ы не несли за них никакой ответственности и не имели никаких нрав по отношению к ним. Условия жизни стали несколько более сносными. Появились некоторые самые необходимые предметы мебели; создали столовую комиссию, и Гай стал ее членом; питание улучшилось; начал работать бар. Предложение взять напрокат радиоприемник в ходе горячего обсуждения было провалено совместными усилиями пожилых и бережливых. Из полкового склада предметов хозяйственно-бытового обихода получили мишень для игры "метание стрелок" и стол для пинг-понга. Однако в вечерние часы ничто из этого не удерживало офицеров в заведении. Саутсанд располагал танцевальным залом, кинотеатром и несколькими отелями, к тому же и денег у офицеров стало больше. Возвратившись из отпуска, каждый из них обнаружил уведомление о возможности получить задолженность по денежному содержанию и довольно много совершенно неожиданных надбавок. Все должники Гая, за исключением Сарам-Смита, расплатились с ним. Сарам-Смит заявил: - Что касается той пятерки, "дядюшка", если для вас она не имеет особого значения, я отдам ее несколько позднее. Гаю казалось, что в использовании слова "дядюшка" при обращении к нему теперь появился некоторый нюанс. Если раньше это слово произносилось от всей души и выражало уважение младшими старших, то теперь оно звучало с заметной иронией. В Саутсанде молодые офицеры чувствовали себя довольно свободно: они подхватывали в городе девушек, выпивали в местных отелях и барах, считали, что в свободное время они никому не подконтрольны. В казарменном городке алебардистов Гай был связующим звеном между ними и старшими но положению и чину. Здесь же он был хромым старым хрычом, не отличавшимся в работе, не участвовавшим в шутках и забавах. Раньше он всегда был с ними и пользовался их уважением и признанием, доходившими до абсурда. Теперь же несгибающаяся в колене нога и трость удерживали Гая на расстоянии от них. Его освободили от строевых занятий и от занятий по физической подготовке. Он ковылял в одиночестве в гимнастический зал, где они занимались в составе группы, и в таком же одиночестве ковылял за ними, когда они возвращались. Им выдали полевую форму одежды, и они надевали ее на занятия. Вечером желающие могли переодеваться в повседневное обмундирование. Никаких приказов или распоряжений на этот счет не поступало. Парадного обмундирования не было. На занятиях изучали стрелковое оружие и утром, и во второй половине дня. Занятия проводились в соответствии с наставлением, страница за страницей, рассчитанным на усвоение даже самым бестолковым новобранцем. - Просто вообразите, джентльмены, что вы играете в футбол. Полагаю, некоторые из вас не отказались бы поиграть сейчас. Правда ведь? Итак, вы играете правым крайним нападающим. Ветер дует прямо в ворота противника. Понятно? Вы подаете угловой. Понятно? Скажите мне, куда вы будете нацеливать свой удар, прямо в ворота? Может кто-нибудь сказать мне, куда вы будете целиться? Мистер Триммер, вот вы, например, куда вы будете целиться, прямо в ворота? - О, конечно, сержант. - Да? Прямо в ворота? А как думают другие? - Нет, сержант. - Нет, сержант. - Нет, сержант. - О, вы будете целиться не в ворота? Так ведь? Хорошо, а куда же вы будете целиться? - Я попробую дать кому-нибудь пас. - Я спрашиваю не об этом. Предположим, что вы _хотите_ забить гол сами. Куда вы будете целиться в этом случае? Прямо в ворота? - Да. - Нет. - Нет, сержант. - Хорошо. Ну, а _куда_ вы будете целиться? Давайте же отвечайте! Неужели никто из вас не играет в футбол? Вы же будете целиться _левее_ ворот, правда ведь? - Да, сержант. - Но почему? Может кто-нибудь сказать мне почему?.. Вы будете целиться _левее_ ворот, потому что надо учитывать _дующий в ворога противника ветер_. Правильно? Когда Гая вызвали к прицельному станку, он взял поправку на ветер. Позднее, в гимнастическом зале, преодолевая боль в ноге, Гай лег на пол и нацелил винтовку в глаз Сарам-Смита, в то время как тот, прищурившись, смотрел на Гая через ортоскоп. Сарам-Смит заявил, что все "выстрелы" Гая в цель не попали. Всем было хорошо известно, что однажды Гай убил льва. Инструкторы-сержанты не однажды припоминали этот эпизод на занятиях. "Мечтаете об огромном диком звере, мистер Краучбек? - спрашивали они, когда он был недостаточно внимателен. - Впереди вас дерево с густой кроной. Сто двадцать градусов справа - угол желтого поля. В этом углу - лев. Два выстрела по льву. Огонь!" Участие Гая в деятельности столовой комиссии никоим образом не создавало ему привилегированного положения. Наоборот, теперь он вынужден был выслушивать массу довольно резких упреков и жалоб: "Дядюшка", почему у нас такие плохие соленья и маринады? Неужели нельзя закупать что-нибудь получше?" "Дядюшка", а почему виски у нас не дешевле, чем в отеле "Грэнд"?", "Зачем мы выписываем "Таймс"? Ее никто, кроме вас, не читает". В механизм размеренной казарменной жизни попадали и накапливались крохотные зерна зависти, и это, в свою очередь, приводило к напряженности в отношениях. В течение прошедшей недели Гай с возраставшей остротой чувствовал свое одиночество и приходил во все большее уныние. Когда на восьмой день он услышал, что в Кут-эль-Амару едет Эпторп, он чувствовал себя веселым и бодрым в течение всего скучного занятия на тему: "Определение дистанции". - ...Для чего нам надо определять дистанцию? Чтобы правильно оценить расстояние до цели. Понятно? Правильно определенная дистанция до цели обеспечивает эффективность стрельбы и позволяет избежать напрасного расхода боеприпасов. Понятно? На расстоянии двухсот ярдов все части тела человека видны отчетливо. На расстоянии трехсот ярдов очертание лица человека расплывчатое. Четыреста ярдов - лица уже совершенно не видно. При расстоянии шестисот ярдов голова становится точкой, а тело сходит на конус. Вопросы есть?.. Когда Гай шел, прихрамывая, из гимнастического зала в дом, он повторял про себя: "На расстоянии шестисот ярдов голова выглядит точкой, четыреста ярдов - лица не видно" - не для того, чтобы запомнить это, а просто как ничего не значащие фразы. Еще не дойдя до дома, он все перепутал и уже говорил; "Четыреста ярдов - голова, как лицо; шестьсот ярдов - никакой точки", Это был для него самый плохой день за все пребывание в армии. Войдя в дом. Гай увидел Эпторпа. Тот сидел в холле. - Очень рад снова видеть тебя, - искренне сказал Гай. - Ну как ты теперь, здоров? - О нет, нет, до этого еще далеко. Но мне сказали, что для легкой работы я годен. - А что, опять "бечуанский живот"? - Я не шучу, старина. Со мной произошел очень неприятный случай. В ванной, когда я был в чем мать родила. - Что ты говоришь! Как же это случилось, Эпторп? - Я как раз и собирался рассказать, но мне показалось, ты будешь смеяться надо мной. Я был у своей тетушки в Питерборо. Дел у меня особых не было, но я не хотел, так сказать, потерять свою форму и решил поэтому ежедневно выполнять несколько физических упражнений. Случилось так, что в первое же утро я поскользнулся, упал и сильно ушибся. Должен сказать тебе, болит очень здорово. - Что же именно ты ушиб, Эпторп? - Колено. Я даже думал, что у меня перелом. И ты знаешь, найти военного врача оказалось не так-то просто. Моя тетушка хотела, чтобы я пошел к ее доктору, но я настоял на том, чтобы меня посмотрел военный врач. Когда я наконец добился этого, врач сказал, что дело серьезное. Отправил меня в госпиталь. В сущности, пребывание в госпитале оказалось очень интересным. Ты ведь, по-моему, никогда не был в военном госпитале, Краучбек? - Нет, пока не был. - Очень даже стоит побывать. Нам нужно знать все рода военной службы. На койке рядом со мной лежал сапер с язвами... - Эпторп, я должен задать тебе один вопрос... - Я и рождественские дни провел в госпитале. Добровольческие вспомогательные отряды пели рождественские гимны... - Эпторп, ты хромаешь? - А как же, старина, конечно хромаю. Такой ушиб даже при самом хорошем лечении не проходит за один день. - Я тоже хромаю. - Очень жаль. Но я рассказывал тебе о рождестве в госпитале. Начальник отделения сделал пунш... - Ты представляешь себе, Эпторп, какими идиотами мы будем выглядеть?! Я имею в виду, что мы оба будем хромать... - Нет. - Как дурацкие близнецы. - По-моему, старина, ты придаешь этому слишком большое значение. Однако, когда Гай и Эпторп появились в двери столовой, каждый опираясь на трость, все, как один, повернули головы в их сторону, громко засмеялись и дружно захлопали в ладоши. - Послушайте, Краучбек, это что же, было запланировано заранее? - Нет. Это, кажется, простая случайность. - Гм, по-моему, довольно безвкусная. Они наполнили свои кружки из титана и сели за стол. - А я не впервые пью чай в этой комнате, - заявил Эпторп. - Каким же это образом? - Мы часто играли с Кут-эль-Амарой, когда я был в Стейплхерсте. Никогда не был первоклассным игроком в крикет, но играл вратарем два последних сезона в своей футбольной команде. Гай с удовольствием узнавал новые факты из личной жизни Эпторпа, но тот сообщал их довольно редко. Тетка в Питерборо - новое действующее лицо: теперь появился еще и Стейплхерст. - Это что, твоя приготовительная школа? - Да. Это довольно приметное здание в противоположной части города. Я думал, ты видел его и слышал о нем. Оно всем очень хорошо известно. Моя тетка принадлежала к ортодоксальной англиканской церкви, тяготеющей к католицизму, - добавил он таким тоном, как будто это подтверждало каким-то образом репутацию школы, в которой он учился. - Твоя тетка в Питерборо? - Нет, нет, конечно же, нет, - раздраженно ответил Эпторп. - Тетка в Танбридж-Уэлсе. Тетка в Питерборо вообще не интересуется такими вещами. - Ну и как, эта школа хорошая была? - Стейплхерст? Одна из лучших. Выдающаяся. По крайней мере, она была такой в то время. - Я имею в виду нашу - Кут-эль-Амару. - Мы считали их ужасной мелкотой. Конечно, они обычно одерживали победу над нами, но игры для них были своеобразным культом. У себя в Стейплхерсте мы довольно часто брали верх над ними. - Мы заняли для вас койку в нашей комнате, "дядюшка", - присоединился к разговору Ленард. - Очень мило с вашей стороны, но, сказать но правде, у меня так много вещей. Я осмотрел помещение еще до того, как вас распустили, и нашел свободную комнату, в которой поселюсь один. Мне придется читать по вечерам, чтобы догнать вас в подготовке. Сапер, с которым я познакомился в госпитале, дал мне несколько очень интересных книг, очень секретных к тому же. Это такие книги, которые запрещается держать в окопах на передовой, потому что опасаются, как бы они не попали в руки противника. - Это, видимо, инструкции по боевой подготовке сухопутных войск. - _Именно_ эти инструкции. - А нам всем выдали их. - Гм, не может быть, что они одинаковые. Мне дал их этот майор из саперной части. У него язва внутри, поэтому он и передал эту книгу мне. - Она вот такая? - спросил Ленард, доставая из брючного кармана экземпляр январской инструкции по боевой подготовке сухопутных войск, предназначенной для всех офицеров. - Я не могу сказать, не просмотрев книги, - ответил Эпторп. - Так или иначе, но мне думается, что я не имею права говорить о своей книге. Таким образом, все вещи Эпторпа: множество всяких плотно закрывающихся коробок, водонепроницаемых мешочков, странной формы жестяных сундучков и кожаных чемоданчиков, помеченных инициалами и стянутых ремнями с медными пряжками, - все это было скрыто от любых глаз, кроме его собственных. Гай довольно часто видел эти коробки, мешочки и чемоданчики в казарменном городке алебардистов, но не проявлял к ним никакого интереса. Тогда, в условиях взаимного доверия, еще до завтрака у капитан-коменданта. Гай, конечно, мог бы спросить у Эпторпа и узнать секрет вещей. Единственное, что стало известно Гаю из разговоров с Эпторпом в прошлом, сводилось к тому, что среди вещей было что-то очень редкое и очень загадочное и что это "что-то" Эпторп называл своим "гром-боксом". Вечером в тот день Гай впервые вышел в город. Наняв машину с водителем, Гай и Эпторп весь вечер ездили от одного отеля к другому, всюду встречая алебардистов, которые или пили, или искали местечко, где можно было уединиться. - По-моему, пока я отсутствовал, ты распустил молодых людей и они стали более спесивыми и менее уважительными, - заметил Эпторп. Гай и Эпторп усиленно разыскивали отель под названием "Королевский Двор". В этом отеле останавливались тетушки Эпторпа, когда приезжали навещать его в школе. - Это, конечно, не бог весть какое выдающееся место, но в этом отеле всегда все было хорошо. Он известен лишь очень немногим. В этот вечер никто не мог сказать им, где находился этот отель. Совсем поздно, когда все бары уже закрылись, Гай предложил: - А почему бы нам не поехать посмотреть Стейплхерст? - Но сейчас там нет ни одного человека, старина. Каникулы, Кроме того, уже поздновато. - А если просто подъехать и взглянуть на дом? - Это, пожалуй, можно. Водитель, к Стейплхерсту! - К роще или шоссе Стейплхерст? - Нет, к дому Стейплхерст. - Я знаю только рощу и шоссе. Но я там спрошу у кого-нибудь. Хорошо? Это частный дом? - Я не совсем понимаю вас, водитель. - Это частный отель? - Нет, это частная школа. Светила луна, с моря дул сильный ветер. Они проехали через площадь и оказались на окраине города. - Кажется, все здесь очень изменилось, - заметил Эпторп. - Я ничего этого не помню. - Мы сейчас в роще, сэр, - объяснил водитель. - Шоссе вон там дальше, налево. - Школа была где-то вот здесь, - сказал Эпторп. - С ней, должно быть, что-то произошло. Они вышли из машины на залитую лунным светом поляну, подставив себя пронизывающему северному ветру. Кругом были маленькие виллы с окнами, закрытыми ставнями. Здесь, под их ногами и позади аккуратненьких заборов, находились футбольные поля, на которых вымазавшийся в грязи Эпторп защищал свои ворота. Где-то среди этих садов и гаражей, возможно, сохранились остатки кирпичных стен того храма науки, в котором чистенький Эпторп в парчовом стихаре зажигал восковые свечи. - Вандалы! - проговорил Эпторп с горечью. Затем оба хромых друга снова забрались в машину и в подавленном настроении направились обратно в Кут-эль-Амару. 7 На следующее утро у Эпторпа был слабый приступ "бечуанского живота", но, несмотря на это, он все-таки поднялся. Гай, мучимый жаждой, спустился вниз первым. Стояло серое мрачное утро, сыпался обильный снег. В холле возле доски для объявлений Гай увидел кадрового офицера. Он держал большой лист бумаги, на котором красным мелом был выведен заголовок: "Прочитай, это тебя касается". - Вам повезло, - сказал офицер. - Сегодня нам дали Мадшор. Посадка на автобус в восемь тридцать. Доставайте свои ранцы-рюкзаки. Сообщите об этом всем своим друзьям. Гай поднялся на второй этаж и, открывая дверь по очереди в каждую комнату, объявлял: - Сегодня у нас Мадшор. Автобус отходит через двадцать минут. - А кто такой Мадшор? - Не имею ни малейшего представления. Вернувшись вниз, к доске объявлений, Гай узнал, что Мадшор - это стрельбище примерно в десяти милях от города. Так начался скучнейший день по новому распорядку. Стрельбище Мадшор представляло собой длинную полосу болотистого побережья, разделенную на равных расстояниях земляными валами и заканчивающуюся грязно-серым естественным откосом. Стрельбище было окружено проволочным заграждением и предостерегающими надписями; около первого земляного вала стоял небольшой домик - здесь проходил огневой рубеж стрельбища. Когда группа приехала, в домике было три солдата: один, в рубашке, брился возле двери, другой сидел на корточках около печки, а третий, небритый, вышел откуда-то, застегивая свой мундир. Майор, прибывший во главе группы, пошел в домик, чтобы узнать, все ли готово к стрельбам. Снаружи было слышно, как он разговаривал сначала раздраженным тоном, затем более мягким, а закончил разговор словами: - Хорошо, сержант. Это явно не ваша вина. Продолжайте бриться. Я попытаюсь связаться с командованием района по телефону. Он возвратился к группе. - Кажется, произошла какая-то путаница, - сказал он. - Согласно последнему приказу из района, стрельбы на сегодня отменены. Ожидается сильный снегопад. Я сейчас займусь выяснением, что можно предпринять в этой обстановке. А пока, поскольку мы уж приехали сюда, имеется возможность провести занятие на тему: "Дисциплина на стрельбище". В течение последовавшего часа, пока не наступил полный рассвет, они изучали и применяли на практике сложные правила предосторожности, которыми на этом этапе второй мировой войны оговаривалась стрельба боевыми патронами. Затем к ним вернулся майор, который все это время находился в домике и разговаривал по телефону. - Отлично, - сказал он, - в ближайшие час-два снега не ожидается. Мы можем продолжать. Наши ходячие раненые принесут нам пользу на мишенном валу. Гай и Эпторп прошли пятьсот ярдов по осоке и заняли места под мишенями, в выложенной кирпичом траншее. К ним присоединились капрал и два солдата из артиллерийско-технической службы. После продолжительного разговора но телефону поднялись красные флажки, и стрельба наконец началась. Прежде чем отметить первое попадание, Гай посмотрел на свои часы. Было без десяти одиннадцать. К двенадцати тридцати было поражено четырнадцать мишеней и поступили команды "Разряжай" и "Вольно". На смену Гаю и Эпторпу прибыли два офицера из центра формирования и подготовки. - На огневом рубеже все очень недовольны, - сказал один из них. - Говорят, что вы показываете попадания очень медленно. А мне хотелось бы взглянуть на мою мишень. Я уверен, что третья пуля тоже попала. Она, наверное, прошла через дырку, пробитую второй пулей. Я целился очень точно. - Как бы она ни прошла, все дырки уже заклеены. Гай отковылял на несколько шагов в сторону и, не опасаясь огня, показался над кромкой траншеи. На огневом рубеже в тот же момент раздались крики и многие замахали руками. Не обращая на них внимания. Гай, прихрамывая, продолжал идти к рубежу, пока не услышал голос майора: - Ради всего святого, Краучбек, вы что же, хотите, чтобы вас убили? Разве вы но видите, что красный флажок поднят? Гай посмотрел и убедился, что флажок действительно поднят. На огневом рубеже не было ни одного человека. Все столпились у подветренной стены домика и жевали бутерброды. Гай продолжал идти, прокладывая себе путь между кочек. - Ложитесь, черт вас возьми! Смотрите на флаг! Гай лег, посмотрел на флаг и увидел, как тот начал быстро опускаться. - Вот теперь можете идти! - крикнул майор. - Извините, сэр, - сказал Гай, приблизившись к майору. - Нас сменили присланные отсюда два офицера, и поступила команда "Вольно". - Вот именно! Так вот и происходят несчастные случаи. Флаг, и только флаг, является сигналом, разрешающим передвижение. Обратите на это внимание. Прошу общего внимания! Вы только что были свидетелями типичного нарушения дисциплины на стрельбище. Запомните это. Тем временем и Эпторп появился из траншеи. Тяжело прихрамывая, он шел к огневому рубежу. Когда он подошел, Гай спросил: - А _ты_ видел этот проклятый флаг? - Конечно. Любой человек, прежде чем начать что-то делать на стрельбище, должен посмотреть на флаг. Это первое правило. К тому же меня предупредил капрал. Они часто выкидывают этот трюк во время первых стрельб: поднимают красный флаг в тот момент, когда все уверены, что он должен быть спущен. Это делается просто для того, чтобы обратить внимание на необходимость соблюдения правил поведения на стрельбище. - Ты мог бы передать предупреждение капрала и мне. - Вряд ли, старина. Это свело бы на нет всю суть замысла. Как же мы усваивали бы уроки, если все предупреждали бы друг друга? Понимаешь, что я имею в виду? Они съели свои бутерброды. Стало еще холодней. - Нельзя ли продолжить стрельбы, сэр? Все уже готовы. - Полагаю, можно, но надо думать и о солдатах. Им тоже нужен перерыв. Прошло некоторое время, прежде чем стрельбы возобновились. - Мы не успеем закончить упражнение вовремя, - сказал майор. - Сократите стрельбы до пяти патронов на человека. Однако в основном время уходило не на стрельбу, а на построение, на проверку знаний поведения на огневом рубеже и на осмотр оружия. Когда подошла очередь Гая, начинало уже темнеть. Он и Эпторп попали в последнюю группу и прихромали на рубеж каждый отдельно. Гай лег и попробовал прицелиться из винтовки еще до того, как зарядил ее. Он обнаружил, к своему разочарованию, что мишень совершенно исчезла из видимости. Гай опустил винтовку и посмотрел на мишень обоими глазами. Он увидел едва различимое белое пятно. Закрыл один глаз - пятно потускнело и стало временами пропадать из видимости. Гай поднял винтовку и тотчас же понял, что различить что-нибудь над мушкой он не в состоянии. Гай зарядил винтовку и быстро выстрелил пять патронов с наблюдением. После первого выстрела из траншей поднялся диск и прикрыл яблоко мишени. - Отлично, Краучбек, так и продолжайте! После второго выстрела флажок показал промах. После третьего - снова промах. - Алло, Краучбек, в чем у вас там дело? Четвертый выстрел - попадание в самый верх мишени, пятый - снова флажок. Затем поступило сообщение по телефону: "Поправка результатов стрельбы по второй мишени. Попадание первой пули по яблоку показано ошибочно. Слетела наклейка. Первый выстрел по второй мишени - тоже промах". Эпторп, стрелявший по соседней мишени, добился очень хороших результатов. Майор отвел Гая в сторонку и мрачно сказал: - Никуда не годная стрельба, Краучбек. В чем же все-таки дело? - Не знаю, сэр. Видимость была очень слабой. - Одна и та же видимость для всех. Вам необходимо усердно потренироваться на прицельном станке. Сегодняшние результаты просто постыдные. После этого начался привычный подсчет израсходованного боеприпаса и сбор стреляных гильз. - Протереть винтовки. Тщательная чистка оружия сразу же после возвращения и роспуска строя. Пошел сильный снег. Стемнело еще до того, как все сели в автобус и медленно тронулись в путь. - Я считаю, что тому льву просто не повезло, "дядюшка", - сказал Триммер. Однако никто из сидящих в автобусе не засмеялся. После столь длительного пребывания на морозе даже кут-эль-амарская школа показалась всем теплой и приветливой. Гай сел на горячую батарею отопления в холле первого этажа с намерением подождать, пока освободится лестница. Мимо него проходил официант столовой, и Гай заказал для себя стаканчик рома. Кровь постепенно пришла в движение, и он почувствовал, как руки и ноги начали согреваться. - Алло, Краучбек, уже почистили винтовку? - спросил подошедший к нему майор. - Нет еще, сэр. Я просто ждал, пока рассосется толпа. - Ждать у вас нет никаких оснований, Краучбек. Вы слышали, как было приказано? "Тщательная чистка оружия _сразу же_ после возвращения и роспуска строя". О том, что можно подождать и выпить пару стаканчиков рома, ничего сказано не было. Майор тоже замерз. И для него этот день был мерзким. Более того, чтобы попасть домой, ему еще предстояло пройти около мили но снегу. К тому же, как он теперь вспомнил, повара уже не будет, когда он вернется домой, и ему, согласно его же обещанию, предстоит сопровождать жену на обед в один из городских отелен. - Сегодня у вас далеко не лучший день, Краучбек, - продолжал майор. - Вы можете и не быть хорошим стрелком, но обязаны по крайней мере держать свою винтовку чистой. - Сказав это, он вышел из дома и, не пройдя и сотни ярдов, совершенно забыл об этом деле. Триммер во время этого разговора находился на лестнице. - Алло, "дядюшка", как я понимаю, вы получили втык? - Ты правильно понимаешь. - Это нечто новое для нашего любимчика. Через помрачневший рассудок Гая пролетела искра и воспламенила взрыватель. - Пошел ты к чертям собачьим! - Та-та-та, "дядюшка". Не находите ли вы, что немножко резковаты сегодня? Сильный удар тростью. - Эй ты, недоделанное ничтожество, заткнись! - прикрикнул на него Гай. - Еще хоть малейшая дерзость с твоей стороны, и ты получишь но зубам! Гай не выбирал слов; ни физически, ни морально он не мог внушить кому-нибудь страх, но неожиданный гнев всегда настораживает, ибо вызывает воспоминания об испытанных в детстве ужасных последствиях, которые трудно было предвидеть. К тому же Гай в этот момент был вооружен весьма прочной тростью, которую он непроизвольно, но угрожающе приподнял. Военный суд мог истолковать, а мог и не истолковать этот жест как серьезную угрозу жизни офицера-сослуживца. Триммер истолковал. - Послушайте, "дядюшка", успокойтесь. Я никоим образом не хотел вас обидеть. У гнева есть свои движущие силы, которые уводят далеко от точки взрыва. Они-то и довели теперь Гая до состояния белого каления, пребывать в каковом ему раньше не доводилось. - Черт бы взял твою отвратительную душонку. Я ведь, кажется, сказал тебе заткнуться. Разве не сказал? Гай намеренно и совершенно недвусмысленно замахнулся тростью и сделал, прихрамывая, шаг вперед. Триммер рванулся с места и побежал. Два проворных прыжка - и он скрылся на втором этаже за углом, бормоча себе под нос: "Не понимает шуток и выходит из себя..." Приступ гнева прошел очень медленно. Чувство удовлетворенности собой прошло вместе с гневом, но еще медленнее. Вскоре Гай пришел в свое обычное состояние. Такие же драмы, размышлял Гай, должно быть, разыгрывались в каждом семестре в кут-эль-амарском интернате, когда черви неожиданно оказывались удавами, когда скверных задиристых мальчишек обращали в бегство. Но чемпионы старших классов не нуждались в стаканчике рома, чтобы подбодрить себя. Неужели для этого проносились звуки горнов над плацем в казарменном городке алебардистов? Неужели для этого неслись звуки оркестра над притихшим обеденным столом "медных каблуков"? Неужели это та победа, ради которой Роджер де Уэйброук стал крестоносцем? Должен ли Гай торжествовать потому, что заставил замолчать Триммера? Сгорая от стыда и печали, опираясь на свое бесчестное оружие, Гай стоял самым последним в очереди за кипятком. 8 Последовавшая неделя была утешительной. Гай почувствовал, что его колено больше не болит. С каждым днем, пока он все основательнее привыкал к хромоте, колено становилось здоровее. Вскоре он понял, что его колено болит от тугой, стягивающей повязки. Теперь, когда по его пятам в роли двойника все время ходил Эпторп, Гай оставил в покое трость и повязку и обнаружил, что может без них передвигаться совершенно нормально. Гай присоединился после этого к своему отделению с такой же гордостью, какую испытывал на второй день своего пребывания в казарменном городке алебардистов. В то же время усы, которые он отращивал вот уже несколько недель, неожиданно приобрели определенную форму; это произошло с такой же неожиданностью, с какой ребенок вдруг начинает плавать. Утром накануне усы представляли собой не более чем запутанный клок жестких волос, а на следующий день вдруг стали солидной, симметрично расположенной растительностью. Гай сходил в городскую парикмахерскую, где усы подстригли, расчесали и завили горячими щипцами. Он поднялся с кресла неузнаваемо преображенным. Когда Гай выходил из парикмахерской, он заметил на другой стороне улицы небольшой магазин оптики, на витрине которого лежало огромное фарфоровое глазное яблоко и висело объявление: "Бесплатная проверка зрения. Любые линзы подбираются в присутствии заказчика". Вид одинокого глазного яблока и идиосинкразический выбор слова "линзы" вместо просто "очки", воспоминание об изменившемся лице, которое он только что видел в зеркале у парикмахера, а также воспоминание о бесчисленных немецких уланах в бесчисленных американских фильмах - все это заставило Гая перейти улицу и зайти в оптический магазин. - Мне хотелось бы приобрести монокль, - четко произнес Гай. - Да, сэр. С простым стеклом для более внушительного внешнего вида или вы действительно нуждаетесь в оптике? - Мне нужно для стрельбы. Я не вижу мишени. - О, дорогой мой, это, конечно, требует _специальной_ оптики. - Вы можете предложить мне что-нибудь? - Не только могу, но и _обязан_, не так ли? Через пятнадцать минут Гай вышел из магазина, купив за пятнадцать шиллингов монокль с сильной линзой в позолоченной двойной оправе. Достав монокль из футляра под кожу, Гай остановился у витрины и вставил его в правый глаз. Монокль держался хорошо. Гай медленно расслабил мышцы лица и перестал прищуривать правый глаз. Монокль прочно держался на месте. У человека, отраженного витриной, был циничный вид; он очень походил на юнкера. Гай вернулся в оптический магазин. - Я, пожалуй, возьму еще два или три таких монокля, на тот случай, если этот разобьется. - Боюсь, что с такой сильной линзой у меня больше нет. - Это не имеет значения. Дайте мне с наиболее подходящей к этой. - Но подумайте, сэр, глаз - это очень чувствительный орган, к нему нельзя относиться так безрассудно. Линза для вашего монокля _подобрана_ на основании проверки вашего глаза. Я как специалист могу порекомендовать вам только такую. - Ничего, ничего. - Ну что ж, сэр, я предупредил вас. Как специалист, я возражаю, как торговец - покоряюсь. Монокль в сочетании с усами поставил Гая намного ближе к его младшим сослуживцам, из которых никто не мог преобразиться так быстро. Разумеется, способность Гая стрелять по мишени тоже резко повысилась. Через несколько дней после приобретения Гаем моноклей они снова выехали на полигон Мадшор для стрельб из ручного пулемета "брен". Пользуясь моноклем, Гай хорошо различал на фоне грязного снега белое пятно и всякий раз попадал в него, конечно, не так точно, как искусный стрелок, но не хуже, чем любой другой из его группы. Гай не собирался носить монокль постоянно, но пользовался им довольно часто и в значительной мере восстановил утерянный престиж тем, что монокль часто приводил в замешательство инструктора-сержанта. Престиж Гая повысился еще и потому, что нехватка финансов у его сослуживцев снова стала весьма распространенным явлением. Гостиные с пальмами в отелях и танцевальные вечера обходились довольно дорого, и первый-прилив наличных денег быстро истощился. Молодые офицеры начали подсчитывать дни до конца месяца и задавались вопросом, смогут ли они теперь, когда их существование, кажется, признано, положиться на регулярную выплату финансовой частью денежного содержания и надолго ли хватит выплачиваемых им сумм. Один за другим все бывшие клиенты Гая пришли к нему снова, к ним робко присоединились еще два человека. Хотя про алебардистов нельзя было сказать, что они продают уважение младших к старшим за три-четыре фунта, оставалось фактом, что все должники Гая, за исключением Сарам-Смита (его Гай удостоил лишь ледяного пристального взгляда через монокль), стали по отношению к нему более вежливыми и, как бы в оправдание своих малых актов такой вежливости, часто говорили друг другу: "Дядюшка" Краучбек действительно чертовски великодушный и благородный парень". Жизнь показалась Гаю еще более сносной после того, как он открыл два вполне устраивающих его пристанища. Первым был ресторан напротив под названием "Гарибальди", где Гай нашел генуэзскую кухню и весьма теплый прием. Владелец ресторана занимался по совместительству шпионажем. Этот Джузеппе Пелеччи, полный и плодовитый мужчина, хорошо принял Гая во время его первого визита в надежде на то, что Гай, возможно, внесет что-нибудь новое в довольно скучную и скудную информацию по местному судоходству, которая была пока единственным вкладом Джузеппе в сокровищницу информации в его стране. По когда Джузеппе узнал, что Гай говорит по-итальянски, то его патриотизм уступил место самой обычной тоске по родине. Он родился недалеко от Санта-Дульчины и знал кастелло Краучбека. Джузеппе и Гай стали более чем владельцем и постоянным посетителем ресторана, более чем агентом и жертвой обмана. Впервые в жизни Гай почувствовал себя simpatico и поэтому стал обедать в "Гарибальди" почти каждый вечер. Вторым пристанищем Гая сделались яхт-клуб и флотилия яхт в Саутсанде и Мадшоре. Гай нашел эти особенно устраивавшие его места отдыха довольно занятным путем, ибо узнал при этом некоторые очень интересные факты, дополняющие историю Эпторпа в юношеские годы. Было бы преувеличением сказать, что Гай подозревал Эпторпа во лжи. Его заявление с претензиями на какую-то исключительность - ботинки "дельфины", принадлежащая к ортодоксальной англиканской церкви тетка в Танбридж-Уэлсе, друг, находившийся в тесных отношениях с гориллами, - вовсе не похожи на то, что придумал бы обманщик для того, чтобы произвести впечатление. Тем не менее всякий раз, когда Гай вспоминал Эпторпа, ему приходила в голову мысль о каком-то существенном неправдоподобии. В отличие от типичной фигуры-цели на занятиях по определению дистанции Эпторп тем больше становился безликим и "сходил на конус", чем ближе подходил к вам. Гай относился к нему бережно и ценил каждую золотую крупинку в нем, но в конце концов обнаруживал, что все эти крупинки склонны исчезать, словно сказочное золото. Очарование Эпторпа было действенным лишь постольку, поскольку сам Эпторп был неопровержимой действительностью. Ко всякому решительному переходу из эпторпского волшебного мира в мир земной следовало относиться с интересом и вниманием. Именно так Гай поступил в первое воскресенье после своего фиаско на стрельбище Мадшор; это было начало недели, которая закончилась триумфом благодаря его завитым усам и моноклю. Гай пошел к мессе один. Церковь была старой, как и большинство построек в Саутсанде, приукрашенной печальными дарами многочисленных вдов. У выхода из церкви, на паперти, к Гаю обратился опрятный пожилой мужчина, который во время мессы ходил с тарелкой, собирая денежные пожертвования. - По-моему, я видел вас здесь на прошлой неделе, правда? Моя фамилия Гудол, Эмброуз Гудол. Я не обратился к вам в прошлое воскресенье, потому что не знал, как долго вы здесь пробудете. Теперь мне известно, что вы служите в Кут-эль-Амаре, поэтому позвольте мне приветствовать вас в храме святого Августина. - Моя фамилия Краучбек. - Именитая фамилия, позвольте вам сказать. Краучбек из Брума, наверное? - Мой отец уехал из Брума несколько лет назад. - О, да, да, я знаю об этом. Весьма прискорбно. Я занимался изучением, в скромных пределах, конечно, английского католицизма во времена папистов и нонконформистов, поэтому Брум имеет для меня большое значение. Я сам новообращенный. Однако осмелюсь заявить, был католиком почти так же долго, как и вы. После мессы я обычно совершаю короткую прогулку. Если вы возвращаетесь пешком, позвольте мне составить вам компанию. - Сожалею, но я заказал такси. - О, дорогой друг, значит, мне не удастся склонить вас зайти в яхт-клуб? Он как раз на вашем пути. - Вряд ли это возможно, но позвольте мне подвезти туда вас. - Отлично. Сегодняшнее утро такое морозное. Когда они сели в машину и тронулись в путь, Гудол продолжал: - Я с удовольствием сделал бы для вас все возможное, пока вы здесь. Хотелось бы поговорить с вами о Бруме. Прошлым летом я был там. Монахини содержат имение в хорошем состоянии, все делается своевременно. Я мог бы показать вам окрестности Саутсанда. Здесь есть несколько очень интересных мест и старинных построек. Я очень хорошо знаю их. Когда-то я был учителем в частной школе Стейплхерст и никуда отсюда не выезжал. - Вы были учителем в Стейплхерсте? - Да, но сравнительно недолго. Понимаете ли, когда я стал католиком, то вынужден был уйти из школы. Это не имело бы значения ни в какой иной школе, но Стейплхерст была настолько верна ортодоксальной англиканской церкви, что мне пришлось уйти из нее. - _Очень_ хотелось бы послушать наш рассказ о Стейплхерсте. - В самом деле, мистер Краучбек? Вас это очень интересует? Но о ней много не расскажешь. Ее история закончилась почти десять лет назад. - А вы, случайно, не помните мальчика в этой школе, которого звали Эпторп? - Эпторп? О, дорогой друг, вот и яхт-клуб. Неужели мне не удастся уговорить вас зайти? - А почему бы действительно не зайти? Сейчас еще не так поздно, как мне представлялось. Саутсандский и мадшорский яхт-клуб размещался в солидной вилле на набережной. На мачте, установленной в центре прибрежного газона, развевались флаг и вымпел яхт-клуба. На ступеньках стояли две медные пушки. Мистер Гудол подвел Гая к столику у окна с зеркальными стеклами и позвонил в колокольчик. - Принесите, пожалуйста, херес, стюард. - Эпторп оставил школу не менее двадцати лет назад, - возобновил разговор Гай. - Это как раз время, когда я был в школе. Имя кажется мне знакомым. Я мог бы поискать его, если это действительно интересует вас. У меня есть все старые журналы. - Он сейчас тоже в Кут-эль-Амаре. - Тогда я наверняка узнаю его. Он ведь не католик? - Нет, но у него есть тетка, принадлежащая к ортодоксальной англиканской церкви. - Да, я так и предполагал. К этой церкви принадлежало большинство наших мальчиков, но очень многие пришли в нее позднее. Я старался не терять связи с ними, но дела церковного прихода отнимают так много времени, особенно теперь, когда каноник Гейоген не бывает здесь так часто, как раньше. А потом у меня ведь работа. Сначала мне было тяжеловато, но я все же справился. Частное репетиторство, лекции в монастырях. Вы, может быть, видели мои критические обзоры в "Тэблете"? Мне обычно присылают все, что связано с геральдикой. - Я уверен, что Эпторп с удовольствием встретился бы с вами. - Вы полагаете? После того, как прошло столько времени? Однако мне сначала надо взглянуть на него. Почему вам не привести бы его сюда на чашку чая. Моя квартира не очень удобна для приема гостей, но я с удовольствием увиделся бы с ним здесь. Встреча состоялась через несколько дней. Гай и Эпторп говорили с Гудолом главным образом о делах в школе Стейплхерст. - Мне удалось найти в журналах два упоминания о вашей игре в футбольной команде. Я сделал выписки. Боюсь, что ни то, ни другое не звучит похвально. Первое относится к ноябрю тысяча девятьсот тринадцатого года: "За отсутствием Бринкмэна ворота защищал его дублер Эпторп, но форварды противостоящей команды неизменно оказывались слишком искусными для него". Счет в этой игре был восемь - ноль. Второе относится к февралю тысяча девятьсот пятнадцатого года: "В связи с эпидемией свинки мы смогли выставить против команды "Сент-Олаф" лишь одиннадцать наспех подобранных игроков. Вратарь Эпторп, к сожалению, оказался не на высоте". Затем летом тысяча девятьсот шестнадцатого о вас упоминают в "Вейле". Но журнал не дает названия вашей школы. - Да, сэр, в то время название еще было недостаточно определенным, чтобы попасть в прессу. - А он был когда-нибудь в вашем классе? - спросил Гай. - Вы были, Эпторп? - спросил его Гудол. - Не совсем так. Наш класс был лишь на ваших лекциях по истории религии. - Да, да, я читал их для всех классов. Именно поэтому я, собственно, и начал разговор с Краучбеком: По другим предметам я занимался только со стипендиатами. Вы, по-моему, никогда не были таковым? - Нет, не был, - ответил Эпторп. - В этом отношении у меня получилась полная неразбериха. Моя тетка хотела, чтобы я поступил в Дартмутское военно-морское училище. Но я каким-то образом все перепутал в беседе с адмиралом. - Я всегда считал, что там слишком трудные испытания для мальчиков. Много хороших кандидатов проваливаются только из-за большого нервного напряжения. - О нет, дело было не только в этом. Мы, кажется, просто не поладили друг с другом. - А _куда же_ вы пошли после школы? - О, я очень часто менял свои занятия и место жительства, - сказал Эпторп. Они с удовольствием пили чай, сидя в глубоких кожаных креслах перед горящим камином. После небольшой паузы мистер Гудол спросил: - А не пожелаете ли вы оба стать временными членами яхт-клуба, хотя бы на тот период, пока находитесь в Кут-эль-Амаре? Это очень уютное местечко. Вам не обязательно иметь для этого яхту. Но все мы здесь очень живо интересуемся парусным спортом. От шести до восьми здесь обычно собираются очень милые люди, а если накануне договориться со стюардом, то можно и пообедать. - Я с удовольствием, - сказал Гай. - Многое говорит в пользу такого дела, - сказал Эпторп. - Тогда позвольте мне представить вас нашему командору. Я только что видел, как он пошел сюда. Сэр Лайонел Го, отставник с Харлей-стрит. Очень хороший человек, по-своему, разумеется. Представление состоялось. Сэр Лайонел сделал несколько комплиментов в адрес королевского корпуса алебардистов и собственноручно заполнил графы на Гая и Эпторпа в журнале кандидатов в члены клуба, сделав прочерк в графе "Название яхты". - Секретарь сообщит вам результаты. Фактически, поскольку обязанности секретаря в настоящее время возложены на меня, я заполню на вас членские билеты и внесу ваши имена в списки. С временных членов мы взимаем по десять шиллингов в месяц. В наше время это совсем недорого, по-моему. Так Гай и Эпторп стали членами яхт-клуба. Когда Эпторпу вручили его членский билет, он сказал: - Благодарю вас, командор. Когда они вышли на улицу, было уже темно и очень холодно. Больная нога Эпторпа в норму еще не пришла, поэтому он настоял на том, чтобы взять такси. По пути домой Эпторп заметил: - По-моему, это хорошо, что мы записались туда, Краучбек. Я предлагаю никому не говорить об этом. Я подумал недавно, никакого вреда от того, что мы будем держаться немного в стороне от наших молодых друзей, не будет. Жизнь бок о бок порождает фамильярность в отношениях. Позднее мы можем оказаться в довольно неловком положении, если будем командовать ротой, а они станут лишь взводными командирами. - Я никогда не получу роту. За последнее время мне почти во всем сопутствуют неудачи. - Ну что ж, для меня, по крайней мере, положение будет не из приятных. Конечно, старина, я не возражаю против фамильярности между нами, потому что я уверен, ты никогда не станешь извлекать из этого для себя какую-нибудь выгоду. О всех остальных из нашей группы этого не скажешь. К тому же неизвестно, может быть, тебя назначат заместителем, а ведь это должность капитана. После небольшой паузы Эпторп добавил: - Непонятно, почему старина Гудол рассказывал тебе такие забавные вещи. - Позднее, когда они вернулись в Кут-эль-Амару и сидели в зале, потягивая джин и вермут, Эпторп снова нарушил длительное молчание словами: - Я никогда не заявлял, что был сколько-нибудь стоящим футболистом. - Нет. Ты только сказал, что футбол не был для тебя фетишем. - Точно. Откровенно говоря, в Стейплхерсте я ничем особенным не выделялся. Сейчас это кажется странным, но в те дни я был не более чем середнячком. Некоторые люди развиваются в более зрелом возрасте. Большинство последовавших затем вечеров Гай и Эпторп проводили в яхт-клубе. Эпторпа с удовольствием принимали четвертым для игры в карты, а Гай, уютно устроившись перед горящим камином, проводил время за чтением, окруженный множеством карт, флажков и вымпелов, нактоузов, моделей кораблей и других морских атрибутов. 9 Весь тот январь был очень холодным. На первой неделе месяца началось массовое "бегство" из общежития в Кут-эль-Амаре. Сначала оттуда ушли женатые, которым разрешалось ночевать дома, на квартирах, снятых для временного проживания семьи; затем, поскольку многие из командно-преподавательского состава были не женатыми, но жили в приличных квартирах, разрешение на ночевку вне пределов Кут-эль-Амары распространилось на всех, кто имел соответствующие возможности или мог устроиться где-нибудь. Гай переехал в отель "Грэнд", который весьма удобно для него находился на полпути между Кут-эль-Амарой и яхт-клубом. Это был большой отель, построенный в расчете на летних постояльцев, пустовавший теперь, в военное зимнее время. Гай снял хорошие комнаты за довольно низкую плату. Эпторпа приютил командор яхт-клуба сэр Лайонел Го. К концу января в общих комнатах в Кут-эль-Амаре осталось менее половины их первоначальных обитателей; тех, кто выехал из них, называли пансионерами или дневными слушателями. Расписание движения местных автобусов даже тогда, когда оно соблюдалось, было таково, что к утреннему построению дневные слушатели, как правило, опаздывали, а иногда автобусы вообще ходили не по расписанию. Многие дневные слушатели жили довольно далеко от школы и от автобусных маршрутов. Никаких признаков изменения погоды не ожидалось. Переход по обледеневшей дороге к автобусной остановке или в обратном направлении стал теперь очень трудным и утомительным. Случаев опоздания офицеров к утреннему построению по правдоподобным причинам становилось все больше и больше. Зал для физической подготовки не отапливался, и длительные часы пребывания в нем переносились все труднее и труднее. В силу всех этих обстоятельств продолжительность рабочего дня была сокращена. Занятия начинались в девять часов утра и кончались в четыре часа дня. Горниста в Кут-эль-Амаре не было, но однажды Сарам-Смит, шутки ради, за пять минут до построения позвонил в школьный звонок. Майору Маккини это новшество понравилось, и он приказал пользоваться звонком регулярно. Занятия проводились в полном соответствии с учебным пособием, урок за уроком, упражнение за упражнением; в Кут-эль-Амаре почти полностью восстановились порядки и образ жизни частной приготовительной школы. Обучающимся предстояло пробыть здесь до пасхи - целый семестр. Первая неделя февраля не внесла в погоду никаких изменений. Кругом все застыло и онемело. Лишь изредка и на короткое время, в полдень, облачное небо пробивали слабые лучи солнца; в остальное время небо было низким, серым, более темным, чем покрытая снегом холмистая прибрежная местность, а над морским горизонтом и вовсе мрачно-свинцовым. Лавровые деревья вокруг Кут-эль-Амары обледенели, на дороге образовались борозды из хрустящего снега. Утром в среду - первый день великого поста - Гай встал рано и отправился к мессе. Не смахнув следы пепла со лба, он позавтракал и поднялся пешком на холм, к Кут-эль-Амаре. Здесь все были по-детски возбуждены. - "Дядюшка", вы слышали? К нам прибыл бригадир! - Он был здесь еще вчера вечером. Я вошел в холл, а он стоит там, во всем красном, рассматривает что-то на доске объявлений. Я выскользнул оттуда через боковую дверь. И все другие, кто заходил туда, быстро сматывались. Мне почему-то кажется, что ничего хорошего его приезд нам не принесет. Зазвенел школьный колокольчик. Эпторп, теперь уже выздоровевший, посещал все занятия в составе той же группы, что и Гай. - Бригадир приехал, - сказал Эпторп. - Да, я слышал. - По-моему, ему давно надо было сделать это. Здесь много всего, в чем следует навести порядок. Начиная с руководства. Их привели в гимнастический зал и, как всегда, разделили на четыре подгруппы. Всем предстояло приступить к постижению тайн стрельбы по отметкам, или, иначе, кинжального огня. - Материальное обеспечение занятий, - сказал старший инструктор-сержант, - пулемет, запасной ствол, учебные патроны, диски, сумка подносчика, тренога, прицельный колышек и приспособление для ночной стрельбы. Понятно? - Понятно, сержант. - Понятно, да? А кто-нибудь видит, чего у нас не хватает? Где прицельный колышек? Где приспособление для ночной стрельбы? Их нет. Так вот, этот кусочек мела заменит колышек и приспособление. Понятно? Через каждые полчаса подавалась команда "Вольно" для десятиминутного отдыха. Во время второго такого перерыва поступило предупреждение: - Прекратить курить! Приближаются офицеры. Группа, смирно! - Продолжайте, сержанты, - раздался незнакомый большинству голос. - Никогда не прерывайте занятий. Не смотрите на меня, джентльмены. Смотрите только на пулеметы. Это был Ритчи-Хук в форме бригадира, сопровождаемый начальником школы и его заместителем. Он обходил одну за другой все подгруппы. Кое-что из сказанного им в той или иной подгруппе доносилось до уголка, в котором занималась подгруппа Гая. Чаще всего его голос был сердитым и даже гневным. Наконец Ритчи-Хук приблизился к подгруппе Гая. - Первый расчет, приготовиться! Два молодых офицера легли на дощатый пол и доложили: - Диски и запасной ствол в порядке. - Действуйте! Понаблюдав минуту-две за действиями офицеров, бригадир приказал: - Встаньте вы, двое. Всем стоять вольно. А теперь скажите мне, для чего нужна стрельба по отметкам? - Чтобы лишить противника какого-нибудь участка посредством перекрывающих друг друга обстреливаемых зон, - сказал Эпторп. - Звучит так, будто вы намереваетесь лишить его сладостей. Я хотел бы слышать как можно меньше о том, чего вы намерены лишить противника, и как можно больше о том, как вы будете уничтожать его. Запомните это, джентльмены. Любой план огня составляется для уничтожения противника. А теперь вот вы, первый номер, у пулемета. Вы только что прицеливались в этот кусочек мела на полу, правильно? По-вашему, вы попадете в него? - Так точно, сэр. - Посмотрите еще раз. Сарам-Смит опустился на пол и тщательно прицелился. - Так точно, сэр. - С прицельной рамкой, стоящей на тысяче восемьсот? - Нам была задана такая дистанция, сэр. - Черт возьми, какой же смысл прицеливаться в кусочек мела в десяти ярдах от вас с прицельной рамкой, стоящей на тысяче восемьсот? - Это стрельба по отметкам, сэр. - По каким отметкам? - По кусочку мела, сэр. - Кто-нибудь может подсказать ему? - У нас нет прицельного колышка и приспособления для ночной стрельбы, сэр, - сказал Эпторп. - Какое, черт возьми, это имеет отношение к тому, о чем мы говорим? - Именно поэтому мы используем кусочек мела, сэр. - Вы, молодые офицеры, изучаете стрелковое оружие вот уже шесть недель. Неужели никто из вас не скажет мне, для чего нужна стрельба по отметкам? - Для уничтожения, сэр, - несмело сказал де Сауза. - Для уничтожения чего? - Прицельного колышка и приспособления для ночной стрельбы, если они есть, сэр. А если нет, тогда - кусочка мела. - Вот те на! - И опешивший бригадир широкими шагами вышел из гимнастического зала. Сопровождавшие офицеры поспешили за ним. - Вы чертовски подвели меня, - сказал инструктор-сержант. Через несколько минут им сообщили приказание: в двенадцать часов всем офицерам собраться в столовой. - Ну, теперь всем всыпят по первое число, - предположил Сарам-Смит. - Надо полагать, что и у нашего начальства денек сегодня не из приятных. О том, что Сарам-Смит был прав в своем предположении относительно начальства, можно было судить по мрачному выражению лиц руководящих офицеров, когда они уселись в школьной столовой напротив своих подчиненных. Столы уже накрыли для второго завтрака, и в зале стоял резкий запах варящейся на кухне брюссельской капусты. Все сидели молча, как в монастырской трапезной. Бригадир встал. Cesare armato con un occhio grifagno [Цезарь воинственный, с грозным взглядом (ит.)]. Как бы намереваясь изречь необыкновенное благоволение, он сказал: - Курить нельзя, джентльмены. Все сидевшие в столовой были в таком подавленном состоянии, что закурить никому и в голову не пришло бы. - Но это не значит, что вы должны сидеть, словно по команде "Смирно", - добавил он, ибо все инстинктивно выпрямились и застыли. Некоторые попробовали принять непринужденную позу, но в общей массе атмосфера напряженности сохранилась. Триммер оперся локтем о стол, зацепил нож, и тот зазвенел. - Время есть еще не наступило, - сказал бригадир. В этой обстановке Гай не очень удивился бы даже в том случае, если бы бригадир достал прут и вызвал Триммера для того, чтобы наказать его. Еще не было высказано никаких претензий или обвинений, не было сделано никаких особых замечаний (кроме замечания Триммеру), но под свирепым взглядом этого одноглазого человека все чувствовали себя виноватыми. В этом зале все еще витал дух множества насмерть перепуганных учеников. Как часто, должно быть, под этими оштукатуренными и покрашенными балками произносились одни и те же слова в таком же бьющем в нос запахе брюссельской капусты: "Начальство рассвирепело до крайности", "Кто будет жертвой на этот раз?", "Почему, собственно, я?". В сознании Гая грозно прозвучали слова сегодняшней литургии: "Memento, homo, quia pulvis es, et in pulverem reverteris" [помни, о человек, как из праха сотворен ты, так во прах и обратишься (лат.)]. Затем бригадир начал свою речь: - Джентльмены, мне кажется, никто из вас не откажется от недельного отпуска. - Серое лицо Ритчи-Хука исказилось от судорожной улыбки и стало куда более страшным, чем при любом грозном взгляде. - Некоторым из вас, собственно, вообще не придется утруждать себя возвращением сюда. Позднее они узнают об этом посредством того, что с иронией называют "соответствующими каналами". Это было мастерское вступление. Бригадир и не подумал ругать или журить кого-нибудь, он лишь слегка запугивал. Ему очень нравилось удивлять и поражать людей. Чтобы удовлетворить это элементарное желание, Ритчи-Хуку часто приходилось прибегать к силе или жестокостям, иногда даже к тяжелому телесному наказанию, однако в сопутствующих этому обстоятельствах для него не было никакого удовольствия. Поразить и удивить - вот что было для него самым главным. Глядя на сидевших перед ним офицеров, в этот день он, должно быть, понял, что действительно поразил их своим вступлением. Бригадир продолжал: - Должен сказать, я весьма сожалею о том, что не побывал у вас раньше. Формирование новой бригады - это куда более трудное дело, чем вы, возможно, представляете себе. Я присмотрелся к вам именно в этом плане. Мне докладывали, что условия жизни здесь, когда вы прибыли, оставляли желать лучшего, но офицеры-алебардисты должны научиться заботиться о себе сами. Прибыв сюда вчера вечером с дружеским визитом, я был полон надежд найти всех вас хорошо устроившимися. Я прибыл в семь часов вечера. В расположении части не было ни одного офицера. Разумеется, не существует никакого строгого правила, говорящего о том, что в какой-то определенный день вы должны обедать обязательно в учебном центре. Я предположил, что все вы отсутствуете из-за какого-то общего празднования. Я спросил у гражданского заведующего столовой и узнал, что вчерашний вечер - это вовсе не исключительный случай. Он не мог назвать мне ни одной фамилии членов столовой комиссии. Все это не дает мне оснований назвать данную часть "счастливым кораблем", как говорят моряки. Сегодня утром я понаблюдал, как вы занимаетесь. Результаты весьма посредственные. На тот случай, если какой-нибудь молодой офицер не знает, что это значит, я поясню: это значит, что результаты никуда не годны, они просто ужасны. Я не утверждаю, что во всем этом виноваты только вы. Насколько мне известно, здесь не было совершено ни одного воинского проступка или преступления. Однако ценность офицера определяется вовсе не отсутствием воинских проступков и преступлений. К тому же, джентльмены, вы еще и не офицеры. Двойственность вашего настоящего положения дает некоторые преимущества. Преимущества для вас и для меня. Офицерского чина его величество ни одному из вас еще не присвоило. Вы проходите испытательно-стажировочный срок. Многим из вас я могу без каких-либо объяснений приказать завтра собрать свои вещи и оставить военную службу. Не обольщайтесь, пожалуйста, надеждой, что вы предпримете что-то весьма умное и сумеете получить чин, поднявшись по черной лестнице. Если вы не возьмете себя в руки и не приметесь за дело, то скатитесь от моего пинка по той же самой лестнице вверх тормашками. Правило атаки заключается в следующем: "Никогда-не расходуй дополнительные силы на то, что окончилось провалом". На простом английском языке это означает: если вы видите, что какие-нибудь дураки попали в трудное положение, не впутывайтесь в их дело. Самое правильное действие в таком случае - это уничтожать противника там, где он слабее всего. Курс вашей подготовки - это полный провал. Я не намерен расходовать на него дополнительные средства и силы. На следующей неделе мы начнем все сначала. Руководить подготовкой буду я. Бригадир не остался на завтрак. Он сел на свой мотоцикл и с шумом укатил по проторенной дороге. Майор Маккини и другие руководящие офицеры уехали в удобных личных машинах. Офицеры-стажеры остались. Странно, но атмосфера вокруг них тотчас же заметно оживилась. Не потому, что предстоял отпуск (с ним было связано много проблем), а потому, что в течение последних недель все, или почти все, чувствовали себя не совсем так, как им хотелось. Все они, или почти все, были храбрыми, неромантичными, добросовестными молодыми людьми, которые пошли в армию с намерением поработать намного больше и усерднее, чем они работали в мирное время. Полковая гордость застала их врасплох и вдохновила на подвиги. В Кут-эль-Амаре все их надежды рухнули; они проводили большую часть своего времени в танцевальных залах и у игровых автоматов. - Сказано, по-моему, довольно резко, - заметил Эпторп. - Он мог бы выразиться более точно и отметить, что среди нас есть определенные исключения. - Не думаешь же ты, что он имел в виду тебя, когда сказал, что некоторым из нас не стоит утруждать себя возвращением назад. - Вряд ли, старина, - ответил Эпторп и добавил: - При таких обстоятельствах сегодня я лучше, пожалуй, пообедаю в здешней столовой. Гай отправился в "Гарибальди" один. Ему было довольно трудно объяснить мистеру Пелеччи, католику глубоко суеверному, но, как и другие жители этого городка, не соблюдавшему аскетических воздержаний, что сегодня мясного блюда он есть не будет. Первый день великого поста существовал лишь для миссис Пелеччи. Мистер Пелеччи праздновал только день святого Иосифа и не соблюдал никаких постов. Гай же в тот вечер уже пресытился, словно лев мясом, неоднократными призывами Ритчи-Хука к уничтожению и уничтожению. 10 Выпроваживая стажирующихся офицеров в отпуск, бригадир, по-видимому, считал, что он не только расчищает поле деятельности для себя, но и смягчает жестокость своих дисциплинарных требований. Офицеры, жившие в общих комнатах в школе, ушли в отпуск с удовольствием, дневные же слушатели - неохотно, поскольку были тем или иным образом привязаны к городу. Многие слишком много потратили на то, чтобы устроить в городе свою жену или семью. Для них отпуск означал пять нудных дней безделья в своей квартире. Гай не видел ничего привлекательного в том, чтобы менять номер в отеле Саутсанда на более дорогой номер в отеле Лондона. Он решил остаться на месте и никуда не выезжать. На второй день отпуска Гай пригласил Гудола пообедать в "Гарибальди". После обеда они отправились в яхт-клуб и, никем не тревожимые, мирно посидели среди призов и наград в уютной гостиной с закрытыми ставнями. Оба они находились в приподнятом настроении благодаря вечерним новостям о досмотре немецкого судна "Альтмарк" и освобождении английских моряков. Однако вскоре мистер Гудол вернулся к своей любимой теме. Он слегка выпил и поэтому в разговоре был менее сдержан, чем обычно. Он рассказывал о пресечении рода (по мужской линии) в одной католической семье около пятидесяти лет назад. - Они, по-моему, состояли в каком-то родстве с вашими родоначальниками. Это был очень интересный случай. Последний наследник взял жену из семьи (пусть она будет безымянной), которая в нескольких последних поколениях отличалась непостоянством. У них родилось две дочери, а потом эта презренная женщина ушла от мужа с возлюбленным соседом. В то время это привело к большому скандалу. Разводы тогда были еще весьма необычным явлением. Так или иначе, но их _все-таки развели_. Женщина вышла замуж за этого мужчину. Вы извините, но его имени я тоже не назову. Затем, десятью годами позднее, ваш кровный родственник встретил эту женщину, одну, за рубежом. Между ними была интимная близость, но женщина вернулась к своему так называемому мужу и в положенное время произвела на свет сына. Фактически это был сын вашего кровного родственника. Но в соответствии с законом это был сын так называемого мужа, который и признал его своим. Этот мальчик жив по сей день и в глазах бога является законным наследником всего родового имущества своего отца. Гая больше интересовала моральная сторона этого дела, чем наследство. - Вы хотите сказать, что с точки зрения богословия первый муж, ложась в кровать со своей бывшей женой, не совершает никакого греха? - Конечно, не совершает. Во всем виновата презренная женщина, и она, несомненно, расплачивается за все. Ее же муж абсолютно безупречен. Таким образом, человек из другой, ничем не примечательной, семьи явился виновником сохранения аристократического рода. Более того, этот сын женился на католичке, следовательно, _его_ сын воспитывается церковью. Вы можете рассматривать это как вам угодно, я же вижу во всем этом руку всевышнего. - Мистер Гудол, - не удержался Гай от вопроса, - вы серьезно считаете, что провидец всевышний заботится о сохранении английской католической аристократии? - Конечно, серьезно. Так же, как он заботится и о воробьях. Так нас учили. Однако я опасаюсь, что генеалогия - это такой мой конек, на котором я скачу слишком быстро, когда есть возможность. Боюсь, что ваше гостеприимство сделало меня слишком болтливым. - Нисколько, дорогой мистер Гудол. Нисколько. Еще портвейна? - Нет, больше не надо, спасибо. - Мистер Гудол выглядел" удрученным. - Мне пора домой. - А вы абсолютно уверены? Относительно того, что муж не совершает никакого греха, если спит со своей бывшей женой. - Конечно. Абсолютно уверен. Подумайте сами. Какой же он может совершить грех? Гай долго думал об этом безгреховном псевдоадюльтере при благоприятных обстоятельствах. Мысль о нем не покинула его даже тогда, когда он проснулся утром следующего дня. Он решил поехать в Лондон утренним поездом. Имя Краучбек, столь значительное и яркое для мистера Гудола, не оказало никакого воздействия на администратора отеля "Клэридж": Гаю вежливо ответили, что свободных номеров нет. Он спросил, можно ли позвонить миссис Трой, и получил ответ, что она просила не беспокоить ее. Раздраженный Гай отправился в "Беллами" и рассказал о своем затруднительном положении в баре, который уже в половине двенадцатого начал заполняться людьми. - А с кем ты говорил по поводу номера? - спросил Томми Блэкхаус. - С человеком, который сидел за столом дежурного администратора. - Это пешка. Когда встречаешься с затруднениями, обращайся к чиновникам на более высоком уровне. Они всегда пойдут навстречу. Я сам живу в этом отеле. Фактически сейчас я намерен поехать туда. Хочешь, я устрою это дело для тебя? Через полчаса из отеля кто-то позвонил и сообщил, что номер для Краучбека есть. Гай возвратился, и администратор встретил его совсем по-иному. - Мы очень благодарны майору Блэкхаусу за то, что он сообщил нам, где вас найти. Как только вы ушли, к нам поступило аннулирование заказа, но мы не знали, где вы находитесь. - Администратор снял с доски ключ и повел Гая к лифту. - Нам весьма приятно предложить вам очень уютный маленький номер. - Мне нужна только комната, в которой можно переночевать. - В этом номере кроме спальни есть уютная маленькая гостиная. Я уверен, что вы останетесь довольны. Они вышли на каком-то этаже. Администратор распахнул двери в номер, обстановка которого красноречиво говорила о том, что он далеко не из дешевых. Гай хорошо сознавал, зачем он прибыл, и знал правила приличия, которыми руководствуются в отелях: номер с гостиной предоставлялся тому, кто ожидал к себе посетителя. - Отлично, - сказал он, - этот номер вполне устроит меня. Оставшись один, Гай снял телефонную трубку и попросил соединить его с миссис Трой. - Гай? _Гай_! Ты где? - Здесь, в отеле. - Дорогой мой, какой же ты _свинья_, что не сообщил мне! - Но я как раз и занят этим... Сообщаю тебе: я только что прибыл. - Я имею в виду - не сообщил мне заранее. Ты долго пробудешь здесь? - Два дня. - Ну и _свинья_ же ты! - Когда мы увидимся? - Гм... Это довольно трудно. Тебе надо было бы предупредить меня. Я должна уехать буквально через минуту. Приходи сейчас. Номер шестьсот пятидесятый. Шестьсот пятидесятый был на том же этаже, через два поворота по коридору. Их разделяло не более десятка номеров. Двери в номер Вирджинии были приоткрыты. - Входи, я как раз кончаю приводить свое лицо в порядок. Гай прошел через гостиную. "Тоже для гостей?" - подумал он. Дверь в спальню была открыта - кровать не покрыта и помята; везде валялись одежда, полотенца, газеты и журналы. Вирджиния сидела за туалетным столиком, обсыпанным пудрой, заваленным ватными тампонами и смятыми бумажными салфетками. Она напряженно смотрела в зеркало, видимо подкрашивая глаза. Из ванной с безразличным видом вышел Томми Блэкхаус. - Привет, Гай, - сказал он. - Не знал, что ты в Лондоне. - Сделай нам всем что-нибудь выпить, - попросила Вирджиния. - Через минутку я присоединюсь к вам. Гай и Томми прошли в гостиную, где Томми начал очищать лимон и бросать кусочки льда в коктейль-шейкер. - Ну как, они разместили тебя? - Да. Весьма признателен тебе. - Не стоит. Кстати, Вирджинии лучше не говорить, что мы встретились в "Беллами". - Гай заметил, что Томми закрыл за собой дверь в спальню. - Я сказал ей, что приехал прямо с совещания, но ты ведь знаешь, я заехал по дороге в "Беллами". Она никогда не ревнует к другим женщинам, но клуб "Беллами" она просто ненавидит. Однажды, когда мы еще были мужем и женой, она сказала: "Беллами! Мне хотелось бы, чтобы это заведение сгорело к чертовой матери". Она говорила это совершенно искренне, ей-богу. Ты надолго сюда? - На два дня. - Я возвращаюсь завтра в Олдершот. Позавчера я встретил в военном министерстве вашего бригадира; они там смертельно боятся его. Называют его одноглазым чудовищем. Он что, слегка тронутый? - Нет. - Я тоже не считаю его таким. Но в министерстве все говорят, что он совершеннейший безумец. Вскоре из неповторимого беспорядка своей спальни вышла разряженная, как алебардист, Вирджиния. - Надеюсь, ты сделал их не очень крепкими, Томми. Ты же знаешь, как я ненавижу крепкие коктейли. Гай, _а что это у тебя за усы_? - Тебе они не нравятся? - Они просто ужасны! - Должен признаться, что меня они просто ошеломили, - сказал Томми. - Алебардисты ими восхищаются, - сказал Гай. - А так лучше? - Он вставил в глаз монокль. - Пожалуй, лучше, - сказала Вирджиния. - Без монокля было просто не на что смотреть, а с моноклем ты становишься похожим на комика. - А я думал, что вместе взятые монокль и усы придают мне вид этакого военного до мозга костей. - Нет, здесь ты не прав, - сказал Томми. - В таких делах ты должен полагаться на мое мнение. - Не привлекателен для женщин? - Не совсем так, - сказала Вирджиния. - Не привлекателен для хорошеньких женщин. - Проклятие! - Нам пора идти, - сказал Томми. - Пейте. - О, дорогой, - сказала Вирджиния. - Какая короткая встреча. Я ведь увижу тебя еще раз? Завтра я буду свободна от этого груза. Не можем ли мы предпринять что-нибудь завтра вечером? - А до вечера нельзя? - Как же я могу, дорогой, с этой деревенщиной рядом со мной? Завтра вечером. Они уехали. Гай возвратился в "Беллами", как будто это был яхт-клуб в Саутсанде. Он умылся и внимательно посмотрел на свое лицо в зеркале над раковиной. Он рассматривал себя так же пристально и критически, как это делала Вирджиния перед своим зеркалом. Усы были светлые, чуть-чуть рыжеватые, волосы на губе росли намного реже, чем на голове. Каждый ус располагался строго симметрично, тянулся в сторону и вверх от аккуратного пробора под носом, кончался завитком на остро подстриженном конце, слегка отклонявшемся от уголков рта вперед и заканчивавшемся направленным вверх устойчивым кончиком. Гай вставил монокль. Как, спросил Гай себя, он воспринял бы другого человека, если у того были бы такие же усы и монокль? Ему доводилось раньше видеть такие усы и такие монокли на лицах тайных гомосексуалистов, маклеров и коммивояжеров, стремившихся всегда что-то скрыть, американцев, пытавшихся быть похожими на европейцев. Правда, он видел их и на лицах многих алебардистов, но то были лица людей, не имевших никакого отношения ни к вероломству, ни к обману, лица людей, находившихся вне подозрений. В конце концов, размышлял Гай, вся его военная форма была не чем иным, как маскировкой, а все его новые занятия не что иное, как маскарад. Йэн Килбэннок, этот архимошенник в форме военно-воздушных сил, подошел к Гаю сзади и сказал: - Послушай, ты сегодня вечером занят чем-нибудь? Я пытаюсь набрать гостей на коктейль. Давай приходи и ты. - Возможно, приду. А в честь чего коктейль? - Подлизываюсь к своему маршалу авиации. Он любит встречаться с разными людьми. - Да, но я не окажусь для него большой находкой. - Он не догадается об этом. Ему просто нравится встречаться и болтать с людьми. Я буду тебе несказанно благодарен, если ты выдержишь общение с ним. - Я уверен, что никаких других дел у меня не будет. - Очень хорошо, тогда приходи обязательно. Некоторые из гостей не такие уж несносные, как маршал. Позднее в кафе на верхнем этаже Гай видел, как Килбэннок ходил от стола к столу, приглашая людей на коктейль. - Какой во всем этом смысл, Йэн? - Я же сказал тебе. Я выдвинул кандидатуру маршала в члены этого клуба. - Но ведь его не примут? - Надеюсь, что не примут. - А я думал, что с этим уже покончено. - О, это не так-то просто, Гай. Маршал довольно хитер. По-своему. Ни от чего не отказывается, если отказ не сулит ему выгоду. Он настаивает на том, чтобы встретиться с некоторыми членами клуба и получить их поддержку. Если бы он только знал, что наилучший шанс для него стать членом клуба - это не встречаться ни с одним из них. Поэтому в действительности все здесь вполне закономерно. Во второй половине этого дня Гай сбрил усы. Парикмахер выразил профессиональное восхищение усами и сбрил их очень неохотно, так же, как садовники этой осенью повсеместно вскапывали свои самые лучшие газоны и превращали цветочные бордюры в грядки с овощами. Когда усы были сбриты, Гай еще раз внимательно осмотрел себя в зеркале и обнаружил в нем своего старого знакомого, от которого никак не мог ни избавиться, ни ускользнуть на сколько-нибудь длительное время, неприятного спутника, который будет сопровождать его всю жизнь. Без усов верхняя губа казалась непривычно обнаженной. Позднее Гай отправился на коктейль к Йэну Килбэнноку. Там же оказались и Вирджиния с Томми. Никто из них не замечал, что усы сбриты, пока Гай не обратил их внимание на это. - Я так и знала, что ты отрастил их шутки ради, - сказала Вирджиния. Маршал авиации был центральной фигурой среди собравшихся до тех пор, впрочем, пока ему представляли каждого вновь появившегося, потому что сразу же после представления каждый немедленно отходил от маршала прочь. Маршал как бы являлся входом в улей, некоей пустотой, в которую и из которой непрерывно влетают и вылетают жужжащие пчелы. Это был полный мужчина, слишком малорослый, чтобы его приняли в столичную полицию, веселый и подвижный, с хитрыми маленькими глазками. Когда Гай собрался уходить, у двери рядом с ним оказались Йэн и маршал. - У меня здесь машина. Я могу вас подвезти, - предложил маршал. На улице шел снег, было темно, как в могиле. - Это очень любезно, сэр. Я собирался на Сент-Джеймс-стрит. - Забирайтесь. - С вашего разрешения, я тоже подсяду, - сказал Йэн, и это удивило Гая, ибо в доме еще оставались гости, которые вовсе не торопились уйти. Когда они подъехали к клубу "Беллами", Йэн сказал: - А вы не зайдете, сэр, чтобы выпить еще но одной, последней? - Блестящая идея! - Все трое направились в бар. - Между прочим, Гай, - сказал Йэн, - маршал авиации Бич намеревается стать членом этого клуба. Парсонс, дайте-ка нам журнал кандидатов в члены клуба. Журнал принесли и раскрыли на чистой странице с фамилией маршала. Йэн Килбэннок нежно вложил в руку Гая свою авторучку. Гай поставил подпись. - Я уверен, вам понравится здесь, сэр, - сказал Йэн. - Я не сомневаюсь в этом, - согласился маршал авиации. - В мирное время я часто подумывал о том, чтобы вступить, но не вступал, потому что редко бывал в Лондоне. А теперь мне необходимо какое-нибудь местечко вроде этого, где я мог бы провести время и отдохнуть. Был день святого Валентина. Газеты все еще были полны сообщений и статей об "Альтмарке", прозванном теперь "проклятым судном". Авторы статей длинно перечисляли перенесенные пленными моряками лишения и унижения; эти перечисления были явно предназначены для возбуждения негодования англичан. Гай весь этот зимний день думал о предстоящей встрече со своей бывшей женой. В конце второй половины дня, когда было уже темно, он позвонил ей в номер. - Каковы наши планы на вечер? - О господи, разве есть планы? Я совсем забыла. Томми только что уехал, и я уж подумывала о вечере в одиночестве, об обеде в постели и о кроссворде. Разумеется, для меня было бы _намного_ предпочтительнее что-нибудь по плану. Мне, пожалуй, лучше пройти к тебе. В моем номере невероятный беспорядок. Итак, Вирджиния пришла к нему в шестигинейный номер, и Гай заказал коктейли. - Твой номер не такой уютный, как мой, - сказала она, с любопытством осматриваясь. Гай сел рядом с ней на диван. Он положил руку на спинку, пододвинулся к ней, переложил руку на ее плечо. - В чем дело? Что происходит? - спросила она с непритворным удивлением. - Просто я хотел поцеловать тебя. - Кто же так делает, дорогой? Я разолью весь коктейль. Подожди. - Она осторожно поставила бокал на стоявший рядом столик, зажала голову Гая между своих ладоней и крепко поцеловала его в каждую щеку. - Ты этого хотел? - Ты целуешь, как французский генерал, раздающий медали. - Гай поцеловал ее в губы. - Вот как я хочу. - Гай, ты выпил лишнего? - Нет. - Ты провел день в этом отвратительном "Беллами"? Сознайся. - Да. - Тогда ты, конечно, пьян. - Нет. Это просто потому, что я хочу тебя. Ты против? - О, никто никогда не бывает против того, чтобы быть желанным. Но все это очень неожиданно. Зазвонил телефон. - О, черт бы его взял! - сказал Гай. Телефон стоял на письменном столе. Гай поднялся с дивана и взял трубку. Его приветствовал знакомый голос. - Алло, старина, это я, Эпторп. Я просто подумал: почему бы мне не позвонить тебе? Алло, алло! Это Краучбек, да? - Что тебе нужно? - Ничего особенного. Просто я подумал, что для разнообразия можно выехать из Саутсанда. Так вот, я взял да приехал в город на денек. Я взял твой адрес из журнала увольнений. Ты чем-нибудь занят сегодня вечером? - Да. - То есть у тебя свидание? - Да. - А я не могу присоединиться к тебе где-нибудь? - Нет. - Хорошо, Краучбек. Извини за беспокойство. - И обиженным тоном: - Я сам чувствую, когда нежелателен. - Это очень редкое качество. - Я не совсем понял тебя, старина. - Неважно. До завтра. - В городе, я бы сказал, скучновато. - Я на твоем месте пошел бы и выпил. - По-видимому, я так и сделаю. Извини, я вешаю трубку. - Кто это? - спросила Вирджиния. - Почему ты так грубо разговаривал с ним? - Сослуживец из нашего полка. Я не хочу, чтобы он помешал нам. - Какой-нибудь ужасный член клуба "Беллами"? - Ничего похожего. - А может быть, он развеселил бы нас? - Нет. Вирджиния пересела в кресло. - О чем мы говорили? - спросила она. - Я пытался предложить тебе свою любовь. - Да. Для разнообразия давай подумаем о чем-нибудь другом. - Любовь - _уже_ разнообразие. Для меня, по крайней мере. - Дорогой, я еще не успела передохнуть после Томми. Два мужа в один день - это, пожалуй, многовато. Гай сел и пристально посмотрел ей в глаза. - Вирджиния, скажи, ты хоть когда-нибудь и хоть сколько-нибудь любила меня? - О, конечно, дорогой. А ты разве не помнишь? Не будь таким мрачным. Мы с тобой проводили время отлично, правда ведь? Никогда никаких кроссвордов. _Совсем_ не так, как с мистером Троем. Они оба вспоминали старые времена. Сначала вспомнили Кению. Несколько бунгало, которые составляли их дом. Построенные из бревен, с круглыми каменными печами и открытыми английскими домашними очагами, обставленные свадебными подарками и добротной старинной мебелью, взятой из чуланов в Бруме. Имение. Такое огромное по европейским и такое скромное по восточноафриканским стандартам. Красноватые земляные дороги, фордовский фургон и лошади. Одетые в белое слуги и их нагие ребятишки, кувыркающиеся в пыли и солнечных лучах рядом с кухонными постройками. Местные семьи, вечно шагающие в туземные резервации или из них и останавливающиеся, чтобы выпросить какие-нибудь медикаменты. Старый лев, которого Гай застрелил на маисовом поле. Вечерние купания в озере, званые обеды с соседями в пижамах. Неделя скачек в Найроби, возмутительные, забытые скандалы в клубе "Мутанга", драки, адюльтер, поджоги, банкротства, ссоры из-за карт, умопомешательства, самоубийства и даже дуэли - вся эпоха реставрации в исполнении фермеров в каких-нибудь восьми тысячах футов от береговой черты. - Боже мой, как все это было забавно! - воскликнула Вирджиния. - Я не знала ничего более веселого с тех пор. Бывает же так вот с людьми. В феврале 1940 года на каминных решетках в шестигинейных номерах отелей все еще горели угольки. Вирджиния и Гай сидели, согреваемые теплом от камина, и вспоминали более спокойные и приятные времена и события: как они встретились впервые, как Гай ухаживал за ней, первый приезд Вирджинии в Брум, их венчание в часовне, их медовый месяц в Санта-Дульчине. Вирджиния сидела на полу, прислонясь головой к дивану и касаясь ноги Гая. Он соскользнул с дивана и сел рядом с Вирджинией. Ее глаза были широко раскрыты и выражали любовь. - Это, конечно, было глупостью с моей стороны - сказать, что ты напился, - заметила она. Все шло, как и планировал Гай, но, словно услышав его не высказанное вслух хвастовство, она добавила: - Планировать никогда ничего не нужно. Все происходит чисто случайно. В следующий момент чисто случайно зазвонил телефон. - Пусть звонит, - сказала она. Телефон прозвонил шесть раз. Гай не выдержал: - Проклятие! Надо пойти ответить. И на этот раз в трубке раздался голос Эпторпа: - Я делаю то, что ты посоветовал, старина. Уже выпил. Выпил, и даже не одну, так уж произошло. - Отлично. _Продолжай в том же духе_. Но ради бога, не беспокой больше меня. - Я тут встретился с очень интересными ребятами. Думал, что ты, может быть, пожелаешь присоединиться к нам. - Нет. - Все еще занят? - Да, очень занят. - Жаль. Я уверен, что ребята понравились бы тебе. Это зенитчики. - Желаю тебе хорошо провести время с ними. Меня увольте. - Позвонить мне попозднее, чтобы узнать, сумеешь ли ты улизнуть? - Нет, не надо. - Мы могли бы объединить наши силы. - Нет. - Но ты упускаешь очень интересную возможность поболтать. - До свидания. - До свидания, старина. - Прости, что так получилось, - сказал Гай, поворачиваясь от телефона к Вирджинии. - Раз уж ты у телефона, то можешь заказать еще несколько коктейлей, - предложила она и поднялась с пола, чтобы занять приличную позу к приходу официанта. - Да и свет тоже лучше включить. Они сели один напротив другого у камина, возбужденные. Прошло много времени, а коктейли все еще не приносили. Вирджиния спросила: - А как насчет обеда? - Сейчас? - Уже половина девятого. - Здесь? - Если хочешь, здесь. Гай попросил принести меню, и они заказали обед. В течение последовавших тридцати минут в номер то и дело входили официанты, они вкатили столик, принесли ведерко со льдом, небольшую электрическую плитку и, наконец, обед. Гостиная в номере сразу стала выглядеть оживленнее, чем ресторан на первом этаже. От интимности, которую они ощущали, сидя у камина, и следа не осталось. - Что мы будем делать после обеда? - спросила Вирджиния. - Я что-нибудь придумаю. - Ты в самом деле можешь? Ее глаза сделались проницательными и насмешливыми, сверкавшие в них час назад искорки ожидания и согласия совсем угасли. Наконец официанты убрали все со стола. Стулья, на которых они сидели за обедом, были снова поставлены спинками к стене. Гостиная опять стала точно такой, какой Гай увидел ее, когда перед ним впервые распахнули двери номера: дорогой и незаселенной. Даже огонь в камине, куда подложили угольки, горел так, что казалось, будто его только что развели. Вирджиния оперлась о каминную доску, от горящей сигареты в ее руке вверх поднималась спираль синеватого дыма. Гай подошел к ней поближе, она чуть-чуть отодвинулась от него. - Неужели бедной девушке нельзя спокойно переварить пищу? - спросила она. Вино оказывало на Вирджинию сильное воздействие. За обедом она выпила довольно много, и Гай заметил в ее поведении верный признак опьянения, которое, как ему было известно по прошлому, могло в любую минуту вылиться в грубость и язвительность. Через минуту произошло именно это. - Переваривай сколько тебе угодно, - сказал Гай. - Я так и знала. Ты позволяешь себе слишком много. - Отвратительные слова, - сказал Гай. - Так говорят только уличные девки. - А может быть, ты и считаешь меня уличной девкой? - А может быть, ты и в самом деле уличная девка? Они оба были ошеломлены тем, что наговорили, и молча уставились друг на друга. После небольшой паузы Гай сказал: - Вирджиния, ты прекрасно знаешь, что я не хотел сказать это. Извини меня. Я, должно быть, сошел с ума. Пожалуйста, прости. Забудь это, пожалуйста. - Иди-ка сюда, сядь, - сказала Вирджиния. - Ну-ка, поведай мне, что же, собственно, ты тогда хотел сказать? - Ничего. Просто вырвались необдуманные слова. - У тебя был свободный вечер, и ты думал, что я легкодоступная шлюха. Ты это хотел сказать, да? - Нет. Если хочешь знать, я думал о тебе еще с тех пор, как мы встретились после рождества. Именно поэтому я и приехал сюда. Пожалуйста, поверь мне, Вирджиния. - Между прочим, откуда же и что именно тебе известно об уличных девках? Если я правильно припоминаю наш медовый месяц, ты не был тогда столь "опытным. Тебя, насколько мне помнится, нельзя было отнести к особо искушенным в этом деле. Стрелка нравственной сдержанности резко подскочила вверх и затрепетала. Теперь Вирджиния зашла слишком далеко, высказавшись так оскорбительно. Снова наступило молчание, после которого она продолжала: - Я ошибалась, считая, что военная служба изменила тебя в лучшую сторону. При всех твоих недостатках в прежние времена ты не был грубияном и скотиной. А теперь ты хуже, чем Огастес. - Ты забыла, что я совершенно не знаю Огастеса. - Что же, поверь мне, он был непревзойденным хамом. В плотно окутавшем их мраке блеснул слабый луч света; в набежавших на ее глазах и скатившихся вниз слезинках сверкнули искорки сожаления. - Согласись, что я не так плох, как Огастес. - Выбирать особенно не из чего. Но он был жирней тебя. Это я могу признать. - Вирджиния, ради всего святого, не будем ссориться. Не исключено, что это мой последний шанс видеть тебя, ибо я не знаю, скоро ли и увидимся ли мы вообще еще раз. - Опять ты за свое. Воин, возвратившийся с войны. "Я буду развлекаться там, где только можно". - Ты же знаешь, я имел в виду вовсе не это. - Может быть... Гай снова приблизился к ней, обхватил ее за плечи: - Давай не будем свиньями, а? Вирджиния посмотрела на него еще не любовным взглядом, но уже без гнева, даже весело. - Иди сядь на свое место, - сказала она примирительно, поцеловав его. - Разговор еще не окончен. Предположим, что я действительно выгляжу как легкодоступная уличная девка. Во всяком случае, многие воспринимают меня такой. И я, пожалуй, не буду сетовать на это. Но я не могу понять тебя. Гай. Совершенно не понимаю. Ты никогда не был одним из тех, кто свободно вступает в случайные связи. Да я и теперь не могу поверить, что ты такой. - Я действительно не такой. Ничего похожего. - Ты всегда был таким строгим и благочестивым в этом отношении. Мне нравились эти качества в тебе. Что же с тобой произошло? - Я и сейчас такой. Даже больше, чем когда-либо. Я говорил тебе об этом, когда мы встретились прошлый раз. - Хорошо. Но что сказали бы священники по поводу твоих сегодняшних попыток? По поводу попытки сблизиться в отеле с пользующейся дурной славой разведенной женщиной? - Они не возражали бы. Ты - моя жена. - О, брось чепуху молоть! - Но ты же спросила, что сказали бы священники. Они сказали бы: "Давай, действуй!" Блеснувший во мраке и слегка разгоревшийся затем луч света внезапно угас, как будто по сигналу тревоги, предупреждающему о воздушном нападении. - Но это же мерзость, - сказала Вирджиния. Гай опешил. - Что мерзость? - спросил он. - Это невероятно омерзительно. Намного хуже того, что могли бы придумать Огастес или мистер Трой. Неужели ты не понимаешь этого, ты, скотина? - Нет, - ответил Гай с невинным простосердечием. - Нет, не понимаю. - Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы ты считал меня уличной девкой. Предпочла бы, чтобы мне предложили пять фунтов за то, что я совершу что-нибудь отвратительное в туфлях на высоких каблуках, или прокачу тебя по комнате в игрушечной упряжке, или сделаю еще какую-нибудь гадость, о которых пишут в книгах. - По ее щекам катились слезы гнева и унижения, но она не обращала на это никакого внимания. - А я-то думала, что ты снова полюбил меня и захотел побыть со мной во имя нашей старой дружбы. Я думала, что ты выбрал меня по особым причинам. Впрочем, это действительно так. Ты выбрал меня потому, что я единственная женщина во всем мире, с которой твои священники разрешат тебе лечь в постель. Тебя только это привело ко мне. Ах ты, пьяная, самоуверенная, отвратительная, напыщенная, бесполая, ненормальная свинья! И в этот момент полного крушения всех планов Гай вспомнил о своей крупной ссоре с Триммером. Вирджиния повернулась, чтобы уйти от него. Гай сидел как окоченевший. В тишине, наступившей после того, как умолк ее резкий голос, раздался еще более резкий звук. Вирджиния уже ухватилась за ручку двери, но невольно замерла на месте. В третий раз за этот вечер телефонный звонок как бы проводил разграничительную черту между ними. - Послушай, Краучбек, старина, я нахожусь, так сказать, в затруднении. Не знаю, как мне поступить. Я только что взял человека под строгий арест. - Это очень опрометчивый поступок. - Он штатский. Штатских ты не имеешь права арестовывать. - Вот об этом-то, Краучбек, как раз и говорит арестованный. Надеюсь, ты не намерен встать на его сторону. - Вирджиния, не уходи! - Что, что? Я не понял тебя, старина. Это Эпторп говорит. Ты что сказал, не идти? Вирджиния ушла. Эпторп продолжал: - Это ты говорил, или к нам вклинился кто-то еще? Послушай, дело здесь серьезное. Устава я, к сожалению, с собой не захватил. Потому я и прошу тебя помочь мне. Как, по-твоему, мне, наверное, надо выйти и попытаться найти сержанта и нескольких солдат для охраны арестованного на улице? Это не так-то легко в затемненном городе, старина. А может быть, мне просто передать этого парня гражданской полиции?.. Эй, Краучбек, ты слышишь меня? По-моему, ты не совсем ясно представляешь себе, что это вполне официальное обращение к тебе. Я звоню тебе как офицер вооруженных сил его королевского величества. Гай положил трубку на аппарат и дал указание по телефону из спальни, чтобы в этот вечер его больше не беспокоили никакими звонками, за исключением, если это случится, звонка из шестьсот пятидесятого номера отеля. Он лег в постель и около половины ночи провел в беспокойном полусне. Однако телефон больше не звонил. На следующий день, встретив Эпторпа в поезде. Гай спросил его: - Ну как, ты нашел выход из вчерашнего затруднения? - Затруднения, старина? - Ты же звонил мне, разве не помнишь? - Звонил? Ах да, это по вопросу уставного положения... Я думал, ты сможешь помочь мне. - Ну и как, ты решил эту проблему? - Я уже забыл обо всем, старина. Все это уже миновало. - После небольшой паузы Эпторп продолжал: - Не вмешиваясь в твои личные дела, можно мне спросить, что произошло с твоими усами? - Улетучились. - Это видно. Я как раз об этом и спрашиваю. - Я сбрил их. - Да? Очень жаль. Они были к лицу тебе, Краучбек. Шли тебе, и очень здорово шли. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЭПТОРП БЕСПОЩАДНЫЙ 1 Согласно приказу в Кут-эль-Амару следовало явиться к восемнадцати ноль-ноль 15 февраля. Гай ехал по знакомой грязновато-серой местности. Морозы миновали, земля промокла, началась капель. Он проехал по темнеющим улицам Саутсанда. Окна в домах, еще не освещенные, зашторивали. Это возвращение Гая никак нельзя было назвать возвращением домой. Он чувствовал себя бездомным котом, который, полазив по крышам, крадучись возвращался назад, в темный угол среди мусорных ящиков, где мог зализать свои раны. Саутсанд - это городок, в котором Гай найдет успокоение. Отель "Грэнд" и яхт-клуб приютят его. Джузеппе Пелеччи накормит и утешит его. Мистер Гудол воодушевит его. Дымка с моря и мокрый снег скроют его. Эпторп очарует его и незаметно уведет в далекие сады фантазии. Охваченный унынием, Гай совсем забыл о семидневном плане Ритчи-Хука. Лишь в более поздний период своей военной деятельности, когда Гай хорошо распознал этих одетых в военную форму и украшенных орденами государственных чиновников, приказы которых заставляют одних людей протыкать штыками других, когда Гай почувствовал, какие непреодолимые препятствия могут воздвигать эти чиновники на пути других, лишь после всего этого Гай по-настоящему оценил масштабы достижений бригадира и скорость, с которой он осуществлял свои планы. В настоящее же время Гай наивно предполагал, что один из высокопоставленных чинов просто сказал бригадиру, что именно он хотел изменить, дал соответствующие распоряжения, и дело было сделано. В действительности же удивлению Гая не было предела, ибо за семь дней Кут-эль-Амара преобразилась неузнаваемо. Здесь уже не было ни майора Маккини, ни старого руководящего состава, ни прежних поставщиков провизии. Не было в Кут-эль-Амаре и Триммера. На доске объявлений висел документ, озаглавленный: "Личный состав, сокращение". В нем сообщалось, что Триммер лишен присвоенного ему временного офицерского чина. Вместе с Триммером были уволены еще два правонарушителя и молодой человек из центра формирования, фамилия которого была незнакома Гаю по той простой причине, что тот находился в самовольной отлучке в течение всего их пребывания в Саутсанде. Вместо них в Кут-эль-Амаре появилась группа кадровых офицеров, и среди них майор Тиккеридж. В шесть часов того первого вечера все собрались в столовой. Бригадир встал, чтобы представить сидящих позади него кадровых офицеров. Некоторое время он продержал аудиторию в напряжении, критически осматривая всех своим единственным оком. Затем он сказал: - Джентльмены, вот офицеры, которые будут командовать вами в бою. С этими словами ощущение стыда и уныние Гая исчезли, он снова наполнился чувством гордости. На какое-то время он перестал быть одиноким и бесполезным человеком, каким он так часто считал себя после раннего юношества, рогоносцем, никчемным, самодовольным. Теперь он был снова вместе с полком алебардистов, с их историческими ратными подвигами позади и огромными возможностями впереди. Он весь дрожал от воодушевления и физической бодрости, как будто его зарядили гальваническим током. В своей речи бригадир объяснил новую организацию, объявил распорядок дня. Бригада уже приняла эмбриональную форму. Офицеры, имеющие временный чин, разделены на три батальонные группы по двенадцать человек в каждой, и каждая из этих групп подчинена майору и капитану, которые в конечном счете станут командиром и начальником штаба каждого батальона соответственно. Все офицеры будут на казарменном положении. Разрешение ночевать вне казармы, и только по субботам и воскресеньям, получат женатые офицеры. Все должны обедать в столовой по меньшей мере четыре раза в неделю. - Вот и все, джентльмены. Мы встретимся снова за обедом. Когда стажирующиеся офицеры вышли из столовой, они обнаружили, что за время их короткого отсутствия крышка от стола на каменной полке в зале заполнилась напечатанными на машинке листочками. Медленно разбираясь в официальных сокращениях, Гай прочитал, что он назначен во второй батальон и будет подчиняться майору Тиккериджу и капитану Сандерсу, с которым Эпторп так примечательно играл однажды в гольф. Вместе с Гаем в этот батальон были назначены Эпторп, Сарам-Смит, де Сауза, Ленард и еще семь человек - все из алебардийского казарменного городка. Гай и Эпторп снова перебрались в свою комнату "Пашендейль". Позднее Гай узнал и о других переменах. Комнаты, бывшие до этого запертыми, теперь открыли. На двери одной из них появилась надпись: "Штаб бригады", и в ней находились начальник оперативно-разведывательной части и два писаря. В бывшем кабинете директора разместились три батальонные канцелярии. Здесь появились также начальник квартирмейстерской части (у него были кабинет и писарь), три батальонных старшины, алебардисты-повара, новые, более молодые алебардисты-денщики, три грузовые машины, легкий разведывательный автомобиль "хамберетт", три мотоцикла, водители и горнист. С восьми часов утра и до шести вечера непрерывно проводились строевые занятия, тренировки и лекции. Так называемые "дискуссии" предполагалось проводить во второй половине дня по понедельникам и пятницам. Занятия по теме "Ночные действия" - тоже два раза в неделю. - Не знаю, как все это воспримет Дейзи, - заметил Ленард. Позднее Гай узнал, что ею это было воспринято плохо: беременная и раздраженная, она уехала к своим родителям. Большая часть молодых офицеров была озабочена. Эпторп, который еще в поезде сказал, что у него опять приступ "бечуанского живота", был озабочен больше, чем кто-либо. - Меня беспокоит вопрос о моих вещах, - сказал он. - А почему бы не оставить их в снятой тобой комнате? - спросил Гай. - У командора? Довольно рискованно, старина, особенно в том случае, если нас неожиданно переведут куда-то. Я, пожалуй, лучше переговорю об этом с нашим квартирмейстером. Позднее Эпторп поделился с Гаем результатами этих переговоров. - Ты знаешь, квартирмейстер ничем не помог мне. Сказал, что очень занят. Он, кажется, подумал, что я говорю о лишней одежде. Посоветовал мне даже, когда мы будем жить в палатках, выбросить половину вещей. Он, наверное, один из этих мелких торговцев. Никогда не участвовал в походах и кампаниях. Я так и заявил ему, но он ответил, что служил рядовым в Гонконге. Гонконг! Тоже мне служба! Ведь это почти самое хорошее место во всей Британской империи. И об этом я сказал ему напрямик. - А почему ты так беспокоишься о своих вещах, Эпторп? - Э-э, дорогой друг, чтобы собрать их, потребовались многие годы. - Да, но что у тебя там, в твоих чемоданах и коробках? - Это, старина, не такой легкий вопрос, чтобы ответить на него одним словом. В этот первый вечер все обедали в школьной столовой. В десять тридцать вечера бригадир сказал: - Ну что же, джентльмены, отправляйтесь на боковую. У меня еще есть работа. Надо разработать программу вашей подготовки. Он повел весь свой штаб в комнату с надписью: "Штаб бригады". Гай слышал, как они расходились из этой комнаты в два часа ночи. Разработанная бригадиром Ритчи-Хуком программа боевой подготовки не следовала никаким учебникам и наставлениям. Тактика, по его мнению, состояла в умении уничтожать противника. Об обороне давалось лишь поверхностное представление, и речь о ней шла лишь как о перестройке рядов в период между двумя кровавыми наступательными боями. Об отходе и отступлении не говорилось вообще. Атака и элемент внезапности решали все. Много туманных дней было проведено с картами и биноклями на окрестной пригородной местности. Иногда они "закреплялись" на прибрежных позициях и в решительной атаке заставляли обороняющегося "противника" отступать в горы, иногда сбрасывали воображаемых оккупантов с гор в море. Они окружали населенные пункты на холмистой местности и жестоко расправлялись с предполагаемыми вражескими обитателями. Иногда они просто сталкивались с "противником" в "бою" за шоссейную дорогу и сметали его со своего пути. Гай обнаружил, что у него определенная склонность к такого рода военным действиям. Он легко читал карту и хорошо ориентировался на местности. В то время как городские ребята, подобно Сарам-Смиту, растерянно оглядывались вокруг и ничего не замечали, Гай всегда мог найти "мертвое пространство" и "прикрываемые пути подхода". Иногда они действовали поодиночке, иногда группами. Принимаемые Гаем решения обычно совпадали с решениями, рекомендованными штабом. Во время ночных учений, когда их высаживали на какую-нибудь незнакомую холмистую местность и по компасу давали направление к месту сбора. Гай обычно приходил на это место одним из первых. Одним словом, у тех, кто вырос в сельской местности, оказалось много преимуществ перед городскими. В "дискуссиях" Гай тоже отличался. Как правило, споры шли о различных, более запутанных и сложных, аспектах искусства уничтожения противника. Предмет спора объявлялся заблаговременно с расчетом на то, что участники должны подумать над вопросом и тщательно изучить его. Когда наступал вечер, большинство слушателей клонило ко сну, и тогда технические термины и сокращения, которыми Эпторп с успехом пользовался в другое время, становились скучными и неинтересными. Гай же говорил четко и выразительно, замечая, что снова привлекает к себе внимание окружающих. Оттепель сменилась ясной холодной погодой. Их снова стали вывозить на стрельбище Мадшор, но теперь уже под руководством бригадира. Это был период до создания "школ ближнего боя". Стрельбе боевыми патронами, как это было хорошо известно Гаю, придавалось не меньшее значение, и она проводилась с не меньшей осторожностью, чем салют огнем во время похорон. Так было всегда и везде, за исключением случаев, когда поблизости находился бригадир Ритчи-Хук. Свистящие пули приводили бригадира в восторг и доводили до ребяческого легкомыслия. Он отправился на мишенный вал, чтобы организовать стрельбу навскидку. Отметчики неожиданно поднимали фигуры-мишени в разных местах и вызывали ураганный огонь по ним из пулеметов "брен". Бригадиру вскоре надоело это, он нацепил свою фуражку на трость и, пообещав по телефону соверен тому, кто попадет в нее, начал бегать по траншее, поднимая, опуская и покачивая трость. Никто не попал. Разгневавшись, бригадир неожиданно приподнялся над бруст