я, если ее имя на вывеске написано? Дик все еще не понимал. Сильвия, имя которой носит лечебница, была для него молодой, прекрасной покойницей, а не женщиной в завитках, с холодными глазами и крючковатым носом, похожей на сову. На вопрос сиделки он снова отрицательно покачал головой. - Э-э, Дик! - укоризненно сказала Джен. - Должно быть, ты еще не совсем пришел в себя: Мисс Сильвия - хозяйка лечебницы. - Да что вы! А я думал: я считал: - Дик удивленно уставился на сиделку. - Разве она не умерла? - Кто - хозяйка? Да ведь мы ее только сейчас видели. - Миссис Джен усмехнулась. - Она знаешь какая деловая!.. Вот эту лечебницу, ничего не имея, заполучила. Словоохотливая сиделка принялась рассказывать Дику сложную историю о том, как мисс Сильвия, которая когда-то тоже была сиделкой, стала владелицей лечебницы. Случилось это так. Несколько лет назад мисс Сильвию пригласили в один богатый дом ухаживать за психически больным, или, попросту говоря, за сумасшедшим. Тот так привык к ней, что на шаг от себя не отпускал. Богатые родичи сумасшедшего ценили ее за это. Они были бы рады избавиться от жизни под одной крышей с умалишенным, но не знали как. Разлучить его с мисс Сильвией и отдать в психиатрическую больницу они не хотели. Хитрая мисс Сильвия воспользовалась сложившимися обстоятельствами. Она высмотрела вот эту небольшую лечебницу. Больных здесь было мало, хозяин терпел убыток и хотел закрыть ее. Мисс Сильвия пошла на риск - взяла лечебницу в аренду. Главным ее козырем был сумасшедший. Это была та овечка, которую мисс Сильвия собиралась стричь. И действительно, богатые родственники охотно отдали умалишенного на полное попечение мисс Сильвии. Он один приносит дохода больше, чем десять обыкновенных больных. Да и от обыкновенных больных хозяйка в убытке не остается. Дела лечебницы пошли в гору. - И сумасшедший здесь? - со страхом спросил Дик. Он никогда не видел сумасшедших, но почему-то боялся их. - Здесь, - сказала миссис Джен. - Только он в отдельном помещении. К нему даже вход с другой стороны. - А вы бываете у него? - Конечно. Иногда целые дни с ним провожу. Он, когда не буйствует, очень милый и приятный джентльмен. С ним поговорить интересно. Дик с новым вниманием посмотрел на сиделку, а та, всплеснув руками, вскочила с места: - Ой, заговорились! Ну как ты, отошел? - Отошел, - ответил Дик. - Голова не кружится? - Нет. Миссис Джен замялась, смущенно заморгала. Морщинки в уголках ее глаз стали отчетливее. - Вот что, Дик, милый, - произнесла она запинаясь: - мисс Сильвия велела, чтобы ты посидел пока в холле: Там удобно и кресла хорошие: Ты посиди, а как твоя мать придет и оформит, так мы тебя сразу в палату возьмем. Хорошо? Дик опять помрачнел. Разговор об оформлении он уже слышал, и это ему очень не нравилось. Мисс Сильвия не хочет принять его, пока за лечение не будет заплачено, а он не хочет оставаться здесь, если даже ма и внесет деньги. Ему наплевать на лечебницу! - Я лучше домой пойду, - сказал Дик и, как в первый раз, шагнул к двери. Но миссис Джен загородила дорогу. - Что ты, что ты! - замахала она руками. - Никто тебя не пустит, никуда ты не уйдешь! Мать ведь так или иначе придет за тобой, верно? Значит, тебе надо ждать. Спокойно сидеть и ждать. Там хорошо, в холле: Дик подумал о том, что заехал от дома куда-то очень далеко, что денег у него нет ни цента и что если он отправится домой пешком, то и к вечеру не доберется. А мать ведь действительно должна прийти. Значит, надо ждать. СИСТЕМА БЕРЕТ ВЕРХ В сопровождении сиделки он вернулся в вестибюль. Миссис Джен усадила его в кресло, принесла журнал с картинками, чтобы не скучал, и ушла. - Ты можешь даже поспать немного, если хочешь, - сказала она. - В кресле удобно. Но Дику было не до сна. Невеселое это дело - сидеть в больничном холле, рядом с дверью, откуда тянет холодом, и чувствовать, что глаз у тебя разбаливается все сильнее и сильнее. Сначала его покалывало, а потом стало жечь огнем, совсем как утром, когда Дик чуть не потерял сознание. Дик вертелся в кресле, прижимал больной глаз рукой, пил воду из прикрепленного к стене стеклянного бака, но ничего не помогало. Очень хотелось стонать. От этого наверняка стало бы легче. Но стонать Дик стеснялся. Мрачный Грейди и так уж посматривал на него из-за своей полированной перегородки, хотя за все время не произнес ни слова. А ма все не шла и не шла. Раза два наведывалась миссис Джен, вздыхала, сочувственно гладила Дика по плечу, предлагала капли. Но от капель Дик отказывался, и сиделка отходила, шепча про себя: "Ребенок ведь: Как же это можно, господи!" После ее второго посещения в холле промелькнула рослая фигура доктора Паркера. Он, видно, очень торопился, а может быть, только делал вид, что торопится; может быть, он просто не знал, как ему держаться с Диком, о чем говорить? Во всяком случае, толстяк сначала хотел пройти мимо кресла, в котором скорчилась маленькая фигурка с перевязанной головой, но потом передумал, остановился и окликнул с нотками смущения в голосе: - Ну, Дик!.. Дик обрадовался Паркеру. Как-никак, он свой, с их улицы; он его привез сюда, он и забрать его может. Глядя снизу вверх на большой свисающий подбородок доктора, Дик ждал, что тот скажет. А тот, по обыкновению, сказал нечто неожиданное: - Ты слышал, Дик, чем отличается март от всех других месяцев в году? - Март?.. - Дик не знал, куда толстый доктор клонит. - Ага. Есть поговорка про март. Она относится к нам с тобой: - К нам? - Дик совсем запутался. - Ну да, про март говорят так: он приходит, как лев, а уходит, как ягненок. То же самое мы: пришли, нашумели, а уйти, кажется, придется ягнятами: Да, подвела нас твоя милейшая ма, очень подвела. - Ма не подвела! - тверда сказал Дик. - Она знает, что я здесь, она возьмет меня отсюда. Доктор пренебрежительно махнул пухлой рукой: - Ну, то, что ты из подкидышей вырос, я догадываюсь. Но не могу понять другое: не могу понять, зачем нужно было разогревать сковородку для яичницы, не посмотрев, есть ли в шкафу яйца? Можешь ты мне ответить? Дик мог ответить. Он понимал, о чем идет речь. Паркер сердится на то, что ма обещала привезти деньги и не привезла. Он, может быть, по-своему прав, но ведь он не знает, почему у матери так получилось. А Дик знает. Должно быть, ма прибежала домой, дождалась отца и сказала ему про несчастье с глазом и про сто двадцать долларов, и про полис. А отец, должно быть, схватился за голову, и у него началось сердцебиение, и он сказал, что легче с жизнью проститься, чем полис отдать. И мать сначала плакала и спорила с ним, а потом согласилась. И правильно сделала. Сдать полис - шутка ли!.. Все это Дик мог рассказать толстому доктору, но не рассказал. Он считал, что Паркеру и так должно быть все понятно: ма пообещала принести деньги, потому что испугалась за его, Дика, глаз, потому что ему было больно. Так он и ответил Паркеру. - Глаз болел, - тихо сказал Дик. - Он у меня и сейчас болит. - Хм, причина веская, - согласился толстый доктор и засопел, будто в холодную воду полез. - Мне лично кажется, что против этого возразить трудно, но, понимаешь, система возражает. Она с твоей ма не согласна. - Какая система? - не понял Дик. - Ну та, что принята у нас. Твоя ма говорит: "Моему сыну больно, моему сыну нужно помочь, лечите его". А система отвечает: "Извините, миссис Гордон, у нас дело поставлено иначе, у нас полагается так: есть деньги - есть лечение, нет денег - нет лечения". Это до того понятная, до того простая система, что с нею спорить трудно. Во всяком случае, я, при всем моем расположении к тебе, изменить ее не возьмусь. Мне это кажется не-воз-можным. Хотя последнее слово доктор произнес по слогам, смысл его речи яснее не стал. Разобраться в рассуждениях толстяка было не так просто. Да Дик и не очень пытался. Он уловил только основное: раз изменить систему невозможно, значит, ему, Дику, ждать нечего, ему бы сейчас домой добраться. Паркер тем временем надел с помощью Грейди пальто, поправил перед зеркалом шляпу и взял в руки палку с серебряным набалдашником в виде шара. Паркер, видно, к себе собрался; у него, видно, часы приема подходили. А ведь его кабинет, где он принимает больных, на 12-й Нижней, рядом с аптекой. От аптеки добежать до дому Дику ничего не стоит. Дик вскочил с кресла, подошел к толстяку, закинул, глядя на него, голову вверх и просительно произнес: - Док, пожалуйста, я домой хочу. Возьмите меня с собой: Паркер поднял палку к лицу, постучал набалдашником о зубы: - Ты сегодня в форме, Дик: который раз припираешь меня к стенке. Оставить тебя и уехать действительно не годится. Посмотрев на серебряный шар трости, будто спрашивая у него совета, доктор обратился к гардеробщику: - Грейди, выдайте юному джентльмену его верхнее одеяние и подловите, пожалуйста, такси для нас. Положив на барьер куртку Дика, Грейди, волоча ноги, вышел на улицу. Доктор и Дик - за ним. Гардеробщик вынул из кармана свисток. Он ждал, не покажется ли такси. На тихой улице движение было небольшое. Проехал пестро раскрашенный фургон с надписью: "Объединенная фруктовая компания"; проехал, тоже раскрашенный, но в другие цвета, грузовик с надписью: "Кока-кола"; проехало несколько легковых машин, а такси все не было. Наконец издали показалась машина с фонариками на крыше кузова. Грейди собрался дать свисток, чтобы остановить такси, но машина сама затормозила у крыльца. Дверца открылась. Из автомобиля вышла: Дик глазам своим не поверил: из автомобиля вышла ма. - Дик, мальчик мой! - бросилась она к сыну. - Я так спешила: Ну, как ты? Как глаз, болит? Почему ты здесь? Дик ничего не ответил, он боялся расплакаться от волнения. Мать увидела, как дрожат губы Дика, как наливается влагой незавязанный глаз, и поняла: сейчас его лучше не трогать. - Доктор, - обернулась она к Паркеру, - что случилось, куда вы собрались с Диком? - Домой, миссис Гордон. Лицо матери просветлело: - Домой? Значит, лечебница не нужна, можно без лечебницы обойтись? - Я бы этого не сказал: - пожал широкими, как диванные валики, плечами доктор. - Просто Дика пока не приняли в лечебницу. - Почему же? Неужели места нет? Ведь вы созванивались. - Нет, место есть, но нет этого: - Пальцами правой руки Паркер сделал движение, каким пересчитывают деньги. Миссис Гордон смутилась: - Да-да: Я не могла раньше. Сдать полис оказалось вовсе не просто. - И вы сдали? - Паркер наклонил голову в широкополой шляпе. - И ты сдала? - поднял Дик голову в повязке. - Сдала: Куда пройти, чтобы внести деньги? Услышав слово "деньги", Грейди, ни слова не говоря, распахнул дверь. Все вступили в холл. Мать сняла пальто и шляпку, Паркер снял пальто и шляпу, Дик снял куртку. Мать и доктор ушли куда-то. Дик снова сел в кресло. На этот раз ждать пришлось недолго. Скоро появилась довольная, улыбающаяся миссис Джен: - Ну вот, Дик, теперь все в порядке. Пойдем, надо тебя скорее в постель уложить. Ты, должно быть, совсем замучился, бедняжка. Дик действительно еле держался на ногах. Ничего не говоря, он покорно поплелся за сиделкой. Они снова пошли по коридору с дорожкой. Дик не заметил, как сзади кто-то нагнал его, обнял за плечи, привлек к себе. Он даже не сделал попытки обернуться, он и так совершенно точно знал: это ма. И не ошибся. Взволнованный голос матери раздался над его ухом: - До свиданья, Дик, родной! Скорей выздоравливай, мой мальчик! - До свиданья, ма: - Дик помолчал с минуту. - Ма, скажи: па очень жаль было сдавать полис? - Вот глупенький! - сказала мать. - Что значит - жаль? Когда нужно для здоровья, тогда ничего не жаль. Ты выздоравливай скорее. - Ладно, - пообещал Дик. - А ты будешь приходить? - Конечно. - И па тоже? - Непременно. - И Майку скажи. Глава десятая. ВОЛШЕБНИК ИЗ МЯГКОЙ КОМНАТЫ. ВНИЗ И ВВЕРХ Дик до того устал и переволновался, до того исстрадался от боли, что с трудом волочил ноги. Остаток первого дня пребывания в лечебнице "Сильвия" прошел для него словно в тумане. Все, что делал он, делал как автомат. Вернее говоря, он ничего не делал, он только подчинялся. Подчиняясь миссис Джен, искупался и переоделся в больничное белье; подчиняясь незнакомому доктору, поворачивал во все стороны голову, пока тот накладывал новую повязку. Потом снова наступила очередь миссис Джен. Она накормила его овсяной кашей, дала кружку какао, привела в какую-то комнату, уложила в постель, укрыла одеялом, велела уснуть. И Дик уснул; уснул, будто в пропасть провалился. Проснулся он от тишины. Да, в комнате было слишком тихо. Так тихо по утрам не должно быть. Утром нужно, чтобы отец возле тебя кашлял и шаркал ногами, чтобы с шумом лилась вода из крана, чтобы мать что-то говорила недовольным голосом, чтобы вдруг начинала плакать и тут же замолкала Бетси, чтобы под напором пара бренчала крышка чайника на плитке, чтобы грохотал грузовик за окном, чтобы отгибали край твоего одеяла и сквозь сон до твоих ушей доносилось: "Поздно, Дики, вставать пора". Когда такой утренний порядок соблюдается, тогда спится особенно сладко. Но тут порядка не было, тут стояла тишина. И Дик проснулся. Почему он не на раскладной койке, а на мягкой кровати, почему укрыт не старым ватным одеялом, а новым шерстяным с блестящим ворсом, почему тихо кругом - Дик помнил: он в лечебнице "Сильвия". Но как выглядит комната, есть ли кто рядом, он не знал. И поэтому первым делом приподнялся, огляделся. Дик в жизни не видал подобной роскоши. Он с восхищением разглядывал небольшую светлую комнату с ковром посреди пола, с двумя кроватями у стен, с тумбочками возле кроватей, с умывальником и зеркалом в нише, с небольшим круглым столом и двумя мягкими стульями у окна. Над второй кроватью висела картина в полированной раме, изображающая двух девушек на пляже. Такую картину мать не позволила бы повесить Дома. В комнате была и вторая кровать, но она пустовала. Дик слез на пол, походил босиком по мягкому ковру, потом подвинул стул к зеркалу над умывальником и, взобравшись с ногами на сиденье, рассмотрел себя в полосатой пижаме. Пижама была великовата, но выглядел он в ней хорошо - типичный Джон Пирпойнт Морган-младший в своей спальне перед утренним завтраком. Вот только повязка мешает. Бинты, обмотанные вокруг головы, делали лицо юного миллионера похожим на кочан капусты. Слез он со стула в самое время: открылась дверь, и в комнату вошла миссис Джен с подносом в руках. Она поздоровалась, спросила, не болит ли глаз, поставила на стол завтрак, велела все съесть и ушла. Овсяная каша, два яйца, ветчина, варенье, бокал с грейпфрутным соком, какао - к таким завтракам Дик не привык. Миссис Джен напрасно думала, что он оставит что-нибудь несъеденным. После еды настроение улучшилось еще больше. Сидеть одному в комнате не хотелось. Дик выглянул в коридор - пусто, тихо, безлюдно. Вдоль натертого пола, словно газон по бульвару, тянется зеленая дорожка из линолеума. Коридор неширокий. Правая, глухая стена его покрашена масляной краской цвета кофе с молоком, левая выкрашена так же, но здесь кофе с молоком перемежается чистым молочным цветом дверей. Все двери были закрыты, только одна чуть приотворена. Дик подошел и, нерешительно потоптавшись, осторожно просунул голову. Комната, в которую он заглянул, оказалась совершенно похожей на ту, в которую поместили его, но вместо двух кроватей стояла одна. На ней, запрокинув голову, спал изможденный человек с землистым, морщинистым лицом. Хотя Дик не сделал ни одного неосторожного движения, не издал ни одного звука, человек что-то почувствовал, беспокойно заметался, повернулся. Дик поспешно отступил. После этого он остановился еще у одной двери. За нею кто-то тихо стонал. Хорошее настроение стало пропадать. В больнице, видно, не так уже весело. Не приближаясь больше к дверям, Дик зашагал по дорожке-газону. Она заканчивалась на площадке. Сюда выходили две лестницы: одна вела вниз, другая наверх. Это было удивительно. Дик вчера не очень разобрался, на какой этаж привела его миссис Джен,, но то, что лечебница двухэтажная, помнил твердо. Значит, если он находится на первом этаже, не должно быть лестницы вниз, если на втором - не должно быть лестницы наверх. А тут и то и другое. Странно! Спуститься вниз показалось почему-то не так боязно, как подняться наверх. Дик дошел до нижнего этажа и тут только понял, что попал в подвал. Здесь тоже был коридор, но без дорожки, с голым каменным полом. Горели электрические лампочки. Три расположенных далеко друг от друга небольших зарешеченных окна света почти не давали. По числу окон в коридор выходили двери. За одной шумел сильный вентилятор и слышался плеск воды; из другой доносился запах кухни. Дик прошел до противоположного конца коридора и снова уперся в лестницу. Совершенно уверенный, что попадет по ней на свой этаж, только с другой стороны, он стал подниматься. Позади остался один пролет, второй, третий, а площадки первого этажа все не было. Лестницу, как в шахте, со всех сторон окружали глухие стены. Дик поднялся еще на два пролета и только тогда увидел дверь. Нажал на ручку - дверь открылась. Но это был не его этаж. Вместо длинного коридора с зеленой дорожкой Дик увидел красивую комнату. Пол ее был застлан узорчатым, упругим, скрадывающим шаги резиновым ковром, стены обиты пестрой шелковой материей, высоко под потолком висел старинный железный фонарь с толстыми, оправленными в олово разноцветными стеклышками. Больше в комнате не было ничего, если не считать небрежно брошенной в углу шкуры белого медведя с лапами без когтей и разинутой беззубой пастью. ТЫСЯЧА ДОЛЛАРОВ ЗА ДВА СЛОВА Кроме той двери, через которую Дик вошел и которую на всякий случай оставил за собой открытой, имелась еще одна. Покосившись на медвежью пасть, Дик прошел дальше. Он все еще считал, что попадет в свой коридор. Но он попал не в коридор, он попал еще в одну комнату, в какую-то очень странную комнату. Дик даже подумал, не во сне ли все это? Начать с того, что комната не имела окна - свет падал сверху, через матовые стекла, вделанные в середину потолка; комната не имела углов - углы были закруглены и мягкими линиями сливались со стенами, а стены, в свою очередь, на манер диванных спинок были обиты светлой мягкой кожей. В комнате стояла мебель, но мебель удивительная, ни на что не похожая. Здесь не было ни одного твердого предмета: мягкие, глубокие кожаные кресла держались не на ножках, а на мягких же подушках; со всех сторон обитый кожей диван без спинки и без валиков напоминал, скорее всего, громадный, толстый, положенный прямо на пол тюфяк; такого же вида высокие кожаные подушки служили здесь стульями, а вместо стола письменного и стола обеденного стояли ловко сделанные сооружения из толстой надувной резины, напоминающие по форме громадные, поставленные стоймя катушки для ниток. Одна катушка была круглой, другая - квадратной. На одной, застланной шелковой скатертью, красовались резиновые вазы с букетом живых цветов и с фруктами; на другой стопками лежали книги. Все без переплетов, все в бумажных обложках. Необыкновенный вид комнаты мог поразить хоть кого. Широко раскрыв единственный зрячий глаз, Дик столбом замер на пороге. Это окаменелое состояние продолжалось недолго: его прервал человек, показавшийся вдруг из-за сложенной на столе книжной баррикады. С минуту человек удивленно разглядывал нескладную фигуру мальчика в большой, не по росту пижаме и с забинтованной головой, потом улыбнулся, дружелюбно поманил пальцем: - Ну-ка, поближе, поближе: Тебя зовут Дик и ты повредил себе глаз стеклом, не так ли? - Да, сэр, - робко ответил Дик, приближаясь. После вида удивительной комнаты удивительная осведомленность ее обитателя даже не очень поразила его. Тут и гадать не приходится: он попал к волшебнику. Только волшебник может жить в такой обстановке, только волшебник может, в первый раз в жизни встретив мальчика, угадать, как его зовут и что с ним произошло. К тому же вид у незнакомца был такой, что хоть сейчас на сцену фокусы показывать. Перед Диком стоял стройный, красивый человек в длинном атласном стеганом халате, повязанном витым шнуром с пышными кистями, в красных сафьяновых туфлях восточного образца, в сорочке с каким-то мудреным круглым воротом. Бородка клинышком, высокий лоб. седеющие, зачесанные назад волнистые волосы, беспокойные серые выпуклые глаза - все в этом человеке обращало на себя внимание. Особенно заметны были руки. Белые, холеные, с красивыми длинными пальцами, они находились в беспрерывном движении: или к чему-то тянулись, или что-то трогали, или вдруг, будто чего-то испугавшись, порывисто отдергивались. Помахав руками перед лицом так, словно паутину отгонял, человек подошел к столу, взял из вазы большую кисть винограда, протянул Дику: - Располагайся, мальчик, ешь, рассказывай. Я рад, что ты попал ко мне, но не понимаю как. - Это из-за лестницы, - стал объяснять Дик. - Я думал, что поднимусь на свой этаж, а она вон куда ведет: - А-а, лестница: - подхватил волшебник. - Да, да, она ведет сюда: - Волшебник пошевелил пальцами в воздухе. - Впрочем, нет, неверно, лестница ведет в никуда. Понимаешь, в ни-ку-да: Здесь тyпик, точка. Отсюда начинается ничто: Ты знаешь, что такое ничто, мальчик? Дик не очень затруднил себя ответом. - Ничто - это ничто, - сказал он. - Все равно что ничего, вроде как пусто: Волшебник бурно обрадовался, руки его пришли в еще большее движение, он весь задергался: - Вот именно - пустота! Ты нашел прекрасное определение сложному понятию, мальчик. Пусто: пустота: Мрак и пустота, безмолвие и пустота!.. Это очень точно, очень хорошо. - Волшебник замахал широкими стегаными рукавами так, что по комнате, как от вентилятора, ветер пошел. - Молодец! - закричал он на Дика. - Молодец и молодец! Ты помог мне найти настоящее слово. Оно не давалось мне, оно хитрило, оно показывало мне язык, а ты поймал. Ты зажал его как муху в кулаке. Ты ведь даже не понимаешь, мальчик, что это очень трудно - поймать нужное слово. Они ведь очень скользкие - слова; они вроде ящериц - их никак не ухватишь: И я поражаюсь, откуда в тебе такая цепкость? Где ты этому научился? Дик ничего не понимал. - Нигде, - пожал он плечами. Волшебник снова пришел в восторг: - Нигде!.. Пусто!.. Изумительные слова! Пятьсот долларов за каждое. Да, да, плачу! Ты заработал тысячу долларов, мальчик. Ты честно заработал. И если хочешь знать, - волшебник хитро улыбнулся, - если хочешь знать, ты мог бы получить с меня больше. Я бы и по тысяче за слово уплатил. Но тебе надо было заранее договориться. А ты не договорился. Поэтому условия ставлю я. Но обижать не стану. Тысячу долларов за два слова получишь. Это тоже хорошая цена. Согласен? Еще бы! Дик обрадовался так, как никогда в жизни не радовался. Вот удача! Вот повезло! Попал к волшебнику, подсказал ему два пустяковых слова - и пожалуйста, тысяча долларов в кармане. Но через секунду радость Дика сменилась сомнением: что-то уж очень легко здесь разбрасываются деньгами. Где это слыхано, чтобы за такие слова, как "нигде" и "пусто", давали по пятьсот долларов? Ведь это сумасшедшим надо быть!.. Тут вдруг Дика словно осенило: господи, ведь это и впрямь сумасшедший! Это тот самый свихнувшийся миллионер, о котором рассказывала вчера миссис Джен. Родственники от него избавились; в лечебнице для него построили специальное помещение; от всех его запирают, а он, Дик, ухитрился забраться к нему. Его угораздило попасть к буйно помешанному. Секунду назад тот обещал за два слова тысячу долларов, а сейчас может кинуться и придушить. Он же за себя не отвечает: Дик с тоской огляделся. Ну да, конечно, все мягкое: И мебель и стены сделаны с таким расчетом, чтобы сумасшедший не повредил себе, если начнет буйствовать. При мысли о том, что буйное настроение может овладеть сумасшедшим миллионером в любую минуту, по коже Дика пошли пупырышки. Забыв о винограде, растерянно посматривая на дверь, он бочком-бочком начал сползать с дивана. В выпуклых глазах хозяина мягкой комнаты блеснул насмешливый огонек, руки снова пришли в сильнейшее движение. - Понимаю! Понимаю, в чем дело, мальчик! Болтушка Джен успела рассказать не только мне о тебе, но и тебе обо мне. Верно? Угадал? Говорила тебе Джен? Что можно было ответить? Сказать: "Ага, говорила", все равно как сказать: "Да, знаю, вы сумасшедший". Но разве такое в лицо человеку скажешь? За такие слова нормальный кинется с кулаками. И Дик промолчал. Сумасшедшему это понравилось. - Ты проявляешь неожиданно много деликатности, мальчик, - произнес он. - Это приятно. Деликатность - родная сестра интеллигентности. Я могу повторить: молодец! Ты располагаешь к себе. И ты можешь меня не бояться - со мной по утрам плохо не бывает. Меня приступы только ночью мучают. Так что приходи. Ты мне будешь подсказывать слова. А сейчас иди. Иди и не говори, что был у меня. Дик вскочил. Не ослышался ли? Правда ли сумасшедший сказал: "Иди"? Чудесное слово! За него тысячи долларов не жаль. Оказывается, верно, бывают минуты, когда за одно-единственное слово можно все отдать: Захлопнув дверь, Дик побежал вниз. Он прыгал через три ступеньки, он пританцовывал на ходу: "Фу, дьявол, хорошо отделался!.." Глава одиннадцатая. СОЛДАТ СВОБОДЫ. НОМЕР ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ, ОН ЖЕ ТРИНАДЦАТЫЙ До своего этажа Дик добрался без особых приключений: спустился в подвал, прошел по коридору с гудящим вентилятором и поднялся к себе. Комната Дика была четырнадцатой. Дик это запомнил, когда выходил. Сейчас он шагал по коридору и любовался красивыми пластмассовыми номерами на дверях. Вот десятка - стройная, как копье, единица и кругленький, пузатенький нуль; вот два копья - одиннадцать; вот копье и фигурная, похожая на кобру, двойка - двенадцать; вот копье и одноногая четверка - четырнадцать, его комната. Дик посмотрел на свою дверь с цифрой 14, на дверь рядом с цифрой 12 и расстроился: тринадцатой между ними не было. Этот несчастливый номер нарочно пропустили. Выходит, четырнадцатая комната по-настоящему не четырнадцатая, а тринадцатая. И она досталась ему. Только Дик сделал свое не сулящее ничего хорошего открытие, как примета стала сбываться: он услышал за дверью странный, тревожный шум. По топанью ног, по тому, как дрожит пол, скрипит паркет и бренчит не убранная после завтрака посуда, можно было подумать, что в комнате, единственный обитатель которой находится в коридоре, какие-то таинственные силы не то мебель передвигают, не то матросскую джигу отплясывают. Дик с опаской переступил порог. Взгляд его уперся в широкую, мускулистую, затянутую белой майкой спину. Из глубоких вырезов майки выпирали могучие плечи и круглая, гладкая, с резкой чертой загара шея. Неизвестно откуда взявшийся здоровяк выполнял сложные приемы утренней зарядки. Услышав шарканье больничных туфель Дика, человек, не оборачиваясь, произнес: - А, сосед явился! Слова были самые обыкновенные. Но утро неожиданностей, видно, все еще продолжалось. Дик и тут раскрыл рот от изумления: человек с внешностью циркового силача говорил старческим, шамкающим голосом. Фраза прозвучала примерно так: "А, шошед явилша!" Круглая, коротко подстриженная голова на могучей шее повернулась к Дику. Дик увидел мужественное, загорелое лицо, упрямый квадратный подбородок, улыбающиеся синие глаза. Губы человека, должно быть, тоже могли хорошо улыбаться, если бы не западали в пустой, беззубый рот. Человек между тем продолжал: - Что это ты так перевяжан? Видно, ждорово твоему глажу дошталошь. Чем ты его? - Стеклом, - коротко, ответил Дик. - Хм, штеклом: Легко шкажать - штеклом! Ты что, не жнаешь, что глаж не любит, когда в него штеклом тычут? Дик посмотрел на человека в майке и осторожно объяснил: - Нет, знаю, но я не думал, что так получится. Мне нужно было стеклянный порошок сделать. - Жачем? Компаньон фирмы "Грин и Гордон" честно рассказал про средство от крыс, на котором решил разбогатеть. Сосед выслушал рассказ Дика с полной серьезностью, но тут же раскритиковал знаменитое средство. Оказывается, крысам нельзя давать подыхать под полом, потому что тогда в квартире жить невозможно будет. Оказывается, травить их нужно совсем не так. Способов для этого есть десятки. Вот в Индии, например: там умеют дрессировать крыс-"тигров". Один такой зверь может стать страшилищем для грызунов целого района. Они в ужасе разбегаются от него. А на Борнео крыс уничтожают по-другому, но тоже интересно, а в Бразилии: Человек в белой майке много повидал на своем веку. Истории его были занятнее всяких комиксов. Дик очень радовался, что ему попался такой бывалый сосед. Даже шамкающая речь беззубого здоровяка перестала резать слух. Ему уже казалось, что тот разговаривает не хуже других, разве только чуть менее отчетливо. А когда выяснилось, что соседа, так же как покойного брата, зовут Том, что он тоже моряк и даже знал пароход "Мичиган", на котором брат погиб, - Дик почувствовал себя с новым знакомым так, будто прожил с ним под одной крышей всю жизнь. Тем временем миссис Джен принесла моряку завтрак. - Вас, оказывается, сюда перевели, мистер Томас? - сказала она. - Я и не знала. - Сам попросил, - объяснил моряк: - скучно было одному, да и комната на север выходила, солнца там нет. - Эта палата лучше, - подтвердила сиделка и улыбнулась Дику. - С соседом уже познакомились? - Как же - друзьями стали. Моряк принялся за еду. - На усиленное питание в лечебнице "Сильвия" не очень-то напирают, - проворчал он при виде каши и джема. - Мне бы сейчас бифштекс вот с эту тарелку: - Что вы, мистер Томас, каша для вас в самый раз, где вам с бифштексом справиться, - сказала сиделка. - Да-а, - вздохнул моряк, - сейчас мне куска мяса не прожевать, а было время, когда электрический провод запросто перегрызал. Любого сечения мог быть провод - все равно перегрызал: Вот какие зубы были! Полный рот, и каждый один в один. Хоть для рекламы зубной пасты снимайся. - Ничего, скоро у вас снова полный рот зубов будет, - утешила Джен. - Хотите еще каши? - Что поделаешь, давайте, - согласился Том. ПИТЕР ЛАРГО И КОРОЛЬ ДЖО Покончив с едой, Том вытянулся на своей кровати. Дик последовал его примеру. Ему до смерти хотелось услышать от моряка какую-нибудь интересную историю. - Мистер Томас, - начал он, - можно вас спросить? Вы из-за своих зубов попали в лечебницу? - Ясно, не из-за чужих, - сказал моряк. - Но зубы - дело второстепенное. У меня, кроме зубов, четыре ребра были поломаны и грудь помята так, что кровь горлом шла. - Автомобильная катастрофа? - деловито предположил Дик. - Нет, король Джо, - также деловито пояснил Том. Дик недоумевая посмотрел на моряка: он что, сказку придумал? Что за король Джо? Но большой Том сказок не выдумывал. Все, что он рассказал дальше, оказалось самой настоящей правдой. Оказалось, что не так далеко от того района, где Дик живет, действительно есть король - хитрый и жестокий король Джо. Правда, сам про себя этот Джо говорит, что он всего-навсего скромный руководитель союза грузчиков, но в газетах его называют королем. И это так. Его королевство - пристани, а подданные - тысячи пристанских рабочих. Как всякий король, Джо держит своих подданных в страхе и повиновении, чинит над ними расправу, собирает с них дань; как всякий король, он заключает союзы и объявляет войны. Союзы заключает с хозяевами пароходств, а воюет со всеми, кто пытается освободить грузчиков из-под его власти. О порядках во владениях короля Джо рассказывают страшные вещи. Портовики обязаны во всем. беспрекословно подчиняться Джо. За неповиновение они рискуют головой. Человек в порту может вовсе бесследно исчезнуть или его могут найти с проломленным черепом. Том рассказал Дику про Питера Ларго, про коммуниста Питера Ларго, вспоминая о котором грузчики снимают шапки. Они помнят о Питере, потому что Питер хотел освободить их от власти короля Джо и поплатился за это жизнью. Однажды рано утром, никому не известный, Питер пришел на пристань и встал в один ряд вместе со всеми грузчиками. Длинная шеренга долго и терпеливо ждала появления хайринг-босса - человека, который нанимает рабочих для погрузки и выгрузки судов. Наконец хайринг-босс появился и обошел ряд. Те, в кого он тыкал пальцем, считались нанятыми. Питер был сильный, широкоплечий, и хайринг-босс тоже ткнул в него пальцем. До вечера Питер таскал ящики и тюки, а когда наступило время расчета, вместо пяти долларов, которые ему причитались за работу, получил четыре. Один доллар пошел в пользу короля Джо и его шайки. Так было и завтра, и послезавтра, и во все остальные дни. Грузчики платили дань королю за то, что он позволяет им работать, за то, что он властвует над ними. И все этому подчинялись. Но Питер Ларго не захотел. Он знал, что его могут убить, и все же собирал рабочих, говорил с ними, подбивал на то, чтобы избавиться от короля Джо. Чем дальше, тем больше портовиков прислушивалось к словам смелого Питера. "К черту эту жирную свинью! - стали говорить они про короля Джо. - Нам нужны в союзе честные люди". Король Джо почувствовал, что власть его слабеет, и принял меры. Однажды Питер Ларго не пришел на работу. На следующий день его опять не было в порту, на третий - тоже. Никто не знал, где он, но все понимали: с Питером произошло что-то неладное. Товарищи Ларго взялись за поиски. Среди приближенных короля Джо у них были свои люди, и те рассказали: Питера похитили. Его держат где-то в подвале. Король Джо каждый день ходит к нему, уговаривает перейти на его сторону. "Или ты выйдешь отсюда моим помощником, - сказал он Питеру, - или отсюда не выйдешь вовсе. Выбирай! Рабочие любят тебя, верят тебе; вместе мы добьемся того, что через год-два наш союз грузчиков станет самым мощным, доллары потекут к нам широкой рекой. Ты получишь власть, богатство, силу. Согласен?" "Нет, - ответил Питер Ларго королю Джо. - Я с рабочими, а ты с хозяевами. Мы - враги". Такой разговор был у Питера с королем Джо. Питера после этого разговора ждала смерть. Товарищи Ларго дознались не только об этом. Они выследили окруженный забором дом-особняк, где подручные короля Джо днем и ночью сторожили Питера. Мышь и та не смогла бы подобраться незамеченной к этому зданию. Товарищи Ларго пошли в полицию и сказали полицейскому инспектору: "Нужна помощь закона: гангстеры похитили человека. Человеку грозит смерть. Вот адрес дома, где его держат связанным в подвале. Освободите его". "Хорошо, проверим, - ответил портовикам полицейский инспектор. - Можете быть спокойны, закон будет соблюден". Портовики ушли, а полицейский инспектор поднял телефонную трубку и позвонил королю Джо. "Джо, - сказал он, - ваши ребята не чисто работают. Грузчики узнали, куда вы упрятали Ларго. Они сделали официальное заявление. Через час-полтора мне придется произвести обыск по указанному адресу". "Спасибо, что предупредили, - поблагодарил инспектора король Джо. - Раньше чем через полтора часа постарайтесь не приезжать". Полицейские машины подъехали к окруженному забором дому через два часа. Дом стоял заколоченный. В нем не было ни души. Обыск ничего не дал. А на следующий день изуродованное тело Питера Ларго нашли в лесном овраге за двести километров от того дома, где его держали в подвале. - Гангстеры убили Питера Ларго, - сказал Том, - но своего не достигли. Он и мертвый продолжает бороться с ними. - Человека на свете нет, а он борется? - удивился Дик. Том встал, начал ходить по комнате: - Ты еще многого не понимаешь, парень. Маленький человек для себя живет. После него камень на могиле останется, да и то не всегда. А большой человек ради большой цели живет. И для такого смерть - не конец. Да, сэр, о нем не камень на могиле напоминать будет, о нем его дела каждый день будут говорить. Думаешь, дело, начатое Питером Ларго, с его смертью заглохло? Думаешь, в порту все по-старому пошло? Как бы не так! Ларго такие семена посеял, таким росткам подняться помог, что королю Джо их уже не выполоть: Конечно, силен-то король силен, - продолжал, помолчав, Том, - сдаваться он не собирается, но факт остается фактом: начинал в порту Ларго один, а продолжают его дело сотни; было беспокойно королю Джо от одного Питера, стало беспокойно от множества Питеров, Джонов, Томов. - От Питеров, Джонов, Томов? - переспросил Дик и понимающе посмотрел на моряка: - Мистер Том, скажите, вы в последнее время плавали? Том отрицательно покачал головой: - Нет. Последнее время на берегу работал. - В порту? - В порту. Дику больше не лежалось. Он сел, стал шарить ногами под койкой, но от волнения никак не мог нащупать громадные больничные туфли. Его разбирало любопытство. - Мистер Томас, скажите, вы Питера Ларго знали? - Знал. - Вы за него были? - Почему - был? Я и сейчас за него. - А вы не боитесь? - Чего? - Что гангстеры вас тоже похитят, будут в подвале держать и могут: - Дик замялся. Ему было страшно говорить дальше. - Ну. похищать человека - дело беспокойное, - сказал Том. - Такие, как я, для них птица мелкая, они со мной проще поступили. - Поступили? Разве вам гангстеры что-нибудь сделали? Моряк, по старой привычке, щелкнул ногтем о верхнюю десну, где должны были сверкать его великолепные, перегрызавшие медный провод зубы. - А ты думаешь, я здесь из удовольствия прохлаждаюсь? - ответил он вопросом на вопрос. - Люди короля Джо немного ошиблись: они метили спровадить меня на кладбище, а я всего-навсего к мисс Сильвии попал. - Так это вы из-за короля Джо без зубов остались? - Угу. - И четыре сломанных ребра из-за него? - Угу. - И помятая грудь? Том потянулся, зевнул. Он никак не думал, что щуплый парнишка с перевязанной головой окажется таким въедливым собеседником. - Да, да, третье и пятое ребра с левой стороны, - нетерпеливо стал перечислять он, - четвертое и пятое - с правой, двенадцать зубов в верхней челюсти, одиннадцать - в нижней, общее повреждение грудной клетки, повреждение аорты, нарушение функций дыхательных органов: - Моряк передохнул. - Ну как, хватит или излагать медицинское заключение дальше? И что это, какие ребята в. Нью-Йорке любопытные?.. Последнее замечание Дик пропустил мимо ушей. Ни намеки на непомерно любопытных нью-йоркских ребят, ни позевывание, ни потягивание Тому не помогут. Ему свою историю выложить придется. Моряк и сам понимал, что от Дика деваться некуда. Снова устроившись на кровати, он, не вдаваясь в подробности, рассказал о себе то, что нашел нужным рассказать. РЕДКИЙ СЛУЧАЙ В МЕДИЦИНЕ Да, рассказал моряк, море он любит и всегда будет любить, а плавать все же бросил, ушел на берег. Это он после убийства Питера Ларго сделал. Тогда не он один так поступил, тогда на место Питера десятки людей встали. Нельзя же было остановиться на полдороге! Питер начал дело, другие его продолжают. Рано или поздно королю Джо и его банде придет конец. Но король тоже не дурак. У него в порту свои сыщики, свои доносчики. Он прекрасно знает тех, кто за Ларго, - знает и принимает против них свои меры. А меры у него известные. Через две недели после того, как Том начал работать на пристани, с ним стали происходить удивительные вещи: проходил однажды мимо склада, а сверху на него железная балка упала. Хорошо, балка летела отвесно и только порвала куртку и ободрала кожу на спине. А падай она плашмя - от него бы одно мокрое место осталось. В другой раз был Том на пристани, следил за правильной погрузкой леса на пароход, и на него вдруг целый штабель досок обрушился. Сами по себе они сдвинуться с места не могли: кто-то, должно быть, наддал на них сбоку. Тома тогда спасло только то, что первые доски упали удачно: они прикрыли его, и все остальные скользили по ним, как по скату. Падали на него кирпичи. Неожиданно вечером в темноте наехала машина без фар. Но все как-то обходилось. Он, видно, под счастливой звездой родился, ему, видно, на роду было написано не умереть от "несчастного случая". Молодчикам короля Джо надоело возиться с ним, и дело кончилось тем, что однажды в глухом закоулке между складами гангстеры впятером напали на него, ударили куском водопроводной трубы по голове и дальше, уже бесчувственного, били кулаками, топтали ногами. Бандиты решили, что оставили в закоулке между складами только то, что было когда-то человеком. Но они просчитались. Они не знали, с кем имели дело. Другой на месте Тома после перенесенного и вправду вряд ли выжил бы. А моряк поправился. Моряку его могучее здоровье помогло встать на ноги. - На мне, как на собаке, все заживает, - пояснил он Дику. - Твой доктор Паркер очень удивлялся, когда недавно осматривал меня. Он знаешь что сказал? Он сказал так: "Вы, Ауд (Ауд - это я), - редкий случай в медицинской практике. О вас можно было бы сенсационную заметку в газете напечатать. Хотите, я вам составлю ее вместо рецепта?" - Ну и как, составил? - поинтересовался Дик. - Только заголовок успел, остальное обещал потом. Беззубая улыбка тронула губы Тома. Не поднимаясь с места, он пошарил рукой в тумбочке возле койки, нащупал листок бумаги, вырванный из блокнота, и протянул Дику. Дик прочитал крупно написанные строчки: "Том Ауд был мешком костей. Том Ауд снова стал человеком. Том Ауд советует: "Если вы попали в руки гангстеров, старайтесь, чтобы не унесли вашу голову. Все остальное поправимо". - Хороший заголовок, верно? - сказал моряк. - Хороший, - согласился Дик. Мысли его занимали сейчас не остроты веселого доктора, а сосед по койке. Что за удивительный человек! Гангстеры превратили его в мешок костей, гангстеры не переставая охотятся за ним, а он смеется, ему все нипочем! Дик никогда еще никем так не восхищался, как этим смелым моряком с красивой головой на могучей шее. Но запавший рот и свежие шрамы на руках, на груди, на спине напоминали, что тот перенес. Неужели ему не жалко себя? Неужели он не боится вернуться снова в порт? Дик не сразу решился спросить об этом, но все же решился. - А как же, - пожал Том широкими плечами, - дни считаю. Мне до смерти надоело здесь. Я уже портовым ребятам писал, что почти поправился, что платить за меня мисс Сильвии деньги из общественной кассы больше ни к чему. А они, черти, ответили, что король Джо, когда узнал, что я в больнице, а не в покойницкой, надел в знак печали черный галстук и что незачем ему улучшать настроение видом моего беззубого рта. "Пока полностью не отремонтируешься, - написали они, - мы тебя в порт не пустим". Вот и пришлось подчиниться. Для солдата дисциплина - первое дело. - А вы разве солдат? - Воюю - значит, солдат, - усмехнулся Том. - Солдат свободы. Нравится тебе такое название? Дик не знал, что ответить. Он только смутно догадывался, какой смысл вкладывает его сосед в это по-нятие. Глава двенадцатая. РАЗГОВОР ЗА ДВЕРЬЮ. С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ ДЕНЬ? Ну и повезло Дику с соседом! Ну и рассказчик Том! Чего он только не повидал на. своем веку, где только не побывал, каких только историй не знает! Том рассказывал охотно. Ему самому нравилось вспоминать матросскую жизнь, случая на море, дальние плавания, интересные места, в которых бывал, занятных людей, с которыми встречался. В общем, Дик чувствовал себя совсем неплохо. Будет чем поделиться с ребятами, когда вернется домой. Что это произойдет скоро, он не сомневался: мать заплатила за неделю; три дня из семи прошли, значит, осталось четыре. За это время глаз не то что может, глаз должен зажить. Как же иначе?.. За неделю взяли - в неделю и обязаны вылечить. Так рассуждал Дик. За глаз он не беспокоился, а вот судьба синей бутылки его тревожила. Он все время думал о ней и очень боялся, как бы мать не выкинула на помойку его редкое приобретение. Дик почти забыл о поврежденном глазе; между тем с глазом дело обстояло нехорошо. Это стало ясно утром четвертого дня, когда в сопровождении миссис Джен он, как всегда, пришел в хирургический кабинет. Кроме глазного врача, постоянно делавшего перевязки, здесь было целое общество: веселый доктор Паркер, мисс Сильвия, какой-то незнакомый врач с круглым зеркальцем, надетым на голову, и еще два человека в белых халатах - мужчина и женщина. Дик сначала не разобрал, кто это, но вдруг увидел и кинулся к ним: - О ма, ты здесь? И па здесь? Мать обняла сына. Отец ласково положил свою изъеденную краской руку на плечо Дика. Они не успели сказать друг другу двух слов, как незнакомый доктор вынул из кармана большие золотые часы, щелкнул крышкой и нетерпеливо произнес: - Мы теряем время, джентльмены! Доктор Паркер встал и, взяв Дика за руку, усадил в кресло перед столиком с инструментами. Минут пятнадцать три врача разглядывали оба глаза Дика - и поврежденный и здоровый - сквозь круглое зеркальце, через какой-то аппарат, похожий на подзорную трубу, и через другой аппарат, вроде фотографического. Потом они обменялись между собой непонятными фразами, и мисс Сильвия сказала сиделке: - Вы можете увести больного, Джен. Джен вместе с Диком вышли из кабинета. Ему вдруг стало не по себе. Что происходит? Почему собрались три врача и четвертая мисс Сильвия? Почему вызвали мать и отца? Врачи, видно, что-то хотят сказать им. Но что? Должно быть, что-нибудь о нем, о его глазе: Дик взглянул на сиделку. Она тоже посмотрела на него. В ее добром взгляде были жалость и сочувствие. Как бы читая его мысли, она сказала: - Не тревожься, Дик, все будет хорошо! - Я не тревожусь, - глухо ответил Дик. - Чего мне тревожиться? - Так и надо. Молодец! - похвалила миссис Джен и дотронулась до его плеча: - Вот что, дружок, ты пройди к себе, а я спущусь вниз, меня там ждут. Ладно? - Ладно, миссис Джен, я не маленький, меня провожать не надо: "ВСП, КАК В САПОЖНОЙ МАСТЕРСКОЙ" Сиделка свернула по коридору налево, а Дику следовало идти прямо. Но он к себе не пошел. Он дождался, пока деревянные ступени лестницы заскрипели под ногами миссис Джен, и зашагал обратно к кабинету. Дверь была чуть приоткрыта. В темноватый коридор пробивалась узкая, в два пальца, полоска света. Дик остановился и стал слушать. Сначала донесся голос толстяка Паркера. Он говорил глухо, будто из бочки гудел. Дик не разобрал ни слова. Потом послышался голос незнакомого доктора. Тот произносил слова медленно, внятно, и, когда до Дика дошел их смысл, ему стало душно, жарко, нехорошо. Речь шла о нем. - Миссис и мистер Гордон, - говорил незнакомый врач, - я передаю вам свое мнение и мнение моих коллег. Дело обстоит так: глаз вашего сына серьезно поврежден. Не стану вдаваться в подробности. Это лишнее. Объясню только то, что вы должны по-настоящему понять. И притом понять как следует, так, чтобы вам от начала до конца все было ясно. Дело вот в чем: вас, должно быть, беспокоит правый глаз сына, тот, в который попал осколок стекла, не так ли? - Да, - услышал Дик голос матери. - Вы бы видели, доктор, как мальчик страдал: - Конечно, - подтвердил доктор. - Болевые ощущения были несомненно сильными, и это внушило вам тревогу? - Да, - снова сказала миссис Гордон. - Я так боюсь за глаз Дика! Я ночей не сплю из-за этого. - Из-за чего - "из-за этого"? - Ну, из-за глаза: Я боюсь, как бы чего плохого не случилось. - Что вы понимаете под словом "плохое", миссис Гордон? - безжалостно продолжал допытываться доктор. В голосе матери послышалась растерянность: - Мне страшно даже говорить об этом. Я боюсь, чтобы Дик не лишился глаза. - Вот! Мы подошли к тому, к чему я все время вел разговор, - удовлетворенно произнес доктор. - Вас беспокоит, миссис Гордон, поврежденный глаз сына, но тут вы, как говорится, из ста очков не добираете пятидесяти. Любой человек подтвердит, что это большой недобор, миссис Гордон, слишком большой. - Я чего-то не понимаю, - сказала мать Дика таким тоном, будто ей сдавило горло. - Вы меня извините, я простой человек, и я как-то не разбираюсь: - Да, доктор: извините, доктор: Я тоже что-то не понял, - послышался голос отца. - О-о, миссис Гордон, о, мистер Гордон, чего же здесь не понять? - укоризненно сказали доктор. - У мальчика, как и у всех у нас, два глаза. И оба они - подчеркиваю: не один, а оба - в опасности. Нужно беспокоиться о зрении в целом. Все дело в поврежденном нерве. Потеря зрения в правом глазу может привести к потере зрения в левом. Я считаю своим долгом сказать вам об этом. Вы родители, и вы должны знать правду. Доктор говорил довольно мудрено, но Дик понял. И оттого, что понял, его стала бить мелкая, противная дрожь. В ушах возник шум, голова гудела, как котел. И в этом котле, то вскипая, то опадая, то громче, то тише, звучали два слова, сказанные незнакомым доктором: "потеря зрения". Потерять зрение - значит стать слепым. Какие это страшные слова - стать слепым! Они пронизали Дика, они наполнили его ужасом. Прошло какое-то время, прежде чем Дик пришел в себя и снова стал слушать. Неизвестный доктор говорил. - :Следовательно, миссис и мистер Гордон, - звучал спокойный и твердый голос, - дело все-таки не безнадежно, зрение вашего сына можно спасти. Да, спасти глаза можно. Но для этого потребуется длительное и тщательное лечение. К счастью, лечебница "Сильвия" настолько высокоорганизованное медицинское учреждение, что оно в состоянии удовлетворить любые требования врачей. Вам повезло, что ваш сын попал именно сюда. - Вы очень любезны, доктор Хилл, - произнесла мисс Сильвия. - Я убеждена, что миссис и мистер Гордон вполне оценят значение ваших слов. Трудно сказать, оценили ли родители Дика значение слов любезного доктора. Вряд ли их интересовало сейчас мнение доктора о достоинствах лечебницы "Сильвия". Их волновало другое: его мнение о положении Дика. И именно об этом Дик услышал вопрос отца. - Так вы говорите, доктор, - спросил отец, и в голосе его зазвучали бодрые нотки, - вы говорите, что мальчик не обязательно ослепнет, что вылечить глаз можно? - Не сомневайтесь, мистер Гордон, - пророкотал мощный бас Паркера. - Доктор Хилл на ветер слов не бросает. Я ставлю об заклад тысячу долларов против вашей пиджачной пуговицы, что с Диком все будет в порядке. Вот только: - Паркер замялся. - Вот только оставить его здесь надо подольше. - Что значит - подольше? - Ну, месяца на два по крайней мере. - И сколько это должно стоить? Чей-то стул отчаянно заскрипел. Это наверняка тот, на котором сидел Паркер. Он, должно быть, повернулся к хозяйке лечебницы. - Вопрос адресован вам, мисс Сильвия, - сказал толстяк. Мисс Сильвия откашлялась. - Два месяца пребывания в лечебнице, считая все врачебное обслуживание, - произнесла она, - будут стоить восемьсот пятьдесят долларов. Учтите, мистер Гордон, что это льготная расценка. Я назначила плату, меньше которой назначить нельзя. Я приняла во внимание ваши возможности. - О нет, мисс Сильвия, - прозвучал горький смешок матери, - восемьсот пятьдесят долларов - не наши возможности. А отец добавил: - Да, прямо сказать, таких возможностей у нас нет, мисс. Нет у нас таких возможностей. Восемьсот пятьдесят долларов!.. Да я таких денег сроду не видывал. Незнакомый доктор снова заговорил: - Мы врачи, мистер Гордон, но в то же время мы деловые люди: Учитывая ваши денежные обстоятельства, мы, помимо первого, продумали второй, так сказать удешевленный, способ лечения. Он проще. Если на нем остановиться, то мальчика вместо двух месяцев можно будет здесь держать еще неделю, полторы, не больше. Это вас устроит? - Еще бы, доктор! - воскликнул отец повеселевшим голосом. - Именно об этом речь: - Ну да, - подтвердил доктор, - всегда надо исходить из того, что кому доступно. Как говорили древние - "каждому свое". - Глубоко сказано! - прозвучал голос хозяйки лечебницы. - Вы должны быть довольны, мистер Гордон. Вы сохраните вашему сыну один глаз и при этом сбережете много денег. Операция вам обойдется всего-навсего в двести долларов. Это самая льготная расценка. Мы идем вам навстречу. - Я чего-то опять не понимаю! Боже мой, я совсем ничего не понимаю! - раздался растерянный голос матери. - Какая операция? Почему один глаз?.. - Хм! Гм! - гулко откашлялся Паркер. А незнакомый доктор сказал с досадой: - Одну минуту, мисс Сильвия. Вы несколько забежали вперед. Недоумение миссис Гордон вполне основательно. Ведь мы ничего пока не объяснили, ведь родители еще ничего не знают: - Доктор помолчал и продолжал: - Речь идет о следующем, миссис Гордон. Если мы не вылечим или не удалим поврежденный глаз, то вместе с ним и левый перестанет видеть. Вы понимаете, что это значит? Либо нужно лечить, либо удалить. Можете вы оставить сына на два месяца в лечебнице, чтобы мы его вылечили? Есть у вас средства для этого? - Нет, доктор, - тихо сказала мать. - Значит, остается одно - удалить глаз. Операция будет стоить двести долларов. На это у вас средства найдутся? - Двести долларов - очень большая сумма, - произнес отец. - Мы не можем их просто так вынуть из кармана. Но это все же не восемьсот пятьдесят: Двести долларов соберем. Не сомневайтесь, доктор, соберем обязательно. Только помогите Дику, сделайте что нужно. Ведь страшно подумать, чем все это может кончиться для мальчика: Отец говорил сдавленным голосом. У него что-то клокотало в горле. А мать заговорила громко: - Боже мой, боже мой!.. Я только теперь начинаю понимать, в чем дело. Ведь это так просто, так понятно, а я не понимала! Все как в сапожной мастерской: если денег мало, набивают только набойки; если денег побольше, можно и подметки заменить. Что тут объяснять? Ничего объяснять не надо! Моему мальчику можно спасти глаз, но, потому что мы не в состоянии заплатить, его сделают калекой: Его на всю жизнь сделают калекой. Боже мой, боже мой, как это просто! Дик услышал не то плач, не то смех матери. Звякнуло стекло о стекло: кто-то наливал воду в стакан. Потом все задвигали стульями и все разом заговорили. А мать продолжала не то плакать, не то смеяться. "Сейчас выйдут", - подумал Дик и опрометью бросился по коридору. Он не помнил, как добрался до своей комнаты. Вбежал, повалился на постель и залился слезами. - Дик, Дик, что ты, что с тобой? - испугался Том. Немало времени прошло, прежде чем Том сумел успокоить мальчика. Кое-как рассказав об услышанном разговоре, Дик снова заплакал: - Не хочу операции! Хочу, чтобы оба глаза были: чтобы меня лечили: Но лечить не будут. Для лечения восемьсот пятьдесят долларов нужно: А па говорит - таких денег он сроду не видывал: Дик замолчал, зарылся головой в подушку. Моряк, тоже расстроенный, мрачно вытянулся на койке. Глава тринадцатая. ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ. Незаметно для себя Дик заснул, а Том не спал. Сначала он лежал и думал, прислушиваясь к тому, как Дик всхлипывает во сне, потом присел за тумбочку перед койкой, достал бумагу, карандаш и стал писать. Писал Том часа два. Работа давалась нелегко. Он много раз перечеркивал написанное, один исписанный лист скомкал и вовсе выбросил, пока наконец не поставил последнюю точку, а за ней подпись. Расписавшись, Том облегченно вздохнул и стал перечитывать длинное письмо. Оно было адресовано в редакцию нью-йоркской газеты "Голос рабочего". Том писал: "Товарищ редактор! Я моряк Томас Ауд. В настоящее время я нахожусь на излечении в лечебнице "Сильвия", но пишу не о себе. Я хочу рассказать вам о десятилетнем парнишке, который лежит в палате рядом со мной и которому нужно обязательно помочь. Мне кажется, что "Голос рабочего" сможет это сделать:" Дальше Том обстоятельно рассказывал о Дике Гордоне, о несчастном случае с ним и о том, что врачи собираются сделать мальчика калекой, потому что удалить глаз стоит дешевле, чем лечить. Заканчивалось письмо так: "Бедный Дик! Что ждет его, если родители не соберут восьмисот пятидесяти долларов на его лечение? А родители наверняка не соберут, они уже и так отдали последнее - двести долларов. Вот поэтому-то, товарищ редактор, я пишу в вашу газету. Нельзя позволить, чтобы Дика сделали калекой. Надеюсь, редакция напечатает мое письмо, люди прочтут о Дике, и среди тех, кто прочтет, найдется немало таких, которые с радостью отдадут свой трудовой цент, чтобы спасти мальчику зрение. Цент к центу - так наберутся недостающие шестьсот пятьдесят - семьсот долларов на лечение Дика. В ожидании вашего содействия Томас А уд, моряк" Письмо понравилось Тому. Он щелкнул по бумаге пальцем, сказал сам себе: "Здорово!" - и стал искать в тумбочке конверт. Конверт нашелся, а марки не было. Том задумался: как быть? Посылать письмо без марки неудобно, а ждать нельзя, время не терпит. Только моряк собрался пойти в соседнюю палату попросить у кого-нибудь марку, как услышал дробь мелких камешков по стеклу. Кто-то швырнул в окно горсть гравия, которым была посыпана дорожка палисадника перед домом. Том выглянул. На дорожке, задрав голову вверх, стоял парнишка. Из-под кепки с помятым козырьком торчали рыжие вихры, в глазах были бойкость и нахальство. Том осторожно приоткрыл окно. - Тебе чего? - спросил он. - Мистер: - шепотом заговорил рыжеволосый парнишка и покосился в сторону входной двери, где за стеклом мелькала фигура гардеробщика. - Вы не скажете, мистер, в каком окне искать мне одного мальчика? У него глаз раненый. Дик Гордон зовут. - Дик здесь, - сказал Том. - Он спит. - Вот попал! - обрадовался рыжеволосый. - Я с вашего окна начал - думал, может, ответят. А он как раз здесь. Вы не разбудите его, мистер? - Смотря зачем: Ты кто? - Я Майк, Майк Грин, товарищ Дика. Правда, что ему глаз хотят вырезать? - С чего ты взял? - Миссис Гордон сказала. Она так плачет, так плачет: Весь дом сбежался, когда она из больницы пришла. Она говорит, хорошо еще, если удастся собрать деньги, чтобы удалили глаз, а то Дик вовсе слепой будет. Моряк сурово посмотрел на мальчика: - И ты прибежал к нему с такой новостью? - Что вы! - обиделся Майк. - Я как услышал про Дика - сразу сюда. Думал, может, ему скучно, может, развеселю его. Я ему слова про глаз не скажу. Он ничего не знает, да? - В том-то и дело, что знает, - сказал Том приветливее. - Он парень такой, что сразу узнал. Ему никто ничего не сказал, а он узнал. - Ну-у! - оживился Майк. - Как он ухитрился? - Это уж у него спроси. А пока скажи вот что: ты вправду хочешь помочь приятелю, сделаешь для него что нужно? Майк разгорячился: - Провалиться мне на месте, все сделаю! Что нужно, то сделаю. Вы только скажите: - Ладно, - окончательно смягчился моряк. - Ты, видно, товарищ неплохой, да и парень не промах. Похоже, на тебя положиться можно. А если, вдобавок, Нью-Йорк знаешь, тогда совсем хорошо. Как, этот городок знаком тебе? - Нью-Йорк-то? - Майк презрительно сощурил глаза. - Подумаешь! Конечно, знаком!.. Хотите, про нижний город спросите, хотите - про верхний: У меня даже шофера такси спрашивают, куда проехать. Я ведь газетчик, мистер, я газетами на улицах торгую. Не каждый день, а когда экстренные выпуски бывают. - Ах, газетчик! - обрадовался Том. - Ну-ка, ответь, газетчик, про "Голос рабочего" слышал? - "Голос рабочего"? - переспросил Майк. - Отчего же, знаю. Только эта газета без экстренных выпусков выходит. И на улицах ею не торгуют. Странно как-то: Разве так газеты продают? В газетном деле, мистер, главное - ни ног, ни глотки не жалеть. В газетном деле главное - кричать погромче. Например, посмотрели вы, какой на первой странице самый большой заголовок напечатан, и давай: Майк сделал шаг от окна, сунул под мышку фуражку, будто пачку газет зажал, и, страшно скривив рот, крикнул не в полную силу, но громко: - Зверское убийство на Джен-стрит! Муж избавился от жены с помощью топора! Полиция напала на след убийцы!.. Том испуганно замахал руками: - Тише! Что ты орешь на всю улицу? Больных поднимешь. - Ой! - прикрыл Майк ладонью рот. - Забыл: Это я объясняю, как надо газетами торговать. А "Голос" почему-то так не продают. Только разве когда митинги бывают: Так и то прямо смех берет: - Бронза прыснул в кулак. - Придут взрослые: у кого двадцать газет под мышкой, у кого - тридцать, и стоят ждут, чтобы купили. Или по рядам идут: Ну и газетчики!.. Кто ж так газеты продает? Том рассмеялся: - Делец! Тебя бы хоть сейчас в газетный трест главным директором посадить, ты бы развернулся!.. Но пока ты еще не директор, отвези-ка, Майк Грин, письмо в "Голос рабочего". В письме про Дика написано. Может быть, редакция сумеет помочь ему. - Письмо о Дике? Чтобы помогли?.. Могу. Давайте, я мигом: - Постой, без горячки. А где "Голос" помещается, знаешь? Майк пожал плечами. Есть ли смысл задавать пустые вопросы? - Конечно, знаю. "Голос" в одном доме с "Воскресным днем". Только в "Воскресный день" с улицы ход, а в "Голос" - со двора. - Далеко это? - Отсюда? - Майк сдвинул фуражку на затылок: после минуты раздумья последовало заключение: - Далеко. Нужно на метро до Таймс-сквер, а там еще несколько улиц пешком. Но вы не беспокойтесь, мистер, я быстро доберусь. Том бросил в окно запечатанный конверт. Майк на лету поймал, положил в карман. - А кому передать? Моряк задумался: - Лучше всего прямо редактору. Так быстрее будет. Дело срочное, затягивать нельзя. - Передам, - пообещал Майк. - Из редакции сюда вернусь, расскажу, что там сказали. Майк уже собрался идти, но Том задержал: - Да, вот что: ты Дику не говори о письме. Неизвестно еще, что получится. Не надо его обнадеживать раньше времени. - Не скажу. Майк снова сделал шаг к калитке и снова был остановлен: - Стоп, директор Грин! А деньги на метро у вас есть, сэр? Денег на метро у будущего директора не оказалось. Сначала из самолюбия Майк пытался было утверждать, что они ему не нужны, что он отлично пробирается в подземку без билета. Однако, увидев в руках Тома квортер - монету в двадцать пять центов, - перестал ломаться. - Ладно, возьму, - согласился он. - В подземке, знаете, раз на раз не приходится: иногда пройдешь, а иногда нет. Через минуту рыжая голова приятеля Дика скрылась за углом. Глава четырнадцатая. В ДОМЕ, ГДЕ ШУМЯТ МАШИНЫ. ДАМА С СОБАЧКОЙ Пройдя два квартала, Майк увидел вход в подземку. Вырезанное посреди мостовой четырехугольное отверстие было обнесено карнизом. Майк сбежал по лестнице вниз. В кармане позвякивал квортер. Разменивать новенькую монету очень не хотелось. Отдавать семь центов за билет не хотелось тем более. Но народу на станции, как назло, было немного. Одинокие фигуры торопливо проходили мимо контролера. Щелкал турникет. Это был тот же счетчик, только отщелкивал он не количество израсходованного газа, а количество пассажиров, проходящих на платформу. Пройдет один - щелк, пройдет другой - щелк. А контролер стоял и следил, чтобы люди шли по проходу, чтобы турникет поворачивался. Майк топтался на месте. Как пройти? Время тихое, толкотни нет, проскочить незаметно трудно. Но как раз то, что народу в подземке было мало, оказалось Бронзе на руку. Еще издали он увидел толстую женщину в широком меховом пальто. Она шла, увешанная покупками, словно новогодняя елка украшениями. За такой фигурой не только тщедушный Майк - целая футбольная команда могла бы укрыться. Бронза приноровил свой шаг к мелким шагам толстой дамы и семеня пошел за ней. Сторону выбрал левую, потому что с правой стоял контролер. За необъятной полой пахнущего духами мехового пальто он чувствовал себя как за каменной стеной. Но стена подвела. Стену, оказывается, стерегла собака - крохотное, величиной с новорожденного котенка, существо со злющими выпуклыми глазами-бусинками. Живая игрушка сидела в матерчатой сумочке, сумочка болталась на шнурке, а шнурок дама держала в левой руке, именно с той стороны, С какой шел Майк. Собаке было, видимо, удобно: высунув из сумочки острую, заросшую тонкой блестящей шерстью мордочку, она некоторое время подозрительно смотрела на Майка, потом беспокойно заворочалась, потом подала голос. Звонкий лай наполнил подземелье. Дама наклонилась к своему мохнатому сокровищу. Глядя с опаской на Бронзу и приговаривая: "Ну, ну, Дези, успокойся", она стала нервно перебирать пакеты. Ей, как и ее собаке, Майк явно не внушал доверия. Толстая дама, пес в сумочке, подозрительный рыжий мальчишка в фуражке со сломанным козырьком привлекли внимание всей станции и, что хуже, внимание контролера. Бронзе стало ясно: дело проиграно, без билета не пройти. Больше терять было нечего. Майк решил позабавиться. Выставив в сторону лающей мордочки палец, он скривил лицо, поцокал языком и позвал: - Дези, Дези! Что тут началось! Дези чуть не задохнулась от ярости. Ее необыкновенно звонкий голосишко, без сомнения, пронизывал теперь все сотни километров подземных туннелей нью-йоркского метро. Контролер стал сурово выговаривать даме, но за лаем не было слышно ни одного его слова. Дама оправдывалась. С возмущением она показывала на Майка и что-то говорила. Майк с интересом смотрел, как шевелились ее губы, как тряслись в негодовании пакеты в руках. Это было почти как в кино, где для развлечения зрителей показывают старые немые фильмы. Только там картины крутят под аккомпанемент рояля, а тут действие разворачивалось под аккомпанемент собачьего лая. Громы, которые посылала дама по адресу скверного уличного мальчишки, так и не дошли до ушей Бронзы. Нельзя сказать, чтобы вся эта кутерьма прошла без пользы. Нет, польза была. Во всяком случае, для Майка. Он испытал полное удовлетворение. Как-никак, даме в мехах и ее голосистой Дези крови испорчено куда больше, чем на те несколько центов, которые ему придется отдать за билет. Утешенный, Майк пошел в кассу. Еще через две минуты он сидел в поезде и катил в сторону центра. ВОТ ОНА, РЕДАКЦИЯ! Поезд мчался без остановок минут пятнадцать и резко затормозил на станции в центре города. Толпа хлынула наверх. Здесь было все не так, как на 12-й Нижней, и не так, как на тех тихих, красивых улицах, по которым проезжал Дик, когда доктор Паркер вез его в лечебницу "Сильвия". Здесь во всем был избыток, всего слишком много. Слишком много людей заполняло тротуары, слишком много машин катило по мостовым, слишком много реклам, плакатов, вывесок пестрело красками, слишком много этажей громоздилось друг на друга. Тридцати-, пятидесяти-, восьмидесятиэтажные дома буравили и скребли небо. Они поражали своими размерами, они вызывали восхищение теми умными головами и умелыми руками, которые сумели их такими построить, но они же заслоняли солнце, давили и принижали людей. Улицы с небоскребами по обе стороны казались глубокими ущельями, а люди - ничтожными песчинками, которых ветер загнал на дно и гонит и швыряет как хочет. Вот и Майк, будто рыженькая, подхваченная ветром песчинка, вместе с тысячами других людей-песчинок несется по дну каменного ущелья. Он очень спешит. Ему хочется побыстрее передать в редакцию письмо о Дике. Редакция газеты "Голос рабочего" ютилась где-то на задворках большого здания, за стенами которого грохотали тяжелые типографские машины. Весь дом гудел, дребезжал, сотрясался. Майк прошел один двор, другой и наконец нашел дверь со стеклянной вывеской: ГОЛОС РАБОЧЕГО Редакция Майк вступил в темноватый коридор. Здесь было несколько дверей. Наугад толкнув первую, он увидел небольшую комнату, по трем стенам которой сверху донизу шли широкие полки с разложенными на них связками газет. У четвертой, сплошь стеклянной стены стоял столик, на нем - пишущая машинка, а за машинкой - немолодая женщина со строгим лицом. Пальцы ее так и мелькали над клавишами, буквы стучали о валик с бумагой, как барабанная дробь, конец каждой напечатанной строчки отмечался ударом звоночка. Получалось так: тра-та-та - дзинь, тра-та-та - дзинь. Майк вошел. Женщина оглянулась и, не переставая стучать, спросила: - Тебе чего, мальчик? - Тра-та-та - дзинь. - Мне - редактора. Женщина продолжала спрашивать. Говорила она коротко и отрывисто, будто отстукивала слова на машинке. Каждая ее новая фраза начиналась с повторения последнего услышанного слова. - Редактора? - Тра-та-та - дзинь. - Зачем? - У меня письмо к нему. - Письмо? - Тра-та-та - дзинь. - От кого? Майк запнулся. Он понятия не имел о том, как зовут широкоплечего беззубого соседа Дика. Как же быть? Женщина может подумать, что у него и дела-то настоящего нет к редактору. Раздумывал Майк недолго. Он был не из тех, кто за словом в карман лезет. - От Майка Грина, - не сморгнув, назвал Бронза сам себя. Звучало солидно. - От Майка Грина? - Тра-та-та - дзинь. - Давай передам. - Нет, я сам. - Сам? - Тра-та-та - дзинь. - Подожди минутку. Женщина вышла и скоро вернулась: - Мальчик от Майка Грина, пройди к редактору, - сказала она. Майк пошел к дверям, на которые указала женщина. Он и шагу не успел сделать, как из комнаты донеслись стрекочущие звуки: тра-та-та - дзинь, тра-та-та - дзинь. В редакции, видно, умеют работать. Здесь одной минуты, видно, даром не теряют. РЕДАКТОР НЕ ПОХОЖ НА РЕДАКТОРА Кто такие редакторы и что они делают в газете, Майк представлял себе не очень ясно, но видеть их видел. Он видел их на снимках в журналах, видел на экране в кино. Они сидят всегда за большими столами в богатых, красиво обставленных кабинетах. Все они, сколько их ни показывали, - старики, все глядят на мир сквозь очки, круглые или будто стесанные сверху, у всех лица настороженные. Такая уж, должно быть, стариковская редакторская работа - сидеть в кресле в большом кабинете и за всем зорко смотреть, ничего не упускать. Но в "Голосе рабочего" было по-иному. Кабинет, куда Майк вошел, выглядел как самая обыкновенная комната, нисколько не больше той, в которой стрекотала машинка. Богатой обстановки не было: стол, кресло, диван, несколько стульев - вот и все. Что же касается редактора, то он отсутствовал - кресло за столом пустовало. Майк огляделся. Кроме него, в редакторском кабинете выли двое. Один сидел на диване, другой, заложив руки в карманы брюк, шагал по линолеуму из угла в угол. И тот, что сидел, и тот, что шагал, выглядели молодо; и тот и другой очков не носили; глаза и того и другого смотрели весело, без хитрости. Словом, Майк пари мог держать, что ни один из них не редактор. С минуту продолжалось молчание. Наконец тот, кто шагал, остановился перед Бронзой: - Ты от Грина, приятель? - Нет, я сам Грин, Майк Грин. Мне нужен редактор, у меня письмо к нему. - Так Грин - это ты? А мы-то думали: - Собеседник Майка переглянулся с тем, кто сидел на диване, и оба расхохотались. Смеялись громко, весело, но необидно. Однако Майку этот смех был неприятен. Он сердито насупился, покраснел. Человек, начавший разговор, заметил смущение Майка. - Ты не думай, мы не над тобой смеемся, - примирительно сказал он. - Тут ошибка произошла. Есть один дядя с такой же фамилией, как твоя. Вот мы и подумали, что письмо от него. - Бывает: - сказал Бронза, польщенный тем. что перед ним оправдываются. - Мне бы вот редактору передать: - Майк вынул конверт из кармана и выжидающе посмотрел на собеседника. - Давай, - протянул тот руку. - Я редактор. - Вы?.. - Я. Нерешительно помявшись, Бронза отдал письмо. Всякие, значит, редакторы бывают на свете. - От кого же оно все-таки? - спросил редактор, не похожий на редактора. - Не знаю, - чистосердечно признался Майк. - Человека знаю, а фамилии не знаю. Он в одной палате с Диком лежит. И он о Дике написал. Дику надо помочь. Ему, если не помочь, глаз вырежут. На то, чтобы сделать операцию, родители деньги соберут, а на то, чтобы лечить, не соберут: - Постой, постой, - остановил редактор. - Кто это Дик? - Мой товарищ. Ему в глаз стеклянный осколок попал, ему: - Стоп. Ясно. - Редактор углубился в чтение письма. В комнате наступила тишина. Она не нарушилась и тогда, когда последняя прочитанная страничка легла на стол. Некоторое время редактор задумчиво барабанил пальцами по ручке кресла, потом протянул исписанные листки тому, кто сидел на диване: - Прочтите, Джо, и скажите свое мнение. Человек, которого назвали Джо, прочитал, вздохнул, пожал плечами. - О чем вы хотите знать мое мнение, Генри? - спросил он редактора. - Об этом письме. Годится для газеты? - По-моему, нет. Нельзя заполнять страницы бесконечными призывами о помощи нуждающимся. Мы ведь делаем газету, а не благотворительный вестник. Мы обязаны думать о читателе. Редактор попытался зажечь сигарету, но спичка не загорелась, и он сердито отбросил ее в сторону. - Наши читатели - рабочие, и наша первая обязанность всегда и постоянно втолковывать им, что для рабочих главное - солидарность. По-моему, заняться судьбой парнишки из рабочей семьи нужно непременно. Мы этим поможем не только ему, мы этим лишний раз напомним своим читателям: держитесь друг за друга, иначе плохо будет. Моряк дельно предлагает: обратимся к рабочим, попытаемся спасти мальчика сообща. Джо жестом боксера выставил руку вперед: - Держитесь, Генри, вас ждет нокаут. Дело вот в чем: как бы убедительно вы ни говорили, у нас просто нет возможности помочь парню. - Почему? - Потому что существуют арифметика и календарь. Предположим, мы завтра напечатаем письмо, и люди начнут нам присылать почтой в конвертах по полдоллара, по доллару на лечение мальчика. Сколько понадобится времени, чтобы собрать нужную сумму? - Недели полторы - две. - Не полторы - две, а две по меньшей мере. И то без гарантии. Как же будет с мальчиком? Что, его в кредит будут лечить, что ли? - Нет, в кредит лечить не будут. - Вот и я говорю - не будут, - подтвердил Джо. - Следовательно, на что мы идем? На то, чтобы он ждал нашей помощи, в то время как ждать, судя по письму, нельзя. Если тянуть и не делать операции, человек может остаться вовсе без зрения. Это не шутки. Огоньки в глазах редактора потухли, сигарета в уголке рта вяло опустилась вниз: - Фу, дьявол, вы правы! МАЛЕНЬКАЯ ПРАВДА И БОЛЬШАЯ НЕПРАВДА В комнате наступила тишина. Майку она не понравилась. Неужели редактор и его помощник Джо прекратили разговор, потому что все ясно, говорить больше не о чем? Неужели Дику нельзя помочь? Бронза беспокойно заворочался на стуле. Молчание становилось опасным. Если и он будет молчать, его попросту выпроводят. Ему скажут: "Мальчик, до свиданья! Передай тому, кто тебя прислал, что мы ничего сделать не можем". И все. И придется уйти. Но уйти ни с чем не хотелось. Майк попробовал нарушить тишину. Заговорил он о том, что было близко ему и что, по его понятиям, должно было интересовать людей, работающих в газете. - Скажите, мистер, - обратился он к редактору, - у вашей газеты экстренных выпусков ведь не бывает, да? Редактор посмотрел на Бронзу так, будто начисто забыл о его существовании и сейчас пытается вспомнить, откуда взялся здесь рыжий паренек. - Экстренных выпусков? - переспросил он. - Нет, экстренных выпусков мы не даем. - Жаль. Вот недавно Кеннеди на двенадцатом раунде побил Динка. Так в тот вечер знаете сколько экстренных выпусков вышло? А расходились как!.. Прямо из рук рвали. Я тогда двести газет продал! - Так ты газеты продаешь? - Ага. Как экстренные выходят, так я на улице. Ничего, побегаешь часок-другой, смотришь - доллар в кармане. Они очень хорошо идут - экстренные. Особенно когда что-нибудь интересное бывает: ну там бокс или реслинг. Тогда каждому интересно знать, кто кого побил. А вы почему-то экстренные не выпускаете. Газета, а не выпускаете: Это неправильно. - Нет, Майк, правильно, - серьезно сказал редактор. - Мы не хотим помогать неправде. - Почему? Разве неправда, что Кеннеди на двенадцатом раунде побил Динка? Мой старший брат Бен был на матче и сам видел: на двенадцатом раунде Динк как упал, так уж не поднялся. Его на руках унесли. И все, кто был, это видели. Какая же тут неправда? - Что Кеннеди побил Динка - правда, - согласился редактор. - Но это правда крохотная, ей, брат, грош цена. А что газеты вокруг матча шум подняли, что экстренные выпуски вышли, в этом - неправда большущая, в этом - сплошной обман. - Обман? В чем? Редактор пересел с кресла на диван, поближе к Майку. Он сейчас говорил с ним, как со взрослым. Он очень старался, чтобы Бронза понял его. - Видишь ли, Майк, - сказал редактор, - обман в том, что людям нарочно стараются забить головы всякой ерундой. Ерунда, она, брат, отвлекает от серьезных дел. Вот, например, история с твоим приятелем Диком - серьезное дело. Но ни одна газета об этом не напишет. Зато произойдет, к примеру, кража в ювелирном магазине - и шум поднимется на весь мир. Хозяева газет считают, что этим стоит начинять мозги людям: пусть, мол, лучше интересуются украденными бриллиантами и не думают о серьезных вещах. И вот газеты стараются, вот из сил выбиваются! Сегодня о краже пишут, завтра об убийстве, послезавтра о том, что кто-то на пари прополз на карачках от одного города до другого: А тут вдруг опять событие: Кеннеди на двенадцатом раунде побил Динка. Ведь это страшно важно знать людям, ведь они без этой новости просто уснуть спокойно не смогут!.. И вот снова экстренные выпуски, снова шум. А всему-то событию, как я уже сказал, грош цена. Смысл его только в том, чтобы оглушить людей, забить им головы пустяками, ерундой. Понял? - Кажется, понял: - протянул Майк. Он сидел притихший, задумчивый. То, что Майк притих и задумался, не было удивительно. Редактор задал его мозгам немалую работенку. Но почему притих Джо? О чем он, забравшись в угол дивана, так напряженно думает? Выражением озорного лица и карим, углубленным в себя взглядом Джо в эту минуту чем-то очень напоминал Майка. Только волосы, хоть и волнистые, были другого цвета - не рыжие, а темно-каштановые. Ну, и шея над очень белым крахмальным воротничком была, конечно, чистой. ГЕНИАЛЬНАЯ ИДЕЯ Сосредоточенное молчание Джо продолжалось недолго. Он вдруг вскочил с дивана, крупными шагами прошелся по комнате, остановился перед редактором: - А знаете, Генри, пока вы вводили юного Майка Грина в курс политической жизни, у меня возникла нахальная и вместе с тем гениальная идея. Я уже предвижу расцвет нашей газеты. Ее тираж вырастет вдвое, втрое, вдесятеро! - Похоже, что нахальства в вашей идее больше, чем гениальности, - улыбнулся редактор. - Смейтесь, смейтесь, мистер главный редактор, но как вы посмотрите на такое предложение: что, если мы дадим экстренный выпуск, посвященный парнишке, о котором пишет моряк: Как там его зовут, этого парнишку? - Дик Гордон, - оживившись, подсказал Майк. - Вот! - поднял указательный палец Джо. - Экстренный выпуск о Дике Гордоне, о несчастном случае с ним, о том, на что обрекают его врачи. Дадим заголовок на всю страницу: "Спасем глаза Дика Гордона!" А под этим - еще строчка на все семь колонок: "Трагическая судьба американского мальчика!" Пусть наш экстренный выпуск тоже кричит, но не о матче бокса, не об ограблении ювелирного магазина, не об убийстве из ревности, а о том, что действительно должно волновать всех и каждого. Мы расскажем о Дике Гордоне и заставим каждого подумать: "Черт возьми! Не годится, когда несколько долларов решают, остаться или не остаться человеку зрячим!" - Джо сделал паузу. - Ну, как идея? Мне кажется, что такой экстренный выпуск может быть началом большого дела. Мы и дальше сможем подхватывать подобные факты. - Идея хороша, - сказал редактор, - но неясно, как мы ее применим к данному случаю, что это даст мальчику. - Что даст? Деньги, Генри, деньги! На каждый номер экстренного выпуска мы сверх обычной цены накинем несколько центов в пользу парня. Это позволит собрать для него нужную сумму не за две недели. а за несколько часов. Прилипшая к губе сигарета редактора не изменила своего положения. - Отлично придумано, Джо, но ничего не получится. Вы забыли про газетный трест. - М-м-м: - Джо поморщился так, будто у него сильно разболелись зубы. - М-м-м: Проклятье! Забыл, действительно забыл!.. Там, где дело касалось экстренных выпусков, Майк имел голос. - Можно мне сказать, мистер? - заговорил он, обращаясь к редактору. - Почему вы говорите, мистер, что с экстренным про Дика ничего не получится? Про всех получается, а про Дика не получится? - Дело тут не в Дике, а в нас, - сказал редактор. - Газетный трест исключил из продажи нашу газету, понимаешь? Она рабочая, она не нравится тресту. А у него все газетные стенды, ему все газетчики подчиняются. Ты, например, ведь через трест получаешь газеты, не так ли? - Ага, через трест. В типографии человек от треста сидит и распределяет. - Вот видишь. А нашу газету трест не берет. Мы ее по почте подписчикам рассылаем. И с экстренным выпуском, если его дать, придется точно так же поступить. Но это не годится. Что же это за экстренный выпуск, который по почте приходит? Экстренный выпуск на то и экстренный, чтобы его, как свежую булку, еще тепленьким продавали. - И продавайте! - Как? Ведь к стендам нам доступа нет. - А газетчики? - Какие же газетчики? Мы газетчиков не знаем, и они нас не знают. Мы ведь только почтой пользуемся. Майк не отставал: - Значит, если бы нашлись газетчики, вы бы экстренный про Дика дали? - Если бы, говоришь, газетчики нашлись?.. - Редактор с минуту помолчал, потом утвердительно кивнул головой: - Если бы газетчики были, дали бы экстренный. Но где их взять? - Я приведу. - Ты? - Я. - Сколько же ты сможешь привести? - А сколько нужно? Редактор посмотрел на своего помощника: - Как по-вашему, Джо? - Смотря по тиражу, - ответил Джо. - Ну, сотню, например. - Сотню?!. - По растерянному лицу Майка видно было, что цифра его испугала. Джо сжалился над Бронзой. - А семьдесят?.. - уступил он. Лицо Майка не меняло своего растерянного выражения. Семьдесят ребят ему, конечно, тоже не собрать. - Ну пятьдесят, ну, наконец, сорок газетчиков ты смог бы привести? - продолжал допытываться Джо. Физиономия Майка посветлела. Сорок ребят - другое дело. Сорок ребят на их дворе, пожалуй, наберется. В крайнем случае, человек тридцать тоже сойдет. Но он об этом не сказал Джо. Он сказал, что за сорок газетчиков ручается. - Четыре десятка газетчиков - это уже кое-что: - задумчиво произнес редактор. - Может, стоит попробовать, Джо? Рискнем, а? Дадим послезавтра, в пятницу, экстренный выпуск. В крайнем случае, если с газетчиками что-нибудь получится не так, часть тиража реализуем. В субботу будет митинг. Там наши активисты тысячу или даже полторы тысячи номеров всегда сумеют продать. Правда, чтобы помочь мальчику, этого будет мало, но расходы оплатим и небольшую сумму в его пользу тоже соберем. Замечание редактора о газетчиках задело Бронзу. - Вы напрасно говорите, мистер, что с газетчиками что-нибудь получится не так, - заявил он. - В пятницу сорок ребят здесь будут. - Мы тебе верим, парень, - сказал редактор и потрепал Майка по плечу. После этого он и Джо углубились в расчеты. Стали высчитывать, каким тиражом дать экстренный выпуск и по какой цене продавать, чтобы собрать для Дика те шестьсот пятьдесят - семьсот долларов, о которых написал моряк в письме. Вышло, что если продавать газету по десять центов, из которых семь пойдут в пользу Дика, то понадобится выпустить десять тысяч номеров. Это даст как раз семьсот долларов. Джо оторвался от исписанного цифрами листка, посмотрел на Бронзу: - По двести пятьдесят газет на брата выходит. Справитесь? - Справимся, - коротко бросил Бронза. Он знал. сколько бегать приходится, чтобы продать хотя бы сотню номеров, но распространяться об этом считал лишним. Промолчал Майк и тогда, когда речь зашла о выручке за продажу газет. Наметили оставить газетчикам по двадцать пять центов с каждой сотни проданных номеров. Это было вдвое меньше того, что обычно получают ребята, гоняя с выпусками по улицам Нью-Йорка, но Бронза слова не сказал. Он следил за расчетами редактора и его помощника Джо, он видел, что, кроме стоимости бумаги и расходов по типографии, они ничего больше не посчитали. Это значит, что все в редакции будут трудиться над экстренным выпуском бесплатно. Бронза ради Дика тоже согласен был побегать бесплатно. Но ведь он не один, ведь будут другие ребята. А им Дик - что? Им Дик не самый близкий товарищ. Они могут даже не согласиться трепать ботинки из-за двадцати пяти центов с сотни. Когда все рассчитали, возник разговор о фотографии. Джо сказал, что надо будет напечатать фотографию Дика, и предложил послать фотографа в больницу, но тут же спохватился: Дик, наверно, в повязке - ни глаз, ни лица не видно, - что же снимать? - Майк, ты не смог бы достать фотографию Дика? - спросил редактор. - Дома у него, должно быть, есть какая-нибудь. Ты ведь сосед с ним, да? - Да. - Вот и достань. - Ладно, достану, у них на комоде стоит, - согласился Майк. - Если я завтра принесу, ничего? - Ничего. Можешь даже послезавтра утром принести. Майк ушел из редакции взбудораженный. Фотография его не беспокоила. Фотография - дело пустяковое. А вот сорок мальчишек привести - это не просто. Он понимал, какую большую ответственность взял на себя. Глава пятнадцатая. ДОВЕРЕННОЕ ЛИЦО ОЧЕНЬ СПЕШИТ. Было близко к вечеру. Майк вышел из подворотни дома, за стенами которого шумели тяжелые типографские машины, пересек Таймс-сквер, со всех сторон окруженный светящимися вывесками с названиями газет; прошел по знаменитой улице банков - Уолл-стрит, где, зажатый другими зданиями, стоял банкирский дом Джона Пирпойнта Моргана-младшего, того самого, о котором вспоминал бессонной ночью Дик и который, по достоверным сведениям мальчиков с пустыря, мог вымостить золотом дорогу через всю Америку. Сейчас на Уолл-стрит было тихо и пусто. Заложив руки в карманы и сплевывая на гранит зданий, Майк оставил позади себя улицу банков и вышел к перекрестку. Здесь картина была другая: пылали огни реклам, светились окна небоскребов. Они напоминали высоченные, стоймя поставленные, упирающиеся в небо пчелиные соты, каждая ячейка которых светилась отдельно. Тротуары заполняли толпы людей. Нескончаемым потоком бежали машины. Там, где улицы перекрещивались, посреди мостовой стояли полисмены и дирижировали движением. По знаку их палочки автомобили и пешеходы то скапливались на углах и терпеливо ждали, то сплошной массой устремлялись вперед. В подземке Майку повезло. Народу было много Без особого труда он нырнул под турникет и, зажав в потной ладони спасенную монету, протиснулся в поезд. Вышел па той станции, откуда начал путешествие. Скоро показалось двухэтажное здание лечебницы "Сильвия". В какое окно бросать гравий, Бронза уже знал. На дробный стук песчинок первым выглянул Дик, за ним - Том. - Хелло, Дик! - окликнул Майк. - Ну, как ты здесь? С минуту Дик смотрел из окна на освещенную фонарем фигуру Бронзы так, как смотрел на все сегодня: будто впервые увидел и будто ему нужно надолго запомнить увиденное. Майку стало не по себе от этого пристального взгляда. "Чего он смотрит, чего молчит?" - подумал Бронза и снова окликнул: - Хелло, Дик! - Хелло, Майк! - отозвался наконец Дик. - Ты из дому? Как ты нашел больницу? Тебе ма объяснила? - Нет, она только сказала про "Сильвию", а я сам нашел. Помолчали. Том не мешал мальчикам: у них свои дела, пусть разберутся. Майк чувствовал себя стесненно: он здоров, бегает по улицам, а Дик в больнице, с ним беда стряслась. И она стоит между ними, он не знает, о чем сейчас говорить с Диком. У Дика таких мыслей не было. Появление Майка напомнило ему о пиратской бутылке. Где она? Из окна посыпались вопросы, с улицы - ответы. Разговор завязался надолго. Выяснилось, что Дик волновался не напрасно. Миссис Гордон действительно кинула бутылку в мусорное ведро, и, если бы не Майк, попасть бы сокровищу на помойку. Счастье, что он вовремя спохватился и взял бутылку к себе. Она у него в надежном месте, она сто лет может там пролежать. Но сидеть сто лет Дику в лечебнице не стоит. Он когда собирается выйти? - Не знаю. Как операцию сделают: Вспомнив об операции, Дик потерял интерес к пиратской посудине, да и вообще ко всему на свете. Разговор снова перестал клеиться. Это было на руку моряку. Ему уже давно не терпелось узнать, как отнеслись к письму в редакции. Воспользовавшись первой же паузой, Том сказал: - Дик, тебе не пора ли на вечернюю перевязку? Кажется, миссис Джен уже заглядывала сюда. - Верно, пора, - не стал спорить Дик и попрощался с приятелем: - До свиданья, Майк, приходи еще. - Приду, чего мне!.. Я сейчас дорогу знаю: Дик ушел. Майк во всех подробностях рассказал Тому о своем путешествии в редакцию, о разговоре, который был там. Умолчал только о монете, сэкономленной на обратном пути. Моряк пришел от услышанного в полный восторг. - Вот замечательно! - радовался он. - Такое письмо написал, что экстренный выпуск дадут. Значит, угадал, значит, в точку попал! Это, брат, не шутка - экстренный выпуск!.. Беспокойную душу Тома начала мучить новая мысль: достаточно ли подробно его письмо? Будет ли чем заполнить экстренный выпуск? Может быть, нужно еще что-нибудь написать? Может быть, для редакции нужны какие-нибудь новые факты? Он стал задумчив, под конец даже не очень внимательно слушал Майка. - Так я пойду, - решил Бронза и сдвинул поломанный козырек кепки с левого уха на правое. - Мне домой пора. Том встрепенулся: - Ну, спасибо, приятель! Ты, видно, парень с головой, ты молодцом показал себя. Нам и дальше надо вместе держаться. Уж если взялись помочь Дику, так нужно дело до конца довести. Как думаешь? Рука Майка снова потянулась к кепке. Козырек сделал полоборота налево и занял правильное положение. Пробормотав что-то невнятное о готовности помочь Дику, Бронза спросил, прийти ли ему завтра. - Обязательно! - сказал Том. - Обязательно и непременно. Ты сейчас все время нужен будешь. Ты ведь главное доверенное лицо нашего объединения. Я здесь заперт, а ты по городу - главный. - Какого объединения? - Помощи Дику Гордону. - А-а! Я сразу не понял: Доверенное лицо шагало по улице. Доверенное лицо спешило. Поздно - дома может нагореть. Будут всякие обидные слова о скверном мальчишке, который неизвестно где пропадает, отбился от рук, встал на плохую дорожку. Ох, уж эти разговоры!.. Глава шестнадцатая. СВОР НА ПУСТЫРЕ. ВРАНЬЕ ДЛЯ ПОЛЬЗЫ ДЕЛА Следующий день Майк начал с того, что пошел доставать фотографию Дика. Сделал он это просто: поднялся по знакомой лестнице, постучал в знакомую дверь и, когда миссис Гордон открыла, сказал: - Миссис Гордон, здравствуйте! Миссис Гордон, знаете я зачем? У сестры есть знакомый фотограф, так он вчера был у нас и сказал, что может увеличить фотографию Мериэн. А Мериэн сказала: "Мою не надо, увеличьте лучше фотографию Майка, он там хорошо получился". А я сказал: "Если уж увеличивать, так меня вместе с Диком". И Мериэн опять говорит: "Верно, Майка и Дика вместе. Дик хороший. И с ним приключилась беда. Для него нужно что-нибудь сделать". И фотограф - он ничего парень - сказал: "Пусть будет по-вашему, Мериэн, давайте карточки". И я, миссис Гордон, пришел за этим. Вон карточка стоит на комоде. Я возьму, Сказав так, Майк подошел к комоду, где к фарфоровому слонику была приставлена открытка, изображающая Дика с круглыми застывшими глазами, и без всяких церемоний положил ее в карман. Всю историю с фотографом он придумал для того, чтобы не рассказывать о "Голосе рабочего". Бронза помнил наказ моряка не обнадеживать Дика раньше времени и рассчитал так: Дик и его родители - одно. Если его не следует обнадеживать, то их - тоже; лучше пока соврать. Из всего, что наговорил Майк, до миссис Гордон не дошло ничего, если не считать слов Мериэн о беде, которая приключилась с Диком, и о том, что для него нужно что-нибудь сделать. От чужого сочувствия собственное горе всегда кажется еще большим. Слова сестры Бронзы вызвали слезы на глазах миссис Гордон. Она и так за последнее время пала духом. Без конца вспоминала она вчерашний разговор с врачами в хирургическом кабинете лечебницы "Сильвия", без конца думала о том, как спасти Дика от операции, и ничего придумать не могла. На лечение нужно восемьсот пятьдесят долларов. Где их взять? Легче луну с неба достать, чем такие деньги. Ведь даже двести долларов для операции и те дались ценой мук и унижений: пришлось с мужем обегать всех родственников - таких же бедняков, как они сами, пришлось идти на поклон к лавочнице Салли. Она дала взаймы восемьдесят пять долларов, но через три месяца ей за это надо будет вернуть сто. В общем, двести долларов кое-как собраны. Они уже в кассе лечебницы. И в субботу сделают операцию. В субботу Дик, ее дитя, лишится глаза. Он станет калекой не потому, что это было неизбежно, а потому, что они бедны. Как не разорваться материнскому сердцу?.. Миссис Гордон невидящим взглядом посмотрела на стоящего перед нею Майка, закрыла лицо руками. Руки тут же стали мокрыми - она плакала. Бронза растерялся. Он не знал, как утешить мать Дика, и стал боком выбираться из комнаты. На ходу торопливо бормотал: - Миссис Гордон, я вам карточку верну, провалиться мне на месте - верну! Вы не беспокойтесь: ПОД ЖЕЛЕЗНОЙ ЛЕСТНИЦЕЙ Одно поручение редактора было выполнено. А вот как быть со вторым? Оно посложнее. Не так-то просто собрать четыре десятка ребят и заставить их выслушать тебя, и договориться с ними, и обеспечить, чтобы все в положенное время были у типографии, и чтобы взяли газеты, и чтобы, не мешкая, разбежались по огромному Нью-Йорку. Ведь ребята должны будут продавать экстренный выпуск, зарабатывая всего-навсего один цент с четырех номеров, квортер с сотни. Рыжий Майк был деловым парнем. Он знал, как следует заводить с мальчиками нужный разговор. От Гордонов он зашел домой, сунул фотографию Дика, чтобы не помялась в кармане, за зеркальце сестры. забрался в чулан, достал оттуда сверток в бумаге и с ним отправился на пустырь - место встреч всех малолетних обитателей ближайших домов. На пустыре было оживленно и шумно. Малыши лепили пирожки из того, что называлось песком, хотя на самом деле было смесью угольной пыли, золы и черной от копоти земли. Пирожки у них разваливались, но это их не смущало. Работа кипела. Небрежно ступая, Майк прошел мимо маленьких к центру пустыря. Здесь было владение ребят из его компании. Шел футбольный матч. Десятка два мальчиков гоняли мяч из конца в конец площадки. В другое время Майк тут же включился бы в игру. В футболе он толк понимал. И способности у него есть. Это ему Бен сказал. Бен считает, что из него мог бы выйти неплохой нападающий и что в особенности хорошо работает у него голова. Бить головой он действительно научился. Бен говорит, что ему стоит подумать о футболе серьезно, что на этом, когда подрастет, он смог бы неплохо зарабатывать. За хорошего футболиста клубы платят большие деньги. Недавно, рассказывал Бен, один клуб купил у другого футболиста и заплатил за него двадцать пять тысяч долларов. Ну конечно, деньги заработал на этом не футболист, а клуб, но все равно футболистам, которых покупают, тоже кое-что перепадает. Они живут припеваючи. Словом, при виде мяча Майка так и толкнуло на площадку. А тут еще ребята начали кричать: - Бронза, сюда! Майк, к нам! Но он удержался. Сегодня ему не до футбола, сегодня он занят. Ни слова не говоря, Майк прошел мимо ребят на другой конец пустыря, который упирался в торцовую стену большого дома. Стена была совершенно глухая, без единого окна, но зато имела железную пожарную лестницу. Лестница поднималась от земли до самой крыши и примерно между вторым и третьим этажом была с обеих сторон обшита досками, чтобы мальчишки высоко не лазили. Однако, несмотря на такое неудобство, мальчики очень ценили это место. "Идем к лестнице!" - означало на пустыре многое. Сюда приходили для обменных дел, для денежных расчетов, для серьезных драк, серьезных разговоров и во всяких других серьезных случаях. Пристроившись под лестницей, Майк бережно положил сверток на землю, подобрал валявшуюся поблизости ржавую консервную банку и окликнул пробегавшего мимо кривоногого малыша: - Эй, ключарь! Майк малыша не знал, но ключарем назвал не случайно: у того на шее висел ключ от дверного замка. Это значило, что его мать на работе, дома никого нет и он целый день околачивается на пустыре. Такие ключари для мальчиков постарше - чистый клад. Ими можно распоряжаться как угодно. - Возьми-ка, ключарик, банку, - сказал Майк, когда малыш подбежал, - и принеси воды. Только быстро! У ключаря были свои дела, идти за водой ему не хотелось, но и ослушаться нельзя: Бронза на пустыре - сила. Он мог бы ключарю и не такое приказать. Ни слова не говоря, малыш покорно взял банку и скрылся с глаз. Минуты через три он бежал обратно, держа жестянку на весу и расплескивая воду себе на ноги. Майк присел на нижнюю перекладину железной лестницы, поставил банку с водой рядом и развернул сверток. В руках у него океанской глубиной блеснула синяя пиратская бутылка. Она была еще Диком отмыта до сияния. Но Майка это не устраивало. Плеснув на бутылку воды, он быстро вывалял ее в земле. Синяя посудина потускнела, дно, бока, горлышко покрылись слоем золы и пыли. Можно было приниматься за работу. Майк аккуратно разложил на коленях газету, а обрывками другой стал не торопясь чистить бутылку. Он смачивал бумагу водой из банки и тер стекло, смачивал водой и тер: Трудился до того сосредоточенно, что даже ни разу не посмотрел в сторону футболистов. Зато те на него посматривали. И чем дальше, тем больше. Они не могли понять, что так заняло Бронзу. Первым не выдержал шестипалый Пит. Он не очень любил футбол, гонял мяч просто так, от нечего делать, и, воспользовавшись тем, что игра завязалась в другом конце площадки, незаметно улизнул с поля. Почему его называли шестипалым, никто сейчас точно не знал. Говорят, несколько лет назад у него выросла на руке бородавка такой величины, что напоминала палец. От бородавки давно и следа не осталось, а прозвище за человеком закрепилось. И Пит не спорил. Он был покладистый. Шестипалый так шестипалый, какая разница? Пит подошел к Майку, увидел бутылку, и синие глаза его заблестели совершенно под цвет пиратской посудины в тех местах, где она