Валерий Воскобойников. Блистательный Гильгамеш --------------------------------------------------------------- Гильгамеш -- это первый (реально живший) герой человечества, о котором более пяти тысяч лет назад были записаны песни и сказания. Рискуя собой, он пытался познать тайну жизни и смерти, так и не открытую до сих пор. Повесть "Блистательный Гильгамеш" написана по мотивам древнешумерского и аккадского эпоса. © Copyright Валерий Воскобойников, 1996. --------------------------------------------------------------- Оглавление Часть первая Часть вторая Часть третья Часть четвертая Часть пятая Великая и древнейшая история, случившаяся за 2800 лет до Рождества Христова и записанная со слов Син-Лики-Уннинни, заклинателя, в середине II тысячелетия до н.э. Часть первая В те дни боги не забывали о людях и часто вмешивались в их жизнь. Иногда они навещали жилища людей, и тогда рождались герои, великие цари и богатыри. Кто не знает о подвигах Энмеркара, Лугальбанды и Гильгамеша? А ведь в человеческом теле этих славных царей билась кровь богов и богинь! В те дни люди еще помнили о страшном бедствии -- всемирном потопе, который наслали на них боги в наказание за дурные мысли и злые поступки. Спустя недолгое время после потопа боги показали царю Энмеркару письменные знаки на глиняных таблицах. Эти знаки вернее человеческой памяти передавали мысли и слова людей. С тех пор каждый черноголовый умеет записывать свои мысли и делать расчеты. Записи сохраняют память о великих делах наших царей, о жизни наших отцов, с их помощью мы возносим угодные богам молитвы. И я, Син-лики-уннини, заклинатель, с помощью письменных знаков расскажу вам многое из того, что знаю о тех днях, далеких и близких. Столь далеких, что истлевшие тысячу лет назад останки предков кажутся моложе этого времени, и столь близких, что уже сегодняшнее утро старше их. Я расскажу вам о городе, лучше которого ни боги, ни люди еще не построили. Повелителем его был блистательный царь Гильгамеш. Из этого города произошел и мой собственный предок. Он первым в роду из простых писцов достиг высокого жреческого звания -- стал умастителем священного сосуда. По записям предка, приблизившегося к самому Гильгамешу, а записи эти в нашей семье передавались из века в века, я и составил свой рассказ о великом городе Уруке. Поднимись же рано утром на стены этого города! * * * Поднимись же рано утром на стены этого города, и ты увидишь, как он красив! Желтые воды могучей реки, иногда ее называют Евфрат, омывают его стены. От реки в стороны идут каналы, большие и малые. По большим каналам плывут тростниковые суда, груженые всевозможным товаром. В малых -- плещется рыба, они питают водой поля, огороды и рощи финиковых пальм. Каналы эти по велению богов выкопали люди. В городе еще не забил утренний барабан, поднимающий на общественные работы, а на полях, огородах уже копошатся люди в набедренных повязках из пальмовых листьев -- зачем им иные одежды? Вдали, еле видимые, медленно переходят с места на место, щиплют траву стада овец и коров. Теперь повернись спиной ко всему, что выращивают люди для пропитания богов, взгляни на город и замри от радостного восхищения. В центре, на холме, ты увидишь возносящийся к небу белый храм, жилище богов, Эану. Говорят, на свете не было ничего красивей этого храма. Его опоясывают высокие стены. Там же, за стенами, стоят и другие храмы, жилища других богов. Многие жрецы и жрицы прислуживают богам в этих храмах и дома их рядом с домами богов. И рядом огромные амбары -- хранилища всего, что добыли, вырастили и наработали люди. Ниже, вблизи городской стены, люди построили жилища и для себя. Дома их слеплены из глины и тростника или выложены из красных кирпичей, которые долго сохли на солнце. Здесь рождаются по воле богов, вырастают, радуются жизни и умирают пекари и кузнецы, гранильщики камней и горшечники. Оттуда доносятся крики ослов, визг поросят. Рабыни с утра до вечера, сидя на глиняном полу, перетирают в ступах зерно. Хозяйки домов пекут в круглых печах лепешки, мужчины, встав по барабану, наскоро глотают пищу, приготовленную матерями и женами, выходят на улицы, направляясь на общественные работы, дети -- спешат в свои школы. Взгляни, сколь красивы они -- эти люди, жители города, который боги назвали Уруком! В мире не было народа приветливей и веселее. Но если ты увидишь на улице их царя, Гильгамеша, то сразу поймешь, что он -- лучший из всех царей, которые жили прежде, он самый красивый и самый могучий из всех, кто рождался в Уруке. Только стало печальным его лицо. * * * Только стало печальным его лицо. Новая забота пришла в город Урук, новая тревога. Прежде под водительством Энмеркара и Лугальбанды воины Урука ходили походом на дальние земли. Теперь же война пришла к ним. Принесли тревогу послы из города Киша. Послы приплыли вечером на корабле по Евфрату. Большой корабль из плетеного тростника с тростниковым парусом причалил у почетного места, где приставали суда самых уважаемых. Послам из города Киша от тамошнего царя Агги было оказано гостеприимство, их встретили жрецы из храма богини Иштар, покровительницы Урука и бога Шамаша, чья кровь течет в самом Гильгамеше. Послам отвели богатый дом для гостей у стен храма. Их не спрашивали, с чем приплыли они, с какими посланиями от своего царя. Придет время и послы сами вручат свои глиняные таблички. Но Гильгамеш понял все, едва доложили ему об этом посольстве. Царь Агга предлагает войну. А послы не спешили. Они принесли жертвы богам Урука, ведь это были и их боги. По всем правилам зарезали козлят на больших открытых жертвенных столах у храма Иштар, ссыпали в кладовые при храме пшеницу, которую растили на полях у Киша. Весь день Гильгамешу, еще ни разу не видевшему послов, доносили о каждом их шаге. Лишь к вечеру, когда спала дневная жара, послы заявили сопровождавшим их служителям храмов, что они хотят говорить с самим царем и верховным жрецом Урука. Гильгамеш принял их в новом доме, этот дом когда-то начал строить его отец, ставший теперь богом, царь Лугальбанда. Немногие дома в городе были выстроены из белого камня, но не в каждом доме и принимают послов от самого царя Агги. Во всех городах на великой желтой реке Евфрат один язык и одни боги. Ведь живет в них один народ -- черноголовые, приплывшие сюда с райского острова Дильмун. Но только цари у них разные. А царь города Киша издавна почитался главным над всеми царями. Учтиво принял Гильгамеш послов. Молчаливые работники выставили на столы угощения в дорогой посуде -- чашах из золота и роскошно разрисованных глиняных блюдцах. Козий сыр, финики, рыбу, запеченную в листьях, сохранившие тепло печи лепешки, шипучий напиток из ячменя -- сикеру, холодную, прозрачную как хрусталь воду, поднятую из царского колодца. Склонились послы перед высоким троном царя Гильгамеша, а потом старший из них вынул из дорожного плетеного короба плетеную коробку поменьше, а оттуда -- глиняные таблички, послание Агги. Агга же требовал невозможного. И тогда Гильгамеш воскликнул: -- О, великий Ан, бог неба! * * * "О, великий Ан, бог неба! Что в этой жизни значу я, названный родителями Аннабидуг, что звучит, как "На небе он хорош", я -- молодой жрец, с рождения предназначенный храму бога небес, и что значит мой царь Гильгамеш, в ком течет кровь великих богов!" -- такие слова изобразил мой предок, Аннабидуг, на глиняных табличках, хранимых как самое святое в нашей семье. И вот его рассказ дальше: Я следил за Гильгамешем издалека с детства, а он и не догадывался, что я такой, как есть, живу с ним на одной земле, в одном городе. Как я мечтал, чтобы он хотя бы взглядом однажды остановился на мне, а еще лучше -- улыбнулся и сказал доброе слово. И такое однажды случилось. Но сейчас не о том. Слишком суровый пришел день, чтобы мне, молодому жрецу из храма Ана думать лишь о себе. Слишком близка опасность. Большой корабль с послами от царя Агги стоял у причала. Послы отказались от жилища, которое гостеприимно приготовили для них наши слуги храмов. Послы ночуют на корабле, а корабль стерегут угрюмые воины с длинными копьями. Уже весь город знал о послании Агги нашему любимому Гильгамешу. Агга требует, чтобы мы завтра с утра начали разрушать стену -- ту самую стену, которую по велению богов и приказу Гильгамеша горожане строили несколько лет жизни. "Зачем вам стена? Разве я хищный зверь и собираюсь напасть на вас? Или вы решились не послушаться моих добрых желаний и надеетесь укрыться от моих воинов за этой стеной?" -- Так вопрошал Агга, повелитель Киша в послании. -- Не хотите ли вы ослушаться веления наших богов? Ведь это по их воле Киш поставлен старшим над всеми городами черноголовых. Выстраивая стену вокруг Урука, вы отделяетесь от моих взоров и противитесь желаниям наших богов." Не много ли он захотел, этот Агга, спутав свое желание с желанием бога? Да, на великой реке Евфрат ни один город не окружал себя боевыми стенами. Гильгамеш -- первый царь, которому сам Шамаш сообщил свое пожелание: собрать всех горожан, провести линию вокруг города и начать то, что мы строим уже несколько лет. Города на реке Евфрат беззащитны от любого нашествия хищных людей, словно дом без двери, словно воин -- обнаженный и без оружия. И только Урук, огражденный стеною стал теперь неприступным. "Зачем вам нужны новые колодцы? -- Вопрошал царь Агга. -- Разве копателям земли больше нечем заняться? Отчего же тогда третий год вы не посылаете в Киш корабли, груженые зерном? Я-то прожил бы и без вашего зерна, но так угодно богам, чтобы каждый город посылал старшему своему брату, Кишу, хлеб нового урожая и тем подтверждал, что чтит волю бессмертных богов. Перестань копать на холмах колодцы, вышли корабль, полный зерна и сломай немедленно стену, что выстроил вокруг города. Только этим, Гильгамеш, ты докажешь, что правильно служишь богам! Иначе мне придется привести своих воинов. И тогда уже я сам научу тебя исполнять волю тех, кто создал нас!" Такое послание получил Гильгамеш. * * * Такое послание получил Гильгамеш и сказал о нем на совете старейшин. Я -- лишь молодой служитель бога неба и для меня не было места на совете рядом с теми, кого знал весь город. Но слухи, как ветер, -- их задержать невозможно. К тому времени, когда спала жара, а великий Шамаш стал опускаться на край земли, за Евфрат, решение совета уже обсуждали во всех домах. -- Не поддадимся угрозам Агги, -- говорил Гильгамеш старейшинам, сидевшим на земле вокруг него на подстеленных циновках. Рядом возвышались стены Эанны, жилища богов. Под его стенами на небольшой площади собирался совет. -- Нам помогают боги, -- продолжал Гильгамеш. -- С нами великий Ан, бог неба, с нами сама Иштар, приносящая земле и людям плодородие и любовь. Это их желание сообщил мне Шамаш, когда мы начали огораживать город стеной. Это по их воле я приказал копать на холмах колодцы и строить там новые поселения. Пусть Агга попробует привести к нам воинов. Я сам пойду на битву впереди наших жителей. Мы сожжем его корабли, а его воины станут у нас рабами. Сам возгордившийся Агга станет нашим слугой. Боги помогают нам, а не ему, и мы подтвердим это! -- так говорил Гильгамеш. Но самые старые из тех, кого знал весь город, думали иначе. Рабы, люди обычные -- ходили почти голые -- лишь прикрыты срамные места. Богатые с юных лет учились набрасывать белые покрывала, сотканные из тонкой шерсти овец, расшитые красной бахромой снизу. Их перекидывали через левое плечо, так что первое оставалось свободным и зажимали костяной или бронзовой застежкой на груди. Самым знатным храмовые работники -- портные шили особое одеяние, расшитое ярко-голубыми лоскутками материи. Лишь царю, да нескольким старшим жрецам дозволялось носить его. Здесь, на совете, не было ни одного обнаженного -- только в белых одеждах со строгими складками, да в таких же, расшитых голубыми кусками материи. Главный храм, гордость Урука, Эана, возвышался за спиной Гильгамеша. За храмом горой вырастал Зиккурат. Гильгамеш собрал старейшин на площади, где по краям полукругом стояли статуи наших богов, украшенные серебром, золотом и драгоценными каменьями. Среди богов были и цари нмеркар, Лугальбанда -- предки самого Гильгамеша. Совершив на земле великие дела, они стали богами в загробном мире. Справа, на краю площади была священная кухня -- широкие глиняные столы для разделки жертвенных животных, колодец, жаровня. Слева -- пекарня. Сюда, на площадь под нижним храмом собирались для молений перед богами. Выше их, в храм главных богов входили лишь посвященные. И была площадь рядом с небом, на вершине Зиккурата. К ней, одна за другой, вели три лестницы с каменными ступенями. На ту пощадь, словно крышу под небом, сходили иногда боги, присматривающие за нашей жизнью. И для бесед с ними поднимался только один смертный -- верховный жрец и царь Гильгамеш. Да еще была ночь -- праздник богини Иштар, покровительницы Урука, и тогда на эту площадку поднималась жрица -- та, что собой заменяла вечно юную богиню. И весь город с площади перед нижним храмом наблюдал за торжественным танцем Гильгамеша и юной богини, за их священным браком, потому что от этой ночи, от священного брака главного жреца и утренней звезды зависел весь урожай, который зрел на полях, весь приплод овец, коров и коз, пасшихся в степи, рыбы, бултыхающейся в каналах. Рождение каждого нового существа в нашем городе зависело от того, как исполнет священный брак с юной богиней царь и жрец Гильгамеш. Теперь же Гильгамеш стоял на площади перед старейшинами, и многие из них были не согласны с ним. Они сидели молча, лишь ветер шевелил их одежды. Наконец поднялся старик Эйнацир, один из старших жрецов богини Иштар. Его считали стариком еще в те годы, когда я не родился. Он ыбл родственником Гильгамеша, братом царя Лугальбанды и говорят, что когда-то их называли соперниками. Был он длинен, худ, всегда глдко выбрит и бледен, расшитое голубям одеяние трепыхалось на нем, как на жерди. -- Ты слишком юн, Гильгамеш, и потому самонадеян, -- он сказал это спокойно и негромко, но так, чтобы слышали все. -- У царя Агги множество воинов, ему послушны города Шумера, с ним дружат дикие люди гор. В храмах его города собраны подношения от наших отцов и дедов. И всякий знает, что после потопа именно Киш был назначен богами старшим среди городов. Если Агга одарит выликую Иштар роскошными украшениями, если он смутит ее пламенными словами молитв, если юная Иштар отвернется от тебя, Гильгамеш, кто защитит город? -- Старый Эйнацир посмотрел на Гильгамеша сурово, но царь не ответил, потому что жрец еще не закончил. -- Мы жили при царе Энмеркаре, мы жили при воем отце, Лугальбанде, который стал теперь богом, и было нам хорошо, Гильгамеш. Мы не копали колодцы на холмах и не строили там поселения, мы не громоздили вокруг города высокие стены, но зато жили в дружбе с царями Киша. Если Агга напостит диких воинов с гор на наш город, что станет с нашими храмами, Гильгамеш? Что станет с жителями? У нас не будет ни людей, ни храмов, а мы сами превратимся в рабов, если останемся живы. ведь ты не хочешь этого, Гильгамеш? Подчинись же Агге! * * * "Подчинись же Агге!" -- эти слова, произнесенные одряхлевшим жрецом на совете старейшин, скоро узнал каждый мужчина города. -- Я услышал твои мысли, -- ответил тогда Гильгамеш и гордо выпрямился. -- Ты состарился, Эйнацир, и боишься, что твои молитвы прозвучат не так громко, как молитвы агги. Не думаю, что юной Иштар так уж приятно разглядывать тело столь дряхлого жреца в своем храме, -- он был царем и мог говорить так. -- Вижу, что среди вас немало согласных с Эйнациром. Но ваши слова -- это не слова богов и даже не слова жителей Урука. Послушаем же, что скажет нам город. Никто кроме него на такое бы не осмелился. Гильгамеш же послал глашатая в город. И глашатай спустился вниз, останавливаясь на каждой улице, бил в барабан, объявлял о собрании. Он был здоровенным парнем из рабов, шлепел по красной пыли босыми ногами, в одном лишь набедреннике, а когда разевал огромную свою пасть, могло показаться, что то ревет бык, но не человек. Многие только вернулись с работ -- кто с полей, огородов, кто с корзинами рыбы, кто с построек. Не все успели съесть свои лепешки и выпить сикеры. Даже ноги омыть успели не все. Но на зов глашатая откликнулись сразу. От каждой большой семьи, от каждого рода шли торопливо мужчины по улицам, зрелые отцы и недавно женатые парни, шли серьезные, хмурые, потому что знали, о чем спросит их Гильгамеш и знали уже свой ответ. Никогда при моей жизни не было такого, чтобы на площади перед храмом собравшиеся от каждой семьи мужчины, решали свою судьбу, судьбу города и судьбу своего царя. И при жизни наших отцов тоже такого не было. Шамаш, бог управляющий солнцем, приустав, собирался ко сну. Солнце стояло низко -- приятное время, когда тело ощущает нежную прохладу, а стены храма излучают жар, собранный за день. Мужчины, заполнившие площадь, нетерпеливо ждали, когда обратится к ним Гильгамеш. Даже рабы прислали своих. С тех пор и пошла поговорка: "Раб, живущий в Уруке, не обязательно хочет быть рабом в Кише". И едва Гильгамеш, стоявший на каменных ступенях у входа в храм, в парадной своей царской одежде, сказал о послании Агги, как вся площадь заволновалась. -- Нет! Нет! Нет! Мы не подчинимся Агге! -- кричали люди. -- Мы не разрушим стену! Мы не засыпем колодцы! Его воины -- трусливые грязные шакалы! Веди нас на войну, Гильгамеш! -- Послы от агги засели на корабле. Они едят жареную рыбу. На корабле у них много красивых вещей! -- выкрикнул кто-то на площади. -- Бежим к пристани, сожжем их корабль, утопим послов в реке, а их пожитки станут нашей добычей! -- И несколько молодых рабов бросились по узкой улице вниз к пристани. -- Догоните и верните их назад! -- приказал Гильгамеш воинам. -- Не мы начинаем эту войну, -- обратился он к людям на площади. -- Быть может Агга одумается, захочет стать нашим другом, в чем же тогда виноваты послы? Гильгамеш приказал: Всем жрецам разойтись по храмам, принести жертвы богам и рассказать им обо всем, что случилось в городе. -- Уверен, боги помогут нам, а не Агге, -- сказал Гильгамеш. Всем оружейникам готовить оружие, чтобы хватило на каждого из мужчин города. Из мотыги и серпа тоже можно отковать топор или кинжал. Всем мужчинам учиться у воинов боевым приемам. Пастухам отогнать стада так далеко от города в степь, чтобы самый зоркий не смог их увидеть. Морякам собраться и увести корабли. Женщинам заготовить больше муки и напечь лепешек. Когда подойдут враги, город станут защищать все и некогда будет печь лепешки. Дело нашлось для каждого. В каждой семье женщины вместе с рабынями шили кожаные подшлмники, плели боевые сети. Мужчины, получив оружие, собирались группами и упражнялись под руководством опытных воинов. Мы же приносили жертвы в своих храмах, просили у богов помощи. И боги обещали нам ее. Лишь одна мысль мучала меня: точно такие же жрецы Агги молят тех же богов о помощи, приносят им жертвы, и неужели там в их храмах наши общие боги тоже обещают им помощь? Но я с ужасом гнал эту мысль прочь как недостойную. Человеку, несущему подобную мысль нельзя вставать перед богом. Корабль с послами отплыл наутро после собрания жителей, и все мы ждали войну. * * * Все мы ждали войну и она пришла. На пятый день прибежали гонцы, выставленные Гильгамешем на дальних берегах реки. То были молодые длинноногие воины, и они первыми сообщили о плывущих кораблях царя Агги. Половины дня хватило, чтобы собрать всех работников с полей, огородов за стены города, а стада отогнать еще дальше. Скоро каждый, поднявшийся на городскую стену, мог разглядеть множество кораблей, спускающихся по Евфрату. Не с дружескими подарками шли они к нам. Дикие люди в косматых шапках, сшитых из шкур неизвестных зверей, топтпли наши огороды, жгли наши поля и плясали ночью вокруг костров, потрясая копьями. Ими пугал нас властитель Киша, их и привел он, чтобы сломать наши стены а нас сделать рабами. И своих воинов у него было множество. Они мало чем отличались от любого черноголового, разве что лица их были тубы, угрюмы, злобны. Утром все они, вытащив корабли на берег, подступили под стены города, грозили нам кулаками и копьями, выкрикивали такие оскорбления, которые у нас даже несмышленый ребенок не посмел бы произнести вслух. Но что они смогли сделать против наших стен? Некоторые из них попробовали проломить ворота. Только и это оказалось им не под силу. Ворота, сделанные оружейниками и плотниками из ливанского кедра, на семи запорах, обитые бронзовыми листами, даже не дрогнули. -- Врагов много, они снуют по нашим полям, как саранча, но мы справимся с ними, -- объявил Гильгамеш, -- я сам поведу вас на битву. И мы знали -- с Гильгамешем мы победим. * * * И мы знали, с Гильгамешем мы победим. Сам же Гильгамеш попытался в последний раз решить все добрым миром. Отважный Бирхуртур, пожилой богатырь, воспитатель царя, согласился пойти послом к Агге. Тут-то и призвали меня. И я, недостойный, снова приближен был к Гильгамешу. А понадобился я, потому что Гильгамеш решил написать Агге послание. Царь же наш помнил, кого в городе боги одарили самым красивым почерком. Отряды вражеских воинов бесновались под стенами города, а Гильгамеш был спокоен и добр. -- Бери, Аннабидуг, табличку, бери тростниковую палочку и пиши, -- сказал он, когда я предстал перед ними в его просторных покоях. -- Пиши же, -- и он приянлся диктовать. Я писал и удивлялся мудрости Гильгамеша. Велик был наш царь своим мужеством, но и по способности видеть глубину человеческих мыслей ему не было равных. "Что станет с тобою, если ты решишься на битву? -- Спрашивал Гильгамеш Агге, сына Энмебарагеси. -- Допустим, боги позволят тебе вытоптать наши поля, сломать стену и разрушить храмы, в чем я сомневаюсь. Но, допустим, что ты добьешься этого. Ты станешь владельцем непригодной к посеву земли, глиняных развалин и нескольких сотен рабов, мечтающих об отмщении. Но главное -- сама богиня Иштар, покровительница Урука, сам бог небес Ан, сам Шамаш, чья кровь течет в моем теле, будут мстить тебе и твоим детям, пока не пресечется твой род. А ведь может статься, что победим мы. Мы сожжем твои корабли, убьем твоих воинов и убьем тебя. Подумай -- это ли тебе нужно? Не лучше ли стать нам братьями? Тогда наши богатства увеличатся вдвое. С нашим могуществом не сравнится никто, и все боги Шумера будут оберегать наших людей. Подумай и реши. Я же готов стать твоим братом". * * * "Я же готов стать твоим братом", -- так закончил послание к Агге Гильгамеш и взял из моих рук табличку. Мои знаки бывают красивы всегда, а сейчас, перед царем, в этот важный день, я старался особенно и был горд своей работой. -- Тебя хвалят не зря, -- сказал Гильгамеш, перечитав табличку, -- пусть и Агга узнает, сколь искусны в писании наши люди. Пусть поймет, что не менее искустны они и в битве. Табличку мою, быстро просушив, поместили в плетеную коробку и отнесли к отважному Бирхуртуру. По городу все мужчины и даже дети ходили с оружием. Лишь один Бирхуртур подошел к тяжелым воротам без меча, палицы, и кинжала. Воины, охранявшие вход, расступились перед ним. Работники, ведавшие воротами, приоткрыли их лишь на миг, чтобы Бирхуртур успел протиснуть могучее свое тело. И сразу ворота захлопнулись. Гильгамеш совершал в храме жертвоприношение, когда Бирхуртур шагнул от городской стены навстречу врагам. -- Я посол, меня послал наш царь Гильгамеш к вашему царю Агге, -- успел он сказать. Как повела бы себя стая шакалов, если бы от имень затравленных ими овец вышла бы одна для переговоров? Дикие люди гор, словно шакалы, не имели понятия о правильном поведении. Они накинулись на Бирхуртура и стали терзать его тело. С любым из них пожилой богатырь легко бы справился в битве один на один. Но их было множество. Они повалили его на землю, кололи копьями, били босыми ногами. Потом поволокли по земле к месту, где стоял царь Агга. Царь Агга смотрел на стену. * * * Царь Агга смотрел на стену, а к нему волокли отважного Бирхуртура. Все это видели мы, жители города, стоявшие на стене. -- А ну-ка, мерзкий раб, скажи мне, кто из людей там, на стене, твой Гильгамеш? -- спросил Агга, когда истерзанного посла положили у его ног. Даже связанного они боялись его. Несколько диких воинов приподняли богатыря и поставили перед своим царем, по-прежнему не отпуская его рук. -- Сначала прочти табличку, Агга, сын Энмебарагеси, и скажи твоим воинам, чтобы они освободили меня. Тут же один из вражеских воинов хлестнул посла по лицу плетью, той, что погоняют скот. -- Не зря говорят, что жители Урука грязны и невежественны, они даже не научены говорить с царями. -- С царем я разговариваю каждый день, -- ответил отважный Бирхуртур, не дрогнув, даже не моргнув от удара плетью, и знаю, что царя прежде всего отличает особое благородство. Прочти же послание Гильгамеша! -- и богатырь достал из-под разорванной одежды коробочку с табличкой. Агга вынул эту табличку, усмехнулся, бросил себе под ноги и стал топтать. -- Вот что я сделал с посланием твоего царя и то же самое я сделаю с ним, если он не согласится склонить передо мною голову. Отвечай, мерзкий раб, тот воин, что стоит отдельно на стене, это и есть Гильгамеш? Бирхуртур лишь улыбнулся разбитыми губами. -- Жаль, что ты не знаешь, как выглядит наш царь, иначе бы ты никогда не осмелился высадиться с войском на наш берег. Гильгамеш в это время закончил последнее моление в храме и получил напутствие от предка своего, солнечного Шамаша. Теперь он знал, как победить несметное войско Агги. * * * Теперь он знал, как победить несметное войско Агги. Я же в это время спустился с городской стены и направился в храм, великий Эану, исполнять обязанность младшего жреца бога небес. Кругом меня на улицах все мужчины были вооружены, и лишь один я шел безоружным. Мне казалось, что жители глядят на меня с презрением, словно я не обязанность иду исполнять, а бегу, убоявшись опасности. Невольно, поднимаясь к храму, я свернул на узкую улочку к дому, где жила красавица Алайя. А может быть и специально я завернул к ее дому -- ведь я давно уже понял: день для меня без радости, если я не увижу эту приветливую девушку. Она жила в бедном домишке с дырявыми глиняными стенами вместе с матерью -- слепой и дряхлой. Много лет назад, был я тогда еще учеником, мой отец встретил при входе в город слепую женщину с лицом, на котором едва зажили раны. Женщина держала за руки двух девочек, одну, постарше, звали Шамхат, другую -- Алайя. Ее мужа, пастуха и охотника убила тигрица, и та же тигрица провела когтями по лицу женщины. Добрые люди помогли им дойти до города. В городе же у них не было ничего -- ни крыши, ни очага, ни постели. Обычно человек, попавший в такую беду, продает себя в рабы, навсегда или на несколько лет. Но кому нужна слепая рабыня? Продать же девочек женщина отказалась, да и слишком малы они были тогда. Отец вместе с соседями как мог, помогал ей. Им нашли даже дом, в котором незадолго до этого умерли все жильцы от неизвестной болезни и его никто не спешил занимать. Слепая оказалась искусной в вязании сетей и кое-как они жили в том доме. Я же нередко приносил им завернутые в лист теплые лепешки из нашего очага. С годами старшая дочь, Шамхат, превратилась в знаменитую городскую красавицу, веселую женщину, радующую мужчин при храме Иштар. У женщины, не вышедшей замуж, одна дорога -- в храм богини любви. Мысль, что и младшую, Алайю, ждет тот же путь, не давала мне спокойно жить уже давно, но я не смел заговорить о том в собственном доме, потому что и наша семья неожиданно обеднела. Я поднимался по узкой улочке, где с трудом расходятся два осла, здесь прохожих не было, и мне не надо было стыдиться их взглядов. И хотя я должен был спешить в храм, я заглянул к Алайе. -- Аннабидуг! -- радостно встретила меня девушка, -- я ждала тебя с утра, как хорошо, что ты пришел. -- Она оглядела мою одежду -- кусок грубоватой шерстяной ткани, плохо выбеленный, брошеный через плечо. -- Я подумала, вдруг тебе понадобится вооружение и приготовила его. -- Вооружение? -- переспросил я растерянно, потому что лучшего подарка мне не мог бы в этот день дать никто. -- Смотри, я связала для тебя боевую ловчую сеть, сшила из кожи шлем и защитную кожу на грудь, ничего что кожа из кусков -- зато она толстая, бычья, и ее не так-то легко пробить. Она одна помнила, как искусен я был в набрасывании ловчей сети! -- Когда ты успела все это приготовить? -- поразился я. -- Или ты не исполняла дневные работы, как все другие женщины города? -- А разве ночью не светит луна? -- засмеялась в ответ Алайя. -- Или ты об этом забыл? Луна мне и помогала. Или ты не мечтал об оружии, поднимаясь по моей улице к храму? -- Я... Я мечтал, -- проговорил я растерянно. -- Так надевай же быстро его и становись вместе с воинами, которых поведет Гильгамеш. Только помни, что в этом городе есть девушка, которая просит богов сохранить твою жизнь... Одного мгновения хватило мне, чтобы надеть боевой кожаный шлем, защитную кожу на грудь и взять ловчую сеть. -- Удачи тебе, рыбак! -- крикнула Алайя на прощание, когда я уже спускался по ее улице к городским воротам. На площади недалеко от ворот Гильгамеш строил войска. Он сменил одежды жреца и царя на одежды воина. Золотой шлем ослепительно блистал на его голове. С огромной палицей в руках, на конце ее был круглый тяжелый камень, усаженный бронзовыми шипами, с длинным кинжалом на кожаной перевязи, он был могуч и прекрасен. Уже через открытые ворота выбежали легко вооруженные воины-копьеносцы. Они оттеснили врагов от прохода. За ними на колесницах, каждую из которых несла четверка боевых ослов, промчались лучники. За ними Гильгамеш отправил отряд тех, кто искусно владел сетью. -- Сети хороши против диких людей, -- сказал Гильгамеш. -- Запутавшись в них, они станут так истошно кричать, что напугают каждого из своих. Я же с отрядом самых быстрых пробьюсь к вражеским кораблям и подожгу их. Это нагонит страху на все войско. Вражеские воины станут бессмысленно метаться между кораблями в надежде их потушить. Но я не задержусь около кораблей. Пусть они горят без меня, а враги их тушат. Сразу от кораблей мы пробиваемся к Агге и захватываем его в сети. Потому я и поставил самых искусных ловцов рядом с собой. -- Так Гильгамеш обращался к воинам. И каждому отряду он объяснял, где и как драться с врагами. А воинами стали в этот день многие из горожан. И тут Гильгамеш увидел меня. * * * И тут Гильгамеш увидел меня. И во второй раз за день заговорил со мною. -- Аннабидуг! -- удивился царь. -- Или ты забыл, что твое место в храме? Кто позволил тебе сменить одежды жреца на снаряжение воина? Передай сеть другим и отправляйся на место своего служения. В другой день я не осмелился бы спорить. Также, как и снять одежды, в которые торжественно одели меня при посвящении. Но этот день был единственный, не похожий на другие. -- Гильгамеш, царь мой, наш предводитель. Разве ты сам не сменил одежды верховного жреца на одежды воина? Разве не в твоих руках боевое оружие? Позволь же и мне защитить мой город с помощью сети, которой я научился владеть с детства, и ты сам знаешь, как я ею владею! Все смотрели на меня с ужасом. Не каждый день младший слуга бога Ана спорит с самим верховным жрецом. Но Гильгамеш неожиданно рассмеялся и хлопнул меня по плечу рукой, затянутой в защитные кожи. -- Я знаю, Аннабидуг, твою смелость. Будешь в моем отряде и докажешь, что владеешь сетью так же искусно, как тростниковой палочкой. Как я ему был благодарен в этот миг! А он уже повернувшись к очередному отряду громко командовал: -- На битву! К воротам! Я же шагнул ближе к Гильгамешу. * * * Я же шагнул ближе к Гильгамешу. В руках у меня была боевая сеть. Кто-то незнакомый протянул мне пояс с бронзовым кинжалом. -- Смотри же, не упусти главную рыбу, -- сказал Гильгамеш, еще раз мне улыбнувшись, -- на простых воинов сеть не трать: наше дело -- поймать самого царя. Крики многих людей, стоны, глухие удары слышались из-за ворот. Воины с тяжелым вооружением из нового отряда нетерпеливо переминались, оглядывались на нас: скоро ли Гильгамеш пошлет их в битву. Им казалось, что Гильгамеш чересчур медлит, что там, за стенами, нужна немедленная подмога. -- Надо очистить место подальше от ворот, иначе мы станем долго пробиваться к кораблям, -- объяснил Гильгамеш. Наконец, он послал вперед и этот отряд. А следом за ними сразу двинулись новые колесницы, каждая из которых была запряжена четверкой буйных ослов. Головы, грудь и спины ослов были одеты в кожи. На колесницах стояли по двое -- один правил, другой стрелял из лука по врагам. Следом за ними выбежал, теснясь в воротах, и наш отряд, окруженный воинами с копьями, мечами, боевыми топорами. Мы, несколько человек, самых искусных во владении сетью, бежали рядом с Гильгамешем, в центре. Тяжелые ворота закрылись и сердце мое на мгновение сжалось от ужаса. Я впервые ощутил, как много воинов привел с собой Агга. Они были повсюду. Все наши поля и огороды были уже вытоптаны. Среди них -- и поле нашей семьи. Хорошо, в хранилищах храма были немалые запасы зерна, ведь даже если боги дадут нам победу, нам не удастся собрать хорошего урожая. Но что значили для нас будущие урожаи, когда толпы врагов, словно дикие звери, окружали наши отряды! Жители моего города: горшечники, плетельщики корзин, ткачи, медники и строители, свободные и рабы -- они отбивались отважно, но если бы их было хотя бы вдвое больше в этой битве! Неужели все мы к концу дня сделаемся рабами Агги? Гильгамеш и тут понял нашу тревогу и потому прокричал: -- За мной, храбрые львы! Не отставать! Враги не догадывались о его хитроумном плане. * * * Враги не догадывались о его хитроумном плане. Они защищали своего царя, а надо было помнить и о кораблях. Пробежав до кораблей половину пути, Гильгамеш направил воинов на колесницах к Агге. Дикие, те, кого Агга привел с гор, не видели прежде боевых колесниц и потому сначала уступали боевым ослам дорогу. Их пугал сам вид разъяренных животных, их оскаленные морды, кто-то из них крикнул, что это злые духи, приняв обличье животных, сражаются вместе с нами. Потом, им удалось подбить двум передовым ослам ноги, и хотя они сами тут же были растоптаны, наезднику пришлось обрубать упряжь, чтобы освободиться от упавших животных. Дикие, увидев это, приободрились. Все они огромной беспорядочной толпой собрались вокруг Агги, и толкаясь, мешая друг другу, отражали напор наших воинов. Мы же прошли по краю их толпы, почти незамеченными. Первым мчался Гильгамеш, и его палица с тяжелым камнем на толтом конце крушила головы тех врагов, кто смел попадаться навстречу. Мне тоже хотелось вступить в битву и я несколько раз был готов набросить на вражеского воина боевую сеть, но всякий раз меня останавливал оклик Гильгамеша. Он еще успевал следить и за мной! Слишком поздно поняли враги наш план! Мы уже были рядом с кораблями, когда Агга направил на нас большой отряд воинов. -- Быстрей! Быстрей! -- командовал Гильгамеш. -- Готовьте свои факелы! Ноги наши вязли в скользкой влажной глине, но мы успели добежать до кораблей первыми, растолкав, разбросав небольшую охрану. Те, что несли факелы в глиняных сосудах, быстро раздули их и побросали на тростниковые корабли. Тут же на нас налетели воины из отряда, посланного Аггой. Громадина, озверело оскалившийся, заросший, словно обезьяна, черными кудрями, занес меч и над моей головой. Но Гильгамеш продолжал зорко следить за нами за всеми. Мне-то казалось, он стоял ко мне боком, однако, в едином прыжке сумел он опередить вражеского воина и ударил своею тяжеленной палицей по его руке. Тот уже не сопротивлялся, присел на землю, здоровой рукой прикрыл голову, и Гильгамеш брезгливо пнул его ногой. Огонь затрещал внутри кораблей, высушенных на солнце. И скоро повалил дым, а потом над нами взметнулось и пламя. Страшное, жаркое, оно быстро стало пожирать вражеский флот. Этого Агга не ожидал. Однако он еще мог бы собрать свои отряды, перебить всех нас, ворваться в город, а потом сколько угодно плавать на наших кораблях. Что-то похожее он и закричал своим воинам. Но все они, забыв о сражении, увидев пламя над кораблями, устремились по нашим полям к ним. Горожане гнались за ними и каждый успел сразить по три, а то и по пять врагов. Это было уже не войско, а мечущаяся толпа. Давя друг друга, они пытались пробиться к кораблям, но к ним было уже не подступиться. Некоторые, поджарив собственные руки в пламени, теперь отчаянно кричали и мочили их в реке. Кто-то просто уселся на землю, в отчаянии глядя на полыхающее пламя. Мы же теперь пробивались к Агге. Вокруг него плотно стояла охрана. Это были сильные, умелые воины. Они вставали один за другим на пути Гильгамеша, а потом падали, сраженные могучим камнем на конце его палицы. Один рослый охранник бросился и на меня. И тут уж, защищаясь, мне пришлось накинуть на него свою сеть. Ругаясь, он бестолково забился, как бьется большая сильная рыбина и, запутавшись окончательно, повалился на утоптанную землю. -- Где твоя сеть? -- гневно крикнул мне Гильгамеш через мгновение. * * * -- Где твоя сеть? -- гневно крикнул мне Гильгамеш через мгновение. Что мне было ответить моему царю, когда на нас, со всех сторон, размахивая оружием, мчались враги? Да, я упустил сеть, но остался жив. Иначе -- не было бы ни меня, ни сети. И еще, мне было жаль ее, сплетенную ночью руками Алайи. И все же я нашел ответ. Рядом со мною пал молодой красивый парень, я знал его лишь в лицо. Теперь же это лицо было расплющено ударом врага, и он повалился на спину, глядя удивленными раскрытыми глазами в небо. Его же боевая сеть валялась рядом. Я быстро нагнулся и подхватил ее. -- Вот моя сеть! -- крикнул я Гильгамешу. -- Следуй за мной! -- ответил он также криком. В этой ревущей многими голосами битве можно было расслышать лишь крик. Агга был уже рядом. Поблизости лежал истерзанный богатырь Бирхуртур. Он протягивал связанные свои руки навстречу нам и что-то кричал, быть может, торопил нас, умоляя освободить его скорей, чтобы он сразу мог встать рядом с нами. Агга, в роскошных царских одеждах тоже что-то кричал. Рядом остались лишь двое его охранников, остальные валялись вокруг, но большой отряд уже приближался к нам. -- Кидай! -- крикнул Гильгамеш мне, набросившись на последних охранников. Рука моя не дрогнула. Агга попробовал увернуться, заметался, но я сумел точно накинуть свою сеть на вражеского царя, и он забарахтался в ней, заверещал, словно недорезанная свинья. -- Ты этого хотел, Агга? -- воскликнул радостно Гильгамеш и повел наш отряд к городским воротам. Нас, вышедших вместе с царем из города, осталось немного. Кое-кто пал на пути к кораблям, других поразило вражеское оружие, когда мы пробивались к Агге. Несколько наших воинов помогли мне подхватить сеть с визжащим царем Киша и мы бегом потащили его к воротам. Те, что были впереди, помогали пробивать нам дорогу. Мы втащили вражеского царя в город на радость всем, кто укрывался внутри, и Гильгамеш приказал поднять его на стену. Сам, своим кинжалом он распорол сеть, а все, кто сражался на наших полях и огородах, бросив битву, следили за его действиями. Гильгамеш освободил чужого царя и поставил на стене над равниной рядом с собой, и все увидели, какой этот Агга невзрачный, толстый коротышка рядом с могучим красавцем нашим царем. -- Эй вы! -- крикнул Гильгамеш так, что голос его услышали далеко, свои и чужие воины. -- Боги не хотят помогать нашим врагам! Ваши корабли сожжены, а царь стал моим пленником. Но я сохраню жизнь и царю и вам, если вы бросите оружие и встанете все на колени. Я прощу каждого, кто мне подчинится и отправлю вас домой на моих кораблях. На мгновение все замерли, как бы раздумывая. А потом Агга, могущественный повелитель городов, что построили на Евфрате черноголовые, первым склонил голову перед Гильгамешем и опустился на колени. За ним на всем пространстве стали опускаться на колени его воины. Лишь некоторые из диких, волосатых, те, что были приведены с гор, побежали через наши поля, куда глаза глядят. Кое-кто из них той же ночью стали пищей для львов и тигров, других еще несколько дней отлавливали пастухи. Мы, черноголовые, отходчивы, а жители Урука -- и вовсе самые добрые люди на земле. * * * Мы, черноголовые, отходчивы, а жители Урука и вовсе самые добрые люди на земле. Когда враги опустились на колени и склонили головы, мы не стали лишать их жизни. Лишь несколько жителей, те, что ворчат даже на собственной свадьбе, недовольно роптали: -- Накажи их, Гильгамеш, сильных мужчин -- истреби, слабых -- сделай рабами. Но Гильгамеш поступил иначе. Наши воины трижды прошли мимо побежденных униженных врагов и отобрали всех пожилых, чья жизнь клонится к закату. Их Гильгамеш отпустил сразу -- пусть плетут себе лодки из тростника, что растет у Евфрата и отправляются по домам. Молодых же он оставил работать на наших полях до тех дней, когда колос нальется силой. Он так и объявил им: восстановите посадки, чтобы не обидеть богов урожаем, и я отпущу вас немедленно. Если же урожай будет скудным, скудной станет и ваша жизнь, вы долго не увидите своего Киша. Главным над ними Гильгамеш поставил Аггу. И нам весело было смотреть, как Агга управляется со своим войском, как старательно работают они на полях, ухаживают за каждым стеблем. В первый же день после битвы решилась и моя жизнь. -- Отправляйся немедленно в храм, Аннабидуг, -- сказал Гильгамеш, едва мы спустились с городской стены. -- Служение богам не менее важно, чем дело воина. Скажешь в храме старшим жрецам, что я приказал тебе участвовать в битве. Кстати, в храме бога небес освободилось место умастителя священного сосуда. Думаю, ты достоин его, ты хорошо проявил себя в этом сражении. Только... ведь ты не женат, а столь высокое жреческое место требует человека зрелого. Пожалуй, надо подыскать тебе невесту. Или у тебя уже есть? Я знаю, у вашей семьи случилось несчастье, твой отец из-за потери руки не мог исполнять обязанности писца, и быть может поэтому ты медлил с женитьбой? Что я мог сказать своему царю? В который уж раз он оказывал мне свое расположение! Я же от волнения не мог выговорить и звука. Умаститель священного сосуда! О такой высокой должности в своем храме я не смел и мечтать. Подобные мне так и умирают младшими жрецами, если нет у них важного покровителя. Уже за одно то, что из простых писцов я был посвящен в жрецы, я был благодарен царю. Теперь же он заботился о моей невесте. -- Есть у меня невеста, мой царь, есть! -- наконец, выкрикнул я. -- Сестра Шамхат, Алайя, та, что при свете луны ночами плела мне боевую сеть, это с нею я вышел на битву. -- Сестра Шамхат? -- переспросил Гильгамеш и в голосе его я почувствовал изумление. -- Так у нее есть сестра? Что ж, она должна быть тоже красавицей. -- У нее старая слепая мать. -- Я позабочусь, Аннабидуг, чтобы твою семейную жизнь не омрачала бедность... Иди же немедленно в храм. Так неожиданно повернулась моя жизнь по воле царя Гильгамеша, ближе всех из нас, смертных, стоящего к богам. А когда созрел урожай, многие из бывших врагов стали друзьями. Некоторые даже вошли в наши семьи. А у Гильгамеша не было лучше помощника, чем бывший правитель Киша Агга. Мы отправили их по домам как добрых гостей. От них скоро пришел в наш город корабль, груженый зерном, теперь они посылали часть своего урожая в наш храм. И мы еще раз возблагодарили богов, потому что не было на земле царя мудрей и добрее, чем наш Гильгамеш. Часть вторая Не было на земле царя мудрей и добрее, чем Гильгамеш, но и ему случалось упорствовать в заблуждениях. Ведь даже боги порой бывают неправы. Та стена, которой обнес он город Урук, показалась ему недостаточной. Рано утром в городе бил барабан, барабанщик подходил то ближе, то дальше, но слышно его было отовсюду. -- Чтоб ему провалиться в загробный мир! проклинали тот барабан горожане, но вставали, наскоро ели лепешки и шли на работы. Жрецы и писцы расписали каждый дом, каждого жителя. Работы исполняли даже старики, калеки и малые дети. Безрукий месил гдину ногами. Рядом тем же занимался слепой. Здоровым нагружали в корзины кирпичи и, упираясь лбом в широкий ремень, поддерживающий груз, они поднимались по лестницам на городскую стену. И так до заката. Усталые от общественных работ люди возвращались домой и не было у них сил, чтобы омыть ноги. -- Или он собирается выстроить эту стену выше небес? -- спрашивают друг у друга горожане, которых молодой царь переделал в строителей. Но чаще они молчат. Нет у них сил на разговоры. Еле плетутся они по своим улицам. Старики давно уже не могут разогнуть спины, а молодым стало не до улыбок, не до любви. -- Стоило воевать с Аггой, чтобы превратиться в рабов у собственного царя! Зачем нам эта стена, если и так мы сильнее всех! -- с таким вопросом то один, то другой житель обращался к богам. Лишь на богов была их надежда, или они не видят, что жители живут из последних сил ради этой стены! И боги услышали мольбы жителей. * * * И боги услышали мольбы жителей. Боги собрались на совет. -- Этот Гильгамеш, он должен быть пастырем своему народу, -- сказали они богу небес великому Ану. -- Ты владычествуешь над Уруком вместе с ветреницей Иштар. Ты и сделай так, чтобы жители его не страдали. -- Я и сам то и дело слышу стоны жителей, -- смутился великий бог небес, -- но что мне сделать с Гильгамешем? Ведь старается он для нас! Наши храмы он огородил своей неприступной стеной. До него никто во всем Шумере не догадался такого сделать. Теперь к храмам не подберется ни один враг. Да и сам Гильгамеш, этот юный царь работает день и ночь -- стоит ли наказывать его, если он чересчур увлекается? Даже я, бог, удивляюсь, откуда у него столько сил. -- Эти его силы ты и должен слегка приуменьшить. Пусть он перестанет мучать своих горожан, мы уже устали от их жалоб. Обратись к богине Аруру, она давно не лепила никого из глины, пусть слепит другого, подобного Гильгамешу, и этот другой отвлечет молодого царя, уменьшит его старательность. Или забыл, что любое достоинство в человеке, когда его слишком много, причиняет близким лишь боль и страдания. Не жди же, зови Аруру! И великий Ан призвал старую богиню. * * * И великий Ан призвал старую богиню Аруру. Согбенная, скрюченными пальцами она слепила когда-то из глины немало людей. Люди ведь для того и появились по воле богов, чтобы стать им помощниками на земле и кормильцами. И напрасно то один, то другой человек придумывает себе особенное назначение. Продолжать человеческий род, радовать близких и дальних своими словами и своею работой -- что может быть выше этого назначения? В тот день, когда боги надумали лепить первых людей, их руки еще не привыкли к подобному занятию. Они поручили делать людей старой Аруру, а у той выходили из глины урод за уродом. Это потом она научилась лепить богатырей и красавиц. И теперь, когда множество поколений людей, рожденных теми, кого она вылепила, отжило свой век на земле, она не боялась за свое умение -- старая богиня лепила того, кого представляла в своем сердце -- и не ошибалась. -- Создать подобного Гильгамешу не трудно, -- сказала старуха, -- пусть они состязаются, а Урук отдыхает. И появился Энкиду. * * * И появился Энкиду. Кто-то большой, волосатый, сильный спустился с гори стоял среди трав в долине. Он смотрел на небо, вдыхал ароматы земли, и сердце его наполнялось радостью жизни. -- Ты кто? -- подскочил кузнечик. -- Раньше тебя тут не было. Как твое имя? -- Я не знаю, кто я, -- ответил большой волосатый и сильный. -- У меня нет имени. -- Так не бывает! -- удивился кузнечик. -- Каждый предмет на земле: цветок, зверь, туча и камень, лежащий среди дороги, знает, кто он. Вот я, например, кузнечик. -- Значит, и я -- кузнечик! -- обрадовался большой волосатый и сильный. -- Нет, ты не кузнечик, ты кто-то другой. Но ты не печалься, живи среди нас, если хочешь. А хочешь, узнай про себя у газелей. -- Кто ты? -- спросили газели, такой большой волосатый и сильный. Как твое имя? -- Я не знаю, но может быть я -- газель? -- Нет, ты не газель, но живи среди нас, если хочешь. Вместе пойдем к водопою. Юный охотник, сын пастуха, ловец диких животных, увидел дивное чудо: кто-то большой, волосатый и сильный бежал по степи вместе с газелями и скрылся вдали среди трав. Охотник устроил засаду у водопоя. Звери округи приходили сюда -- без воды никто не прожил бы и нескольких дней. Скоро юный охотник разглядел и друга газелей. Муж, такой же могучий, как доблестный царь Гильгамеш, пришел со зверьем и был им как друг или брат. Вместе со всеми теснился он у воды и пил по-звериному. И видел охотник еще: едва стадо газелей, напившись, ушло от оазиса, как появилось семейство львов. Газели, обычно пугливые, не бросились вбег, их могучий защитник подошел ко львам в одиночку, и львы, исполняя приказ грозного предводителя, послушно ушли, пропустили стадо газелей. И еще увидел юный охотник, как тот муж обнаружил ловчую яму, вырытую накануне и прикрытую ветками, и сразу засыпал ее. И понял охотник, кто ломает в последние дни все его ловушки, рвет силки, засыпает другие ямы. Почему не ловятся больше звери. Пришел охотник к отцу-пастуху, и на лице его был испуг, словно боги позвали уже его в последний путь. -- Отец, я боюсь теперь выходить в открытую степь. Боюсь встретить лицом к лицу этого странного мужа, приказу которого подчиняются даже львы. -- Сын мой, не надо бояться чудесных явлений. Ведь то, что кажется чудом тебе -- для другого обычное дело. Если же в нашем мире нарушен порядок, для того существует царь, Гильгамеш. Расскажи обо всем ему. Он наш повелитель и поставлен богами, чтобы травы росли, овцы плодились, а дичь попадалась в капканы. Юный охотник взял сотканный матерью кусок серой ткани, набросил его на тело, чтобы в городе никто не возжелал над ним посмеяться или спутать его с рабом, прихватил несколько свежих лепешек и отправился в путь. Он вышел еще до рассвета, в прохладных сумерках при бледнеющих звездах, и ко времени, когда солнце зашло за Евфрат, переступил городскую черту. Всюду сновали люди, они месили глину, делали кирпичи, грузили их на спину и поднимали на стену. Охотник уже слышал об этом новом чуде Урука, и, задрав голову, на мгновение встал, удивившись, сколь много людей занято столь бесполезным делом, и какими же малыми они кажутся там в высоте на стене. Городская жизнь, кучки зевак на площади у базара, были ему непривычны, но он не растерялся, а подошел к молодому жрецу. Жрец, несмотря на молодость, судя по одеянию был в важном звании. Охотник в степи редко беседовал со жрецами. Но этот был добр и улыбчив. Он сказал, что служит в храме бога небес умастителем священного сосуда -- ведь любой вещи, принадлежащей богу, должны быть оказаны почести -- и проводил его наверх к жилищу самого Гильгамеша. И скоро охотник рассказывал обо всем царю. * * * И скоро охотник рассказывал обо всем царю. Охотник думал, что царь пошлет вместе с ним отряд опытных воинов, чтобы они изловили в степи того полузверя-получеловека. Но не зря пелись песни о царской мудрости! -- Что толку с отряда воинов, если все звери степи послушны тому, о ком ты рассказал! -- проговорил Гильгамеш. -- Он натравит зверей на людей, и еще неизвестно, кто тогда победит. Нужен же мне твой полузверь живым, а не мертвым. Потому не стану я посылать сильных воинов, а пошлю с тобою одну лишь красавицу, веселую женщину Шамхат. Эта Шамхат в одиночку победит любого богатыря, потому что нет силы, более могучей, чем ее красота и добрый характер. Я скажу, -- добавил Гильгамеш, -- чтобы тебе сегодня дали достойный приют и сытно накормили, а завтра рано утром отправишься в степь вместе с Шамхат. Так охотник, прежде и не мечтавший увидеть царя, получил от него доброе слово, а также и новое одеяние в награду. Вечером он посетил Эану, великий храм, принес жертвы богам, потом сытно поужинал городской едой, ночь провел в уютной постели, а поутру вместе с красавицей отправился в путь. Красавицу до ворот проводила сестра и ее муж, тот самый молодой жрец, что день назад подвел его ко дверям Гильгамеша. Охотнику бы радоваться, а он чувствовал лишь печаль. Так прекрасна была Шамхат, веселая женщина, идущая с ним по степи среди трав, что с первого взгляда юный охотник возмечтал сделать ее своею женой. Он бы пел ей песни любви при свете яркой звезды -- богини Иштар, оберегал бы ее от любого врага, а быть может, перестал бы бродяжничать, сделался, как отец, пастухом, поселился бы вместе с Шамхат в шатре, а кругом по степи бродили бы овцы, и он приносил бы своей красавице нежный сыр и густые мягкие сливки. Скоро у них родились бы красивые дети, которые, громко смеясь, бегали бы вокруг шатра. Однако, все это было для него невозможно. Шамхат предназначалась не ему, а другому. Таков был царский приказ. * * * Таков был царский приказ, но не желал подчиниться ему юный охотник. Медленно вел он красавицу, не привыкшую к дальней ходьбе по степи, а потом, осмелев, заговорил: -- Шамхат, что тебе Гильгамеш! Или в другом месте, в другой стране не будет степи? Или переведутся там звери? Стань моей женою, мы покинем земли Урука, поставим шатер в другой стороне, я буду бить зверя и приносить тебе шкуры. Я молодой, сильный и смелый охотник и со мной тебе будет хорошо. Но Шамхат в ответ улыбнулась и покачала головой. -- Сам подумай, я выросла в городе и ничего не умею из того, что знают ваши женщины. Тебе нужна хорошая девушка, добрая хозяйка, а не такая, как я. Моя мать похоронена в городе и там -- моя родина. А приказ Гильгамеша -- это воля богов. Разве ты не знаешь, что ему привиделся странный сон. Об этом сне он спрашивал у своей матери, всеведущей Нинсун. И она заранее предупредила Гильгамеша о твоем приходе и о том, к кому мы идем. Она даже имя его назвала -- Энкиду. Давай же, посидим немного в тени, юный охотник, от этой жары я едва переставляю ноги, но отдых наш будет не долог, и ты поведешь меня дальше к месту встречи с Энкиду. Охотник печально взглянул на красавицу и после короткого отдыха повел ее дальше. Наконец, они подошли к месту звериного водопоя. * * * Наконец, они подошли к месту звериного водопоя. Вокруг небольшого озера с глинистыми берегами росли кусты, в них и устраивал засаду охотник. -- Мы спрячемся здесь, -- сказал он, -- я приготовил даже постель из травы. Место открытой воды заметно издалека -- к нему летят птицы со всей степи, птице вода нужна чаще, чем зверю. У зверей же есть уговор -- каждый пьет в свое время, -- шептал охотник Шамхат, -- скоро придет и тот, кого ты зовешь Энкиду. Ты не бойся, я не позволю ему тебя обидеть. -- Милый, смешной охотник, -- засмеялась Шамхат, -- я не боюсь. Если он -- человек, как ты говоришь, и мужчина -- он мне не страшен. -- Смотри же, вдали показались газели. И видишь, среди них -- он. С тех пор, как газели приняли его в свое стадо, они заметно осмелели. -- Ты оставайся здесь, я же выйду к нему, -- сказала Шамхат в тот миг, когда большой сильный и волосатый вместе с газелями приблизился к водопою. -- Я не стану его торопить, пусть он сначала напьется. И Шамхат медленно вышла на открытое место. Прежде газели немедленно бы встрепенулись при виде нового существа, бросились бы бежать. Теперь они спокойно продолжали пить воду, а те, что напились, бродили поблизости. Лишь большой, сильный и волосатый удивленно смотрел на Шамхат. Но чем ближе подходила она к нему, тем меньше оставалось удивления в его взгляде, зато восхищения становилось все больше. -- Ты совсем не большой, не сильный и не волосатый, -- проговорила Шамхат, смеясь, -- ты -- красивый и смелый и ты -- человек. Имя твое -- Энкиду. Подойди же ко мне. Шамхат продолжала медленно приближаться, и Энкиду пошел ей навстречу. Он смотрел только на нее и видел только ее. Прекрасней ее голоса он ничего прежде не знал и теперь испугался, что она замолчит, или еще того хуже, мсчезнет так же внезапно, как и возникла. А ему хотелось смотреть на ее лицо и ничего больше не видеть. Всегда смотреть, всегда видеть только ее улыбку. -- Какой же ты робкий! -- засмеялась снова Шамхат, -- а мне говорили, что и львы послушны тебе. Удивительное дело -- ей, горожанке, в легких одеждах, в дорогих украшениях, этот дикий, такой же могучий, как Гильгамеш, богатырь был тоже приятен. Они подошли близко друг к другу, и Энкиду, словно умел это делать всегда, осторожно обнял городскую красавицу. -- Ты -- Энкиду, а я -- Шамхат, -- прошептала красавица, -- и теперь мы будем вместе, -- добавила она вдруг неожиданные для себя слова, потому что похожее произносят лишь перед тем, как стать мужем и женой. Охотник же, наблюдавший за ними из кустов, понял, что стал лишним и, стараясь не шуметь, тихо побрел в сторону своего шатра. Туда, где среди стада овец жила его семья. -- Сходил ли ты в город? -- спросил отец, когда охотник вошел в шатер. -- Что сказал тебе Гильгамеш? Почему не послал отряд, чтобы изловить того, кто нарушил порядок в степи? -- В городе я побывал, и царь Гильгамеш подарил мне новую одежду, а вместо отряда с копьями и мечами он послал безоружную женщину, и она уже победила. Теперь он стал ее пленником. * * * Теперь он стал ее пленником, и несколько дней они знали только друг друга. Солнце на небе сменялось звездами, проходили мимо звери, налетал и стихал ветер -- они не замечали этого. Шамхат стала для Энкиду солнцем, небом, землей, звездами, ветром. И стал для Шамхат Энкиду всей жизнью. В те несколько дней она научила его первым словам человеческой речи. Но однажды, очнувшись, Энкиду увидел своих друзей -- стадо газелей. Он пошел к ним, чтобы рассказать о том, как прекрасна Шамхат и как он любит ее, но газели не узнали Энкиду и бросились от него врассыпную. Он увидел кузнечика и нагнулся, желая поговорить хотя бы с ним, но и кузнечик в испуге отпрыгнул в сторону. И тогда Энкиду вернулся к Шамхат, сел у ее ног, глянул ей в лицо и заплакал. Тихо утешала его городская красавица. -- Энкиду, теперь ты стал человеком. * * * -- Энкиду, теперь ты стал человеком, -- утешала его Шамхат. -- Нагнись над водой, ты увидишь свое отражение и поймешь, что прекрасен как бог. Лишь один Гильгамеш достоин сравниться с тобой. И тебе не надо больше бегать со зверьем по степи, вместе с газелями есть траву. Ведь ты -- не газель и не кузнечикю Ты -- мужчина и таких, как ты, я прежде не знала. -- Как же мне жить? Теперь в степи никто не считает меня своим братом и другом! -- Ты пойдешь со мной. Я отведу тебя в Урук, и там для каждого человека ты станешь и братом и другом. Шамхат поднялась с земли, разорвала пополам ткань, в которой пришла из города, в одну половину одела Энкиду, в другую -- себя. Взяв за руку, она повела его, словно сына, к шатрам, туда, где жили пастухи. * * * Она повела его, словно сына, к шатрам, туда, где жили пастухи. -- Куда ты ведешь меня по степи? -- удивлялся Энкиду. -- Разве здесь, у воды, было нам плохо? Останемся тут навсегда. -- Ты -- человек, Энкиду, и должен узнать людей, -- снова повторила красавица Шамхат. -- Она чувствовала себя мудрой и взрослой и ей это нравилось. -- Я отведу тебя в Урук, ты увидишь Эану -- место жизни богов, ты встанешь перед нашим царем Гильгамешем. Умнее и сильнее его нет другого царя на земле. Даже о тебе он узнал раньше, чем ты появился, ты привиделся ему во сне. -- Быть может он и умнее, этот твой царь, -- ответил Энкиду, -- я жил вместе с газелями, а он управляет людьми, но сильнее он быть не может, сильнее меня в степи нет никого. -- То -- в степи, -- засмеялась Шамхат. -- Знай же, что степь -- это лишь частичка земли. Еше есть реки, море, леса. -- Если так, веди меня, Шамхат, в твой город, там и проверю, кто сильнее из нас. -- Сильней Гильгамеша могут быть только боги, -- вновь засмеялась Шамхат. Но смеялась она не обидно, и Энкиду радостно было слушать музыку ее смеха. Скоро они подошли к жилищам пастухов. * * * Скоро они подошли к жилищам пастухов. -- Это Энкиду, он спустился к нам с гор и прежде не знал людей, -- сказала Шамхат пастухам, их детям и женам, обступившим ее и большого сильного человека. -- Тот самый, которого слушаются львы, -- проговорил молодой охотник. -- Что ж, будьте гостями. В наших шатрах всегда есть место для гостя, -- прибавил старый пастух, его отец. Мать охотника, шлепая старческими босыми ногами по утоптанной земле, принесла в корзине лепешки, в самодельных грубых кувшинах из глины -- сикеру. Энкиду с удивлением смотрел на человечье питье и еду. Прежде, в степной своей жизни, он питался лишь травами. Шамхат засмеялась и, разломив пополам лепешку, протянула Энкиду. Остальное съела сама. Лепешка Энкиду понравилась. Понравилась ему и сикера. Он выпил полный кувшин, развеселился и попросил второй. Он выпил и его, еще больше развеселился и попросил третий. -- Уж не самого ли Гильгамеша ты привела к нам, веселая женщина? -- спросил один из пожилых пастухов. -- Я видел в городе Гильгамеша -- он богатырь такой же, как этот. -- Нет, Гильгамеш -- ростом повыше, зато этот Энкиду -- шире в плечах, -- ответил отец юного охотника. И этот, взгляни, весь оброс волосом. -- Однако, темнеет и пора разжигать огни, чтобы звери не подобрались к овцам. Вы же -- наши гости и ложитесь в шатре, -- сказала старуха-хозяйка. -- Костры вы, конечно, зажгите. Заодно и Энкиду покажите, как разводят огонь, но и вы можете спать в шатрах, -- объявила Шамхат. -- Доверьтесь Энкиду, он один сохранит ночью стадо. Пастухи недоверчиво покивали головами, но, разведя огни, разбрелись по шатрам. Многие из них впервые за долгие времена заснули не под небом и звездами, а в уютных постелях. Энкиду, вооружившись палицей и мечом, один всю ночь сторожил стадо, отогнал львов, разбросал стаю волков. -- Остался бы с нами навек, -- предложил утром старый отец, пересчитав свое стадо, -- такого сторожа у нас не было. Войдешь в нашу семью, выберешь в жены одну из наших дочерей. -- Нет, старик, путь у Энкиду другой, его ждет Гильгамеш, -- проговорила Шамхат. -- Боги приказали Энкиду поселиться в Уруке. * * * -- Боги приказали Энкиду поселиться в Уруке, -- такие слова сказала Шамхат, и она говорила правду. Каждый знает, что Гильгамеш -- сын престарелого царя Лугальбанды, который в молодости сам совершил великие подвиги и потому стал теперь богом. И лишь злые глупые люди распускают молву, что в столь древнем возрасте Лугальбанда уже не был способен породить ребенка и, значит, Гильгамеш -- сын демона. А быть может не глупые языки распускали эту молву, а те, кто надеялись захватить власть над Уруком. Ведь у Лугальбанды было немало братьев и когда-то больного в военном походе они бросили его в горах одного. Каково же было их удивление, когда спустя недолгое время Лугальбанда, здоровый и крепкий, появился в шатре у отца среди войска. Но Лугальбанда был добр, как и его сын Гильгамеш, он не знал чувства мести. Только это уже другая история. Кое-кто, постарев, пережил Лугальбанду и надеялся, что власть над городом перейдет к нему. Несколько лет городом не правил никто из людей, им управляли лишь боги, Иштар -- утренняя звезда и ее божественный муж, пастух Думузи. Пастух был ввергнут неверной супругой в подземное царство, и люди города, молодые жрецы сделали царем Гильгамеша. А те, что зовут себя родственниками, продолжают носить высокие жреческие звания и, возможно, от них исходит эта глупая сплетня о демоне. Гильгамеш знает ее и только смеется. А и в самом деле -- нет лучше оружия против злобного слова, чем смех. Нинсун всеведущая полубогиня, мать Гильгамеша, затворилась в покоях, едва лишь похоронила царя и мужа. С тех пор на улицах ее не видел никто. В покоях ее всегда тихо и сумеречно. Немногие из жриц имеют доступ к ней, поддерживают огонь в светильниках, приносят воду и скудную пищу. Единственный из мужчин, ее сын Гильгамеш приходит к ней, и то, не за пустяком, а когда требуется ему важный совет. Гильгамеш и вошел к ней в покои однажды, после того, как всю ночь, раз за разом, виделся ему один и тот же пугающий сон. Ему казалось, он идет в открытом пространстве -- не в городе, а скорей, по степи, и с неба падает на него кто-то могучий и ловкий. С тем незнакомым могучим мужем Гильгамеш начинает бороться, но никто -- ни муж, свалившийся с неба, ни он сам, не могут никак победить и оба, обнявшись, как братья, лежат на земле без сил. -- Матушка, этот сон замучал меня, -- сказал Гильгамеш, робко войдя в сумеречные покои полубогини Нинсун. -- Раз за разом он повторялся, и я понял, что это важный знак от богов. Печально улыбнувшись, всеведущая Нинсун согласно кивнула. -- Ты правильно сделал, сын мой, что пришел за советом. Смотри, не натвори же беды. Где-то в степи, созданный богами, появился могучий муж. Он спустился с высоких гор и зверье считает его своим братом. Скоро ты услышишь о нем. А услышав, позови его в город. Знаю, прежде ты страдал в одиночестве без друзей и без братьев. В этом муже ты обретешь и друга и брата. Его имя -- Энкиду и он равен тебе по силам. Так объяснила всеведущая Нинсун странный сон Гильгамешу, а на следующий день в город пришел юный пастух. "Это о нем", -- понял царь, едва услышал рассказ пастуха. И тогда он призвал Шамхат. -- Ты должна исполнить веление богов, веселая женщина, -- сказал он ей на прощание. -- Приведи того мужа в город. * * * -- Приведи того мужа в город, -- велел Гильгамеш, и прекрасная Шамхат теперь исполняла царский приказ. По дороге она учила Энкиду правилам жизни, которые были известны каждому с детства. -- Увидишь Гильгамеша, склони перед ним голову -- он поставлен богами над нами править. Будь послушен и другим служителям храмов. -- А если ч поборю их в честной схватке, тогда они склонят голову передо мной? -- И не думай об этом. Если бы люди решали в драке, кто из них главный, они не смогли бы в городе жить. Каждый бы бродил по степи одинокий, как зверь. В городе- главные правила жизни, данные людям богами. -- Но ты не покинешь меня? -- беспокоился Энкиду. -- Я хочу, чтобы ты была со мною везде. -- Конечно, я постараюсь быть с тобою почаще, только это зависит от служителей храма Иштар. Они спросят у богини, и если богиня согласится, они даже могут позволить мне стать твоею женою. Вот была бы потеха -- Шамхат станет женой человека, равного силой самому Гильгамешу! Ближе к вечеру они вошли в город. И входя в городские ворота Энкиду крепко ухватился за руку Шамхат. Так же он держался за нее и накануне, перед пастушьими шатрами. Лишь несколько дней прошло, как он сделался человеком. Горожане возвращались с общественных работ и площади, улицы были полны людьми. -- Смотри, какого верзилу ведет эта Шамхат! -- крикнул говорливый зевака. -- Ну, девка! Где она выкопала такого! -- Не выкопала, а отыскала в степи. Он, говорят, жил в степи со львами и тиграми. Звери его и выкормили своим молоком. А силой, говорят, сравнится с самим Гильгамешем. -- Сравнится! -- засмеялся кто-то. -- Он будет и посильней Гильгамеша. Наконец, и у нашего буйвола появился соперник! Энкиду смотрел на всех с доброй улыбкой, но на всякий случай руку Шамхат не отпускал. В степи дорогу укажет любая травинка, здесь же, в лабиринте путаных узких улиц, красных глиняных стен и многоголосой толпы было легко потеряться. -- Эй, парень! Говорят, ты будешь беседовать с самим Гильгамешем! -- спросил один из зевак, сгорбленный прежде времени от тяжелых трудов. -- Погляди на нас, видишь, какие мы стали тощие и замученные. Это Гильгамеш замучал нас, он каждый день гоняет нас строить свою дурацкую стену. Заступись за нас, парень, слышишь? Скажи Гильгамешу. Эта стена и так доросла до неба. У нас даже дети и жены таскают кирпич в корзинах. У мужчин нет больше сил приласкать жену и детей. Скажи ему, хватит мучить свой народ, слышишь? -- Скажи, скажи! -- подтвердила толпа, собравшаяся вокруг. -- Скажу, -- серьезно ответил Энкиду. -- В степи я не давал обижать никого, не позволю и здесь. -- Веди его, Шамхат, к Гильгамешу немедля, -- крикнули из толпы. -- Парень все скажет. -- Веди меня, Шамхат, к Гильгамешу, -- приказал и Энкиду. Шамхат же почувствовала, что уже не мать, не наставница она рядом с ним, обычная слабая женщина, он же -- ее защитник. -- Я скажу Гильгамешу все, о чем просят эти люди. * * * -- Я скажу Гильгамешу все, о чем просят эти люди! -- повторял нетерпеливо Энкиду. -- Веди же меня скорей. И Шамхат повела его по улицам вверх к Эане, к жилищам богов. -- Эти дни -- время богини Ишхар, ты не забыла? -- кричали из толпы. -- Гильгамеш по ночам встречается с ней. Для них в ее храме постелено ложе. Лишь ему одному и хватает силы входить в брачный покой. Еще бы ей не знать об этом. Когда-то в детстве она узнала, что в предназначенные им ночи богини спускаются в свои храмы, входят в свои покои, чтобы в священном браке встретиться с верховным жрецом. Потом подруги сказали ей и другое, во что она долго не верила: быть может иногда в храм спускаются и богини, но чаще их заменяют юные девы из знатных родов, которых назначили старшими служительницами в храмах. Их отбирали на тайных советах высшие жрицы. Лишь несколько смертных были посвящены в эту тайну. Но так получалось, что скоро тайну узнавали многие. И она, Шамхат, в который уж раз незаметно разглядывала очередную знатную жрицу, которая во встрече с Гильгамешем заменяла какую-нибудь из богинь. Конечно, они были красивы. В знатных родах редко встретишь уродливую женщину, их мужчины берут себе в жены только красавиц. И даже рабыни-наложницы у них хороши. Но она -- прекраснее их, и об этом знает весь город. Только боги и люди никогда не назначат ее, потому что она имела несчастье родиться от безвестной пришелицы и безымянного пастуха, которого задрал тигр. Оттого и назначили боги ей иное служение -- доставлять веселье и радость многим мужчинам. Оттого и гордится она сейчас, что Энкиду -- красавец и богатырь -- крепко держится за ее руку. Потому что впервые она не общая собственность, не храмовое имущество, а принадлежит единственному, приведенному из степи великану. А он -- этот смешной великан -- ее собственность и больше ничья. Хотя бы на этот день. Она вела его по улицам города, пересекала площади и, чтобы увидеть их, отовсюду сбегались горожане. Но Шамхат, как бы не замечая всех этих зевак, гордо вела к царю своего мужчину. -- Где же твой Гильгамеш? Я скоро увижу его? -- в который раз спросил нетерпеливый Энкиду. Они уже поднялись наверх, туда, где стоят храмы -- жилища разных богов. И как раз в этот миг из-за угла вышел и Гильгамеш. Он шел один, без стражи. Нужна ли царю стража, если он идет в храм богини Ишхар, чтобы там, в ее брачном покое на расстеленном ложе встретиться с нею и от имени города вновь получить ее благосклонность. Гильгамеша узнаешь сразу -- так он огромен, силен и прекрасен! * * * Гильгамеша узнаешь сразу -- так он огромен, силен и прекрасен! Он вышел на площадь в дорогой одежде из тонкого хлопка, какие носили только цари, в слепящих глаза украшениях и увидел перед дверью храма Ишхар человека, такого же громадного, как он сам. Старик, бывший раб, отпущенный на волю по причине дряхлости, слонявшийся по площадям, постоянно ищущий, за кем бы допить чашу сикеры, кроме грязной набедренной повязки да священного пояса не имеющий ничего, целовал ноги этого верзилы и приговаривал: -- Скажи, скажи нашему Гильгамешу всю правду! Вступись за горожан! Пусть и на царя снизойдет милосердие. И разные люди поддакивали старику, о чем-то просили верхилу. Верзила держал за руку девку Шамхат, знаменитую городскую красавицу. Ее могли бы признать самой богиней Иштар, если бы дано ей было родиться в царской семье. -- Я вижу, Шамхат, ты хорошо исполнила мою волю. Теперь отпусти руку этого человека, -- сказал Гильгамеш. -- Ты и в самом деле жил диким среди зверей? -- спросил он у Энкиду. -- Почему ты не склонил передо мной голову? Знай же, в моем городе каждый должен склонять голову при появлении царя. Это -- воля богов. Энкиду еще крепче ухватился за руку Шамхат. Он преградил вход Гильгамешу в храм, стоял молча, не склонив головы и глядя в глаза царю. -- Забавного парня ты привела из степи, Шамхат, -- засмеялся Гильгамеш. -- Я мог бы приказать стражникам и его бы скоро сделали послушным. Но боги сказали, что он станет мне другом. Только как я проверю, не ошиблась ли ты, девка, того ли привела человека. Да и не перестаралась ли ты? Я ведь тебя послал привести его в город, а ты, Шамхат, говорят, весело проводила с ним время! И тут Энкиду отпустил Шамхат и шагнул от двери храма вперед. -- Зачем обижаешь эту женщину, Гильгамеш? Или она сделала тебе зло? Зачем заставляешь народ работать по барабану с утра и до вечера? Разве недостаточно, что городская стена и так достает до неба. Не поставлен ли ты на царство, чтобы быть добрым пастырем своему городу? Энкиду еще продолжал говорить, но люди уже не слышали его слов. Они замерли в ужасе, потому что никто не смел произносить при народе подобное Гильгамешу. Тому, который сам постоянно разговаривает с богами. Даже полуголый старик на четвереньках отполз в сторону и вжался в стену, стараясь быть незаметным. Даже Шамхат словно пошатнуло от страха. Лишь один Гильгамеш смеялся. Смеясь, он шагнул навстречу Энкиду. -- Я мог бы позвать сотню стражников и, навалившись, они бы раздавили тебя под своими телами, но боги наградили меня самого силой, которой хватит, чтобы управиться с любым, даже самым диким и дерзким. Держись же! С этими словами он ухватил Энкиду за шею и толкнул его вниз к пыльной земле. Никто из смертных не выдержал бы такого толчка, ушел бы головой в утоптанную сотнями ног людей и домашних животных твердую, как камень, глину. Но Энкиду лишь пошатнулся слегка, потом взревел во всю площадь и сам толкнул Гильгамеша в грудь. И тут началась борьба, какой прежде не видел ни один человек. * * * И тут началась борьба, какой прежде не видел ни один человек. И уже не увидит. Гильгамеш попытался обхватить Энкиду, чтобы бросить его о землю спиной, буйно заросшей черными кудрями. Только ноги Энкиду словно вросли в землю Урука. Не терялся и сам Энкиду. Он хотел перебросить через себя Гильгамеша, на что тот ответил лишь смехом. Люди давно расступились, образовав широкий круг, и с ужасом наблюдали, как выросший среди зверей богатырь борется с их царем. Как они мнут друг друга и сжимают в таких объятьях, в которых обычный черноголовый был бы давно раздавлен. Сколько может наблюдать человек за борьбой двух великанов? Солнце уже закатилось. Появились звезды и узкий месяц. Потом вновь осветило мир земной солнце. Великаны продолжали богатырскую свою схватку. Те, что пришли наблюдать первыми, давно уже были в домах, их сменили другие, других третьи. Лишь Шамхат молча, словно окаменев, стояла у края площади. Великаны-богатыри в борьбе своей своротили угол дома, снесли дверь. Разрушили дом соседний. Уже солнце поднялось высоко и тоже наблюдало за их схваткой. Обоим им было не подняться с колен. Они стояли друг перед другом измученные, каждый из них уже не столько пытался повалить другого, сколько поддерживал соперника в объятиях. Наконец, Гильгамеш, едва успокоив дыхание, проговорил: -- И силен же ты, Энкиду! Теперь я убедился, что это -- именно ты и никто другой. Это тебя я не мог победить недавно во сне, теперь же сон повторился и наяву. Чем бесполезно терзать друг друга, не стать ли нам лучше друзьями, как и повелели мне боги? -- Да и ты могуч, Гильгамеш. А я-то считал, что справлюсь с любым, кто живет на земле, кроме Хумбабы. Я готов стать твоим другом. Только ответь мне, стоит ли громоздить эту стену вокруг Урука до неба, если она превращает в несчастье жизнь его жителей? Скажи мне, что ты согласен остановиться в своем увлечении, и я назовусь твоим другом и братом. -- Энкиду, вижу боги не зря послали тебя, -- проговорил Гильгамеш. -- Я согласен. Пусть сегодняшний день станет последним в постройке стены. Будем же братьями! После этих слов два великана помогли подняться друг другу, обнялись, поцеловались и поклялись быть навеки друзьями. Гильгамеш, едва держась на ногах от усталости, отвел Энкиду в покои для почетных гостей. Там Энкиду спал день, ночь и следующий день. Сам же Гильгамеш, верховный жрец Урука, приняв омовение, умастив тело душистым елеем, снова вернулся в покои богини Ишхар. Каждый знает, что человек перед богами должен предстать чистым душою и телом. И Гильгамеш делал все, что положено, чтобы и эта богиня не забыла оказать свои милости для Урука. Жители, не услышав утреннего барабана, призывающего их на работы, слегка растерялись, но по привычке вышли на улицы. Так и стояли они, переговариваясь друг с другом, не зная куда идти и чем заниматься, пока к ним не спустился глашатай. -- Боги довольны стеною Урука, ее высотою и толщиной! -- объявил глашатай. -- И с этого дня каждый возвращается к тем делам, которые он оставил. Горшечники могут лепить горшки, корабельщики -- строить суда, купцы -- отплывать в дальние страны, супруги -- радовать друг друга своею любовью. И был праздник в каждой семье. Всякий благодарил богов, царя Гильгамеша и пришедшего из степи великана Энкиду. А Гильгамеш сказал своему новому другу: -- Пойдем, я хочу показать тебя матери. * * * -- Я хочу показать тебя матери, -- сказал Гильгамеш и повел нового друга к той, кого при жизни считали уже полубогиней. Робко вошли они в сумеречные покои Нинсун. Светильники вдоль стены отбрасывали мигающий свет на каменные фигуры семейных предков -- богов. Там, в середине горел вечным огнем главный светильник -- он освещал фигуру того, кто запомнился многим как человек, как великий герой и правитель Урука, принесший городу много славных побед. То был Лугальбанда, отец Гильгамеша. В глубине покоев, что звались Эгальмахом, в широком плетеном кресле полулежала та, что хранила спокойную мудрость и печаль по ушедшему мужу. Тихо подвел к ней за руку друга своего Гильгамеш. -- Мать моя, всеведущая Нинсун! Я привел к тебе Энкиду, о котором ты сама рассказала мне. Взгляни же на того, кого боги создали, чтобы меня вразумить. Сильней его нет в степи никого. Лишь воинство бога Ана могло бы с ним состязаться, да Хумбаба -- злобное чудище гор. Благослови же его, пусть он станет мне братом. Взглянула на Энкиду всеведущая Нинсун и тихая, грустная улыбка на мгновение осветила ее лицо. В этот миг разглядела она и те подвиги, что он совершит, и тот страшный конец, который боги начертят Энкиду среди судеб людей. Но знала она и другое: пока не прожита человеком день за днем его жизнь до конца, нет у судьбы точного рисунка, может измениться она, как меняют свое течение реки. -- Я рада, -- сказала всеведущая, -- что и сын мой, нашел, наконец, друга, равного себе. Береги же, Энкиду, его, словно брата, а я принимаю тебя в свои сыновья. Так же тихо, как и вошли, покинули Гильгамеш и Энкиду жилище Нинсун. * * * Покинули Гильгамеш и Энкиду жилище нинсун, и царь снова отправился заниматься делами города. Лишь далекие от власти наивные люди могут подумать, что царская жизнь проходит в беспечности. В городе лишь Энкиду бродил в праздном бездельи. Здесь, в Уруке, ему не надо было думать о пище -- еду доставляли слуги на широких блюдах из золота. И прозрачную, как горный хрусталь, прохладную воду из темных глубин царского колодца приносили ему. И сикеру -- веселящий напиток он мог пить сколько угодно. Только не хотелось ему веселиться. Энкиду страдал от безделья. Его брат и друг Гильгамеш днем вершил дело в суде, осматривал корабли, что вязали из охапок тростника, заготовленного на берегу реки, мастерские оружейников, выезжал на поля, проверял, как роют каналы. Ночью же он встречался в храмовых брачных покоях с богинями, и был занят от утра до утра. Энкиду, умащенный елеем, в белом дорогом одеянии, которое ежедневно меняли ему слуги, слонялся по жарким улицам среди праздных, освобожденных от работ стариков и не знал, чем бы себя занять. Он чувствовал, что силы его от безделья уходят. Люди любили его по-прежнему и не раз на улице встречный прохожий говорил про него своему другу: -- Взгляни, вон Энкиду идет. Посмотри, какие у него длинные распущенные волосы, он их никогда не стрижет. Он не знает своих родителей, и хотя единственными его друзьями были степные звери, говорят, он умнее многих из нас. -- Я слышал о нем. Его привела в город Шамхат. Быть может богиня Иштар ей позволит покинуть храмовое служение и тогда она станет женою Энкиду. Видишь, какое печальное у него лицо -- небось от того, что он редковидит красотку Шамхат. Но Энкиду печалился не только из-за Шамхат. Он попробовал приподнять корабль, чтобы сдвинуть его с берега в воду, но корабль даже не шелохнулся. Лишь когда носильщики разгрузили его, Энкиду, напрягшись, столкнул судно в реку. В другой раз он с трудом забросил на плечи двух диких быков, забежавших на храмовые огороды и убитых охотниками. А когда однажды на глазах у всех он не смог поднести к строящемуся храму колонну, вырубленную из целого кедра, то пришел к Гильгамешу и сел рядом с ним в молчанье и скорби. Гильгамеш вершил городские дела, рядом скорбно сидел на земле Энкиду, верный друг молодого царя. * * * Скорбно сидел на земле Энкиду -- верный друг молодого царя. Но рассказ сначала пойдет не о нем, о богах. Ведь и сам он был спущен на землю по воле богов. Человек, прибывший в чужую землю как гость, первым делом должен принести жертвы местным богам, покровителям этой страны, чтобы получить их расположение. Но для этого полезно ему знать характер и прошлое главных богов незнакомой земли. Иначе нечаянным поступком своим можно оскорбить бога, а нет ничего страшнее для смертного мести богов. Теперь то время трудно представить, а оно было не так уж давно, когда боги жили одни, без людей. Уже оторвался с мучительным стоном бог небес Ан от супруги своей, богини земли. Так разделилась навек первая в мире семья -- земная твердь и небеса. У них народилось много детей и еще больше внуков, все они тоже были богами. Внук бога небес, Наннар -- то, кого люди наблюдают ночами в виде луны, породил двух детей -- Шамаша -- солнце и Иштар -- юную ветреницу, вечную красавицу, богиню, без которой невозможно в мире любовь и плодородие, ее мы наблюдаем в виде утренней звезды, Венеры. Жизнь богов без людей была скудной. Они бедно питались, не умея выращивать хлеб, делать вино, не знали одежд. С каждым днем становилось их больше, они были бессмертны, но голод их мучал постоянно. Знаменитый мудрец их, бог Энки спокойно дремал в глубине своей бездны и не слышал их стоны и вопли. Они же, собравшись все вместе громко просили его придумать хоть что-то, лишь бы хватило на земле пропитания для бессмертных. Наконец, сын бога небес, мудрый Энки проснулся, услышал стенания и поднялся из бездны. Вместе со старой Аруру решили они создать для богов помощников. Помощников можно слепить сколько угодно -- глины было достаточно. Их назвали людьми. Эти люди должны были чтить богов, выращивать для них на земле промитание. Их старались лепить похожими на богов, но сначала получались уроды, не способные ни к какому занятию. Зато потом боги слепили немало разумных и сильных людей. Сразу жизнь богов стала легче и интересней. Мудрый Энки научил людей разным ремеслам. Люди исправно исполняли главное свое назначение -- жили и работали для богов. Где бы ни селились они -- сразу строили храм -- жилище для бога, а при храме -- огромные кладовые, куда свозили все, что дала им земля. Изредка кое-кто из людей самовольничал, или пытался добыть то, что доступно только богам -- таких боги усмиряли безжалостно. Однажды и весь род человеческий, по мнению богов, черезчур усилился, тогда он и был наказан всемирным потопом. Спасся лишь один человек со своею семьей -- предок Гильгамеша, Утнапиштим. Первым городом после потопа боги поставили город Киш. * * * Первым городом после потопа боги поставили город Киш. В нем царствовал мудрый герой Этана. Только несчастным ощущал себя царь, потому что не было у него детей. Все остальное, положенное царям, было, но только не дети. Богатый дом, верные слуги, храбрые воины, храм, в котором почитали богов -- что еще надо царям. Но не радовало это бедного Этану. Вместе с воинами он покорил города Шумера, поставил в них наместников. Наместники собирали налоги, товары, зерно, драгоценности -- их грузили на корабли, и все это плыло в Киш. Многим казалось, что их царь, как бог, может все. Но про себя-то Этана знал, что совсем он не бог. Иногда его мучала бессонница, он вставал, шлепая босыми ногами, ходил по каменным полам покоев, ночные стражники в набедренных повязках, с копьями, вытягивались навстречу ему, он с печальной улыбкой жестом успокаивал их, выходил на площадь под черное небо и яркие звезды, но и там было пусто ему, одиноко. У царя не рождались дети. Никто не плакал у него на коленях, не смеялся и радостно не бежал навстречу. Он мечтал о сыне, едва женился, мечтал воспитать в нем воина и управителя царством, чтобы потом, в старости, однажды выйти на площадь и перед собравшимися горожанами провозгласить: -- Вот ваш новый молодой царь! Почитайте его, как меня! Не раз, едва дождавшись восхода всесильного Шамаша, царь Этана молил его, упрашивал помочь. И однажды солнечный бог пожалел плачущего царя. Он явился ему ночью во сне в лучезарных одеждах и сказал так: -- Если сумеешь достигнуть самого верхнего неба, где уже давно поселился мой прадед, если найдешь там траву рождения и вернешься с нею на землю, обретешь много детей и внуков. У тебя их станет столько, сколько звезд на ночном небе, и все они прославят себя и тебя своими делами, каждый будет воздавать тебе почести. Великий Шамаш! Я готов это сделать. Но как мне добраться до верхнего неба? Многие мастера делают крылья, но ни один не взлетел выше крыши. -- Тебе не надо заказывать крылья, -- объяснил бог. -- Выйди из города завтра, едва рассветет и иди так, чтобы лицо твое было постоянно освещено моими лучами. Ты дойдешь до глубокой расщелины. Там, на дне, во мраке и холоде лежит едва живой орел. У него сломаны крылья, вырваны перья и когти. Трудно поверить, что был он когда-то могуч и красив. Он совершил недавно злодейство, и мне пришлось наказать его. Если сумеешь его отыскать, скажи ему, что срок наказания кончился. А если сумеешь его излечить, он взлетит с тобою на самое верхнее небо. Едва рассвело, царь вышел из города. * * * Едва рассвело, царь вышел из города. Шамаш едва поднявшись над краем земли освещал его лицо, по узким тропам он пересек огороды, добрался до бесплодной растрескавшейся земли, вдали показались холмы, Этана заглядывал во все ямы, что были на пути, но орла нигде не было. "Уж не пустой ли то сон?" -- подумал царь, но тут же прогнал эту мысль. Боги по пустякам не являются. И только он подумал так, как услышал слабый стон, а путь его пересек глубокий овраг. На краю оврага лежала куча гладких, потемневших от времени костей буйвола. Царь заглянул в темную глубину -- туда, откуда послышался стон, и увидел лежащую в неловкой позе огромную птицу со сломанными крыльями, почти без перьев. Птица пыталась дотянуться до крохотной лужицы на дне оврага, но даже и это не удавалось ей. Цепляясь за колючие кусты, царь побежал в сторону птицы по крутому склону оврага и комья земли покатились у него из-под ног. Торопясь, он зачерпнул в ладонь воды и дал ей напиться. Раз за разом он подносил ладонь с водою к широко раскрытому клюву, пока не вычерпал лужу. Потом он накормил орла из своих запасов. А потом орел рассказал ему свою историю. * * * А потом орел рассказал ему свою историю. Я не всегда был столь беспомощен и жалок, о могучий царь! У меня была иная жизнь -- птицы уважали меня, а многие твари земные трепетали при моем появлении. Спокойно и гордо парил я в небесной выси, выглядывая добычу. Так было бы и сегодня, если бы не поддался я злому соблазну. Уже давно я жил в просторном гнезде на вершине высокого дерева. В том гнезде росли и мои птенцы, дети, которым ежедневно носил я пищу. А под деревом давно поселилась большая старая гадюка. В этом году у нее тоже родились змееныши, и она радовалась им, как и я своим клювастым птенцам. Со змеей мы жили мирно и не держали обид друг на друга. Но недавно, когда я увидел, как беспомощны маленькие ее змейки, я вдруг представил себе сладостный вкус их нежного мяса, и этот вкус стал преследовать меня постоянно. Скоро я решился: откуда ей догадаться, кто заберет у нее детенышей, если сама она целый день на промысле. Уже и детям своим, молодым орлятам я обещал: -- Завтра принесу вам в гнездо нежное змеиное мяср. Видите змеек, что живут внизу нашего дерева. Завтра вы их попробуете. Сынок, самый младший, но самый мудрый сказал мне тогда: -- Оставь эту мысль, отец! Великий Шамаш не потерпит такое злодейство. Разве ты не говорил, что он наблюдает за дневной жизнью людей и зверей и строго их судит! Но я уже не мог удержать себя, и на другой день, едва большая гадюка уползла на охоту, я схватил одну за другой ее змеек, и мы расклевали их всех в нашем гнезде. Скоро змея вернулась к своей норе. С высоты я видел, как ползала она вокруг дерева, искала повсюду детей, а потом исчезла и на старое место не возвратилась. Ночью я проснулся от изжоги, мои птенцы тоже беспокойно себя вели, просили пить, чтобы успокоить жжение внутри. Возможно, в змейках было уже немного яда, и мы проглотили его, когда расклевывали их. "На что мне были эти соседские дети? -- подумал я тогда. -- Надо ли быть настолько жадным, да и мясо у них противное!" Я считал, что змея уползла навсегда и больше мы с ней не увидимся. Но случилось иначе. Не зря предупреждал меня младший орленок, самый мудрый из сыновей. Змея, дождавшись следующего утра, взмолилась Шамашу: -- Помоги же мне наказать злодея, бог великий и справедливый! И Шамаш помог. Он указал змее на мертвого буйвола. Этот буйвол умер накануне от старости, и тело его лежало на краю оврага. Возможно, и сегодня на том месте валяется груда костей -- все, что остается от умерших буйволов. Змея заползла во-внутрь, а я, не догадываясь об этом, разглядел мертвое тело с высоты, устремился к нему, вонзил свои когти и стал вырывать куски мяса. Тут-то змея на меня и накинулась сзади. Она обломала мне крылья, вырвала когти, перья и долго таскала меня по острым камням. Я стонал и молил о пощаде. Но она подтащила мое ослабевшее тело к пропасти и швырнула меня на самое дно. Здесь я и умирал до того мгновения, пока ты, о могущественный и добрый царь, не нашел меня. -- Великий Шамаш велел передать тебе, что наказание кончено, и ты можешь вернуться в гнездо к своим детям, -- проговорил царь Этана. И тут он увидел, как из глаз орла упали на сухую землю две большие слезы. * * * Из глаз орла упали на сухую землю две большие слезы. -- Нет у меня больше ни дома, ни детей. Орлята не умели летать, но постоянно просили есть. За дни, пока я лежал здесь, они или умерли с голоду, или разбились, упав с высоты, или сами стали чьей-то добычей. Единственный дом мой теперь -- это твой дом, о, великий царь! Вылечи меня, и ты получишь верного слугу до конца моей жизни. Царь перенес израненного орла в свои покои, сам ухаживал за ним, сам кормил сырым мясом убитых хищников, и скоро орел снова научился летать, сначало неуверенно, а потом все смелее. Прошло еще несколько дней, и он уже парил в небесной высоте, освещенный лучами бога Шамаша. Тогда Этана и рассказал ему о своем несчастье. О том, что посоветовал ему великий Шамаш, когда явился во сне. -- Садись на меня, добрый царь, прижмешься покрепче к моей спине, и мы полетим на верхнее небо. Другие орлы мне говорили о чудесной траве рождения, но никто из них не смог долететь до той высоты. Я попытаюсь сделать это для тебя. Только прошу об одном -- знаю, ты -- человек отваги, наберись же еще больше смелости, чтобы не убояться во время полета. Рано утром, когда лучи Шамаша едва озарили землю, Этана надел через плечо суму для травы рождения, чтоб побольше взять ее с верхнего неба, сел верхом на орла, прижался грудью к его спине, руки положил вдоль могучих крыльев, и они взлетели над площадью, над крышами домов города Киша, над землей Шумер, над реками, горами, лесами и морем. -- Взгляни вниз, далеко ли земля? -- крикнул орел. Царь свесил голову и закружилась она от небывалой высоты. Пустая сума била его по спине. Ветер перемешал волосы на голове и норовил сбросить их на глаза, но царь не мог поправить ни суму, ни волосы, потому что крепко прижимался руками к крыльям орла. -- Реки, как нити, а люди -- словно пылинки! -- прокричал Этана. -- Скоро верхнее небо? -- Еще далеко, -- ответил орел и сильнее замахал крыльями. Они летели уже давно. Этана старался не смотреть на землю, прижимался грудью к спине орла и думал об одном: не сорваться бы вниз. -- А теперь какой ты видишь землю? -- снова крикнул орел. Этана взглянул, и так страшно ему стало, что не сразу сумел он ответить. Никогда, ни один человек в мире не бывал на столь чудовищной высоте. -- Земля -- как арбуз, а великое море на ней -- словно несколько чаш и не разглядеть ни животного, ни человека! -- прокричал он, когда совладал со страхом. -- Теперь-то уж скоро верхнее небо? -- Далеко! -- ответил орел и еще сильнее замахал крыльями. Снова они летели в небесной выси и не было рядом с ними ни одной птицы, только Шамаш над ними. -- Как теперь земля? -- спросил орел. -- Что видишь? Взглянул Этана, а земля -- словно яблоко где-то внизу. И кругом -- воздушная бездна. В этот миг не стало больше храброго царя, повелителя Киша Этаны. Испуганный старик, дрожащий от ужаса, хватающий крылья орла слабеющими руками сидел на могучей птице. -- Ну что? Что видишь там? -- крикнул орел. -- Я, я не знаю, как тебе и ответить. Земля, словно яблоко, и не видно ни гор, ни морей. -- Наконец-то! Отсюда только и начинается дорога к верхнему небу. -- Но когда же, когда мы на него прилетим? -- Не знаю. Старые орлы мне рассказывали, а им говорили в их детстве другие орлы-старики, что сначала земля должна стать, словно яблоко, а потом начинается долгий путь к верхнему небу. -- Но я не хочу лететь дальше! -- прокричал испуганный царь. -- Орел, слышишь, мне страшно! Орел, я понял, что путь этот не для человека! Поверни же назад! О, великий Шамаш! Этана кричал и страх его, слабость тела стала заражать и орла. -- Орел, поворачивай же назад! Выше я не хочу! Мне надо травы с верхнего неба! И орел подчинился, отвернул от Шамаша к земле, но уже не так мощно работали его крылья, уже и они затряслись в мелкой противной дрожи. -- Что ты сделал, старик! Что ты сделал со мною! -- выкрикнул орел. И вместе, вдвоем, кувыркаясь, словно бесформенный груз, полетели они к земле. Где-то, в чужой стране, они разбились о каменный холм и чужие незнакомые люди похороноли их. А в городе Кише стали править дальние родственники Этаны, и последний из них -- царь Агга, который слал теперь каждый год корабли с зерном в город Урук. Человеку, даже если он царь, не дано владеть тем, чем владеют лишь боги. И горе тому, кто об этом забудет. Богам же позволно многое. Но не все. И когда Иштар однажды спустилась в подземное царство, где живут только тени, она с трудом была спасена, пожертвовав мужем своим, Думузи. Главных богов Шумера было немного. Иногда вчетвером, иногда всемером собирались они на совет. В каждом городе люди ставили им святилища -- храмы. Но каждый из главных богов мог выбрать себе и город, в котором его почитали бы больше других. Бог небес Ан и дочь его, ветреная красавица Иштар выбрали из всех городов Урук. Всем известно, что храм Эану спустился с небес и первым верховным жрецом в нем был Мескингашер, сын бога солнца. Могилы его не найти в Уруке. Состарившись, Мескингашер передал правление сыну своему, Энмеркару, а сам ушел в горы. И больше его не видел никто. Иштар не раз помогала царю Энмеркару. * * * Иштар не раз помогала царю Энмеркару. Если сесть в Уруке в ладью, оттолкнуться шестом так, чтобы ладью подхватили мутные воды Евфрата, река сама вынесет к городу Эриду. Отталкивайся вовремя от берегов, обходи опасные водовороты, направляй ее по течению, и окажешься в городе, там, куда когда-то давно, еще до потопа, приплыли Шумеры с райского острова, далекой земли Дильмун. В глубокой бездне, дна которой не способен разглядеть человеческий глаз, в глубокой бездне, что зовется Абзу, поселился великий Энки, самый мудрый из богов и людей. Вот почему в каждом своем городе, где есть жилища богов, черноголовые устраивают рукотворную бездну. И пусть эта Абзу больше похожа на бассейн, может статься, ненадолго Энки селится там. Но чаще мудрый бог дремлет на дне бездны около самого древнего из городов, города Эриду. Туда и направила путь с