осто раньше она была одно с волной. А потом отделилась, чтобы стать заметной. Вот так и появились ноги. Волна перестала быть ее продолжением, и - Она встала на ноги... - Кто ты? - спросил Ее принц. Она хотела ответить и - не смогла. Потому что у Нее уже не было Ее голоса. Этот голос говорил за всех - за волны, за море, за небо, за меня. Люди не знают, что бывает такой голос. Люди говорят словами. Только за себя говорят. Так говорить Она не могла. Вот Она и молчала. Глядела на него и молчала. Но как глядела! Он ведь понял, что так люди не глядят. Что Она глядит не только за себя и... ждет, чтобы и он взглянул так же. Он, кажется, доже захотел, но.. не смог. И вот велел одеть Ее в человеческие одежды и стал говорить с Ней человеческими словами. Стал рассказывать Ей про себя, про свою мечту, про девушку в розовом платье. А Она... она слушала и молчала. И ведь догадывался он иногда, что никто, кроме Нее, ему не нужен. И тогда говорил, что женится только на Ней, и тут же добавлял - потому что девушки в розовом платье я никогда не встречу... Ну вот. А оказалось, что встретил. И настала последняя ночь в Ее жизни, когда Она вышла на палубу и была совершенно одна. Никто, кроме меня, Ее не видел. А я видел. Я все видел. Я смотрел на Нее и плакал. И вдруг выплыли из волн ее сестры и протянули Ей нож. И сказали: его спасла ты, а не принцесса. Почему же должна жить она, а ты - погибнуть? Спеши. Убей ее, это будет только справедливо. И ты вернешься к нам и проживешь еще 300 лет. Я услышал это и задрожал. Я так хотел, чтобы Она их не послушалась! Ну, конечно, Она не послушалась. Она взяла нож, но ведь Она выбросила его в волны, как только сестры скрылись. И я был так благодарен ей за это! ... А за что, собственно, благодарен? Ведь после этого Ее не стало. А принцесса продолжала жить, как ни в чем не бывало, и принц вместе с ней. И я не понимаю, как это возможно? И как я мог этого хотеть?! И еще я не понимаю, - неужели принц может жить и быть счастливым, когда Ее не стало? Просто примириться с тем, что Ее нет... Это возможно? И разве может быть, чтобы Ее не было?.. *** Когда б мы досмотрели до конца Один лишь миг всей пристальностью взгляда, То нам другого было бы не надо И свет вовек бы не сходил с лица. Когда б в какой-то уголок земли Вгляделись мы до сущности небесной, То мертвые сумели бы воскреснуть, А мы б совсем не умирать могли. И - дух собраться до конца готов. Вот-вот... сейчас... Но нам до откровенья Не достает последнего мгновенья, И - громоздится череда веков. Ну да, именно... Всего одного мгновения не хватило и - жизнь пошла куда-то в сторону. Началась не та, не настоящая жизнь. А настоящая точно застыла где-то в стороне и ждет, а ты никак, никак не можешь к ней возвратиться. Наоборот, с каждым днем отходишь все дальше и дальше. Я слишком много видел людей. У них именно так и бывает. Может, и у принца так? *** - Принц, ты счастлив? ... Как часто я слышу этот вопрос. И непонятно, кто мне его задает. Счастлив ли я? Нет, нет, нет, конечно. Да был ли я когда-нибудь счастлив? Какое-то мгновение, когда я вышел на палубу с принцессой, я думал, что я очень счастлив. Как давно это было! И разве это было счастье? Я ведь почти сразу стал искать Ее глазами. И увидел, что нет Ее, но не обеспокоился. Мне казалось, что с ней ничего не может случиться. Ну, как с морем или со звездочкой. Я почему-то знал, что Она - вечная. Но очень скоро я забеспокоился. Не о Ней. О себе. Точно я перестал быть собой. Я не я. Принцесса заметила это и и спросила, что со мной. И я сказал, что пропала моя подруга. - Что?? В первый же день нашей общей жизни ты мне говоришь о какой-то своей подруге?! - Но ведь я только и делал, что говорил ей о тебе. Это был единственный человек, которому я мог говорить о тебе. Она слушала и молчала. - Возможно, она была немая. - Ну да, немая... Но что с того? Глаза у нее были говорящие. И тут я вспомнил Ее глаза и понял, что без них меня нет. вот так, -- нет и все. В Ее глазах было то, что никогда не кончается. Даже море имеет горизонт. А в Ее глазах горизонта не было. А ведь я думал, что мне с Ней так хорошо, потому что я могу говорить с Ней о моей мечте, о девушке в розовом платье. А оказывается, розовое платье тут было ни при чем. Сами Ее глаза - вот оно, мое счастье. Только бы взглянуть еще раз в Ее глаза!.. Но ведь этого всего совершенно нельзя было сказать принцессе. Хотя я и попытался. "Если бы я с тобой мог говорить о Ней, как с Ней о тебе!".. Ах, как она обиделась! Опустила свои длинные ресницы. На них задрожали слезы. Мне стало ее очень жалко. Я подумал: вот сейчас откроются ее глаза, и она все поймет. Глаза открылись. Я в них взглянул. Господи, как близко там было дно!.. Нет, не поймет. Она не знает, что есть что-то, что никогда не кончается. И я уже не пытался ей об этом говорить. Ну вот и все счастье. Его у нас не было. И нет, конечно. Она во всем винит меня. Говорит, что никогда меня не обманывала. И даже тогда, когда спасала мне жизнь, не рассчитывала ни на любовь, ни на благодарность. Я ведь теперь знаю, что это вовсе не она спасла мне жизнь. Но я не могу ей этого сказать. Она не поймет. Она так уверена в том, что видели ее глаза!.. И в том, что я ее придумал, она тоже не виновата. Наверное, правда, я во всем виноват. Но счастья-то нет у обоих. Она говорит, что его вообще не бывает и надо жить, как все. А я... я все-таки знаю, что бывает. Ведь есть же на свете Том и Старая Девочка. Или... это только сказка? Говорят, он ее любил еще раньше, чем она была. Говорят, даже горазда раньше, чем он сам появился на свет. Так говорят. Но ведь это все совершенно невозможно... - Почему? - Как почему? - Почему ты говоришь, что я - невозможен? Ведь я - вот он. Перед тобой. - Ты кто? -Том. -А-а... Перед принцем как из-под земли вырос человек. Какой он был? Трудно сказать. На вид самый обыкновенный. Красивый? Вряд ли. Но это было совершенно неважно. Важно было другое: стоял человек и светился. И сомневаться в его существовании было невозможно. И в его счастье - тоже. - Том... А ты можешь научить быть счастливым? Том как-то странно захлопал глазами, как ночная птица днем. И молчал. - Ну, ты можешь сказать, что человеку нужно для счастья? - продолжал принц. - Если у тебя есть бессмертная душа, то чего же спрашивать. Она сама тебе скажет. - Если есть... А если нет? Если я потерял свою бессмертную душу? - Потерял? - Да, Том. Именно это и произошло, когда пропала Она. Том помолчал и ответил: - Если ты чувствуешь, что ты ее потерял, если ты понимаешь это, то ты будешь искать. Ты не сможешь жить, пока не найдешь. - А ты не можешь мне помочь? - Я? Нет. По-настоящему может помочь только Она, моя Старая Девочка. - Ну так отведи меня к ней. И мою принцессу тоже, -~ добавил он, опуская голову. - Это невозможно, принц, я никого не могу к Ней привести. К Ней может прийти только тот, кого Она позовет. - Как же Она меня позовет, если Она меня не знает? Том посмотрел на принца молча, а потом достал откуда-то из кармана небольшое зеркальце в серебряной ажурной рамочке и протянул его принцу. - Это ее зеркальце. Кто в него заглянет, того Она уже будет знать. - Но... я ни могу взять его сам и не дать принцессе. - Пожалуйста, дай. Я сам его дам ей. Будьте любезны, Ваше высочество. Это серебро так подойдет к Вашему серебристому наряду. Принцесса протянула свою тонкую руку в узком серебряном рукаве и взяла зеркальце длинными, почти прозрачными пальцами. - В самом деле прелестно, - тихо сказала она и поднесла зеркальце к лицу. - Но... что это за. неуместная шутка?! Это не зеркало вовсе. Я... не отражаюсь в нем! - Но, принцесса, взгляните внимательней. Неужели вы ничего, совсем ничего не различаете? - Что я должна в нем различать, кроме себя самой? Зеркало берешь для того, чтобы узнать, как ты выглядишь. А это не зеркало, это насмешка. Возьми его обратно. И поглядись в него сам. И вот уже зеркальце в руках у Тома. В его смешных полудетских пальцах. Таких нелепых рядом с тонкими фарфоровыми пальцами принцессы. Но вот он на мгновение заглядывает в зеркальце и - ни вздернутого носа, ни короткой фигуры, ни растерянного выражения. Глаза - как два окна в какой-то огромный светящийся простор. Это длится всего мгновение. И - он протягивает зеркальце принцу. - Бери. Взгляни в него. А я спешу. Она зовет меня. И ушел. Такой быстрой, летящей походкой. Не идет - летит. Скрылся, И тогда принц заглянул в зеркальце. - Что это? Что там такое?.. Что там переливается и мерцает? И звенит... звенит... Что это за отблески и отзвуки потянулись куда-то все дальше, все глубже... У меня есть продолжение. Вот что я вижу. Я продолжаюсь куда-то. Я не кончаюсь здесь. Я кажется утопаю в собственных слезах. Но они разбрызгивают все новые отсветы. Сейчас что-то будет. Что-то такое, для чего я на свет родился. Еще одно мгновение - и... И вдруг все оборвалось. Будто кто-то ударил его по голове. Ну да, он почувствовал удар по голове метлой; и вслед за этим слова: "Наконец-то это кончилось. Ведь еще одно мгновение, и ты бы пропал." - Пропал? - Ну да. Разве можно так близко подходить к краю себя? Даже заглядывать нельзя, а уж наклоняться над краем!.. Перед принцем стояла старая женщина. Впрочем, можно ли было это существо назвать женщиной? - Я знаю, что ты думаешь обо мне, - сказала она. - Что я вылитая Баба Яга. Да еще на помеле. Конечно, если у женщины длинный нос, и ей еще приходится пользоваться помелом, чтобы поспеть сразу в десять мест, то, естественно, ее обзовут Бабой Ягой, и этот ярлык уже будет надолго. Я знаю только одно: я тебя спасла. А ты как не умел, так и не умеешь распознавать своих спасителей. Конечно, я не девушка в розовом платье. Нам с Русалочкой не приходится претендовать на первое место. - При чем здесь Русалочка? - А при том, что когда она тебя спасла, ты тоже не понял этого. - Ты говоришь, что спасла меня. А по-моему, ты прервала самый чудесный миг моей жизни. Мне казалось, еще одно мгновение, и я найду свою бессмертную Душу. - Ах, вот как! Ну да, ты снова размечтался. Не казалось ли тебе, что тебя кто-то зовет? - Да. Такой тонкий голос. Я думаю, это Старая Девочка. - Ну как она может позвать тебя, когда она спит? _?? - А Том не сказал тебе этого, когда давал зеркальце? - Н-нет... - Как ты думаешь, сколько Старой Девочке лет? - Я не знаю. - А я знаю, что все поколения моих предков, каких я только упомнить могу, были ее современниками. Ты никогда не думал, как это может быть? - Не знаю. Не думал. - А скажи мне, сколько лет было Спящей Красавице, когда принц ее разбудил? - Шестнадцать. То есть - сто шестнадцать.:. - Ну вот, вот, вот. Сто шестнадцать лет, и в то же время - юная невеста. Не правда ли, похоже? Да, секрет ее юности точно такой же, как у Спящей Красавицы. Волшебный сон. который останавливает время. Сто лет она спит, потом - светящаяся Девочка, которая всех вводит в царство Света. Как только сила света иссякает, снова сон. В сущности, для нее столетие - как для нас день и ночь. Сейчас она спит. Понимаешь? И если ты хочешь с ее помощью найти свою бессмертную душу, тогда тебе следует разбудить ее. - А Том сказал, к Ней может прийти только тот, кого Она позовет. - Да, сказал. И дал тебе зеркальце. Ты еще не понял, что Том не хочет, чтобы ты Ее разбудил? Он охраняет ее сон. Вот и зеркальце дал, чтобы ты ушел за край. А там будь что будет с тобой. Принцу стало вдруг очень тоскливо. И не потому, что он так уж поверил ей, но потому что никак не мог понять Тома. И не мог ей твердо возразить. Все, что она говорила, было стройно и, к сожалению, убедительно, но... - Но для того, чтобы разбудить, Ее надо найти. А как же я найду Ее? - Ну, наконец-то, ты задаешь дельные вопросы. Вот здесь как раз и находится школа, изучающая путь к гроту Старой Девочки. Мы знаем, что есть единственный правильный путь, а всякие зеркальца и заглядывания в бездну только уведут в сторону. Поэтому, если ты хочешь встать на правильный путь, учись у нас. И принц согласился. Почему? Может быть потому, что ему хотелось понять что-то. Том ничего не объяснил. Дал зеркальце и ушел, убежал, улетел... И принц ему верит, несмотря ни на что, и никому не отдаст его зеркальце, сколько бы у него ни просили. Но все-таки он должен понять. Хоть что-то понять... В этой школе говорят, что понять можно все. Учителя - та самая Баба-Яга и ее старший друг, весьма напоминающий Крокодила; они постигли вес. На первом же уроке они объяснили, что кажутся такими страшными только тем, кто боится трудностей, но когда трудности будут преодолены, стонет виден огромный нимб над Крокодилом и крылья за спиной у Бабы-Яги. Так что - только трудитесь. И надо сказать, порядок в школе был удивительный: здесь на одной парте сидели Цапля с Лягушкой и Кот с Гусыней. Ученики должны были преодолевать все отрицательные эмоции и не испытывать по отношению друг к другу ни страха, ни аппетита. Только тогда, когда все это будет позади, они смогут хорошо учиться. Надо вытеснить все, что может отвлечь: ни дружбы, ни любви, ни красоты, ни музыки не должно существовать для истинных учеников. Только тогда они изучат все чертежи, все карты и постигнут путь, в конце которого - вечная цель: царство Света, в которое введет разбуженная Старая Девочка. И там, в царстве Света, - уж там делай, что хочешь! Однажды Кот - настоящий солидный кот в сапогах, почтительно снявший свою шляпу с пером, спросил учителя - можно ли будет в Царстве Света, наконец, съесть Гусыню? А Гусыня, не дождавшись ответа, спросила, сможет ли она там, в Царстве Света, превратиться в настоящую великосветскую даму и держать Кота у себя в чулане? Тут что-то начали спрашивать и Цапля, и Лягушка. Но учитель вынул трубку изо рта, сверкнул глазами и сказал, что еще один подобный вопрос - и он применит санкции. Какие - принц не знал. Но все притихли совершенно, так что было бы слышно, если бы муха пролетела. Но мухи не было, зато маленький Мышонок вдруг вынырнул из норки, быстро залез на пустую парту и тоненьким своим голосочком пискнул: "А я никогда с Котом за одну парту не сяду. И если бы Гусыня была нормальная, она бы тоже не села. И вообще, если здесь еще остались нормальные, тикайте за мной!" Миг - и Мышонка не стало. Но в школе в этот день были отменены занятия и объявлено чрезвычайное положение: все на отлов мышей. Мышонка так-таки и не поймали, зато каждое занятие с тех пор начиналось разъяснением, что такое мыши. Это - страшный малый народ, который нарушает все устои, подводит вас к бездне и подталкивает в нее. И живет этот малый народ в дырах, ведущих прямо в бездну. Речи о природе мышей сменялись сложными математическими расчетами, вычислениями пути, ведущего к гроту. Потом снова о мышах, потом - снова о пути... В голове принца что-то явно начинало путаться, становилось все тяжелее, все тоскливее. И однажды он решился задать вопрос. Встал и спросил: - Почему в Царство Света ведет такой темный и неприятный путь? - Потому что другого пути нет, - сказал Учитель. - Путь всегда труден. Для многих даже непосилен. Но зато цель! Цель стоит всех трудностей. А кто в этом сомневается, тот упадет в бездну. - Бездна - это то, что за краем себя? - спросил принц. - Да, за краем себя. Там, где вообще ничего нет, кроме хаоса и тьмы. Вы понимаете - ни-че-го... Тут на кафедру взошла Учительница и сказала, что она уже устала спасать падающих туда. "Вас больше никто и ничто не спасет! Принцу на мгновение стало страшно. И тут вдруг - какая-то маленькая птичка влетела в окно и засмеялась. - Пересмешник! Лови его! - закричал Кот. В ответ раздался тоненький, как колокольчик, смех, а затем на ветке соседней с окном елки что-то мелькнуло, вздрогнул какой-то зеленый колпачок с белым помпончиком, - и раздалась песенка: А я что-то знаю, А я что-то знаю, А я что-то: знаю, Знаю- и пою. Среди темных веток Щелочки сквозная... Загляни - увидишь Звездочку свою! Елка пихнет счастьем. Счастье пахнет елкой... Есть ни елке место Разным чудесам! Загляни поглубже В узенькую щелку. Что такое счастье, Ты узнаешь сам. В школе начался такой переполох, какого не было со времени появления Мышонка. Кто-то выскочил в окно, кто-то побежал за помелом, кто-то кричал, кто-то грозил, кто-то сзывал всех подняться и бежать на поиски Принц не тронулся с места. Он только решительно отложил все чертежи и вынул из кармана зеркальце. Вынул и - заглянул в не- Удивительное дело! Будто и не было никогда никакой школы... Он вернулся туда, откуда его вывел удар помела. Прямо к тому самому краю когда казалось - еще одно мгновение, и - что-то будет, что-то такое, для чего он, может быть, и родился на свет. Кто-то позовет его сейчас, вот сейчас... И действительно позвал. Что это/ Звон/ Нет, осколок звона, отзвук: -...Оль!......Ом!...Эль!... Принц вздрогнул и точно упал с обрыва. Но нет, не упал, а завис в пустоте Какое-то одно мгновение ему было страшно. А сейчас страха уже не было. Он ведь держится. На чем? Ни на чем. Как звезда в небе. Сколько звезд рядом! И все они - его сестры. Все, как и он, держатся ни на чем. -Эль! - Я здесь! Откуда он узнал, что это зовут именно его, что это его настоящее имя? Ниоткуда. Узнал и все. И ни одной, минуты не сомневался. И вот уже он не висит, а стоит на земле. Вокруг - не пустота, а лес, - огромный, прекрасный, таинственный. Ветки деревьев протягиваются к нему, как руки. И это самые родные на свете руки... Что они ему напоминают? То, чего знать нельзя, что лежит за памятью... под... над... внутри... То, что было, когда его не было... Или он был всегда?.. Да, именно. Когда слышишь этот звон и видишь это сверкание, сомневаться нельзя! Одно ликование! И все от этой звездочки, зацепившейся за ветку, дрожащей и переливающейся звездочки. И еще звезда между ветками, и еще!.. И вдруг он почувствовал запах дыма. Дым в лесу! Это был его любимый запах. Здесь рядом - костер. Странное дело - он никогда здесь не был. Но он все здесь знал. Все вспоминал. Около костра сидели гномы в полном молчании. Он сел и замер, и стал как бы одним из них. Одни глядели на костер, другие - вверх на звезды. Он тоже взглянул на звезды и вспомнил, что они сейчас заменят. Гномы не разговаривают друг с другом. Гномы разговаривают со звездами. Они здесь, чтобы слушать звезды и отвечать им. Как только станет совсем тихо, как только отшумит и замрет, растает последняя мысль, станет слышен колокольчик со звезды, и гном ответит ему. И еще один колокольчик. И еще один гном ответит. На каждый звездный колокольчик - голос гнома. Так будет. Он это знал. Но пока еще в голове не отшумела последняя мысль, он сидел и ждал. И вдруг ясно почувствовал, что Она, - его потерянная подруга, - рядом. Вот здесь. Никогда, никогда не чувствовал он ее так близко. Хотя ни видеть, ни слышать, ни осязать Ее он не мог. А собственную душу можно видеть, слышать и осязать? - подумал он. И это была его последняя мысль. А потом - огромный, неимоверный простор заполнил мозг и сердце. Он рос и рос, и вместе с этим ростом приближался какой-то далекий звон. Из неслышимого мира - в слышимый. Вот он! И - ответ первого гнома: Не чувствую, что мы разделены. Ты просто спишь. И жизнь, как прежде, длится. А я смотрю твои цветные сны, Уже не видя самого сновидца. Расправлен дух в последней тишине Недвижный лик из мрамора извили. Но что же, что же движется во мне По чьим веленьям сердце оживает? Не чувствую, что мы разделены. Ни "там", ни "здесь" - все те же волны света. Ты спишь, а мне показываешь сны. Цветные сны твои. Но сны ли: это? Тишина... и вот снова - звон со звезды, и еще один гном говорит. Бессмертие... Оно живет вот тут. В моем виске пульсирует бессмертье. Чужие сны невидимо плывут И предстают перед глазами сердца. Что-то шевельнулось в уме принца, и он не дослушал слов второго гнома, и острая боль сжала сердце. Но вот она улеглась. И - снова звон; и ответ третьего: Чужие сны... И мой прозрачный сон Вам всем чужой? А небо над домами? А тот густой, поросший лесом склон, А это отгорающее пламя? Все - чуждое? И как чужие сны Неведомо! Чей дух наполнил глину? Кто чертит в небе линию сосны? Кто чертит в скалах тайные картины? Нет никого. Лишь блики на воде. Загадки леса, вечности дремота. Не кто, а что. Не где-то, и везде, Всегда, во всем. И все же - кто-то... кто-то... Ну да, кто-то... Ну, конечно. Чувство присутствия кого-то невидимого так росло в нем, как лист в почке. Еще немного, и грудь бы разорвалась. И вдруг - Мой родимый, баю-баю, Проплывают облака... Обнимаю, обнимаю, колыбель твоя легка. Тихо-тихо, еле-еле, Чуть качнула и опять В этой легкой колыбели Буду век тебя качать... Стало удивительно спокойно. Так спокойно!.. И надо только слушаться. Все, что нужно, сделается само. Только слушайся. Один из гномов, неподвижно сидевших у костра, вдруг поднялся, вынул из кармана свечу, поднес ее к костру и зажег. Потом позвал принца за собой, и принц пошел. Темно. Только звезды между веток, и эта свеча в руках у гнома. Маленькая витая свеча. Гном обернулся. Посмотрел на него своими спокойными всезнающими глазами и отдал ему свечу. А сам исчез в темноте, и принц остался один со свечой в руке. Но... Да где же он? Свеча осветила кусты роз. Они обвивали какую-то большую прозрачную раковину. А в ней!.. Да ведь это же грот со Спящей Девочкой! Спящая Старая Девочка... неужели это свершилось?! Он пришел к гроту. Он - возле Нес! Он не мог пошевельнуться, не мог открыть рта. Только стало слышно, как упала капля воска и - слеза. Значит, он был позван... позван... Иначе Ее увидеть нельзя. Значит, то, что он слышал, - был зов. "Я стою перед Ней, - думал принц. - Стоит только разбудить Ее и - любое мое желание будет исполнено. Потому что она исполняет желания тех, кого позвала". Что же он стоит и стоит, подняв свою свечу, а воск все капает, вперемежку со слезами?.. Господи, ведь свеча догорает! "Да что же это такое? Она напрасно звала меня? Я ни о чем не попрошу ее? Я уйду ни с чем?! Но я не могу, не могу ее разбудить..." Свеча вздрогнула и догорела. И наступила темнота. "Вот и все, - подумал принц. - И больше я не увижу этого лица, тихого спящего лица. О, если бы еще одно мгновение поглядеть на него! Но... Откуда это льется свет? Ведь свеча догорела. Никакого светильника нет". Грот засветился изнутри. И он видит, видит ее лицо. И кажется это свет от лица ее падает на серебряное озеро с лебедем. Или оно само светится? Свет серебряный, синий, розоватый, едва видный и все же такой удивительный свет идет глубже, глубже и вот уже перед ним кораллы и раковины морского дна. Все это светится изнутри и - звучит. Он различает слова: Не разбуди, а вниди в чуткий сон. Волшебный сон скалы столетья длится. Отвесом к небу профиль устремлен. Пространство кружит, как большая птице/. Не разбуди... Ну что с того, что вдруг Покажешь всем, откроешь перед всеми? О, веточки надорванной испуг! О, вскрикнувшее, раненое время! Не тронь его. Источники темны. Чем глубже пласт, тем тише, безответней. Лишь научись глядеть чужие сны И явь войдет в твой сон тысячелетний. На словах "явь войдет" свет удвоился, утроился, удесятерился. Все загорелось, заблистало, возликовало. Деревья огромного леса, в котором он стоял, были точно увешаны мириадами хрустальных лампадок чуть зеленоватого, голубоватого, белого и сиреневого цвета. Тысячи, мириады лучей скрещивались, встречались, обнимались, звенели и ликовали. Лампадки? Да нет, это не лампадки, а совершенно прозрачные ангелы с прозрачными крыльями, в прозрачных одеждах, с прозрачными лирами или колокольчиками в руках. Да ведь это Царство Света. Тут невозможно, совсем невозможно сомневаться! "Как же я мог попасть сюда?! Я ведь не просил ее ни о чем, я ведь не смог разбудить ее"... - Ну да, - услышал он в ответ на свои мысли. - Если бы ты разбудил ее и попросил, она исполнила бы все твои желания. Но тому, кто не решился Ее разбудить, предназначено другое. Она исполняет не его, а свои желания. Весь этот мир возник по Ее желанию. Перед принцем стояла женщина в серебристо-хрустальной короне, в прозрачном голубоватом светящемся плаще. Женщина с прозрачными глазами, сквозь которые лились пучки света. - Кто ты? - Я королева волшебных зеркал. Хранительница света. В вашем мире меня боятся и называют холодной, снежной. Я - Снежная Королева. Страшно ли тебе около меня? - Нет! Нет! Нет! Королева посмотрела на него долгим взглядом. Как будто из глаз ее заструился голубой лед. И продолжала: - Тому, кто Ее разбудит, Она воздаст по заслугам - награду за все муки, за все труды. Да, человек получает все, о чем мечтает. Но разве ты мог мечтать об этом! - Нет, я даже не мог помыслить, что такое бывает. - Тот, кто не смел Ее разбудить, получает не воздаяние, а Дар. -Дар? - Да, ты еще не знаешь, как ты одарен. Взгляни в мое волшебное зеркало. И тут он увидел зеркало, которое, кажется, охватывало всю ширь и отражало небо. И в первый раз в жизни после того, как не стало Русалочки, он увидел то же, что видел в Ее глазах. Если бы весь мир стал твердить ему сейчас, что Русалочки нет, он бы только рассмеялся. - Это ты. Ты! Что же такое ты, если не то, что живет в глазах твоих? Я не вижу твоих глаз. Но то, что в них - я вижу. Еще тогда, когда Том дал ему маленькое зеркальце, он понял, что у нас есть продолжение - отсвет и отзвук. Но теперь он увидел всего себя - себя самого, который никогда не кончается. - О, вот так же ты смотрела когда-то на меня своими полными всем небом глазами. И ты ждала, что я тебе отвечу вот так же - всем небом и всей землей. Ты ждала всей моей души. А я испугался. И спрятался от тебя. Это очень страшно - быть большим, как целое небо. Быть маленьким и мечтать - легче. И говорить простыми человеческими словами, а не так, как ты. Но вот ты опять передо мной, и я не прячусь. Ты слышишь, не прячусь! Я здесь. И ты не можешь не знать этого. Я никогда не слышал твоего голоса. Но я его услышу сейчас. Ты ответишь мне. И он услышал. Он ничего не различил, кроме единственного звука . -Эль! Но голос, голос! Он говорил не за кого-то одного, а за всех, - за Деревья, за море, за небо и за его собственное сердце. У всего появился голос. Надо было научиться молчать, чтобы услышать этот голос. Надо было научиться прозрачности, чтобы увидеть то, невидимое... Он больше ничего не заслонял собой, ничего не заглушал. *** -Эль! Взгляни! Принц вздрогнул и - очнулся. Его покои заливало яркое солнце. Все сверкало, блистало, пело. Он вскочил и выбежал на простор. Мраморная лестница вела прямо к морю. На ней сидела немая девушка, укутанная в собственные волосы, как в морские волны. Немая, потому что она ничего не говорила и только смотрела на него. А он - на нее. Когда б мы досмотрели до конца Один лишь миг всей пристальностью взгляда, То нам другого было бы не надо, И свет вовек бы не сошел с лица. Когда б в какой-то уголок земли Вгляделись мы до сущности небесной, То мертвые сумели бы воскреснуть, А мы б совсем не умирать могли. И - Дух собраться до конца готов. Вот-вот... Сейчас... **** Сейчас, вот здесь дух собрался. И пускай он завтра тоже соберется. И послезавтра - тоже. Это же возможно... Чудо - возможно. Потому и длится жизнь, что Чудо - возможно. Это говорю я, Оль. А я почти такой же старый, как Старая Девочка. И я все время думаю и вглядываюсь. Всю жизнь только это и делаю. Поэтому и сижу так тихо и неподвижно, что меня путают с Деревом. И знаете, я только сейчас понял, почему лучше было, что Она сама умерла, чем чтобы Она убила. Она умерла, но ведь от Нее остались отзвуки и отблески. А отзвук больше звука, и отблеск больше блеска. Блеск в одном месте, а отблеск - всюду. У кого есть отблеск и отзвук, тот не умер. А кто убьет кого-нибудь, у того не будет ни отблеска, ни отзвука. Душа сморщится, станет маленькой и смертной. Сейчас есть, а через час не будет. А Она, Русалочка моя, жива, хоть и умерла. Если бы она не была жива, разве жизнь могла бы продолжаться? Вы не можете ответить на этот вопрос, потому что не сидели так неподвижно, как я... Так долго, так тихо, что вас можно было бы спутать с Деревом. А вы попробуйте... Может, получится... Это только сначала вам покажется трудно, а потом вы сами себя спутаете с Деревом, и с небом, и с морем. И с соловьем, и с иволгой, и с каждой травкой. Разве можно понять, где я кончаюсь, а все другое начинается? Разве мир можно разрубить на куски? Ведь он живой!.. Не понимаете? А почему меня зовут Оль, а принца - Эль, а Тома - Ом, это вы поняли? Ну, а не поняли, что ж делать? Тогда я для вас буду просто тролль, принц - Ариэль, а Том - только Том и ничего больше. СКАЗКА О ЦАРЕВИЧЕ СУТАСОМЕ (по мотивам джатаки[1]) Рассказывают, что некогда у одного царя родился сын, похожий на молоденький месяц, такой от него изливался нежный свет. У всех, кто на него смотрел, становилось светло на сердце. Так и назвали царевича Сутасомой, что значит: изливающий лунный свет. Царевич подрастал. И как месяц достигает полнолуния, так его красота, доброта и мудрость достигли своего совершенства. Царь-отец еще при жизни возвел сына на престол, а сам жил рядом с ним, радуясь и дивясь его мудрости, справедливости и умению править страной. Молва об удивительном царевиче разнеслась по всему свету, и многие знаменитые мудрецы приезжали посмотреть на царевича и побеседовать с ним. Приехал однажды один замечательный старец. Чтобы послушать изречения этого старца, люди проделывали далекие путешествия. Сутасома принял его в своем саду. Кругом разносились тонкие ароматы, нежная музыка вторила птичьему пению; деревья свешивали усыпанные цветами ветви. Беседа еще не началась, как вдруг за стеной сада раздались крики ужаса и отчаяния. А затем в сад вбежали слуги царевича со словами: "Спасайся, о Сутасома! К нам ворвался людоед Калмашапада. Наше войско рассеяно..." Про этого Калмашаладу говорили, что он был рожден от человека и львицы, его сравнивали с самой смертью. Он поклялся злым ракшасам[2], что во славу их поймает и сожрет сто царевичей. Девяносто девять царевичей он уже набрал, а сотым должен был стать Сутасома. "Спасайся, о Сутасома, спасайся!"- кричали слуги. Но Сутасома не выказал ни малейшей тревоги. Он сказал: "Если Калмашапада пришел к нам в гости, нам следует почтить гостя". И он вышел навстречу пришельцу и увидел человека, подобного громадному зверю, который преследовал бежавшее войско. Грязные одежды людоеда развевались во все стороны, на голове была повязка из моча-лы, глаза его вращались свирепо и яростно. "Послушай, вот я, - сказал Сутасома, - к чему заниматься избиением неповинных?". Он стоял один, безоружный. "Это ты - Сутасома?! - воскликнул Калмашапада. - Тебя-то я и ищу", - и, перекинув царевича через плечо, побежал в свое царство. Там он бросил его в темницу и сказал: - Теперь все в сборе. Хороший будет костер! Ну, может, вы хотите попросить меня о чем-нибудь? Гут все девяносто девять царевичей упали на колени и стали молить, чтобы он сжалился над ними и отпустил их. Людоед взглянул на Сутасому, стоящего молча. - А тебе что, жить не хочется? Почему ты не просишь о помиловании? - Милости я от тебя не прошу. Но если бы ты поверил мне в долг, я был бы тебе благодарен и долг вернул бы. - Какой долг? - удивился людоед. - Отпусти меня на три дня, чтобы я мог побеседовать со своим знаменитым гостем. Я послушаю его изречения и через три для вернусь. Людоед расхохотался. - Эти хоть не хитрят, - сказал он, - людишки как людишки. Нет такого существа, которое не дрожало бы, когда его убивают. Но о тебе слава идет, что ты особенный, не такой, как все. Вот и видно, что не такой! - Я вернусь, - сказал Сутасома, - я у тебя в долгу. А долги я отдаю. "Бахвал и лжец, - подумал Калмашапада. - Что ж, пускай удирает. Я поймаю еще не одного царевича, зато все увидят, чего стоит этот хваленый праведник. Да, все люди одной породы". Вслух же он сказал: - Иди, да возвращайся поскорее. А я тем временем приготовлю костер. Сутасома ушел. Но каково было изумление людоеда, когда ровно через три дня он вернулся. - - Почему ты вернулся? - мрачно спросил сын львицы. - Потому что обещал. Это был мой долг, - сказал Сутасома. - Теперь можешь меня съесть. - Костер еще окутан дымом, а мясо вкусно только без дыма, - проворчал Калмашапада. - Побеседуем сначала. Ты все-таки ответь: почему ты вернулся? - Я же тебе ответил, почему. - О тебе идет молва, что ты правдивый и мудрый. Ну - правдивый, это, кажется, так. Но мудрости в тебе ни капли! Отпущенный, чтобы жить, ты возвращаешься, чтобы умереть?! - Есть две мудрости, - ответил Сутасома, - звериная и человеческая. Я живу по человеческой, и тебе ее не понять. - Не понять? Это почему же?! - сын львицы был задет. - Я доблестней и сильнее тебя, а ты со мной разговариваешь, как с низшим. В любую минуту я могу тебя съесть. - Я знаю. С тем и пришел. Ешь. - Ешь... ешь... Я хочу сперва понять тебя. Расскажи, о чем вы говорили с мудрецом. Что за мудрость у него такая особенная? - Нет, этого я тебе не скажу, ты этого не поймешь. - Но я ведь... - Калмашапада хотел опять пригрозить, но спохватился, что Сутасома угроз не боится. Тогда он сказал: - А если я отпущу тебя, тогда скажешь? - Нет. Таких бесед не ведут с людоедами. - Ты не можешь за свою жизнь заплатить какими-то словами?! - Эти слова стоят целой жизни, они не для того, чтобы утолять любопытство людоеда. - Послушай, странный человек, - сказал удивленный Калмашапада. - А если я отпущу всех моих пленных, девяносто девять царевичей? - Очень бы я хотел видеть пленных на свободе. Но понять мудрость этих слов ты все равно не сможешь. Они тебе покажутся пустыми, и со злости ты снова изловишь всех и еще сотню других. Ничего я тебе не скажу. Делай со мной, что хочешь. - Да как ты смеешь?! Я хочу! Я приказываю! - закричал Калмашапада, а Сутасома сказал: - Послушай, кто у кого в плену? Я в твоей власти - и спокоен. А ты мой властелин - и выходишь из себя. Калмашапада замолчал. Долго сидел он молча, а потом спросил: - Неужели ты не знаешь страха? Неужели тебе не жалко царского сана и самой жизни? - Жалко, но я знаю то, без чего и жизнь, и царский сан не имеют смысла. Вот этим я и дорожу. Но этого я никогда не потеряю, и потому мне нечего бояться. - Да что ж это такое?! - Я сказал: тебе этого не понять. Тогда Калмашапада провел Сутасому в свой дворец, велел слугам принимать его, как гостя, а сам ушел. Три дня не приходил он, и слуги говорили Сутасоме, что их царь не ест и не пьет, мечется, как зверь в клетке, а потом вдруг затихает и задумывается. Такого с ним никогда не бывало. И вот к исходу третьего дня Калмашапада вернулся. - Возьми ключи, - сказал он, - открой темницу и выпусти пленных. - И ты ничего не потребуешь от меня взамен? " - Нет, не потребую. Сутасома взял ключи и выпустил всех пленных, а потом вернулся к сыну львицы и сказал: - Теперь слушай первое изречение моего друга мудреца: ТОЛЬКО ТОТ, КТО ДЕЛАЕТ ДОБРО БЕСКОРЫСТНО, МОЖЕТ ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЧЕЛОВЕКОМ. - Да, я жил до сих пор, как живут львы и тигры, не задумывался и не мучился. А чувствовать себя человеком - это, оказывается, такая мука! - Может, лучше вернуться к прежнему? - Нет. Это уже невозможно. Меня ужас охватывает от всего, что я творил до сего дня. - Тогда слушай второе изречение мудреца: ТОЛЬКО ТОТ ПОСТИГНЕТ СЛОВА МУДРОСТИ, КТО ПОЛЮБИЛ МУДРЕЦА, ГОВОРЯЩЕГО ИХ. Если нет любви к мудрецу, слова его покажутся пустыми и мудрость представится мусором. - Так ты уже понял, Сутасома, что я полюбил тебя? - спросил Калмашапада. - Но как мне жить теперь? Послушай, возьми меня в свое войско, сделай военачальником, тебе пригодятся мои сила и свирепость. А я буду счастлив отдать за тебя мою жизнь, потому что она стала мне тяжела. - Нет, друг мой, - ответил Сутасома. - Если прежняя твоя жизнь тебя ужасает, то тебе следует выбрать самое трудное. Если хочешь узнать, что это такое, то послушай третье изречение мудреца: ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЛЮБИТ ТОЛЬКО ТОТ, КТО ОТДАЕТ ЖИЗНЬ ЛЮБИМОМУ НЕ ОДИН РАЗ, А СТО ТЫСЯЧ РАЗ. - Как это возможно? - А вот как: легче однажды совершить геройский подвиг и пасть, чем каждый день и час жить так, чтобы не стыдиться ни одного своего поступка, ни одной мысли. - Ну этого я не смогу, - поник сын Судасы. - Ведь я - не ты. Во мне течет звериная кровь. Могу ли я поручиться, что никогда не рассвирепею и не разорву на куски какого-нибудь злодея, особенно если он причинит зло тебе, о звезда среди царей! - Ты правдив, - сказал Сутасома, - так выслушай последнее изречение: ПОБЕЖДАТЬ ДРУГИХ - ЭТО ДОБЛЕСТЬ ЗВЕРИНАЯ; ПОБЕЖДАТЬ САМОГО СЕБЯ - ВОТ ДОБЛЕСТЬ ЧЕЛОВЕКА. Ты уже понял человеческую мудрость. Отважишься ли на человеческую доблесть? Калмашапада молчал. Он понял: прежде, чем обещать, он должен быть уверен, что выполнит обещание. Рассказывают, что он долго жил после этого, даже пережил Сутасому. Но до конца своих дней он каждый вечер и каждое утро спрашивал: "Ты доволен мною, Сутасома? Так ли я поступал, как ты хотел?" СКАЗКА О ЧУДЕ ИЛИ ЗОЛОТАЯ ФЛЕЙТА. Это сказки о самом начале, о встрече, по почему-то мне надо поместить ее здесь, в конце сказок о Томе и Старой Девочке. И я посвящаю эту сказку памяти Ларисы Тулис. Говорят, чудес не бывает. Что вы! Вы можете так говорить только до тех пор, пока не услышали Золотой Флейты. А кто Флейту услышал, с тем случится чудо. Ее деревья слышат и потому растут. Ее солнце слышит и потому восходит. И заходит, потому что Флейта велит. И заря разливается, потому что слышит Флейту. И звезды зажигаются потому же... Да, и мы сами на свет появляемся по Ее зову. Раз душа родилась, значит расслышала Флейту. Расслышала, а потом забыла. А если снова расслышит, то тут же и увидит чудо. Хотя она увидит этот самый мир и ничего другого. Но разве чудо - это что-нибудь другое, а не этот самый мир? Кто расслышит Флейту, тому ничего другого уже будет не надо, потому что этот мир раскроется, как волшебная шкатулка, и загорится вечным огнем. И сверкнут самоцветы из самого сердца мира и обожгут сердце человека. И он будет всем говорить, что есть вечный свет, а все будут хлопать глазами и спрашивать его: "Где?" Ну да, чтобы мир раскрылся, как волшебная шкатулка, надо, чтобы раскрылось твое сердце. И тогда ты ясно расслышишь голос: разве можно видеть этот мир и не быть счастливым? Видеть и не любить... Ну, а кто расслышал, тот что - уже все нашел, и его сказка пришла к счастливому концу? Что вы! К какому концу! Не к концу, а к началу. Его сказка только начинается. Кто не слышал Флейты, тот еще и к началу не подошел. А кто услышал, вот тот-то и начинает свою сказку. Ту самую Сказку о Чуде, или о Золотой Флейте. Когда Том в первый раз услышал Флейту, он увидел такое сияние, как будто весь мир просверкал тысячью маленьких граненых солнц. И вдруг - все исчезло. Был лес. Было озеро. По озеру плыла лебедь, спокойная, белоснежная, невозмутимая. Деревья отражались в воде. Но сияния не было. И только одно золотое пятнышко задрожало в кустах, как последняя искра. Что это? Луч солнца? Нет, небо было пасмурным. Но вдруг выбежал из кустов и стал отчетливо виден на темном зеленом фоне маленький совершенно золотой олень. Он застыл, как вкопанный, и так и стоял, как остановившееся золотое мгновение. Том подошел к нему совсем близко. И вот - никакого оленя, а в кустах на ветке висит Золотая Флейта. Флейта как флейта, только совершенно золотая. И вдруг - голос: - Это тебе. Только ты не должен играть на ней самовольно, а только по Моему зову. Это сказал великий невидимый флейтист. Это Он подарил Тому Флейту. Нет, не свою, конечно. Его Флейта такая же, великая и невидимая, как Он сам. А та, что Он подарил - маленькая, видимая, но точно такая же. - А когда же Ты позовешь? - спросил Том. - Жди и услышишь. Том стоял с Флейтой в руках и не мог сдвинуться с места. Стоял до тех пор, пока на потемневшем небе не стали появляться далекие звезды, то серебряные, то золотистые, то с синим отливом. Он стоял, стоял и вдруг почувствовал, что ему становится тепло (только тогда понял, что раньше продрог). Тепло, уютно, тихо. Оглянулся и увидел, что на земле, под деревом, на котором висела Флейта, лежат несколько сгрудившихся вместе небольших небесных звездочек или звездных осколков золотого цвета. Да нет, это, оказывается, был костер. Он как будто появился из самой глубины земли, и Тому почудилось, что этот костер раньше был так же далеко в глубине, как далеко в высоте - звезды. А теперь горит у самых ног. А около него сидят четыре маленьких тихих человечка и смотрят, не мигая, в огонь. Гномы... У вечного огня. То, что этот огонь вечный, Том почувствовал сразу. Он никогда не погаснет. Стало до того тихо, что можно было расслышать шорох звезд. И вот в этой-то тишине родился далекий звон. Звон, начавшийся на звезде, достиг до сердца, и Том понял, что сейчас, вот сейчас он должен взять свою флейту. И взял. И те самые звуки, под которые мир раскрывался, как волшебная шкатулка, вышли из его собственной флейты... Те самые звуки... Их ни с чем не спутаешь. Да, и мир снова раскрывается, как под мелодию Невидимой Флейты. И - что-то засветилось в глубине озера. Зелено-синее сияние отливало золотым и розово-сиреневым. Оно звало все глубже, глубже. И вот высветилась изнутри большая розовая раковина. И из ее таинственного узора возникла девушка. Черты ее были неясны, но совершенно ясно было, что все сияние излучают ее глаза, и беззвучный голос говорил: "Неужели можно видеть это и не быть счастливым? Видеть это и не любить..." "О, только бы, только бы это не кончалось", - подумал Том. "Постой!" - успел крикнуть он расплывающемуся видению. И - все. Сияние погасло. Музыка смолкла. Он снова сидел в лесу, усеянном звездами, около костра гномов. - Гномы... а вы Ее видели? Молчат. И вдруг - тоненький звон. То ли был, то ли не был. И - голос первого гнома: Зачарованное царство. В нем окончатся мытарства. Лишь пойти бездумно следом В путь за кем-то, кто неведом. И снова - тихо. И - снова звон со звезды. И голос второго гнома: Лесная чуткая поляна, Сосны шуршащая кора, Полоска легкого тумана И еле слышный треск костра. Как будто это речь такая, Как будто от земного сна Живую душу окликает Сгустившаяся тишина. И оживает тень за тенью - Беззвучный звук, бесследный след... Сейчас наступит пробужденье И ты поймешь, что мертвых нет... Тсс... Беззвучный звук... Ну да - вот он... И - третий гном говорит: Огонь для тех, кто не боится В огне сгореть. Кто от своих бессчетных братьев Неотделим. Он входит в пламя, как в объятья Со всем живым. Том вздрогнул. И костер вздрогнул. Пламя качнулось, заколебалось. И вдруг один язык его вырвался вертикально вверх, и сноп искр разлетелся в воздухе. Они рассыпались со звоном, и вот - голос четвертого гнома: Все смертное - смертно, И ты не проси Бессмертья для листьев дрожащих осин, Бессмертья для рук и для губ и для глаз. Бессмертье - не нам, но бессмертие - в нас. Высоко, высоко, сквозь смертную тьму Я пламя бессмертья к звезде подниму! И сердце стучит и мятется во мне, Чтоб искрою вспыхнуть в бессмертном огне. Вслушиваться в строчки стихов было все равно, что всматриваться в пламя костра. Вслушиваться, всматриваться в вечное... Вот оно... Так неоспоримо Его присутствие. И Тому уже начинало казаться, что так будет всегда. Ни свет звезд, ни свет и тепло костра никогда никуда не исчезнут. Что-то баюкало его. Он стал задремывать. Как вдруг - какой-то толчок. Том вздрогнул и выпрямился. Он сидел один в лесу. Никаких гномов. Никакого костра. Подкрадывался туман с озера. Было сыро и грустно. Звезды светили как прежде. Но они были так далеко! Услышать звездный зов? Звон со звезды? Что только ни пригрезится неудачливому поэту! Да было ли это когда-нибудь? А если и было, то прошло и не повторится, и никто не поверит, что было... И так сыро, холодно и одиноко!.. Ничего не вечно - все, все исчезает!.. - А я что-то знаю! Кто это сказал? Прямо перед Томом было светлое, даже светящееся пятнышко. То ли забытый уголек костра, то ли упавшая звездочка. Да нет, это лицо. Маленькое доброе лицо гнома, улыбающееся так, точно он и впрямь что-то знает. В глазах - лукавинка, доброта и никакой тревоги. Ну ни одной капельки ни тревоги, ни грусти. И самая обыкновенная гномья зеленая шапочка с белым помпончиком. Неужели такой вот Помпончик знает выход из всей тоски и может сделать так, чтобы все не исчезло на глазах, не ускользало из-под рук, не пропадало нивесть куда, будто его и не было?! - Помпончик! -Том! - Помпончик, ты пришел в самую трудную минуту. Помоги мне. Объясни, почему все исчезает? Даже вечный огонь, и тот не вечен. - А почему бы ему не исчезнуть. Том? Всякий огонь исчезает. И всякое чудо - из света и огня, и потому всегда исчезает, если его не поддерживать. - Как поддерживать? Что же, ты хочешь сказать, что звезды тоже кто-то поддерживает? - А как же! - Кто? - Тот кто не боится в огне сгореть. - Кто, кто?! Как это? Никакого ответа. Сказал и исчез. "Вот и тебя я не сумел удержать. Наверное, чтобы его удержать, надо уметь так же улыбаться... - подумал Том. - Где мне..." Осталась только маленькая Золотая Флейта. Она-то все-таки осталась. Видно, она и вправду подарена ему... "Но ведь я не могу играть на ней, когда сам захочу. Только по зову. Зову со звезды... Да был ли он когда-нибудь? Да возможен ли он? И почему я не могу распорядиться собственной флейтой, единственным, что у меня осталось? Почему я не могу запеть о моей тоске, от которой некуда деваться? Только в песню... Вылить ее, излить, разлить... Флейта моя, песня моя... И он взял флейту и поднес к губам. А дальше... дальше был какой-то провал. Он как будто очнулся под крики "Браво!" "Великолепно! Здорово!" Его чествовали. Ему поднесли венок, за его здоровье провозглашали тосты. Его называли "нашим поэтом, выразителем наших чаяний, самым-самым..." А он только хлопал глазами и чувствовал, что тоска ничуть не уменьшается, скорее наоборот... растет и растет. И ему все время подносили все новые и новые рюмки, приглашая залить тоску. А она не заливалась, а она разливалась все шире и шире... И вдруг он спросил: "А где, собственно, я нахожусь?" - Неужели ты до сих пор не понял, что перед тобой страна чудес? - Чудес? - Или исполнения желаний, это ведь одно и то же. - Ой, нет, - сказал Том. - Как это нет? Разве не исполнилось твое самое заветное желание? Разве не стал ты из непризнанного чудака нашим великим современником? "Великим современником?.." - подумал Том с неловкостью и тоской. Тоска все возрастала. Ему вдруг захотелось закричать, опрокинуть рюмки, но он сдержался и только сказал: "Ну, если у вас и вправду исполняются желания, то я хочу быть не великим, а вот таким, каким был, когда получил свою флейту." - Пожалуйста, но только сначала спой. За каждую песню - одно желание. Сколько песен споешь, столько желаний исполнится. Том посмотрел на свою флейту. Поднес се к губам, но... Ни единого звука. Он не мог больше играть. Он решил, что сейчас они прогонят его, как самозванца, опустил голову от стыда, но... Никто не был ни смущен, ни удивлен. Ему даже зааплодировали, хотя пел не он, а они сами распевали его старую песню о тоске и бессмыслице. - Послушайте, что здесь происходит? - пролепетал он и затих. И вдруг расслышал шепот у самого уха: "А я что-то знаю..." "Помпончик! Ах, Помпончик, уведи меня отсюда!" - Нет ничего легче, - сказало улыбающееся личико и скосило глаза на дверь. Тогда Том стал тихо пробираться к выходу и, наконец, очутился на улице. Ночная, безлюдная городская улица. И на ней - Деревья. Зажатые домами гости города. Деревья... Горожанам не до них. А Деревьям? Может, и Деревьям не до людей, но... нет... Он ясно почувствовал, что Деревьям есть до него дело. Вот этот огромный, склоненный над каналом вяз, узловатый, суковатый... Если только услышать, как медленно он растет, если только проследить, откуда и куда он идет... Но тогда.... "Флейта... Флейта... Ну конечно, я слышу Флейту! О, Господи, я уже забыл, как она звучит..." Да, он расслышал Ту, Великую, Невидимую Флейту. Его флейта не издавала ни одного звука, а Та - звучала. "Да не все ли равно - моя или не моя, - подумал он. - Флейта - Одна. И заплакал. Он был один. Его никто не видел, кроме Невидимого Флейтиста. А Флейтист - видел. Том Его слышал, а Он Тома - видел. - Ну как. Том, не очень понравилась тебе страна чудес? - спросил Он Тома. - Нет, совсем не понравилась. И не было там никаких чудес. - Ну, раз ты это понял, ты должен выбирать между чудом и исполнением желаний. Хочешь - будут исполняться твои желания, хочешь, снова увидишь Чудо. - А Чудо, это когда исполняются Твои желания? - Да, наконец-то ты догадался. - Чудо, Чудо... Только Чудо. - Но тогда ты должен быть готов пройти через великую печаль. И уж совсем не думать, исполнятся или не исполнятся твои желания. Или о себе думай, или о Чуде... -О Чуде. - Но тогда... - Да, да, я никогда не притронусь больше к Флейте без Твоего зова. И вот снова тишина, в которой слышно, как растут Деревья. Тишина, в которой будет слышен тот звездный звон. Будет... Еще не слышно... Ну и что же? Само ожидание - это жизнь. Не слышно? Нет, слышно, хотя это еще не звук, а предзвук. Нарастание тишины и есть приближение звездного голоса... Он - тишайший. Но теперь-то его уже нельзя не слышать. Теперь... Теперь - флейта моя не может не звучать. "Если вы не слышали предзвука, вам кажется, что мелодия возникла внезапно из ничего. Вы поражены. Вы думаете - откуда она?! А она всегда была. А моя маленькая Золотая Флейта только сделает слышной ту беззвучную музыку Невидимого Флейтиста. Вот и все. Флейта моя запела. Флейта моя зовет меня. Я иду, иду, иду..." Том на самом деле шел. Куда? Он не знал. Он только "шел и шел, бездумно следом вдаль за кем-то, кто неведом". Не сам шел, - Флейта вела, звала и вела. И привела в какой-то удивительный город. Не город _ сплошной цветной витраж. И дома в нем, точно не строились руками, а сами росли, как деревья. Удивительно красивый город. Терема с остроконечными крышами, цветные светящиеся терема, как осколки разноцветного чуда. - Куда я попал? - Ты попал в город музыкантов. - ответил ему человек в бархатном костюме. - А ты сам музыкант? - Конечно. Здесь все музыканты. Ведь ты прибыл на конкурс. - Какое счастье мне выпало... - Том не сумел докончить фразы. - Это мы еще посмотрим, тебе или мне выпало счастье, - сказал бархатный музыкант. - А разве нельзя, чтобы обоим? - Ты что, мы же соперники! - Неужели? Глаза у бархатного округлились, и он показал кому-то рукой на Тома и на голову. А Тому показалось, что это какой-то Помпончик наоборот: Помпончик знает что-то самое важное для всех, а этот - для одного себя. И вот начался конкурс. Люди в шелках и бархатах один за другим выходили на сцену, садились за рояль, брали в руки скрипку, флейту или гобой. Вроде бы это были прекрасные музыканты, но... почему от их музыки росла и росла тоска у Тома? "Так они же не слышат Зова", - понял он, и тоска стала совсем невыносимой. Не слышат Зова и не идут, никуда не идут, а все время кружатся вокруг самих себя и стараются победить кого-то... Да не побеждать надо, а помочь... Послушайте! Но никто ничего не слышал. Скрипка, рояль, гобой... и - аплодисменты. А... Музыка? Да ведь она зовет! И Том вышел на сцену и заиграл. И как заиграл! Да разве это он играл?! Он сам отошел, отступил, сошел на нет перед Невидимым Флейтистом, каждый шаг которого раздвигал, раскрывал душу. Ах, как много в этой душе было, оказывается, стен и перегородок! Он их опрокидывал. Он сдвигал горы на своем пути! Вот уже ничего не осталось, кроме сплошного сияющего Простора. И теперь Музыка сделалась такой глубокой, такой всесильной, точно готовилась пройти сквозь смерть. Еще чуть-чуть, и - в мире не будет смерти. Не будет! Вот уже вдали загорается Чудо. Мир раскрывается, высвечивается изнутри. Там - бессмертие. Разве можно слышать это и не быть счастливым? Слышать и не любить?! Ответьте, можно?! В ответ - гром аплодисментов. Том вздрогнул, точно его ударили. Ему хотелось сказать: "Остановитесь -разве я об этом вас просил? Я ведь просил помочь мне ответить на Зов. Неужели вы и сейчас не слышите?! - Браво! Бис! И тогда он снова взял флейту. И она стала молить, биться об их души и молить. Нет, не только молить. Она сметала перегородки, она, эта тоненькая мелодия сейчас заставит сдвинуться тяжелые каменные залежи - вот сейчас... Но - Музыка оборвалась. Он стоял, как каменный, не в силах издать ни одного звука. - Что случилось? - недоумевал зал. - Ведь это был претендент на первое место. Бывает же такое! Заболел, что ли? Музыка оборвалась. Да только ли музыка? Том чувствовал, что оборвалась невидимая нить, на которой держалась его душа. Музыка ее находила и обводила, и укрепляла - ту таинственную ниточку, один конец которой был в сердце, а другой на его звезде. Какая она, именно его звезда, Том не знал. Но сейчас только понял, что пока была цела нить, он был живой, то есть мог свободно двигаться, говорить, играть. А теперь ничего не может. - По-мо-ги-те! - прошептал Том, но никто его не слышал. И никто и представить себе не мог, что не звук оборвался, а душа сорвалась со своей незримой орбиты. Целый мир сейчас висит на тоненькой ниточке, и нужно одно-единственное - продолжить прерванную музыку. Как он молил об этом! Как мечтал, что найдется кто-нибудь, кто сыграет за него так, как он, лучше него. О, если бы!! Ему это было нужно, как жизнь! Это и было его жизнью. Услышать истинную музыку! Не все ли равно, играть или слышать?! Это совершенно одно. Играющий и слушающий - одно. Оба они - простор, и котором течет МУЗЫКА. Верните МУЗЫКУ} Спасите меня! - Разве можно видеть Дерево и не быть счастливым? - это сказал однажды один тихий человек, тихий и светлый. Но ведь и его музыка оборвалась когда-то, и душа его повисла в пространстве и ничего, ничего уже больше не могла... Вот точно так же, как сейчас у Тома. Том понял, что стал невидимым. Точно таким же, как сам Невидимый флейтист. То есть он никуда не пропал, ничего особенного не произошло. Тогда бы люди хоть догадались, что они не видят. А так ведь уверены, что все видят, - и все топчут. Просто так, потому что не видят. - Чего там еще видеть? Все на месте, руки-ноги целы. Только по-  чему-то не может ни ходить, ни говорить. Кто его знает... И вдруг... он ощутил на себе взгляд, не скользящий мимо, не рассматривающий, а входящий внутрь взгляд. Его увидели. Из груди его вырвался звук, которого он не издавал никогда. Боль или ликование? И смерть и жизнь? Одно мгновение, и вот - золотая флейта Тома запела, и как не бывало обрыва звука. Я жив! Жи-вой! Вот я! Вот так и началась вторая жизнь. Их общая жизнь - Тома и Старой Девочки. Потому что это Она его увидела. А он - ее. Собственно, они оба услышали музыку и привели се в мир. Вот и все. Что за странное имя - Старая Девочка? Имя это или не имя но вот как оно родилось: - Мне кажется, я знаю тебя не с рождения, а с дорожденья, - сказал он. - Ну, конечно, я знала тебя, когда тебя еще и в помине не было. Может быть, когда еще никого не было, я тебя знала. - Как же это? - Очень просто. Я ведь старая. Я очень старая. Старше мира. - Но ты ведь юная, такая юная, как утро. Недаром на тебе это розовое платье. Розово-сиреневое, как рассвет. - Ну да, конечно. Меня так и зовут Девочкой. Все зовут Девочкой. Я - Старая Девочка. Ах, Том, Том, что могло бы быть, если бы я не нашла тебя?! Твоя Флейта шла прямо ко мне, в самое сердце, и - вдруг оборвалась. Как я испугалась! Но никто не понимал, чего это я испугалась. Сколько я ни просила музыкантов помочь мне, никто не мог. Они совсем не знали, что такое твоя Флейта и куда она ведет. И вот тогда я ушла в этот лес, и стала звать, звать тебя. А потом затихла совсем. Твоя оборванная мелодия звучала во мне. Звучала и обрывалась, звучала и обрывалась. И вдруг я почувствовала: да разве можно слышать эту мелодию и не быть счастливой? Слышать и не любить... Так, чтобы найти... И тут я тебя увидела. "Господи, как хорошо, что ты из плоти и крови, что ты не исчезнешь, не растаешь как видение, не оборвешься, как мелодия, что мы навсегда вместе!..." - Том... -Что? В ее голосе был еле слышный укор, смешанный с нежностью и печалью. - Том, не говори так. То, что из плоти и крови, тоже исчезает, почти так же, как видения... Кто знает (это она сказала почти шепотом), может наша плоть и есть видение... И тут Тома охватила такая тревога, такая боль! "Нет! Нет! Нет!" - закричал он. - Ты должен обещать мне, что всегда, что бы ни было со мной, будешь идти туда, куда ведет тебя твоя Флейта. Обещай мне, что даже на меня - не оглянешься, если меня будут уводить от тебя. Ты не должен выбирать между мной и флейтой. Только Флейта... - Нет, ты! - вскрикнул Том и осекся. - Если пойдешь за Флейтой, то вернешь меня. Если останешься со мной и не пойдешь за флейтой - потеряешь меня. Вот что помнил Том, когда сидел у постели, на которой умирала она - его любимая, его Чудо. Она еще дышала, но он знал, что в любую минуту дыхание может прерваться и тогда... Тогда расколется пополам небо и земля. Тогда ничего больше не будет. Но вот послышался слабый вздох. Такой далекий, точно со звезды донесшийся голос: "То-ом..." Ее голос или зов со звезды? Ее голос, ставший звездным зовом: "Том, ты обещал..." И тогда он взял свою Флейту. Последнее, что он увидел, было Ее лицо, спокойное, как озеро в полном безветрии, и почти такое же белое, как подушка. Неведомая сила влекла его отсюда. Он хотел крикнуть, остаться, ' прильнуть к ее лицу. - "То-ом..."- Ее голос уводил его от нее. И вот- огромная синяя тишина с одной звездой посередине. И эту тишину нельзя было нарушить. А звезда звенела ее голосом. И Флейта звучала. Музыка лилась, лилась и вела в такую глубину! И человек шел, плыл за музыкой в полной пустоте. Но она не страшила его. Она его держала, как пловца держит море. Человек плыл и плыл, а по лицу его текли и текли слезы, и падали, и повисали в темной синеве звездными искрами. И странная мысль пронеслась в голове у человека, что он причастен к этому звездному мерцанию. Среди этих звезд были и его повисшие слезы. "Слезы не пропадают, ни одна слеза не пропадает", - подумал он и потом уже совсем ни о чем не думал, только чувствовал, что погружается все глубже и глубже. Куда, Господи? Огромные разноцветные звезды совсем рядом с его лицом. Плавают у глаз, лучатся всеми цветами радуги и живут. Они живые. И все-таки это слезы. Разрастающиеся, расплывающиеся слезы. Вот они слились в одну сплошную радугу, охватившую все пространство. И где-то в сине-серебряной части радуги - фигура. Постепенно вся радуга оказалась вдали, а синее серебро близко. Еще ближе... еще... И вот - женщина с белым, как снег, лицом, вся в окружении переливающихся синих и серебряных льдин. По неподвижному лицу Ее текли слезы. Текли и текли, как будто отделившиеся от нее самой, и превращались вдали в дрожащие звезды. И расплывались, и таяли, и снова текли. Неподвижное, невозмутимое Лицо, которое все время плакало... А слезы превращались в свет. -Кто ты? Она смотрела на флейтиста и молчала. А слезы продолжали течь, как звуки флейты. - Кто ты? - Хранительница света. - Ноты... плачешь? - А ты думал, что я холодная и жестокая Снежная Королева?.. - Нет... Этого не может думать никто, кто видит тебя. Ты... ты все время плачешь? Всегда? И тогда она улыбнулась сквозь слезы. И в звуках музыки проступил такой покои!.. Так значит он есть - вечный свет! Вот Он! Никогда еще маленькая золотая флейта не обретала такой силы! Синева... Синева... А посредине синевы - пламя. И он знает, что ему надо вступить в него. И вступает. И тут, только тут видит лицо своей любимой и жизнь, которая разгорается на нем, как утро на фоне отступающей ночи. Говорят, что чудес не бывает. А мне все разно, бывают они или не бывают. Чудо - это не зрелище. А кто сам станет чудом, тот уже ничего не говорит... СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА Высокие и очень спокойные деревья... длинный вечерний луч... Огромный, изнутри светящийся покой... Каким маленьким вдруг становится пред ним то, что только что казалось таким большим и важным. Маленьким и вовсе неважным. Совсем. Сейчас это все мелькнет и растает, лопнет, исчезнет и останется только этот покой, эта незыблемость света, и станет странным - как это раньше мы не видели и не вдыхали этого. Ведь это же было. Всегда. Сколько сказок складывали о волшебной стране! И все ее выдумывали, грезили. А ведь только она-то и есть на самом деле, а все остальное - выдумка, то, что пригрезилось нам... Да. Волшебная страна - это страна, где все - такое, как оно есть на самом деле, а не такое, каким кажется. Страна, в которой существует только то, что есть, навечно есть, а то, чего нет, что мелькнет и исчезнет, - того нет, то и не представляется, что оно есть. И стоит эта страна испокон веков и на веки вечные. Никто не может ее уничтожить. Только почему-то вдруг она становится невидимой, а потом опять видимой... Если поднести зеркало к цветку, если вдруг проглянет зеркальный пруд посредине леса или зеркальное спокойное море под небом, то сейчас же станет видимой волшебная страна. В зеркале воды мир удвоится и станет ясно, что он незыблем и волшебен. И захочется поднести к нему еще зеркало, и еще, и еще, и растет чувство, что тогда-то мы и подойдем к Тайне - к тому спящему дворцу в волшебной стране, откуда начинается свет. И мы подносим к удвоенному миру зеркало своих глаз и ищем других глаз - других зеркал, чтобы поднести к ним свои глаза, в которых мир, удвоенный и утроенный, растет, как растут кристаллы... Деревья и небо вовсе не смотрят на самих себя: и в зеркалах проступает то, что они есть на самом деле. Если же какому-то любопытному взгляду захочется увидеть самого себя, тут-то наступает беда. Волшебная страна делается невидимой, и на месте настоящего мира появляется тот, который только кажется... Вот отчего, если человек глядится в зеркало, он не видит там ровно никакой волшебной страны, и мир вовсе не растет и не удваивается, а просто передразнивает сам себя, пока ему не надоест это. И появляется полная уверенность, что никакой волшебной страны нет и быть не может. Волшебники - жители волшебной страны. У них такой странный закон: их видит только тот, кто не смотрит на самого себя. А кто посмотрит на самого себя, тот сейчас же перестает видеть волшебников. Они будут совсем рядом, но... совершенно недоступны взгляду. Как звезды видны только ночью, когда нет солнца, так и волшебники видны только тогда, когда ты сам себе не виден. Иначе не бывает. Волшебники живут так близко к нам, что этого и представить себе нельзя. Живут и незаметно делают свое дело. Раздают нам свои дары - таланты и красоту. Они сыплются и сыплются на нас плавно и нежно, как снег в безветрие или как легкие медленные листья в пору ранней осени... Кто-то одаривает нас миром... всем, что есть. И самыми разными талантами. Это неправда, что есть неодаренные люди. Бывает ли, чтобы снег падал на один кусок земли под окном, а на другой нет? Все люди одарены, только не все знают об этом. . Неужели все? А Кай? Если сказать правду, он никакого таланта за собой не чувствовал. Жил такой бесталанный человек на свете, по имени Кай. Какой такой Кай? Тот самый. Из сказки про Снежную Королеву. Тот, что увидел Снежную Королеву. Потому ли увидел, что в глаз ему попал осколок из зеркала троллей, или не потому - не знаю. И даже думаю, что что-то здесь не так. Ведь люди с осколком в глазу все видят наоборот: прекрасное - безобразным,- безобразное - прекрасным. Значит, Снежная Королева на самом деле была безобразной? Ну нет! Что вы! Она была ослепительно прекрасна; ослепнуть можно было от ее блеска. Кто хоть раз видел, как вспыхивают на солнце снежинки, как преломляется свет в изломах льдин, тот знает, что такое этот блеск. Если бы Она была безобразна, все было бы проще. В том-то и дело, что Она была бесконечно прекрасной, эта холодная, эта Снежная Королева. Но ведь Она была злая? Она без сердца? Кто знает... Думается мне, так утверждают те, кто не отважился войти в Ее покой, вглядеться в нее... Кто не пошел за ней. А Кай пошел. Не мог не пойти. Слишком уж Она была прекрасна. И не верил он, что такая красота обманет сердце. Не верил - и все. У него вечно не сходились концы с концами, и одно противоречило другому. Так уж он жил. Вот, например, он очень любил птиц, До того любил, что когда открывал окно и слышал, как птицы поют, сердце его разрывалось от счастья. Он начинал кувыркаться, смеяться и плакать в то же самое время. Но ведь рядом с ним на подоконнике сидел его любимый кот, который тут же у него на глазах хватал поющую птицу и... Господи, Боже мой, почему так мир устроен? В этот момент он кота ненавидел. Но ведь все-таки он его любил. И - в чем кот виноват? Он так создан... И как тут быть, что думать? Это было совершенно непонятно. Может, он потому и был бесталанным, потому ничего не мог сделать определенного в жизни, что никак не мог разобраться в ее устройстве. Всех жалко... И потому обязательно всех обижаешь... Вот ведь и бабушку, и Герду он так обидел, когда ушел за Снежной Королевой... А что было делать?.. Наверное, только одна бабушка никого не обижала. Потому что она была сама доброта. Бабушкин дом был Дом Детства. Там была бабушка, Герда, и Розовый Куст. И вот пока Кай жил в доме детства, еще как-то можно было сводить концы с концами. А может быть, наоборот: пока еще можно было сводить концы с концами, он мог оставаться в Доме Детства? Но подошел такой миг, когда все перестало сходиться, все разъехалось. Вот тогда-то он и ушел за Снежной Королевой. В этот холод, в этот Простор. И остался Дом Детства позади. Этот остров, который до поры до времени кажется целой вселенной, а потом видится далеким-далеким блаженным островом в необозримом мире... Сидит там бабушка у Розового Куста и что-то вяжет. Как-то незаметно бросает вязанье и заглядывается на Розовый Куст. А Кай заглядывается на бабушку и ему кажется, что бабушка всемогущая, что доброта - всемогуща, и все-все в мире устроится. Все как-то образуется. И кот как-нибудь поладит с птицами и найдет себе более подходящую еду. И вообще все будет так, как надо. А потом бабушка встает и уходит на кухню или еще куда-нибудь, и он остается один возле Розового Куста. И мечтает. Иногда не один, а вдвоем с Гердой. По одну сторону Куста - он, по другую - Герда. И каждый думает о своем, и каждый не знает, о чем думает другой. А Розовый Куст еще о чем-то своем. Их двое. Розовый Куст - третий. Может быть, третий лишний? Так, наверное, казалось самому Розовому Кусту. Потому что "они оба смотрели на него и не видели его. Добро бы еще они видели только друг друга. Так нет же - каждый из них видел самого себя со стороны и так стеснялся, что не знал, куда деваться. Это началось совсем недавно. Но когда уж началось, то Розовый Куст стал как бы и не при чем, хотя на самом деле не такой уж он лишний. Он был им очень нужен. Без него просто не обойтись было. Особенно Герде. Она как-то осталась наедине с Розовым Кустом, как с единственным другом своим, которому можно совершенно открыться. И вот зарылась она в Куст с головой и заплакала. И плакала так, как поют птицы - вся и - вволю. И вдруг в дом вошел Кай. И услышал, что розовый куст плачет. Он раздвинул куст и увидел Герду. И хотя он видел ее, конечно, и раньше, но увидел только сейчас. Такая тоненькая девочка. Вся она дрожала, как куст под ветром, и вся плакала. И Кай весь к ней рванулся, потому, наверно, что вот вдруг увидел ее всю, как видят мгновенно простор, освещенный молнией. И она это почувствовала и сразу доверилась ему, затихая и всхлипывая. Почему она плачет? Да потому, что и она была бесталанной и совершенно некрасивой. И обо всем этом она сказала Каю. И вот тогда-то Кай засмеялся, тихо и ласково засмеялся, потому что видел то, чего она не видела. Его глаза были сейчас как два ясных зеркала, и так как они совсем не смотрели на себя, в них отразилась Герда, такая, какая она есть. И оказалось, что она только кажется некрасивой, а на самом деле!.. Герда смотрела в эти глаза и затихала... А потом ее глаза стали расширяться от удивления... Неужели это она? Не может быть... Нельзя верить... Но как не верить? Кай видел, что она становится счастливой, глядя в его глаза, - и сам становился счастливым. И кроме ее счастья ему ничего не было надо. И они уже совершенно не могли жить друг без друга. Вот так они и зажили вместе в домике с Розовым Кустом. А все остальное было потом. То, что они так любили друг друга и не могли расстаться, и сидели у Розового Куста, взявшись за руки и пели. Все было. Но однажды Герда сказала: - Кай, ты самый лучший на свете! - Да ну, - сказал Кай и улыбнулся. - Кай, ты самый красивый на свете! - Ну да! - сказал Кай и рассмеялся. - Кай, ты самый талантливый на свете! - Ну, ну, ну, - сказал Кай на этот раз и нахмурился. - Почему ты засмеялся и почему ты нахмурился? - Потому что не надо говорить неправду. - Это правда! - Нет. Я не красивый и не талантливый. - Как ты смеешь так говорить?! - Я говорю правду. Я хочу, чтобы и ты говорила правду. А тебе обязательно нужно меня выдумывать. Ты несчастлива со мной - вот с таким, какой я есть? Тебе нужно что-то другое? У Герды остановилось сердце и задрожали губы, ей стало так жалко Кая, что она вдруг растерялась и превратилась в маленькую девочку, которая совсем себя не видит со стороны. И такой вот она и отразилась в его глазах. Нет, он никогда не говорил ей, что она талантливая. Он только глядел на нее очень тихо, и она видела в его глазах себя всю. Всю. И оживала - вся. Всей душой. Может, даже не так часто это было. Но когда было, то было то, что описать невозможно. И один раз после этого она вдруг запела. Да как! С тех пор и стала Герда петь. А люди стали оглядываться и спрашивать: что это за новое чудо появилось на земле? И тут кончилось их одиночество. Все стали приходить к дому с Розовым Кустом, чтобы послушать Герду. И слава о ее голосе и таланте пошла далеко. Конечно, Кай был лучше всех для Герды, но ведь что правда, то правда - никакого особого таланта у него не было. И однажды, когда они остались вдвоем, Герда глубоко вздохнула. На другой день Герда еще раз вздохнула, и тогда Кай спросил ее с тревогой: - Герда, ты несчастлива со мной? - Кай, я не знаю. Я очень люблю тебя, но иногда мне очень грустно. Иногда я думаю, почему в самом деле ты ничего не можешь сделать в жизни? Ведь все у тебя есть, и я у тебя есть, и бабушка, и Розовый Куст у нас в доме. А ты... Иногда проходят целые дни, а ты даже не взглянешь на эти розы. И вот говоришь: "Я бесталанный!" А я не хочу этого слышать. Ты сам себя в этом уговорил. И ничего не хочешь сделать. - Герда, милая моя Герда, я ни в чем себя не уговорил. Я вправду бесталанный. Понимаешь, что-то у меня не складывается, что-то не получается. Я сам все время думал - может быть, получится. И он стал что-то говорить про птиц и котов, да еще про зайцев и волков. И чем больше он говорил, тем тяжелее становилось Герде. Тогда он замолчал и вдруг сказал: - Я думал, что ты будешь счастлива со мной вот таким бесталанным. И тогда бы... - Что тогда бы? - спросила Герда. - Ничего. Уже осень. Птицы не поют. - Зато ты можешь сколько угодно гладить своего кота. - И буду. Вот тогда-то после этих слов и стал изменяться Кай. (Не думаю, чтобы какой-нибудь осколок попал ему в глаз. Я про осколки ничего не знаю. Но Кай действительно стал другим). И бабушка, и Герда частенько плакали от него. Он бывал то грустным, то грубым и не отвечал, когда его спрашивали, точно не слышал вопроса. И подолгу смотрел в окно, когда падал снег. - Кого ты там видишь? - спросила его однажды Герда. - Снежную Королеву, - ответил Кай. - И какая она? - Красивая. - Очень? - Очень. Она в огромном пустом дворце. Там нет никого. Она одна. Хорошо. - Разве это не страшно - одной в пустом дворце? - Нет. Это хороши. Только это и хорошо, - вдруг сказал Кай. А Герда и бабушка переглянулись и стали за него бояться. Нет, никто не нужен Герде, кроме Кая, - ни знаменитый композитор, ни все другие, такие красивые и талантливые, все эти люди, которые приходят в их дом. Но... почему Кай не может сделать ее счастливой? Не думаю, что Кай стал передразнивать Герду и бабушку, и даже розы назвал безобразными. Но на розы он перестал смотреть совсем. А все только смотрел в окно, когда шел снег. А когда Герда еще раз глубоко вздохнула, он вдруг свистнул, взял шапку и ушел из дома. Как раз на улице выпал густой снег. "Кай! Кай!", - закричала Герда. Но Кай исчез в густых снежных хлопьях. Вот как это было. Герда долго плакала, а потом ушла искать Кая. Так она сказала бабушке. Бабушкин дом опустел. Бабушка да Розовый Куст остались в доме детства. А Кай и Герда из этого дома ушли. Куда отправилась Герда? В той знаменитой сказке говорится, что она сперва попала к женщине, которая умела колдовать. Это не совсем так. Кажется, это была не женщина, а мужчина, но он действительно умел колдовать. У него был заколдованный сад со множеством цветов. И вообще у него как будто было все, что нужно для счастья. Он был очень талантлив. Он все умел, даже колдовать. И он в самом деле спрятал под землю все розовые кусты, чтобы не напоминать Герде о доме детства и о Кае. Надолго ли он околдовал Герду, я не знаю, но она пела ему каждый день, и он подносил ей бесконечные цветы. Он еще был, кажется, поэт и сочинял для нее песни. Но все это колдовство разрушила обыкновенная простуда. Герда простудилась и не смогла петь. Из носу у нее потекло. Он распух. И когда она взглянула в глаза мужчины, умевшего колдовать, она увидела себя такой безобразной, что сама испугалась. - Это я?! - спросила она. - Не может быть, это не я. А где же я?! Ее нигде не было. Она потеряла себя саму. И тогда Герда выбежала в сад босиком, хотя и была простужена, и заплакала в первый раз с тех пор, как попала сюда, заплакала вся, как когда-то. И как только слезы ее упали на землю, из-под земли вышел загнанный туда колдовством розовый куст. И Герда все-все вспомнила. Она зарылась в розовый куст и плакала так, что все розы промокли от ее слез. Она плакала и звала: "Кай! Кай!". И знала, что Кай уже не откликнется ей, и от этого еще больше плакала. Она поняла теперь, что только Кай знал ее, знал, чем она была, а не только казалась, что Кай никогда не потерял бы ее, не дал бы ей потеряться. Она плакала и плакала, а слезы окончательно смывали все колдовство. Дом и сад, в котором она жила, были не настоящие, а точно нарисованные на бумаге. Совсем как настоящие, но не настоящие. Потому они и не выдерживали слез. Мужчина, умевший колдовать, боялся слез, как наводнения или потопа. Он, кажется, готов был влезть на высокое дерево или бежать в другой город, только бы не видеть Гердиных слез. - Кай! Кай! Кай! - звала Герда, вся Герда. Колдовство кончилось. "Господи, как я замешкалась," - сказала она, быстро собрала узелок и ушла. На дворе стояла глубокая осень. "Скоро начнется снег", - подумала Герда, и сердце ее сжалось. В снег, в густой, густой снег ушел Кай. Конечно, он где-то в густых снегах, в ледяном дворце у Снежной Королевы. Совершенно один в пустом ледяном дворце. "Кай! Кай! - неужели ты не слышишь, как я хочу, чтобы ты вернулся? Кай, я не могу без тебя! Неужели ты этого не слышишь?" А может быть, он все-таки не во дворце Снежной Королевы, а где-нибудь в другом доме, поближе, где не так пусто и холодно? И хотя это не дом детства, но все-таки какой-то жилой дом? Только бы узнать, что он жив! Только бы увидеть его хоть раз, а потом вернуться к бабушке и всю жизнь прожить с ней вдвоем у розового куста. Только бы хоть раз увидеть Кая. - Ка-а-ай! И вот тут-то к ней подлетел какой-то ворон и сказал: - Милая девушка, вам нужен принц Кай? - Принц?! - Ну да, вы только что его позвали. - Я звала просто Кая, не принца. - Но, может быть, вы так давно его ищете, что он успел стать принцем? Дело в том, что нашего принца зовут Кай. Некий Кай пришел откуда-то издалека и оказался самым красивым, умным и талантливым. И поэтому его выбрала в мужья наша принцесса. - Ах, пусть бы он был некрасивый, неумный и неталантливый. Лишь бы это был Кай. Пусть даже он женат, - сказала Герда, - только бы взглянуть на него. - Уверяю вас, что он красив, и умен, и талантлив, иначе за что же бы его полюбила наша принцесса? Да и сами вы за что любите его? - Я? За то, что он - настоящий. Он не боится слез. Понимаешь, бумажные цветы от дождя размокают, а живые растут. Вот так же и люди от слез. - Удивительная точка зрения, - сказал ворон. - Они уже приблизились ко дворцу. А из дворцовых ворот выходили принц и принцесса, такие веселые и счастливые! Глядя на них, невозможно было поверить, что кто-то на свете может плакать. Нет, это был не Кай. То есть принца звали Кай, но это был не Гер-дин Кай... Герда быстро вытерла слезы, чтобы не смущать принца и принцессу, и хотела уйти. Однако они позвали ее, выслушали и подарили золотую карету. Счастливые люди иногда бывают очень добрые. И Герда поехала на Север в золотой карете. Скоро карета въехала в лес, и перед глазами Герды замелькали огромные сосны и ели, дубы и липы. Герда загляделась на них, и ей вдруг стало отчего-то больно и удивительно спокойно. Чем глубже и выше был лес, тем становилось спокойнее. В карете было несколько зеркал. И сначала Герда с удовольствием поглядела, как идут ей наряды, подаренные принцем и принцессой. Но вот за ее головой в зеркале выросли сосны. Герда обернулась от зеркала к окну и больше уже не глядела на себя. Ей стало стыдно, что сосны видели, как она на себя заглядывалась. "Это просто привычка, - сказала она им. - Мне уже не нужно это". И сосны как будто поверили ей и продолжали говорить о чем-то действительно нужном. О чем только? Они как будто готовили ее к чему-то главному. К чему? Какое оно, это главное? Радостное? Грустное? Оно - закрайное. То, что за краем и радости и грусти. Оно - бездонное. Так говорили деревья, и Герда им верила. И чем дольше они это ей говорили, тем становилось ей спокойнее. И вдруг ей захотелось остановить карету и выйти из нее. Она так и сделала. Был поздний вечер. Кучеру и лошадям надо было уснуть, а ей - побыть в лесу с деревьями... Такими большими... и тихими. И вот ее глаза превратились в два ясных зеркала. И мир удвоился в них, как в чистой воде, и Герда увидела впервые в жизни волшебную страну. В ней было до того прекрасно, что сердце почти остановилось. И так просто! Сначала она видела все, сразу все, и только потом начала различать что-то по отдельности - и оказалось, что все было живое. И всегда было таким, но она только сейчас это увидела. Только сейчас. Была - ветка - ну и что? А теперь - ветка! - Господи! И как это она раньше не видела, что у каждой ветки есть свое лицо, и каждая говорит свои слова, и если к ним прислушаться, то счастью не будет конца, как лесному шуму. И Герда прислушалась и вгляделась. И увидела удивительный огонек. Маленький, теплый огонь в темноте. Это был костер гномов. Вокруг него сидели гномы и говорили все вместе, как листья в лесу, и так же не перебивая друг друга. И когда Герда вслушалась, она столько узнала! - Волшебных стран много, - говорили гномы. - Ты попала в первую - в волшебный лес. Это царство Кота и Лешего. И они главные волшебники здесь. Сейчас ты видишь только наш маленький огонек. Но скоро ты увидишь три больших огня - один рубиновый и два зеленых. Это - глаза Кота и трубка Лешего. Кто увидит эти огни, узнает что-то самое главное в жизни. - Так я смогу узнать, где Кай? - На вопрос "где?" они не отвечают. - Но для меня самое главное в жизни - это Кай, - сказала Герда. - Вот и спроси, жив ли он и увидишь ли ты его. "Неужели сейчас я узнаю об этом... Неужели вот сейчас... " Герди-но сердце забилось часто-часто и почти замерло. И тогда погас костер гномов. Наступила полная темнота. И в этой темноте зажглись три огня - один рубиновый и два зеленых. "Ну вот, теперь я должна узнать самое главное", - подумала Герда и вдруг поняла, что не может говорить. А три огня приближались, приближались к ней и остановились прямо напротив нее. И вдруг Герда поняла, что Кай жив. - И я его увижу?! - прошептала она. И опять поняла без слов: "Да". - Но как? - вскрикнула Герда. Тут вдруг огни замигали и погасли. Герда очутилась в полной темноте. Хорошо еще, что гномы были рядом, что снова замерцал огонек их костра, и Герда услышала: - На вопрос "как" они не отвечают. "Но как же все-таки?" - с тоской подумала Герда, и тут в голове, которая только что была такой тихой и ясной, закопошились мысли. И вслед за ними вошло огромное, лохматое беспокойство. Она стала думать о том, что будет с ней и с Каем, и очнулась от крика над головой: "Вот она! Вяжи ее!" Это были разбойники. Оказывается, она находились совсем недалеко от своей золотой кареты. - Возьмите карету, только отпустите меня, - попросила их Герда. - Зачем я вам? Но разбойники - это разбойники. Им зачем-то все нужно (хотя они и сами могут не знать - зачем). И Герда поняла, что ей надо прощаться с жизнью. Ей вовсе не было страшно. После того, как она побывала в волшебной стране, она совершенно перестала бояться за себя, но мысль о Кае! - Кай! Кай! - прошептала она. - Неужели ты так и замерзнешь один в снегах? - И лицо ее стало таким пронзительно печальным, что надо было быть разбойником, чтобы это выдержать. Но вокруг были именно разбойники, и один из них уже занес над Гердой нож, как вдруг девочка-разбойница, Маленькая Разбойница, о которой все знают по старой сказке, вынырнула откуда-то и встала между Гердой и его ножом. Еще минута - и она была бы убита. И она на это шла, эта Маленькая Разбойница. Не такая уж она была избалованная. Это была единственная разбойница, которая не выдержала пронзительно-печального лица Герды. И это так удивило остальных разбойников, что они не убили Герду в тот же миг - и не убили потом. Они только все расспрашивали Маленькую Разбойницу, для чего ей вздумалось защищать девчонку из золотой кареты. А она им плела всякие небылицы, потому что как было рассказать разбойникам правду? Они бы ее все равно не поняли. Маленькая Разбойница и вывела Герду на дорогу (не знаю уж, был ли тут олень, думаю, что без него обошлось), обняла ее, отдала все, что у нее было, и сказала: - Иди, найди Кая и... вспомни когда-нибудь про меня. "Вспомни"! Герда уже никогда не сможет ее забыть, как и девочка, рожденная в разбойничьей шайке, уже никогда не сможет жить с разбойниками. А лес из осеннего стал зимним, и огромные белые деревья указывали прямой путь к Снежной Королеве. Нет, не нужно было никакого оленя. Совсем иначе Герда попала в страну Снежной Королевы. Она остановилась в серебряно-белом лесу, потому что почувствовала, что огромная, одетая снегом сосна приказывает ей остановиться... Ствол ее был, как поднятый перст: ни с места! И Герда застыла. Вся. Остановились ноги, остановились руки, остановились вопросы, остановились мысли. И глаза остановились. Они превратились в два тишайших зеркала. И вдруг в них отразилась Волшебная страна. Она была перед ней вся - страна Снежной Королевы. В этом невозможно было сомневаться. Герда была в середине такого сияния, которого она не видела никогда в жизни. И если бы ей сейчас приказали: двигайся! - она бы не смогла. Сияние шло отовсюду, как будто проникало внутрь нее, пронизывало ее, преломляясь и отражаясь в бесчисленных призмах. Постепенно она поняла, что окружена зеркалами, тысячами, мириадами зеркал, которые то являлись в своем множестве, то сливались и представали двумя великими зеркалами такой чистоты и ясности, какой не бывает ни в каких зеркалах на свете. Самая тихая вода не могла сравниться с тишиной и прозрачностью с этими волшебными зеркалами. И тут она вспомнила, что страну Снежной Королевы называют Страной Волшебных Зеркал. Но люди считают эту страну страшной и очень боятся этих зеркал. "Чего же тут бояться?" - подумала Герда, и вдруг поняла, что зеркала эти совсем не отражают ее: ни лица, ни рук, ни ног. Герду, которую все видят, нельзя было найти в этих зеркалах. Так вот чего пугались люди. Пустота! Пространство, в котором нет тебя самого. - Но вместо испуга Герду охватил такой восторг, такой небывалый восторг, что зеркала засияли удесятеренным блеском, отражая его... Потому что его-то, восторг этот, они отражали... И Гер-дины глаза отразили то, что отражалось в зеркалах. И... вспыхнуло такое сияние, что продлись оно еще одно мгновение, и этого нельзя было бы вынести. Но мгновение оборвалось. Сверхъестественное сияние сменилось спокойным белым светом, тоже удивительно прекрасным, но это вынести было можно. Это был Покой, в котором таились целые миры. - Снежная Королева, Снежная Королева, - прошептала Герда - Покажись... Дай мне поблагодарить тебя. Сердце мое переполнено... Ей никто не ответил. Никого не было. Пустота. Она стояла в огромном белом зале. Белый пол и прозрачные стены. Сверкающая серебряная дорожка расстелилась у самых ее ног и точно звала ее вглубь зала. И Герда вошла. Она шла, шла и шла, то и дело натыкаясь на прозрачные стены, которые каждый раз расступались перед ней с легким звоном. Она как будто все время входила внутрь стен, как вдруг в дальнем конце зала увидела одно темневшее пятнышко. (Господи! Как забилось ее сердце!) - Кай! - вскрикнула она, еще ничего не различая, но точно зная, что это-он... "Кай! Кай! Кай! - отразили звук ее голоса сотни, тысячи прозрачных стен, как будто тысяча тончайших хрустальных колоколов. - Кай! Кай!" Когда Герда добежала до Кая, она вся сотрясалась от слез.... Все прозрачные стены задрожали и расступились, наполняя пространство звоном. И Кай и Герда обняли друг друга. Нет, никакой осколок не выпал. При чем тут осколок? Просто это был Кай, Кай, которому слезы Герды были нужны, как растрескавшейся земле - дождь. Никому в мире не были так нужны ее слезы, как ему. Наконец-то вся Герда ожила, вся душа ее выплеснулась. - Герда, Герда... Все пространство и все время как будто были пересечены, как огромный белый зал. Вечность была тут. Они в ней находились. Бесчисленные слезы задрожали, переливаясь всеми цветами радуги, и в каждой из слезинок мелькнуло маленькое отражение женской фигуры. Еще минута - и все слезы слились в одну огромную сверкающую каплю, которая повисла ни на чем посреди зала, как звезда посреди неба. И в этой капле... - Снежная Королева!... - прошептал Кай. - Наконец-то я вижу тебя!.. Снежная Королева молчала. А слезы текли и текли из ее глаз, не тая, а затвердевая. Они были вечными, как и она сама. Они собирали в себе весь свет и преломляли и удесятеряли его. - Снежная Королева, - шептали мальчик и девочка, - как это люди могут бояться тебя? - - Это оттого, что они не видят меня, - сказала Снежная Королева. - Люди предстают перед зеркалами моих глаз и не видят там того, что они хотели бы видеть. А то, что есть, им кажется пустотой. И я кажусь им пустой и холодной. - Пустой и холодной... Ты?! - повторили Кай и Герда и замерли. - Ты - хранительница света и простора... - Ну вот, вы уже и не боитесь Простора и вас не ослепляет Свет. И ни холода, ни пустоты вы тоже не боитесь, потому что у вас незамерзающие сердца. Снежная Королева замолчала, но в зеркалах ее глаз вспыхнуло такое сияние, что еще немножко - и они не выдержали бы его. Они крепко обнялись и как будто провалились куда-то, перестали видеть и слышать. А когда очнулись, то оказались в бабушкином доме у Розового Куста, который сам и был счастьем, только чтобы узнать это, надо было потерять его... И, конечно, около Розового Куста сидела бабушка. Уж если счастье, то без бабушки не обойтись. Какое же счастье без Доброты? А бабушка ведь сама Доброта, и у нее самое незамерзающее сердце на свете Никакие холода ему не страшны. Уж если у тебя незамерзающее сердце, то это навсегда. А если замерзло - не надо пенять на Снежную Королеву. Она тут ни при чем. СТАРАЯ ФЕЯ Фея была старая, седая и грузная. Она ходила с большой хозяйственной сумкой. Чаще всего сумка была набита рукописями. Вот с такой набитой рукописями сумкой она и появилась в издательстве. И робко предложила свои листки. Она была похожа сейчас на торговку из песни про горячие бублики. Вот так стоит на морозе, озябшая, и товары ее на глазах остывают и черствеют. Фея выглядела жалкой и, кажется, чувствовала это. Руки у нее дрожали. Она не знала, куда деть распадавшиеся листки и переводила взгляд с одного сотрудника на другого. А они всем видом своим давали ей понять, что все это совершенно неуместно и почти неприлично, и долго терпеть этого они не намерены. - Но это ведь настоящее, - тихо сказал Фея, - живое... - Что, что? Позвольте об этом судить нам. Когда нужно будет, мы вам ответим. И ответили. Все это им было совершенно не нужно. Стоило только взглянуть на папки, чтобы убедиться в этом. - Знаете что, бабушка, в этом возрасте не начинают писать, и если... Тут Фея покраснела и перебила: - Я вам не бабушка. - Вот как... Но простите, ведь вам уже под семьдесят? - Под семьдесят? Под семьдесят?! - Она подняла лицо. Ее глаза сверкнули. - Да когда ваша прабабушка была ребенком, мне было уже гораздо больше семидесяти. Тут уже онемели сотрудники. А Фея быстро собрала свои листки, запихнула их в хозяйственную сумку и решительно пошла к лифту. Когда она потом перебегала улицу и вскакивала на ходу в автобус, в ней вряд ли можно было заподозрить грузную старуху. Но вот она села, прислонилась головой в окну - и снова стала старой и усталой. Вышла она возле огромного пустыря на конечной остановке, поглядела вслед последнему уходящему пассажиру и пошла в сторону от дороги и домов по пустырю, пересекая овраги и чахлые перелески. Наконец, она оказалась далеко от какого бы то ни было жилья. Ни души. Огромное небо и пустая затихшая земля. Вот тут-то Фея раскрыла свою сумку и вывалила из нее все свои листки. Их подхватил ветер, закружил и разнес в разные стороны, а Фея вздохнула, поправила на голове платок и пошла назад уже с пустой сумкой. На пустыре этом потом вырос лес. И не чахлые ровные посадки. Нет, прекрасный смешанный лес. Откуда он взялся - люди не задумались. А откуда вообще на земле взялись леса? Разве кто-нибудь знает об этом? Но все это потом, не сразу. А сейчас Фея поправила платок и с пустой сумкой пошла через пустырь обратно к домам. Дело в том, что Фее, живущей на земле, нужны деньги, как и всем людям. Сколько труда она вложила в рукописи, об этом не знал никто. Да и что с того? За рукописи ей не платили, а деньги ей были нужны. И вот она подошла к крайнему дому и постучалась в первую попавшуюся квартиру. - Вам полы помыть не нужно? Или окна? Или постирать что-нибудь? Хозяйка осмотрела ее несколько подозрительно и замялась. - Пусть вас не смущает мой вид, я умею это делать. И беру недорого. - Ну что ж, нужно. Она действительно умела это делать. Она вымыла квартиру, к удивлению хозяйки, быстро и хорошо. А то, что несколько раз останавливалась и сосала валидол, хозяйка не видела. Да и какое ей было дело? Теперь у феи были деньги. Она улыбнулась совсем по-детски и отправилась в кондитерскую. Скоро ее сумка была набита сластями. Она подкупила к ним фруктов, зашла в игрушечный магазин... И тут уж глаза ее так разгорелись, что она истратила почти все. Осталось, кажется, только на автобус. Впрочем, автобус не понадобился. Что-то зашуршало за ее спиной и - два огромных крыла подняли ее в воздух. Какое это было ликование - лететь на крыльях через весь город, над всеми толпами и очередями, над всем шумом, совершенно не замечая всего этого. От грузной старой женщины не осталось и следа. Теперь это была самая настоящая фея, которая летела с сумкой, полной игрушек и сластей, и, никому не видимая, никем не слышимая - пела. Но вот - знакомый дом. Фея бесшумно снизилась, сложила крылья и приобрела свой земной облик. Прозвенел мелодичный звонок, и - дети! дети! Как они ее встречали! Нет, это были не ее дети. Разве у феи когда-нибудь бывают дети? Но разве бывают дети не ее? И вот едва она отбилась от них и стала раздеваться, как услышала тяжелый вздох их мамы и увидела ее недовольное лицо. - Опять ты на крыльях прилетела? Ну неужели нельзя попроще, как все люди, на автобусе или на метро? Обязательно эти твои штуки... Фея вся сникла и почувствовала себя примерно так, как в издательстве. Даже в первый момент ей трудно было рассказывать детям свои истории, но это скоро прошло. Под их взглядами нельзя было не расправиться. А что может быть проще для феи, чем рассказывать сказки про фей? Все полагают, что она - искусная выдумщика. И никто не знает, что ей тут совсем не надо выдумывать. Просто рассказывать все, как есть. А историй у нее больше, чем волос на голове... Но когда она кончила и собралась уходить, мама детей была ею опять очень недовольна. - Вечно про этих фей и волшебников. Неужели ты не можешь еще о чем-нибудь? Ты забиваешь головы детям всей этой небылью, и они совершенно не готовы к реальной жизни. Ты должна все-таки им растолковать при случае, что никаких фей не существует, и рассказать про то, что существует на самом деле. Никто не видел, что Фея глотала слезы, как маленькая девочка, и выходила на улицу понурая и совсем беспомощная. Ну легко ли жить, зная, что тебя нет и совсем не должно быть на свете? Она сидела в автобусе и ехала домой и чувствовала себя старой, усталой и очень больной. Да, Фея была больна. Это началось давно. С того первого дня, когда она взлетела на крыльях, неся людям огромную корзину с дарами. Так бы, кажется, все просто. Она им - дары, они ей - радость и любовь. Но получилось все совсем не так. Дары брали только дети. А взрослым дары не были нужны. Они сломали ее корзинку и чуть не сломали ей крылья. Вот с тех пор она и больна. Когда она на земле, - то всегда больна. Там, в воздухе, она совершенно здорова. Но совсем улететь с земли, ей никогда и в голову не приходило. А как же дети? Да и не только дети. Она и еще кому-то нужна, и даже чему-то. Вот, например, - вещам, Фея вспомнила про вещи и улыбнулась. Взглянула в окно автобуса. Скоро выходить. Вот и дом. Фея жила в обыкновенном доме, в обыкновенной квартире, отличавшейся от других квартир только тем, что вещи в ней были живые. Они говорили с Феей, и Фея их понимала и ставила их именно туда, куда они просились. И вещам было хорошо в доме Феи. У каждой вещи была своя история, и слушать их можно было бесконечно. Это было удивительно хорошо - сидеть и слушать то, что рассказывают вещи! У каждой вещи - свой голос. Вот только не заглушай его - и он будет слышен. А какие у вещей были великолепные и причудливые желания! Если слышать и выполнять эти желания, то и возникает красота! Все думали, что Фея создает красоту. Ничего подобного! Вещи сами создают ее, надо только им не мешать. И Фея умела не мешать, не своевольничать, не навязывать вещам того, что сама она хочет. Что хотите, то и делайте, мои дорогие! Вы совершенно свободны. - Свободны? Свободны?! - Вещи выглядывали из своих неживых оболочек и вдруг начинали смеяться и петь. Вот так и получалась красота. А Фея тут ни при чем. Она просто была тихой и внимательной. Вот и все. Все получалось само. Иногда прямо на глазах у детей. Она только разведет руками, и - вдруг!.. - чего-чего не выходило, когда свободные вещи начинали ликовать! И вот тогда-то к ней слетались дети, отовсюду, как пчелы на цветущие кусты. Дело в том, что все дети рождаются с крылышками, и все они - чуть-чуть волшебники и феи. Не совсем, а только чуть-чуть, потому что они еще очень маленькие. Но они знают, что стоит им немножко подрасти - и такое будет! Вот они и играют в это "будет", воображая, что оно уже есть, торопят его изо всех сил, и так хлопают своими маленькими крылышками! Да, все дети рождаются с крылышками, но не у всех они вырастают. Вот только бы помочь детям вырастить крылья! Это оказывается так трудно! И удавалось редко, очень редко. А казалось бы - чего проще?.. ********** - Так все-таки, скажи мне, пожалуйста, кто ты на самом деле? Фея или Марта? Это спросила девочка Люся по фамилии Лисичка. Она любила Фею больше всего на свете и мечтала стать феей, когда вырастет. Только феей - и больше никем. А вот сейчас в голосе ее была тревога... - Так кто ты на самом деле? - А ты сама как думаешь? - Я думаю, конечно, фея. Но .папа с мамой говорят, что никаких фей нет, и ты просто Марта. - Вот как... просто Марта... - Да, - продолжала Люся, - просто Марта, потому что никаких фей нет. Но я же не могу переверить. Марта вскинула на нее глаза. - Как ты сказала, моя девочка? - Переверить. - Значит, ты веришь, что феи есть? - Конечно. И ты - фея, а не Марта. - А разве не может быть феи Марты? Кто сказал, что у фей нет имен? - Имен? - Люся задумалас