Всеслав Соло. Астральное тело-1. Скоморох или Начало Магии --------------------------------------------------------------- © Copyright Сергей Александрович Парецкий, 1996 г. Оригиналы этих книг расположены на авторской странице Всеслава Соло Email: vseslav_solo@mail.ru http://www.geocities.com/Athens/Column/7460/index.htm ? http://www.geocities.com/Athens/Column/7460/index.htm --------------------------------------------------------------- Материалами данной книги можно пользоваться только в личных, некоммерческих целях. З А П Р Е Щ А Е Т С Я : В коммерческих целях размножать: письменно, устно, печатно, электронно любые материалы из данной книги, а так же искажать их суть. Любые виды размножения материалов данной книги разрешаются только на основе письменного договора с автором. Все права на материалы данной книги защищены Законом. Лицо нарушившее любые Авторские Права по данной электронной книге подпадает под Третий Вид Проклятия. (см.) --------------------------------------------------------------- --------------------------------------------------------------- АСТРАЛЬНОЕ ТЕЛО Магическая Эпопея Скоморох или Начало Магии роман I "Победитель Мира" 1997 год. Все права на данную книгу защищены и охраняются Российским и Международным Законодательствомю. ISBN 5-88922-010-1 © Гр-н Сергей Александрович Парецкий, 1996 г. ("Победитель Мира") Издатель, технология изготовления книги, обложка, орегинал-макет. © Елена Сергеевна Парецкая,1996 г., секретарь, автор иллюстраций и фотографии автора. Любые виды копирования и распространения данной книги или отдельных фрагментов данной книги разрешается делать только бесплатно, в противном случае, человек, нарушивший вышеуказанные условия по копированию в целях личного, собственного обогощения, подпадаете под Третий Вид Проклятья. Мира и Добра Вам! В первом романе Магической Эпопеи "Астральное тело" действует астральная шайка. Множество уникальных сцен. Главный герой, Сергей Истина, осваивает Высшую Магию посредством своих учителей, собственного опыта, умеет покидать свое земное тело. Книга рассчитана на широкий круг читателей и профессионалов экстрасенсорики, тонкой энергетики. В Объеме Высшей Магии Каждый человек после смерти покидает свое физическое тело, но не каждый сможет осознать себя после своей кончины и в какой-то мере не умереть, не раствориться в просторах тонкого, астрального мира, ибо подавляющее большинство сущностей сотканы из одержаний, из присвоения, принятия извне: чувств, эмоций, ощущений, идей, мыслительных троп и др. И все это, как и земное тело, как и те предметы, что окружали его, человека, придется оставить, и в таком полубезумном состоянии только личного, своего неповторимого сущность неминуемо снова рождается, потому что не ведает осознания себя, она приходит в новом воплощении на Землю. Умереть, зная, что такое смерть, умереть осознанно, имея опыт смерти при жизни -- это первое прикосновение к бессмертию и в большинстве случаев -- не возвращение более на Землю, на физический план в новой инкарнации, а устремленность в обладании знаниями к Божественному Началу, ко все большей развертке своего Космического Сознания, к овладению, к осознанию такового. "Астральное тело" -- это целая эпопея романов, основанная на Первичном Вселенском Знании Священной Книги Тота. Через романную форму, художественную форму здесь дается теория и практические упражнения по Высшей Магии, образ жизни астральщика, путь. Каждый читатель, если внимателен и устремлен -- может научиться летать, стать летающим человеком Новейшей Эры -- Эры Космического Сознания, посвятить себя Шамбале -- Стране Богов. Эпопея "Астральное тело" -- Начало Растворения планеты Земля, двупланового существования человечества: астрального и ментального. Заключительные романы эпопеи предусматриваются как учебники по Космическому Сознанию, как учебники по отрабатываемой мною сегодня науке о Свете. В "Астральном теле" в первом романе "Скоморох, или Начало Магии" -- предлагается читателю проследить структуру детектива, и поэтические прикосновения, и мистическую поступь, и магическую реализацию любви, и философские состояния, привкус фантастики и в то же самое время реальное строение энергетики тонкого мира в движении и проявлениях. Я много выступал, как в больших, так и в камерных аудиториях, и большинство моих материалов уже сейчас имеют подтверждение подлинности со стороны моих многочисленных слушателей. Всеслав Соло. г. Москва Скоморох или Начало Магии (роман первый) Часть первая. НАЧАЛОСЬ Мертвец Ночь продолжается Кладбище Письмо Катастрофа Посетитель В тот же день Вечером того же дня Любовь (Рассказ) Часть вторая. ПРОДОЛЖЕНИЕ. Утро Первое свидание Через три месяца Письмо из Москвы Алкоголик Наваждение Знакомство Часть третья. И ВОТ... В гостях Зек Ведьма Визит Реальное воображение Беременная! Там, где Бог! Часть четвертая. ПРИКОСНОВЕНИЕ Стечение обстоятельств Система Долланского Бурелом Алеф Позвоночник Часть пятая. Путь Вы верите в Бога? Коврик О Мировом Активном Начале Наплыв Вот и семья Уроки созерцания Письмо из Москвы Письмо в Москву О воле и вере Первый выход из тела Два звонка и встреча Часть шестая. АСТРАЛ Москва Проститутка Разговор с телом Записки из дневника Глава седьмая. ЛЕТАРГИЯ Удар Засада Призрак? Сегодня уже изданы такие книги Всеслава Соло как: 1, 2 и 3 романы "Скоморох или Начало Магии", "Изида или Врата Святилища", "Натура или Всея Любовь" Астрально-мистической Эпопеи "Астральное тело". 1-я книга вечеров Соло "Как Стать Магом? или Остаться в живых!" - учебник Высшей Магии. 2-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Пространство окружения!" 3-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Видящий Себя!" 4-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Воля в Законе!" 5-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Продолжается Путь!" 6-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Законы Законов!" Книга стихов "Кафедра Земли" Мистическая мелодрама "Переодетые в чужие тела", книга из Астральной Библиотеки Сергея Истины, главного героя Астрально-Мистической Эпопеи "Астральное тело" Готовятся к изданию: Четвертый роман Магической Эпопеи "Астральное тело": "Император или Следы Созерцателя"; седьмая книга школы "Как Стать Магом? или Управлять желанием!"  * Часть первая Н А Ч А Л О С Ь *  Мертвец Я вскочил с дивана полусонный, внезапно потяжелел всем телом и ощутил высоту пятого этажа. Казалось, что моя крохотная комната и весь крупнопанельный дом сейчас вот-вот растворятся в июльской ночи и я упаду на землю. Несколько секунд я стоял и пошатывался на месте. Потом сделал два стремительных шага к распахнутому окну и оторопел. На уровне живота в меня в одно мгновение вонзилась ослепительная лента молнии. Обдало прохладой... Через минуту облепившее меня светоносное облако отплыло в сторону и рассеялось. Прямо от моего подоконника, улетая в ночную глубину, начиналась прозрачная радуга. Она напоминала тонкую, довольно широкую и разноцветную полосу из хрусталя, на ощупь жесткую, но покрытую невидимой воздушной мягкостью, и была холодна, как снег. Моя ладонь озябла, пальцы покрылись инеем, и я отдернул руку. Вдруг мои глаза как бы совершенно самостоятельно от тела медленно поплыли в нескольких сантиметрах над радугой в сторону кладбища. Радуга вдалеке зависла низко над ним. Невероятными усилиями я заставил себя оглянуться и увидел позади себя, в черном квадрате окна, силуэт человека, замершего, как манекен. В этом манекене я узнал очертания своей фигуры. Ощущая какую-то устремленность своего необычного состояния, я равнодушно отвернулся от удаляющегося манекена в окне. Я уже рассматривал совсем низко под собой металлические кресты, ограды, черные деревья, кустарник... Так я постепенно узнавал кладбище, залитое дымным светом полнолуния. Но одновременно с этим я видел начало радуги у подоконника, чувствовал, что стою у себя в комнате у окна. Эта двойственность, объемность моего зрения, ничуть не смущала меня. Наоборот, казалось, что вот так я видел всегда!.. Где-то на уровне человеческого роста от земли, едва не касаясь стройного тополя, радуга оборвалась, и мой взгляд как-бы остановился, завис... Я захотел пощупать ствол дерева, прикоснуться к ограде. Я отчетливо видел глубокие трещины коры, острые наконечники ограды, казалось, шарил по ним рукою, но понимал, что дрожащими пальцами все-таки ощупываю подоконник!.. Земля внизу подо мной как-то картинно, всей плоскостью пошатнулась, шевельнулся один из могильных холмов... От испуга мои глаза как бы отпрянули назад, на середину радуги. Я всмотрелся вдаль и вскоре увидел, как некий крохотный, черный комочек клейко вскарабкался по тополю на радугу и стал быстро увеличиваться в размерах, приближаться ко мне. В следующее мгновение мои глаза были уже со мной, как бы во плоти, и я отшатнулся за штору, чтобы меня не было видно. В спичечную щель между шторой и стеной сквозь стекло я рассмотрел черный силуэт человека, беззвучно шагающего по радуге. Еще через несколько мгновений человек подошел вплотную к моему окну и остановился, словно прислушиваясь. Немного помедлив, он шагнул на подоконник осторожно, точно боялся, что подоконник сделан из картона. Я затаил дыхание и замер, мертвея... Человек плавно спрыгнул с подоконника в комнату и, будто зная, где я, резко повернулся ко мне лицом... Я тут же узнал его. Это был Саша -- друг моей юности. Но он же давно умер?! -- Ты же мертвый! -- выпалил я. -- Не кричи, -- сказал он, -- да, я действительно умер, но ты же меня сам позвал. Я постарался вспомнить, когда?.. В памяти что-то смазано промелькнуло, но я так и не понял что и лишь неловко пожал плечами в ответ. -- Ты позвал -- я пришел... И тут страх, доселе обуявший меня, исчез, испарился, словно был сдут с меня какой-то неведомой вспышкой ветра, и, подхваченный радостью, я бросился здороваться. Мы крепко пожали друг другу руки. Приятно было, после стольких лет разлуки, снова, плечо к плечу, заговорить с другом, и тут же я заговорил о самом главном: -- Саша, есть ли Бог на свете? -- Я не могу тебе ответить на этот вопрос... -- И все-таки, ты мне ответь: есть ли Бог на свете?! -- Понимаешь... Как тебе ответить, -- он словно подыскивал подходящие слова... -- Да как есть, так и говори, -- мне не терпелось услышать эту великую тайну... -- Тьфу... -- сплюнул Саша, -- что ты сразу с такими вопросами пристаешь! Мы с тобою столько лет не виделись, можно о чем-нибудь и другом поговорить! -- и он улыбнулся. -- Нет уж... Ты мне зубы не заговаривай! Я ведь тебя серьезно спрашиваю. -- Хочешь, я тебе покажу, как мы живем? -- перебил меня Саша. -- Конечно хочу, покажи! -- обрадовался я. -- Ну, пойдем со мной. -- Далеко? -- Спустимся во двор. -- Но ведь тебя увидят соседи. Ты же мертв. Будет переполох! -- За это не волнуйся, идем... Мы спустились по лестничной клетке и оказались во дворе. Яркий солнечный день обступил нас со всех сторон. "Но ведь сейчас ночь..." -- мысленно возразил я сам себе и тут же забыл об этом, потому что удивился еще больше, навстречу мне шла соседка Вика. Я поздоровался с нею, но она как-то особенно плавно проплыла мимо, совершенно не обратив на меня внимания... А ведь мы не так уж безразличны друг другу! -- Это что за чертовщина?! -- возмутился я и вслух обвинительно окрикнул девушку: -- Вика!.. -- Но она продолжала удаляться, не оборачиваясь. -- Вика... Вика! -- выкрикнул я раздраженно. Однако девушка уже скрылась в подъезде. -- Ты опять кричишь, -- подчеркнул Саша. И тут я распсиховался. -- Но это же невероятно! Пройти мимо! Почему она не поздоровалась? -- Посмотри вокруг повнимательнее, -- спокойным тоном предложил Саша. -- Мы живем так же, как и вы. Только вы нас не видите и не ощущаете... Я зло и недоверчиво огляделся по сторонам. И действительно: прямо на футбольном поле нашего двора стояли какие-то ветхие хижины. "Что за хлам навезло сюда домоуправление?" -- подумалось мне. Повсюду бегали полуголые детишки. У одной из хижин сидели на деревянной лавке старики в белых полотняных одеждах. Саша и я зашагали по направлению к хижинам. Старики почтительно кивали нам, когда мы проходили мимо. В глазах, казалось, двоится!.. Тут же шныряли жильцы из соседних пятиэтажек, они проходили сквозь хижины, детей и стариков! Словно два кинофильма одновременно проецировались на один экран. Но больше всего я удивился, а точнее, ошалел от неожиданности, когда толстая, неповоротливая женщина с потным красным лицом, тяжело дыша, протопала сквозь меня! Я ничего не понимал: я проходил сквозь кого-то или кто-то проходил сквозь меня? Я терялся в догадках: кто реален, а кто -- нет! Увлекшись двойственностью, я неожиданно столкнулся с девушкой. Чтобы не упасть, интуитивно, мы мгновенно и крепко обнялись. Девушка расхохоталась и прошептала мне на ухо: -- Молодой человек, можно подумать, что вы всю жизнь торопились ко мне в объятия! Я держал ее за талию. Девушка слегка откинулась назад, ее руки были у меня на плечах. Мы смотрели друг другу в глаза. В белом кружевном подвенечном платье и фате она выглядела очаровательной невестой. Курносая, голубоглазая, высокий, умный лоб, длинные вьющиеся волосы... -- Нам пора возвращаться, -- услышал я за спиною Сашин голос. Девушка вырвалась из моих объятий и побежала прочь, но, пробежав десятка три шагов, она обернулась и выкрикнула в мою сторону: -- Меня зовут Наташа. Наташа... -- И лукаво добавила: -- Запомни... -- Она помахала мне рукой и скрылась в одной из хижин... -- Нам пора возвращаться, -- снова я услышал Сашин голос. За распахнутым окном продолжала царить ночь, у подоконника висела радуга. Мы попрощались у меня в комнате, и Саша уже отошел по радуге несколько шагов в сторону кладбища, как я, опомнившись, окликнул его вопросом: -- Саша, ты же мне так и не ответил: есть ли Бог на свете?! -- Он обернулся, промолчал... -- Бога нет! Но есть что-то вроде него! -- донеслись до меня его плавные слова... Вскоре Саша превратился в крохотную черную точку, а потом и вовсе исчез. Радуга растворилась, словно растаяла... Уставший, я прилег на диван. Закрыл глаза. И уже начал проваливаться в сладкую черную бездну дремы, как почувствовал чьи-то настойчивые хлопки по моему плечу и требовательный, знакомый голос над моей головой: -- Сережа, вставай, ты просил разбудить. Я открыл глаза: за распахнутым окном было светло. Уже из прихожей послышался голос мамы: -- Я пошла на работу. Завтрак на столе... Хлопнула входная дверь, на лестничной площадке затихали шаги... Ночь продолжается Неожиданно утреннюю тишину в квартире пронзительно подчеркнул звонок в прихожей. Я смахнул с себя простыню, вскочил с дивана и быстро натянул спортивные штаны. Босой и без рубашки, я приоткрыл входную дверь на себя и одним глазом выглянул на лестничную площадку: на пороге стояла соседка Вика. Я открыл дверь пошире и вышагнул из-за нее целиком. -- Ты что, еще спишь?! -- заулыбавшись и прихихикнув, спросила Вика, окинув меня с головы до ног изумленным взглядом. -- Здорово... Проходи... -- буркнул я и распахнул дверь настежь. Вика шмыгнула в прихожую и заговорила быстро, словно оправдываясь, снимая ловкими движениями руки босоножки: -- Твоя мама уже минут двадцать как ушла на работу, я видела ее с балкона... Вот я и подумала, что ты, по крайней мере, уже не спишь. Одной рукой я протирал слипающиеся глазах, другой -- показал Вике в сторону моей комнаты, приглашая ее пройти. Она поняла без слов, привыкшая к моим причудам. Я захлопнул входную дверь. Уже из моей комнаты Вика, видимо, как всегда усевшись на диван, заговорила спокойнее, с расстановками: -- А знаешь, я принесла тебе книгу в подарок! -- Какую? -- открыв дверь в ванную и приостановившись, спросил я. -- Автор -- Гуревич... -- Да Бог с ним, с автором, -- называется как? -- А называется: "Возрожден ли мистицизм?" Наступила пауза... -- Ты что замолчал? -- обеспокоилась Вика. -- Тебе не нравится название? -- Ночь продолжается! -- произнес я громко. -- Что? Какая ночь?! Что ты там говоришь? -- Нет, ничего... О чем книга, говорю? -- Я еще стоял у входа в ванную. -- Мис-ти-ка... -- заклинающе прошипела Вика. -- Какая мистика? -- шутливо осведомился я. -- Ты что, не знаком с этим словом? -- обрадовалась она и с восторгом знатока добавила: -- Потусторонние дела!.. -- А, хорошо! -- отозвался я уже из ванной. -- Я сейчас приду полистаю и оценю, только умоюсь. -- Давай быстрее, я.. Вика еще говорила что-то вдогонку, но, заглушив ее голос, из открытого крана вонзилась в мои ладони шипучая струя воды, и мелкие брызги ударили мне в лицо... Умывшись, я закрутил кран, вода перестала шуметь, и снова проявился голос Вики. Я слышал, как она читала вслух выдержки из принесенной книги и комментировала их. Я сдернул с вешалки мягкое полотенце и начал промокать лицо, потом присел на край ванны. Я отчетливо слышал все, что говорила и читала Вика, но до моего сознания сквозь барьер прошлой ночи доносились лишь обрывки некоторых фраз: -- "Разве не представляет интерес тот факт, что, например, новое "тело", которое якобы..." -- Вика останавливала чтение, приводила в пример свою двоюродную бабку -- трижды умиравшую. И снова продолжала читать: -- "Астральное тело" оказывается..." "Ночь продолжается", -- подумал я, но к следующему отрывку прислушался повнимательнее: -- "Характерно, -- громко продолжала читать Вика, -- что обычные, "земные" реакции в известной мере смещаются, становятся более причудливыми. Например, одна женщина, "наблюдавшая" себя и то, что происходило возле санитарной машины, со стороны, видела все крупным планом, и, напротив, отдаленно. Это напоминало своеобразный "наплыв" при киносъемке. Изменение пространственной перспективы несомненно отражает определенные особенности..." Я поднялся с ванны, повесил полотенце на вешалку и быстрыми шагами, стремительно вошел в свою комнату. -- Ну-ка, дай книгу, я гляну, -- потребовал я. -- На, -- Вика кокетливо протянула мне книгу. Я впился в абзац, только что прочитанный Викой. Перечитал его дважды. Захлопнул книгу и осторожно положил ее на журнальный столик поодаль. -- Ночь продолжается, -- произнес я, уже как заклинание, откровенно глядя Вике в глаза, и ухнул на диван. -- Ты что, не выспался? -- спросила она и подсела ко мне поближе. Я улыбнулся и попытался ее обнять. Она отпрянула на другой конец дивана к окну. -- Перестань! -- она поправила юбку. -- А знаешь как мне досталась эта книга?.. -- Знаю! -- отмахнулся я. -- Как? -- назойливо спросила Вика. -- В наследство от трижды умершей бабки! -- наигранно обижаясь, ответил я. Вика снова подсела ко мне, прилегла на мои колени. Я нагнулся и поцеловал ее в губы. -- Понимаешь, -- сказала она, -- я вчера ехала очень поздно вечером домой от подруги, конечно, на автобусе... В салоне было только два пассажира, я и еще один тип в очках, одно стекло треснутое зигзагом, вот так, -- и она указательным пальцем начертила зигзаг в воздухе возле моего глаза. -- Не доезжая универсама, водитель остановил автобус, вышел в салон и потребовал предъявить билеты для контроля. Я тут же предъявила. А тот, в очках, билета не имел, долго рылся по карманам, но не нашел денег -- заплатить штраф. И тут он неожиданно обратился ко мне и предложил купить у него эту книгу. Я отказалась, мол, зачем она мне, да еще -- за три рубля! Тип начал меня упрашивать, убеждать, что книга хорошая и что ее можно вполне подарить жениху или, на худой конец, -- соседу. -- На худой конец, соседу, -- вмешался я, -- имеется в виду -- мне... Мне, на худой конец!.. Так-так... И что же было дальше? -- я покачал недовольно головою, подчеркивая иронию и шутку. -- Ну перестань перебивать! -- не замечая, а может, не принимая моей шутки, оправдывалась Вика. -- На худой конец -- слова не мои, а того типа!.. -- Так, значит, не твои?.. -- допрашивал я. -- Нет! -- Вика сделала вид, что обижается всерьез, а может и действительно обиделась. -- Точно не твои? -- не успокаивался я, входя в азарт. -- Нет, нет, нет! Дурак! -- не выдержала Вика. -- Кто дурак?! -- торжествующе стиснув Викины щеки в своих ладонях, промычал я. -- Ты! -- вырываясь, выкрикнула Вика. -- Кто-о? -- наигранно устрашающе протянул я. -- Ты, ты, ты, ты, ты... Но больше уже никаких слов у Вики не вырвалось. Все вокруг покачнулось и словно остановилось... Я надолго поцеловал Вику в губы... Вынырнув из-под моей головы, Вика снова села рядом со мной. Поглаживая мои волосы, заглядывая как-то нетерпеливо в мои глаза, она заговорила ласково, полушепотом: -- Когда я услышала, что книгу можно подарить соседу, -- я разжалобилась и купила ее, -- уплатила штраф за этого идиота! Вчера было слишком поздно заходить в гости, вот я сегодня с утра пораньше и принесла книгу -- тебе... -- Спасибо, -- щекотно я прошептал в самое ухо Вике. Она хихикнула и, словно маятник, откачнувшись в сторону, снова прильнула ко мне. Я обнял ее плечи. С минуту мы сидели молча. -- Сережа, почему ты до сих пор не женишься? -- Человек должен сделать что-то сам, -- сказал я, -- понимаешь, сам, как человеческая единица, а потом уже продолжить свой род. Мое убеждение: человек не может получить морального права продлевать свой род, если он -- не самореализован, не самовыразил себя, себя... Понимаешь?.. -- По-твоему, я поспешила и не имею морального права иметь Оксанку? -- удивилась Вика. -- Женщина другое дело, -- пошутил я. -- А что, женщина не человек по-твоему?! -- Я еще не разобрался в этом. -- Ну, у тебя и философия! Ну, ты и даешь! -- расхохоталась Вика. -- Скорее разбирайся, а то... -- А то что? -- игриво прислушался я. -- А то, -- Вика плотно прижалась ко мне так, что хрустнули у нее косточки. -- А то. Я не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!.. -- Ну вот, и нечеловеческие объятия! -- съязвил я. -- Женские объятия, женские, -- подсказала Вика, заглядывая мне в глаза. -- Да, уж это точно, -- нечеловеческие, -- утвердительно кивнул я... Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья, словно пришла в себя: -- Мне уже пора идти домой, -- сказала она решительно. -- Посиди еще пожалуйста, -- попросил я. -- Оксанка может скоро проснуться -- кормить ее надо будет. А тебе уже скоро на работу! -- Вот еще! -- возразил я. -- Я еще с полчаса могу быть дома. -- Ну хорошо... Ты будь, а я пошла. Я с неохотой проводил Вику. У входной двери она остановилась. -- Я завтра утром загляну, можно? -- О чем речь! -- повеселевши, ответил я. -- Приходи обязательно. Я буду ждать -- не человека! -- Женщину, -- тихо добавила Вика, как-то задумчиво и нежно. Я немного сконфузился и добавил: -- И женщину тоже, -- и я прикоснулся губами к Викиной щеке. Вика ушла. Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел себе в лицо: -- Тридцать, -- рассуждал я про себя, -- седые волосы частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике -- двадцать, но она уже успела пожить замужем и разойтись... Решительная она все-таки... В шестнадцать -- родить Оксанку! Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег на диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что именно сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся для этого пораньше, а вот не получилось. Я оглянулся на журнальный столик и прочел на корешке подаренной мне книги таинственную надпись: "Возрожден ли мистицизм?" Кладбище Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно для себя стал вспоминать события трехдневной давности... Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных венков выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись на табличке гласила: "Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970 -- 1988 гг." Бумажные цветы перешептывались на догоравшем ветерке вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем. Я неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой ветвистой тропе между могил, и невольно посматривал на фотографию Незнамышева. Казалось, с какой-то безысходностью "осматривается" покойник вокруг... Повсюду теснились накренившиеся в разные стороны кресты, словно некогда расшатанные сумасшедшими ветрами. Послышался громкий шорох в глубине кладбища. Точно огрызнувшись на кого-то, протяжно и злобно вскрикнула ворона. Она встрепенулась в небо и, бесшумно пролетев почти над моей головой словно черная тряпка, упала за высокий и сучковатый куст сирени напротив... Я посмотрел ей вслед, огляделся по сторонам и, смахнув ладонью засохший комок грязи с почерневшей доски, присел на теплую от солнышка деревянную лавку у могилы друга... За много покойных лет уставший смотреть в одну точку со своей фотографии, он глядел так, словно больше не узнавал меня. Я уже давно не был здесь. Но было похоже, что он не узнавал не только меня, но и весь окружающий мир. Он забыл все и навсегда... Фотографии у меня часто вызывают определенный размах сомнений и рассуждений. Сомнений -- нужны ли они; рассуждений -- если да, то зачем? Вот и Саша, друг, знал ли он тогда, когда фотографировался, а я помню тот день, что он смотрит не просто в объектив фотоаппарата, а на это печальное кладбище?.. И так, немного порассуждав про себя, я внутренне умолк и просидел минут пять в кромешной тишине ни о чем не думая. Все вокруг молчало: могилы, фотографии покойников, кресты. Глухонемое пространство обступало меня. На языке вертелось одно слово: Саша... Оно как бы пробегало по кругу и снова: Саша... И, немного помедлив, опять -- Саша... И вдруг это слово вымолвилось вслух. Я оторопел, внутренне, строго покосился на себя, как бы оценивая происходящее, огляделся по сторонам -- никого не было... Я не узнал свой голос и, прислушиваясь, повторил громче: -- Саша... -- После чего помедлив две-три секунды, я заговорил, обращаясь к таинственно обступившей меня невидимости, глядя на фотографию друга: -- Саша... Здравствуй... -- Я еще раз огляделся по сторонам и подумал: "Пожалуй, слово "здравствуй" неуместно, больше подходит... -- Покойной земли тебе, Саша, друг, -- последнюю фразу я произнес опять вслух. Я продолжал говорить, уже теперь не обращая внимания ни на что: -- Ты прости меня, Саша... Я давно не был на твоей могиле... Но, сам понимаешь почему. Мы, живые, весьма ограниченны! Мы редко выходим из игры, за черту жизни, чтобы посоветоваться со смертью. Нам некогда советоваться!.. Нам некогда мудреть!.. Но одно я понял в жизни: без почтительного отношения к смерти -- нет совести. Совесть -- это совет. А кто может дать самый высший совет, чтобы оценить что-то и кого-то в жизни -- только смерть. Помню, что в подобном духе я еще долго продолжал размышлять вслух и не заметил, как рассказал перед фотографией друга о том, чем живу, что делаю... Я поведал о своих бедах и радостях, и еще о многом и многом. И уже не помню, как это у меня получилось, но в конце своей, если так можно выразиться, надмогильной, исповеди, я заговорил вопросительно, почти что требовательно: -- Саша, ты никогда не верил в Бога. Но ты так мало прожил -- семнадцать лет!.. И тебе многое простительно... Может, тебе покажется смешным, но мучит меня вопрос, который уже давно решили для себя атеисты: есть ли Бог на свете?.. Честное слово, Саша... У меня высшее гуманитарное образование, а я сомневаюсь, что Бога нет... И в этом признаться могу только здесь, тебе... Саша... Ответь, скажи мне -- есть ли Бог на свете? Я вздрогнул всем телом, лежа на диване. Воспоминания отступили. Да, это было именно так... Именно так я просил... Господи!.. Вот почему Саша приходил ко мне прошлой ночью во сне... Только во сне ли?.. Во сне?.. Я подскочил с дивана, быстро оделся, завернул свой завтрак в газету, уложил его в дипломат и выскочил на лестничную площадку. Взявшись за дверную ручку, я, словно раздумывая, медленно потянул входную дверь на себя. Протяжно щелкнул замок. Я сделал несколько быстрых шагов вниз по ступенькам, но, постепенно замедляя шаг, на какое-то мгновение сердцем почувствовал, как что-то таинственно и беззвучно будто шевельнулось за дверью. Я на ходу оглянулся на дверь: она была заперта. "Возрожден ли мистицизм?" -- вынырнуло из памяти название книги. Я отмахнулся от него рукой, быстро спустился на первый этаж и вышел на свежую улицу утра... На работу!.. Письмо "Привет, Москва! Здравствуй, товарищ Юра! Как у тебя дела? Как литинститут? Ты знаешь, я все чаще перестаю жалеть, что не поступил... Сейчас работаю на окраине города, директором небольшого кинотеатра. Кинотеатр сиротливо ютится на крохотной площади -- напротив конечной остановки троллейбуса номер девять. Вокруг площади за разношерстными заборами зеленеют фруктовые деревья, а среди них гнездятся густо облепленные солнечными зайчиками одноэтажные дома частного сектора. Все это называется -- "Лесной поселок"... Мой кинотеатр в два этажа: на первом -- кабинет директора, большое и малое фойе, касса, гардероб, зрительный зал на двести мест и туалеты; на втором -- кинопроекционная, две подсобных комнаты для работы со зрителем и библиотека бетонного завода, что расположен неподалеку. В библиотеке с десяток тысяч довольно потрепанных и пыльных книг, ее посещают в основном дети и старики. А вот маленькую, с бегающими колючими глазами библиотекаршу часто посещает подруга, лет на двадцать младше ее. Если какому-нибудь пытливому кинорежиссеру или киносценаристу захотелось бы узнать об истинной популярности своего фильма в провинциальном, так сказать, масштабе, то ему лучше всего было бы посетить мой кинотеатр, разумеется, после того, как его фильм откатается на центральных экранах города и наконец начнет демонстрироваться у меня, а это -- через три-четыре месяца. Как правило, если это плохой фильм, то на сеансах -- одни завсегдатаи: наркоманы, проститутки, пьяницы, бездельники и просто хулиганы. Хороший фильм, -- аншлаг в зрительном зале и начальствующие и подхалимные голоса из трубки телефона на моем рабочем столе по поводу билетиков. В штате кинотеатра два киномеханика: один -- я, бывало, заставал его врасплох, -- прильнет к какой-нибудь двери ухом или выглядывает из-за какого-нибудь угла, -- лысый, уступчивый и молчаливый; другой -- руки в брюки, в надменных поворотах лица, со змеиной улыбкой на губах. Первый во время сеанса всегда в кинопроекционной. Второй -- бродит из угла в угол по этажам, коридорам и фойе или околачивается в зрительном зале: глазеет на экран, укоряет в чем-то контролера, или напарника Кирилыча, любителя выпить. Самого же зовут Палыч, надсмотрщик, как я его окрестил про себя. В штате две уборщицы -- обе пожилые женщины, очень уважающие меня: Марина Ивановна -- веселая, поджарая, невысокого роста, с озорными шутками и народными присказками, в молодости -- участница художественной самодеятельности. Лидия Ивановна -- отзывчивая, говорливая и до слез чувствительная ко всему и ко всем вокруг, еще скажу о контролере, а точнее, о контролерах. По штатному расписанию у меня муж и жена: мужиковатая, разворотливая баба и муж -- длинный и худой, с широким размахом плеч, с отвисшими губами, с виду тихий и улыбчивый, официально похаживает на чай к библиотекарше на правах ее кума... Библиотекарь, Зоя Карловна, вообще-то со странностями: то задумчивая и заикающаяся, сладострастно сглатывающая слюну, то заботливая и предусмотрительная, угощающая чаем, а то в упор, быстро и ловко, а иногда просто стремительно выпроваживающая меня, случайно зашедшего в библиотеку, обратно в коридор, ссылаясь при этом на рабочую занятость или на то, что ей, дескать, именно сейчас "очень необходимо поговорить с одним человеком", с человеком, тихо сидящим в тот момент, как я не раз тайком замечал, в складском помещении библиотеки. С парадного входа мой кинотеатр выглядит довольно монументально: во весь его двухэтажный рост -- четыре круглых колонны из мрамора грязно-зеленого цвета. По обеим сторонам здания, на протяжении всего зрительного зала, протянулись длинные, коридорообразные беседки, тоже с колоннами, которые заросли сплошной стеной дикого винограда. Фонари в беседках вечно разбиты, и после ночного сеанса, проходя в сторону троллейбусной остановки поодаль от зарослей винограда, часто можно услышать: позвякивание бутылок или мужской надсадный шепот и судорожные вскрики какой-нибудь бабы, словно некий садист, больно и настойчиво, всаживает свой увесистый кулак в живот ей, под дых! Баба вскрикивает, а он, не обращая внимания, безжалостно ритмично продолжает "бить" ей в живот под дых. Юра! Я заканчиваю свое письмо. О том, как живу вне работы и чем занимаюсь в свободное время, я расскажу в следующий раз, но эта весточка тебе от меня будет уже запечатана в другом конверте. Обязательно отвечай, пиши о себе, я заинтересованно жду! Всего тебе доброго, до свидания! С уважением, -- Сергей Истина, твой друг". Катастрофа Я находился в своем рабочем кабинете. Тишине не сиделось на месте: она поскрипывала ножками стула, отшаркивалась от моих подошв и деловито шелестела бумагами. Запечатанное письмо в Москву я отложил в сторону. Солнечный зайчик, лежавший на столе, словно прищемил конверт к черной полировке. Я откинулся на спинку стула и немного посидел так, ни о чем не думая. И тут тишина в кабинете побледнела и грозно ощетинилась. Несомненно, на площади извергал монолитный шум шквал автомобильных сигналов. Любопытствуя, я покинул кабинет, напрямик прошел малое фойе и торопливо вышел из кинотеатра на обшарпанную солнцем площадь. Будто цветочная гирлянда из гудящих свадебных машин окольцевала площадь. Вокруг жениха и невесты суетливо густела толпа родственников и гостей, просто зевак и любопытных. Какая-то неведомая сила сдвинула меня с места и потащила к толпе. Уже через минуту эта сила вытолкнула меня в спину в пяти метрах от главных виновников торжества и моего беспокойства. Мой взгляд отметил жениха только лишь как черное пятно. Девушка в белом кружевном платье и фате выглядела очаровательной невестой!.. Курносая, голубоглазая, высокий умный лоб, длинные вьющиеся волосы!.. Наши взгляды столкнулись, и она, как мне показалось, кокетливо улыбнулась в мою сторону, но лучше бы она этого не делала, потому что я сразу же узнал ее! Кто-то из ее подруг стал поправлять ей фату, и девушка на какое-то мгновение отвернулась в другую сторону. -- Наташа! -- выкрикнул я и неожиданно для себя попятился назад, толпа проглотила меня, и я увяз в самой ее гуще. Вынырнув ненадолго над головами, я увидел, как невеста, обернувшись, заинтересованно выискивала в толпе того, кто ее окликнул. -- Наташа! -- выкрикнул я еще раз, не столько для того, чтобы она меня заметила, на это надеяться было уже трудно, -- толпа совсем как трясина связывала меня по рукам и ногам, -- а выкрикнул я, скорее для того, чтобы убедиться, что я не ошибся, что девушку действительно зовут Наташа и что это та самая Наташа!.. Наташа, которую я повстречал прошлой ночью, видимо, во сне... Сон, сон, сон -- пульсировало у меня в голове. И я действительно не ошибся: невеста поднялась на цыпочки, выискивая меня по голосу!.. Но в следующий момент меня уже больше не было видно: широкая спина какого-то мужлана выросла перед моим лицом. Видимо, потому что я начал интенсивно подпрыгивать на месте, оттаптывая окружающим ноги, где-то через минуту толпа вытолкнула меня на свободу. Сон, сон, сон -- продолжало пульсировать у меня в голове!.. Я шел обратно к кинотеатру и рассуждал: если верить сну, то Наташа там, во сне, -- жила среди мертвецов, в нашем понятии, земном... Но здесь она в образе невесты еще жива!.. В следующее мгновение страшная мысль пронзила меня, я подумал, если верить сну, который я видел прошлой ночью, то Наташа не может больше существовать!.. Во сне она была невестой, и, значит, ее должны, -- что за глупости приходят мне в голову, -- похоронить в этом белом кружевном платье и фате!.. Господи! Не может быть!.. Но покойники действительно часто предстают в снах в одеянии, в котором их похоронили!.. В противном случае, -- все это нелепая случайность, бред... Ну, конечно же -- бред! -- успокаивал я себя. На ступеньках кинотеатра я обернулся назад: я увидел смеющиеся, радостные лица ребятишек, пробежавших мимо меня в сторону свадьбы... И все же мне захотелось закричать на всю площадь: "Спрячьте, спасите невесту!.." Но в следующее же мгновение, я сам удивился подобному желанию, бред какой-то, неотступный бред... "Все будет хорошо!" -- успокаивал я себя... И вот, на моих глазах, -- свадебная толпа начала как бы уплотняться и затихать. "Что-то случилось!" -- подумал я... -- Что там случилось? -- спросила меня подошедшая ко мне с пустым ведром в руке уборщица Лидия Ивановна. -- Не знаю, -- не отрывая мучительного взгляда от толпы, ответил я и пожал плечами. В это время к нам подошел киномеханик Палыч, он уже успел все узнать: это было видно по его ехидному обличью. -- Здравствуйте, Сергей Александрович, -- услужливо произнес он. -- Здравствуйте, Палыч, -- безрадостно ответил я и пожал его протянутую руку. -- Что там случилось? -- поспешила спросить теперь уже у Палыча Лидия Ивановна. -- Невеста в обморок упала, -- ответил он так, словно произнес фразу: отстань от меня!.. -- Ой, Боже ж ты мой! -- всплеснула руками Лидия Ивановна, и упущенное ведро звякнуло у ее ног. -- Это же Наталка, соседская, воспитанница моя... -- Там она, у дерева лежит! -- крикнул Палыч вдогонку уборщице так, словно имел в виду: тебя там только и не хватало, старая!.. А повернувшись ко мне добавил: -- Вызвали скорую. Зачем?.. Нашатырь под нос в таких случаях, -- и все в порядке!.. -- он смачно сплюнул в сторону, непризнанный и обиженный. Видимо, там он уже посоветовал подобное, но его послали ко всем чертям! И правильно сделали!.. Я стоял не шелохнувшись. Одновременно чувство страха и необъяснимой радости, да-да, именно радости, переполняли меня!.. Чувство страха -- за человеческую жизнь, за нормальное состояние собственной психики! И чувство радости, а точнее -- сумасшедшего восторга от прикосновения к неведомой тайне!.. Одновременно очень хотелось кому-нибудь обо всем этом рассказать, поведать о том, что я знал, что это случится, что невеста должна обязательно, неминуемо... -- но я боялся этого нестерпимого желания и этих щемящих мою голову мыслей! Если я сейчас заговорю об этом вот с ним, например, и я посмотрел на Палыча, тот стоял, скрестив руки на груди, оттопырив губы, то он, вполне нормальный человек, -- скорее всего сочтет меня сумасшедшим, в лучшем случае -- человеком со странностями или с температурой!.. И, слава Богу, -- я смолчал. Не заговорил. Мои мысли были прерваны сиреной скорой помощи. Машина выкатила на площадь. Сон, сон, сон -- пульсировало у меня в голове! Колеса прошипели шинами по асфальту, заскрипели тормоза. Не помню что, но что-то ответив на непонятный мне вопрос Палыча, я, словно отлепившись от площади, словно в каком-то объеме тишины, удалился в прохладную глубину кинотеатра. -- Все будет хорошо... Все будет хорошо!.. Это только обморок, -- словно кто-то идущий за мною по пятам наговаривал мне в затылок... Посетитель Какое-то время я молча присутствовал где-то вдалеке от всего окружающего меня мира. Я себя чувствовал неким, совершенно случайно сгустившимся, живым существом. Что делал, слышал, видел -- не помню! Я находился в состоянии какого-то болезненного, отшумевшего восторга чувств и сонного безразличия эмоций и даже ни о чем не думал, -- просто где-то находился... Но застал себя стоящим у окна в рабочем кабинете, когда, пошатнув какое-то равновесие, раздался стук в дверь, а точнее, кто-то, видимо, ладонью, похлопал по ее жесткому дерматину снаружи, из фойе. Громко прозвучал и мой голос: -- Войдите! Пока в ответ слышалось молчание, я быстренько сел на стул, схватил со стола первую попавшуюся папку и стал перелистывать подшитые в ней документы, даже не понимая, зачем я это делаю!.. Но мне очень хотелось поскорее выйти из этого непонятного мне состояния. Я закинул ногу на ногу и придал как только мог своему лицу вид внимательно изучающего бумаги. Однако краем зрения я все-таки следил за дверью в кабинет. Дверь открылась и не спеша пропустила какую-то девушку в мой кабинет. Прошло несколько секунд. -- Здравствуйте... -- одиноко произнесла она. Прошло еще несколько секунд, я продолжал перелистывать бумаги, а не замеченная занятым директором гостья -- стоять у двери. Но вот я наконец набрался смелости захлопнуть папку с документами и отложить ее в сторону. Я приподнял голову, сделал вид, что только что заметил посетительницу. -- Здравствуйте! -- сказал я и, вежливо указав рукою на стул, расположенный с моим столом рядышком, добавил: -- Присаживайтесь, пожалуйста. -- Спасибо, -- охотно ответила девушка и, словно мальчишка, одним едва уловимым взмахом руки захлопнула дверь в кабинет. Потом она пронзила меня таинственным взглядом очаровательности и, словно манекенщица на демонстрации мод, зашагала через весь кабинет по оранжевой ковровой дорожке к моему столу. Каждый свой шаг она как бы фиксировала, замирая на какое-то, космически неуловимое, мгновение, хотя мне это, может, просто казалось. Она невесомо присела на краешек предложенного ей стула: хрупкая, строгая, со слегка обвисшими уголками женственных губ. У нее были светлые глаза и русые прямые волосы ниже плеч. Как только девушка присела я тут же заявил: -- Слушаю вас... Она опустила глаза, как бы смутившись от моей фразы, и опечаленно заметила: -- Прости меня, директор, но ты эти слова произнес, совершенно не задумываясь над их смыслом... Тут я почувствовал, что окончательно пришел в себя. Я возвратился в шкуру директора: меня смутил тон и уверенное обращение на "ты"! Я даже почувствовал некоторую брезгливость, зависимость от моего посетителя, и я выдавил из себя протестующе: -- Да, но-о... -- только и прозвучало у меня, потому что я уверенно почувствовал себя в следующий миг учеником, школьником, присутствующим на первом уроке неведомого предмета. А учитель продолжал говорить и спрашивать: -- Когда ты говоришь "Слушаю вас", ты "слушаешь" одновременно меня и себя? -- Но это же уважительная форма, -- возразил я и почти беззащитно заглянул своей собеседнице в глаза, словно ища в них поддержки. -- Начнем с того, -- и девушка положила свои смуглые руки ладонями на стол, -- что слово "вы" это прежде всего не уважительный, а множественный символ, так? -- она прихлопнула ладонями по полировке стола. -- Так, -- подтвердил я, а сам подумал: "Может быть, она -- сумасшедшая?.. Впрочем, говорит вполне логично... Во всяком случае, лучше ее не раздражать..." -- Итак, значит, мы пришли к соглашению, что символ "вы" -- выражает множественность, прежде всего, -- подчеркнула девушка, -- и мы... Но я перебил ее: -- Извини, как тебя зовут? -- Аня, -- ответила она так, словно хотела сказать: будь по-внимательней и не перебивай! -- и продолжила свой урок. -- Обращение на "вы" -- это обращение к целому миру, поскольку "вы" -- по своей сути множественно бесконечно, и "Слушаю вас" тогда звучит уже как уверенность в том, что человек постиг целый мир, а если ты понимаешь, что этот человек, к которому ты обращаешься на "вы", постиг целый мир, значит и ты, как минимум, постиг целый мир; но постигнуть целый мир, значит не что иное, как стать этим миром самому!.. -- Это, -- вмешался я, -- давно известно: чтобы постичь истину -- надо стать этой истиной самому. -- Верно говоришь. Но отсюда значит, что "Слушаю вас" звучит неестественно, корыстно, подхалимно и так далее. В лучшем случае, как это получилось у тебя -- звучит машинально, заученно, слепо! -- Да, но ведь под фразой "Слушаю вас" можно подразумевать и поддержку, -- взволновался я, -- внушение, пусть не исполненного, но перспективного, надежду на то, что человек станет или, по крайней мере должен, э-э, может стать -- целым миром. -- Тогда этой фразой -- "Слушаю вас" -- ты принижаешь человека, как бы снисходишь к нему с высоты своего величия. -- Как это принижаю? -- Очень просто! Говоря "Слушаю вас", ты уже имеешь в виду, что ты постиг целый мир, а человек, к которому ты обращаешься, еще не постиг его. -- Да, -- не согласился я, -- но может быть, говоря "Слушаю вас", я имею в виду внушить и себе, не постигшему, веру в то, что я все-таки постигну целый мир. -- Тогда это не что иное, как обман себя и других, -- иллюзия! -- определила Аня. -- Но даже если это и обман, то, по крайней мере, -- это благородный обман, благородная иллюзия! Это таит в себе устремленность к лучшему. -- Извини, директор, но это путь заблуждения! Обманывая себя и других, ты ставишь, делаешь эталоном "целого мира" себя и других, не ставших этим "целым миром", на самом деле. Это всего лишь узаконенное, осмысленное заблуждение! -- Значит, -- возмутился я, -- чтобы перестать заблуждаться, надо понять, что ты обманываешься, надо стать "целым миром" истиной, а для этого надо перестать заблуждаться!.. Замкнутый круг!.. Безвыходность!.. Заблуждаясь, понять, что ты заблуждаешься, -- невозможно!.. -- Верно, -- воскликнула девушка, -- замкнутый круг! Но он существует лишь для идей, логики и слов. Если их нет -- нет и круга! Пока ты в этом круге, есть только ты, и не более того, но, как только ты вышел за этот круг, ты становишься "вы"... Другими словами, став "целым миром", человеку незачем говорить слово "вы", ибо он, этот человек, который стал "целым миром", и есть в данном случае "вы" -- целый мир. Ну, посуди сам, если в таком состоянии он будет говорить "вы", то он будет обращаться не иначе, как к себе самому... Абсурд, не правда ли?.. -- Да, абсурд, но тогда "вы" звучит всегда неестественно, фальшиво, то есть абсолютно в любом случае его произношения?! -- задумчиво возмутился я. -- Совершенно верно, директор, как, впрочем, и все остальные слова и фразы, -- подтвердила девушка. -- Что ты имеешь в виду? -- спросил я у нее. -- Я имею в виду, -- ответила она, -- что все остальные слова звучат так же неестественно и фальшиво, если мы начнем сейчас их разбирать с тобою, как слово "вы". -- Что же получается, -- противился я уже не так упорно, -- надо избавляться от слов? -- Меньше слов -- больше дела! -- улыбнувшись, ответила Аня. -- Хорошо, а если, кроме шуток: с помощью слов мы общаемся сейчас с тобою... И тем более, отсюда выходит, -- непонятно, как можно выйти из этого круга?.. -- просительно допрашивал я. -- Ты произнес фразу: "Как можно выйти из этого круга?" -- а значит, уже, как минимум, ты понял, что этот круг существует... Теперь, на мой взгляд, о нем осталось забыть, и он перестанет существовать... -- Кажется, я что-то начинаю понимать, но поверь, что это еще не значит, что я уже со всем этим согласился!.. Благодаря словам, мы перестали быть животными и стали людьми. -- Я не могу тебе подтвердить теорию Дарвина, я не сторонница ее. Но я точно знаю, что, благодаря словам, мы, прежде всего перестали быть богами... -- сказала Аня. "Может быть, все-таки, -- думал я про себя, -- весь мой разговор с этой девушкой из области сумасшествия, может, я уже сошел с ума и на самом деле никакой девушки нет?.. Может, на самом деле я разговариваю сам с собою?" -- Если не ясны какие-то детали, -- заговорила Аня, прервав наше обоюдное молчание, -- независимо от того -- крупные они или мелкие, -- это область наук, их задача открывать и постигать детали, дробить мир. Там, где существуют большие провалы между деталями, на первый взгляд, с виду, не имеющими друг к другу тяготения логики, -- это область интуиции гения, -- это, зачастую, начало новых наук или гигантские прыжки старых. И наконец, где невозможно углядеть совместимость деталей, как ни крути, ни верти их, где существует полное не объяснение интуицией и логикой, -- это область человеческой фантазии, еще говорят -- мистики, в худшем случае -- область сумасшествия... Но об этом потом, как-нибудь в другой раз, -- Аня снова замолчала... Я тоже молчал. А что мне было говорить? Про себя мне стало стыдно, я укорил себя за то, что я мог подумать так об области сумасшествия! И еще, я удивился ее догадливости о моих мыслях в этом плане. Начиная с прошлой ночи, вся моя жизнь стала состоять из таинственности: Наташа во сне, "Возрожден ли мистицизм?" -- (появление этой книги), Наташа наяву -- ее обморок, эта девушка Аня, рассуждения о "вы"... Я уже начинал убеждаться в безысходности, в том, что вся моя жизнь теперь перешла в иное, не земное измерение... В следующее мгновение Аня пристально посмотрела на меня и, как-то покорно улыбнувшись, продолжила разговор: -- Но все-таки есть у символа "вы" положительное, чисто земное право на существование, в данном случае конечно... -- Какое же? -- удивился я. -- Благодаря этому слову мы, -- шутливо отвечала Аня, -- вообще смогли заговорить с тобою обо всем этом. Так что -- да здравствуют слова! -- Да здравствуют слова, -- подхватил я последние слова девушки, словно поддержал сказанный ею тост. А я действительно себя чувствовал захмелевшим от неожиданно интересного для меня знакомства. "Нет, она не сумасшедшая! -- думал я. -- Тогда кто же она?" И я спросил девушку: -- Аня, кто ты? -- Психофизиолог! -- с рекламным восторгом ответила она. -- А зачем ты пришла ко мне в кинотеатр? -- Понимаешь, мне очень нужна твоя помощь. -- Какая? -- отзывчиво откликнулся я. -- Ты же знаешь, -- обратилась Аня ко мне, глядя на меня в упор, -- интеллигенту невозможно вступить в партию просто так... -- Да уж, известное дело! Я, директор -- беспартийный... Из-за этого с моим мнением почти не считаются в райкоме... Но я же не принимаю в партию, Аня. -- Я вообще-то, -- продолжала говорить Аня, -- закончила медицинское училище и университет по специализации -- психология. Мечтаю заняться наукой, работать во Дворце Здоровья. Но чтобы работать там, на серьезном месте, обязательно надо быть членом партии. -- Но я же не принимаю в партию, Аня, -- возразил я еще раз. -- Не волнуйся, директор, я не сомневаюсь, что в партию ты не принимаешь. Речь идет о другом. Мне приходится существовать, а не жить полной духовной жизнью, третий год я уже на заводе, здесь, на бетонном -- лаборанткой! Рабочих в партию принимают с меньшими лимитами. Через месяц заседание парткома: будет решаться и мой вопрос о переводе из кандидатов... -- Но я не влиятельный человек на заводе, Аня. -- То, что ты не влиятельный, я знаю... Но начинаю понимать, что ты еще вдобавок и нетерпеливый! -- Извини, слушаю дальше, -- определился я. -- Все бы хорошо, -- продолжала Аня, -- но у меня есть, так сказать, партийное задание, сколотить художественную агитбригаду на заводе -- тогда переведут в члены! -- Ну, хорошо, а чем я могу быть тебе полезен в этой ситуации? -- Как тебя зовут? -- вот уж совсем неожиданно спросила меня Аня. -- Сережа, -- ответил я с тем удивлением, что ведь до сего момента она, действительно, не знала моего имени... -- Сережа, -- жалобно обратилась ко мне Аня, -- агитбригаду я уже сколотила, но у меня во время ее выступления согласно сценарию из парткома, рефреном демонстрируются кадры одного документального фильма, а наша киноустановка, передвижная... -- "Украина", что ль? -- спросил я, начиная понимать, в чем дело. -- Да, кажется, "Украина", -- ответила Аня. -- Она поломалась. У тебя в кинотеатре -- есть такая установка, мне подсказали в парткоме. -- Есть, -- покровительственно подтвердил я. -- Выручи, Сережа. Мне нужна она будет только два раза: показать выступление представителям парткома и отстреляться на отраслевом смотре художественной самодеятельности. -- Хорошо, -- обрадовался я. Представлялась возможность продолжить наше знакомство!.. И я протянул Ане чистый лист бумаги и ручку. -- Вот, -- предложил я, -- напиши, куда и когда надо будет привезти установку. Я провожал Аню. На ступеньках кинотеатра мы остановились. -- Вот что, Сережа, -- вдохновилась она, -- поскольку мы с тобой волею судьбы еще не раз встретимся, дам-ка я тебе почитать сборник рассказов. Они написаны одним очень близким мне человеком. Это вот, -- она вытащила из своей сумочки книжицу небольшого формата в красном переплете и по-дала ее мне, -- держи, они никогда не были официально опубликованы, всего лишь отпечатаны на пишущей машинке! Я бегло пролистал ее. -- Спасибо, почитаю, -- сказал я. Мы попрощались. Девушка решительно спустилась по ступенькам кинотеатра и направилась через площадь к троллейбусной остановке. Я следил за ней озадаченным взглядом и чувствовал себя снова неким загустевшим существом. Но обнаружил себя стоящим с книжкой под мышкой когда мимо меня по ступенькам поднималась с заплаканными глазами, причитая на ходу, уборщица Лидия Ивановна. -- О, Господи! Горе-то, Сергей Александрович, -- обратилась она ко мне. -- А я вечером хотела "горько" кричать, у Наталки... Кровоизлияние в мозг! В больнице теперь, бедненькая... Господи! Чем кончится-то все это? Помоги ей, Бог!.. Невестушка, а свадьбы не вышло... В тот же день В тот же день, в день, как я буду понимать позже, -- начала великого пути Посвящения, -- в день беды на площади, стало по иному высвечиваться не только личное, но и мое общественное, служебное... -- Сергей Александрович! -- окликнул меня в малом фойе киномеханик Палыч, -- до каких пор это будет продолжаться?! -- Что случилось? -- опешил я перед подобным тоном. Раньше Палыч никогда еще не позволял себе, по крайней мере со мной, так себя вести... -- Где ваш художник?! -- прокричал требовательно Палыч и состроил мне мерзкую гримасу. -- Во-первых, Палыч, я не шестилетний мальчик и не надо на меня кричать. Во-вторых, зачем он, художник, вам вдруг так скоропалительно понадобился? И, в-третьих, это вовсе не мой художник, а художник нашего кинотеатра! -- я немного разозлился на последней фразе, а Палыч этого словно ожидал, как добычу! -- Нашего, вашего, -- вы директор, вы и отвечать будете! -- Перед кем и за что? -- возмутился я. -- На завтрашний день, да будет вам известно -- рекламы нет! -- Как нет?! -- удивился я. -- Да вот так! Нет! Пойдемте со мной, сами убедитесь! Мы вышли на площадь. И действительно, рекламные стенды были пусты. Щитов с рекламой на завтрашний кинофильм не оказалось и в мастерской художника. Не оказалось художника и дома, который стоял напротив кинотеатра: как выяснилось, он уехал на пару дней к родителям в деревню. Я был разъярен, но старался не очень-то показывать себя с этой стороны... Затравленный криками Палыча, я, словно зверек, поскорее юркнул в свой кабинет. Надо было срочно найти любого другого художника, но реклама должна была быть вывешена сегодня, ибо завтра будет невероятный скандал, и я его уже предчувствовал. Я обзвонил всех своих знакомых. И все-таки мне удалось за десять рублей, за свой счет, конечно же, договориться с одним знакомым моего знакомого. Последний приехал буквально через полчаса и тотчас приступил к написанию рекламы. "Ну, погоди, -- думал я о своем художнике. -- Приедешь ты из деревни, я тебе устрою!.." Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и постарался как можно спокойнее произнести: -- Алло... -- Алло, -- отозвались в трубке, -- это директор кинотеатра? -- Да, директор у телефона. -- Сергей Александрович! -- в приказном тоне прозвучал голос какой-то женщины в трубке. -- Вы творите у себя в кинотеатре, что хотите! Это -- безобразие и произвол! -- Извините, -- сдержанно сказал я, хотя внутри у меня уже снова все заклокотало и тоже хотелось орать в ответ, -- а с кем я говорю? -- совсем на пределе сдержанности спросил я. -- Это вам звонит главный бухгалтер кинопроката, -- снова проорал в трубке женский голос. -- Не кричите, пожалуйста, -- попросил я, -- объясните, в чем дело?.. -- Мне с вами больше некогда объясняться! Придете и все узнаете! -- в трубке послышались отрывистые, короткие сигналы зуммера... "Да, сумасшедший все-таки денек у меня сегодня", -- подумал я. -- Что за чертовщина! -- не выдержал я и выкрикнул вслух, и крепко ударил кулаком по столу! Дверь в кабинет открылась, вошла уборщица Лидия Ивановна. -- Вы свободны, Сергей Александрович? -- кротко и печально спросила она. -- Да, проходите, пожалуйста, Лидия Ивановна, садитесь... -- Что это вы стучите так громко в кабинете, ремонтируете что, может, помочь в чем? -- искренне спросила она. -- Да, ремонтирую, -- сказал я, -- свое настроение ремонтирую -- кулаком по столу. -- Не обращайте внимания на Палыча. Он тридцать лет здесь работает, -- присаживаясь на стул, сказала Лидия Ивановна, -- сами понимаете -- чувствует себя хозяином. Столько уже директоров видел -- сколько непутевых! Я не оправдываю его, -- мужик он, конечно, скверный, противный и насмешливый, но дело свое знает хорошо. Аппаратура у него всегда в порядке, и в кинопрокате его уважают за это. -- Да, во всем этом я убедился, хотя работаю у вас в кинотеатре всего-то четыре месяца! -- сказал я и закурил сигарету. -- А художник, -- сказала Лидия Ивановна, -- он и раньше частенько подводил нас с рекламой. Просто последние месяцы он нового директора побаивался, вас... А теперь, видать по всему, -- акклиматизировался!.. -- Ну, я-то тут при чем? При мне-то он в первый раз выкинул подобное! Зачем же на меня сразу орать? Да еще при всех работниках, -- подрывать авторитет руководителя... -- Ваш авторитет, Сергей Александрович в том, что вы молодцом, нашли выход из положения, реклама-то пишется! Перетрется -- мука будет... Не расстраивайтесь... -- Может быть вы и правы, Лидия Ивановна. Поживем -- увидим! Как говорится: жизнь, она покажет... -- я потушил сигарету. Во время разговора с уборщицей меня одолевало желание узнать, в какую больницу положили Наташу. Это желание находилось где-то неподалеку от моей раздражительности, как спасательный круг. Я все думал, как начать разговор в этом русле. -- А что, с Наташей, вашей соседкой, действительно, что-то серьезное? -- спросил я. -- Кровоизлияние, Сергей Александрович! Шутка ли! Такая молоденькая! -- и Лидия Ивановна снова опечалилась. Мне было неловко продолжать разговор, но я все же спросил: -- А в какую больницу ее отвезли? -- Не знаю, -- ответила задумчиво Лидия Ивановна, она думала о чем-то сокровенном и смотрела перед собой в никуда, поэтому не проанализировала мой вопрос, и это мне было даже на руку! Отпала необходимость объясняться, зачем я об этом спросил. Но узнать, в какой больнице лежит Наташа, мне очень хотелось, и я нашелся: -- А вы завтра бы поехали и навестили Наташу, с работы я вас отпущу. -- Спасибо, Сергей Александрович, -- оживилась Лидия Ивановна. -- Мне Наталка все равно как дочь. С маленечку и до самой школы она у меня воспитывалась. Меня к ней в няни нанимали. Родители ее с утра до вечера на работе, -- инженера, -- а я -- все одно одинокая, -- помогала, как могла. -- Так вот завтра и поезжайте к ней в больницу, Лидия Ивановна. А я вас, если хотите, на машине туда свожу, на нашей, кинотеатровской. -- Правда? -- обрадовалась Лидия Ивановна: все-таки ей было уже за семьдесят. -- Отчего же не правда!.. Зайдите сегодня к ее родителям, узнайте, в какую больницу поедем, -- подсказал я. -- Честное слово! Я вам очень благодарна, Сергей Александрович, за вашу заботу... Уборщица ушла. А мне стало стыдно за себя, что обманываю старого человека, но мне очень хотелось увидеть Наташу, и у меня не было иного выхода. Вечером того же дня Я возвращался домой после работы и уже почти подходил к своему подъезду, как, сам того не ожидая, резко свернул в сторону и вышел на крохотное футбольное поле в нашем дворе. В это время демонстрировались мультики по телевизору. Из распахнутых окон трех крупнопанельных домов, прилепленных друг к другу, до меня доносились причудливые визжащие голоса каких-то мультгероев. Многоэтажно и гулко раздавались взрывы детского хохота! Интуитивно я остановился на том самом месте, где прошлой ночью во сне случайно попал в объятия Наташи... Я постоял совсем недолго. Мне стало отчего-то неспокойно: может быть, полуголая детвора, заметив меня, зашныряла туда-сюда сквозь мое изображение, отпечатанное сейчас в их таинственном мире... "Что же это за мир такой, -- неведомый нам, людям?! Может быть, это мир наших снов?" -- мысленно спрашивал я себя, поднимаясь по лестничной клетке в свою квартиру. Ключом дверь не открывалась, -- замок защелкнут на секретку. "Значит, мама уже дома..." -- подумал я и несколько раз просигналил звонком. В этот вечер мне предстояло некоторое открытие. Мама встретила меня дружелюбно. Как обычно, мы обменялись несколькими семейными фразами на хозяйственную тему. Потом она ушла отдыхать в свою комнату, а я, задумчиво поужинав, ускользнул к себе в комнату. Книга "Возрожден ли мистицизм?" лежала там же, где я по-ложил ее утром -- на журнальном столике. Я подхватил ее на ходу в руки и наконец-то впервые прилег за целый день на диван. Положив две подушки под голову, я прочел название первой главы -- "Волна неразумия", и тут же обратился в чтение. Время напоминало о себе только шепотом перелистываемых мною страниц. Что-то таинственно сопоставлялось и глубинно зрело во мне. Я не читал, -- я впивался в строчки!.. -- Встань, пожалуйста, испортишь зрение. Ты уже четвертый час читаешь лежа! -- услышал я заботливый голос мамы. Оказывается, я не заметил, что она время от времени заглядывала в комнату. Наконец, решилась вмешаться и правильно сделала! Потому что, во-первых, глаза у меня уже действительно начинали превращаться в стекляшки; во-вторых, очень хотелось поделиться, поговорить с кем-нибудь о прочитанном. Я сел и ласково обратился к маме: -- Проходи, мама, садись. Я действительно зачитался! Она присела рядышком со мною на диван и одной рукой облокотилась на подушки. -- Честно говоря, сынок, -- сказала она, -- что-то мне сегодня тоскливо и одиноко. -- Я прильнул к ее теплому плечу и с шутливым оттенком в голосе произнес: -- Моя мама -- преподаватель философии! И мне доставляет удовольствие слушать ее дозволенные речи! -- Подлиза, перестань! -- сказала она и, шутливо оттолкнув меня плечом, добавила: -- Я не слишком навязчива?.. -- Что ты, мама! Я действительно рад. -- Ну ладно, ладно, не оправдывайся. Лучше скажи, я тебя давно не видела в столь озабоченном чтении книги, как сегодня. Что ты читал так увлеченно и столько времени, если не секрет, конечно? -- Вот, -- сказал я и протянул маме книгу. Она прочла вслух ее название. -- "Возрожден ли мистицизм?"... Павел Семенович Гуревич... -- Ты уже читала ее? -- спросил я, обрадовавшись тому, что можно будет прямо сейчас поделиться впечатлениями. -- Прочесть не было времени. Я просматривала эту книгу в университетской библиотеке. -- Ну, и каково будет твое родительское мнение? -- Как только у меня появится свободное от усталости время, я обязательно ее прочту, -- ответила мама. -- Все понятно, значит, одобряешь? -- Одобряю, сынок. -- Тогда, мама, можно тебе задать вопрос по существу дела? -- Задавай. -- Итак, мой вопрос, что такое мистика? -- Когда я училась в университете, мистика в энциклопедическом словаре определялась как вера в сверхъестественный мир, с которым особым, таинственным путем якобы общается человек. -- Мама, а какое определение ты можешь дать теперь -- не как студент по словарю и не как преподаватель, а сама, как человек-философ со своим отношением к этому вопросу? -- Сейчас попробую... Мистика, это, по-моему, необъяснимое сейчас, принимаемое на веру, соприкосновение с определенным, известным частно или в сравнениях, количеством, принадлежащим известному или неизвестному качеству, причем, соприкосновение с таким количеством, которое не может существовать вне своего качества, ибо количество вне качества, существующее само по себе, это уже не количество, а качество, а любое качество имеет при себе сумму всех своих количеств, в нашем земном понимании, и его можно принять за совершенно законченную вещь, предмет, выраженный в какой-то форме, а это уже обычное явление, лишь может возникнуть вопрос о предназначении этого предмета; итак, соприкосновение с количеством, где не ясно лишь то, как существует это количество, не могущее существовать вне своего качества, все-таки -- вне качества! Если мы зададим такой вопрос, то мы подтвердим в каком-то данном случае присутствие мистики, в противном случае ее просто нет... -- Мама, а что, если мистика -- это наука, и наисерьезнейшая? -- К сожалению, Сережа, в нашем мире верят только приборам, а приборы, еще раз, к сожалению, пока еще не оборудованы понятием веры. Мама замолчала. Прошло некоторое время, может, с минуту или больше... -- Кстати, -- неожиданно оживившись, сказала мама, -- наше семейство имеет некоторые соприкосновения с мистикой! -- Я насторожился. -- Родной брат твоего деда по отцу был, -- воскликнула мама, -- самый настоящий мистик! Колдун, говорили в народе! -- Да что ты, мама! -- подскочил я на месте. -- И ты никогда об этом не говорила! Расскажи... -- Твой двоюродный дед, когда еще был живой, рассказывала бабушка Дарья, был очень суровым человеком, злым и жестоким. Он жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки, жители окрестных деревень, каждый год уходили на небольших судах на рыбный промысел и по нескольку месяцев находились в открытом море, а твоего двоюродного деда с собою не брали. Боялись они его. Если кто и отваживался его взять, то тот навидывался страхов на всю свою жизнь: огненные птицы летали над судном, преследуя его по пятам, они бросались на рыбаков! Огненные кошки бегали по палубе, карабкались по мачте в небо... Да и в селе от твоего двоюродного деда житья не было! А когда он, старый и дряхлый, лежал при смерти в своей избе, то он целый месяц не мог умереть. Бабушка Дарья говорила, он все просил, чтобы кто-нибудь подал ему руку для пожатия. Никто этого не делал, а твой отец подал ему свою руку. Несчастный с жадностью пожал ее и к вечеру умер. В народе существует такое поверье, что колдун не умрет, пока не передаст кому-нибудь свои чары через пожатие руки. Вот и вся история о твоем двоюродном деде, сынок... -- А я тоже подал бы ему руку, -- решительно сказал я. -- И стал бы колдуном? -- рассмеявшись, спросила мама. -- Но мой отец подал же ему руку и остался обыкновенным человеком?! Неожиданно мама сделалась серьезной, даже печальной, и, ничего не отвечая, поднялась медленно с дивана и ушла к себе. Я остался один на фоне своего вопроса с чувством вины: из-за меня мама, -- подумал я, -- снова вспомнила об отце, который, как она мне рассказывала, уже давно ушел от нас к другой женщине, но до сих пор не ушел, как я начал понимать в этот вечер, -- не ушел из маминого сердца... Я тоже разволновался, и, чтобы хоть как-то забыться и успокоиться, достал из дипломата книжку в красном переплете, данную мне сегодня Аней. Открыл ее и стал читать первый рассказ. Постепенно я упал в усталое, дремотное состояние и совершенно не понимал, читаю ли я рассказ или он мне уже снится... Любовь (Рассказ) Когда-то люди рождались на белый свет и жили честно и справедливо. У каждого человека была своя любовь, каждый мог и любил каждого. Все люди на Земле жили в благополучии и радости, во взаимности. Они могли обмениваться любовью, дарить любовь друг другу, и вера была у каждого в то, что он не останется без любви, отдавши свою любовь ближнему, что он обязательно получит взаимно любовь ближнего. Все человечество было обласкано и счастливо, оно утопало в любви. Не было на свете людей, пресыщенных любовью, и людей нищих, без любви... Но шло время, и вот, может быть, случайно, но родился кто-то первым -- без любви, а может, даже и не родился вовсе, а просто кто-то первым не подарил свою любовь ему. И тот, который не подарил свою любовь, стал обладателем и своей и чужой любви, превратившись в собирателя любви, в богача. А тот, который подарил свою любовь, но не получил взамен любовь, тот человек стал нищим, без любви, и дарить ему больше было нечего, оставалось быть просителем любви и жить в нищете духа своего... Богач, имеющий кроме своей любви и чужую любовь, стал заметным среди всех. По его примеру кто-то еще обманул кого-то, тоже не подарил свою любовь взамен. Появился еще один богач и еще один нищий. Всегда важен первый пример, от него все идет. Вскоре уже стало много богачей и много нищих. Некоторые богачи имели уже по три-четыре чужих любви и больше! Так плодились разные по степени богачи, богатство стало переходить по наследству, и только нищих оказывалось все больше и больше... Нищие умоляли, просили богачей вернуть их любовь, принадлежащую им от рождения, или же обманывали богачей и хитростью отнимали у них свою любовь, или же грабили их. Любовь стали продавать и покупать, выменивать... И лишь немногие люди хранили свою любовь при себе, кто-то из них обменивался ею друг с другом сладостно и открыто, а кто-то в страхе друг перед другом думал, что его обманут и не дадут любовь взамен на его любовь! А такое все чаще случалось! Прошло время, все большие драки устраивались из-за обладания любовью среди человечества. Люди из-за этого истребляли друг друга огромными количествами! Стали появляться люди замкнутые, которые вообще никому и никогда не дарили свою любовь, разуверившись в справедливости. Так возник мир людей -- нищих, и пресыщенных, и живущих сами по себе... Вскоре появились учителя. Они призывали богачей, имеющих много любви, раздавать свою любовь прежде всего нищим, людям, не имеющим любви. Не дожидаясь от них сиюминутной любви взамен потому, что они нищи и не имеют любви! Они говорили, что вскоре не станет на свете нищих и богачей. И снова на земле будут жить люди, любящие друг друга. Но, если подарить любовь первому, можно стать нищим, потому что можно ли быть уверенным, думает каждый, в том, что и все вокруг тебя будут тоже дарить любовь без оглядок?! Нет! Конечно же -- нет!.. Значит, прежде, чем начать дарить любовь, надо быть уверенным человеком и жить в уверенном мире!.. Вера! Именно вера друг в друга утеряна людьми. Надо восстановить веру, -- тогда и возникнет любовь! И кому-то надо начать верить первому, как некогда кто-то первый не подарил свою любовь взамен. Вера спасет мир! Все начнется с Веры!.. Все начнется с Веры первого, одного!.. Я носился над землею из одного конца света в другой. Иногда я зависал где-то, над чем-то, и видел там, внизу, ужасающие меня картины! Я видел, как какой-то мужчина ласково подманил, выказывая свою любовь, девушку-подростка к себе... Он жадно и безжалостно сорвал с нее одежду и отобрал у нее любовь силой и, не оставив свою взамен, убежал прочь, неистово хохоча! А девушка-подросток, совершенно голая, с опущенными бессильно руками, стояла и, онемевши, плакала. Она осталась нищей. У нее больше не было любви. Я видел, как некий богач, окруженный любовью и возвышающийся на горе из любви, совершенно никого не любил вокруг. А люди, надеясь на взаимность, дарили ему свою любовь искренне и слепо и, обманутые, уходили прочь уже нищими. Что интересно: богачи, они, как айсберги, -- с виду обычные люди, но стоит им подарить свою любовь, и мы сразу замечаем, что обнищали, что эта любовь ушла в бездну, в глубину этой ненасытной натуры богача, и мы подолгу живем, думая о богаче, чувствуя, что нам чего-то не хватает, мы мучимся и даже не подозреваем, что нам не хватает любви. Неожиданно я увидел, как мой отец украл любовь у моей мамы, ушел от нее и скрылся в толпе богачей. Это мне не понравилось!.. И тогда я увидел, как мама не поверила отцу, не приняла его любовь в подарок и не подарила своей взамен. Отец ушел и подарил свою любовь другой женщине и получил взамен любовь от нее, а мама, моя мама, осталась со своею любовью одна, в безверии... И это мне тоже не понравилось!.. И я летел дальше...  * Часть вторая Продолжение *  Утро Будильник затрещал, возвещая о наступлении десяти часов утра. Я опомнился ото сна, крепко потянулся и зевнул, продолжая лежать на диване. Мое тело было укутано одеялом, моя голова лежала, наполовину утонувшая в теплой подушке, мне не хотелось вставать с постели сразу. Надо было себя подготовить: сосредоточиться в ласковых объятиях лени, потом усилием воли оттолкнуть от себя маятник ночи и пока он откачнулся в сторону, успеть вскочить с постели до его возвращения и выглянуть в распахнутое окно, освежиться! И потом долго выковыривать солнечные соринки из глаз... Но я продолжал лежать. Мне о вчерашнем думалось: я читал и перечитывал про себя остатки вчерашних мыслей и впечатлений и беззвучно шевелил губами, не открывая глаз... "Мистика -- это все-таки наука, -- думалось мне. -- И я начинаю верить в это... Саша показал мне, как они живут. Он приходил ко мне по радуге -- совершенно реально; если это так, -- значит он в какой-то иной, другой форме, а значит -- смерти нет... И Бога тоже нет?.. "Но есть что-то вроде него..." А что?.. Что "вроде него"?.. А может, это был просто сон, в самом деле? Да, но тогда Наташа!.. Ведь я познакомился с ней там, возле хижин, а она узнала меня здесь, в реальном мире, на следующий же день... Собственно говоря, а где "там" я с ней познакомился?.. На том свете, что ль?.. Гм... Что-то звучит уж больно по-старушечьи... Все окончательно перепутывается у меня в голове. Логика и здравый смысл -- дети, играющие за высоким забором!.. Наивно, да и только!.. Что же там, за высоким забором?.. Великий Астрал... Знакомое слово... Где я его встречал?.. Ах да! "Возрожден ли мистицизм?", об "Астрале" там упомянулось... и рассказ... Интересный рассказ о любви я прочел вчера, то есть, читал вчера на ночь и, по-моему, уснул. Не помню, -- дочитал ли?.. Интересно, я нищий без любви или богач?.. Как все-таки мерзко выглядит человек, отнимающий любовь у другого человека насильно!.. Аня... Вчера я познакомился с Аней. Она, честно говоря, поразила меня. Ее рассуждения и взгляды... Они... Они меня заставляют думать... Двоюродный дед был колдун!.. Наверное, он живет где-то там, в хижинах... Повидаться бы с ним. Я его никогда не видел, но, кажется, что мы бы узнали друг друга. Тьфу! Так можно и договориться!.. Ну, все. Пора вставать, -- начну заниматься йогой!.." Все еще с закрытыми глазами, я уселся прямо в постели и принял позу "полулотос". Буду учиться для начала дышать. Учиться дышать заново! Смешно осознавать, что я не умею дышать. А ведь, в сущности, дыхание, -- одна из самых главных функций человеческого организма, напрямую связанная с мышлением, -- что-то вроде этого я где-то когда-то читал. Итак, прежде всего, необходимо сосредоточиться... Я выдохнул весь воздух, какой только был у меня в легких, и на мгновение замер, стараясь думать только о дыхании... Форточка была открыта, и, медленно всасываясь через нос, свежий воздух вначале вспузырил мне живот, потом расширил, раздвинул грудную клетку, и я почувствовал жесткость ребер, наконец, приподнялись плечи, -- во мне воздуха было уже по горло! Несколько секунд я не дыша просидел вздутый изнутри, словно воздушный шар, ноги сложены бантиком. И вот, постепенно выдох, облегчение: опустились плечи, ужалась грудная клетка, в области живота -- впадина. И опять я повторил все сначала. И так я продышал минут пять... На первый раз достаточно. Я открыл глаза, поднялся с постели и ушел принимать душ. По утрам время почти всегда бежит быстрее, особенно когда залежишься в постели! Приняв душ и побрившись, я только что и успел позавтракать как пришла Вика: -- Вот сегодня, Сережа, ты мне нравишься больше, чем вчера, -- заявила она с порога, -- и умыт, и побрит, и позавтракал, даже улыбаешься по-другому, обновленнее. -- Я просто очень рад тому, что ты пришла, как и обещала, -- сказал я, но про себя подумал: "Надо же! -- совершенно забыл, что Вика должна прийти сегодня утром в гости... Ладно, все равно я прилично проспал, залежался на диване, на просмотр новых фильмов не поеду. Дом кино подождет!" Я снова обратился к Вике: -- Я радуюсь тому, что ты пришла... Можно твоему соседу тебя поцеловать? -- я подошел к Вике, приблизился к ее лицу... -- Можно -- ответила она. Мы обнялись. Она молчала и очень смотрела на меня. Я подхватил Вику на руки. На диване, в моей комнате, ее красивые ноги обнажились. Она застеснялась меня, словно школьница, вспорхнувшая на качелях... Первое свидание Директорам, конечно, может быть, не всем, но многим, хотя бы иногда можно и нужно какие-то из служебных обязанностей прогуливать! Но прогуливать как школьникам, перерешавшим классные задачи на два дня вперед... На работу я попал к двум часам дня. Я появился в кинотеатре, как если бы посетил Дом кино, но я просмотр кинофильмов прогулял, и это было замечательно! Директор не укладывается в понятие определенного часового рабочего дня, а скорее всего, директор укладывается в понятия -- опережение, запас, направление... и другое... Директор обязан уметь сегодня за целый день сделать одно, с виду, может, очень маленькое дело, пусть даже пустячное, но дело, которое протолкнет завтра кучу больших и объемных служебных дел... Не проходите мимо такого дела, директора! Бросьте все, оставьте всех, и вы выполните это маленькое дело, пусть даже личное, и вы добудете, пусть даже за целый день, но не даром прожитый, самое главное, что может пригодиться на долгие дни потом -- настроение! По секрету сказать, попасть на просмотр новых кинофильмов мне удалось еще неделю назад, конечно, в ущерб личному времени, с группой профсоюзных лидеров города. Но зато, как оно, это потраченное, но сохраненное личное время понадобилось мне сегодня утром! Я боготворю подобные переносы! Это есть не что иное, как творчество жизни. Людей, живущих так двадцать четыре часа в сутки, я назвал бы поэтами жизни... И как жаль, что я, да и многие мы, редко бываем такими организованно-свободными!.. Это своеобразная гармония, музыка. Сотворение судьбы собственными руками... Итак, я поспел на работу к двум часам дня, и поспел в замечательном настроении, сохраняя на своей груди Викино тепло. -- Сергей Александрович, спасибо! -- окликнул меня Палыч в малом фойе. -- Вы спасли сегодняшний фильм -- реклама на месте! -- Что вы, Палыч, не за что! -- ответил я легко и свободно. Я теперь все чаще стал замечать, что, как только у меня появляется женщина, все вокруг преобразуется в какую-то благосклонность, уважительность, доброжелательность... Вот и теперь все работники мне вокруг улыбались, и я себя чувствовал очень уютно в кинотеатре. Но мое настроение как бы спохватилось, заворожило меня еще больше, когда я увидел Лидию Ивановну, уборщицу, и услышал, что она уже целый час как готова ехать в больницу к Наташе!.. Не долго думая, я позвонил Степану, подвозчику кинофильмов от кинопроката. И уже через полчаса я и Лидия Ивановна ехали с ним в машине. По дороге в больницу я исподволь выведал, в какой палате лежит Наташа, но все-таки заметил, как Лидия Ивановна один разок искоса глянула на меня. Наверное, меня выдавала моя излишняя озабоченность. Но я был слишком счастлив, вспоминалось, как я не мог надышаться поцелуями Вики все утро, и потом я уже предвкушал таинственность, встречу с Наташей, ведь счастье, как и беда -- не приходит одно! Мой дальнейший план был очень прост, я довез Лидию Ивановну до больницы, а сам как бы по делам поехал в кинопрокат, пообещавши вернуться в больницу через час. Через час я действительно вернулся, отвез Лидию Ивановну обратно в кинотеатр, но на этот раз проявил может быть излишнюю холодность в отношении Наташи и снова вызвал косой взгляд в мою сторону Лидии Ивановны. Теперь путь к Наташе был свободен, я помог выбраться из машины старушке, а сам тут же вернулся в машину и уговорил Степана опять вернуться в больницу, сославшись на то, что уборщица забыла там свою сумку. Возле больницы я попрощался со Степаном. Я поблагодарил его, но отказался от его предложения отвезти меня обратно в кинотеатр. И он уехал. И вот я поднялся по бетонным ступенькам на крыльцо больницы и постучался в окошечко, врезанное в деревянную дверь. Потрескавшаяся фанерка отодвинулась, окошечко открылось. -- Вам что нужно, молодой человек? -- прозвучал ядовито голос вахтерши. -- Я хотел бы навестить Наташу из палаты номер девять, -- как можно вежливее попросил я. -- Как фамилия? -- поинтересовалась вахтерша. -- Моя? -- переспросил я, с ужасом соображая, что фамилии-то Наташи я не знаю. -- Фамилия Наташи? -- насторожилась вахтерша. -- Такая же, как и у меня, -- ответил я, глупо улыбнувшись, продолжая думать, как же выкарабкаться из этой ситуации. -- Так ты жених, что ль?! -- воскликнула пренебрежительно вахтерша. -- Да, -- тут же ответил я, и только после своего ответа понял, что я ответил правильно. -- Ну, а что тогда голову морочишь?! -- зло возмутилась вахтерша. Что-то щелкнуло за дверью, видимо, железная задвижка, и одна половинка двери открылась настежь. -- Заходи, -- послышался из-за второй, закрытой половинки двери теперь почему-то безразличный голос вахтерши. Я робко зашел в полутемный коридор. Стены вокруг были не выкрашены, а словно измазаны зеленой краской с желтым отливом. Вот уж поистине: каков человек -- такие и стены вокруг него! Ядовитые стены -- ядовитая вахтерша. -- Вон на вешалке халат, одевай! -- словно огрызнулась в мою сторону вахтерша. Я поспешно надевал халат, оглядываясь по сторонам. -- На втором этаже девятая, -- сказала вахтерша, отчаянно зевая. -- Спасибо, -- тут же поблагодарил я. Вахтерша меня жутко раздражала, хотелось поскорее избавиться от ее взглядов. Не застегнув халат, я пошел быстрым шагом. -- Молодой человек, -- словно выстрел в спину остановил меня все тот же ядовитый голос. -- Так фамилия-то как? -- Я оторопел. Я уже начал медленно спускаться с первых преодоленных мною ступенек, спокойно осознавая свое поражение, но желание навестить Наташу во что бы то ни стало клокотало во мне, как вдруг: -- Маргарита Львовна! -- послышался женский голос над моей головой. -- Да! -- выкрикнула раскатисто вахтерша. -- Вы будете покупать эту кофточку, если нет, то Галина Васильевна покупает! -- снова прогремел женский голос, он усиливался акустикой ядовитых стен. Видимо, женщине лень было спускаться со второго этажа, и она вела переговоры с вахтершей, перевесившись через перила. Я воспользовался случаем и через какие-то мгновения проскользнул мимо медсестры, которая громко перекрикивалась с вахтершей. Медсестра не обратила на меня никакого внимания. Я торопливо зашагал по коридору, считывая номера палат с табличек. Я каждую секунду ожидал, что меня снова окликнут в спину. Но медсестра и вахтерша были заняты своим делом, и я свободно передвигался вдоль коридора к заветной цели: палате номер девять. Я подошел к ней и сразу же, не раздумывая, тихо постучал в дверь. Мне не ответили. Тогда я приоткрыл дверь и заглянул в палату: на широкой деревянной кровати лежала Наташа: она спала. Больше в палате никого не было. Я на цыпочках зашел в палату и осторожно прикрыл за собою дверь. Я приблизился к Наташиному изголовью. Даже сегодняшнее свидание с Викой не могло удержать меня. Я заронил эту девушку в свое воображение там, у хижин, у свадебных машин, и лишь только сейчас, здесь, в больнице, я начинал понимать, что я влюблен, и может быть, безнадежно, навсегда. И эта безнадежность неухоженной робостью замерла у изголовья Наташи сейчас... Что -- устремленность к Наташе или к тайне минуту назад осторожно прикрыла за мною дверь в эту палату? Но лишь спустя много-много времени, когда я порядком изведаю мыслительные тропы насущных дней и ночей, я пойму, что любовь и тайна -- одно и то же на свете. А пока я еще не знал об этом... Неожиданно Наташа открыла глаза, словно ожидала. Как же она была хороша! Вьющиеся волосы обрамляли безмятежное лицо. -- Сережа, -- промолвила она шепотом, -- я ничего не понимаю, обними меня, пожалуйста, мне страшно, я боюсь тебя. Я подошел совсем близко, присел на краешек кровати, нагнулся к Наташиному лицу, и мы начали перешептываться. -- Все прояснится, -- сказал я, -- не бойся меня, все прояснится... -- Ты думаешь? -- с напряжением в голосе спросила Наташа, -- а ты, случайно, не призрак? -- Нет... Я настоящий. -- А я, может, призрак? -- Нет, ты тоже настоящая, видишь, я глажу твои волосы и ощущаю их нежность, а сейчас ты ощущаешь мою ладонь у себя на щеке. Ведь правда?.. -- Да, твоя ладонь настоящая, и я даже могу дотронуться до нее губами. -- Как твоя фамилия, Наташа, а то вахтерша не пропускает меня. -- Сказкина, а твоя? -- Истина, Сережа Истина... -- Истина, -- повторила Наташа. -- Это правда? -- Да. -- Серьезная фамилия, ты не находишь, Сережа? -- Наверное, так, а твоя фамилия очень ласковая, -- Сказкина. -- Истина рождается тяжеловесно, вырывается из тьмы, освобождает свои крылья из тины невежества, -- прошептала задумчиво Наташа. -- Откуда это? -- поинтересовался я. -- Я не помню, -- отрешенно ответила Наташа, -- пришло в голову просто сейчас, -- она вгляделась в мои глаза. -- А я тебя уже не боюсь. Ты словно родной мне человек... -- У нас есть тайна, общая тайна. Она объединяет нас, Наташа... Ты помнишь хижины? -- Не надо об этом, Сережа, пожалуйста, мне снова становится страшно... Мы замолчали и долго смотрели друг другу в глаза. Наши чувства и наши мысли будто переплетались. -- Я видела тебя вчера, Сережа, -- первой снова зашептала Наташа. -- На площади поселка у свадебных машин? -- Нет, -- и я внутренне насторожился, такой поворот меня напугал. "Нет" -- это значит, что Наташа видела меня в другом месте, но где и как, ведь вечером вчера она находилась уже здесь, в больнице!.. -- И где же ты меня видела? -- В твоем дворе... -- А-а, возле хижин, -- обрадовался я, но по глазам Наташи я понял, что обрадовался напрасно. Возле хижин мы виделись в том, замысловатом сне, тогда где же она могла меня видеть? Я насторожился еще больше. Дыхание, затаившись, пружинило у меня в груди. -- Я видела тебя вчера вечером в твоем дворе на футбольном поле, -- я вслушивался в каждое ее слово. -- Ты возвращался откуда-то домой очень печальный и несколько минут постоял на футбольном поле. Я подошла и поцеловала тебя, а ты отшатнулся от меня и так поспешно ушел... От этого признания Наташи, в свою очередь, мне стало жутковато... Уж не призрак ли, действительно, Наташа? И я снова погладил ее волосы и прикоснулся к ее щеке ладонью. -- А потом появился какой-то туман, -- сказала Наташа. -- Я увидела людей в белых халатах, один из них хлопал меня по щекам, я поняла, что приоткрыла глаза. Меня тошнило и очень кружилась голова... -- Можно, я буду тебя навещать? -- прошептал я. -- Да, конечно... -- утомленным голосом ответила Наташа. -- А сейчас уходи, пожалуйста, я постараюсь уснуть. -- Она закрыла глаза. Через три месяца -- Ну, как? -- спросила Аня, когда мы вышли из Дворца культуры. -- Неплохо, -- ответил я. -- Думаю, что парткому понравится. -- Господи, как же я устала от этих репетиций! Хочется отдохнуть... -- Пойдем что-нибудь выпьем в летнем кафе, -- предложил я. Аня посмотрела на часы: -- У меня в запасе только один час. -- Только час? -- переспросил я. -- Да, а потом надо зайти в детский сад, за Аленкой. -- Аленка, это кто? -- Это моя дочь. -- Ясно... -- Ну что, идем в кафе? -- переспросила Аня. -- Да, -- решительно ответил я. Мы взяли по чашечке кофе, по стакану густого лимонного сока и присели за столик в самом углу решетчатой беседки. В кафе почти никого не было, звучала негромкая музыка. -- Нет, в самом деле, тебе понравилось или ты просто не желаешь разочаровывать меня? -- спросила Аня. -- Конечно понравилось. К чему беспокоиться... Я не привык обманывать себя, строить взаимоотношения на похвальном похлопывании по плечу... Впрочем, одно место я, вероятнее всего бы, скорректировал, -- и я улыбнулся... -- Какое? -- спохватилась Аня. -- "...за правду, за труд!..." Ты помнишь эту фразу, она звучит в конце второй части? -- Да, -- ответила Аня, недоумевая. -- Но что же здесь плохого? -- В самой фразе плохого ничего нет. Только вот в слове "труд", буква "дэ" звучит как буква "тэ", и на слух "труд" слышится как глагол "трут". А там еще и "за"!.. Вот и получается -- "затрут". И вся фраза воспринимается не иначе, как "... за правду -- затрут!.." -- Аня улыбалась, придерживая ускользающие из-под ее тонких пальцев губы. Я вначале тоже сдерживал порывы своей улыбки усилием воли, старался быть серьезным. Но мы все-таки весело расхохотались, не обращая внимания на окружающих! А впрочем, никому не было дела до нас... -- В самом деле, а что же делать? -- успокаиваясь, спросила Аня. -- Думаю, -- ответил я, -- надо скорректировать фразу так: "... за правду и за доблестный труд!.." -- Спасибо за подсказку, -- ласково поблагодарила меня Аня. Она отпила лимонный сок, сделала пару глотков, поставила стакан перед собой и о чем-то задумалась. Мы немного помолчали. Мы оба смотрели через решетчатую стену кафе на улицу. Поодаль от нас шумела автострада. Машины, словно механические существа, изворачивались на повороте в порывах ветра и, подсигналивая, обгоняли друг друга; иногда какая-нибудь из них, чтобы пропустить торопливого пешехода, резко притормаживала, припадая на передние колеса, и, когда рассеянный пешеход давал стрекача, машина, весело взвизгнув шинами по асфальту, снова уносилась вдаль. Аня и я, молча, небольшими глотками, отпивали из чашек очень горячий кофе, густой, словно жидкий шоколад, запивали кофе холодным лимонным соком и смотрели на автостраду... -- Я прочел рассказ о любви, -- сказал я, нарушив наше уже загустевшее молчание. -- Ты без любви, -- утвердительно и как-то отрешенно определила Аня и откровенно посмотрела мне в глаза. -- Как ты это чувствуешь? -- недоверчиво спросил я, потому что не поверил Ане, потому что уже не хотел я ей верить на этот счет. Там, в больнице, у изголовья Наташи, я уже почувствовал рождение ранее действительно неведомого мне чувства. Я еще не мог с точной уверенностью сказать, что это любовь, но я уже не мог не ощущать ее сладкий, еще ослепительно размытый контур... Я посмотрел на Аню выразительно и недоверчиво покачал головой. -- Но твоя любовь где-то очень близко, рядышком. Только протяни ей навстречу руки, и ты сможешь ее обнять, -- тут же добавила она. С минуту мы снова молчали. Теперь меня что-то сковало изнутри. Мысленно я подыскивал новую тему для разговора. Мне вспомнилась первая встреча с Аней в моем рабочем кабинете, но следующий мой вопрос, как я ни старался, прозвучал как-то неохотно, неуверенно. -- Аня, -- тихо позвал я девушку. Она подняла опущенные глаза и оперлась взглядом на меня. -- Аня, -- спросил я, -- что ты имела в виду, когда говорила, что символ "вы" имеет право на земное существование? Насколько я понял тогда, ты все-таки чего-то недоговорила!.. Аня словно пришла в себя, как-то приободрилась и повеселела. По всему было видно, что она благодарна мне за то, что я не продолжил мучительную для нее тему. -- Сейчас я тебе все постараюсь объяснить, Сережа... Ты правильно догадался, а я в самом деле недоговорила тогда. Но сам понимаешь: из-за стола рекомендуется вставать, когда еще хоть немножко ощущаешь голод, а разговор на какую-то тему, на мой взгляд, надо останавливать, когда еще есть хоть немного недосказанности. -- Хватит философствовать, -- улыбнувшись, вмешался я, -- или ты опять хочешь ускользнуть от ответа? -- Вовсе нет, -- шутливо продолжила Аня, -- но оправдаться лишний раз не грех! Итак... Ты, конечно, в курсе, что наш мозг состоит из двух полушарий? -- Аня прищурилась... -- Обижаешь! -- вдохновился и я. -- Так вот, -- продолжила Аня уже серьезно, -- ученый мир доказал, что каждое из полушарий предрасположено к более или менее определенному роду деятельности. Каждое из них может работать самостоятельно. -- Значит в человеке получается как бы два человека! Ты это имеешь в виду? -- спросил я. -- Да, -- ответила Аня. -- И вот что: надо развить свои полушария так, как предлагают ученые, чтобы они работали на равных. Но, все-таки, в зависимости от жизненной ситуации, какому-то из полушарий необходимо уменьшать свою деятельность за счет увеличения деятельности другого, соседнего; вплоть до полного включения другого в это время. Тогда символ "вы" оправдывает свое земное существование, потому что в человеке начинает жить попеременно, или согласованно, или на равных -- два человека. Но этого состояния может достичь только тот, кто научится владеть полностью своими эмоциями, страстями, ощущениями и даже мыслями. А это подвластно лишь человеку с высоким развитием интеллекта, согласись. Мне далеко не каждому хочется сказать "вы", все больше -- "ты", тому, кто совершенно не владеет собою, ближе к животному сословию, чем к человеческому... -- Да-а, Аня... -- проговорил я, -- интересные, честно говоря, права на земное существование у символа "вы...", интересные... Мы переглянулись. -- А что такое "астральное тело"? -- спросил я неожиданно даже для самого себя. И вообще я стал в последнее время замечать, что я частенько говорю первое, что приходит в голову, не раздумывая, будь то вопрос или ответ. Аня как-то особенно выразительно посмотрела на меня и тоже спросила: -- Почему у тебя возник такой вопрос? -- Читал книгу Гуревича "Возрожден ли мистицизм?" и там наткнулся. -- Ну что же, -- сказала Аня, -- тогда слушай. Наш мир, а точнее мир вообще, делится мистиками, условно конечно же, на три взаимосвязанные, составляющие одно целое, части. Это ментальный, астральный и физический планы. Ну, физический план, с ним проще! Мы, то есть, наше тело -- физическое, находится в нем непосредственно -- это мир форм. Астральный план, -- это мир образов и чувств. Ментальный -- мир мыслей, идей. Вот, например, у художника появляется идея написать картину, идея формируется в ментальном плане, переживается, воображается в более или менее конкретной форме в Астрале и, наконец, реализуется в физическом плане, то есть пишется художником на холсте красками... -- Не значит ли это, что существует и ментальное тело? -- спросил я, оживившись. -- Совершенно верно! И ментальное тело тоже существует. -- Интересное дело! -- охотно обрадовался я своему открытию. -- А нельзя ли подробнее? -- Можно и подробнее! -- одобрительно ответила Аня. -- Астральное тело также реально, как и физическое. О ментальном пока говорить не буду, о нем как-нибудь потом. Астральное тело не имеет определенно канонизированной формы своего существования, как наше физическое тело, а может, по желанию его обладателя, принимать любую форму, доступную нашему воображению. -- Как это? -- удивился я. -- Очень просто, -- продолжала Аня, -- оно может принять форму, например, большого и маленького шарика, форму любого предмета, растения, животного, а так же форму физического тела, находящегося в физическом плане... -- Недавно я узнал, что мой двоюродный дед был колдун. Он жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки из окрестных деревень не брали его с собою в плавание, потому что огненные кошки бегали по палубам, карабкались на мачты, огненные птицы преследовали корабль и нападали на рыбаков, до смерти их перепугивая. Как объяснить это, Аня? -- Это чисто астральные проказы, шалости. Видимо, твой двоюродный дед умел выводить, в качестве подчиненных ему, целые группы людей в астральный план. Он умел так сильно притягивать Астрал... -- Слушай, удивительные вещи ты говоришь, -- задумчиво подытожил я и сделал последний глоток лимонного сока. -- Удивительного здесь ничего нет. Просто для тебя это все в новинку, необычно. -- Аня посмотрела на свои часы и всплеснула руками: -- Все! Пора идти за Аленкой. Ты меня проводишь до остановки? -- Да, конечно же, провожу, -- ответил я озабоченно. Мы поспешно поднялись из-за стола и торопливо вышли из кафе. Письмо из Москвы "Здравствуй, Сергей! Вот наконец-то пишу тебе... Жаль... все-таки очень жаль, что ты не поступил. Помнишь, на абитуре -- сидели-гадали по ночам -- кто поступит? Вот теперь все ясно... Да, тебе все-таки нужно было, конечно,