать, - отвечает Алена. - А мне тринадцать исполнилось. Сегодня, - сообщаю я. - Поздравляю. Желаю тебе - быть таким, какой ты есть. - Спасибо. Алена! - Ну что? - А у тебя жених есть? Запрокинув голову, Алена долго хохочет. Я не смеюсь и терпеливо жду. Наконец Алена произносит: - Ну и уморил. Я всегда говорила, что ты веселый парень. - А я, между прочим, серьезно спрашиваю. Алена удивленно на меня смотрит и тихо произносит: - У меня нет никакого жениха. - Ну и прекрасно, - сразу веселею я. - Зачем тебе жених? С ним же тоска зеленая... - А если он будет вроде тебя - веселый? - улыбается Алена. На эти слова я не нахожу ответа и сосредоточенно молчу. Алена поднимается: - Когда приедут твои друзья, приводи их к нам в отряд. По тропинке Алена идет к лагерю, а я снова оглядываю шоссе. С горки катит группа велосипедистов. Это мои друзья! Но кто еще с ними? Я внимательно всматриваюсь в лица. Вместе с Семкой, Горохом и Генкой вовсю крутят педали Юрка, Марик, Васька и (чего только во сне не бывает!) Галка Новожилова. Я торопливо вскакиваю и бегу им навстречу. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ, КОТОРУЮ ПО-ПРЕЖНЕМУ МОЖНО ПРОПУСТИТЬ Утро новой жизни началось прекрасно. Солнце сверкало и улыбалось с высоты. Ребята меня поздравляли с днем рождения. Я начистил до блеска зубы и выпускал налево и направо солнечных зайчиков. В столовой к нашему столику подошла Капитолина Петровна. Она произнесла речь о том, что сильно надеется на благотворное влияние "Лесной сказки" на меня, а также на то, что я вообще возьмусь за ум, пора уже. Капитолина Петровна поздравила меня и преподнесла букетик незабудок и коробку, в которой лежали белые из пастилы грибы с коричневыми шоколадными шляпками. Алена подарила мне толстую книжку под названием "Тиль Уленшпигель", сказав, что она про меня. Ребята вручили мне осмоленную сосновую палку, на которой было вырезано: "Валерке Коробухину в день рождения. Веселая дюжина". А тетя Рая преподнесла мне два стакана холодненького компота. Я очень обрадовался. Ведь мамы в день рождения со мной не было, и не было ведра маминого необыкновенного компота. Так началось утро моей новой жизни. ГЛАВА ХОТЯ И САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ, НО В КОТОРОЙ ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ - Что с тобой? Ты какой-то не такой сегодня. Мама подумала, проглотила две ложки горохового супа и нашла нужное слово: - Какой-то молчаливый. - Угу, - ответил я, не переставая уплетать гороховый суп, которого никогда не любил, а сегодня ел, и он мне даже нравился. Я вернулся из лагеря. Я снова дома. Поев, мама побежала на работу. А я подошел к окну и оглядел наш двор. Все в порядке, все на месте, только ребят не видно. И тут во дворе появился Семка. Я его с трудом узнал. Белый Семка стал черным, наверное, точно таким, как Черное море. Не мешкая, я выскочил во двор. Долго и радостно мы хлопали друг друга по спине. - Как твое Черное море? - наконец спросил я. Семка в восторге завертел головой: - Я тебе писал про него. Но, понимаешь, про море не расскажешь. Его надо увидеть самому. Давай на будущее лето махнем на Черное море. - Мы же на Малую Медведицу собирались, - перебил я Семку. - Ты что, забыл? - А после Малой Медведицы можно съездить и на море, - подмигнул мне Семка. - Можно, - согласился я, и мы засмеялись. И тут во дворе показался Горох. - Смотрю, знакомые физиономии на буме сидят, - Колька просто сиял. - Надо же повидаться с друзьями. Горох хлопнул Семку по спине: - Поджарился на славу. Что ты там делал, на своем море? Рыбу ловил? - Ага! - восторженно сказал Семка. - С подводным ружьем за рыбой охотился. Понимаешь, у самого берега лежат огромные камни. Там рыба водится. Я подплыву и как бабахну! - И мимо, - поддел Колька. - Не всегда, - обиделся Семка. - Иногда и попадал. Верхом на велосипеде появился во дворе Генка. - Соскучился по "Туристу", - смущенно улыбаясь, Генка пожимал нам руки. - Вот прокатился по улице разок, и сразу легче стало. Я смотрю на сверкающий Генкин велосипед и вдруг чувствую непонятный зуд в пятках, а ноги мои начинают все быстрее и быстрее делать такие движения, как будто я уже сижу на велосипеде и мчусь куда глаза глядят, не разбирая дороги, только ощущая, как ветер по-мальчишески свистит в ушах. Я отрываю глаза от Генкиного велосипеда и смотрю на ребят. На их лицах читаю те же мысли. - Когда? - хрипло выдавливает из себя Горох. - Завтра, - шепотом отвечаю я. - Во сколько? - облизывает губы Генка. - В девять! - оглядываясь по сторонам, тихо произносит Семка. И тут во дворе появляется тройка ребят. Я спрыгиваю с бума и вскоре пожимаю руки Юрке, Марику и Ваське. Когда мы прощались в лагере, я дал ребятам свой адрес. И вот они меня нашли. И надо сказать, что вовремя. Я знакомлю своих старых друзей с новыми и спрашиваю у новых: - У вас велосипеды есть? - Есть, - удивленно отвечают ребята. - Тогда слушайте внимательно. Мы придвигаемся голова к голове и переходим на таинственный шепот. ...И снова рыжее ослепительное солнце бьет мне прямо в глаза. А я кручу педали, и ветер насвистывает дорожные песенки. Я оборачиваюсь и вижу, что меня настигают ребята. Они совсем близко. Меня обогнать? Ничего не выйдет! Чтобы меня обойти, знаете, сколько нужно тренироваться? Пять лет, а может, и больше. Я нажимаю на все педали, и мои друзья отстают. Насладившись победой, я притормаживаю, и мы снова мчимся колесо в колесо. Шины шуршат по асфальту. Черная лента шоссе, от которого пышет жаром, уходит далеко вперед. Кажется, что дорога никогда не кончится. И мы будем мчаться по ней очень долго. И рыжее солнце будет бить нам прямо в глаза, как сейчас. А потом оно будет светить сбоку. И наконец сзади, и наши велосипеды будут отбрасывать двухколесные тени на асфальт. Сколько будет длиться наша гонка? Никто не знает. Нет, наверное, мамы знают. Но об этом лучше не думать. Лучше думать о лете, которое еще, в сущности, только начинается, и еще можно успеть столько всякого совершить! Была бы охота!