Леонид Яковлевич Треер. Приключения воздухоплавателя Редькина Фантастическая сказка для детей младшего и среднего школьного возраста Редактор Л.В. Белявская Художественный редактор А. П. Минко Технический редактор В. А. Лобкова Корректор В. К. Кречетникова Сдано в набор 19 марта 1975 г. Подписано к печати 21 августа 1975 г. Формат 70Х84.Ч6; бумага тип. No 2, 11,17 печ. л., 8,13 изд. л., в т. ч. цв. вкладка на облож. бумаге 0,27 л. МН00647. Тираж 100000. Заказ No 1309. Цепа 34 коп. Западно-Сибирское книжное издательство, Новосибирск, Красный проспект, 32. Типография "Советская Сивирь", Новосибирск, ул. Немировича-Данченко, 104. OCR: Андрей А. Глава первая в которой автор становится обладателем бесценной тетради и обязуется писать правду и только правду Каждый, кто приезжает в наш город, спешит в микрорайон Гуси--Лебеди, на улицу Мушкетеров. Сразу за булочной можно увидеть девятиэтажный дом No 7. Внешне он ничем не отличается от соседних зданий. Но именно в этом доме проживает человек, давший пищу для всевозможных слухов, в том числе и нелепых. Находчивость и бесстрашие "его поражают даже специалистов, занимающихся теорией геройства. Желающие могут увидеть его ежедневно в тринадцать ноль--ноль. В это время из подъезда No 3 выходит мальчик в пионерском галстуке. Копна рыжих волос горит на его голове. Прохожие останавливаются, и восхищенный шепот: "Редькин!"--провожает его до самой школы. Известность его и популярность столь велики, что даже затмили славу хоккеиста Урывкина, лучшего бомбардира девятой зоны шестой подгруппы третьей лиги. Согласитесь, уважаемый читатель, что не так уж много на земле героев, которые в тринадцать лет были бы так знамениты. Мне повезло: я живу в одном доме с Колей Редькиным более того в одном подъезде. И, что особенно приятно, с ним соседи по лестничной площадке. Слава не испортила Колю. Он остался таким же скромным человеком, каким был год назад, до своего знаменитого путешествия. Мы часто прогуливались с ним по бульвару, рассуждая о космических полетах, строении Вселенной и о будущем футбола. Он ставил меня в тупик своими неожиданными решениями и удивлял глубокими мыслями. Сейчас мы стали встречаться реже. Редькин очень занят. Ему приходится часто выступать на заводах, в институтах и в школах, отвечать на сотни писем. Однажды, вернувшись из длительной командировки, я обнаружил в почтовом ящике записку следующего содержания: "Дети капитана Гранта. 115, 20, 7 -- 58,13, 37 -- 201, 3, 14--19, 29, 40--67, 10, 18--314, 45, 23--143, 54, 32-- 91..." Я сразу догадался, кто автор записки. Это был любимый шифр Коли Редькина. Из каждых трех чисел первое означало номер страницы, второе номер строки, третье номер буквы. Я достал с полки, книгу Жюля Верна, нашел указанные буквы и, сложив их, прочел: "В полночь у беседки. Очень нада". Мне показалось странным, что Коля назначил тайную встречу, вместо того, чтобы зайти ко мне и поговорить. Вероятно, ему нужно было сообщить, что-то очень важное. В двенадцать часов ночи я вышел во двор. Безлунная темная ночь окутала землю. В беседке никого не было. Ветер шевелил белые простыни, которые сушились на веревке. Это было похоже на танец привидений. Вдруг одно из привидений двинулось ко мне и тихо сказало: -- Здравствуйте, Леонид Яковлевич! Мне стало жутко. Белое покрывало медленно опало, как при открытии памятника, и я увидел Редькина. Он взял меня за руку и повел в беседку. Я специально привожу текст записки, сохранив ошибку, поскольку считаю, что знаменитые люди просто так не ошибаются, и если они пишут "нада" вместо "надо",--значит действительно так надо. Мы сели за стол и несколько минут молчали. Вы если я не ошибаюсь, редактор стенгазеты? -- спросил Коля Я кивнул Редькин положил да стол толстую тетрадь в клеенчатой обложке. Это дневник, который я вел, во время путешествия сказал он, -- его не читал никто! Я с уважением смотрел на тетрадь. Бесценная рукопись лежала передо мной, и я еле удержался, чтобы не схватить ее. -- Каждый день я получаю сотни писем, -- продолжал Коля, --и в каждом письме одни и те же слова: "...Ваш долг--написать книгу о своих приключениях!" Я пробовал... -- И что же? --спросил я. -- Он вздохнул -- У каждого героя есть ахиллесова пята. Редькин не был исключением. Он очень много читал и прекрасно излагал мысли вслух, но когда дело доходило до бумаги, мой друг становился беспомощным. Внимание, -- прошептал Коля,--кто-то идет. Раздались шаркающие шаги. Из подъезда вышла старуха. Я узнал в ней Василису Ивановну Барабасову. Василиса Ивановна достала трубку, набила ее табаком и стала курить. Затем она выбила трубку о каблук, оглянулась и проскакала на одной ноге по асфальту, где мелом были нарисованы классы. Позанимавшись гантелями, Барабасова свистнула. Тотчас примчался ее пушистый кот, и они важно удалились домой. -- Продолжим наш разговор,--сказал Редькин.--Я дам вам прочесть дневник, но при этом ставлю два условия. Во-первых, вы должны будете написать книгу об этом путешествии! Я опешил, услышав Колино предложение. С одной? стороны, такая честь льстила моему самолюбию. Но, с другой, стороны, я боялся, смогу ли описать столь замечательное путешествие. -- Это совсем нетрудно,--успокоил меня Коля, -- если учесть второе условие. В книге должны быть только те факты, о которых говорится в дневнике. -- А если у меня не получится?--поинтересовался я. -- Получится!--твердо сказал Редькин.--Я верю в вас! Мне не оставалось ничего другого, как согласиться, и тетрадь перешла в мои руки. Под коричневой обложкой бурлила жизнь, полная далеких странствий, погонь, выстрелов, поражений и побед. Мы уже собрались выйти из беседки, как вдруг опять услышали, чьи-то шаги. Во дворе появился Эдисон Назарович Лыбзиков, механик из восьмой квартиры. По пожарной лестнице он поднялся на крышу и стал надевать на руки громадные крылья. В это время из-за туч выползла луна и осветила Лыбзикова. Он стоял на краю крыши, шевеля крыльями, как молодой орел перед первым полетом. Мы затаили дыхание, и в это время Эдисон Назарович полетел. Вернее, начал падать. Падал он очень быстро и через несколько секунд с глухим стуком шлепнулся в детскую яму с песком. Некоторое время он лежал неподвижно, затем поднялся, вздохнул и побрел домой, волоча за собой крылья. Мы дождались, пока все стихнет, и разошлись по своим квартирам. Всю ночь я читал дневник Коли Редькина, не в силах оторваться от захватывающих событий. Некоторые из них казались невероятными, и если бы я не знал Николая, я бы просто не поверил, что все это происходило на самом деле. И вот, дорогой читатель, перед тобой книга о приключениях Коли Редькина. Я выполнил его условие: все, о чем здесь написано, взято из дневника моего знаменитого соседа. Я ничего не прибавил и не убавил. Мне не пришлось сочинять и выдумывать. Я лишь исправил некоторые орфографические ошибки, вставил запятые и изменил, где требовалось, порядок слов. Заканчивая первую главу, я передаю глубокую благодарность Николая Редькина: Эдисону Назаровичу Лыбзикову, создателю воздушного шара; Акопу Самвеловичу Мавру, тренеру детской спортивной школы, мастеру спорта по боксу; Вере Александровне и Герману Павловичу Редькиным, которые вели себя мужественно в отсутствие сына; коллективу средней школы No 14 с обучением на английском языке, чья мысленная поддержка ощущалась Редькиным в самые трудные минуты; всем лицам, приславшим поздравления в связи с успешным окончанием путешествия. Глава вторая. в которой сообщаются сведения о некоторых жильцах дома No 7 по улице Мушкетеров В нашем доме проживают 364 человека: учителя, шоферы, инженеры, столяры, бухгалтеры -- словом, люди различных профессий. По утрам все они спешат на работу, а их дети идут в школы, детские сады и ясли. К вечеру жильцы возвращаются и начинают жарить, варить, звенеть тарелками, складывать кубики, читать газеты и смотреть телевизоры. На игровой площадке регулярно тренируются футболисты и шахматисты. Наш дом поддерживает связи со всем микрорайоном и имеет послов при крупнейших дворах, расположенных по соседству. Каждую весну соседи дружно сажают цветы на клумбах, и хотя цветы почему--то не появляются, совместная работа сплачивает население нашего дома. К сожалению, мы не имеем возможности знакомить вас со всеми жильцами, остановимся на тех, кто был непосредственно связан с происшедшими событиями. Вера Александровна Редькина, мама нашего героям -- известный скульптор. Целыми днями она обрабатывает -- каменные глыбы, превращая их в памятники. Ее молотку принадлежит пирамида атлетов "Радость через силу", установленная на стадионе, и городской фонтан "Мальчик с пристипомой". Даже не верится, что узкие, слабые на вид руки Веры Александровны обладают такой мощью. Но это, как говорится, установленный факт. Однажды в парке к ней пристал пьяный хулиган. Сначала Вера Александровна попросила его вести себя прилично, но хулиган совершенно распоясался. Тогда Колина мама молниеносным ударом сбила его с ног, привязала к своей скульптуре "Синяя птица" и вызвала милицию. От мамы Коля унаследовал силу воли, выдержку и решительность. Герман Павлович Редькин, Колин папа, -- научный сотрудник. Вот уже пять лет он решает очень сложную задачу. Если через три года он ее не решит, ему дадут другую задачу. Такая у него работа. Герман Павлович очень много думает. Он думает даже тогда, когда спит. Именно во время сна к нему приходят самые гениальные идеи. Чтобы записывать их, он кладет под подушку карандаш и бумагу. Поскольку Вера Александровна с утра до позднего вечера ваяет скульптуры, все домашние заботы легли на плечи Германа Павловича. Он варит вкусный борщ, стирает, шьет и ходит за продуктами в магазин. На городском конкурсе "А ну-ка, папы!" он занял второе место. Именно папа научил Колю рассуждать логически, не спешить с выводами, не бояться трудностей и пришивать пуговицы. Эдисон Назарович Лыбзиков -- механик автоколонны, большой знаток двигателей внутреннего сгорания. Его золотые руки могут изготовить все, что угодно. Вы, конечно, читали про Левшу, который подковал блоху. Так вот, Эдисон Назарович не только подковал блоху, он еще уложил ее в кроватку, накрыл одеяльцем, а перед кроваткой поставил комнатные туфельки. Если смотреть не вооруженным глазом, то ни кроватки, ни туфелек не видно. Разглядеть все это! можно лишь под микроскопом. А Лыбзиков, между прочим работает даже без очков. Вершиной его творчества можно! считать "Сказку о царе Салтане", которую Эдисон Назарович написал на срезе волоса. В последнее время Лыбзиков охладел к микромиру. Возможно, зрение его потеряло прежнюю остроту, а может быть, большого мастера потянуло на монументальные работы. Трудно сказать. Во всяком случае, два года назад он сделал механическую лошадь натуральных размеров. Она ела овес, ржала, лягалась и была очень похожа на настоящую лошадь. Эдисон Назарович ездил на ней на работу, в лес за грибами и в магазин за кефиром. Но однажды, когда он ехал по улице, механическая лошадь увидела свое отражение в витрине, дико всхрапнула и понесла. Лыбзиков ничего не мог с ней поделать. Они столкнулись с грузовиком, вылетевшим из-за угла. Всадник отделался легким ушибом, а лошадь рассыпалась, и по всему городу покатились пружины, шестеренки и подшипники. После этого случая механик на два месяца забросил рукоделие и стал угрюмым. Но потом не выдержал и приступил к созданию воздушного шара. Потратив на него полтора года, Эдисон Назарович изготовил аппарат, ставший вехой в истории воздухоплавания. Василиса Ивановна Барабасова, обладательница огромного черного кота, оказала большое влияние на судьбу Редькина, и о ней следует рассказать более подробно. Живет она со своим котом в восемнадцатой квартире, ни с кем в доме не дружит, но и не ссорится. Прошлое ее окутано тайной. Целыми днями Барабасова сидит у окна и зло смотрит на мальчишек, гоняющих мяч во дворе. Причины злиться у Василисы Ивановны есть. Ее квартира находится на первом этаже, где обычно завершаются атаки футболистов. Раз в неделю, а иногда и чаще, мяч, точно снаряд, влетает в комнату Барабасовой. Василиса Ивановна достает нож, режет мяч на мелкие кусочки, кусочки прокручивает на мясорубке и получившийся фарш выбрасывает в окно. Больше всего неприятностей доставлял ей лучший бомбардир двора Редькин. Коля чаще других бил по воротам, чаще других забивал голы и, естественно, чаще других, вступая в конфликт с Василисой Ивановной. Самое удивительное то, что ни разу Барабасова не жаловалась на Колю ни его родителям, ни учителям. Каждый раз. Когда после удара Редькина мяч влетал в ее окно Коля, видел, как Василиса Ивановна вынимала блокнот, ставила жирный крестик. Эти таинственные крестики тревожили Редькина. Дело в том, что Василиса Ивановна, как поговаривали в доме, умела колдовать. Вернее, не колдовать (сейчас научно установлено, что колдовство -- сплошной обман), а влиять по своему желанию на ход событий. Как-то в августе по радио сообщили, что завтра ожидается жаркая сухая погода без осадков. Барабасова усмехнулась и сказала: -- Лить дождям! Дуть ветрам! На другой день набежали тучи, задули ветры и целые сутки, лил дождь. -- Допустим! -- скажет дотошный читатель.-- Допустим, Василиса Ивановна творит чудеса. Но почему же она тогда не может уберечь свои окна от мяча? Ведь это же сущие пустяки! Дело в том, дотошный читатель, что Василиса Иванова на все свои фокусы может проделывать только с десяти часов вечера до пяти часов утра. А в футбол, как известно, в это время не играют. Стоило однажды ребятам задержаться с мячом дотемна, как Барабасова показала свои способности. Футболисты выбили все стекла в окнах своих квартирах, а в окно Барабасовой мяч не влетел ни разу. Теперь вы понимаете, как могущественна Василиса Ивановна в ночное время. Попугай Леро -- образованная, интеллигентная птица читает и разговаривает на восемнадцати языках. Школьный товарищ Колиного папы, капитана банановоза, привез попугая из Южной Америки и подарил его Редькину. Коля! и Леро подружились. Дружба их была основана на взаимном уважении. Панибратства попугай не любил. Они вместе читали книги, играли в шахматы, смотрели телевизор и гуляли перед сном. В тот злополучный вечер когда все началось, Коля и Леро прохаживались по двору. Глава третья в которой звенят стекла и появляется таинственный луч Был обычный летний день, 13 июня, понедельник. На столе лежала записка: "Молоко в холодильнике, котлеты подогрей. Целую. Папа". Леро зубрил девятнадцатый язык, а Коля читал Большую Советскую Энциклопедию, том 40, Сокирки-стилоспоры. Через два часа предстоял ответственный матч с командой "Мустангов" из соседнего микрорайона. Поговаривали, что смотреть игру придут специалисты футбола, отбирающие кандидатов в сборную города. В тринадцать часов тринадцать минут Редькин надел кеды и выбежал во двор. Противники уже разминались. Пятнистый Мяч звенел от ударов. Одеты были "Мустанги" с иголочки: салатные футболки, голубые трусы. На их фоне экипировка "Гусей" вызывала жалость. Но победу, к счастью, приносит не форма. С самого начала игры инициативу захватили хозяева. "Мустанги" отбивали мяч куда попало, спасая свои ворота. "Гуси" играли легко, красиво и самоуверенно. Забив гол на одиннадцатой минуте первого тайма, они успокоились и перестали бегать. Дело дошло до того, что их вратарь Дима Пенкин стал читать книжку. А "Мустанги", обозленные неудачей, сами пошли в атаку, и их капитан издали сильно пробил по воротам. Дима Пенкин в этот момент читал самые захватывающие страницы. Он, конечно, среагировал и прыгнул в левый угол ворот, но мяч, к сожалению, влетел в правый угол. Ничья не устраивала Колю и его товарищей. Он заиграли в полную силу. За десять минут до конца встречи Борька Нуклеидзе прошел по краю и навесил мяч в штрафную площадку, где его подхватил Редькин. Он обыграл двух рослых защитников и вышел один на один с вратарем "Мустангов". В грустных глазах голкипера плавала тоска. Он понимал, что это гол. Зрители замерли. Даже доминошники переслали стучать в беседке и подняли свои задумчивые головы от стола. Коля переложил мяч с левой ноги на правую, прислушался к шумному дыханию защитников, спешащих на помощь вратарю, и ударил по всем правилам футбольной грамматики. Мяч просвистел в воздухе, точно снаряд, и в[ ]ту же секунду раздался звон стекол. Суровое лицо Василисы Ивановны появилось в окне. По существующей договоренности обе команды немедленно покинули двор. Барабасова первым делом вспорола мяч, затем достала блокнот и против фамилии Редькин вывела жирный крест. Это был тринадцатый по счету крест. -- Достаточно! -- пробормотала Василиса Ивановна я полезла в кованый сундук, крышку которого украшали фотографии артиста Мастрояни, хоккейной звезды Эспозито и текст песни "Зачем вы, девочки, красивых любите" Чего только не хранило нафталиновое чрево сундука полторы пары совершенно новых бот, колода карт, обросшая ракушками шкатулка "Привет из Сочи", целлофановый мешок с мукой, подшивка журнала "Здоровье", пачка квитанций, ковер с печальной русалкой и множество других предметов. Наконец она нашла то, что искала, и вылезла из сундука, держа в руках длинный ящик. На крышке ящика располагались два ряда кнопок, как на баяне, а на торце было небольшое отверстие. Старуха сдула пыль с аппарата надела очки и стала читать инструкцию. После неудачного матча настроение у Коли было прескверное. Мало того, что он не забил стопроцентный гол он еще умудрился выбить стекло у таинственной Василисы Ивановны. Коля лег на тахту и пролежал до самого вечера, не притронувшись к еде. Папа пришел с работы и возился на кухне. Сосед дядя Петя долбил стену, желая повесить картину "Утро в сосновом бору". Мама ворочала в мастерской трехтонную гранитную лошадь, которую готовила для выставки. Попугай смотрел по телевизору передачу "В мире животных". В десять часов вечера Коля посадил Леро на плечо и вышел погулять перед сном. Во дворе никого не было. Старый тополь, не тронутый при строительстве дома, медленно покачивал вершиной. Ночные ветры шуршали в его листве. Лунный свет падал на землю, и длинные тени тополиных веток двигались по двору, словно осторожные пальцы. Предчувствие чего-то необычного охватило Редькина. Он взглянул в дальний угол двора. Там, у сараев, застыл воздушный шар Эдисона Назаровича. Шар был похож на гигантскую грушу в серебристой оболочке. Под ним, на стропах, висела кабина. От кабины до земли было метров пять, забраться в нее можно было только по веревочной лестнице. Двенадцать канатов удерживали шар, не давая ему улететь. Канаты крепились к металлическим кольцам, врытым в землю. Все это сооружение охранял свирепый волкодав по кличке Дизель. Только двух человек подпускал Дизель к шару: самого Лыбзикова и Николая Редькина. В этом нет ничего удивительного, так как Лыбзиков был хозяином волкодава, а Коля -- любимым учеником хозяина. Коля погладил волкодава и прошел на площадку, где, прикрыв полнеба, высился шар. Веревочная лестница болталась перед носом Редькина, и ему вдруг очень захотелось посидеть в кабине, отвлечься от невеселых мыслей. Коля посадил Леро на канат, а сам полез по веревочной лестнице наверх. Кабина представляла из себя каюту площадью в девять квадратных метров. В каждой из стенок было по иллюминатору. Блестели стрелки приборов, указывающие высоту, давление воздуха, скорость и другие необходимые в полете данные. Коля мог с закрытыми глазами, показать и объяснить все, что находилось в кабине. Он подошел к иллюминатору и взглянул на небо. Эдисон Назарович обещал взять его в первый испытательный полет, до озера укроп, где водились самые большие в области караси. И если шар выдержит испытание, то можно будет отправиться дальше, например, к грибным местам за деревню Чародеево. А уж потом начнется подготовка к беспосадочному перелету: микрорайон Гуси--Лебеди -- Москва. Размечтавшись, Коля не заметил, как на крыше дома возникло голубое сияние. Оно становилось все ярче и ярче и вдруг узкий, как шпага, луч света протянулся с крыши землю, метнулся в разные стороны и помчался к шару. 3релище было довольно жуткое, и даже бесстрашный волкодав заскулив, полез в конуру. Луч мгновенно срезал, как бритвой, одиннадцать канатов, удерживающих шар, и замер перед последним. Кабина рванулась куда-то в сторону, и Колю отбросило к стенке. Он осторожно выглянул в иллюминатор и увидел таинственный луч. Первой его мыслью было прыгнуть к лестнице и скатиться вниз. Но, к чести Редькина, он тут взял себя в руки и стал искать решение. Если покинуть шар аппарат обречен на гибель. Единственный выход -- не дать ему взлететь. Коля бросился к кнопке сброса газа, наполняющего оболочку. В эту же секунду луч коснулся последнего каната, лопнувшего, точно гитарная струна. Шар качнулся и медленно пополз вверх. Когда кабина поравнялась с крышей дома Редькин увидел Василису Ивановну, сидящую на карнизе рядом с ней примостился кот, держа в передних лапах лист фанеры. На фанере огромными буквами было выводе: "Счастливого путешествия! Большому кораблю -- большое плавание!" Шар поднимался все выше. Внизу шевелился ночной город. Неслись машины, похожие на букашек со светящимися глазами. Мост сжимал реку, точно пояс, украшенный драгоценными камнями. Огни, море огней, бегущих в разные стороны, то гаснущих, то вспыхивающих разноцветным пятном, живущих своей особой жизнью. Зрелище было так прекрасно, что Коля даже забыл о случившейся неприятности. Пора было возвращаться. Совершать посадку в городе было довольно опасно -- слишком много проводов и зданий не говоря уже о телевышке. Лучше всего садиться, за городом и ждать помощи. Он нажал кнопку "снижение", но ни какого снижения не произошло. Механизм не сработал, шар продолжал полет, уносясь все дальше от города. Последние огоньки растаяли внизу, и темная планета застыла под Редькиным. Еще никогда не было Коле так одиноко, как в эти минуты. Где-то жили папа и мама. Никто еще не догадывались о беде, приключившейся с ним. Возможно, они никогда больше не увидят сына, которого ждет смерть в холодных глубинах Вселенной. "Ухожу из жизни...--Редькин вздохнул.--В сборную страны не попал, первой любви не испытал, ничего успел..." Отчаяние охватило Колю, и, что скрывать, две слезы, пробежали по щекам Редькина--первая и последняя слабость за всю его сознательную жизнь. Я думаю, что никто нас не может осудить Редькина за эту минутную слабость. Позже он напишет в дневнике: "На почве, обильно политой слезами, мужество растет плохо". Но это позже. А пока полнейшее одиночество и соль скупых мужских слез. Вдруг чей-то голос хрипло произнес по-английски: I am glad to see you!* * Я рад видеть тебя! {англ.}. Коля подскочил от неожиданности и оглянулся. На деревянном ящике сидел попугай Леро и деловито чистил перья. Трудно описать ликование нашего героя при виде друга. Он так прижал Леро к груди, что чуть не раздев вил его. Попугай еле вырвался из Колиных объятий, взъерошенный и недовольный. Он был сдержанной птицей и не и переносил нежностей. Поговорим о деле! -- сказал Леро, усевшись на приборную панель. -- Но как ты попал в корзину? Коля.--Ведь я оставил тебя внизу. -- Там было скучно. Вдобавок, этот луч действовал мне на нервы. Друзья помолчали. Они летели на высоте пять тысяч метров, погруженные в свои невеселые мысли. Отправиться за помощью Леро не мог -- слишком высоко они поднялись. А снизиться мешала[ ]неисправность. Скорей всего, трубка, по которой должен выходить газ из оболочки, засорилась, ведь Эдисон Назарович ее ни разу не чистил. Ко всему прочему, над воздухоплавателями нависла угроза голода. Коля ясно представил себе, как они будут лететь неделю, две недели, месяц. Съедены ремни, туфли, бумага. В ход пошли деревянные предметы. В голой кабине, теряя силы лежат опухшие от голода человек и птица. И вот наступает момент, когда птица предлагает, чтобы человек съел ее. -- Никогда! -- гневно ответит Коля.--Лучше погибнуть, чем съесть друга! Редькин вспомнил котлеты, от которых он так не дальновидно отказался, и вздохнул. Попугай опустился на деревянный ящик и сунул клюв в щель. Он долго принюхивался, присматривался и наконец сообщил: -- Если я не ошибаюсь, здесь кое-что есть. Коля поднял крышку ящика и ахнул, не веря глазам. В ящике были три банки кабачковой икры, бидон с квасом примерно килограмм колбасы, буханка хлеба и бутылка вина под названием "Солнцедар". -- Да здравствует предусмотрительный Эдисон Назарович! -- воскликнул Редькин, и друзья приступили к ужину. От вина они отказались: Коля как спортсмен, a Леро как враг алкогольных напитков. Зато все остальные продукты получили самую высокую оценку воздухоплавателей. К сожалению, они должны были умерить свои аппетиты, чтобы сохранить продовольствие на будущее. После еды настроение улучшилось, но захотелось спать день, наполненный событиями, забрал слишком много сил друзья залезли в спальный мешок и тут же заснули. Коле снился папа, готовящий обед, и мама с тяжелым молотком около каменной лошади. Что снилось попугаю, сказав трудно. Время от времени он вздрагивал и бормотал: "Я дуэль, сэр, и немедленно! Справа акула, падре! Главаря беру на себя!" А шар плыл в ночном безмолвии, гонимый воздушными течениями. Коля спал, прижимая к груди теплую птицу. Ни он, ни Леро -- никто на земле не знал, что ждет их впереди. Глава четвертая, в которой начинается операция "Инкогнито--75" Шеф разведки Зебубии ходил по кабинету, нервно щелкая суставами. Тот, кого он ждал, не появлялся. Шеф сел за стол и взял в руки пухлую папку. На ее обложке, в верхнем углу было написано: "Совершенно секретно", а ниже -- Операция "Инкогнито--75". К первой странице была приклеена фотография дома No 7 по улице Мушкетеров. В глубине двора, у сараев, виднелся шар Лыбзикова. На следующих десяти страницах размещались фотографии самого Эдисона Назаровича. Механик был запечатлен в различных видах: бегущим по улице с гаечным ключом в руках, забивающим гвоздь, пьющим кефир. Далее следовала фотография волкодава Дизеля с пометкой: "Любит семипалатинскую колбасу". На тринадцатой странице был помещен портрет Николая Редькина. Надпись под фотографией гласила: "Требует пристального изучения". Шеф разведки усмехнулся, положил в рот мятный леденец и стал изучать донесение резидента Одуванчика. "Из личных бесед с женой Эдисона Лыбзикова удалось установить нижеследующее. В 1887 году крестьянин Орловской губернии Семен Лыбзиков, разыскивая потерявшуюся козу, набрел на глухую пещеру, из которой Донеслось слабое шипение. Зайдя в пещеру, он обнаружил струю газа, бьющую из земли. Газ был без цвета, без запахи кроме того, не горел. Одно его свойство удивило крестьянина: варежка, наполнившись неизвестным газом, стала летать по воздуху. Свою находку Лыбзиков держал в секрете. В скором времени проезжий ямщик поведал про полеты на шарах, "теплым дымом раздутых". Семен вспомнил про пещеру и через неделю начал тайно шить шар из холста. В июле того же года он совершил первый полет. Через месяц Лыбзиков поднял в небо корову Зорьку и мешок картошки, после чего стал думать о полетах в Персию. Нужны были деньги на постройку большого шара, и он обратился за помощью к императору. Царская комиссия ответила отказом, Лыбзиков обиделся, уничтожил шар и никогда больше не летал. Перед смертью он прошептал сыну Назару: "Пещера... газ... лечу..." Назар Лыбзиков не придал значения словам отца, посчитав их за предсмертный бред. В 1930 году у него родился сын, названный Эдисоном честь великого изобретателя. У мальчика были золотые руки. В десять лет он уже разбирал любые механизмы, в двенадцать--собирал. Услышав от отца о полетах деда и о его предсмертных словах. Эдисон стал искать пещеру. На сорок первом году жизни, проводя отпуск в родных местах, он, наконец, обнаружил пещеру. Утаив находку, Лыбзиков привез домой сосуд с газом и приступил к опытам. Мои попытки проникнуть в домашнюю лабораторию Эдисона не увенчались успехом из-за присутствия волкодава, чью фотографию прилагаю к донесению. Лыбзикову удалось создать установку для получения неизвестного газа. Вес установки -- 26 килограммов. (Цифры, возможно, ошибочные, поскольку услышаны через замочную скважину). Через год при участии соседского мальчика Редькина был построен воздушный шар, способный поднимать груз до тридцати тонн. В настоящее время Лобзиков и Редькин готовятся к испытательному полету на Озеро Укроп. Необходимо ускорить проведение операции, ибо Эдисон собирается писать о шаре в Академию наук. Доносил резидент Одуванчик. Р. S. Прошу прислать жевательной резинки. А то скучно. Шеф разведки отложил папку в сторону, достал из футляра скрипку и стал играть. Он всегда играл на скрипке, когда волновался. В этот момент в форточку влетел голубь и уселся на плечо Шефа. Шеф снял с его ножки записку и прочел: "Тринадцатого июня, в двадцать три часа по местному времени интересующий нас шар поднялся в небо. В кабине, находятся местный житель Редькин (13 лет) и попугай Леро (возраст неопределенный). Предполагаю следующий маршрут полета: Гуси--Лебеди -- Невиннопуповск -- Талды--Курган--Индийский океан. Роза Ветров работает на нас. Целую. Резидент Одуванчик". Он сжег записку, развеял пепел и нажал кнопку на столе. Появилась секретарша. -- Срочно вызвать ко мне агента Ноль Целых Пять Десятых! --распорядился Шеф. -- Да, но...--начала секретарша. -- Ни каких но! -- рявкнул Шеф. Секретарша выпорхнула. Глава разведки Зебубии подошел к карте мира и воткнул флажок в микрорайон Гуси--Лебеди. Тот, кого он вызывал, вошел в кабинет через двадцать минут Глава пятая, в которой Редькин вынужден действовать зубами Уже неделю носился шар по воле ветров. От запасов еды остались треть буханки хлеба, двести граммов колбасы и банка кабачковой икры. Все это время Коля искал выход из тяжелой ситуации. Он помнил папину мысль о том, что серьезную проблему нельзя решить наскоком. "Иди от простого к сложному,-- учил Герман Павлович сына,--но не наоборот". Именно так и действовал Редькин. Прежде всего он определил, что в данный момент самое простое -- лежать в гамаке и следить за естественным ходом событий. С этого Коля и начал. Покачавшись в гамаке целую неделю, он настолько усложнил свою задачу, что на дальнейшее обдумывание времени уже не оставалось. И тогда все стало ясно: необходимо вылезти из кабины, подняться по стропам и прочистить злополучную трубку. Риск, что и говорить, был велик. Холод и бешеный ветер за бортом оставляли мало надежд на успех операции, но другого выхода не было. Коля изложил свой план попугаю. -- Безумству храбрых поем мы песню,-- пробормотал Леро.-- Но только помни: если с тобой что случится, мне, старику, очень больно будет. Коля надел на себя старый свитер Эдисона Назаровича, привязался длинной веревкой к столу и через верхний люк выбрался из кабины. Мороз обжег его лицо. Ветер пытался сбросить Редькина. Нельзя было терять ни секунды. Стараясь не глядеть вниз, чтобы не закружилась голова, Коля полез по канату. Несколько метров--пустяк, который он шутя преодолевал в спортзале,-- давались невероятно трудно. Пальцы стали деревянными, холод пробирал до костей. Наконец ему удалось добраться до трубки. Он сунул руку в отверстие и, к своему удивлению, обнаружил деревянную пробку. Она была забита так плотно, что вытащить ее пальцами не удавалось. Тогда Редькин вцепился зубами в пробку и стал тянуть изо всех сил. С большим трудом ему удалось извлечь ее, но разжать зубы Коля уже не мог. С пробкой во рту он сполз по канату и мешком свалился в кабину. Только здесь он выплюнул кляп и застучал в ознобе зубами. Чтобы отогреться, Редькину потребовалось полчаса. Леро задумчиво разглядывал пробку. -- Хотел бы я знать, чья это работа,-- сказал он,-- на простое хулиганство не похоже. Тут дело посерьезней. Впрочем, сейчас это не имеет значения. Шар был приведен в порядок. Можно было возвращаться домой, но прежде следовало пополнить запасы воды и продовольствия. Редькин взглянул в иллюминатор. Под ним в легком коконе прозрачных облаков проплывала Земля. Теперь, когда опасность миновала, Коля неторопливо рассматривал зеленую спину планеты, давая волю воображению. Где-то внизу, в гниловатых сумраках джунглей, тоскует старый удав, мечтая обвить аптекарскую рюмку. С визгом и хохотом несется по деревьям бесшабашный обезьяний клубок. Строгий глаз крокодила выискивает лиц без определенных занятий. Свистит стрела, дрожа оперением, и яд кураре капает с ее наконечника на бутерброд беспечного путешественника... -- Терра инкогнита,-- прошептал Редькин и повел шар на снижение. Знаем мы эти инкогниты,-- проворчал Леро,-- шарахнут из бузуки--и прощай, мазер*. * Мама (англ.). Вообще--то "мама" звучит по-английски несколько иначе, но Леро считает, что "мазер"-- гораздо убедительнее (автор). Через полчаса они летели над саванной на высоте триста метров. Жирафы, вспугнутые тенью странного существа, неслышно двигались внизу, и шеи их плыли по воздуху, будто в замедленной киносъемке. Шеренги изящных антилоп выпрыгивали над землей, давясь непрожеванной пищей. Грубо сколоченные бегемоты разевали пасти, похожие на хозяйственные сумки. Сытые львы дремали в тени положив под головы львиц. Древний инстинкт охотника проснулся в Редькине. Он залег за ящиком, сжимая в руках автоматическую винтовку (веник). Бич деревень ---- полосатый людоед Шер-Хан притаился в зарослях (гамаке), сверкая желтым глазом. Выстрел! Промах. Хищник прыгает. Мелькают кровавый маникюр когтей[ ]и выцветшая шкура, изъеденная молью, Выстрел! Промах. Хищник обрушивается на Редькина, и они, рыча, начинают кататься по траве. Перед Колей страшная пасть, полная зубов мудрости и резцов, не знающих стоматолога, Редькин в самый последний момент успевает дотянуться до курка. Бах! Шер-Хан дергается, всхлипывает и замирает... Редькин устало поднялся с пола и, шатаясь, подошел к иллюминатору. Солнце освещало его мужественный профиль, распаханный железным плугом звериной лапы... -- Браво! -- воскликнул Леро.-- Не забудь снять шкуру. Ты бросишь ее к ногам родителей, когда вернемся домой. Ирония попугая осталась незамеченной. Редькин был поглощен событиями, происходящими на Земле. Глава шестая, в которой вес кабины увеличивается на сто сорок килограммов Внизу виднелся маленький одноэтажный городок, утомленный зноем и скукой. Над единственной дорогой выбегающей из города, поднималось облако пыли. Неожиданно из облака вынырнул человек. Он мчался по дороге, смешно вскидывая ноги и поминутно оглядываясь. Затем показалась огромная толпа, размахивающая палками. Расстояние между беглецом и преследователями неуклонно сокращалось. Коля, не раздумывая, повел шар к Земле. Ему удалось повесить кабину прямо перед носом удирающего. Удирающий, пыхтя и чертыхаясь, протиснулся в люк, и шар тут же устремился в небо. Разгневанная толпа разочарованно взревела, замахала руками, и по обшивке застучали камни. Спасенный, еще не отдышавшись, высунул в люк кукишь и заорал: Жалкие провинциалы! На кого вы подняли руку? Искусство бессмертно! Музы плюют на вас с высоты птичьего полета! он плюнул и захохотал. -- Расходитесь по домам, вынашивайте задние мысли, пейте пиво, читайте объявления и ждите конца света! Зрелище отменяется. Редькин с удивлением смотрел на спасенного. Это был толстяк невероятных размеров. Толстые губы, толстые руки, огромный живот. Над курносым носом бегали маленькие глазки. Голова незнакомца была острижена наголо, и только впереди красовался аккуратный чубчик, как у пятилетнего ребенка. Еще никогда Редькину не доводилось видеть людей с такой необычной внешностью. Высказав жителям городка все, что он о них думает, толстяк успокоился и обратился к Редькину. -- Тысячу благодарностей,--сказал незнакомец, шаркнув короткой ножкой.-- Разрешите представиться? Сид Джейрано! Вес -- 140 килограммов. В артистических кругах известен как Сид Котлетоглотатель и Укротитель Вареников. Единственный в мире исполнитель смертельного номера -- восемьсот пятьдесят сосисок за один присест. Глазки его смотрели весело и хитро. Советский путешественник Николай Редькин. Вес 38 килограммов. Коля церемонно поклонился. В артистических кругах неизвестен. За один присест съедаю не более двадцати сосисок. Не может быть! -- закричал Сид, картинно выставив руки перед собой. -- Настоящий советский мальчик! Вот это встреча, черт--побери! Жаль, что я не успел захватить саквояж с едой -- мы бы закатили сейчас роскошный обед в честь знакомства. Он уселся на ящик, вынул громадный, как простыня, платок и промокнул шею. -- Эти гунны хотели моей крови. Какая безобразная сцена! Знайте, Коля, я чист перед законом. Вы мне верите? Не говорите да, я вижу -- не верите. Тогда слушайте, историю Си--да Джейрано. Я родился в Неаполе,-- начал, жестикулируя, толстяк.-- Неаполитанский залив, солнце, синее небо, санта--лючия, бель--канто и так далее. Девятый ребенок в семье бедного парикмахера Винченцо Джейрано детства не имел. Единственное воспоминание -- птичьи лица братьев и сестер и их злые щипки. Они были тщедушными существами, а я с пеленок весил больше старшего брата. Моя прожорливость не знала границ, я ел больше, чем вся семья, и вел себя, как кукушонок, подброшенный мамой в чужое гнездо. Отец целыми днями косил щетину на синих щеках клиентов, но накормить меня досыта не мог. В пятнадцать лет папа побрызгал мое темя одеколоном "Ромео" и повел к синьору Фрикаделли, хозяину кафе. Фрикаделли взял меня мойщиком посуды, а вместо платы разрешил есть столько, сколько в меня влезет. Влезало в меня много, и синьор быстро это понял. За неделю я уничтожил месячный запас сосисок, макарон и шоколадных конфет. И Фрикаделли выгнал меня, дав на прощание открытку с видом Везувия. Растерянный папа привел меня к доктору и попросил вызвать у сына отвращение к пище. Доктор долго щупал мою голову, а потом сказал, что у меня очень развита шишка голода и что в смысле аппетита я гениален, как гениален в физике Эйнштейн, у которого была огромная научная шишка. И еще он сказал, что я -- уникум и современная медицина не в состоянии вызвать у меня отвращение к пище. Слух о моей гениальности разнесся по всему городу, и вскоре владелец цирка синьор Чавелло предложил мне работу. -- Толстый парень,-- сказал Чавелло поглаживая мой живот,-- прямо слов не хватает. Ты должен выходить на арену и кушать продукты, которые принесут зрители. За одно представление я съел на бис двести пончиков, сто пятьдесят три эскимо, семьдесят девять килограммов конфет и пряников. Чавелло был доволен, но платить и не думал. Через год я ушел от эксплуататора и начал выступать с собственным номером. И вот уже пятнадцать лет я гастролирую по планете, поражая мир своим аппетитом. Где я только не побывал! Чего только не ел! Скажите, Коля, вы пробовали гуляш из кобры? А кита, фаршированного яйцами, гречневой кашей и зеленым луком? Нет? Вот видите. А я ел! И как ел! В Испании за один присест я слопал жареного быка. В Бразилии мне пришлось выпить три ведра черного кофе, и после этого я целый месяц не мог заснуть. Слава обо мне гремела. Со мной здоровались президенты, мои фотографии украшали витрины. Я жил в номерах, где останавливался Наполеон, и имел личного повара. Но успех не вечен. В моду вошли йоги -- гибкие люди, питающиеся воздухом и спящие на гвоздях. Ко мне охладели... Не дай вам бог, Коля, испытать творческий кризис Пустой зал, пустой кошелек и сарказм газет: "Кого жует Джейрано? " Другой бы на моем месте пал духом. К моей чести, я не согнулся. После мучительных поисков родился новый номер. Oн был прост как все гениальное. Сид достал из кармана измятую афишку, разгладил ее и прочел вслух: ГАСТРОЛИ ЛЮДОЕДА (только одно представление), После десятилетнего голодания и строжайшей диеты ЙОРИК ДОКЕМБРИЙСКИЙ (призер и дипломант). Сеанс съедения человека по правилам хорошего тона слабонервным вход запрещен. Билеты в кассе. А дальше все было просто. Билеты раскупались мгновенно. Я появлялся на арене в луче прожектора, голый по пояс, с огромной костью в зубах. Рокотали барабаны, вскрикивали женщины, и кого--то несли в карету скорой помощи. Ведущий просил желающих выйти на арену для съедения. Желающих, естественно, не находилось, представление на этом заканчивалось, и я с мешочком презренного металла перебирался в другой город. В индустриальные центры с поголовной грамотностью я, конечно, не совался. Я предпочитал радовать доверчивое захолустье. Все шло прекрасно, пока я не добрался до этого проклятого Корколана. Отсутствие очагов культуры, группы счастливых свиноматок, разгуливающие по центральной улице,-- все сулило удачу. Но я недооценил доверчивости корколанцев. И это меня чуть не погубило. Как обычно, стали вызывать кандидатов на съедение. И тут, Коля, произошло невероятное. Поднялся мэр города. -- Друзья! -- сказал он.-- Отправляться на съедение будем в порядке очереди. Право быть съеденным первым получает старейший житель Корколана, достопочтенный Авель Кюнст. Похлопаем ему! Все захлопали. Встал этот Кюнст, благообразный старик, поблагодарил присутствующих за оказанную честь и залез на арену и знаете, Коля, что спросил достопочтенный Авель? Он спросил, снимать одежду или не надо. Его лицо выражало такую готовность, что будь я даже настоящим людоедом, я не стал бы употреблять Авеля в пищу. Кюнст переминался с ноги на ногу и ждал. Надо было что--то делать. Я приказал погасить свет и, когда зал погрузился во тьму, прокрался на улицу. Пока публика приходила в себя, я побежал. Остальное, Коля, вы видели... Закончив свою историю, Джейрано поклонился спасителю, насколько позволял ему живот, и попросил Колю ответить откровенностью на откровенность. -- Ну, что вам рассказать...--задумчиво начал Редькин -- детство у меня тоже было несладкое. Отец--знаменитый автогонщик, мать -- киноактриса. Они вечно были и разъездах, и я их почти не помню. В десять лет я бежал в Африку, был пойман на станции Клюквино путевым обходчиком и остался жить в его семье. В одиннадцать лет прошел по конкурсу в отряд космонавтов. Барокамера, вибростенд, тренажер -- и так каждый день. Должен был лететь на Марс, но в последнюю минуту -- приступ аппендицита операция, все пошло кувырком.-- Редькин врал вдохновен но, сам не зная, зачем он это делает. Скорей всего, он сочинял из принципиальных соображений не желая уступать гостю. С космосом пришлось расстаться. Поручили испытывать новый воздушный шар...Что же еще было? Ночной полет неполадки в бортовом оборудовании, сильный боковой ветер меня понесло. Редькин вздохнул. До сих пор несет... подумать только, -- пробормотал толстяк, -- совсем еще ребенок -- и столько пережил! -- Он тревожно спросил: А как у вас с едой? С едой у нас туговато, ответил Редькин. -- Что же вы, Коля,-- обиженно произнес Сид такой героический молодой человек, а жрать нечего. Я все могу вытерпеть кроме голода. Начинается головокружение, истощение , а потом смерть, он вздохнул, перевел глаза на попугая и оживился. -- А может, нам ам-ам эту аляповатую птичку? Леро, до этого момента не участвующий усмехнулся. -- А может, нам ам-ам румяного Йорика?-- но поинтересовался он. -- Какая грамотная птица! -- восхитился Прошу прощения за мою бестактность, -- Ничего,--снисходительно произнес Леро.--И на старуху бывает проруха, Коля положил на стол колбасу, остатки хлеба и банку икры. Сид безмолвно рассматривал пищу, затем удивленно спросил: Что это? Еда! -- ответил Редькин. Еда?!--опешил Котлетоглотатель. Это патефон! -- взорвался Леро, не выдержав глупых вопросов. Толстяк слабо хихикнул, затем хохотнул сильней, и вот уже кабина заходила ходуном от его хохота. Ой, не могу,-- стонал Сид между рыданиями,-- ой, Глядя на его огромный живот, который сотрясался и шевелился, точно палатка, в которую забрался медведь. Коля тоже начал смеяться. Лишь Леро сидел спокойно, позволяя себе иногда усмехаться. Наконец толстяк затих. -- А есть все же надо,-- он вздохнул,-- может, удастся червячка заморить. Сид стал делить на троих скромную трапезу. Нам не надо,-- быстро сказал Коля. Он очень хотел есть но ему было жаль толстяка. Мы недавно ели. Не так ли Леро? Разумеется, -- подтвердил попугай. --Мы так насытились, что даже не хочется думать о еде. Как знаете, -- Сид был доволен Он открыл рот и швырнул в него весь кусок колбасы. Так кидают уголь в печку или камень в море. Через секунду он вытряс в себя икру, забросил хлеб и, лязгнув челюстями, обиженно замер. -- Маловато, конечно,-- задумчиво произнес Сид,-- но лучше, чем ничего. Коля вспомнил о вине. Он достал из ящика бутылка "Солнцедара" и протянул гостю. Джейрано мигом опустошил ее. -- Какое чудесное кьянти,-- с уважением сказал он разглядывая этикетку. Настроение у него улучшилось. Он побродил по кабинету, с видом знатока осмотрел приборы, постучал по стенкам, одобрительно покивал головой и сказал: -- Знаете, Коля, я из породы рожденных ползать. Но ваш аппарат будит во мне птицу! Неожиданно Сид Джейрано запел высоким голосом: "О, мое солнце!.." Он пел старательно, с чувством, глядя прямо перед собой. Кончив петь, толстяк зевнул, улегся на пол и моментально захрапел. -- Можем считать, что экипаж укомплектован--буркнул Леро,--осталось придумать название нашему кораблю. -- Назовем его "Искатель"! -- тут же предложил Коля.--Корабль, который ищет приключений. -- Только бы он не нашел их слишком много.-- Леро угрюмо взглянул на спящего Сида.--Впрочем, не возражаю. Пусть будет "Искатель" -- А что мы будем делать этим бутузом? -- Завтра станет ясно. Коля собрал со стола крошки хлеба и разделил и между собой и Леро. Слизнув с ладони свою порцию, он задумался. Кто такой Джейрано? Простой обжора? Авантюрист? Или что-нибудь похуже... Толстяк храпел, и звезды, подхваченные его дыханием, бились, как насекомые, о стекло иллюминатора. Для злодея он слишком толст. Скорей всего, веселый неудачник, мелкий мошенник На всякий случай Редькин привязал к ноге Сида две алюминиевые кастрюльки, спрятал под свою подушку столовый нож и только тогда запрыгнул в гамак. -- Береженого бог бережет,-- одобрительно заметил Леро, наблюдавший за Колиными действиями. -- Если друг окажется вдруг...--многозначительно отозвался Редькин, устраиваясь поудобней. Они понимающе переглянулись, и через несколько минут весь экипаж "Искателя" погрузился в сон. На рассвете воздухоплаватели были разбужены страшным грохотом и воплями Сида. Котлетоглотателю приснилось, что за ним гонятся обманутые и разъяренные корколанцы, он подскочил, загремели кастрюли, и объятый ужасом толстяк заметался по кабине. Попытки Редькина и Леро остановить обезумевшего Сида успеха не имели. -- Беднягу придется пристрелить,--печально сказал Леро,-- а жаль. Он мог бы жить. Джейрано остановился, обмяк, сел на пол и заплакал. Сгорая от стыда, Коля подошел к нему, отвязал кастрюли и погладил Сида по голове, стараясь не задевать шишку голода. -- Извините, Сид,--сказал Коля,--это я привязал железки. Не обижайтесь. Обычная предосторожность... Мы вам верим. ---- Не верите вы мне,-- раскачиваясь, как плакальщица, причитал Котлетоглотатель,--не верите... Я безобидный, бесхребетный, разве можно меня опасаться... Откройте дверь, я покину вас. Я задыхаюсь в атмосфере подозрительности. Откройте! Слышите? Я должен покинуть корабль. Не держите меня! -- И пожалуйста! -- Редькин презрительно хмыкнул.-- Никто вас не держит! Ищите себе другую атмосферу. Коля открыл люк, и в кабину со свистом ворвался холодный воздух. Перед Сидом зияла бездна. -- Благодарю,-- прошептал Джейрано.-- Какой свежий воздух... Мне уже лучше. Закройте, пожалуйста, отверстие. Коля задраил люк, и Сид успокоился. Через несколько минут он уже забыл о нервном потрясении и улыбка ни в чем не бывало. Знаете, Коля, тут недалеко, в Тихом океане, лежит Мармеладовый архипелаг. Краткая справка: главный город -- Лимонадвиль, среднегодовая температура +22° С, невежественное население, полчища курортников, обилие эстрадных площадок--словом, все условия для человека с моей специальностью. Вы, Коля, слышали про этот райский уголок? Редькин про архипелаг не слышал, но по старой школьной привычке организовал на лбу три мудрых морщины, затем подбросил в глаза порцию озарения и уверенно спросил: -- Это тот, где залежи мармелада? -- Совершенно верно,-- кивнул Сид,-- но сейчас мармелада почти не осталось. Зато в Лимонадвиле до сих пор бьют из-под земли фонтаны лимонада. Это самый лучший лимонад в мире, и танкеры развозят его в разные страны. Что я хотел сказать? Ах, да! Так вот, в Лимонадвиле живет мой друг Алехандро Барчикрак. Он -- артист, а в свободное время сдает жилплощадь курортникам. Прекрасной души человек! Если вы, Коля, поможете мне встретиться с Алехандро, я буду счастлив. Редькин был готов протянуть Сиду руку помощи, но еще ныло самолюбие после недавних упреков толстяка, и согласиться так быстро он не желал. -- Что вы, Сид! -- Редькин покачал головой.--Архипелаг ваш вон где, а наш дом вон где... -- Эх, Коля, все мы живем в одном доме под названием Земля. Твои радости -- мои радости. Мои горести твои горести. -- И атмосфера наша вам не подходит... -- После кастрюльного инцидента я многое понял. счастлив, что дышу одним воздухом с вами. С таким экипажем я готов к любым испытаниям! -- Ладно,-- вздохнул Коля, выдержав паузу.-- доставим вас к другу. Но при одном условии: вы никогда больше не должны обманывать публику. Уж если людоед -- так не понарошку, а чтоб настоящий. . -- Клянусь!--торжественно произнес сияющий| Сид.-- Чтоб до самой смерти мне питаться одним ацидофильным молоком, если я обману публику! Удовлетворенный Редькин подошел к приборам и путем сложных вычислений нашел нужное направление. "Искатель" взял курс на Мармеладовый архипелаг. Глава седьмая, в которой Редькин получает знаменитую марку В наше время дети развиваются ускоренными темпами. Вчерашние выпускники детсада объявляют мат гроссмейстеру и ставят в тупик академика. Десятилетний виолончелист, шатаясь под тяжестью инструмента, покоряет жюри международного конкурса. Кроха, отложив куклы, поднимается на гимнастический помост и, исполнив немыслимое сальто, становится олимпийской чемпионкой. Не за горами время, когда младенец, выплюнув соску, помчится поступать в консерваторию или в школу с математическим уклоном, и экзаменатор жалостливо вздохнув, скажет младенцу: "Вы слишком стары, мой друг, чтобы рассчитывать на успех". Приходится спешить. Приходится делать сегодня то, что можно отложить на завтра. Ибо завтра, возможно, будет поздно. Коля торопился. Кроме всего прочего, его подстегивал голод. Они летели уже целые сутки, но ни архипелага, ни Тихого океана не было видно. Безжизненные каменистые холмы тянулись внизу, предлагая воздухоплавателям лишь ящериц. Сид стонал и ругал себя за то, что не съедал все, предлагаемое когда--то зрителями. Леро, прикрыв глаза, отрешенно бормотал: "Как прекрасен этот мир, посмотри..." Коля молча разглядывал в бинокль суровый ландшафт. Постепенно на склонах холмов стали появляться кусты. Потом холмы исчезли, промелькнул лесок, похожий расческу со сломанными зубьями, и начались луга, такие зеленые, что хотелось превратиться в корову и щипать травку. Вдруг перед носом Редькина возникла белая утка она ковырялась в земле и никуда не торопилась. -- Сид,-- сказал Коля,-- вы любите жареных уток? -- Жестокий мальчик,-- прошептал Сид,-- он хочет убить меня... -- Я хочу накормить вас,-- рассмеялся Редькин и вел шар на посадку. Приземлившись, экипаж "Искателя" бросился к утке с истошным кряканьем она понеслась прочь. Утка бежала некрасиво, точно марафонец, надевший ласты. Воздухоплаватели мчались резво, но схватить жар--птицу не удав лось. Сид безнадежно отстал и, упав на траву, ждал, когда откроется второе дыхание. И только Коля продолжал погоню. Наконец, утка начала сдавать, и тогда Редькин мощным спуртом приблизился к ней и в великолепном вратарском прыжке настиг птицу. Утка яростно била крыльями по его лицу, но, взглянув Коле в глаза, прекратила сопротивление. Появился Джейрано, прилетел Леро. Толстяк поцеловал утку, поднял ее над головой и начал вальсировать круг Коли со счастливым смехом. -- Эй, балерун!--раздраженно крикнул Леро.-- обратите внимание на ногу вашей партнерши! На утиной лапке сверкало золотое колечко, на котором было выгравировано: "Имущество Барракудо. Употреблять строго запрещается". Изумленные воздухоплаватели тщательно осмотрел имущество неизвестного Барракудо, но других объявлений не обнаружили. В это время послышалось гудение мотора, и они увидели самолет. Он летел далеко в стороне, и за ним тянулся шлейф листовок. Бумажки кувыркались и медленно опускались на землю, точно конфетти. Леро, посланный за листовкой, взлетел, оскорбил словом молодого птеродактиля, пытавшегося затеять драку, и вернулся с добычей, пахнущей типографской краской. "Граждане великой Кошмарии! -- прочли воздухоплаватели.-- Мои дорогие дети! Ваш усталый папа Барракудо страдает и тоскует. Уже три дня отсутствует его любимая Белая Утка. Это мешает ему заботиться о вас. С болью в сердце вынужден расстрелять сегодня в нашей славной столице Вальядоле сто заложников. И так будет каждый день, пока не найдется Белая Утка. Тот, кто найдет ее, получит десять тысяч люриков. Спешите, дети мои. У меня очень скверное настроение. Ваш любимый диктатор папа Барракудо". -- Вот и пообедали,-- Коля почесал затылок,-- придется вернуть утку. -- Вернуть? -- рассеянно спросил Сид. -- Ну конечно,-- Коля был удивлен вопросом,-- иначе погибнут заложники... -- Не отдам! -- крикнул Джейрано, прижимая птицу к груди.-- Не отдам. Утка общая. Я тоже бежал за ней. У меня шишка голода... Коля, ни слова не говоря, повернулся и зашагал к "Искателю". -- Святая мадонна,-- простонал Сид,-- зачем я связался с этим героическим мальчиком. Он доконает меня своим человеколюбием... Джейрано, волоча утку, поплелся за Колей. Они поднялись в небо и полетели в том направлении, где скрылся самолет. Минут через пятнадцать на горизонте показался город. Это и был Вальядол, столица Кошмарии. На всякий случай Коля посадил "Искатель" в нескольких километрах от города, на уютной лужайке. -- Хотите пообедать у папы Барракудо? -- спpocил Редькин, насмешливо глядя на Котлетоглотателя. -- О нет, мой маленький герой,--Сид покачал головой,-- лучше я поголодаю. Идите сами, и пусть нимб великомученика освещает вам дорогу. А я, простой смертный, слабый и бесхребетный, лучше посплю. Я боюсь диктаторов. ---- Спите, Сид Джейрано,--Коля покраснел от злости как будто он не боится диктатора! -- Отдыхайте, набирайтесь сил. Вам ведь скоро опять глотать баранов, лопать 6ыков и пить ведрами кофе. Спите! А ты, Леро, отгоняй от спящего мух... -- Еще чего! -- фыркнул попугай. -- Леро,-- строго сказал Редькин.-- За шар и за столь беззащитного дядю отвечаешь! Он замотал утку в старый свитер Эдисона Назарович! и отправился освобождать заложников. Был полдень, когда Коля вошел в Вальядол. Город плавился в зное и казался вымершим. Только тощие беж родные псы понуро стояли в тени, свесив розовые языки до земли. Кривые переулки, застроенные халупками из фанеры и жести, как грязные ручьи, впадали в главную и единственную улицу Цвай Карамболь. На этой улице находились лавки, почта, кинотеатр и кафе с фирменным блюдо "Печень покошмарному". Цвай Карамболь упиралась в огромную площадь, на которой возвышался Дворец. | Обливаясь потом, Коля добрел до дворцовых ворот чугунными львами по бокам. У ворот, на табуретке, сидел под зонтом сонный часовой в темных очках, шляпе, зеле ной сорочке и в шортах. Он чистил пилочкой ногти рядом с ним, на асфальте, стоял телефон и валялся автомат, похожий на отбойный молоток. -- Я насчет Утки,-- сказал Коля и, развернув свитер показал птицу, которая тут же закрякала. Часовой замер, затем схватил телефон и начал бешено набирать номер. -- Докладывает оборотень Чистоплюй! в трубку.-- Прилетела Уточка! Завыла сирена, ворота открылись, и выбежали два долговязых парня в точно такой же форме, что и чистоплюй. Из этого Редькин сделал вывод, что они тоже оборотни. Парни встали по бокам у Коли и повели его во двор Они долго шли по роскошным залам, поднимались и опускались по мраморным лестницам, кружили по темным лабиринтам коридоров, пока не остановились у массива дверей с табличкой "Тихо! Барракудо думает". Один из сопровождающих открыл дверь и кивком пригласил Колю войти. Редькин шагнул, дверь бесшумно закрылась, и он остался в темноте, ослепший после яркого солнца. Узкая полоска света пробивалась из-за гофрированных штор. Постояв несколько секунд, он начал двигаться на ощупь. Так беспомощно тыкается во тьме зала опоздавший к началу сеанса, натыкаясь на зрителей, пока чья-то решительная рука не пригвоздит его к пустому креслу. И когда глаза привыкли к сумраку, Коля начал осматриваться. Вдруг позади его раздался всплеск. Он обернулся и похолодел. Щуплый человечек в длинной белой рубахе сидел на тахте и скалил зубы. Ноги его были опущены в таз с кипятком. Длинные обезьяньи руки касались пола. Из клубов пара проступали голый череп и морщинистое лицо с фарфоровыми, не мигающими глазками. Что и говорить, зрелище было жутковатое, но Редькину удалось справиться с волнением. Он вынул из свитера птицу и протянул ее диктатору: -- Ваша Утка? -- Моя,--отозвался диктатор, пощупав кольцо.-- Где взял? -- А прямо на дороге,-- затараторил Коля -- Иду себе, а она навстречу, и глаза такие умные--умные, и видно, хочет что--то сказать, я сразу понял, утка непростая, и тогда... -- Стоп! -- прервал Барракудо.-- Коротко о себе! Коля опустил голову, не по--детски вздохнул и, печально глядя на диктатора, сказал: -- Зовут меня Робин. Фамилия Бобин. Мать умерла рано, я ее не помню. Говорят, она была леди. Отец -- aнглийский боцман. С пяти лет я стал плавать с ним. Образование -- среднее, незаконченное. Отец много пил и бил меня почем зря. Я не выдержал и во время стоянки в Гонконге сбежал. И вот брожу по свету в поисках дедушки по маминой линии... Редькину удалось выдавить слезу, так нужную в этот момент. Слеза упала в таз, где парились конечности диктатора, звонко булькнула, и в месте ее падения выпрыгну, восклицательный знак. Барракудо поморщился: -- Ужасно ноют ноги. Должно быть, задует сирокко,--Он хлопнул в ладоши, и появился оборотень.--Заложников отпустить. Расстреляем в следующий раз. Приготовить другу Робину комплексный обед No 3. Назначить на завтра парад. Сливы перебрали? -- Так точно! -- выпалил оборотень. -- Молодцы. Порченые--продать. Хорошие -- закатать в банки -- и в подвал. Закончив водную процедуру, диктатор натянул на голову кудрявый парик, надел халат, шлепанцы, подошел Коле и неожиданно прижал его к себе. -- Спасибо, друг,-- бормотал Барракудо.-- Утка символ моего могущества... Я не останусь в долгу... После его объятий из Колиных карманов исчезли шариковая ручка и перочинный нож, но Коля обнаружь пропажу гораздо позже. Барракудо пропел "Любил ли кто меня, как я?", подошел к окну и поднял шторы. Кабинет наполнился светом и Коля увидел на стенах странные картины: в тяжелых рамах висели рентгеновские снимки головы. Заметив удивление гостя, диктатор напыжился и с гордостью произнес Мои портреты! Вот на этом снимке мне 16 лет. А на этом -- тридцать. Видишь, какой мозг? Да-а-а,-- Редькин понимающе покачал головой, --это же мозг гения... -- С чего ты взял? -- Барракудо слегка засмущался Для гениальности надо, чтоб мозг весил около килограмма,-- не моргнув, соврал Редькин,-- а у вас, судя по снимкам, полтора кило, а может, и все два. Сейчас, правда, поменьше осталось,-- вздохнул диктатор,-- приходится много думать... Но все равно,-- он подмигнул Коле и хихикнул,-- кое-что еще кумекаем. Как же тебя, Робин, отблагодарить? -- Барракудо задумался Десять тысяч люриков -- это, конечно, гипербола. Я тебе их не дам. Деньги портят человека, я на себе испытал. -- Да мне ваши люрики и не нужны,-- Коля yлыбнулся,-- на моем месте так поступил бы каждый! Мне бы поесть и дальше двигаться, дедушку искать... -- Э, нет, дорогой, раньше, чем завтра, я тебя не отпущу. Завтра состоится парад в честь Белой Утки, и ты, как ее спаситель, должен присутствовать. В это время открылась дверь и вошел оборотень с огромным подносом, накрытым белоснежной салфеткой. Он поставил поднос на стол и быстрым движением как факир сдернул салфетку. С глубоким разочарованием Коля оглядел комплексный обед, состоящий из трех блюд: рыбки хакус, светящейся от обилия фосфора, яичка со штампом "Свежее до 1980 года" и компота из сухофруктов. -- Садись, Робин, ешь, не стесняйся. Мы люди простые без фокусов. С обедом Редькин расправился за одну минуту. -- Молодец,-- диктатор погладил его по голове и задумался. -- Хобби имеешь? -- вдруг спросил он. -- А кто сейчас без хобби! -- Коля усмехнулся: Раньше я корабельные якоря собирал, а теперь марки коллекционирую. Хорошее у тебя хобби,-- Барракудо завистливо вздохнул: А у меня оно такое, что и сказать стыдно. Он оглянулся: -- Чужие карманы посещаю. Ворую говоря. -- И давно? Сколько себя помню. Это у нас наследственное. Он подсел к Редькину и жарко зашептал ему на ухо. Все делают вид, что ничего не замечают. Боятся. Министры перед тем, как ко мне идти, все из карманов выгребают. Тоска зеленая. Приходится им делать подарки, а потом их же и уводить. Представляешь? Да-а-- Коля не знал, что сказать. Глава государства и на тебе! -- А зачем вам, дядя Барракудо, воровать, извиняюсь, посещать чужие карманы? Вам ведь и так все отдают, когда захотите. Это неинтересно. Другое дело -- пальчиками.-- Глаза у диктатора заблестели. Двумя чуткими пальчиками провести ювелирную работу и извлечь из жилетки како--нибудь растяпы часики... Он мечтательно прикрыл глаза и помолчал: -- А ты, значит, Робин, специалист по маркам? Барракудо прищурился, достал из тумбочки табакерку, раскрыл ее и протянул Редькину. Внутри табакерки лежала марка. При виде ее Коля оцепенел. Это была знаменитая Мальдивская марка. Всего три таких марки было выпущено сто лет назад. Одна из них исчезла в пучине Атлантики вместе с кораблем голландского купца. Вторая марка сгорела во время знаменитого пожара в Чикаго. И вот сейчас он держал в руках последнюю Мальдивскую. Дарю! -- сказал Барракудо, довольный эффектом. Это большая честь для меня,-- взволнованно произнес Коля,-- но... -- Никаких но! -- диктатор улыбнулся, обнажив мелкие зубки грызуна.-- Ты заслужил ее. Клади в карман. Иначе обижусь! Коля принял подарок с восторгом и благодарностью. -- А теперь иди и хорошенько выспись. Завтра нам предстоит грандиозное зрелище. Дай-ка я тебя перед сном обниму и поцелую. Он протянул руки к мальчику, но Редькин вспомнил хобби диктатора и расставаться с подарком не пожелал. -- Как бы вам не заразиться,-- озабоченно произнес он,-- я ведь гриппую... Барракудо отпрянул и перестал дышать. -- Что же ты раньше молчал? -- зло прошипел он я ведь с тобой контактировал, может, вирусы подцепил, может, уже началось... -- А вы меня и не спрашивали,-- обиделся Коля, обняли ни с того ни с сего, я и предупредить не успел. -- Ладно,-- Барракудо с сожалением взглянул на Колин карман, где лежала табакерка,-- марш в постель, заразный мальчик! Спать Колю уложили в большой и неуютной комнате на раскладушке. На стенах были нарисованы отвратительные чудовища, которые разевали огнедышащие пасти и говорили: "Спокойной ночи!" От малейшего движения Редькина раскладушка надрывно стонала. Красный глаз лун внимательно смотрел на него, будто большая и хищная рыба подплыла к окну в ожидании добычи. Луна мешал спать, Коля долго ворочался и, не выдержав, решил скрепить булавкой половинки штор. Булавка проткнула материю, в ту же секунду раздался вопль и кто--то свалился с подоконника. Редькин высунул голову и увидел человек сидящего на клумбе. -- Больно? -- шепотом спросил Коля. -- Больно,--отозвался человек. -- А зачем в окне стояли? -- Да я же оборотень. Приставлен следить за тобой. -- А зачем за мной следить? -- удивился Коля. Положено,-- пробормотал оборотень, ощупывая тело. У нас в Кошмарии за всеми следят. Я за тобой слежу я кто--то за мной следит. Все о всех известно. | -- Да вы поднимитесь ко мне в комнату,-- предложу Коля,-- и наблюдайте за мной сколько влезет. -- Не положено,-- уныло пробубнил оборотень слежка должна быть тайной... -- Дело ваше. Ночуйте на клумбе. Коля вернулся к раскладушке. Был прожит трудный день. Глаза слипались. Оборотень вздыхал за окном, словно море, и Редькину вспомнилась поездка в Ялту. Потом голове все спуталось, закружилось. Верхом на Белой Утке ехал Барракудо, Сид, одичавший и грязный, сидел на дереве, пожирая рыбу хекус, по небу летели оборотни, и прохожие разбегались по домам... Редькин спал. На следующий день на площади перед Дворцом состоялся праздничный парад. Барракудо был одет в белоснежный китель, увешанный коллекцией орденов, галифе с , трехцветными лампасами и сапоги--чулки. В девять часов утра, сгибаясь под тяжестью орденов, диктатор проковылял на своих кривых ножках к микрофону и произнес речь: -- Дети мои! Сегодня в нашей дружной семье большой праздник нашлась Белая Утка. Поздравляю себя, а значит, и вас! В честь этого радостного события приказываю воздвигнуть на площади мой бюст с Уткой на плече. Каждый житель Кошмарии обязан добровольно внести по одному люрику на строительство памятника. Пока я с вами -- вы счастливы! Он махнул платочком, и многотысячная толпа запела: "Веди нас, папа Барракудо". У людей были испуганные лица, они пели, глядя в землю, и между ними рыскали оборотни, выискивая молчащих. Спаситель Белой Утки стоял рядом с диктатором, кипя от негодования. Вор и прохвост Барракудо держал под каблуком целый народ. Если бы у Коли был в руках пистолет, Кошмария в эту минуту лишилась бы "папы". Пение кончилось, и тотчас же загудели сто огромных труб. Каждую трубу держали на плечах десять человек, и столько же человек дули в нее. Шествие началось. Первыми торжественно и величаво вышагивали слоны, обутые в огромные ботинки шестьдесят второго размера сзади весело бежали слонята в кедах. Поравнявшись с трибуной, слоны подняли хоботы, украшенные лентами: и отрубили приветствие, которое тут же перевел Главный затейник: -- Слава Барракудо! Слава спасителю Белой Утки! Затем на площадь вышли макаки. Все обезьяны были в белых маечках и белых трусиках. Они шли на задних лапках, радостно хихикали и что-то кричали. -- Много бананов нашему другу Робину! -- перевел Главный затейник. У трибуны все макаки сделали стойку на передних лапках и в таком положении удалились. Их сменили тигры. Они брели, лениво помахивая хвостами. На шее у каждого висела табличка с надписью: "Я бывший хищник". Затейник дал знак, и заиграл оркестр. Тигры поднялись на задние лапы и принялись танцевать. Диктатор его министры хлопали в ладоши и кричали: -- А ну, полосатые, поддайте жару! Оркестр смолк, площадь опустела, и тогда раздало рокот моторов. В небе появились три самолета -- гордость Кошмарии. Они летели на небольшой высоте, покачивая крыльями в знак приветствия. Вдруг от самолетов начал! отделяться точки, которые тут же расцветали пышными бутонами парашютов. Коля с изумлением увидел под парашютами огромных черепах. К их панцирям были привинчены портреты диктатора. Десант спускался прямо на площадь. Приземлившись, черепахи неторопливо удалились под аплодисменты, волоча за собой парашюты. Барракудо был в восторге и приказал немедленно произвести всех трех летчиков в фельдмаршалы. Заканчивался парад шествием оборотней. Они катились на роликовых коньках, держали шляпы у сердца и преданно глядя на диктатора, горланили песню: Амускэ зито пeлoгopa Зазандра аль эль кабиола. Фуэнка каррих паномора, Дибоза оарпо нирманола. Энкара бенци бонцв слип. Гатара тедро лонод флип. Алькова хаби фиронал, Крещандо гот унд кабронал. В Колином дневнике есть перевод этой песни с пометкой: "Рифму перевести не удалось". Вот ее содержание: Солнце греет землю, но разве может оно сравниться с душевным теплом папы Барракудо? Вода точит камень, но разве может она сравниться с силой воли папы Барракудо? Мы уже не говорим о мудрости, прозорливости, скромности и других достоинствах дорогого папы Барракудо? Припев: Трепещи, враг внешний! Трепещи, враг внутренний! Сыны Барракудо всегда начеку После парада Коля сообщил диктатору, что ему пора в путь. -- Уже покидаешь нас? -- огорчился Барракудо,-- я так к тебе привязался, дорогой ты мой человек. Марку не забыл? -- Что вы! Разве можно забыть такую марку?! Редькин похлопал себя по карману. -- Так дай же мне обнять тебя в последний раз, мой простуженный Робин! -- воскликнул Барракудо и, натянув на лицо марлевую повязку, прижал Колю к себе. Он облобызал мальчика, всхлипнул, сказал: "Ступай с богом" и удалился, приложив к глазам платок. Коля покинул Дворец, неторопливо пересек площадь и исчез из Вальядола... Барракудо был доволен: его ловкие пальцы без труда извлекли табакерку из Колиного кармана. Мурлыкая опереточный мотивчик, он быстро открыл табакерку. Сначала диктатор остолбенело глядел вовнутрь, но вместо знаменитой Мальдивской марки, лежала белая бумажка, затем лихорадочно схватил ее и прочел: "Барракудо--дерьмо!!!" Диктатор взвизгнул и, выскочив на балкон, завопил -- Догнать мерзавца! Четвертовать мальчишку! Нет восьмировать! В порошок! Оборотни помчались по Вальядолу дружной стаей они заглядывали в урны, врывались в квартиры, вспарывали перины и обнюхивали незнакомые предметы. Беглец будто провалился под землю. Барракудо задыхался от ярости. Вдруг до него докатился рев оборотней. Они стояли на площади, задрав головы, и кричали. Диктатор взглянул на небо и все понял: на Дворцом, поднимаясь все выше и выше, проплывал воздушный шар. -- Он! -- оскалился Барракудо--поднять всю авиацию! Уничтожить негодяя! Через двадцать минут те самые три самолета, из которых недавно прыгали черепахи--парашютисты, взлетели с аэродрома. Дело принимало неприятный для воздухоплавателей оборот, К их счастью, три единственных летчика Кошмарии успели отпраздновать присвоение фельдмаршальских званий, и в самолеты их принесли прямо из-за стола. А, как известно, управлять современной техникой в нетрезвом состоянии очень нелегко. Асы начали гоняться Друг за другом, решив, что имеют дело с авиацией противника. Первый самолет набрал высоту и красиво вошел в штопор, выйти из которого даже не пытался. Он почти насквозь прошил земной шар и застрял под станцией Хмерцики. Второй пилот совершил вынужденную посадку на Цвай Карамболь. Все, кто были на улице, лезли в окне прыгали в канализационные люки, чтобы уберечься от бешено несущегося самолета. Он мчался до тех пор, пока не врезался в городскую баню, которая развалилась, словно карточный домик. Из клубов пыли и пара во все стороны побежали голые люди, прикрываясь тазиками. Хуже всего обстояло дело с третьим летчиком, который захотел уничтожить тень от собственного самолета. Атаку он провел очень грамотно и настиг тень у самой земли, когда она пробегала по Дворцу диктатора. Раздался взрыв, тень исчезла, но вместе с ней исчезли самолет и Дворец... Над Вальядолом долго кружили рентгеновские снимки и летала дверь с табличкой: "Тихо! Барракудо думает". "Искатель" держал курс на Мармеладовый архипелаг. Глава восьмая, в которой читатель знакомится с двумя совершенно секретными письмами Письмо первое Дорогой Шеф! Кажется, совсем недавно Вы выдали мне командировочные и инструкции. Как бежит время! Теперь о деле. После Корколана вышел на след, так что операция близка к завершению. Не исключено, что Редькин ведет более тонкую игру, чем предполагал резидент Одуванчик. Настораживают события в Кошмарии, где после гибели Барракудо народ остался без присмотра. А не занимается ли Редькин свержением диктаторов? С риском для жизни продолжаю преследование. Кончились тюбики со спецпитанием, пришлось перейти на желуди, которых тут, к счастью, много. Стоит сухая жаркая погода без осадков, которую не помнят долгожители. Часто встречаются красивые животные--хищники. Вышел из строя аппарат для чтения чужих мыслей, вынужден строить догадки. Но это пустяки. Самочувствие хорошее. Вчера я был укушен ядовитой змеей типа кобра чуть пониже спины. К счастью, мне удалось вовремя высосать яд. Так что все нормально. Где-то в Кошмарии потерял лазерный пистолет. Прошу выслать мне двадцать флуидоров для приобретение нового пистолета. Несмотря на перечисленные трудности, я готов приступить к захвату шара. Если не возражаете, сообщите. С наилучшими пожеланиями. Преданный Вам Агент Ноль Целых Пять Десятых Письмо второе Не возражаю. Р. S. Денег нет. Шеф. Глава девятая, в которой Редькин обнаруживает следы исчезнувшей цивилизации Стремительное бегство из Кошмарии, картина воздушного боя и взрыв Дворца настолько потрясли Сида, что он забрался под стол и, поскуливая, просидел там несколько часов. Наконец он вылез и попытался привлечь к себе внимание. -- Мне наплевать на старуху--смерть-- нерешительно пробормотал Котлетоглотатель, глядя на Колю. Редькин молча смотрел в иллюминатор, не желая поддерживать беседу. -- Да, наплевать! -- громко повторил Сид.-- Но я слишком дорожу жизнью, чтобы рисковать по пустякам. Как которые.-- Он сделал ударение на последнем слове -- если завтра будет решаться судьба человечества и потребуется всего одна жизнь, вы слышите, всего одна жизнь, Джейрано предложит свою! Да хватит вам,--Коля поморщился, ну сдрейфили, с кем не бывает, зачем теперь ломать комедию Толстяк съежился, опустился на ящик, губы его дергались, и он заплакал. Коля решил, что это очередной трюк, но слезы перешли в рыдания, и Редькин почувствовал, что Сид не притворяется. Он подошел к Джейрано и тронулся до его плеча. -- Не надо плакать, Сид,--сказал Коля, переполняясь жалостью,-- вы смелый и веселый человек, и я доволен, что мы летим вместе. Кто осудит врача, обманывающего больного во имя его исцеления? Простим и мы Редькину эту святую ложь. -- Я трус,-- всхлипывал Сид.-- Если бы вы только знали, Коля, какой я трус. Боже, как мне надоело всего бояться. Я боюсь драк, полиции, хулиганов, собак, мотоциклов, злых взглядов, темноты, зубных врачей и всего осталного. Я устал бояться. Скажите, Коля, что мне делать? Разве можно так жить? Надо было произнести какие-нибудь умные слова, которые помогли бы Джейрано обрести уверенность. Пока Редькин вспоминал главу "Храбрость" из книги "Мудрые мысли", заговорил Леро. --"Вам, Сид, никто не поможет,-- сердито заявил он -- От страха есть только одно лекарство -- преодоление страха и решительные действия. В результате решительных -- действий вам могут нанести телесные повреждения это правда, но страх будет преодолен, и вы станете бесстрашным, прошу прощения за банальное сравнение, как Геракл. Сид повеселел. Он, как ребенок, легко и мгновенно переходил от слез к смеху. -- Где же десять тысяч люриков, обещанные за Утку? -- вдруг вспомнил он. Коля вынул марку. -- Я в марках не силен,--Джейрано расплылся в улыбке,-- но наклеить эту бумажку на конверт, пожалуй, можно. -- Это Мальдивская марка,-- сказал Коля, задетый невежеством Сида.-- последняя из трех знаменитых! -- Ого! -- у Джейрано заблестели глаза.-- Поздравляю. За нее можно отхватить кучу денег. Что вы будете делать с ними? Угостите все человечество мороженым? и раздадите нищим? Коля оставил без внимания слова Сида. Он прилип к стеклу иллюминатора, заинтригованный необычным зрелищем. "Искатель" пролетал над островом, имеющим форму надкушенной груши. В центре острова виднелись огромные белые буквы, образующие надпись: "Щастливава пальета!" Никаких признаков жизни на острове не наблюдалось Две мысли вспыхнули в голове Редькина, разгорались бенгальскими огнями. Первое -- перед ним следы исчезнувшей цивилизации. Тысячи лет назад в этом месте лежали богатые города, звенели молотки чеканщиков и на просторных площадях гремели карнавалы. Отсюда взлетали космические корабли с грузом цитрусовых и выпусками вузов, распределенными в созвездие Стрельца. Покидая Землю, древние космонавты долго видели громадны белые буквы -- прощальное напутствие соотечественников... Все это проглотил океан, и только остров, расписанный белыми буквами, остался торчать из его пасти. Вторая мысль нашего героя была связана с грубыми орфографическими ошибками, допущенными представителями исчезнувшей цивилизации. Но как человек, умеющий взглянуть на проблему широко и глубоко, Редькин тут же догадался, что каждая цивилизация вправе иметь свои правила грамматики. Очень возможно, что сегодняшняя двойка за орфографию в то далекое время могла бы обернуться твердой пятеркой. Сомнения отпали. Запахло сенсацией века, и Коля, теряя времени, повел шар к земле. "Искатель" совершил посадку вблизи надписи. Коля покинул кабину и со всех ног бросился к буквам. Он пробежал всего метров пятьдесят и остановился как вкопанный. Сотни темнокожих мальчиков лежали на спинах, один за другим, задрав к небу босые ноги. Их бледно--розовые подошвы образовывали гигантские буквы, принятые Редькиным за следы исчезнувшей цивилизации. Мальчики весело скалили зубы и не спешили вставать. Как описать разочарование Коли? Рыбак, которого месяц таскала по морям гигантская вобла, оказавшаяся подводной лодкой. Альпинист, покоривший неприступную вершину и обнаруживший на ней чабана с отарой. Нет, все не то. Не с чем сравнить разочарование Редькина. Но он скрыл свои чувства, придав лицу выражение "как ни в чем не бывало". -- Давайте знакомиться! -- крикнул Коля. Мальчики вскочили и, загалдев, как птицы, обступили гостя. Самый рослый из них, по-видимому, вожак, ударил себя в грудь и сказал: "Ькентий!" Коля сразу же догадался, в чем особенность произношения островитян: каждое слово начиналось у них с мягкого знака. Редькин в свою очередь стукнул себя и произнес: "Ьколя". -- Вот и познакомились,-- улыбнулся Кентий, с удовольствием щупая пуговицы на Колиной рубашке. Остальные радостно загудели, стали бить себя в грудь и выкрикивать свои имена, которые Редькин даже и не пытался запомнить. Сид, наблюдавший за ходом событий из кабины, понял, что обстановка не сулит неприятностей, и спустился на землю. -- Привет кучерявым брюнетам! -- воскликнул он, подходя к ребятам. Мальчики, пораженные его необъятным животом, притихли.-- Ловко вы придумали этот номер с приветствием. -- Так мы приветствуем всех, кто пролетает над нашим островом,-- ответил насупившийся Кентий. -- Кто это мы? -- поинтересовался Сид.-- И вообще, где ваши родители, прелестные тарзанчики? -- Народ мапуя живет далеко отсюда, на большой земле,-- важно ответил Кентий.-- Когда нам исполняется 8 лет, нас привозят в лодках на остров, и до восемнадцати лет мы, мапуята, живем здесь. Те, кто выживает, потом может возвратиться на Большую, Землю. Таков закон народ мапуя. -- Веселенький закон,-- Сид вдруг посерьезнел, o6вел глазами мапуят и произнес проникновенную речь-- Друзья! У меня тоже было тяжелое детство. Вопрос стоял выживу или не выживу. Как видите, я выжил. За счет то? За счет силы воли и послушания. Послушания и силы воли. Думаю, вы тоже выкарабкаетесь. Теперь о питании я хотел бы дать вам несколько уроков правильного поглощения пищи. Что вы кушаете, мои юные спартанцы? -- Все, что придется,-- смущенно сказал Кентий! когда жуков, когда корешки. Иногда рыбу... Джейрано грустно свистнул и, потеряв всякий интерес к разговору, побрел по острову, кидая в рот незнакомые ягоды. Коля остался с мапуятами. Он с уважением смотрел на ребят, детство и отрочество которых проходит наедине природой. Честно говоря, в этот момент он завидовал мапуятам и подумал о том, что неплохо было бы остаться острове и проверить себя на выживаемость. Это же так прекрасно -- выкупаться в океане, а потом приветствовать пятками пролетающие лайнеры... -- Сверху ваше приветствие выглядит здорово,-- дипломатично начал Редькин,-- только ошибок многовато наша Эмма Силантьевна от "щастливава палета" упала бы в обморок. Мапуята покраснели и опустили глаза. Коля понял, что коснулся больной темы, и хотел принести свои извинения, но прежде заговорил Кентий. -- Это еще мало ошибок,-- хмуро произнес он -- бывает, такое нагородим, что сами удивляемся... Безграмотные мы... Только недавно случайно узнали, что Земля крутится... -- А что вы проходите в школе? -- не скрывая удивления, спросил Коля. -- У нас нет школы,-- тихо сказал Кентий. -- У нас нет школы,--хором повторили мапуята. -- Нет школы?! -- Редькин был потрясен. Приученный к мысли "не ученье -- тьма", он не мог даже представить, что кто-то не ходит в школу.-- А учителя есть? -- И учителей нет,-- Кентий вздохнул.-- Когда-то! садился на острове миссионер, хотел учить нас, но его утащили обезьяны... А учиться хочется. -- Может, скоро построят? -- неуверенно cпpocил Редькин, не зная, как утешить мапуят. -- Не построят! -- угрюмо отозвался Кентий.--мапуя -- бедный народ. А другим до нас дела нет. Год назад прилетали волшебники, гладили нас по голове, жал! обещали построить школу...-- Он презрительно сплюнул вырыли огромную яму и исчезли. Яма уже заросла. дожди наполнили ее водой, и мы там купаемся. Коля огляделся. Вокруг него стояло не меньше двух тысяч мапуят. Две тысячи ребят, не знающих строения молекулы и чему равна сила тока, не имеющих возможно сесть за парты, взглянуть в микроскоп на танец инфузорий, найти на карте о. Телок--Бакау и решить задачу о дележе яблок. Необходимо было что-то предпринять. Что именно Коля еще не знал. Пока Редькин понял лишь одно: он сделает весе возможное, чтобы на острове появилась школа. -- Откуда прилетали волшебники? -- спросил Коля и почему вы решили, что это волшебники? -- Они прилетали с острова Нука-Нука, Кентий указал рукой на юг.-- Они сами назвались волшебниками. Я думаю, они не врали. Они вырыли яму за один день и при этом полдня курили... -- Мапуята! -- громко произнес Коля.-- Я постараюсь вам помочь. У вас будет четырехэтажная со спортзалом, мастерскими и скелетом. Чтоб мне провалиться на этом месте, если я вру! Подавленные страшной клятвой, мапуята со страхом и тайным любопытством ждали, что сейчас гость провалиться в тартарары. Но гость оставался невредимым, и для доверчивых мапуят это служило лучшим доказательство, что он не врет. Многоголосое "ура!" прогремело над островом, разбудив Сида, который спал под кустом, объевшись белены волчьих ягод. Мапуята подхватили Редькина, успевшие крикнуть: "Не кантовать!", и стали качать. Они подбрасывали Колю под самые облака. Он летал то вверх, то вниз скрестив на груди руки, и, задумчиво глядя в небо, размышлял о своей роли в истории. После двадцатиминутного подбрасывания мапуята бережно опустили Колю на землю. Он поблагодарил присутствующих за почести и сообщил, что немедленно отправляется на поиски волшебников, Сид, очумевший от проглоченного разнотравья, не хотел улетать и орал, что останется на острове до своего совершеннолетия. Редькину с помощью мапуят все же удалось затащить многопудовое тело толстяка в кабину. Когда шар взлетел, мальчуганы упали на траву и, задрав пятки к небу, образовали напутствие: "Щастливава пальета!" Необыкновенная легкость, с которой мапуята сменили одни ошибки на другие, подстегнула Колю, и "Искатель" понесся на юг в поисках волшебников... Сид пришел в себя только на следующий день. Он долго сидел на полу, уставясь в одну точку, а потом вял спросил: -- Куда мы летим? -- На остров Нука-Нука,-- ответил Коля.-- Надо трясти волшебников, пусть строят школу мапуятам. Джейрано понимающе кивнул: -- Конечно, конечно... Теперь мапуята, дурацкий остров, какие-то волшебники.-- Он печально взглянул на Редькина.-- Слушайте, Коля, высадите меня прямо здесь Мне надоело летать. Я хочу идти пешком. Сид,-- тихо сказал Коля,-- я не могу вас высадись. Под нами океан. Потерпите, пожалуйста. После волшебников мы сразу отправимся в Лимонадвиль. Это близко толстяк поднялся и подошел к иллюминатору. Люблю орлов,-- вдруг восхищенно произнес он Цари пернатых. Короли неба. Гордая, свободная птица! Коля тоже выглянул в иллюминатор. Над "Искателем" парил громадный кондор с размахом крыльев не меньше трех метров. --Если я не ошибаюсь,--сообщил Леро,--царь пернатых объявляет нам войну. Леро не ошибся. Кондор вдруг взмыл вверх, затем спланировал на купол шара и начал рвать оболочку. Воздухоплаватели слышали его гневный клекот и мощные удары, от которых сотрясалась кабина. -- За что он нас? -- простонал побледневший Сид. -- Спросите у гордой, свободной птицы! -- зло ответил попугай. Раздался треск. Оболочка из сантокрона не выдержала. В образовавшиеся пробоины начал уходить газ. "Искатель" быстро терял высоту. Редькин довел подачу газа до предела, но это не помогло -- слишком велики были пробоины. -- Я жить хочу,-- тихо сказал Сид,-- мне всего тридцать лет... -- Все лишнее -- за борт! -- приказал Коля, и вниз полетели ящик, канистра, лопата. Увы! Кондор поработал на славу. Раненый шар стремительно снижался. Осталось шестьсот метров, пятьсот... Внизу лежал остров. Уже можно было разглядеть густые заросли, а вдали, на бугре, четырехэтажное здание из розового камня. Конец был близок. -- А--а--а--а! -- дико закричал Сид.-- Не хочу! Не хочу! Не хочу! И не успели Коля и Леро понять, в чем дело, как толстяк распахнул дверцу и с безумными глазами выпрыгнул из кабины. Став легче на сто сорок килограммов, "Искатель вздрогнул остановился и плавно пошел на посадку. А Сид летел вниз, судорожно хватая воздух. Перед глазами, как в карусели, все сливалось в пеструю ленту и в последний момент он увидел прямо перед собой огромный стог сена. Сид рухнул в него, и в тот же момент из стога: Раздался отчаянный вопль. Но кричал не Сид. Глава десятая, в которой люди редкой профессии остаются без крова На чудном острове Нука--Нука, вдали от шумных континентов, стояло здание из розового камня -- общежитие волшебников имени Лампы Аладдина. Триста добрых и злых волшебников со всех концов света возвели это здание и жили в нем по два человека в комнате. Лукавые чародеи Востока, перебирающие четки, флегматичные северные маги, посасывающие трубочки, набитые ягелем, экваториальные колдуны, пританцовывающие от нетерпения, диковатые лесные духи, искусанные комарами,-- все они были специалистами высокой квалификации. По утрам, выпив кофе со сливками, они разлетались по всему миру и принимались за свое дело. Добрые волшебники гнали стада туч в засушливые районы, указывали, заблудшим дорогу, оберегали тигров от разъяренных дрессировщиков -- словом, творили добро. Злые волшебники вызывали извержение вулканов, наводили порчу на приборы толкали людей на дурные поступки -- словом, творили зло. По вечерам те и другие возвращались в родное общежитие. После ужина они играли в лото, смотрели телевизор и перетягивали канат. Совершать чудеса на Нука--Нука строго запрещалось. Курить разрешалось только у ящика с песком, над которым была нарисована тощая, умирающая лошадь с надписью: "Докурилась!" В общежитии был идеальный порядок, а в стенной газете "Без фокусов регулярно появлялась рубрика "Око гигиены", где выставлялись владельцы грязных ушей. Комендант Ягор Фанданго зорко следил за соблюдением правил внутреннего распорядка. После одиннадцати часов вечера он поворачивал рубильник и здание погружалось в темноту. Чародеи ныряли под одеяло и, замирая от ужаса, до глубокой ночи рассказывали друг другу страшные истории. Ничто, казалось, не могло изменить установившийся быт общежития. Но однажды произошло событие, имевшее самые печальные последствия. Во время мытья под душем подрались добрый волшебник Клавдий Элизабетович и злой волшебник Тараканыч. Подрались из-за пустяка. Клавдий Элизабетович, зажмурив глаза, тихо урчал под душем, весь в мыльной пене, как вдруг вода стала ледяной. Кудесник взвизгнул и крутнул кран с надписью "Горячая". Но вода стала еще холодней. В отчаянии он повернул кран с надписью "Холодная", и на него обрушился кипяток. Пострадавший с воем вылетел из кабинки и заплясал от боли. Тараканыч, мывшийся по соседству, громко засмеялся, и добрый волшебник решил, что вся эта катавасия с водой--проделки Тараканыча. Разыгралась безобразная сцена. Двое голых мужчин хлестали друг друга мочалками по . лицу в течение часа, пока примчавшийся комендант не растащил дерущихся. На другой день состоялся суд, на котором присутствовало все население общежития. На суде выяснилось, что все добрые волшебники -- на стороне Клавдия Элизабетовича, а все злые -- за Тараканыча. В зале стоял такой шум, что Ягор Фанданго был вынужден несколько раз садиться за электроорган и играть фуги для наведения порядка. -- Выселить Клавку в двадцать четыре часа! -- орали правнуки бабы--яги, нервные молодые люди, пропахшие махоркой и дорогими духами. -- Тараканыча к позорному столбу! -- скандировали гномы, наливаясь кровью. После шести часов криков и споров было решено запретить подсудимым мыться под душем в течение года. Страсти в общежитии начали накаляться. Каждый день происходили словесные перепалки между кудесника ми. Комендант Фанданго непрерывно разбирал жалобы жильцов. Чтобы предотвратить столкновение, всех добрых в срочном порядке переселили на два нижних этажа, а н третьем и четвертом разместили злых. Несмотря на эти меры, обстановка с каждым днем становилась все напряженней. Дело дошло до того, что злые осмелились на прямое хулиганство. Узнав, что добрые затеяли строительстве школы для мапуят, они превратили бетономешалку в жаворонка, а строительные материалы -- в град, который побил посевы в Австралии. Строительство было срочно приостановлено, и добрые приступили к мести. Когда злые погнали на Южную Америку тайфун "Берта", добрые тут же организовали встречный тайфун "Степанида". "Берта" сцепилась со "Степанидой" над Тихим океаном, и, потаскав друг друга за волосы, тайфуны растворились в шторме, о котором заранее были предупреждены все корабли. Взаимные выпады враждующих сторон продолжались в течение нескольких месяцев. Стало ясно, что война неизбежна. Как-то в субботу в комнате тихих забав собралось множество чародеев. Они смотрели по телевизору хоккейный матч Швеция--Чехословакия, бурно реагируя на каждую шайбу. Так получилось, что Клавдий Элизабетович и Тараканыч сидели рядом. Мрачные, они презрительно косились друг на друга. -- Эти шведы ничего не понимают в хоккее! -- сказав вдруг Клавдий Элизабетович и вызывающе посмотрел на соседа. -- Так же, как и ваши чехи! -- ответил Тараканыч ехидно улыбнувшись. Присутствующие волшебники слушали перепалку с интересом. -- Уж вы-то специалист известный,-- продолжал Клавдий Элизабетович.-- Клюшку от лопаты не отличаете! Добрые волшебники дружно рассмеялись. -- Я-то отличу,--усмехнулся Тараканыч,--а вот зачем вы ночью клубнику на огороде ели? Злые волшебники захохотали. Есть тайком общую клубнику считалось самым позорным делом. Клавдий Элизабетович побагровел, встал и ударил Тараканыча по щеке. Тараканыч заплакал и заголосил: -- Наших бьют! Что ж вы, братья, смотрите! Раздался звон разбитого телевизора. Затрещали стулья. Кто-то схватил огнетушитель, и струя желтой вонючей пены загуляла по лицам присутствующих. Замелькали кулаки. В ход были пущены картины эпохи Возрождения, сорванные со стен. Просвистел тяжелый серебряный портсигар с гравировкой "Бери и помни". В общежитии имени Лампы Аладдина началась война. Первое время успех сопутствовал злым, поскольку совершать подлости было для них привычным занятием. Добрые волшебники, садясь обедать, находили в тарелках мыло и рыболовные крючки. По утрам их домашние тапочки оказывались прибитыми к полу. В три часа ночи добрые подскакивали от звона будильников. Но постепенно добрым становилось ясно, что без хитрости и коварства они обречены на поражение. И тогда злым кудесникам пришлось туго, потому что рассвирепевшие добрые чародеи не гнушались никаких чудес. Ложась спать, злые выпрыгивали из постелей с ужасными воплями и стряхивали со спины ежей. Но это еще не все. С одежды злых вдруг исчезали пуговицы. Стулья под ними рассыпались, а из ушей росли деревца. Добрые не пускали злых на свои нижние этажи, и злые могли выйти из общежития только через окна. Но прыгать с третьего этажа они не решались и утешались тем, что лили вниз кипяток, также не давая добрым покинуть, здание. Два месяца общежитие находилось на осадном положении чародеи с тоской смотрели из окон на огород не имея возможности добраться до спелых дынь, грядок с помидорами. Враждующие стороны ели суп из ботинок, жаркое из ремней и салат из бумаги. Комендант Фанданго расставил на крыше силки для птиц, но птиц пуганные мрачными физиономиями жильцов, облетали стороной розовый дом. В конце концов волшебники заключили трехдневное перемирие. Три дня обитатели общежития могли отдыхать от войны, приводить себя в порядок пополнять запасы продовольствия. Отощавшие чародеи опустошили, словно саранча, окрестные сады и огороды. Двое суток без передышки они ели все, что можно было съесть. На третьи сутки, насытившись они попрятались в укромные места и заснули. Именно в это время Сид грохнулся в стог, где похрапывал Тараканыч. Спросонья Тараканыч решил, что на него напали добрые волшебники, и начал истошно кричать. Сид испугался не меньше. Они заметались внутри стога, шлепнулись на землю чихая, уставились друг на друга. -- Ты за добрых или за злых? -- подозрительно спросил Тараканыч. Сид решил, что перед ним сумасшедший. -- Я не сумасшедший! -- вдруг сказал Тараканыч. А ты кто такой? Толстяк рассказал ему о полете на шаре, нападет орла и о вынужденном прыжке. Волшебник долго смеялся дребезжащим смехом, затем посерьезнел: А теперь выкладывай, дорогой мон шер, правду! В этот момент рядом с ними совершил посадку "Искатель". Пораженный Тараканыч молча рассматривал шар. Редькин вылез из кабины и бросился к Сиду. Он не верил глазам: Сид, живой и невредимый, беседовал с каким--ч низкорослым человеком, одетым в джинсы, майку и фуражку с маленьким козырьком. На плече у человека сияла татуировка: "Нет счастья в жизни и не надо". Коля поздоровался. Тараканыч не ответил. Он угрюмо осматривал "Искатель-- Вы не посоветуете, где тут можно починить шар вежливо спросил Редькин. "Хорошая штука,--размышлял чародей,-- полезный пузырь... Если этот шар к рукам прибрать, припасы по воздуху доставлять будем. Тогда добрякам конец...". -- А чего тут советовать,--он усмехнулся,--я и есть главный мастер по ремонту. Воздухоплаватели удивленно переглянулись. Вместе с мастером они подошли к "Искателю". Тараканыч пощупал, оболочку, заглянул в дыры, принюхался и приступил к peмонту. Он разжег костер, затем разрисовал лицо золой, надел на голову фуражку козырьком к затылку и начал бешеную пляску вокруг огня. Волшебник подпрыгивал, издавал душераздирающие вопли, катался по земле и кусал траву. Языки пламени извивались над ним, разгоняя вечерние сумерки. Ошеломленные воздухоплаватели следили за чародеем, раскрыв рты. Наконец, мастер начал затихать. Он бессильно лежал на земле, бормоча какие--то слова: -- Шампер, бампер, тургар, кило картошки, заштопать носки, дважды два четыре, постирать рубашку, какир финики, глуп, карамба, глуп... Раздалось посвистывание -- Тараканыч спал. Путешественники почтительно ждали его пробуждения. Минут через двадцать запахло паленым, чародей вскрикнул и проснулся. Он лежал так близко к костру, что начали тлеть его брюки. Общими усилиями удалось спасти штанину. Тараканыч важно взглянул на шар и гордо спросил: -- Ну, как моя работа? -- Здорово!--ответил Коля.-- Осталось заклеить пробоины... Кудесник почесал затылок и вздохнул. -- Не мой профиль. Мы злые волшебники, в основном по разрушительной части... Услышав слово "волшебники", Редькин вздрогнул: Так это и есть остров Нука--Нука? стараясь скрыть волнение. -- Нука, нука-- важно подтвердил Тараканыч,--через дефис. -- Школу мапуятам вы обещали? Чародей поморщился: -- Мы, пацан, вообще ничего никому не обещаем. Ты про школу лучше у Клавки спроси. -- У какой Клавки? -- опешил Редькин. -- А вон едет. Хиппи проклятое! -- Тараканыч сплюнул.--Он у нас добрый... Обернувшись, Коля увидел долговязого человека в желтых вельветовых брюках, в голубом жилете, надетом на голое тело. Светлые волосы достигали плеч. Человек не спеша ехал на велосипеде, почти касаясь земли журавлиными ногами, длинные усы его, закрученные штопоров цеплялись за листву деревьев. По усам разгуливали Mаленькие пестрые птички. Больше всего поразил Редькин велосипед, имевший пять механических рук. Руки приводились в движение вращением педалей и были занят странными делами. Одна рука подносила ко рту волшебника огромную грушу, которую он с хлюпанием кусал; вторая вытирала платком сок, стекавший по подбородку; третья отгоняла от него мух, а последние две руки стучали на пишущей машинке, установленной на ба