Герцель Новогрудский. Дик с 12-й Нижней ---------------------------------------------------------------------------- Москва 1958г. ---------------------------------------------------------------------------- Дик - это имя мальчика. Он живет в бедном квартале богатого американского города Нью-Йорка. Как всякому мальчику, ему следовало бы учиться, но он не учится, а продает газеты. Его приятель Майк, по прозвищу Бронза, тоже не учится и тоже продает газеты. Лишний доллар в семье всегда пригодится. О Дике с 12-й Нижней, о сорвиголове Бронзе, о храбром и добром моряке Томе, о толстом докторе Паркере, о жадной мисс Сильвии, о трусливом и подлом газетчике Билле, о сумасшедшем миллионере и рассказывает эта книга. Глава первая. КОГДА ВСЕ СПЯТ ЗОЛОТАЯ ДОРОГА Спать хочется, а сна нет. Дик лежит на раскладной кровати. В комнате темно. Слышно, как похрапывает отец и тихо дышит мать. Маленькая Бетси время от времени жалобно всхлипывает. Может быть, плохой сон видит? Хотя вообще спит она хорошо, просто здорово спит. Утром повозится - и заснет. Днем - опять. Вечером, чуть стемнеет, ее уже не слышно. Даже завидно. А он, Дик, мучается. Иногда ничего, а иногда, вот как сегодня, лежит и лежит с открытыми глазами. Ма говорит, что это нервы. Она говорит, что даже детские нервы не выдерживают нью-йоркской жизни; она никогда слова хорошего не находит для Нью-Йорка. Это потому, что мать выросла на ферме. Она жила в доме, который стоял не на улице, не в городе, а прямо в поле. И если дальше пойти, начинался лес. И было там тихо-тихо. И воздух там был чистый - ни пыли, ни копоти, ни грязи. Ну конечно, маме поэтому не нравится здешняя жизнь. Она считает, будто на свете нет места хуже Нью-Йорка. После Нью-Йорка, говорит она, даже ад может показаться пляжем в летний день. Смешная ма! Сравнила ад с Нью-Йорком: Ад - это ад. Дик об аде представление имеет. В прошлом году к ним во двор приходила пожилая миссис в очках и в туфлях на низком каблуке. Она стала посреди двора и принялась играть на концертино. Когда ребята сбежались, она начала рассказывать о чертях, о грешниках в аду, о печах, в которых день и ночь горит адское пламя, а потом сказала, чтобы все вместе с ней спели псалом. Ребята были не прочь спеть под концертино, но рыжий Майк испортил дело. Он с утра околачивался во дворе, потому что мать делала уборку и не пускала его домой. Было холодно, и Майк замерз. Вот он и спросил: "Скажите, миссис, а в аду очень жарко?" "Как в пекле, - сказала миссис. - Собственно, ад это и есть пекло". "Хорошо бы туда!" - сказал Майк и подул на свои руки. Ну, тут ребята рассмеялись и сказали миссис, чтобы она дала Бронзе адрес, как проехать в ад. "Какой бронзе?" - не поняла очкастая. Тут все снова рассмеялись и стали тыкать в Майка пальцами и говорить: "Вот она, Бронза!" А Майк рассердился и выругался. Тогда миссис тоже рассердилась, покраснела, сняла очки и заявила, что они гадкие, скверные мальчики, что она уже видит на них печать порока и что всех их ждет ад. После этого она ушла, а ребята стали дурачиться и искать друг на друге печать. И что самое удивительное: на ладони Бронзы все действительно увидели круглый лиловый штемпель - череп, кости крест-накрест и крупно написанное слово "яд". Ребята даже глазам своим не поверили. А он, Дик, говоря по правде, подумал: не натворила ли чего с Майком очкастая миссис, не колдунья ли она? Но Бронза тут же достал из кармана старую гуттаперчевую печать. Оказывается, он ее за день до этого выменял. Тогда стали приставать к Бронзе, чтобы он припечатал всех страшной печатью. Ребята подставляли ладони, а младшему братишке Чеза Николса печать поставили на лбу. Он сначала был доволен, но потом разревелся: испугался, что дома достанется. Пришлось поплевать и размазать, чтобы хоть черепа не видно было: Когда не спится, Дик часто делает так: думает о том о сем, пока не остановится и не начинает все разматывать в обратном порядке. Это интересно. Вот, например, он думал сейчас о братишке Чеза Николса. Почему он вспомнил о нем? Потому что вспомнил о печати Бронзы. А она с чего взялась? С печати порока, про которую сказала очкастая миссис. А очкастую он вспомнил потому, что та говорила про ад. А мать считает, что даже ад после Нью-Йорка может показаться пляжем в летний день. Вот оно откуда все пошло: он начал с того, что думал о ма и о том, что ей до смерти не нравится здешняя жизнь. Но мать странная. Что ей здесь не нравится? Конечно, там, в Канзасе, на ферме, где она жила, было просторно и воздух там хороший. Но ведь Нью-Йорк, как-никак, тоже чего-нибудь стоит. Ведь это, как-никак, здорово - жить в самом большом городе на свете! Посмотришь, сколько народу всюду на улицах, - и знаешь: весь мир обойди, а так много людей в одном месте не встретишь. Посмотришь на небоскребы - и тоже знаешь: выше их нет. И подземной дороги длиннее, чем в Нью-Йорке, нет. И улицы, как нью-йоркский Бродвей, нет. На Бродвее ночью светлее, чем днем. Там столько электрических реклам горит, что ослепнуть от света можно. А автомобилей сколько! Говорят, в Нью-Йорке на каждых четыре человека приходится одна машина; говорят, все нью-йоркцы от мала до велика в любую минуту могут сесть в автомобили и укатить куда хотят. Ни одной души в городе не останется. Дик попытался представить покинутый жителями Нью-Йорк, но сразу вспомнил о себе и о своих: что-то тут не так. Вот их, Гордонов, как раз четверо: ма, па, он и маленькая Бетси. Выходит, у них на четверых должен быть автомобиль. Но его нет. Значит, если все уедут, они останутся. А Грины? Грины - тоже, хотя км даже полторы машины полагается, потому что вместе с бабушкой их шестеро. И бабушка, как рассказывает рыжий Майк, у них не такая, чтобы оставаться. И в семье Чеза Николса народу хватает, и в семье Фрэнка Белого, и в семье Фрэнка Темного, да и у остальных ребят их двора: А машин ни у кого. Как же так?.. Сначала Дик растерялся, но тут же сообразил: с машинами дело такое - с ними раз на раз не приходится. У кого их нет, а у кого - и по две, и по три, и по четыре. Вон взять настоящих богачей: у них, говорят, по десять - пятнадцать, двадцать машин в гаражах стоит. У них: утром выехал погулять - одна машина, вечером - другая, за город поехал - третья, под синий костюм - синяя, под коричневый - коричневая, собачек нужно вывезти на прогулку - тоже отдельная, лакея с поручением послать - опять отдельная, повара за покупками - особая, для гостей - полдюжины машин про запас. Так вот и набирается. Миллионерам что? Миллионерам денег не жалко. У одного Джона Пирпойнта Моргана-младшего, говорят, в подвалах полным-полно золота. У него, говорят, столько золота, что, если бы он захотел, мог бы вымостить золотыми плитками дорогу через всю Америку. Золотая дорога - вот красота! Будь он, Дик, на месте Моргана-младшего, непременно сделал бы такую. Дик представил себе дорогу, покрытую узорчатыми плитками из блестящего желтого металла. Плитки обязательно должны быть узорчатые. Гладкими их делать нельзя: на гладких скользко, может авария произойти. Сядет он в свою машину и выедет на свою дорогу. Дорога золотая, и машина тоже - кузов золотой, руль золотой: А насчет колес надо подумать: на сплошных золотых колесах только синяки набьешь. Тут без резины не обойтись. Зато с клаксоном все в порядке: клаксон - такая штука, что только из золота его и следует делать. Чез Николс, которого так и тянет к музыке, недавно рассказывал про музыкантов. Оказывается, вся беда их в том, что они не миллионеры. Если бы у них хватило денег заказать себе саксофоны, кларнеты, тромбоны, трубы, флейты из чистого золота, то музыка, говорит Чез Николс, звучала бы совсем иначе. Это была бы чудная, волшебная музыка. Люди плакали бы от восторга, слушая звуки золотых инструментов. Ну, а клаксон ведь вроде трубы или флейты. И если сделать его из золота, то прохожие, когда он, Дик, станет разъезжать по городу и подавать сигналы, будут просто рыдать навзрыд. Но по городу разъезжать неинтересно - лучше выехать на золотую дорогу и катить, катить: Ветер свистит в ушах, скорость страшная, но он привык. Руки спокойно держат баранку. Нога - на педали. В случае чего - тормоз. И вот, пожалуйста, именно этот случай: дорога перекрыта шлагбаумом. Шлагбаум выкрашен в полоску, но золотой. Сейчас должен пройти поезд. Гудит паровоз. Из окон вагонов высовываются пассажиры. "Это Дик Гордон-младший. Это знаменитый Дик Гордон! - говорят они. - Это он в своей золотой машине катит по своей золотой дороге. Трижды ура Дику Гордону-младшему! Гип-гип ура Дику Гордону!.." Трах!.. Середина походной койки, на которой лежит младший Гордон, провисает. Вот же проклятая! Койка никогда не была ни в каких походах, но неприятностей доставляет массу. Дик слезает на холодный пол, поправляет подогнувшуюся ножку и чихает. Срочно нужен платок. Он нащупывает на стуле свои брюки, достает платок, а заодно проверяет, на месте ли десять центов. Да, монетка в кармане. Здорово заполучил он ее вчера! ДАЙМ В ЛЮКЕ Забравшись под одеяло, Дик стал перебирать в памяти историю с монеткой. Надо же было случиться, что он так удачно попался вчера на глаза человеку, который уронил дайм в люк водостока. Дайм - это не мало, это десять центов. И вот человек шел по Бауэри-стрит, впереди Дика, и уронил дайм. Дик даже не видел, как это случилось. И он, конечно, прошел бы мимо. Да и прохожий мог бы чертыхнуться и тоже пойти своим путем. Но он поступил иначе. Он, видно, решил, что чем монете так пропадать, лучше кому-нибудь добро сделать. А тут как раз Дик подвернулся. И человек окликнул его: - Эй, парень, хочешь дайм? - Хочу, - сказал Дик. - Ну так считай, что я его специально для тебя уронил. Вон за решетку закатился: Выудишь - твой. Монетка была видна. Дик поблагодарил хорошего человека и принялся за работу. Он знал, с чего начинать. Тут все зависело от веревки и чуинггама - жевательной резины. Имея то и другое, достать дайм из люка - плевое дело. Бечевка нашлась. Для чего-то он ее сунул на днях в карман. А жевательной резинки не было. Но зато были два цента. Один цент - одна пластиночка чуинггама. Дик купил две пластинки и обе сунул в рот. От усиленной работы заныли челюсти, но Дик жевал, жевал: Когда резина окончательно размягчилась, он вынул изо рта клейкий комок, привязал к веревке и стал с его помощью выуживать десятицентовую монету. Счастье, что мальчишек поблизости не было, - никто не мешал. Что же касается взрослых, то они проходили мимо, не обращая на него внимания. Правда, без полисмена не обошлось. Разгуливавший по Бауэри-стрит коп - так зовут в Нью-Йорке полицейских - задержался перед решеткой люка. Он стоял над Диком - громадный, грузный, в синем мундире, с заложенными за спину руками. Пряжки и пуговицы отражали солнце, как маленькие прожекторы. Дик, сидя на корточках, снизу вверх с опаской посмотрел на великана, но решил не уходить. В конце концов, в чем дело? Всему миру известно, что ни один коп не имеет права мешать людям зарабатывать деньги. Вот он, Дик, первый увидел упавшую в люк монету, первый занял место у решетки, чтобы раздобыть ее, и никто не заставит его уйти отсюда. Он не уйдет, хотя бы коп самого мистера президента привел. До мистера президента дело не дошло. Полисмен, видно, решил не беспокоить президента. Во всяком случае, он еще минуты две постоял над Диком, потом, так ничего и не сказав, величественно удалился. Кто знает, может быть, глядя на Дика, он действительно считал, что человеку не следует мешать заниматься делом. Каждый в Нью-Йорке добывает деньги как может и как хочет. Дик смотрел вслед полисмену, пока толпа пешеходов не скрыла рослую фигуру. Копы попадаются разные. Бывают ничего, добрые. А бывают будто даже и не люди. Так, механизмы какие-то. Он был еще маленьким, когда два великана в синих мундирах молча появились в их доме, молча стали выносить вещи на улицу. Дик плакал, а ма сначала крепилась, но потом не выдержала, дала себе волю. Ох, и досталось полисменам! Как их ма только не называла! И извергами, и бесчувственными истуканами, и еще по-всякому. Копы делали вид, словно ничего не слышат, только шкаф, в отместку, спустили по лестнице так, что дверцы вывалились и нижний ящик разлетелся на куски. А потом, когда в квартире стало пусто, они сказали матери: "Уходите, миссис", заперли за нею дверь и отдали ключ мистеру Бринку, тому, который и сейчас управляет дюжиной домов на их улице и который даже недели не даст людям отсрочки, если им нечем уплатить за квартиру. Он звонит в полицию, и из полиции приходят копы и делают свое дело. Словом, Дик вместе с ма остались на тротуаре. Мать села на диван и взяла его на руки. Под вечер пришел отец. Он ходил по объявлениям, искал работу. Вид у него был совсем убитый. Ничего не сказав, он сел на диван рядом с ма. Но мать сумела его ободрить. "Хелло, Джо! - сказала она. - Ты случайно не принес нам сто тысяч на мелкие расходы?" Отец улыбнулся и погладил ее по плечу. "Ты молодец, Мей! - сказал он. - Как-нибудь выкрутимся:" Потом Дик и мать пошли ночевать к соседям, а отец остался на улице: кому-то надо было присмотреть за вещами. На следующий день они пристроили вещи у знакомых и недели полторы ночевали где придется. А потом сняли квартиру - ту, в которой живут сейчас. Деньги на нее одолжили понемножку у всех, у кого только можно было. Ну, а еще немного погодя отец поступил на меховую фабрику, и стало лучше. Но копов Дик все равно не любит. Он помнит, какие каменные лица были у тех двух, когда они выставляли мать и его на улицу. Полисменов, должно быть, никто не любит. Рыжий Бен, брат рыжего Майка, говорит про них так: "Даже когда люди превратятся в ангелов с крылышками, полисмен все равно останется гнидой". Он ловок на язык, рыжий Бен. Как скажет, так будто гвоздь в стенку вколотит - надолго запоминается. В общем, коп ушел, а Дик продолжал орудовать удочкой, но сначала все неудачно. К чуинггаму прилипали какие-то окурки, щепки: Пришлось немало повозиться, прежде чем дайм удалось подцепить. Сунув монету в карман, Дик, очень довольный, отправился домой. Как-никак, он сделал хорошее дело: на двух центах десять заработал. Это куда выгоднее, чем газетами торговать. С газетами сколько побегаешь, пока дайм заработаешь. А тут: пожевал чуинггам, повозился у люка - и пожалуйста: десять центов в кармане! Может быть, стоит, как некоторые делают, специально ходить от решетки к решетке и высматривать, нет ли на дне чего подходящего? Ведь в эти люки люди, он слышал, иногда часы и кольца роняют. А часы бывают разные. Да и кольца тоже. Вдруг, например, какая-нибудь богатая миссис возьмет да потеряет золотые часики с золотой браслеткой или кольцо с большим бриллиантом: А он это возьмет да вытащит: Размечтавшись о выуживании с помощью чуинггама золотых часов и колец с бриллиантами, Дик поворочался с боку на бок и затих. Сон наконец сморил его. Глава вторая. УТРО УДАЧ И НЕУДАЧ. РУКИ САМИ ОТМЫЛИСЬ Утром Дик проснулся поздно. Собственно говоря, он бы еще спал. но мать не дала. Она стала трясти его и трясла до тех пор, пока Дик не дрыгнул ногой и не подлез головой под подушку. - Пресвятой Колумб! - сказала ма. - Этот мальчишка готов до полдня нежиться в кровати! Должно быть, он ждет, чтобы горничная подала ему какао в постель, должно быть, ему кажется, что он молодой Рокфеллер и что у него двести тысяч в жилетном кармане. Пока мать вспоминала Колумба и говорила о горничной и какао, Дик делал вид, что спит. Ему до смерти не хотелось подниматься. Но услышав про миллионера Рокфеллера и жилетный карман, он быстро высунул из-под подушки всклокоченную голову. Ма попала в самую точку: двести тысяч - не двести тысяч, но кое-какие денежки у него завелись. Не узнала ли о них ма? Не выпала ли монета? Дик протянул руку за брюками. Он делал вид, будто собирается одеться, а на самом деле проверил карманы. Нет, все в порядке, дайм на месте. После этого между ним и матерью произошла короткая горячая схватка. Дик сделал попытку снова юркнуть в кровать, но мать бесцеремонно сдернула одеяло и беззлобно шлепнула его пониже спины. Нехотя и мрачно натягивая на ноги носки, Дик слушал наставления матери: - Я ухожу, слышишь? Сегодня мне на работу раньше нужно. А ты прибери постель и покорми Бетси. Она скоро проснется. Каша в кастрюле - разогрей. Потом молока ей дашь. Сам тоже позавтракай: есть хлеб, есть джем. Да умойся и зубы почисть. Ты что-то стал забывать об этом. Хлопнула дверь. Слышно было, как мать застучала по лестнице каблуками. От пола потянуло холодом. Дик честно принялся делать все, что велела мать: сложил свою походную кровать с вихляющей средней ножкой и подсунул под большую кровать; простыню, подушку и одеяло устроил сверху. После этого пришло время заняться тем, чем Дику заниматься не хотелось: подошел к водопроводной раковине, которая вместе с газовой плиткой находилась тут же, в комнате, открыл кран, осторожно подставил палец. Он знал, что потечет не парное молоко, но вода, с шумом побежавшая в раковину, показалась все же чересчур холодной. На воду всегда интересно смотреть. Убрав палец, Дик задумчиво наблюдал, как течет струя из крана, потом решил, что ее можно пустить сильней. Дик встал на табуретку, на раковину и, держась одной рукой за трубу, открутил круглую ручку верхнего регулятора. Вода полилась с шумом курьерского поезда. Линолеум под раковиной вмиг стал мокрым от брызг. Пришлось закрыть кран и подтереть пол тряпкой. Пока шла возня с водой, руки сами собой стали чистыми. Дик даже удивился, взглянув на свои отмытые ладони. Что же касается лица, то тут вопрос о мытье не отпал. При таких руках было бы просто стыдно ходить с немытой физиономией. Но и под ледяную воду лезть не хотелось. Дик решил поступить так, как делает иногда мать в минуты хорошего настроения: она разогревает воду и дает Дику умыться. Очень довольный собой, тем, что он такой расторопный, аккуратный, чистоплотный, Дик согрел воду, налил в таз, умылся. Стало совсем приятно. Воодушевленный, он разошелся до того, что решил даже зубы почистить, но спохватился: во-первых, вся теплая вода израсходована на умывание, а во-вторых, зубной порошок в коробочке на исходе. Если мать не купит новый, значит, завтра ни ей, ни отцу нечем будет почистить зубы. Этого он, Дик, допустить не может. Было бы нехорошо с его стороны не думать о родителях. Лучше уж пусть он останется с нечищеными зубами. СЧЕТЧИК И КАША Только Дик решился на жертву ради родителей, как Бетси засопела носом, тоненько чихнула и расплакалась. С Бетси, когда она плачет, шутки плохи. Если ее сразу не развлечь, она зарядит на час. Дик встал перед кроваткой и начал щелкать пальцами, приплясывать, выкидывать руками и ногами разные фигуры. Танец понравился. Бетси замолчала, улыбнулась и показала четыре зуба - два сверху и два снизу. А еще через минуту она от удовольствия пустила пузырь из носа. Носик у нее был крохотный, и тем поразительнее выглядел пузырь: он переливался всеми цветами радуги и, перед тем как лопнуть, достиг размеров куриного яйца. Это была отличная работа! Пляска продолжалась до тех пор, пока Бетси окончательно не развеселилась и не стала протягивать танцору ручонки. Она хотела сесть. Дик усадил ее, подложил подушки, дал замусоленного резинового бизона. Бетси уцепилась в толстый загривок всеми четырьмя зубами. Вытерев пот со лба, Дик взялся за хозяйство. Надо было накормить девочку. Но разогреть кашу не удалось. Он совершенно забыл о проклятом счетчике, о том, что мать вчера не опустила в него десять центов. Она решила, должно быть, что до обеда газа хватит. А газа не хватило. И виноват в этом он. Ему не следовало подогревать воду для мытья. Дик растерянно смотрел на счетчик. Удивительно подлый механизм! Бросишь в отверстие десять центов, и он ровно на десять центов отпустит тебе газа. Потом, пока новую монетку не опустишь, газа не будет. Хитро придумано? В верхнем городе, там, где живут богатые, таких автоматов нет. Там счетчики как счетчики: люди пользуются газом сколько хотят и раз в месяц расплачиваются. А здесь, в нижней части, иначе. Здесь все больше рабочий народ селится, и газовая компания рассудила так: рабочие сегодня имеют работу, а завтра нет; сегодня им есть чем платить за газ, а завтра у них в кармане пусто. С какой же стати рисковать? Не лучше ли поставить счетчики-автоматы? Автомат - штука надежная, его не обманешь, он газа на цент в долг не отпустит. А то, что без газа людям ни попить, ни поесть, до этого компании дела нет. Это ее не касается. И вот стоит Дик перед зеленой эмалированной коробкой с трубами и вырезанной сбоку щелью для монет и наливается злобой. Выходит, счетчику уже мало вытягивать у матери каждые день-два по дайму. Он уже и к его, Дика, денежкам подбирается. Так удачно вчера достал монету из люка, так приятно было, что она у него в кармане, и вот, пожалуйста: ни с того ни с сего отдавай последнее! Ведь Бетси некормленной оставить нельзя, тем более что она сама не позволит этого. Дик до того рассердился, что хватил счетчик кулаком. Стукнул сильно. От удара внутри механизма что-то два раза отчетливо щелкнуло, и вдруг - это было похоже на чудо! - газ, почти совсем потухший, снова разгорелся. Длинные голубые язычки пламени охватили кастрюльку. Пых, пых! - по-стариковски запыхтела каша. Крохотные клубы пара стали сердито вырываться из вязкой массы разваренной овсянки. Что произошло? Дик в себя не мог прийти от удачи. Десять центов, счастливые десять центов, будто снова найдены! А газ горел и горел. Его пришлось выключить, потому что каша поспела, на огонь больше нечего было ставить. НЕРАЗМЕННАЯ МОНЕТА Дик кормил Бетси и думал о счетчике. Как же так получилось? Может быть, монета в его кармане в самом деле волшебная, заговоренная, особенная? Показывал ведь рыжий Майк недавно комикс, который подобрал в подземке. Комикс - не то газета, не то журнал, не то карманное кино. Их в любом киоске можно купить. Купишь, развернешь и просматриваешь. Читать почти нечего: одни картинки. Зато картинок много: по два - три десятка на странице. Разглядываешь одну за другой, и перед тобой развертывается история про отчаянного гангстера - бандита, которого десятки сыщиков не могут поймать; или про женщину-вампира, убивающую людей для своего удовольствия; или про что-нибудь еще в этом роде. Мать не любит комиксов. Она считает, что дети с хорошими задатками тупеют от них, а с плохими - делаются гангстерами. Бен Грин, брат Майка, тому, мол, пример. Но Дик с ней не согласен. Во-первых, рыжий Бен, брат Бронзы, еще не гангстер. Он хороший парень и никогда не жалеет чуинггама для ребят. А во-вторых, комиксы - все же интересная вещь: если попадет в руки, так не оставишь, пока не дойдешь до последней картинки. Вот и с тем комиксом, что рыжий Майк подобрал в подземке, то же самое было. Бронза принес его на пустырь, и ребята всей компанией рассматривали страницы. Там как раз рассказывалось о молодом ковбое, который нашел в прерии убитого человека с зажатым долларом в руке. Оказалось, что это не обыкновенный, а волшебный, неразменный доллар. Честный ковбой стал искать жену убитого, чтобы отдать находку, а пока, пользуясь долларом, все богател и богател. К тому времени, когда вдова нашлась, он уже был владельцем самого большого ранчо в Техасе, а она оказалась первой красавицей штата. Ковбой женился на ней, и оба они на великолепных скакунах умчались в прерию. Неразменный доллар запомнился. И мысль о дайме, выуженном вчера из люка, сейчас просто жгла Дика. Ведь факт, что он хотел опустить свою находку в счетчик, а счетчик сам заработал. Может быть, это монета так подействовала? Может быть, ему попались заколдованные десять центов? Дик страшно разволновался. Он уже видел себя владельцем неразменного десятицентовика. Но полной уверенности все-таки не было. То, что произошло с газом, конечно, удивительно, но связано ли это с монетой? Как проверить? Ковбою из комикса было легко. Он выпивал, закусывал, покупал всякую всячину, швырял свой волшебный доллар направо и налево, и тот каждый раз возвращался к нему. Может, попробовать? Купить, например, у толстой Салли засахаренных бананов и посмотреть, что будет? Дик взглянул на Бетси: как она, не поднимет ли скандала? Бетси не обращала на брата никакого внимания. Она забавлялась собственной ногой: то ловила, то выпускала, то подносила ко рту, то отдергивала. И при этом что-то бурчала, разговаривала. Решительно сдернув шапку с вешалки, Дик открыл дверь на лестницу и: уставился на Бронзу. Тот тоже собирался открыть дверь, только с другой стороны. Приятели молча, с удивлением смотрели друг. на друга. Первый заговорил Майк: - Как ты услышал, Дик? Я нарочно тихо поднимался, чтобы сразу постучать. - Я тебя не слышал. - Да, как же, не слышал: А дверь почему открыл? - Потому что ухожу. - Куда? - К толстой Салли. - Мать послала? - Нет: да: Дик заколебался: стоит ли рассказывать о заколдованной монете? Еще ничего ведь неизвестно. Лучше промолчать. Зато о счетчике рассказать можно, счетчик - это интересно. Пусть Майк поломает голову над тем, что произошло. Но Майк голову не ломал. Когда Дик, водворив шапку на место и сославшись на то, что к лавочнице можно пойти позже, рассказал про удивительное поведение счетчика, Бронза только презрительно пожал плечами: - Подумаешь!.. Ты что, вчера родился? Дик родился не вчера. Язвительный тон приятеля заставил его ответить также язвительно: - А ты что, много видел счетчиков, которые бесплатно газ отпускают? Это был хороший ответ. Бронза признался, что таких счетчиков не видел. Но тут же снова перешел в атаку. - Постой, постой, - поднял он на Дика карие с рыжими искорками хитрые глаза, - так ты, говоришь, стукнул по счетчику? - Стукнул. - Сильно? - Средне. Голой рукой по железу сильно не стукнешь. - Повезло! - позавидовал Майк. - Вам, значит счетчик со слабым механизмом попался. На все десять центов отпускать будет. - А сейчас он на сколько отпускает? - не понял Дик. - Эх, ты!.. - В голосе Бронзы снова зазвучали язвительные нотки. - Я же говорю - вчера родился: Думаешь, если десять центов опустил в счетчик, тебе и газа отсчитывается на десять центов? - Конечно! - Да, как же, непременно!.. По-твоему, газовая компания зарабатывать должна или не должна? Вот она и ставит счетчики, которые чуточку недодают газа. Ну там на четверть цента, не больше. Мелочь, правда? Но наш Бен говорит, что на этой мелочи компания миллионы наживает. Это, говорит, любого бизнеса стоит. Он бы сам, говорит, последнюю рубашку не пожалел, чтобы в таком бизнесе долю иметь. Дик все еще ничего не понимал: - Значит, и наш счетчик недодает газ? - Обязательно. - А ты говоришь, нам повезло! - Конечно, повезло. У вас, видно, такой же счетчик. как у Фрэнка Темного. Фрэнк мне рассказывал, что он сейчас почти на доллар в месяц выколачивает газа из счетчика. Он специально для этого деревянную отбивалку приспособил. У них, знаешь, есть деревянная отбивалка, чтобы мясо отбивать, чтобы оно не такое жесткое было, когда его жаришь. Так вот он эту отбивалку обмотал тряпкой и колотит по счетчику. И очень хорошо получается. Счетчик отдает остаток газа. Но бить по счетчику помогает, если механизм слабый. А у нас, сколько я ни бил, ничего не получается: Жалко, верно? Фрэнку сейчас мать платит каждую неделю пять центов за то, что он не дает счетчику задерживать газ. И ты за это будешь получать. Ясно, что лучше тебе платить, чем компании. А у меня с этим не получается. Я хочу что-нибудь сделать, чтобы другой счетчик поставили. Может, другой лучше будет: Дик слушал Бронзу, а сам думал о своей монете. Интересно, с чего он вообразил, что она волшебная? Хорошо, Майку ничего не рассказал - краснеть пришлось бы. Глава третья. ТЕЛЕВИЗОР. ДЖОНС-ДЖОНС. ПИРАТЫ. БРОНЗА НЕ ОТВЕТИЛ И все-таки монета, найденная в люке подземки, не была обыкновенной. Дик мог ее истратить на спрессованное в брикет трехслойное мороженое - земляничное, клубничное и шоколадное, которое он ел в день Благодарения[1] в прошлом году; мог за нее неделю жевать чуинггам, мог купить земляных орешков, мог в кино сходить: А он вместо всего этого купил бутылку. Порожнюю бутылку, неизвестно из-под чего. Его будто кто толкнул отдать за нее найденный дайм. Это произошло в тот же день, вскоре после прихода Майка. Бронза, собственно говоря, зашел, чтобы позвать его смотреть телевизор. Да, да, рыжий Бен, брат рыжего Майка, принес вчера телевизор. Еле дотащил, такой тяжелый. Он его достал как-то случайно. Майк даже не понял как. Кто-то на ихней улице купил в рассрочку телевизор и года полтора каждый месяц аккуратно платил за него и уже почти все выплатил, но только почему-то последний взнос просрочил: то ли заболел человек, то ли без работы остался: И вот агент фирмы без всяких разговоров забрал телевизор. Такое правило есть. А он, этот агент, - приятель рыжего Бена. И они встретились как раз тогда, когда тот выносил аппарат из ворот дома. И агент сказал Бену: "Сделаем дело между собой. Я устрою так, что в конторе об этом ничего знать не будут. Внеси двойной взнос, дай сверх того десятку, выставь пару рюмочек и забирай машину. Редкий шанс; пользуйся, пока не поздно". Ну, Бена долго упрашивать не надо было. Он выложил деньги, угостил агента и принес домой прекрасный телевизор. "По четкости изображения, - важно сказал Майк, - это самая лучшая марка". Дику было немного стыдно за рыжего Бена: не-ужели ему не жалко людей, у которых агент отнял телевизор? Ведь они уплатили за него почти все, что причиталось, а агент пришел и забрал. И Бен воспользовался чужим добром. Разве это хорошо? То ли Бронза угадал мысли Дика, то ли сам думал о том же, но его веснушчатое лицо залилось краской. Он исподлобья посмотрел на приятеля и сказал: - Ты не думай, что Бен взял чужой телевизор. Он все равно был ничей. Его все равно у тех людей отняли бы. - Это верно, - согласился Дик. И тут у него мелькнула мысль, которая его самого удивила: - Слушай. Майк, а что, если бы Бен не захотел взять телевизор и никто другой тоже не согласился бы, а? - Кто-нибудь взял бы. - Ну, а если бы все отказались? Если бы все сказали: "Не хотим чужой вещи, пусть останется у того, кто за нее полтора года деньги платил". Ничего бы тогда агент не сделал. Ушел бы, как пришел. Правильно я говорю? Бронза не ответил. Ему не нравился разговор. Что это Дик в рассуждения ударился? Там телевизор ждет, а он рассуждает! - Так пойдешь или не пойдешь? - спросил Майк. О том, чтобы не идти, не могло быть и речи. Телевизор - все-таки телевизор. Но как с Бетси быть? Ма строго-настрого запрещает оставлять ее одну. Такая крошка, мало ли что случится! Дик медлил с ответом, а Бронза ждать не стал. - Тогда я пошел, - сказал он. - Скоро передача начнется. Сегодня Джонс-Джонс выступает. Наш Бен рассказывал, что у него в оркестре на козе играют. Здорово получается! - На козе? - Ну да. Коза блеет вместо музыки. А еще Джонс-Джонс вместо музыки стекло в машине перемалывает. Тоже интересно получается. О Джонс-Джонсе Дик слышал. Отец как-то читал в газете, что Джонс-Джонс использует в оркестре старый автомобильный мотор: заводит - и тот шумит. Но коза и машина для перемалывания стекла - это почище мотора! А Майк уже надел кепку. Он уже собрался уходить. Дик посмотрел, что делает Бетси. Та ничего не делала. Лежала, ухватив ручонкой розовую пятку, и крепко спала. Она может так спать долго - и час и два. Ей даже спокойней, когда никого в комнате нет. Он уйдет, и Бетси никто не будет мешать. Комната будет закрыта, ключ, как всегда, в условленном месте. Мать вернется, увидит, что Бетси спокойно спит, что в комнате полный порядок, - и ругаться не станет. За что же ей ругать его?.. Ругать не за что, но Дик колебался: идти или не идти. От матери все-таки может сильно нагореть. Она двадцать раз говорила, что Бетси одну оставлять нельзя. Дик стоял в нерешительности, и неизвестно, как бы он поступил, если бы Майк вдруг не вспомнил. - Да, забыл, - сказал он, - сегодня с утра, кроме Джонс-Джонса, еще и радиофильм передавать будут. "Есть повесить на рее!" называется, про пиратов: Картина про пиратов решила дело. Дик взялся за шапку. ДЕСЯТЬ МОЛОДЧИКОВ ДЕЛАЮТ МУЗЫКУ Грины жили в том же доме, только ход к ним был с другой лестницы. Первая комната была у них в точности, как у Гордонов. Но за первой шла вторая - поменьше и темная, без окна. Она считалась комнатой Бена, и Бен за нее платил, хотя бывал дома редко. А по-настоящему это была комната старшей сестры Бронзы, Мериэн. Дик побаивался ее. Она очень умная, Мериэн, - читает толстые книги и ругает Бронзу за то, что тот приносит домой комиксы. С рыжим Беном она тоже часто спорит, попрекает его чем-то и после этого ходит с заплаканными глазами. Она совсем не похожа на своих братьев. Те - круглолицые, широкоплечие, рыжие, а Мериэн - черная, худая и сутулая. Сутулая, должно быть, из-за книг. "Читай, читай больше, - сказал ей Бен при Дике. - На книгах ты горб наживешь, а не доллары". - "Напрасно ты думаешь, что вся жизнь в долларах", - ответила тогда Мериэн. Из каморки, где она проводит целые дни, шороха не раздается. Но сейчас во второй комнате происходило такое, что впору было вызывать полицию. Кто-то бросал на пол посуду, и посуда разбивалась со звоном и грохотом, кто-то гремел листами жести, кто-то выл. а еще кто-то медленно, с нажимом проводил железным предметом по стеклу. Звук при этом получался такой, что волосы на голове сами собой становились дыбом и вся кожа, будто от сильного холода, покрывалась пупырышками. Дик растерянно посмотрел на Майка. Бронза сначала тоже растерялся, подошел к дверям, осторожно, с опаской, просунул голову во вторую комнату и тут же, не оборачиваясь, поманил приятеля пальцем: - Давай скорей, концерт идет, Джонс-Джонс выступает. Мальчики боком протиснулись в дверь. Перед телевизором сидели миссис Грин, Мериэн, Бен и глухая бабушка. Мериэн показала мальчикам на свободный стул. Они уселись вдвоем. Бронза не. соврал, расхваливая телевизор. Он работал отлично. Подумать только: где-то, за много миль отсюда, Джонс-Джонс и его молодчики вытворяли бог знает что, а красивый полированный ящик улавливал это на маленький стеклянный экран и передавал все звуки, какие только молодчики Джонс-Джонса извлекали из разного хлама. Хлама было много, а молодчиков всего десять. И им приходилось нелегко - трудились изо всех сил. Один волочил взад-вперед кусок водопроводной трубы по волнистой цинковой стиральной доске, другой в это время колотил стамеской по лопате, третий нажимал на автомобильный гудок, четвертый вертел трещотку: И вдруг они бросали все это и пускали в ход другое - кто мятую кастрюльку, кто садовую лейку, кто пилу. Интереснее всего действовали двое - тот, который с машинкой, и другой - с бумажными пакетами. Машинка напоминала мясорубку. Только вместо мяса в нее закладывалось нарезанное на полосы оконное стекло. Машинист действовал с толком: он перемалывал стекло только тогда, когда Джонс-Джонс, одетый в кожаную безрукавку и клетчатую рубашку с закатанными рукавами, давал знак. Тот, у которого были пакеты, стоял рядом с машинистом и тоже старался не отставать, тоже следил за вожаком. Он надувал пакет и ждал: мотнет в его сторону Джонс-Джонс головой - он стукал себя по лбу пакетом, потом надувал новый и ждал: Дисциплина в команде Джонс-Джонса была хорошая: все сообща подвывали, сообща хрюкали, сообща издавали такие звуки, будто рыгали после еды. Иногда это выходило смешно, и Дик с Майком покатывались от хохота, а иногда скучно, и хотелось уши заткнуть. Козу почему-то не показали. Когда наступил перерыв и Бронза включил лампочку под потолком, Мериэн встала, зябко повела плечами: - Безобразники! Хулиганы!.. Разве это музыка?.. - Но-но, - обиделся Бен за оркестрантов. - Музыка не музыка, а Джонс-Джонс деньги лопатой гребет. Значит, человек дело делает. Девушка презрительно посмотрела на брата и ничего не ответила. "Вечно эта Мериэн недовольна, - думал Дик. - Бен прав: перемалывать стекло на музыку и загребать деньги лопатой тоже надо уметь". В музыке Дик разбирался слабо, а что деньги - главное, он уже понимал. Радиофильм "Есть повесить на рее!" мальчики смотрели с бабушкой. Мериэн заявила, что с нее хватит чепухи и что телевизор стоит смотреть только тогда, когда хорошую музыку передают или интересные люди выступают. Сказав так, она ушла читать в другую комнату. Бен, обмотав шею ядовито-зеленого цвета шарфом, отправился по своим делам. А миссис Грин, горестно посмотрев ему вслед и тяжело вздохнув, занялась обедом. Но Мериэн ошиблась: радиофильм ни Дику, ни Майку не показался чепухой. Пираты дрались как черти, прыгали с корабля на корабль, вешали, кололи, резали, стреляли. И их тоже вешали, кололи, резали: А когда не было схваток и пальбы, они пили вино и пригоршнями рассыпали бриллианты перед красавицами. В общем, было даже жалко, что главный пират Роберт Кид так скоро поженился на главной пленнице - маркизе Элен. Мальчики готовы были сидеть перед телевизором еще хоть два часа. Но картина кончилась, в передачах наступил перерыв. С туманом в голове Дик встал, попрощался и пошел домой. ТЕЛЕЖКА СТАРЬЕВЩИКА Пройти по улице надо было шагов тридцать, не больше. И вот надо же! Именно в ту минуту, когда Дик, не застегнув даже куртки, шел из двери в дверь, навстречу ему попался старьевщик с тележкой. Этих старьевщиков в их районе сколько угодно. Они бродят со двора во двор, покупают всякое старье, а еще чаще ведут обменный торг с мальчиками. Мальчишки таскают им бутылки, связки старых газет, рваные ботинки, стоптанные калоши и получают в обмен за это пакетики чуинггама, свистульки, надувные шары, а иногда, если принести что-нибудь хорошее, - даже игрушечный браунинг с пистонами. Многих из старьевщиков Дик знал в лицо; знал, кто пощедрей, а кто скуп; с кем стоит иметь дело, а с кем не стоит. Но тот старьевщик, которого он встретил сейчас, был из других мест. Во всяком случае, ни у кого из здешних Дик не видел такой красивой тележки на блестящих велосипедных колесах, с навесом от дождя. К навесу был прикреплен колокольчик, который тренькал на ходу. Сам старьевщик тоже выглядел не так, как здешние. Все здешние - старые, небритые, плохо одетые. А этот был средних лет, в хорошем пальто, в не очень мятой и не очень поношенной шляпе. "Из центра, - подумал Дик. - Откуда-нибудь с Парк-авеню. Там даже старьевщики и то богатые". Подумал и хотел пройти мимо. Что ему до старьевщика, будь тот даже с Парк-авеню? Шаг, другой, третий: Дик поравнялся с тележкой, скользнул по ней взглядом и: замер на месте. На тележке, среди старых соломенных шляп, скомканных пиджаков, цветастого тряпья, лежала бутылка. Она-то и заставила его забыть обо всем. Повернувшись спиной к дому, Дик, будто привязанный, пошел вслед за старьевщиком. Глава четвертая. СИНЯЯ БУТЫЛКА. Бутылки бывают разные: маленькие и большие, круглые и плоские, с горлышком широким и горлышком узким, с горлышком высоким и горлышком низким, прозрачные, чуть зеленоватые, совсем зеленые и, наконец, коричневые; причем коричневых оттенков тоже не сосчитать: есть оттенок слабого чая, есть - чая покрепче, есть - совсем-совсем крепкого. Но и это не все. Кроме стеклянных, бывают еще бутылки глиняные, фарфоровые, тыквенные, бамбуковые, жестяные для пива, бумажные для молока. Каких-каких только бутылок нет на свете! В общем, найдись чудак, который вздумал бы собирать бутылки, как другие собирают марки, - туго пришлось бы ему. Для марок при всем их неисчислимом количестве места много не требуется, а чтобы самую захудалую коллекцию бутылок разместить, нужно специальное помещение, с полками от пола до потолка. У Дика такого помещения не было, поэтому бутылки он не собирал. Да и никто из мальчишек во дворе этим не занимался. Нет смысла: как-никак, старьевщики за две бутылки из-под "кока-кола" дают пакетик жевательной резинки, за бутылку из-под пива Шлица - то же, а за красивую фигурную посудину из-под виски "Четыре розы" - даже два пакетика. Важно только, чтобы посуда была чистой и горлышко без щербинок. Словом, до сих пор получалось так: если Дик интересовался бутылками, то только для того, чтобы побыстрее сбыть их. Тем удивительнее выглядело его поведение сейчас: он шел за тележкой старьевщика, он глаз не спускал с поблескивающего на тусклом солнце выпуклого бока бутылки. Чем же она околдовала его? Своим цветом, своим видом, своей формой. Бутылка была пиратской. Да, Дик понял это сразу. Ведь всего минут десять - пятнадцать назад он видел в телевизоре, как воевали, веселились, пьянствовали пираты. Вино и виски они черпали кружками из бочек. А ямайский ром был в бутылках - старинных, синих, выпуклых, как луковицы, бутылках с длинными, суживающимися кверху горлышками. Именно из такой пил Роберт Кид, после того как захватил в плен красавицу маркизу Элен. Все это происходило в радиофильме, все это было похоже на сказку, а тут вдруг - пожалуйста: настоящая пиратская бутылка! Кто знает, может быть, из нее пил сам знаменитый Роберт Кид - гроза морей, главарь морских разбойников Атлантики? И вот теперь она тут, на тележке старьевщика. К ней можно подойти, ее можно потрогать, взять в руки, даже купить: А старьевщик спокойно катил свою тележку с синим стеклянным сокровищем. Он, наверно, не подозревал, какую ценность везет. Положим, подозревал. Во всяком случае, стал подозревать с той минуты, как заметил, что рядом с ним бежит вприпрыжку смешной парнишка в кепке, надвинутой на большую, не по плечам, голову, в спортивного вида куртке, в чулках, выглядывающих из-под коротких штанов с напуском. Парнишка упорно бежал рядом. Глазастое лицо его напоминало подсолнечник, поворачивающийся за солнцем. Солнцем была синяя бутылка. Он не отрывал от нее восторженного взгляда. Старьевщик замедлил шаг. - Ты что, парень? - спросил он. - Мистер: - заговорил Дик. - Скажите, пожалуйста, мистер, эта бутылка: вон та, что лежит у вас, - вы ее выменяли, да? - Как сказать: - неопределенно протянул человек за тележкой. - Что выменял, что купил - разницы нет. А тебе-то что?.. - Нет, я так: - Дик оробел. - Вы ее не продадите, мистер, бутылку эту? - Продать? - Колокольчик под навесом тележки перестал тренькать. Человек остановил свой экипаж, остановился сам, посмотрел на Дика, на бутылку, снова на Дика. - Продать, парень, можно. На свете нет вещи, которая бы не продавалась. Были бы деньги. За деньги, брат, все можешь купить, хоть Бруклинский мост. Ты как, не приценивался к нему? Бруклинский мост, соединяющий в Нью-Йорке остров Лонг-Айленд с центром города, Дику был не нужен. Поэтому, не отвечая, он снова затянул: - Нет. правда, мистер, продайте бутылку. - Зачем тебе? Зачем? Странный вопрос. Его мог задать только тот, кто, владея бутылкой, понятия не имеет о том, что она пиратская, что из нее, может быть, сам Роберт Кид пил. И это счастье, что старьевщик об этом понятия не имеет. Он бы заломил немыслимую цену. А так с ним легче будет сговориться. Не надо быть дураком. Надо уметь молчать. Незачем рассказывать то, что тебе же самому во вред пойдет. - Знаете, - начал Дик, - я уже давно ищу такую. У мальчика с нашего двора была вроде этой, только я разбил, и мне ее нужно вернуть: А вообще у наших ребят много таких бутылок. Они у нас задешево идут. Только вот у меня нет. - Ну, это ты, положим, врешь, что много, - сказал старьевщик. - Я в бутылках разбираюсь. Таких у вас нет, да и быть им неоткуда. Не тот район. Это вещь портовая. Она мне в порту попалась. Услышав про порт, Дик разволновался еще больше. Ну да, конечно, где же быть пиратским бутылкам, как не в порту! Тянуть дальше не было сил. Дик достал из кармана десять центов, положил на край тележки. - Мистер, - сказал он умоляющим голосом, - дайм довольно за бутылку, это хорошая цена. - Ты всегда свои дела так делаешь? - удивился старьевщик. - Кто же за пустую посудину десять центов дает? Отец твой вряд ли в миллионерах ходит, а ты деньги транжиришь. Бить тебя некому. Сказав так, он взял у Дика дайм и отдал бутылку. Колокольчик снова затренькал. Человек пошел дальше. А Дик, не помня себя от счастья, побежал домой. В его руках океанской глубиной отсвечивала синяя пиратская бутылка. Глава пятая. КРЫСЫ НАСТУПАЮТ. ПОЧЕМУ РАССЕРДИЛАСЬ МА? Дома Дика ждали крупные неприятности. При других обстоятельствах он сразу почувствовал бы грозу в воздухе: мать, когда он вошел, не заговорила с ним, не посмотрела в его сторону, даже не напомнила о том, что, придя с улицы, следует вытереть ноги. Эти признаки не предвещали ничего хорошего. Но ему было не до них. У него были свои заботы. Не обращая ни на что внимания, Дик первым делом полез за комод. Комод стоит у окна, наискосок к кровати. За ним есть свободное пространство, куда даже кошка с трудом протиснулась бы. Но Дик пролезает. И там он хранит все, что у него есть ценного. Туда же поставил бутылку. Выбравшись из закутка и все еще ничего не замечая, Дик сказал: - Ма, я есть хочу. Мать не повернулась к нему, не ответила. Дик повторил: - Ма, я ведь есть хочу! Снова молчание. Дик забеспокоился. Что случилось? Почему такое отношение? И тут он вспомнил - Бетси! Он оставил ее одну. Но она ведь и сейчас спит так же спокойно, как два часа назад. - Ма, - попытался оправдаться Дик, - Бетси, когда я уходил, тоже спала. Я думал, что ей спокойнее будет: Мать повернула к нему расстроенное лицо: - Я знать тебя не желаю, негодник! Я видеть тебя не хочу!.. Ты что чуть не натворил? - Что - натворил? Ничего не натворил: - Да? А кто из дому ушел? Кто оставил Бетси одну? Кто чуть не загубил ребенка?.. Пресвятой Колумб! Страшно подумать, что случилось бы, не вернись я вовремя! Дик испугался: - Что, ма? Что случилось бы? - Вот что!.. - Мать рывком сняла со спинки детской кроватки пеленку и развернула. В углу ее Дик увидел какие-то узорчатые дырки, какую-то странную бахрому. Что это такое, объяснять не надо было. Он и так понял. - Крысы?.. - произнес он. - Но ведь па заколотил нору под раковиной! - А они снова прогрызли, - ответила мать. - У меня и сейчас слабость в ногах, я чуть в обморок не упала. Представляешь, открываю дверь, а на кровати возле Бетси две крысы. Одна совсем большая - зверь, настоящий зверь! Просто страшно подумать, что было бы, приди я на пять минут позже!.. А я на тебя надеялась, я думала, что ты у меня умный, что на тебя можно оставить дом. Мать заплакала и пеленкой, что держала в руках, стала вытирать глаза. И оттого, что мать больше не ругала его, Дику стало особенно стыдно. У него тоже что-то подступило к горлу, что-то защекотало в глазах. Он представил себе искусанную Бетси и себя - виновником несчастья. Ведь от крысиных укусов дети даже умирают. Слезы часто-часто побежали по лицу Дика. Мать притянула его к себе. - Боже мой, боже мой! - сказала она. - За какие грехи все это нам?.. Но долго горевать мать не умеет. Она говорит, что там, на Западе, откуда она родом, у людей кровь красная, а у здешних, на Востоке, - водянистая. И что людям с красной кровью унывать не полагается. Поэтому, заставив Дика высморкаться, она тоже в последний раз вытерла глаза и быстро собрала на стол. Через пять минут мать рассказывала о том, как толстая Салли хотела обмануть ее - дать грудинку второго сорта вместо первого - и как этот номер у лавочницы не прошел. О крысах она больше не вспоминала. А у Дика, должно быть, кровь не очень красная, она, должно быть, у него отцовская, разбавленная. Он ел копченую грудинку с бобами, слушал мать, но прийти в себя не мог - о крысах не забывал. ГРОЗА МОРЕЙ РОБЕРТ КИД ДЕЙСТВОВАЛ БЕЗ ШТОПОРА Дик думал бы о крысах весь день, если бы не новые заботы. Его расстроила бутылка. Да, замечательная синяя пиратская бутылка вдруг стала его беспокоить. Беспокойство овладело им с того времени, как он забрался в свой уголок. В комнате было тихо. Мать покормила Бетси, навела на столе порядок, помыла посуду и спустилась этажом ниже проведать больную миссис Кенбери. О доме, о сестренке, о том, что ее не следует оставлять, не было сказано ни слова. Дик почувствовал за это благодарность к матери: правильно делает! Неизвестно, как завтра будет, но сегодня он и сам отлично помнит свои обязанности, сегодня ему напоминать ни о чем не надо. Бетси была занята обычным делом - спала. Дик протиснулся за комод, присел на корточки и стал наводить глянец на свое синее приобретение. Бутылка и так была чистой, но Дик высматривал на ней никому другому не видимые пятнышки, плевал на тряпку и тер с такой силой, что в ушах скрип стоял: стекло словно зубами скрежетало от боли. Когда работаешь, хорошо думается. Дик любовался удивительным цветом старинной посудины и думал о том, как удачно все получилось: выйди он от Майка минутой позже или минутой раньше - и старьевщик с бутылкой прошел бы мимо. Да и другое подумать: не передавали бы по телевизору картину "Есть повесить на pee!" - он бы понятия не имел о том, как выглядят пиратские бутылки. А сейчас он знает. Сейчас, какая бы старинная пиратская вещь ни попалась ему на глаза, он сразу разглядит. И как пользовались пираты разными вещами, ему тоже известно: вино они черпали пригоршнями; двери открывали без руки - пинком ноги; на стулья садились только верхом; скатерть со стола сдергивали вместе с посудой; записки друг другу писали бриллиантами на зеркалах; вилок не признавали - нож заменял все; штопоров тоже не признавали: нужно открыть бутылку - били рукояткой ножа по горлышку, горлышко вместе с пробкой отлетало, а бутылку опрокидывали в рот. Роберт Кид делал именно так. Он ни одной бутылки иначе не открывал: Дик посмотрел на свою старинную пиратскую посудину, и его словно кипятком ошпарило: боже мой! Как он не подумал об этом раньше? Как не сообразил, когда отдавал деньги старьевщику? Бутылка-то ведь целая: А раз так, то кто поверит, что она принадлежала морским разбойникам, что из нее, может быть, сам Роберт Кид пил? Никто. Майк первый не поверит. "Интересные у тебя пираты, - скажет он. - Из бутылки пили, а горлышко оставили. Они что же, со штопором в кармане ходили, да? Или, может быть, к вам прибегали пробочник одалживать?" Бронзе только попадись на язык: Мысль о том, как рыжий Майк будет отпускать шуточки по его адресу, а ребята громко смеяться над ним, окончательно расстроила Дика. До чего же не везет! Так он радовался пиратской бутылке, десять центов не пожалел, а бутылка не пиратская. Ну, может, если и пиратская, то доказать все равно нельзя: горлышко-то целое: Начисто оттертый, сверкающий необыкновенной синевой стеклянный сосуд стоял на полу, а Дик, поджав ноги, сидел рядом и думал о своих неудачах. В комнате, с тех пор как перестало скрипеть стекло, стояла полная тишина. Только иногда, когда по улице проезжал грузовик, окна дребезжали. Тишина обманула крыс. Они снова вылезли из норы, зашумели в мусорном ведре. Потом одна из них спрыгнула откуда-то вниз, будто мокрая тряпка шлепнулась. Дик притаился, тихо снял с себя ботинок, выглянул. В комнате хозяйничали три твари. Хвост одной торчал из ведра, другая возилась под раковиной, третья, самая большая и очень толстая, что-то вынюхивала возле кроватки Бетси. Вот проклятая! Дик хотел запустить ботинком в нее, но побоялся: можно в Бетси угодить. Тогда он изо всей силы метнул свой снаряд под раковину. Удар был меткий, прямо в крысу. Та распласталась на полу, потом, прихрамывая, метнулась в нору. Крыса из ведра - за ней. А большая посмотрела злыми глазами в сторону комода и не спеша поволокла брюхо на другой конец комнаты, не спеша сунулась в выгрызенную под плиткой черную дыру. В наглое животное полетел второй ботинок, но на этот раз Дик взял выше, чем нужно, и промахнулся. Шум битвы разбудил Бетси. Она заплакала. Дик вылез из своего угла, взял сестренку на руки и вместе с нею пошел осматривать место, куда скрылись крысы. Нора была та самая, которую отец на днях заколотил. Мать ему еще тогда говорила, что фанера не поможет, что, прежде чем заколачивать, в дыру следует насовать битое стекло. Но стекла под рукой не было, и отец сказал: "Ладно, сойдет". Это его любимое выражение. Мать всегда кипит, когда слышит его. И она права. Отец действительно сработал впустую. Крысам прогрызть фанеру ничего не стоит. Вот и прогрызли. Он, Дик, сделает не так, он заколотит нору как надо: запихнет сначала в отверстие битое стекло, а уж потом сверху прибьет дощечку. Пусть тогда твари сунутся - только морды порежут. Дик решил взяться за работу немедля. Бетси снова очутилась в кроватке и получила бизона на расправу. Ящик с инструментами из ниши под раковиной переехал на середину комнаты: молоток есть, гвозди есть, дощечка есть, а вот стекло: Так оно и бывает в жизни: самые далекие вещи вдруг становятся близкими. Другой человек, кажется, год бы думал и не придумал, что общего между крысиной норой и пиратской бутылкой. А Дик связал одно с другим за минуту. Это у него получилось замечательно. В самом деле: в одном месте ему кусок стекла не нужен, а в другом нужен. Для пиратской бутылки горлышко лишнее, а для норы круглый стеклянный осколок - в самый раз. Значит: Значит, от бутылки горлышко следует отбить, а нору осколком заделать. Получится то, что надо, просто отлично получится. Дик гордился своей сообразительностью, но в то же время где-то глубоко-глубоко мелкие иголочки совести покалывали его. Как-никак, если правду говорить, то, что он собрался сделать с бутылкой, было мошенничеством. Ребята будут думать, что горлышко отбито рукояткой ножа, что отбил его пират, что прошло с тех пор лет двести, а на самом деле все это не так, все подделка. Однако Дик не очень дал иголочкам колоться. В конце концов, в чем дело? Были такие бутылки у пиратов? Были. Это и Бронза видел. Пил ром из такой сам Роберт Кид? Пил. Значит, ясно, что посудина пиратская? Ясно. Ну и все, ну и не о чем больше говорить! А что горлышко уцелело - случайность: И если сейчас он собрался сделать с бутылкой то, чего не сделали пираты, - в этом ничего особенного нет. Просто ему не хочется, чтобы ребята приставали с расспросами. Успокоив свою совесть, Дик принялся за дело: забрался за комод, достал синюю посудину, вооружился молотком, примерился к стеклянной верхушке, но ударить побоялся. С молотком лучше не спешить. Тут лучше шпагат пустить в ход. Обидно будет, если бутылка разобьется. Пришлось снова лезть в свой угол, разыскивать шпагат. Нашелся коротенький кусок, всего с метр длиной. Но больше и не нужно. Дик сделал петлю, надел ее на горлышко бутылки и стал быстро из стороны в сторону водить веревкой по стеклу. Даже вспотел от усилий. Разогрелся не только он - бутылка в том месте, где был шпагат, тоже стала горячей. Все шло как по писаному. Еще несколько минут работы, и можно будет считать, что дело сделано. Дик завертел веревкой быстрее, потом схватил молоток и легонько стукнул. Есть! Горлышко отлетело в сторону. Теперь уж ни с какой стороны к бутылке не придраться - пиратская и пиратская. Глава шестая. ФИРМА "ГРИН И ГОРДОН". КАК МАЙК ЧУТЬ НЕ ПРОИГРАЛ СВОЮ ГОЛОВУ Придав бутылке тот вид, какой ей следовало иметь с самого начала, Дик собрался заняться крысиной норой, но приход Майка помешал. Хорошо еще, что, услышав на лестнице шаги, Дик вовремя успел сунуть отбитое горлышко за мусорное ведро. А то получился бы конфуз. Бронза вошел в комнату и сразу же заметил синюю бутылку. Рыжие искорки в его глазах стали больше и ярче. - Постой, постой, постой! - закричал он. - Дик, что это? - Сам видишь, бутылка. - Дик наслаждался удивлением Бронзы, но говорил так, будто сам ничего особенного в синей посудине не находит. Равнодушный тон приятеля обманул Майка. Мелькнула мысль: может быть, растяпа Дик не знает, что у него в руках пиратская бутылка? Может быть, он не обратил внимания на посудины, из которых пили морские разбойники в радиофильме? Бронза сделал вид, будто бутылка его мало интересует. Вот разве только, если через стекло на свет полюбоваться? Повернувшись к окну, Майк подержал бутылку у глаз. - Плохо видно! - вздохнул он. - Если бы плоская была, было бы лучше. А то форма какая-то странная. - Да, странная, - согласился Дик, - сейчас таких не делают. Бронза подозрительно посмотрел на друга: - Ну уж, не делают!.. Что она, особенная? - Сам знаешь. - Что знаю? - Знаешь, что это за бутылка. - Нет, не знаю. - Нет, знаешь! - Нет, не знаю. - Вспомни-ка, что по телевизору показывали? Стало ясно: Дик, оказывается, не такой уж растяпа. Он кое в чем разбирается не хуже других. Хитрить больше не стоило. - А ведь верно! - закричал Майк. - Ведь действительно так! Ведь в "Есть повесить на рее!" пираты из таких бутылок пили! Помнишь, Роберт Кид здорово открывал их: стукнет ножом по горлышку - и готово: Фу, черт! Вон и у этой верх отбит! Значит, точно: можешь мне поверить, Дик, - бутылка пиратская. Голову против пуговицы ставлю, что пиратская!.. Предложение было рискованное. Стоило Дику сказать: "Согласен, давай на пари:" - и Майк запросто проиграл бы свою рыжую голову. Но Дик отказался от верного выигрыша. Он только посмотрел в сторону, где за мусорным ведром валялся синий стеклянный осколок, слегка покраснел и промолчал. Зато Бронза забросал его вопросами: как попала к нему редкая бутылка, у кого он ее достал, много ли отдал, собирается ли уступить? - Ты обменяешь ее, Дик? - спросил Бронза. - Смотря что дадут. - Ну, ребята за такую вещь что хочешь дадут. Только тебя ведь в два счета обжулят. Лучше без меня не меняйся: - Майк решительно взял бутылку в руки: - Пошли на пустырь, посмотрим, что ребята скажут. Дик поднялся вслед за Бронзой, но вспомнил: он хотел заколотить крысиную нору. Да и Бетси оставить одну нельзя. - Не могу, - твердо сказал он. - У меня дело дома. - Дело? Какое? - С крысами надо покончить. Пока я у вас сидел, они чуть Бетси не искусали. Хорошо, ма пришла: - Вот черти! - обругал крыс Бронза. - От них нигде покоя нет. ПОРОШОК ИЗ БРИЛЛИАНТОВ, ПОРОШОК ИЗ СТЕКЛА Порассуждали еще о крысах. Дик рассказал о сложной, сделанной как лабиринт крысоловке, которую видел в аптеке, и о том, что против крыс можно применить стекло. Осколки стекла в отверстие норы - лучшее средство. Дерево крысы прогрызут, камень подточат, а со стеклом ничего не сделают - стекло даже их зубам не взять. Вот он и собрался забить осколками крысиный ход в комнате. - Не поможет, - авторитетно сказал Майк. - Ты один ход забьешь - они другой прогрызут. - Я и другой забью, - ответил Дик. - Третий прогрызут. - А я третий забью. - Ну и что? Кончится тем, что весь пол изгрызут. Еще вниз провалитесь: О такой возможности Дик не подумал. Майк, пожалуй, прав. Выходит, стеклянные осколки могут и не избавить от крыс. Как же быть? Бронза знал, как быть. Планы и затеи роились в его рыжей голове, словно мухи в банке из-под варенья. - Слушай, Дик, - сказал он: - я тебе что-то скажу, но ты дай слово, что будешь молчать. На этом разбогатеть можно. - Попасть мне под мебельный! - поклялся Дик. Мальчишки с 12-й Нижней считали эту клятву серьезной. В ходу была и другая клятва - "Попасть мне под легковую!" Но та для настоящих дел не годилась. Ведь легковая машина не обязательно задавит, а из-под громадных, как дом, грузовиков, перевозящих мебель, дорога на тот свет наверняка обеспечена. Так что нарушать такую клятву не стоило: себе дороже. - Понимаешь, - продолжал Бронза, - есть замечательное средство против крыс. Мне о нем один мальчик рассказал, когда мы еще на Шестьдесят второй улице жили. Он датчанин. Он говорил, что у них в Дании все так делают. Понимаешь, берут гипс, смешивают с мукой и кулечки рассовывают по норам. Крысам мука нравится - они ее едят. Зато потом, как попьют воды, каменеют. - Каменеют? - удивился Дик. - Я знал, что не поймешь, это никто сразу не понимает, - торжествовал Майк. - С гипсом, если его смешать с водой, что делается? Он в камень превращается, верно? Вот крысы внутри и каменеют: Сразу дохнут. Здорово, да? - Здорово, - согласился Дик. - Они молодцы, датчане! И ты думаешь, что на этом разбогатеть можно? - Не на этом, а на другом. Я только что другое средство придумал, оно еще лучше, чем гипс. - Только что? - Ага, сейчас. Пока ты о стекле рассказывал, я придумал. Понимаешь, гипс, конечно, - вещь хорошая, но его покупать надо, а я придумал без гипса обойтись. Нужно взять стекло, растолочь и смешать с мукой. Крысы станут есть смесь и подыхать. Они от стеклянного порошка будут дохнуть. Он им все внутренности порежет. - С чего ты взял? - с сомнением спросил Дик. Ему не очень верилось, что стеклянный порошок может быть смертелен для крыс. Но Бронза убедил. Оказывается, Майку попался комикс, где рассказывалось про двух укротителей. У одного был замечательный ученый лев, а у другого не было. Одного публика ходила смотреть, а другого - нет. И тогда тот, другой, растолок бриллиант и подсыпал порошок в воду, которую дали льву. Лев в тот же вечер подох на арене, когда укротитель показывал с ним разные номера. - Так ты, значит, не сам средство придумал, это в комиксе было? - уличил Дик приятеля. - Ничего не в комиксе! - обиделся Бронза. - Тот укротитель бриллианты толок, а я бриллианты толочь не собираюсь. Я стеклянный порошок с мукой придумал смешивать. Скажешь, крысы не подохнут? Обязательно подохнут. Если для львов нужны бриллианты, то для крыс стекло вполне сойдет. Это, брат, средство большими долларами пахнет. Мы станем толочь стекло, смешивать его с мукой и рассыпать в пакетики. Крысы в домах у всех есть? Есть. Средство от них всем нужно? Нужно. Вот мы и будем продавать. В аптеке крысиный яд дорого стоит, а наш порошок будет дешевый. Мы по пять центов за пакетик будем брать. Знаешь, сколько денег выручим? Если сто пакетиков за день продать, то это будет: это будет: Бронза запнулся. Дик пришел ему на помощь, В счете он всегда был сильнее Майка. - Пять долларов будет, - подсказал он. - Вот видишь, - сказал Бронза, - пять долларов, шутка ли! Куда лучше, чем с газетами бегать. Наберем на свалке битых бутылок и начнем толочь. А муку дома возьмем. Из муки и клей делать будем - пакетики клеить. Мы такое дело развернем!.. Бронза разгорячился не на шутку. Он уже видел в своем воображении огромный рекламный плакат на Бродвее. Огненные буквы рекламы нестерпимо сверкают, они внушают тысячам людей: "Грин и Гордон - победители крыс! Покупайте порошок Грина и Гордона!" Свою фамилию на плакате Майк ставил впереди. Это было только справедливо. Второму компаньону фирмы "Грин и Гордон" затея Майка понравилась. "Ну, пусть Бронза преувеличивает, - думал Дик, - пусть они за день продадут не сто, а всего двадцать пакетиков. Что ж, тоже неплохо. Получится по полдоллара выручки на брата. И ведь это каждый день. А экстренные выпуски газет, которыми они занимаются, бывают не всегда. Нет, Майк определенно молодец. Голова у него работает:" Компаньоны решили действовать без промедления. Майк побежал домой - потихоньку от матери отсыпать муки из мешочка на полке и прихватить две имеющиеся у него битые бутылки, а Дик: Дик сказал, что у него тоже есть битое стекло, которое можно пустить в дело. Он имел в виду горлышко синей посудины, но не хотел показывать его Бронзе. Компаньон-то он компаньон, но знать, как пиратская бутылка стала пиратской, ему не следует. Вот почему с уходом Майка Дик заторопился. Он хотел во что бы то ни стало превратить стеклянное горлышко в стеклянный порошок до того, как вернется Бронза. Спешка обошлась ему дорого. Глава седьмая. "БОЖЕ МОЙ, БОЖЕ МОЙ, ЧТО ОН С СОБОЙ СДЕЛАЛ!" Тяжелая чугунная ступка, которой, по словам мамы, пользовалась еще бабушка, стояла за плитой. Дик с трудом поднял ее, поставил на пол, достал бутылочное горлышко, взял пестик. Задача казалась простой: надо бросить осколок в ступку и толочь, пока стекло не превратится в порошок. Чтобы не очень стучать в комнате, Дик подложил под ступку половую тряпку. После этого он примерился и ударил пестиком по стеклянному горлышку. Круглое литое стекло выскользнуло и, высоко подскочив, снова упало в ступку. Так не выйдет - осколок нужно придерживать, чтобы не скользил. Зажав край круглой стекляшки левой рукой, Дик правой стукнул пестиком изо всех сил. Синее стекло хрустнуло. Матовые лучи трещин побежали по блестящей поверхности. Осколки, как искры бенгальского огня, метнулись вверх. Дик зажмурил глаза, но поздно. Острая боль полоснула, пронизала насквозь. - М-м-м-м! - застонал Дик, стоя на коленках и упираясь локтями в пол. Он был терпеливый мальчик, он не хотел плакать, не хотел кричать, но удержаться не мог. - М-м-м-м! - стонал он. Слезы так и лились из левого глаза. А правый был закрыт. И в нем что-то горело, словно раскаленный гвоздь застрял подо лбом. - М-м-м-м, больно!.. Ох, как больно!.. Дик не слышал шагов матери по лестнице, не слышал, как открылась дверь. Слезы все сильнее лились из левого глаза. Правый же по-прежнему не открывался. И хоть глаз был закрыт, но не темнота, а ослепительно белый свет пылал под веками. Он накалялся все сильнее, все нестерпимее. Материнское сердце не обманешь. Хотя лицо Дика было повернуто к стене, и пестик лежал рядом, и куски стекла весело сверкали синими алмазами, и все говорило о том, что Дик, как всегда, не то что-то мастерит, не то что-то ломает, мать кинулась к нему. По его спине, по затылку, по всей странно скорчившейся на полу фигуре она почувствовала: с Диком плохо. Мать наклонилась над мальчиком: - Дик! Дик не слышал: он весь ушел в свою боль. - Дик!.. - Мать оторвала ладони мальчика от лица, увидела плотно зажатый глаз, из которого проступала кровь, и побледнела от ужаса. - Боже мой, боже мой, что он с собой сделал! - вскрикнула она. От горя мать была сама не своя, но делала что нужно: подбежала к комоду, выдвинула ящик, достала чистую тряпочку, смочила в холодной воде, приложила к глазу. Это было приятно - холодный влажный комочек ткани на больном месте. Боль немножко утихла, белый свет, пылавший под черепом, стал тускнеть. Дик застонал, прерывисто вздохнул. И по стону и по вздоху чувствовалось: он приходит в себя. Правый глаз не открывался, а левым, залитым слезами, Дик взглянул на мать: - Это ты, ма? А Майк еще не вернулся? - Майк? Опять Майк! Всюду Майк! - рассердилась мать. - Я всегда говорила тебе: держись подальше от этого рыжего беса! Пусть только покажется мне! Что он с тобой сделал, Дик? - Это я сам. ма. Хотел растолочь стекло в ступке, и осколок попал в глаз. - Осколок?.. - Ноги у матери затряслись, она присела на стул. - Ты говоришь, тебе стекло в глаз попало? Это хуже, чем я думала. Это плохо может кончиться. Тут всякая минута дорога: Мать лихорадочно засуетилась: кинулась к вешалке, схватила куртку, стала натягивать ее на Дика. Дик покорно поворачивался под ее руками то в одну, то в другую сторону. Испуг матери передался ему. Если она так волнуется, значит, с глазом плохо. Может, его уже нет? Пощупал пальцем мокрую тряпочку. Нет, глаз как будто на месте. Это приободрило. Даже боль словно ослабла и в голове прояснилось. Зато стала беспокоить другая мысль: мать грозит разделаться с Майком, Бронзе может здорово нагореть, если он попадется ей под горячую руку. А он ведь с минуты на минуту должен вернуться. Только Дик подумал о Майке, как тот прогремел подкованными каблуками по лестнице, пнул ногой дверь и влетел в комнату. Под мышками у него торчали две грязные бутылки, в руках был кулечек с мукой. Как доставал ее Бронза дома, неизвестно, но, судя по тому, что огненные волосы первого компаньона фирмы "Грин и Гордон" казались седыми, старался он в интересах общего дела на совесть. Майк еще не отдышался от скачки по лестнице через три ступени, а уже понял, что у Гордонов произошло что-то неладное. Своими быстрыми глазами он мигом охватил комнату: несчастного, бледного приятеля с завязанным глазом, валяющуюся на полу ступку, откатившийся в сторону чугунный пестик, рассыпанные вокруг осколки темного стекла и в центре всего - расстроенную, хмурую мать Дика, лицо которой не предвещало ничего хорошего. За словом в карман Бронза не лез. Решив, что самое главное сейчас - рассеять гнев миссис Гордон, - он тут же сообразил, как вести себя. - А крыса, Дик? Неужели улизнула? - спросил Майк с деланным недовольством. - Какая крыса? При чем здесь крыса? - удивилась мать и подступила ближе к Майку. Бронза знал горячий характер матери Дика и на всякий случай отступил внутрь комнаты. - У вас огромная крыса водится, миссис Гордон, - затараторил он. - Очень нахальная! Это она, должно быть, к вашей Бетси утром подбиралась. А сейчас, когда мы с Диком сидели совсем тихо, она опять вылезла из норы - и к кровати Бетси. Но мы задали ей!.. Чуть-чуть не прикончили. Только она все же успела под пол юркнуть. И мы с Диком решили, что нужно забить нору стеклом. Стеклом лучше всего. Я вот за бутылками побежал: Услышав об опасности, угрожавшей Бетси, и о войне мальчиков с крысой, мать смягчилась: - Вот видишь, Майк, видишь, что произошло, пока ты бегал за своими бутылками? Прихожу, смотрю - Дик на полу без чувств, вокруг осколки, глаз в крови: Я чуть в обморок не упала: Он засадил себе стекло в глаз! Представляешь? Он натворил такое, что я не знаю, чем все это кончится. Во всяком случае. надо бежать к врачу. Но как с Бетси быть? Оставить ее одну - боязно, взять с собой - тяжело. Может. Майк, посидишь с Бетси, а? - В голосе матери послышалась просьба. - Ты ведь сделаешь это для меня, а? - Конечно, посижу. Сколько надо - столько посижу, - охотно согласился Бронза и обратился к Дику: - А как это тебя угораздило глаз под осколок подставить? Но мать помешала приятелям. - Потом, потом поговорите, - заторопилась она. - Сейчас не до этого. Она взяла Дика за руку и пошла к дверям. Глава восьмая. У ВЕСЕЛОГО ДОКТОРА. ШУТКИ ТОЛСТЯКА - К кому пойдем, ма? - спросил Дик, когда вышли на улицу. - К кому? К Паркеру, конечно. Он знает нас, он в долг лечить не откажется. Паркера Дик помнил. Этот веселый толстый доктор лечил отца, когда тот в прошлом году обварил себя на фабрике кипящим составом для подкраски мехов. Отец долго болел, и Дик тогда понял, какая это беда для семьи, когда кто-нибудь болеет. Мать все надеялась отдать его в школу, но с того дня, как отца, обвязанного, привезли с фабрики, об учении Дика разговоров в доме больше не было. Зато пришлось матери примириться с тем, что Дик стал продавать газеты. Дик еле поспевал за матерью. Они шли по своей 12-й Нижней. С двух сторон улицы тянулись мрачные, ветхие, черные от копоти дома. Через несколько кварталов показался дом поновее и получше других. Внизу была аптека, а у подъезда рядом виднелась большая стеклянная вывеска с золотыми буквами на черном фоне. Из золотых букв складывались слова: ДОКТОР ПАРКЕР ЕСЛИ ВЫ БОЛЬНЫ-ЗАЙДИТЕ! Паркер вылечит вас ЕСЛИ ВЫ ЗДОРОВЫ - ТОЖЕ ЗАЙДИТЕ! Предупредить болезнь дешевле, чем лечить ПРИЕМ ПО ВСЕМ СПЕЦИАЛЬНОСТЯМ Оплата по соглашению Допускается рассрочка - "Предупредить болезнь дешевле, чем лечить", - вслух прочитала мать среднюю строчку и посмотрела на Дика. - Да, Дик, я бы сейчас многое отдала, чтобы предупредить твое баловство со стеклом. - Но ведь я не баловался, ма, я только хотел: - Хорошо, хорошо, знаю. - Мать подошла к дверям и решительно нажала кнопку электрического звонка. Дверь открыл сам доктор. Он был в белом накрахмаленном халате и такой же шапочке. Круглое лицо его сияло, как луна над снежным полем. - А-а, миссис Гордон! А-а, молодой сэр! - произнес он так обрадованно, будто именно их ждал с нетерпением весь день. - Пожалуйста! Я вижу, с мальчиком что-то случилось? - От этого "что-то" у меня сегодня сердце чуть не остановилось, - ответила мать. - Помните, доктор, сколько мы натерпелись с болезнью мужа? Еще и сейчас на ноги не поднялись. Так теперь новое горе - мальчик повредил глаз: - Да-а, печально слышать, - протянул доктор и окинул взглядом старое пальто матери и видавшую виды куртку Дика. - Так вы говорите, миссис Гордон что после болезни мужа дела еще не поправились? - Не спрашивайте! - вздохнула мать. - Вы ведь знаете, что значит болезнь для рабочего человека. Это все равно, как пожар: думаешь о спасении жизни и выскакиваешь голым. - И мы, врачи, по-вашему, не пожарные, а грабители: под шумок с человека последнее снимаем? - засмеялся Паркер. - Ну, зачем вы так, док: - смутилась мать. - Не смущайтесь, не смущайтесь, миссис Гордон, - рассмеялся толстый доктор. - Вы ведь не знаете, какая разница между больными и врачами, а я знаю. Разница та, что врачи больным не всегда помогают, а больные врачам: всегда. Острота Паркера Дику понравилась. Неплохо сказано: врачи ведь действительно никогда не проигрывают - вылечили больного или нет, деньги за лечение все равно получают. БЕЛЫЙ ШАР НА ТОНКОЙ ШЕЕ Паркер времени не терял. Ухмыляясь и издавая звуки, похожие на похрюкиванье, толстяк помог матери снять пальто, помог Дику освободиться от куртки и провел их в большую комнату с мягкими стульями по стенам, круглым полированным столом посередине и креслом-качалкой у окна. На столе лежали вперемежку комиксы и журналы в ярких обложках. - Попрошу подождать, я сейчас, - сказал доктор и прошел в смежную дверь. Дик стал перебирать комиксы. Он искал тот, о котором рассказывал Майк, - про льва, убитого бриллиантовым порошком. Но этого выпуска не было. Огорченный, он отошел в угол. Там на стене висел портрет худого верзилы в зимнем спортивном костюме с хоккейной клюшкой в руках. "На кого он похож, этот долговязый?" - стал вспоминать Дик, но вспомнить не мог. Доктор Паркер помог. Дик не заметил, как он подошел, стал рядом, ткнул похожим на сардельку пальцем в фотографию: - Узнаешь? - Нет, - признался Дик. Толстяк сделал удивленное лицо, покачал головой: - Не может быть! Ты приглядись получше. Вон в нижней части левой ноздри сходство и сейчас осталось: это ведь я! Хо-хо-хо!.. Дик тоже рассмеялся. Ну и забавный он, доктор! За смехом Дик не заметил, как Паркер ввел его в кабинет. Следом шла мать. Они очутились в мрачноватой, тесно заставленной комнате. Здесь все было не так, как в приемной. Никакой мягкой мебели, никаких комиксов на столе, зато много стекла, никелированного трубчатого металла и крытого белой эмалью дерева. Ближе к окну стояло сделанное из металлических труб сооружение с какими-то рычагами, педалями и зубчатыми передачами. Дик сначала подумал, что это машина, и, только присмотревшись, догадался - кресло. Так же необычно выглядел шкаф у стены. Все четыре стенки его и все полки внутри были из стекла. Если бы не множество инструментов на полках, можно было подумать, что это аквариум. В другом аквариуме, поменьше, стояли пузырьки и склянки. В белом эмалированном бачке кипела вода. Накалившиеся нити электрической плитки, на которой стоял бачок, отсвечивали в блестящем рефлекторе лампы. В общем, попади Дик в докторский кабинет просто так, он бы здесь даром время не терял. Но сейчас его ко всем этим щипчикам, ножичкам, склянкам, банкам и рефлекторам не очень тянуло. Ничего хорошего ждать от них не приходилось. Толкаясь толстым животом, Паркер подвел оробевшего мальчика к похожему на машину креслу и велел сесть. Дик сел. Велел снять повязку. Дик снял. Велел повернуться лицом к лампе-рефлектору. Дик повернулся. - М-да: - сказал доктор, посмотрев на раздутый опухолью глаз Дика. - Я бы не сказал, сэр, что вы сейчас выглядите на сто тысяч долларов. Нет, нет: И чего вас только, мальчишек, на всякие шалости тянет? Стекло: ступки: Паркер замолчал, насильно разжал веки закрытого глаза, взял со стеклянного столика щипчики с ватой. Дик заерзал в кресле, попытался отстранить толстую руку врача. - Сидеть!.. - прикрикнул Паркер. Дальше пошло такое, что лучше и не вспоминать. Всего хватало - и слез и крика: Когда Дик опомнился от боли, отдышался, пришел в себя, первое, что он увидел, - это зеркало на стене, в котором отражался круглый белый шар, вроде головы снежной бабы. Однако туловище у снежного чучела было не такое, как положено. Белый шар держался на тоненькой, словно камышинка, шее, а от нее шли узкие плечи, одетые в синюю курточку. Коричневые пуговицы курточки, похожие на половинки футбольных мячей, показались Дику знакомыми, сама курточка тоже что-то напоминала. И вдруг его осенило: да ведь это он сам, Дик Гордон! А снежный ком на худых плечах - его почти сплошь забинтованная голова. С левой стороны темнеет маленькая щелочка. Сквозь нее-то он и смотрит на мир земной, сквозь нее-то и видит себя в зеркале. Пока Дик с удивлением рассматривал свое изображение, до него донесся разговор доктора с матерью. Паркер говорил: - Постарайтесь усвоить, миссис Гордон, как обстоит дело. Зрение мальчика можно отстоять, но это потребует больничного лечения. Понимаете, боль-нич-ного, - с расстановкой повторил он. - А если дома, доктор? - спросила мать. - Что - дома? - Если не помещать Дика в больницу, а? - В голосе матери звучала просьба. - Ведь в лечебнице за каждый день придется доллары платить, много долларов: Толстяк запыхтел, будто в гору поднимался. - Миссис Гордон, - сказал он, - я понимаю вас. Конечно, придется платить. Конечно, уйдет уйма денег. Конечно, это вам не по средствам, но что делать? Спрашиваю вас, что можно сделать? Не лечить? Нельзя. Мальчик может потерять зрение. Лечить, оставив дома? Бессмысленно. Это ничего не даст. Заранее могу сказать: без лечебницы нам Дика не поднять. За его зрение придется бороться. А для борьбы нужны деньги. Об этом еще Наполеон говорил. Император французов, насколько я помню, не был врачом, но в деньгах толк понимал. Паркер снова запыхтел. Сейчас в его пыхтении слышался смешок. Но матери было не до шуток. Она сурово посмотрела на толстого доктора и коротко спросила: - Много денег надо, мистер Паркер? - На первых порах немного - долларов сто - сто двадцать. Сто двадцать долларов! Шея-камышинка вместе со снежным комом дернулась сама собой. Что он, смеется, доктор, что ли? Сколько Дик живет, он не помнит, чтобы в их доме были такие деньги, Однако мать, неожиданно для Дика, отнеслась к названной цифре спокойно. - Хорошо, доктор. Раз нужно - так нужно, - покорно сказала она. - У нас есть страховой полис. Мы сдадим его. Деньги будут. - Вот и отлично! - оживился Паркер. - Видите, как все мило улаживается: Я сейчас же позвоню в лечебницу. За Диком приедет машина. То, что за ним приедет машина, Дика обрадовало, но полис портил удовольствие. Неужели мать решила сдать эту красивую бумагу, которую Дик рассматривал всегда с уважением и страхом? Бумага просвечивает сложным узором водяных знаков, и Дику они кажутся похожими на водоросли. Дику кажется, что если внимательно присмотреться, то сквозь них можно увидеть лицо покойного Тома, его старшего брата. Пароход "Мичиган", на котором Том плавал кочегаром, подорвался на случайной мине. Ее несло океанским течением, она оказалась на пути судна, и Том утонул. Он не сумел выбраться из затопленного машинного отделения. Дик не помнит брата, но мать до сих пор плачет, когда заходит разговор о нем. Соседи рассказывают, что, когда пришло извещение о гибели Тома, она за один день стала седой. А потом пришло еще одно извещение. Дик его сам недавно перечитывал. В нем говорилось, что кочегар Томас Гордон имел страховой полис, который в связи с его гибелью переходит к родителям. Этот полис можно выкупить сразу и получить за него небольшую сумму, если же его не выкупать, то стоимость страховки с годами возрастет и к старости мистер и миссис Гордон смогут получить за полис две тысячи долларов. Две тысячи!.. Отец часто говорил: "Сейчас старость меня уже не так пугает. Как-никак, полис - великая вещь!.." И мать, что бывает редко, соглашается с ним. Она тоже бережет красивую бумагу. Она дышать над нею боится. А тут вдруг такой разговор: "Мы сдадим полис": Легко сказать - сдадим: - Ма-а! - пробубнил Дик сквозь вату и бинты. - Что, сынок? - встрепенулась мать. - Не надо сдавать полис. - Что?.. - Мать не поняла, о чем он толкует. - Я говорю, не надо сдавать полис, - сердито повторил Дик. - У меня глаз уже не очень болит. Полис для старости нужен. Лицо у матери исказилось. По лицу побежали слезы. Паркер нахмурился, подошел к стеклянному шкафчику, капнул капель в высокий стакан с толстым дном и протянул матери: - Ну-ну, миссис Гордон, все обойдется! Выпейте-ка: Мать покорно поднесла стакан ко рту. Дик слышал, как ее зубы стучали о стекло. Он уже и сам не рад был, что затеял разговор. Он не думал, что его слова так подействуют на мать, а чем утешить, не знал. - Не надо, ма: - протянул он. Прерывисто вздохнув, мать вытерла слезы. - Вот что, Дик, дорогой, - сказала она: - ты останешься здесь, а я побегу. Отец, наверно, уже дома. Надо действовать. Может быть, машина придет за тобой раньше, чем я обернусь, так смотри не бойся, будь умником. В лечебнице тебе будет хорошо: - Хо-хо-хо! - загрохотал доктор. - "Хорошо"! Слабо сказано. Не хорошо, а отлично. Ему там будет, как часам в ломбарде. Дик повернул в сторону Паркера свой марлевый шар. Бинты и вата выражать удивление не могут, но толстяк понял движение мальчика. - Ты не знаешь, чем часам хорошо в ломбарде? Ходить им не надо, а беречь - берегут. Чего лучше! Глава девятая. ЛЕЧЕБНИЦА "СИЛЬВИЯ". КИТ И КИЛЬКА Из лечебницы за Диком прикатил новый, сверкающий, похожий на игрушку "форд" с широким закругленным стеклом впереди, с таким же стеклом позади, с белой, под кость, баранкой руля, с блестящими никелированными рычагами, со светящимися стрелками приборов, с негромким, но очень звучным, хоть и не золотым клаксоном, с: Эх, что говорить, великолепная машина! Дик забыл обо всем на свете, включая неприятности с глазом, пока ехал в ней. Паркер усадил мальчика рядом с собой, совершенно не подумав о разнице в весе. А она сказалась. Немного повозившись, Дик скоро покорился судьбе и, соскользнув по склону сиденья вниз, привалился к жаркому, необъятному боку толстяка. Так и ехали. С правой стороны туша доктора закрывала горизонт целиком. Но, на счастье, щелка в повязке была у Дика слева. Через нее он мог беспрепятственно смотреть на мелькавшие за стеклом улицы. Сначала шли кварталы закопченных домов-коробок. Потом постепенно они стали исчезать. Здания становились все лучше, улицы чище, витрины магазинов шире, вывески богаче. Это уже началась верхняя часть города, но не центр и не торговые магистрали, а жилой район, где тихо, безлюдно, хорошо. Здесь все было совсем не так, как на Нижней. Похоже, что даже солнце светит иначе, не скупится, не жалеет лучей. Живи Гордоны здесь, мать Дика, должно быть, не ругала бы Нью-Йорк. Тут красивые улицы, красивые светлые дома, просторные, вбирающие свет и воздух окна, дворы с клумбами и фонтанами. И тень деревьев. И чистый асфальт. И неторопливая походка прохожих. И нарядные колясочки с малышами. В этом районе Дик не бывал. Здесь нет оживления, и газетчики сюда не заглядывают. Потом снова пошли знакомые места - Пятая авеню с домами-дворцами, Центральный парк, Главный собор. Где-то, не доезжая до набережных, машина свернула с широкой шумной улицы на тихую боковую. На стене высокого здания промелькнула стрелка с надписью: "В лечебницу "Сильвия". Это же название было золотом выведено на дверцах автомобиля, который его вез. Дик понял, что приятному путешествию приближается конец. Действительно, проехав еще несколько кварталов, шофер затормозил перед решеткой, отгораживающей тротуар от узенького палисадника. И снова, в третий раз, Дик прочитал звучное женское имя Сильвия. Оно было выведено по железной ограде железными же накладными буквами. С трудом выбираясь из автомобиля, Паркер прокряхтел: - Мы приехали, Дик, можешь выходить. Святилище медицинской науки ждет тебя. Святилище имело довольно скромный вид. За полоской зеленого газона шириной в метр стоял небольшой белый двухэтажный дом с навесом у входа. Паркер открыл дверь и пропустил Дика вперед. Они очутились в холле - приемной, разгороженной деревянным полированным барьером на две неравные части: меньшая была отведена под вешалку; в большей в нескольких местах стояли низкие столики с креслами вокруг. Стены, до половины отделанные темным деревом, придавали холлу угрюмый вид. Под стать мрачному виду вестибюля был швейцар, который, как потом узнал Дик, был здесь также гардеробщиком, садовником, полотером и истопником. Высокий, сутулый, с длинными, чуть ли не до колен, руками, он, когда открылась дверь, поднялся со своего места, но не сделал ни одного движения, не произнес ни одного слова, пока Паркер не обратился к нему. - Хелло, Грейди, - сказал Паркер, вешая на крючок пальто, шляпу и палку с серебряным набалдашником. - Хозяйка у себя? - Да, доктор, - глухо, будто через стенку, произнес Грейди. Губы его шевелились, горло издавало звуки, но лицо при этом не выражало ничего. - А Джен где? - спросил Паркер. - Джен следовало бы заняться этим юным джентльменом. - Толстый палец Паркера вытянулся в сторону Дика. - Джен я сейчас вызову. Не сгибая ног, Грейди подошел к звонку в стене и нажал кнопку. Паркер поправил перед зеркалом галстук, привел в порядок редкую прядь волос, прикрывающую голое, будто из сливочного масла вылепленное темя, и, бросив на ходу Дику: "Ты посиди", скрылся в коридоре. Дик присел на краешек кожаного кресла. Пока что, если не считать мрачного Грейди, ему здесь нравилось. Нравился холл - просторный и чистый; нравились тяжелые медные блестящие пепельницы на столиках; нравились фигурные столбики барьера, отделяющего вешалку; нравился строгий порядок, который чувствовался во всем. "Сильвия", - повторил Дик про себя название лечебницы. Красивое имя! Очень красивое! В их районе такое редко услышишь. Его на обложках журналов можно прочитать. Журналы часто дают фотографии молодых, увешанных бриллиантами миллионерш со звучными именами: мисс Сильвия такая-то: мисс Гортензия такая-то: мисс Флор такая-то: А тут лечебницу назвали "Сильвия". Почему? Дик задумался. Действительно, почему "Сильвия"? Он представил себе так: наверно, была у какого-нибудь миллионера красавица дочка, по имени Сильвия. Наверно, миллионер любил ее, а она ни с того ни с сего умерла. И тогда, убитый горем, он построил лечебницу и назвал именем своей дочери. Чтобы люди помнили о ней. Чтобы больные лечились и были благодарны покойной Сильвии. Все это Дик не из головы взял. Про такие истории отец чуть ли не каждую неделю в воскресной газете вычитывает. А матери они не нравятся. Мать сердится, слушая их. "Знаю я этих благодетелей, - говорит она про миллионеров. - Знаю эти добрые души!.. Если богач бросает кильку, так только для того, чтобы поймать на нее кита". "При чем здесь кит? При чем здесь килька?" - удивляется отец. Но мать не собьешь. Пропустив вопрос о кильках и китах мимо ушей, она говорит отцу: "Я терпеть не могу, Джо Гордон, твою манеру вычитывать из газет истории о добрых миллионерах. Только дураки могут верить им, только дураков могут умилять глупые басни!" Ну, от таких слов отец в восторг не приходит. Он замолкает, мрачнеет и утыкается головой в газету. А мать, смущенно погремев посудой, начинает искать повода заговорить. Она подносит отцу на вилке кусочек жареного картофеля и примирительно спрашивает: "Попробуй, Джо, я не пересолила?" "Пересолила, конечно, пересолила, без этого ты не можешь", - светлея, говорит отец и берет картофелину в рот. Дика в этих спорах интересуют в первую очередь киты. Неужели вправду их можно ловить на кильку? А крючок? Какой же толщины должен быть крючок? Да и леска! Для лески тут самое малое корабельный канат нужен: Что же касается вопроса о миллионерах и о том, бывают ли они добрыми, то это Дика не трогает. Но вот миллионерскую дочку жалко. Наверно, она была как картинка, эта Сильвия! Наверно, она лежала в гробу в белом платье, усыпанная белыми розами, и люди любовались ею, и Жалели, и плакали: То ли от жалости к Сильвии, то ли от жалости к самому себе - к тому, что попал в незнакомое место, что один, - на душе у Дика стало очень тоскливо. Даже к горлу что-то подступило. А тут еще глаз разболелся и в голове поднялся гул, будто целый рой шмелей залетел в комнату, гудит, хочет вырваться, но окна закрыты. Зажмурив здоровый глаз, Дик прислонился к прохладной кожаной спинке кресла. СОВА В ЖЕНСКОМ ПЛАТЬЕ Дик не слышал, как, тихо ступая в туфлях на фетровой подошве, к нему подошла женщина в белом халате, с белой шапочкой на голове. Лицо у нее было доброе, от уголков глаз, словно гусиные лапки, разбегались морщинки. Она остановилась перед Диком, посмотрела на него - жалкого, тощего, с забинтованной головой - и тронула за плечо. Дик встрепенулся. - Здесь так тепло, а на тебе куртка, - покачала головой женщина в белом. - Грейди, отчего вы не раздели его? Грейди не ответил, но заворочался на своем табурете, словно медведь в берлоге. Женщина взяла куртку и положила на полированный край барьера. Потом снова подошла к Дику. - Меня зовут миссис Джен, - сказала она. - А тебя? Оробевший, одинокий, несчастный Дик постарался показать себя с лучшей стороны. Встав с кресла, он кивнул своим белым шаром и вежливо произнес: - Меня зовут Дик. Здравствуйте, миссис Джен. Сиделка ласково улыбнулась: - Здравствуй. Что с тобой случилось, Дик? Почему попал сюда? - Мне глаз повредило осколком, - всхлипнул Дик. - Мне осколок стекла в глаз попал: Очень больно: - Стеклянный осколок?.. Как же ты так, а? - посочувствовала сиделка. Миссис Джен, видно, любила поговорить. Она уже собралась присесть рядом с Диком и расспросить его обо всем, но, услышав, как скрипнула табуретка под мрачным Грейди, взглянула в его сторону и заторопилась: - Впрочем, потом расскажешь, сейчас пойдем: Сказав так, она взяла Дика за руку и повела по длинному, устланному цветным линолеумом коридору. По бокам его шли двери. Дойдя до той, на которой была табличка "ванная", миссис Джен щелкнула выключателем, зажгла свет, зашла первой. Дик последовал за ней. Про ванные комнаты Дик много слышал. Он, например, знает, что в особняке у Риты Хэйворд, которая снимается в кино и получает за это немыслимо громадные деньги, купальный бассейн устроен из золота и яшмы. Еще он знает, что в богатых квартирах бывают по три - четыре ванные комнаты: сколько спален, столько ванн. Но так устроено в хороших домах. А в их районе этого нет. Дик за вею жизнь ни разу в ванне не мылся. Мать, если купает его, то прямо в комнате, в тазу. А тут все как на картинке в журнале или как в кино: кафельные стены, белая, вделанная в пол ванна, фарфоровые краны, изогнувшийся шланг душа: Дик вспомнил про дочь миллионера. Такое великолепие могло принадлежать только ей. Должно быть, умирая, она приказала, чтобы ванную перенесли в лечебницу. Бедная, бедная Сильвия!.. Миссис Джен тем временем открыла кран, пустила воду. - Ты как любишь, Дик: тепленькую или погорячей? - спросила она. Горячей воды Дик не любил. Он это знал определенно. Из-за горячей воды у него всегда бывали споры с матерью, когда та принималась за него. Поэтому голову ломать над ответом ему не пришлось. - Нет, нет, миссис Джен, только не горячую. Мне тепленькую: - Ладно, теплую так теплую: Но не стой, раздевайся. В миссис Джен, в ее морщинках у глаз. было что-то до того свойское, домашнее, что Дик почувствовал себя с нею совсем легко. Сев на стул, он без разговоров стал расшнуровывать ботинки. Узелок оказался сложным. Дик занялся распутыванием шнурка и не заметил появления в ванной комнате еще одной женщины в белом халате, с белой шапочкой на голове. Он разглядел ее лишь после того, как оторванный конец шнурка остался в его руках, а ботинок, стянутый с ноги, с грохотом ударился о кафель пола. Кроме халата и шапочки, незнакомка больше ничем миссис Джен не напоминала. О сиделке с первого взгляда можно было сказать - добрая; а про незнакомку сказать такое язык бы не повернулся. Чем-чем, а добротой выражение ее лица не отличалось. Было в ней что-то от хищной птицы, скорее всего - от совы. Сова ведь, в сущности, красивое создание - гладкая, складная, перышко к перышку: Посмотришь, и кажется, будто птицу на токарном станке хороший мастер выточил. Но при всей своей складности она отталкивает от себя, она неприятна. Вот такое же чувство вызывала незнакомка. Красиво завитая, в красивых туфлях, с правильно расположенными красками на гладком лице: где полагается быть белому - белое, где полагается быть розовому - розовое, она Дику не понравилась. Что-то жадное и злое было в ее глазах, холодно глядящих на мир через большие круглые очки; что-то жестокое - в тонких губах; что-то мало привлекательное, птичье - в прямом, чуть загнутом книзу носе. Да и руки - холеные, с длинными отполированными ногтями - напоминали почему-то совиные когти. Словом, Дик сразу окрестил незнакомку Совой. Глядя на нее, он вспомнил женщину, которая приходила к ним во двор, говорила про ад и предлагала мальчишкам спеть псалом. Дик не удивился бы, услышав и сейчас что-нибудь о грешниках и о неприятностях, ожидающих их на том свете. Вообще говоря, он не ошибся. Как выяснилось потом, Сова действительно любила поговорить о боге, подтолкнуть людей на путь, ведущий в рай. Однако в ванной комнате разговор она завела о другом. - Что вы здесь делаете, Джен? - спросила Сова, уставившись глазами в пространство между Диком и сиделкой. - Собираюсь искупать больного, мисс, - ответила Джен. - Какого больного? На добром лице сиделки появилась растерянность. Она кивнула в сторону Дика: - Вот этого мальчика, мисс. Его Дик зовут. Грейди меня звонком вызвал, чтобы принять его. - С каких пор Грейди стал распоряжаться приемом больных, Джен? - Круглые совиные глаза мертво скользнули по лицу сиделки и снова уставились в стенку. Джен окончательно смешалась: - Нет, мисс, конечно, не он распоряжается: но я думала: я считала: мне показалось, что мальчик уже оформлен. Нисколько не повышая голоса, Сова размеренно и равнодушно стала отчитывать сиделку: - Никто пока никого не оформил, Джен. Нового больного еще нет, а вы уже чего-то хлопочете, что-то делаете. Вам не кажется, Джен, что вы проявляете суетливость, которая ставит лечебницу в неловкое положение? Джен убито молчала. Женщина собрала в складки белый лоб. Завитые в трубку локоны на ее голове взволнованно затряслись. - Очень неловко получилось. Я даже не знаю, как сейчас быть: - произнесла она и, посмотрев на Дика, спросила: - Мальчик, где твоя мать, почему ее до сих пор нет? Доктор Паркер говорил, что она придет и оформит тебя, а ее нет. - Не знаю, - угрюмо ответил Дик. Сова в нерешительности что-то прикидывала про себя. Из этого состояния ее вывела Джен. Прикрутив краны, сиделка наклонилась над ванной. Она собиралась выпустить воду. Увидев, что ванна полна и вода все равно будет израсходована, Сова приняла решение. - Вот что, Джен, - сказала она. - Поскольку мальчик здесь, его надо помыть. А потом, если никто не придет, отпустим домой. Судя по всему, он живет не в тех условиях, где люди думают о гигиене. Наш долг всегда и во всем заботиться о таких. Милосердие - прежде всего! Что такое гигиена, Дик не знал, да и не очень сейчас интересовался этим. Он лишь догадывался, что слово связано с купаньем, ванной, чистотой. А вот "милосердие" заставило его покраснеть. Какое там "милосердие"? При чем здесь "милосердие"? Он, Дик Гордон, не нищий. Он не нуждается ни в гигиене, ни в милосердии. Подумаешь, ванна!.. Не нужна ему ванна! Красный и сердитый, Дик шагнул к порогу. - Я не буду мыться: - пробурчал он. - Я домой пойду. Дик протянул руку, чтобы открыть дверь, но дверь вдруг заколебалась, подалась назад, поплыла в сторону. И стенка, о которую его потянуло опереться, тоже выгнулась, зашаталась, уплыла: КАК СИДЕЛКИ СТАНОВЯТСЯ ХОЗЯЙКАМИ Очнулся Дик на том самом табурете, на котором за минуту до этого сидел. Куртка на нем была расстегнута, повязка с лица снята, только поврежденный глаз оставался завязанным. Джен стояла над Диком и обмахивала полотенцем. Совы в ванной не было. Увидев, что Дик смотрит на нее, сиделка ласково улыбнулась: - Вот мы какие слабенькие. Тебе покой нужен, Дик. Тебя бы следовало в постель уложить. Погоди, я тебе капли накапаю, это подкрепит. Миссис Джен вышла из ванной и через минуту вернулась с пузырьком и маленьким узким стаканом в руках: - Выпей, Дик. Дик выпил. Лекарство помогло. Он почувствовал себя бодрее, застегнул куртку, хотел встать. - Нет, нет, - запротестовала миссис Джен. - После капель нужен покой. Несколько минут нужно посидеть спокойно. - Сиделка усадила Дика на место, сама присела на краешек ванны. - Ну, как ты себя чувствуешь, Дик? - спросила она. - Хорошо. А что со мной было, миссис Джен? - Ничего особенного, просто дурно стало. - Добрые глаза миссис Джен с сочувствием остановились на зеленоватом лице Дика. Дик испытывал неловкость от этого взгляда: так жалостно только на покойников смотрят. Чтобы отвлечь от себя внимание, Дик завел разговор на постороннюю тему: - Кто это приходил сюда? Сиделка удивилась: - Разве не знаешь? Это мисс Сильвия. - Откуда же мне знать? - в свою очередь удивился Дик. - Она кто? Вместо того чтобы ответить, сиделка спросила: - Читать умеешь, Дик? - Ага, читаю. - Так. А вывеску перед нашей дверью видел? - Как же! - Что там написано? - Что написано? - Дик вспомнил золотом выведенное название лечебницы и ответил: - Сильвия! - Верно. Значит, ясно, кто здесь мисс Сильвия? - Не ясно, - покачал головой Дик. - Ну, подумай: мисс, которую ты здесь видел, зовут Сильвия, мисс Сильвия. Так? - Так. - А лечебница наша как называется? - Тоже "Сильвия". - Стало быть, кто здесь мисс Сильви