Пятнистым Ягуаром, Медузой, Воблой, Камбалой, Гадюкой (но не очень злой!), Чижом, Ежом, Ужом, Моржом, Козой (А то и Стрекозой!), Хоть Плавунцом, в конце концов (Люблю я вкусных Плавунцов!), Хотя бы Бегемотом - Но только НЕ ЕНОТОМ! Сойдут и Кит, и Кот, и Крот! Вот все мое желание, - Закончил Маленький Енот И Перевел дыхание. В ответ Падучая Звезда Сказала: - Что за ерунда? Твое желание, мой друг, Мне показалось странным: С какой же это стати вдруг Еноту - стать Бараном? Чем плох, по-твоему, Енот? По-моему, наоборот: Он - умное животное И очень чистоплотное!.. Вот я - я как-никак звезда! А видишь сам, Лечу сюда, Лечу с космических высот, Сюда, к земным болотам, В надежде - лет через пятьсот (Конечно, если повезет!) - Стать Маленьким Енотом! Почему? Почему у собаки четыре ноги? Почему? Почему в темноте мы не видим ни зги? Почему? Почему это трубы дымят и трубят? Почему так похож на яйцо абрикос? Почему хорошо, Что никто, никогда, ни за что не отучит ребят Задавать этот трудный-претрудный вопрос - ПОЧЕМУ? Кошки Кошки не похожи на людей: Кошки - это кошки. Люди носят шляпы и пальто - Кошки часто ходят без одежки. Кошки могут среди бела дня Полежать спокойно у огня. Кошки не болтают чепухи, Не играют в домино и в шашки, Не обязаны писать стихи, - Им плевать на разные бумажки... Людям не сойти с протоптанной дорожки, Ну, а кошки - Это кошки! Про летающую Корову Очень многие Считают, Что Коровы не летают, Так что я Беру с вас слово: Кто увидит, что Корова Пролетает в вышине, Тот, Договорившись с мамой, Пусть сейчас же телеграммой (Лучше - срочной телеграммой!) Сообщит об этом мне! Час потехи - Ура! Как раз Потехе час! - Расхохотался Дикобраз. - Ха-ха! - Хи-хи! - сейчас же подхватил Веселый Нильский Крокодил. - Ха-ха! Хи-хи! - Хе-хе! - откликнулся Жираф, Высоко голову задрав. - Хи-хи! Хе-хе! - Хо-хо! - раздался хохот Льва. - Уху! - отозвалась Сова. - Хе-хе! Хо-хо! Уху! - Смеялись все - и млад и стар. Смеялся Ворон: - Кар-кар-кар! - Смеялся Песик: - Гав-гав-гав! - Кто веселится - тот и прав! На небо поднялась Луна - Заулыбалась и она. По всей Земле: у вас, у нас, - Везде настал ПОТЕХЕ ЧАС! Ха-ха! Хи-хи! Хе-хе! Хо-хо! Уху-уху! Кар-кар! Гав-гав! ПИПА СУРИНАМСКАЯ И ДРУГИЕ ДИКОВИННЫЕ ЗВЕРИ Суринамская Пипа Суринамская Пипа! Ты знаком, без сомнения, с нею? Незнаком? Как же так? Вот так так! Ай-ай-ай! За тебя я краснею! Можно Панду не знать, Туатару Или Белоголового Сипа - Но нельзя же не знать, Что за зверь Суринамская Пипа! Хоть она обитает В отдаленной стране - в Суринаме И поэтому редко, бедняжка, Встречается с нами; Хоть она некрасива (Только скромность ее украшает!), Хоть она из семейства лягушек - Познакомиться с нею Весьма и весьма не мешает! ...Там, В тени альгарробы, квебрахо И другой экзотической флоры, Вечерами лягушки и жабы Ведут неумолчные хоры. Среди кваканья, Уканья, Писка, урчанья и хрипа Слышен чистый твой голос, Суринамская Пипа! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . У лягушек Семейные чувства, Как правило, слабы. О потомстве Обычно Не слишком печалятся Жабы. А она - Эта скромная дочь Суринама, - Хоть и жаба, Зато Исключительно нежная мама! Да, Не мечет она Как попало Икринки: Все икринки Лежат у нее на спине, Как на мягкой перинке. К материнскому телу (И сердцу!) Они прирастают; И, Не зная забот, Головастики в них подрастают Не спеша подрастают... Пока не исполнятся сроки - Детки Тянут, и тянут, и тянут Из матери соки... А потом убегают Вприпрыжку И совсем забывают о маме. (Так бывает, По слухам, Не только в одном Суринаме... ) Так живет Суринамская Пипа. Теперь - Я надеяться смею - Ты Хотя бы отчасти Познакомился с нею! Если спросят тебя: "Что за зверь Суринамская Пипа?" - Отвечай: "Это жаба, Но жаба особого типа!" Большой бразильский муравьед Большой бразильский муравьед Большой шутник-затейник: Шутя съедает на обед Солидный муравейник. Все население подряд Съедает по порядку: Рабочих муравьев, Солдат, Царицу (то есть матку), Личинок (попросту - детей, Беспомощных малюток...). Я не люблю Таких затей И против Этих шуток! Коати Однажды утром, Встав с кровати, Я увидал в окно Коати. Я закричал: - Как это кстати! Как рад я видеть вас, Коати! - А он сказал Довольно сухо: - Я не коати. Я - носуха! Диета Термита Говорил Термит Термиту: - Ел я все По алфавиту: Ел Амбары и ангары, Балки, Бревна, Будуары, Вафли, Вешалки, Вагоны, Гаражи и граммофоны, Древесину Дуба, Ели, Съел Жестянку (еле-еле), Ел И зелень, И известку, Ел Изделия из воску, Ел Картины и корзины, Ленты, Лодки, Магазины, Несессеры, Окна, Пенки, Потолки, Рояли, Стенки, Телевизоры, Ухваты, Фильмы, Фотоаппараты, Храмы, Церкви, Цирки, Чашки, Кушал Шахматы и шашки, Шпалы пробовал И штампы, Щетки И электролампы, Даже Юбками Питался, Даже Якорь Съесть Пытался - И ни разу Не был сыт!.. - М-да, - сказал другой Термит. От диеты толку мало. Лучше лопай что попало! Окапи Окапи Много-много лет Скрывался от науки. - Такого зверя в мире нет! - Так утверждал ученый-дед, А вслед за ним и внуки... Когда же заявлял порой Охотник темнокожий, Что в джунглях все же есть такой, Слегка с жирафом схожий, И даже (добавлял Пигмей Из племени Ма-Дзапи) Я лично ел таких зверей... Мы их зовем окапи. - Да это просто анекдот! - Негодовал ученый. - Как может быть, что зверь живет, Наукой не учтенный? Перед наукой ты - пигмей! И, значит, Спорить с ней - Не смей! Явились правнуки на свет, И что же? Дело в шляпе! Им удалось напасть на след Таинственных окапи. ...Теперь В ином зоосаду Гуляют по вольере У любопытных на виду Диковинные звери. Они красивы и стройны, На удивление скромны, У них глубокий, кроткий взгляд, Глаза их Словно говорят: "Науке многое дано. Да! Но..." В МОЕЙ ВООБРАЗИЛИИ Моя Вообразилия В моей Вообразилии, В моей Вообразилии Болтают с вами запросто Настурции и Лилии; Умеют Львы косматые Скакать верхом на палочке, А мраморные статуи Сыграют с вами в салочки! Ура, Вообразилия, Моя Вообразилия! У всех, кому захочется, Там вырастают крылья; И каждый обязательно Становится кудесником, Будь он твоим ровесником Или моим ровесником!.. В моей Вообразилии, В моей Вообразилии - Там царствует фантазия Во всем своем всесилии; Там все мечты сбываются, А наши огорчения Сейчас же превращаются В смешные приключения! В мою Вообразилию Попасть совсем несложно: Она ведь исключительно Удобно расположена! И только тот, кто начисто Лишен воображения, - Увы, не знает, как войти В ее расположение!.. Мним Далеко, Возле самой границы Лукоморья; Чудесной страны, В том краю, Где живут Чуженицы, Где пасутся в горах Рапуны, Где в волнах темно-синего меха Помирает от смеха Себеха, В том краю, Где встречается Бука (Правда, если вы спросите: с кем? - Ничего не ответит наука, Не помогут ни Гржимек, ни Брем), В том краю, где на каждой дорожке Попадаются ножки да рожки, Где Грифон ходит в гости к Химере, Где живут очень редкие звери, В высшей степени редкие звери, Исключительно редкие звери И совсем небывалые звери, Там и водится чудо природы - Тихий зверь по прозванию Мним. Сам Мюнхаузен, долгие годы Посвятивший погоне за ним, Услыхав это имя, немеет, Ничего сообщить не имеет, И скорее всего потому, Что похвастаться нечем ему... Еще про Мнима Называя Мнима Скромным зверем, Мы не очень сами в это верим: Кто такой на самом деле Мним, Неизвестно даже нам самим! Потому что Мним Ужасно скромен. Мал он ростом? Или он огромен? Как он выглядит? Что ест? Что пьет? Что поет он (если он поет)? Зверь он? Птица? Может быть, лягушка? Может, он Неведома зверушка? Нет числа вопросам! А ответ? А ответ такой: - Ответа нет. Все счастливцы, Встретившие Мнима, Безучастно Пробегали мимо... Потому что, повторяю, Мним Чрезвычайно Скромен (и раним). Он бы очень огорчился, Дети, Если бы прочел стихи (Вот эти!). Кавот и Камут Мне с постели вставать неохота: Я боюсь наступить на Кавота, - У меня под кроватью живет Симпатичнейший в мире Кавот. . . . . . . . . . . . . . . . . И еще с ним такая забота: Накормить невозможно Кавота, Так как каждый кусок почему-то Попадает в желудок Камута. Рапуны Под собой не чуя ног, Скачет резвый Рапунок. А большие Рапуны Тихо спят и видят сны. Приятная встреча Встретились Бяка и Бука. Никто не издал ни звука. Никто не подал и знака - Молчали Бука и Бяка. И Бука Думал со скукой: "Чего он так смотрит - букой?" А Бяка думал: "Однако Какой он ужасный Бяка..." ОСТРОВ ГДЕТОТАМ (Песенки из пьес и кинофильмов) ПЕСЕНКИ ИЗ ПЬЕС Из пьесы "Питер Пэн" Песня про остров Гдетотам Любят все без исключения Славный остров Гдетотам - Тут за нами приключения Так и ходят по пятам. Потому и называется Этот остров Гдетотам, Потому что тут сбывается Все, что только снится нам. И пока умеют дети Верить сказкам и мечтам, Будет, будет на планете Славный остров Гдетотам! Из пьесы-сказки "Лопушок у Лукоморья" Песня игрушек Дети любят игрушки - Так все говорят. Ну, а разве игрушки Не любят ребят? Очень любят! Души в них не чают! Просто Это НЕ ВСЕ Замечают... Мы молчим, мы не хнычем, Когда нас бросают, - Мы ведь знаем, что слезы От бед не спасают!.. Не заметишь обиды По нашему виду - Мы ребятам прощаем Любую обиду!.. Оттого-то, наверное, НЕ ВСЕ замечают, Как игрушки страдают, Тоскуют, Скучают... Оттого-то не знают (И знать не хотят!), Как мы верно и преданно Любим ребят. Ах, не так нам обидно, Когда нас ломают, Как обидно, что нас Не всегда понимают! Песня Бабы-Яги У крокодила есть друзья, И есть подруги у ворон, А у Яги одни враги, Одни враги со всех сторон. Отчего Так не любят Ягу? Ни понять, ни простить Не могу! Я, видно, слишком уж добра, Ведь я хочу лишь их добра. И за такую доброту В ответ я слышу клевету: Будто я Злая Баба-Яга, Будто я Костяная Нога! А я всегда во всем права, И мне на всех даны права! Из них тогда и выйдет прок, Когда их гнешь в бараний рог! Отчего ж Так не любят Ягу? Ни понять, ни простить Не могу! Песня Кикимор Взойди, луна! Ведь ночь темна, Ах, так темна! Взойди, луна! Нас очень огорчает Ночная темнота - В ней даром пропадает Вся наша красота! Взойди, луна! Ночь так темна, А мы хотим понравиться! Ты нас, луна, Понять должна, Ведь ты сама - красавица! Взойди, взойди, луна-а-а! Песня Черного кота Ученье - свет? Ха-ха! Ученье - свет! Вот то-то в нем и проку нет! Нет, для приличного кота Куда приятней темнота, Куда полезней темнота: В темноте острее взгляд, Благодушней мышки... В темноте идут на лад Темные делишки! Кому тут нужен курс наук, Когда дремучий лес вокруг, Где даже соловьи - и те Не смеют пикнуть в темноте, В моей любимой темноте! Кто боится темноты? Лишь одни трусишки! В темноте творят коты Темные делишки! Могу вам твердо обещать: Я вас не стану просвещать - Кто может сам ловить мышей Не станет мучить малышей!.. Набивайте - все подряд! Синяки и шишки, Лишь бы шли у нас на лад Темные делишки! Букина жалоба Ах, многие считают, Что Бука - это Бяка, А это совершенно Неправильно, однако! Да, нас нетрудно спутать, Но в том-то вся и штука, Что Бяка - это Бяка, А Бука - это Бука. Хотя не спорю, всякий Порою смотрит букой, Хотя не скрою, всякий Порой бывает бякой, Но путать Буку с Бякой А также Бяку с Букой Всем детям строго-настрого Запрещено наукой! Песенка про лапчатых гусей Прилетали гуси лапчатые, Приносили гусли звончатые. У них крылья были крапчатые, Лапки были перепончатые. Отворялись двери створчатые, Люди вышли к ним улыбчатые: - У нас скатерти узорчатые, У нас каши все рассыпчатые - Милости просим к столу!.. Полетели перья крапчатые, Загремели гусли звончатые: Уносили гуси лапчатые Свои лапки перепончатые - Подобру-поздорову! Из пьесы-сказки "Мэри Поппинс" Как вы, может быть, помните Майкл и Джейн, герои этой сказки, - большие озорники. А уж выйдя на сцену театра, они стали шалить еще больше! Они этого и не скрывают - вот их песенка: Приятное дело - Озорничать! Не остановишься - Стоит начать! Да, больше всего Я люблю баловство, А слушаться я Не люблю никого! Я слушаюсь папу (Когда он сердит), Но папа весь день На службе сидит! Где ж бедной маме Справиться с нами, Справиться с нами, Озорниками! Нет, никому Не справиться с нами - С такими ужасными Озорниками! (Дикий танец) Неудивительно, что папа этих милых деток, мистер Бэнкс в один прекрасный день появился с повязкой на глазу и объявил всему своему семейству: - Я вам больше не папа! Никому я не муж! И сам черт мне не брат! Да! Отныне я - Бэнкс, Одноглазый Пират! Кровожадный пират! Беспощадный пират! Знаменитый пират! Деловитый пират! Лучше штормы, лучше шквалы Чем домашние скандалы, Лучше рев орудий, Чем детский рев! ...Когда у пирата расстроены нервы - Конечно, в бою погибает он первый... Ну что ж! Я готов! Пускай - йо-хо-хо! - Меня вздернут на рее, Пускай - йо-хо-хо! - Меня пустят ко дну! Ведь там я найду Гораздо скорее Покой... Тишину! Забудьте навеки Несчастного папу, Подайте мне шпагу, Подайте мне шляпу, Подайте мушкет (Которого нет). И - общий привет! Родители считали все горе в том, что у Джейн и Майкла нет няни. Но вот что ребята об этом думали: Новая няня? Ну что же - без паники! Нам ли бояться Какой-то там няньки! Мало ли нянек Входило в наш дом - Все удирали Отсюда бегом! Этой мы тоже Внушить постараемся: Мы с нею нянчиться Не собираемся! Пусть она лучше Домой убирается! Тут с нею нянчиться Не собираются! Майкл и Джейн не догадывались, что восточный ветер принесет к ним не обычную няню, а волшебницу Мэри Поппинс. Она мгновенно их покорила. И счастливые мама с папой (он раздумал идти в пираты) спели им колыбельную. Вот такую: Первые звезды в небе видны - Спать вам пора давно, шалуны. Завтра вы можете снова начать Бегать и прыгать и всех огорчать! Как малыши Во сне хороши! Как хорошо, Когда спят малыши! Даже про самых ужасных ребят Скажут: "Они хороши, когда спят!" Не для того ли ночи темны? Не для того ли и созданы сны, Чтобы везде и повсюду на свете Были бы только хорошие дети! Конечно совсем без капризов не обходилось, хоть няня была и волшебница. Например, Джейн однажды захотела стать моложе: Да что же я - Все старшая и старшая сестра! По-моему, давно бы Мне младшей стать пора! Пусть все меня жалеют, И холят, и лелеют, И НИКОГДА не будят - Особенно с утра! На это отвечают мне Всегда одно и то же: "Мол, к сожалению, никто Не может стать моложе"... А я смогу! Придумаю! Сама! За пять минут! Да мне вот и минуточки Подумать не дают... С Мори Поппинс ребята пережили много интересных, просто волшебных приключении. Однажды они даже играли в парке с мраморной статуей - греческим мальчиком Нелеем. Вот его песня: Вдали от Греции родной Поставлен я на пьедестале, Чтоб люди любовались мной - Или меня не замечали. Отец мой - властелин морей - Мне вспоминается порою, И солнце родины моей, И яркий парус над волною... Мы статуи - поверьте нам! - И мы свои печали знаем. Увы! И мраморным сердцам Трудна разлука с отчим краем! И не завидуйте, что я Весь век стою на пьедестале: Из камня ноги у меня - И то они уже устали... ПЕСЕНКИ ИЗ КИНОФИЛЬМОВ Пять новых песенок Винни-Пуха Этих песенок в книжке о Винни-Пухе не найти - Винни-Пух сочинил их, когда его снимали в кино, так что они совсем новые! Песенка первая Если я чешу в затылке - Не беда! В голове моей опилки, Да-да-да! Но хотя там и опилки, Но Шумелки и Вопилки (А также Кричалки, Пыхтелки и даже Сопелки и так далее) Сочиняю я неплохо И- ног- да! Песенка вторая (Песенка-загадка) Мы с Пятачком - Большой-большой секрет, И не расскажем мы о нем, Да-да! (Верней, нет-нет!) Зачем шагаем мы вдвоем, Откуда и куда? Секретов мы не выдаем! Нет-нет! (Верней, да-да!) [Отгадка: Они шли в гости к Кролику!] Песенка третья Кто ходит в гости по утрам, Тот поступает мудро! Я прихожу к своим друзьям, Едва забрезжит утро! Под вечер скоро спать пора, Хозяева зевают... Вот если гость придет с утра Такого не бывает! Да, если гость пришел с утра, Ему спешить не надо! Кричат хозяева: "Ура!" (Они Ужасно РАды!) Недаром Солнце в гости к нам Всегда приходит по утрам! Тарам-парам, парам-тарам - Ходите в гости по утрам! Песенка четвертая Эту песенку Винни Пух спел, когда нес своему другу Иа-Иа в подарок ко Дню Рождения горшочек с медом, но нечаянно съел весь этот мед. 1 Лучший подарок, по-моему, мед. Каждый осел это сразу поймет! Даже немножечко - Чайная ложечка! - Это уже хорошо! - Ну, а тем более - полный горшок! Конец твоим мучениям, А также огорчениям, Конец твоим обидам И вообще невзгодам, Когда тебе (или ему), Когда (ну, все равно кому!) Подарят в День Рождения Горшочек с медом! 2 Но мед - это очень уж странный предмет... Всякая вещь - или есть, или нет, - А мед (я никак не пойму, в чем секрет!)... Мед - если есть, то его сразу нет! И нет конца страданиям И разочарованиям, А также огорчениям И вообще невзгодам, Когда тебе (или ему), Когда (ну, все равно кому!) Подарят в День Рождения Горшочек с медом! 3 Вот горшок (пустой), Он - предмет простой: Он никуда не денется! И потому горшок (пустой!) Гораздо выше ценится! Забыты все страдания И разочарования, И сразу наступает Хорошая погода, Когда тебе (или ему), Когда (ну, все равно кому - только не мне!) Подарят в День Рождения Горшок без меда! Песенка пятая А эту песенку пели все вместе - Пух и Пятачок, и даже Иа-Иа, когда все явились к нему с подарками. Но сочинил ее, по-моему, все-таки Винни!.. Приятны, что и говорить, Подарки в День Рождения, Но другу радость подарить - Вот это наслаждение! А мы друзья - и ты, и я, И все без исключения! И каждый день для нас, друзья, Не хуже Дня Рождения! Из киносказки "Юрка-Мурка" Песня бездомных собак Ах, плохо бездомным, Плохо голодным, Таким беззащитным, Таким беспородным! Никто нас не любит, Никто не ласкает, Никто на порог Нас к себе не пускает... О, как мы страдаем От мук одиночества! И нам Человеческой радости Хочется! Зачем нас боятся? За что презирают? Зачем с нами дети Так редко играют? Ах, трудно живется Без друга-хозяина! Поэтому все мы И воем отчаянно!.. Но кто нас полюбит, Кто нас пожалеет - Об этом ни капельки Не пожалеет! Песенка о человеке У всех зверей - названия. У человека - звание, И звание такое Обидно уступать! Свинье не обязательно Вести себя по-свински, А ты - по-человечески Обязан поступать! Хотя в известной мере Мы все - немножко звери, Внучата Крокодила, Кузены Гамадрила, Но как-никак - мы люди, И потому нам мерзки Те изверги, которые Ведут себя по-зверски! И тот, который давит Собаку на дороге, И тот, кто отрывает У лягушонка ноги, И ты, мучитель слабых, И ты, злодеи с рогаткой... Считать ли всех вас за людей - Останется загадкой... Ведь человек - он человек, И должен быть гуманным. А если это слово Вам кажется туманным - То можно без латыни, А просто, по-отечески: Ты человек? Будь добр, Веди Себя по-человечески! СКАЗКИ ДЛЯ ЛЮДЕЙ ПРЕДИСЛОВИЕ Тот, кто внимательно прочитает эти сказки, наверно, заметит, что они очень разные. Как будто их рассказывают разные люди. Так оно и есть. Только рассказывают их не разные люди, а разные звери. И птицы. И даже рыбы. Ну и, понятное дело, рассказывают они по-разному. Сказку про Серую Звездочку, например, рассказывает Пжик. Сказку про Отшельника и Розу - старая Камбала. А сказку "Ма-Тари-Кари" - сам Ученый Скворец. Я назвал их "Сказки для людей". Странное название, скажете. Разве не все сказки - для людей? Так-то оно так. Но эти сказки, как я уже говорил, рассказывают сами звери и рассказывают их людям. Всем людям - и взрослым, и детям. Звери ведь очень уважают людей, считают, что они сильнее и умнее всех на свете. И хотят, чтобы люди относились к ним хорошо. Чтобы были к ним добрее. И они надеются, что, когда люди их лучше узнают, они и станут к ним добрее. Именно затем звери и рассказывают о своей жизни, о своих радостях и печалях, о своих веселых приключениях... Рассказывают-то они не сказки, а чистую правду. Но в их жизни столько тайн и чудес, что многим людям эти правдивые истории могут показаться сказками... Русачок Жил-был маленький зайчик, по имени Русачок, и был у него знакомый Головастик. Зайчик жил на лесной опушке, а Головастик - в пруду. Бывало, встретятся - Головастик хвостом виляет, Русачок лапками барабанит. Русачок ему - про морковку, а Головастик - про водоросли. Весело! Вот как-то приходит Русачок к пруду - глядь-поглядь, а Головастика нет. Как в воду канул! А на берегу какой-то Лягушонок сидит. - Эй, Лягушонок, - говорит Русачок, - не видал моего знакомого Головастика? - Нет, не видал, - отвечает Лягушонок, а сам хохочет: - Хва-хва-хва! - Чего же ты смеешься, - обиделся Русачок, - у меня приятель пропал, а ты хохочешь! Эх, ты! - Да не я "эх", - говорит Лягушонок, - а ты "эх"! Своих не узнаешь! Это ж я и есть! - Что значит - я? - удивился Русачок. - Я и есть твой знакомый Головастик! - Ты? - еще больше удивился Русачок. - Быть того не может! У Головастика хоть хвост был, а у тебя что? Ты совсем и не похож! - Мало ли что не похож, - отвечает Лягушонок, - а все равно это я! Просто я вырос - и в Лягушонка превратился. Так всегда бывает! - Вот так штука, - говорит Русачок. - Всегда, говоришь, так бывает? - Конечно, всегда! Все так: как вырастут, так и превратятся! Из червячка - комар или там жук получится, из икринки - рыбка, а из Головастика - известное дело - Лягушка! Даже стихи такие есть: Головастики спешат Превратиться в лягушат! Ну, тут Русачок ему окончательно поверил. - Спасибо, что сказал, - говорит. - Тут есть над чем подумать! И разошлись. Пришел Русачок домой и спрашивает свою маму: - Мам! Скоро я вырасту? - Скоро, скоро, сынок, - говорит мама. - Как листья пожелтеют - будешь большой! Мы, зайцы, быстро растем! - А в кого я превращусь? - Что значит - в кого превращусь? - не поняла мама. - Ну, кем я стану, когда вырасту? - Ясное дело, кем, - отвечает мама, - станешь большим, красивым зайцем, как твой папа! - Как папа? Ну, это мы еще посмотрим! - сказал Русачок. И побежал, пошел смотреть, в кого бы ему превратиться. "Посмотрю, - думает, - на всех, кто в лесу живет: кто больше понравится, тем и стану!" Маленький, а хитрый! Идет по лесу, а кругом птички поют. "Эх, - думает Русачок, - а не стать ли и мне птичкой? Буду себе летать да песни распевать! Уж больно я петь люблю, а мы, зайцы, очень тихо поем - никто и не слышит!" Только он это подумал - видит: сидит на суку птица. Замечательная птица: больше зайца ростом, перья черные, брови красные и поет замечательно: - Бу-бу-бу! Чуфык-чуфык! - Тетенька-птица! - кричит Русак. - Как вас звать? - Чуфык-чуфык! - отвечает Глухарь (это он и был). - Дяденька Чуфык, как мне птицей стать? - Чуфык-чуфык! - отвечает Глухарь. - Хочу в птицу превратиться, - объясняет Русачок. А тот все свое: - Бу-бу-бу! Чуфык-чуфык. "Не слышит он, что ли?" - подумал Русачок и только было собрался поближе подойти, слышит: топ-топ, топ-топ! - Охотник! Спасайся, дяденька Чуфык! - крикнул Русачок и едва успел в кустах схорониться, вдруг ружье как загремит: бах! Бах! Выглянул Русачок: в воздухе дыму полно, перья летают - полхвоста у Глухаря отхватил Охотник... Вот тебе и чуфык! "Нет, - думает Русачок, - не буду я Глухарем: хорошо он поет, громко, да никого не слышит; тут и хвоста лишиться недолго... Наше дело - ушки на макушке держать!" Поскакал-побежал дальше, а для храбрости сам песню запел - Храбрую Заячью песню: Раз-два-три-четыре-пять - Шел Охотник погулять! Вдруг Зайчонок выбегает И давай в него стрелять! Пиф! Паф! Ой-ой-ой! Убежал Охотник мой! Спел - на душе веселее стало. Видит - Белка с ветки на ветку прыгает. "Здорово прыгает, - думает Русачок, - не хуже меня! А не стать ли мне Белкой?" - Белка, Белка, - говорит, - иди-ка сюда! Соскочила Белка на самую нижнюю ветку. - Здравствуй, Русачок, - говорит, - чего тебе? - Расскажи, пожалуйста, как вы, белки, живете, - просит Русачок, - а то я надумал Белкой стать! - Ну что ж, дело хорошее, - говорит Белка. - Живем мы прекрасно: с ветки на ветку прыгаем, шишки лущим, орешки грызем. Забот только много: гнездо устрой, на зиму запас собирай - грибы да орехи... Ну да ничего, когда привыкнешь! Полезай на дерево - я тебя всей беличьей науке обучу! Подошел Русачок к дереву, а сам думает: "Заботы какие-то... Мы, зайцы, без забот живем, гнезда не строим, норы не роем..." Полез было на дерево, да голова у него закружилась... - Нет, - говорит, - не хочу Белкой быть! Не наше это дело - по деревьям лазить! Засмеялась Белка, зацокала, шишкой в него запустила. Спасибо, не попала. Пошел Русачок дальше. Пришел на полянку. А там веселье - мышата в салки играют. Засмотрелся на них Русачок. Вдруг - что такое: побежали все сломя голову прочь. - Лиса! Лиса! - кричат. И верно, идет кума Лиса: шубка рыжая, грудка белая, ушки на макушке, хвост поленом. Красота! "Неужели, - думает Русачок, - это они ее, такую красивую, испугались! Не может быть!" Вышел смело, поклонился и говорит: - Здравствуйте, кумушка Лиса! Можно, я у вас одну вещь спрошу? - Ишь какой смелый! - удивилась Лиса. - Ну что ж, спрашивай, только поживей, а то у меня с вашим братом разговор короткий! - А я недолго. Научите меня, как мне Лисой стать? Расскажите, как живете? Очень вы мне понравились! Лисе лестно. - Ну что ж, - говорит, - живу обыкновенно: кого изловлю - того задавлю, кого задавлю - того съем! Вот и вся наука! Ох, как страшно стало Русачку! Но виду не подал - только ушами стрижет. - Вот, - говорит, - почему вас все боятся! Нет, не стану я Лисой - не наше это дело других обижать! - И хорошо, - говорит Лиса, - а то, если зайцы лисами станут, кого мы, лисы, есть будем? А у самой глазищи так и горят, зубищи оскалила: сейчас прыгнет - и прощай, Русачок! Только Русачок ее даже недослушал: как припустится - поминай как звали! Бежит, а про себя приговаривает: "Ишь чего выдумала! Живых зайцев есть! Это значит: стань я Лисой, я сам себя съесть должен! Ну и ну!" Долго бегал Русачок по лесу. Всех зверей повидал. Все ему, кроме Волка - он еще злей Лисы, - понравились. Да только не совсем. Хотел было Мышкой стать - да больно мала и уши коротки; хотел Ежом - да больно колючий, никто его не погладит, а заяц - он ласку любит; хотел Бобром - да в реке больно мокро... Совсем было собрался Медведем стать: сказал ему Медведь, что он мед ест, а мед, мол, еще слаще морковки, - да не захотел Русачок зимой в берлоге спать, лапу сосать. - Мы, - говорит, - этого не можем. Наше дело бегать. Бегал-бегал - прибежал к болотцу лесному. Да так и замер. Стоит зверь - всем зверям зверь: сам большой-пребольшой, больше Медведя, ноги длинные, уши - не хуже заячьих, да целых две пары! А глаза - добрые-предобрые. Стоит - травку щиплет, осиновую ветку гложет. Уж как он Русачку понравился - и сказать невозможно! Поклонился он зверю низехонько. - Здравствуйте, дяденька, - говорит, - как вас звать-величать? - Здравствуй. Русачок, - говорит великан, - звать меня Лось Сохатый. - А зачем у вас, дяденька, две пары ушей? Засмеялся Лось Сохатый. - Это, - говорит, - ты, видно, мои рога за уши принял! - А зачем вам рога? - От врага защищаться, - говорит Лось. - От волка там или еще от кого. - Ой, как здорово! - говорит Русачок. - А как вы, лоси, живете? - Живем обыкновенно: ветки гложем, траву щиплем. - А морковку едите? - Едим и морковку, коли попадется. - А других зверей не едите? - Бог с тобой, - говорит Лось. - Что придумал! Тут Лось еще больше Русачку понравился. "Стану Лосем", - думает. - А по деревьям не лазите? - спрашивает. - Да что ты! Зачем это? - А бегаете быстро? - Ничего, не жалуюсь, - смеется Лось Сохатый. - А зимой в берлоге не спите, лапу не сосете? - Что я - Медведь, что ли? - фыркнул Лось. Ну, тут совсем решил Русачок Лосем стать. Но на всякий случай еще об одном решил спросить: - А скоро ли можно Лосем стать? - Ну что ж, - говорит Лось Сохатый, - скоро: расти надо лет пять этак или шесть - и будет из Лосенка настоящий Лось Сохатый! Уж как тут Русачок огорчился - чуть не заплакал! - Нет, - говорит, - не наше это дело - пять лет расти! До свиданья, дяденька Лось! Ничего у меня не выходит... - Прощай, малыш, - говорит Лось Сохатый. - Не горюй! И побежал Русачок домой. Подбежал к знакомому пруду - в пруду желтые листья плавают, а на большом листе Лягушонок сидит. Подрос он, конечно. Пожалуй, и Лягушкой назвать можно, но Русачок его все равно сразу узнал. - Здравствуй, - кричит, - бывший Головастик! Он-то узнал, а Лягушонок, видно, нет: испугался и в воду нырнул. Удивился Русачок. "Что это он?" - думает. Высунулся Лягушонок из воды и говорит: - Эх, ты! Чего людей пугаешь? - Да не я "эх", а ты "эх"! - засмеялся Русачок. - Что ж ты, бывший Головастик, своих не узнаешь? Это ж я! - Что значит - я? - удивился Лягушонок. - Ну я, твой знакомый Русачок. - Вот так так, - говорит Лягушонок. - Какой ты Русачок? Ты самый настоящий Заяц-Русак! И нырнул. Посмотрелся Русачок в воду, когда круги успокоились. Видит - и верно: стал он большим, красивым Зайцем. Точь-в-точь как папа: шерстка пушистая, лапы сильные, глаза большие, а уши - ни в сказке сказать, ни пером описать! И забарабанил он лапами. От радости. Серая Звездочка - Ну так вот, - сказал папа Пжик, - сказка эта называется "Серая Звездочка", по по названию тебе ни за что не догадаться, про кого эта сказка. Поэтому слушай внимательно и не перебивай. Все вопросы потом. - А разве бывают серые звездочки? - спросил Ежонок. - Если ты меня еще раз перебьешь, не буду рассказывать, - ответил Пжик, но, заметив, что сынишка собирается заплакать, смягчился: - Вообще-то их не бывает, хотя, по-моему, это странно: ведь серый цвет самый красивый. Но одна Серая Звездочка была. Так вот, жила-была жаба - неуклюжая, некрасивая, вдобавок от нее пахло чесноком, а вместо колючек у нее были - можешь себе представить! - бородавки. Брр! К счастью, она не знала ни о том, что она такая некрасивая, ни о том, что она - жаба. Во-первых, потому, что была она совсем маленькая и вообще мало что знала, а во-вторых, потому, что ее никто так не называл. Она жила в саду, где росли Деревья, Кусты и Цветы, а ты должен знать, что Деревья, Кусты и Цветы разговаривают только с теми, кого они очень-очень любят. А ведь не станешь ты называть того, кого ты очень-очень любишь, жабой? Ежонок засопел в знак согласия. - Ну вот, Деревья, Кусты и Цветы очень любили жабу и поэтому звали ее самыми ласковыми именами. Особенно Цветы. - А за что они ее так любили? - тихонечко спросил Ежонок. Отец насупился, и Ежонок сразу свернулся. - Если помолчишь, то скоро узнаешь, - строго сказал Пжик. Он продолжал: - Когда жаба появилась в саду, Цветы спросили, как ее зовут, и, когда она ответила, что не знает, очень обрадовались. "Ой, как здорово! - сказали Анютины Глазки (они первыми увидели ее). - Тогда мы сами тебе придумаем имя! Хочешь, мы будем звать тебя... будем звать тебя Анютой?" "Уж лучше Маргаритой, - сказали Маргаритки. - Это имя гораздо красивее!" Тут вмешались Розы - они предложили назвать ее Красавицей; Колокольчики потребовали, чтобы она называлась Динь-Динь (это было единственное слово, которое они умели говорить), а цветок, по имени Иван-да-Марья, предложил ей называться "Ванечка-Манечка". Ежонок фыркнул и испуганно покосился на отца, но Ежик не рассердился, потому что Ежонок фыркнул вовремя. Он спокойно продолжал: - Словом, спорам не было бы конца, если бы не Астры. И если бы не Ученый Скворец. "Пусть она называется Астрой", - сказали Астры. "Или, еще лучше, Звездочкой, - сказал Ученый Скворец. - Это значит то же самое, что Астра, только гораздо понятнее. К тому же она и правда напоминает звездочку. Вы только посмотрите, какие у нее лучистые глаза! А так как она серая, вы можете звать ее Серой Звездочкой. Тогда уж не будет никакой путаницы! Кажется, ясно?" И все согласились с Ученым Скворцом, потому что он был очень умный, умел говорить несколько настоящих человеческих слов и насвистывать почти до конца музыкальное произведение, которое называется, кажется... "Пжик-Пыжик" или как-то в этом роде. За это люди построили ему на тополе домик. С тех пор все стали называть жабу Серой Звездочкой. Все, кроме Колокольчиков, они по-прежнему звали ее Динь-Динь, но ведь это было единственное слово, которое они умели говорить. "Нечего сказать, "звездочка", - прошипел толстый старый Слизняк. Он вполз на розовый куст и подбирался к нежным молодым листочкам. - Хороша "звездочка"! Ведь это самая обыкновенная серая..." Он хотел сказать "жаба", по не успел, потому что в этот самый миг Серая Звездочка взглянула на него своими лучистыми глазами - и Слизняк исчез. "Спасибо тебе, милая Звездочка, - сказала Роза, побледневшая от страха. - Ты спасла меня от страшного врага!" А надо тебе знать, - пояснил Пжик, - что у Цветов, Деревьев и Кустов, хотя они никому не делают зла - наоборот, одно хорошее! - тоже есть враги. Их много! Хорошо еще, что эти враги довольно вкусные! - Значит, Звездочка съела этого толстого Слизняка? - спросил Ежонок, облизнувшись. - Скорее всего, да, - сказал Пжик. - Правда, ручаться нельзя. Никто не видел, как Звездочка ела Слизняков, Прожорливых Жуков и Вредных Гусениц. Но все враги Цветов исчезали, стоило Серой Звездочке посмотреть на них своими лучистыми глазами. Исчезали навсегда. И с тех пор как Серая Звездочка поселилась в саду, Деревьям, Цветам и Кустам стало жить гораздо лучше. Особенно Цветам. Потому что Кусты и Деревья защищали от врагов Птицы, а Цветы защищать было некому - для Птиц они слишком низенькие. Вот почему Цветы так полюбили Серую Звездочку. Они расцветали от радости каждое утро, когда она приходила в сад. Только и слышно было: "Звездочка, к нам!", "Нет, сперва к нам! К нам!.." Цветы говорили ей самые ласковые слова, и благодарили, и хвалили ее на все лады, а Серая Звездочка скромно молчала - ведь она была очень, очень скромная, - и только глаза ее так и сияли. Одна Сорока, любившая подслушивать человеческие разговоры, однажды даже спросила, правда ли, что у нее в голове спрятан драгоценный камень и поэтому ее глаза так сияют. "Я не знаю, - смущенно сказала Серая Звездочка. - По-моему, нет..." "Ну и Сорока! Ну и пустомеля! - сказал Ученый Скворец. - Не камень, а путаница, и не у Звездочки в голове, а у тебя! У Серой Звездочки лучистые глаза потому, что у нее чистая совесть - ведь она делает Полезное Дело! Кажется, ясно?" - Папа, можно задать вопрос? - спросил Ежонок. - Все вопросы потом. - Ну, пожалуйста, папочка, только один! - Один - ну, так и быть. - Папа, а мы... мы полезные? - Очень, - сказал Пжик. - Можешь не сомневаться. Но слушай, что было дальше. Так вот, как я уже сказал, Цветы знали, что Серая Звездочка - добрая, хорошая и полезная. Знали это и Птицы. Знали, конечно, и Люди, понятно - Умные Люди. И только враги Цветов были с этим не согласны. "Мерзкая, вредная злючка!" - шипели они, конечно, когда Звездочки не было поблизости. "Уродина! Гадость!" - скрипели прожорливые Жуки. "Надо расправиться с ней! - вторили им Гусеницы. - От нее просто нет житья!" Правда, на их брань и угрозы никто не обращал внимания, и к тому же врагов становилось все меньше и меньше, но, на беду, в дело вмешалась ближайшая родственница Гусениц - Бабочка Крапивница. На вид она была совершенно безобидная и даже хорошенькая, но на самом деле - ужасно вредная. Так иногда бывает. Да, я забыл тебе сказать, что Серая Звездочка никогда не трогала Бабочек. - Почему? - спросил Ежонок. - Они невкусные? - Совсем не поэтому, глупыш. Скорее всего, потому, что Бабочки похожи на Цветы, а ведь Звездочка так любила Цветы! И наверно, она не знала, что Бабочки и Гусеницы - одно и то же. Ведь Гусеницы превращаются в Бабочек, а Бабочки кладут яички, и из них выводятся новые Гусеницы... Так вот, хитрая Крапивница придумала хитрый план - как погубить Серую Звездочку. "Я скоро спасу вас от этой мерзкой жабы!" - сказала она своим сестрам Гусеницам, своим друзьям Жукам и Слизнякам. И улетела из сада. А когда она вернулась, за ней бежал Очень Глупый Мальчишка. В руке у него была тюбетейка, он размахивал ею в воздухе и думал, что вот-вот поймает хорошенькую Крапивницу. Тюбетейкой. А хитрая Крапивница делала вид, что вот-вот попадется: сядет на цветок, притворится, будто не замечает Очень Глупого Мальчишку, а потом вдруг вспорхнет перед самым его носом и перелетит на следующую клумбу. И так она заманила Очень Глупого Мальчишку в самую глубину сада, на ту дорожку, где сидела Серая Звездочка и беседовала с Ученым Скворцом. Крапивница была сразу же наказана за свой подлый поступок: Ученый Скворец молнией слетел с ветки и схватил ее клювом. Но было уже поздно: Очень Глупый Мальчишка заметил Серую Звездочку. "Жаба, жаба! - закричал он Очень Глупым Голосом. - У-у-у, какая противная! Бей жабу! Бей!" Серая Звездочка сперва не поняла, что он говорит о ней - ведь ее никто еще не называл жабой. Она не двинулась с места и тогда, когда Очень Глупый Мальчишка замахнулся на нее камнем. "Звездочка, спасайся!" - отчаянным голосом крикнул ей Ученый Скворец, чуть не подавившись Крапивницей. В ту же минуту тяжелый камень шлепнулся на землю рядом с Серой Звездочкой. К счастью, Очень Глупый Мальчишка промахнулся, и Серая Звездочка успела отскочить в сторону. Цветы и Трава скрыли ее из глаз. Но Очень Глупый Мальчишка не унимался. Он подобрал еще несколько камней и продолжал швырять их туда, где шевелились Трава и Цветы. "Жаба! Ядовитая жаба! - кричал он. - Бей уродину!" "Дур-ра-чок! Дур-ра-чок! - крикнул ему Ученый Скворец. - Что за путаница у тебя в голове? Ведь она полезная! Кажется, ясно?" Но Очень Глупый Мальчишка схватил палку и полез прямо в Розовый Куст - туда, где, как ему казалось, спряталась Серая Звездочка. Розовый Куст изо всех сил уколол его своими острыми колючками. И Очень Глупый Мальчишка с ревом побежал из сада. - Урраа! - закричал Ежонок. - Да, брат, колючки - это хорошая вещь! - продолжал Ежик. - Если бы у Серой Звездочки были колючки, то, возможно, ей не пришлось бы так горько плакать в этот день. Но, как ты знаешь, колючек у нее не было, и потому она сидела под корнями Розового Куста и горько-горько плакала. "Он назвал меня жабой, - рыдала она, - уродиной! Так сказал Человек, а ведь люди все-все знают! Значит, я жаба, жаба!.." Все утешали ее как могли: Анютины Глазки говорили, что она всегда останется их милой Серой Звездочкой; Розы говорили ей, что красота - не самое главное в жизни (с их стороны это была немалая жертва). "Не плачь, Ванечка-Манечка", - повторяли Иван-да-Марья, а Колокольчики шептали: "Динь-Динь, Динь-Динь", и это тоже звучало очень утешительно. Но Серая Звездочка плакала так громко, что не слышала утешений. Так всегда бывает, когда начинают утешать слишком рано. Цветы этого не знали, но зато это прекрасно знал Ученый Скворец. Он дал Серой Звездочке вволю выплакаться, а потом сказал: "Я не буду тебя утешать, дорогая. Скажу тебе только одно: дело не в названии. И уж, во всяком случае, совершенно неважно, что про тебя скажет какой-то Глупый Мальчишка, у которого в голове одна путаница! Для всех твоих друзей ты была и будешь милой Серой Звездочкой. Кажется, ясно?" И он засвистел музыкальное произведение про... про Пжика-Пыжика, чтобы развеселить Серую Звездочку и показать, что считает разговор оконченным. Серая Звездочка перестала плакать. "Ты, конечно, прав, Скворушка, - сказала она. - Конечно, дело не в названии... Но все-таки... все-таки я, пожалуй, не буду больше приходить в сад днем, чтобы... чтобы не встретить кого-нибудь глупого..." И с тех пор Серая Звездочка - и не только она, а и все ее братья, сестры, дети и внуки приходят в сад и делают свое Полезное Дело только по ночам. Пжик откашлялся и сказал: - А теперь можешь задавать вопросы. - Сколько? - спросил Ежонок. - Три, - ответил Пжик. - Ой! Тогда... Первый вопрос: а правда, что Звездочки, то есть жабы, не едят Бабочек, или это только в сказке? - Правда. - А Очень Глупый Мальчишка говорил, что жабы ядовитые. Это правда? - Чепуха! Конечно, брать их в рот я тебе не советую. Но они совсем не ядовитые. - А правда... Это уже третий вопрос? - Да, третий. Все. - Как - все? - Так. Ведь ты уже задал его. Ты спросил: "Это уже третий вопрос?" - Ну, папка, ты всегда дразнишься. - Ишь какой умный! Ну ладно, так и быть, задавай свой вопрос. - Ой, забыл... Ах, да... Куда же все-таки исчезали все эти противные враги? - Ну конечно же, она их глотала. Просто она так быстро хватает их своим языком, что никто не может за этим уследить, и кажется, будто они просто исчезают. А теперь у меня есть вопрос, пушистенький мой: не пора ли нам спать? Ведь мы с тобой тоже полезные и тоже должны делать свое Полезное Дело по ночам, а сейчас уже утро... История Гусеницы Вдоль садовой ограды малина и смородина росли так тесно, что казалось, там больше не поместиться и травинке, но крапива, видно, так не считала: ух, сколько ее там было! Там-то и жила Гусеница. Жила она на самом большом кусте крапивы и с утра до ночи жевала крапиву - это было все, что она умела делать, бедняжка! Но не подумайте, что она жаловалась на свою судьбу. Ничего подобного! - Ах, как хорошо жить на свете, когда крапивы вдоволь! - приговаривала она в те редкие минуты, когда переставала жевать. - Да, это и называется - жить в свое удовольствие! Как хорошо! А кругом и правда было так хорошо! Солнце с каждым днем поднималось все выше, сияло все ярче, грело все сильнее - и на земле все старались ему подражать: деревья, кусты и травы тянулись в вышину; речка сверкала так, что больно было смотреть; все теплее становился ветер, а луг покрылся тысячами маленьких желтых солнышек - это расцвели одуванчики. Что говорить - была весна! Но Гусеница и знать не желала о весне. Она никогда не оглядывалась вокруг. Она смотрела только на крапиву, видела только крапиву, думала только о крапиве и жевала, жевала, жевала крапиву... Даже Лесной Клоп, который жил по соседству, на ветке смородины, находил, что это чересчур. - Конечно, еда - дело важное, - объяснял он Тлям, сидевшим под листом, - но нельзя же из-за еды - тем более из-за крапивы - забывать обо всем на свете! Где, спрашиваю я, где у этой Гусеницы высшие, духовные интересы? Тут ими и не пахнет! И Тли, хотя они и ничего не понимали в этих рассуждениях, хором поддакивали Клопу: ведь сам-то Клоп, что и говорить, умел не только есть, но и пахнуть, да еще как - особенно когда волновался. А он всегда волновался, если ему возражали... Но Гусеница и не думала волноваться. Она, можно сказать, и ухом не вела (тем более что ушей у нее не было). - Я выше этих пересудов, - ворчала она. - Я занимаюсь делом, а на всех остальных мне наплевать! Спору нет, свое дело она знала: ведь далеко не каждый сумеет с утра до ночи глодать сырую крапиву и ни разу не обжечься! И все-таки... И все-таки, по-моему, ей не следовало так презирать всех остальных! Например, птиц. - Поют, - сердито ворчала она, когда птицы распевали свои лучшие песни. - Поют и чирикают! Пустозвоны! Песнями сыт не будешь! - Ах, нет! Петь - это так прекрасно! - вздохнул молоденький Кузнечик, который умел играть на своей скрипочке одну-единственную ноту. - Я бы так хотел петь, как птица! - Ну и пой! Пой на здоровье! - хихикнула Гусеница. - Можешь даже летать! Самое подходящее занятие для пустозвона! - А... ведь... когда-нибудь... и ты... будешь... летать, соседка... - раздался чей-то медленный, скрипучий голос. Гусеница так изумилась, что даже оглянулась. Это говорила мудрая старая Улитка. К ее словам нельзя было не прислушаться: все знали, что она старше всех на свете - ей было два, а то и три года - и она много повидала на своем веку. - Это вы мне? - спросила Гусеница. - Да... да... именно тебе... Когда-нибудь у тебя вырастут крылья, и ты... будешь... летать... почти... как... Но Гусеница не дала ей договорить. - Какая чушь! - крикнула она. - Я - летать? Нет уж, спасибо! Да ни за что на свете! Пусть этой чепухой занимаются птицы! Бессмысленные, пустоголовые твари! - Ты бы... поосторожнее... о птицах... - проговорила Улитка, опасливо втянув рожки. - Ведь... они... могут... тебя съесть! Тут Гусеница чуть не подавилась от возмущения. - Съесть меня? - крикнула она. - Съесть меня? Меня никто не может съесть! Я волосатая и очень-очень противная на вкус! - с гордостью проговорила она, немного успокоившись. - Это видит всякий, у кого есть глаза! Да! Меня никто не может съесть! Есть - это мое дело! И она было уже собралась заняться своим делом, как вдруг... Как вдруг что-то огромное, страшное с шумом и свистом налетело на нее. Гусеница почувствовала, что ее стиснули, подхватили и понесли высоко-высоко, в самое небо... "Ну что ж, попила, поела - недаром жизнь прожила", - мелькнуло у Гусеницы в голове. Бедняжка решила, что пришла ее смерть... На самом деле это был Скворушка, совсем молоденький, желторотый: он даже не знал, что таких гусениц не едят, и был очень горд своей добычей. - Мама, мама! Гляди, чего я нашел! - крикнул он, усаживаясь на ветку перед скворечником, прибитым на очень высокой елке. Из скворечника выглянула мама Скворчиха. - Брось немедленно эту гадость! - строго сказала она. - Ох уж эти дети! Всякую дрянь тащат в рот! Брось сейчас же, а то у тебя живот заболит. Скворушка, к счастью для себя - а особенно для Гусеницы! - был послушным ребенком. Он немедленно выпустил Гусеницу из клюва, и она стремглав полетела вниз. Но, надо отдать ей справедливость, она не потеряла головы: падая, она успела выпустить шелковинку, и чем длиннее становилась шелковинка, тем плавнее становилось падение. А вскоре шелковинка зацепилась за сучок. Гусеница ловко подтянулась и наконец, слегка помятая и очень испуганная, уселась на сучке и смогла перевести дух. Чуть-чуть отдышавшись, она почувствовала сильный голод и огляделась в поисках своей любимой крапивы. И она увидела... Она увидела луг, и речку, и лес за рекой - весь мир, большой и широкий мир, в котором она родилась и выросла и которого никогда не замечала. - Сколько крапивы! - вырвалось у нее. - Я и не знала, что на свете так много крапивы! - Извините, вы что-то сказали? - спросил чей-то бас у нее над самым ухом (хотя ушей у нее, как вы помните, не было). Гусеница вздрогнула и обернулась. Возле нее сидел Жук, такой большой, что просто странно, как это она не заметила, когда он появился. Он был весь закован в блестящий темно-коричневый панцирь, а на голове у него торчала пара длинных, грозных рогов. - Я сказала, как много крапивы, - объяснила она, против обыкновения, довольно вежливо: уж очень внушительный вид был у Жука. - Крапивы? Где? - переспросил Жук удивленно. - Ну, всюду! - Гусеница повела головой. Но Жук продолжал недоумевать. - Если вы имеете в виду вот это, - показал он вперед, - то это вовсе не крапива! Это речка! - Да нет! Вон там, наверху! - Наверху? - засмеялся Жук. - Это небо! Уверяю вас, там нет никакой крапивы! - То-то, я смотрю, цвет какой-то странный, - согласилась Гусеница. - А вон там, впереди? Там все зеленое - это, уж конечно, крапива! - Да что вы, - удивился Жук, - это же лес! Лес! - Это еще что такое? - буркнула Гусеница. Ей стало уже неинтересно слушать. Но Жуку, видно, понравилось объяснять. - Лес - это замечательная вещь! - с воодушевлением продолжал он. - Это много-много деревьев, и кустов, и трав, и... и всего, чего душе угодно!.. - Значит, там-то есть крапива? - перебила его Гусеница. - Еще бы! - ответил Жук. - Крапивы там хоть отбавляй! Но что крапива! Там есть вещи гораздо повкусней! Например, ягоды! Земляника! Или листья на березах! Объедение! Куда лучше крапивы! - Сомневаюсь, - сухо сказала Гусеница. - Уверяю вас! - горячо продолжал Жук, - Хотите, полетим туда! И вы сами убедитесь! Гусеница пробормотала что-то невнятное. Ей почему-то было стыдно признаться, что она не умеет летать. Но Жук ничего не заметил. Он был занят: приподняв жесткие блестящие надкрылья, он развернул пару чудесных прозрачных крыльев и загудел, накачиваясь воздухом, - так делают все жуки, готовясь в полет. - Полетели! - крикнул он наконец, и Гусеница осталась одна... - Подумаешь, расхвастался, надутый! - обиженно сказала она. - У меня тоже будут крылья! Вот! - Вы были правы, соседка, - сказала она Улитке, когда, после долгого и трудного путешествия по стволу елки, добралась наконец до родной крапивы и утолила первый голод (люди в таких случаях говорят "заморила червячка", но, конечно, Гусенице это выражение вряд ли бы понравилось). - Права?.. Я всегда права... А ты... о чем, соседка? - спросила Улитка. - Я поняла, что мне нужны крылья! Я очень рада, что они у меня будут! И поскорей бы! Ведь тогда я полечу и съем весь этот вкусный... как его... ага, лес! Улитка только покачала головой. Зато Лесной Клоп, который с интересом прислушивался к их разговору, с довольным видом сказал: - Не говорил ли я? Не говорил ли я, что, когда она повидает свет, у нее сильно расширится кругозор? И Тли, хотя и не могли припомнить ничего подобного, разумеется, дружно с ним согласились, чтобы не волновать Клопа... Гусеница их уже не слушала: она принялась грызть крапиву. Ведь теперь ей еще больше хотелось вырасти и поскорее стать крылатой. Но хотя грызла она свою крапиву с прежним аппетитом и крапивы было по-прежнему вдоволь, не все оставалось по-прежнему. Одуванчики давно отцвели и облетели; на лугу появились новые цветы; вскоре отцвели и они - ведь цветы живут так недолго. Изменилась и сама Гусеница. Она очень выросла - и не мудрено, ведь на аппетит она никогда не могла пожаловаться! А главное, она стала совершать поступки, которых от нее никак нельзя было ожидать! Порой, например, она переставала грызть крапиву, поднимала голову и озиралась, словно чего-то ждала. А иногда она даже всползала на самую верхушку куста и подолгу смотрела вдаль. Конечно, она бы ни за что и никому - даже самой себе! - не призналась, что ей хочется снова увидеть небо, и речку, и луг, и лес... Но вокруг ничего не было видно, кроме листьев крапивы - крапива тоже очень разрослась к этому времени! - и Гусеница спускалась вниз и со вздохом принималась грызть самый большой и сочный крапивный лист. А однажды Гусенице приснился сон. Кто бы мог подумать! Да, да, самый настоящий сон! ...Она вдруг стала большая-пребольшая; кожа на спине у нее лопнула, приподнялась - точь-в-точь как у Жука! - развернулись два огромных перепончатых крыла, и она взлетела! Вот она кружит над елкой - скворцы в ужасе прячутся в свой скворечник, а Гусенице и нет до них дела: мерно взмахивая могучими крыльями, она летит над лугом, над речкой - туда, к далекой синеющей полосе леса. Вот-вот она будет там... Остается всего несколько взмахов... Но тут с шумом и свистом налетает страшный вихрь... крылья обрываются... и она падает... падает... падает... Она проснулась, вздрогнув, и от ее резкого движения что-то полупрозрачное, легкое, как мушиное крыло, сорвалось с листа и, покачиваясь, медленно, плавно опустилось на землю. Ее крыло! Но нет, это была всего-навсего ее старая шкурка. Гусеница так выросла, что уже не помещалась в ней, и шкурка лопнула и свалилась... Так, значит, она просто-напросто перелиняла во сне? А крыльев у нее все нет? Да и будут ли они когда-нибудь? Ведь время идет и идет... Да, время шло и шло. И хотя лето было в самом разгаре, и солнце, казалось, грело сильнее прежнего, и на смену отцветшим цветам приходили все новые - что-то ушло вместе с ушедшей весной. Гусеница и сама не понимала, что ей чего-то не хватает, как однажды у нее вдруг вырвалось: - Как жаль, что птицы больше не поют! Она тут же испуганно оглянулась - не слышал ли кто ее странных слов? Слава богу, кажется, никто не слыхал? Хотя почему Лесной Клоп так сердито на нее смотрит? И почему все Тли дружно захихикали тоненькими голосами? Ну что ж, она заслужила насмешку! Подумать только, что она - она! - могла сказать такую вещь!.. Нет, надо выкинуть все эти глупости из головы. И в этот самый день прилетел откуда-то первый желтый лист. А потом желтых листьев стало много-много, и они начали падать; все чаще накрапывал дождь, ветер становился все сильнее и холоднее, и даже солнце ничего не могло с этим поделать... И наконец наступил роковой день: день, когда Гусеница почувствовала, что она больше не хочет - не может! - есть. Да, да! Вялая, сонная сидела она на листе - на большом, сочном, аппетитном листе! - и, вместо того чтобы грызть его, вяло и сонно, словно от нечего делать, обматывала сама себя шелковинкой. - Смотри-ка! - взволнованно сказал Лесной Клоп. - Наша соседка-то, видно, помирает! Перестала есть! Ну что ж, я всегда говорил ей, что фантазии до добра не доведут! Но кто в наши дни слушает разумные советы! На этот раз Тли даже не поддакнули ему: они только еще глубже уткнули носы в мякоть смородинного листа. Да и неудивительно: Клоп действительно очень разволновался! А Гусенице было уже все равно. "Может быть, я и правда умираю, - сонно подумала она. - Значит, у меня так и не будет крыльев... Ну что ж... хотя жаль... жаль..." Кто знает, о чем она жалела... Но она не умерла. Вяло и сонно, но упорно она продолжала до поздней ночи обматываться шелковинкой. А когда настало утро, Гусеницы на листе крапивы уже не было. Зато под листом, крепко-накрепко привязанный к толстому стеблю, висел плотный шелковистый кокон. Так прочно был он устроен, так надежно прикреплен, что ему были не страшны ни дожди поздней осени, ни снег, падавший вокруг, ни метели, завывавшие в голых ветках, ни морозы, от которых порой замертво падали голодные пташки и трещали, лопаясь, стволы деревьев. Прошла зима; с сосулек закапали первые слезинки - сосулькам было жалко, что зима проходит; набухли почки на деревьях; на проталине выглянул первый подснежник - кокон все висел и висел, неподвижный, застывший, словно неживой. Может быть, и правда там не было никого живого? Но едва раскрылись одуванчики на лугу, с кокона слетела верхушка и какое-то странное существо неуклюже выползло наружу и уселось на сухом листе. Боже, какое жалкое это было создание! Мокрое, беспомощное, все измятое, и вдобавок на спине у него висели две сморщенные, тоже мокрые, тряпочки! Но солнце, доброе весеннее солнце, для которого все равны, поглядело на него так же ласково, как на самый прекрасный цветок; и под его теплым взглядом морщинистые лоскутки расправились, развернулись - и ослепительными красками засияла пара чудесных крыльев! Да, никто бы не узнал в этой прелестной Бабочке нашу старую знакомую - Гусеницу! Да и кому было ее узнавать? Ведь ни Кузнечика, ни Лесного Клопа, ни Тлей давно не было на свете... И все-таки кто-то ее узнал. - Ну, что... соседка? - прозвучал скрипучий медленный голос. - Вот... видишь... у тебя... теперь... есть крылья... - Ах, здравствуйте, милая Улитка! - отвечала Бабочка. - Да, да, у меня теперь и правда есть крылья! Крылья! - И ты... можешь... полететь... и сгрызть весь... лес... как ты... собиралась... - Сгрызть? - удивленно приподняла крылышки Бабочка - Что это значит - сгрызть? Улитка тихонько хихикнула. - Ах, да! - вспомнила Бабочка. - Помню, помню! Но почему-то мне совсем не хочется грызть! Да и нечем, по правде говоря! - смущенно засмеялась она. Она говорила правду: вместо зубастого рта у нее теперь был нежный, тоненький хоботок, пригодный разве для того, чтобы пить цветочный нектар. - Без... еды... долго... не протянешь... - начала было Улитка, но Бабочка не дослушала ее. - У меня есть крылья! Крылья! - ликующе повторяла она. - Я могу лететь, куда хочу, и любоваться всем на свете! Ведь крылья... ведь для того и даются крылья, правда? И Улитка - впервые на своем долгом веку - не знала, что сказать. Она еще обдумывала свой ответ, когда рядом с Бабочкой опустился на листик молоденький Мотылек. Он был горд и взволнован: ведь это был первый его полет, и даже когда он сел на листик, крылышки его так и ходили! - Полетим? - крикнул он, заметив Бабочку. - Полетим! - радостно откликнулась она. Оба вспорхнули и полетели туда, где на лугу пестрели цветы, где ослепительно блестела речка, где вдали синела зубчатая полоса леса, - оба юные, сами прелестные, как два цветка... А Улитка все думала... Почему рыбы молчат В старину рыбы любили поговорить, а Судак - так тот уж даже слишком. Добро бы он дело говорил, а то все пустяки: то лясы точит, то ерунду мелет, то чепуху несет, а бывало и того хуже: лишнее болтает. И до того он как-то всем рыбам надоел, что ни одна с ним и разговаривать не желает: только разлетится он к какой-нибудь рыбе побеседовать, а она вильнет хвостом - и поминай как звали! Вот плавал он, плавал, молчал-молчал - до того намолчался, хоть топись! А язык чешется смерть как! Подплыл Судак с горя к берегу. Думает: нет ли хоть там кого, с кем бы посудачить. Высунул нос из воды, смотрит - верно, сидит на берегу кто-то мохнатенький, четыре лапки, пятый - хвост. - Эй ты, Мохнатенький, - говорит Судак. - Ты кто будешь? Рыба? - Да что ты, - говорит Мохнатенький, - какая же я рыба! Я зверь - Выдра. - Вот и я думаю, что не рыба, - говорит Судак. - Что рыбе на сухом месте делать? Дура она, что ли? Сказал - и тут же язык прикусил. Но Выдра - ничего, не обиделась, только облизнулась. - Почему же это сразу - дура? - спрашивает. - Разве на бережку плохо? - Еще бы не плохо, - говорит Судак. - Совсем жить нельзя! - А в воде, выходит, можно? - В воде-то? Сравнила тоже! В воде знай плавай в свое удовольствие! - А если я плавать не умею? - Плавать не умеешь? - удивился Судак. - Вот смехота! Да ведь это проще всего - плавать! Войди в воду - сразу и поплывешь! - А не утону? Судак со смеху чуть не захлебнулся. Даже пузыри пустил. - Да что ты, - говорит, - кто же это в воде тонет? Мы вот, рыбы, всю жизнь в воде живем, и ни одна, слава богу, не утонула! Вошла Выдра в воду осторожно-осторожно: сперва по грудку, потом по шейку... поплыла, поплыла... да вдруг как кинется на судака! Еле-еле он от нее ушел, только из хвоста она ему середку вырвала: был хвост лопатой, а стал уголками. "Ой-ой-ой, - думает Судак, - ни за что не буду с незнакомыми разговаривать, особенно со зверями! Ты им - слово, а они - за хвост! Ишь звери!" Сказать сказал, а язык-то все чешется! Поплавал немного - в другом месте к берегу подплыл. Опять нос высунул. Смотрит - на большом камне Незнакомка сидит, вся в перьях, беленькая, хорошенькая, а сама плачет жалостно-прежалостно: "Чаю! Чаю!" Жалко ее стало Судаку. - Эй ты, - говорит, - беленькая, хорошенькая! Ты не зверь? - Да что ты, - говорит Незнакомка, - я, чай, птица! Чай, знаешь, Чайка я! - А чего же ты плачешь? - Отчего плачу? Есть хочу, оттого и плачу! - Есть хочешь? - удивился Судак. - Так зачем плакать? Возьми да поешь! - Хорошо тебе советы давать! - говорит Чайка. - Я, чай, это и сама знаю! А что взять-то? Взять-то нечего, кроме песка да гальки! Судак ну хохотать! - Ох, уморила ты меня, - говорит наконец. - Еды сколько хочешь, а она говорит - есть нечего! - Где? - Да у нас в воде! И ракушки вкусные, и червяки, и раки ничего себе, а вкуснее всего... - Тут запнулся было Судачишка, да язык у него сам собой выговорил: - ...вкуснее всего - кой-какие рыбешки! И только у него эти слова вырвались - Чайка как взлетит, как ухватит его за спину, за самую середину! Ну, Судак - он тоже не промах - кой-как извернулся, ушел. Только плавник спинной ему Чайка изорвала - он у Судаков и по сие время неровный. Уплыл Судак в море, на глубокое место. Еле-еле отдышался. Сам себя ругает ругательски! "Так мне, Судаку-дураку, и нужно, - думает. - Ведь знал же, что не годится с незнакомыми разговаривать! Ну уж теперь хоть режьте меня - ни за что не буду! Зарок даю! Ни со зверями, ни с птицами! И к берегу не подплыву! Пусть у меня плавники отсохнут!" И долго крепился, терпел. Целый день почти. Только уж к вечеру душа не вынесла - опять к берегу подобрался. "Хоть одним глазком погляжу, - думает, - а говорить - ни-ни!" Смотрит: что за чудо такое? Сидит на берегу Незнакомец, а кто он - и не понять! Вроде бы птица: нос птичий и посвистывает, да перьев нет! Вроде бы и зверь - да нет: на двух ногах и шерсти мало! Сидит, вечернюю зорьку встречает. Глядел, глядел на него Судак, а заговорить боится: плавник-то еще саднит. А Незнакомец заметил Судака и говорит: - Добрый вечер! Судак молчит. - Что же ты не отвечаешь? - говорит Незнакомец. - Невежливо, брат. Молчит Судак. - А-а, ты, наверно, говорить не умеешь, - догадался Незнакомец. - Верно, верно, рыбы ведь говорить не умеют! Забыл я, извини! Обидно стало Судачишке. До того обидно - мочи нет! - Это мы-то не умеем? - выпалил. - Да мы, если хочешь знать, ого-го-го как умеем! Еще и тебя научим! - Да ну? - удивился Незнакомец. - Так что ж ты раньше-то молчал? - А потому молчал, что я зарок дал - ни со зверями, ни с птицами не разговаривать, а то больно кусаться любят! Ты-то сам что за птица? - Что ты, - говорит Незнакомец, - какая я тебе птица! - Тогда, выходит, зверь? - И не зверь я... Я, как бы тебе понятней объяснить... Человек я. - Челове-ек? - повторил Судак. - Первый раз слышу! Ну, если Человек - тогда ничего. - Вот и я думаю - ничего, - говорит Незнакомец. - А тебя-то как звать? - Судак. - Ну, вот и познакомились, - говорит Человек. - Можем и побеседовать с тобой, пока я снасть налажу. А сам на палку нитку привязывает. - И для чего же такая снасть? - спрашивает Судак. - Это я, - отвечает Человек, - врать тебе не стану - рыбки надумал наловить. А Судак - от большого ума - как захохочет! - Ры-ы-ыбки? - говорит. - Да как же это ты палкой рыбку ловить будешь? - Там видно будет, - говорит Человек, а сам на нитку тоже что-то привязал - загогулинку какую-то. - Хотя верно, - говорит Судак, - у нас в море-океане такая дура-рыба есть, что и на палку клюнет! Не поверишь, какая дура! Камни - и то хватает! Но, - говорит, - если хорошую рыбу хочешь подманить, ты ей... И пошел, и пошел выкладывать: что какая рыба ест, да что особо любит, где ходит, да когда спит, да когда кормится. Все выложил. Болтал, болтал - даже самому есть захотелось. И вдруг видит: перед самым его носом червячок в воде вьется-извивается, аппетитный, толстый, словно говорит: "Съешь меня!" Судак его и хамкнул. Да только проглотить не успел - оказался на крючке. - Ну, - говорит Человек, - что же мы с тобой делать будем? Уху варить? А Судак от страха и "мама" сказать не может. Замер. Жалко стало его Человеку. - Так и быть, - говорит, - отпущу тебя для первого знакомства. Но, гляди, в другой раз не попадайся! Снял он Судачишку с крючка и в воду бросил. Судак как припустится - и "спасибо" не сказал! Обеспамятел от радости, видно. Но только с этого самого дня стало рыбы в реках-морях заметно убавляться. И собрались однажды все рыбы на совет. - В чем, - говорят, - причина? То нас ни зверь, ни птица, ни человек не трогали, а теперь таскают не судом! Признавайся, кто их научил! Пришлось Судачишке каяться. - Так и так, - говорит, - я, дурак, проболтался! Делайте со мной что хотите - я всему виной! Хотели было рыбы его за это смерти предать, да, спасибо, Камбала - умнее ее рыбы на свете нет - отговорила. - Этим, - говорит, - горю все равно не поможешь. И Судак у нас теперь ученый - будет молчать! Вот лучше-ка давайте и мы все вперед будем язык за зубами держать, чтобы ни люди, ни птицы, ни звери больше никаких наших рыбьих хитростей не узнали. Так и порешили. С тех-то самых пор все рыбы воды в рот набрали и ни с людьми, ни со зверями, ни с птицами не разговаривают. Говорят только между собой. И то - тихо-тихо. Ма-Тари-Кари Жил-был Крокодил. Нет, нет, это был совсем не тот известный Крокодил, который ПО НЕВСКОМУ ХОДИЛ! - ведь тот Крокодил, как ты, конечно, знаешь, жил да был, а этот просто жил-был. Это большая разница! К тому же этот Крокодил ходил мало (он чаще плавал), не курил никаких папирос (и правильно делал, это очень вредно!) и говорил только по-крокодильски. Словом, это был самый настоящий Крокодил, и жил он в самой настоящей Африке, в большой реке, и, как полагается настоящему Крокодилу, все у него было страшное: страшный хвост и страшная голова, страшная пасть и ОЧЕНЬ СТРАШНЫЕ ЗУБЫ! (Только лапки у него были коротенькие, но Крокодил считал, что они СТРАШНО коротенькие.) А самое страшное: он никогда не чистил своих ОЧЕНЬ СТРАШНЫХ ЗУБОВ: ни перед едой, ни после еды (аппетит у него тоже был СТРАШНЫЙ!), ни утром, перед завтраком, ни вечером, умываясь перед сном... (Умываться он, что правда, то правда, никогда не забывал, но когда живешь в реке, это не такая уж большая заслуга, верно?) И неудивительно, что в один прекрасный день (так уж говорится, хотя для Крокодила, поверь, этот день вовсе не был прекрасным!), неудивительно, что в один прекрасный день у Крокодила заболели зубы. Да еще как! СТРАШНО! Заболел-то, правду сказать, только один зуб, но Крокодилу казалось, что болят все зубы сразу. Потому что в зубе и кололо, и ныло, и словно буравом сверлило, и вдобавок стреляло! Крокодил прямо-таки не находил себе места! Он кидался в воду и нырял на самое дно, надеясь, что от прохладной воды ему станет полегче, и сначала ему как будто становилось легче, но потом зуб начинал ныть вдвое сильнее! Он как бешеный выскакивал на берег, на горячий песок, в надежде, что ему поможет тепло, и в первую минуту ему как будто помогало, но потом!.. Он стонал, он кряхтел, он хныкал (некоторые считают, что все это помогает), но ему только делалось все хуже, хуже и хуже! А хуже всего было то, что некому было его пожалеть: ведь он был СТРАШНЫЙ КРОКОДИЛ, и характер у него тоже был СТРАШНЫЙ, и он многих обидел на своем веку, и никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не сказал ни одного ДОБРОГО СЛОВА! Звери и птицы, правда, сбежались со всех сторон, но они стояли поодаль и только удивлялись, глядя, что вытворяет Крокодил. А удивляться было чему, потому что Крокодил и вертелся, и метался, и стукался головой о прибрежные скалы, и даже пробовал попрыгать на одной ножке. Но все это ему ни капельки не помогало! И вдобавок лапки у него были такие коротенькие, что он никак не мог даже поковырять в зубах (хотя, если бы и мог, это бы ему мало помогло!). И наконец бедный Крокодил в отчаянии растянулся под большим-пребольшим бананом (под маленьким он бы не поместился) и заревел в голос. - Ой-ой-ой! - плакал он басом. - Бедные мои зубки! Ой-ой-ой! Бедный я Крокодил! Вот поднялось веселье! Звери и птицы хохотали и прыгали от радости; одни кричали: "Так тебе и надо!" - другие: "Ага, попался!" Мартышки даже швыряли в него камешками и песком, а особенно веселились птицы - ведь у них-то не было никаких зубов! Тут Крокодилу стало так больно и обидно, что из его глаз покатились слезы - СТРАШНО большие слезы! - Глядите! Крокодиловы слезы! - крикнул пестрый Попугай и расхохотался первым. За ним засмеялись те, кто знал, что означают эти слова, а там и все остальные, и вскоре поднялся такой шум и хохот, что маленькая птичка Тари - хорошенькая беленькая птичка, ростом побольше голубя и поменьше пигалицы - прилетела посмотреть, в чем дело. А узнав, в чем дело, она очень рассердилась. - Как вам не стыдно! - крикнула она своим звонким голоском. И все сразу замолчали, и стало слышно, как стонет Крокодил: - Ой-ой-ой! Бедные мои зубки! Ой-ой-ой! Как больно! - А почему это нам должно быть стыдно? - спросила какая-то Мартышка. - Стыдно смеяться над бедным Крокодилом! - ответила птичка Тари. - Ведь у него болят зубы! Ему больно! - Можно подумать, ты знаешь, что такое зубы! - фыркнула Мартышка и скорчила рожу. - Зато я хорошо знаю, что значит - "больно"! - сказала птичка Тари. - И знаю, что если тебе больно, а над тобой смеются - тебе вдвое больнее! Вы видите - Крокодил плачет! - Крокодиловыми слезами! - повторил Попугай и засмеялся. Но никто его не поддержал. - Попугай ты! - с презрением сказала птичка Тари. - Говоришь, а сам не понимаешь, что говоришь! Никакие это не крокодиловы слезы! - Как же так? Ведь плачет-то Крокодил? - удивился Попугай. - Эх, ты! - сказала птичка Тари. - Зубы-то у него по-настоящему болят, верно? Значит, и слезы настоящие! Самые настоящие горькие слезы! - Еще бы не настоящие! - сказал Крокодил страшным басом и вдруг перестал плакать. - Ой! - продолжал он с изумлением. - Мне кажется... что мне, кажется, стало легче... Нет! Ой-ой-ой! Мне это только кажется! И он заплакал еще громче. - Все равно мне его не жалко, - заявила Мартышка. - Он сам виноват: почему он никогда не чистит зубы? Брал бы с нас пример! И она тут же принялась чистить зубы шершавой веточкой дерева Мъсваки - это она собезьянничала у людей. - Да ведь я же, - простонал Крокодил, - я же не знал, что их надо чистить!.. - А если бы ты знал, ты бы чистил? - спросила птичка Тари. - Если бы знал? Конечно, НЕТ! - прохныкал Крокодил. - Как я могу чистить зубы, когда у меня такие СТРАШНО коротенькие лапки? - Ну, а если бы ты мог, ты бы чистил? - настаивала птичка Тари. - Еще бы! - сказал Крокодил. - Ведь я чистоплотный Крокодил и каждый день умываюсь. Хотя это не такая уж большая заслуга. Для того, кто живет в реке, - скромно прибавил он. И тут птичка Тари, маленькая, белая с черным птичка, ростом чуть побольше голубя и чуть поменьше пигалицы, сделала такую удивительную вещь, что все ахнули. Она смело подлетела прямо к страшной пасти Крокодила, к самому его носу, и скомандовала: - Открой рот! Крокодил послушно открыл пасть, и все снова ахнули и отступили на шаг (не меньше!), потому что пасть у Крокодила была (ты не забыл?) СТРАШНАЯ, а в ней торчали ОЧЕНЬ СТРАШНЫЕ ЗУБЫ. Но все ахнули гораздо громче (а многие даже зажмурились!), когда птичка Тари вскочила прямехонько в крокодилью пасть! - Смотри не вздумай закрыть рот, а то у нас ничего не получится! - сказала она, и Крокодил, разинув пасть еще шире, ответил: - О-Э-О! - что должно было означать: "Конечно!" (Попробуй сам сказать "конечно" с открытым ртом, только ни в коем случае не закрывай его, а то у тебя ничего не получится...) - Какой ужас! - крикнула птичка Тари спустя полминуты. - Просто страшно, что тут творится! Это не пасть, а какое-то... - Птичка запнулась, она хотела сказать "болото", но побоялась обидеть Крокодила. - Чего тут только нет! - продолжала она. - Даже пиявки! И черные, и зеленые, и с красными полосками! Да, самое время было почистить тебе зубы! Крокодил, услышав про пиявок, только тяжело вздохнул. - Ну ничего, ничего, - продолжала птичка Тари, - сейчас мы все приведем в порядок! И птичка Тари принялась за дело. - Ну вот и он - больной зуб! - вскоре крикнула она весело. - Сейчас мы его выдернем! Раз... два... три! Готово! Крокодил ойкнул. Птичка тоже. - Ой! - сказала она. - Ой, а под ним-то, оказывается, новый растет! Как интересно! - У нас так всегда бывает! - похвалился Крокодил (кстати, это сущая правда), но так как он ни на секунду не забывал, что пасть закрывать нельзя, то получилось у него только: У-А-А-Э-А-Ы-А-Э! И не все поняли, что он хотел сказать. Через пять минут все было готово. Звери и птицы были до крайности изумлены, увидев, что птичка Тари выпорхнула из крокодильей пасти целой и невредимой, и казалось, сильнее удивиться они не могли, но все-таки им пришлось удивиться еще больше, потому что первые слова, которые произнес Крокодил, закрыв наконец пасть, были такие: - Большое-большое спасибо тебе, добрая птичка! Мне гораздо, гораздо, гораздо легче! И тут все звери и птицы сами разинули рты, словно хотели, чтобы птичка Тари тоже почистила им зубы. Но это, конечно, не так (тем более что у птиц, как ты знаешь, нет никаких зубов!). Просто они удивились до самой, самой последней крайности потому, что НАСТОЯЩИЙ СТРАШНЫЙ КРОКОДИЛ ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ СКАЗАЛ НАСТОЯЩЕЕ ДОБРОЕ СЛОВО! - Какие пустяки, - скромно сказала птичка Тари. - Не стоит благодарности, тем более что пиявки были - первый сорт! Особенно эти, в красную полосочку! Если хочешь, я буду каждый день тебе чистить зубы! - Еще бы не хочу!.. - сказал Крокодил. - Договорились! - сказала птичка Тари, и мартышки вдруг захлопали в ладоши, все другие звери запрыгали и затопали копытами, а птицы запели свои самые веселые песни, сами не зная почему... И вот с этого-то самого дня птичку Тари называют Ма-Тари-Кари, что на крокодильем языке означает: "Маленькая птичка, которая делает большие добрые дела"... И если тебе очень повезет и ты поедешь в Африку, ты сможешь своими глазами увидеть, как Ма-Тари-Кари чистит зубы Крокодилу и предупреждает его об опасности (ведь иногда и Крокодилу грозит опасность!). Некоторые, правда, зовут се за это Крокодиловым Сторожем, а то и Крокодильей Зубочисткой, но Ма-Тари-Кари не обижается: она говорит, что, с тех пор как они подружились, характер у Крокодила стал уже не такой СТРАШНЫЙ. Что ж, это вполне возможно. Отшельник и Роза I В Синем море жил-был маленький Рак. И жилось ему очень плохо, так плохо, что он никак не мог понять, почему море называют Синим - ему-то оно казалось совсем, совсем серым... Да, это было очень странно! Ведь море было действительно синее-синее, и жить в нем было так весело и интересно! Рыбы (это только раньше люди думали, что они не умеют говорить!) даже сложили веселую песню о том, как хорошо живется в море: Никто и нигде! Никто и нигде! Не жил веселее, Чем рыбы в воде! Ни люди, Ни звери, Ни птицы, Ни змеи - Никто и нигде не живет веселее! Да, никто и нигде! Нет, никто и нигде Не жил веселее, чем рыбы в воде! - и распевали ее с утра до ночи. Морские Звезды так и сияли, мудрые Дельфины и те резвились как дети, а бедный Рак сидел, забившись в какую-нибудь щелку, и горевал. А ведь у него было все, что полагается настоящему раку для полного счастья: десять ног и вытаращенные глаза, длинные-предлинные усы и могучие клешни. Вот только панциря у него не было - тельце было совсем мягкое... Может быть, потому-то все, у кого такой панцирь был, да и многие другие, обижали его, щипали, кусали, а то и старались съесть... И он пел грустную-прегрустную песню: Ах, много места в море, И много в нем воды, Но в нем не меньше горя, Не меньше в нем беды! - Все горе в том, что тебе не хватает твердости, - сказал ему как-то его дальний родственник дядя Краб, который всегда ходит боком. - В наше время нельзя быть таким мягкотелым! И в доказательство он сильно ущипнул бедного Рака. - Ой! - крикнул Рак. - Больно! - Это для твоей же пользы, - сказал дядя Краб, очень довольный. - Мое дело, конечно, сторона, но на твоем месте я попытался бы обзавестись каким-нибудь приличным панцирем. И он поскорее - бочком-бочком - убрался в сторону. Ведь клешни у Отшельника были как у настоящего рака и даже, пожалуй, покрепче... Да, я и забыл тебе сказать, что рака прозвали Отшельником, как раз потому что он, как ты знаешь, вечно прятался то в пещеры, то в норки, то под камушки, чтобы его поменьше щипали. Первый назвал его Отшельником Морской Конек - он известный насмешник, - а Рыбы-Попугаи (есть и такие!) подхватили его слова, и скоро во всем Синем море да и на суше никто иначе и не называл нашего рака, как Рак-Отшельник. "Ну что ж, - подумал Отшельник, когда боль немного успокоилась, - щипок был неплох, но ведь и совет, пожалуй, тоже! Пожалуй, мне действительно стоит об этом хорошенько подумать". Как видишь, Отшельник умел не только горевать, но и думать, а это значит, что он был очень, очень умный рак! А кругом валялось многое множество раковин. И вот, хорошенько подумав, он решил так: "Самое подходящее место для рака - это, конечно, раковина; а самый подходящий жилец для раковины - это, конечно, рак. И когда рак залезет в раковину, его уже никто не ущипнет, или я ничего не понимаю ни в тех, ни в других!" И вот он постучал в первую попавшуюся раковину и попытался объяснить все это ее хозяину, но оттуда выглянул сердитый Моллюск и, не дослушав его, сказал: - Глупости! Я занят! - и крепко-накрепко захлопнул створки своей раковины. - Самое подходящее место для рака - это раковина, - продолжал Отшельник, постучав во вторую раковину, но оттуда тоже выглянул сердитый-пресердитый Моллюск и сказал: - Глупости! И тоже захлопнул створку у него перед носом (хотя носов у раков, как ты знаешь, не бывает). А когда он постучал в третью раковину, оттуда уже никто не выглянул, потому что там никого и не было, и - о радость! - это оказалась как раз подходящая раковина: не слишком большая и не слишком маленькая - ну, просто в самый раз! "Да, мы прямо созданы друг для друга, - подумал Отшельник, засунув свое мягкое тельце в раковину. - Чего же лучше! Теперь меня не ущипнешь!" И он даже не обиделся, когда вертевшийся неподалеку Морской Конек тоненько заржал (а это означало, что он собирается сострить) и сказал: - Иги-ги-