Роджер Желязны. Девять принцев Амбера --------------------------------------------------------------- Роджер Желязны. Девять принцев Амбера Книга первая. Хроники Амбера перевод М. Гилинского Spellcheck: Андрей Варлашкин Spellcheck: a_d_v Spellcheck: M.o.j --------------------------------------------------------------- ДЕВЯТЬ ПРИНЦЕВ В ЭМБЕРЕ 1 После целой вечности ожидания, кажется, что-то стало проясняться. Я попытался пошевелить пальцами ног, и мне это удалось. Я лежал, распластавшись, в больничной постели. Обе мои ноги были в гипсе, но все-таки это были мои ноги. Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза -- и так три раза. Комната постепенно перестала вращаться передо мной и вокруг меня. Но где это, черт побери, я находился? Постепенно туман, застилавший мой мозг, начал рассеиваться, и я кое-что припомнил. Я вспомнил долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи из шприца какой-то гадостью. Так это все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя вполне прилично. По крайней мере, наполовину. И им придется прекратить их лечение. Придется ли? Может быть, и нет, внезапно пришло мне на ум. Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками, внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой причины и необходимости в этом не было и не могло быть, но уж если они начали, то с какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это им было заплачено. Значит, действуй хладнокровно и сделай вид, что ты еще в дурмане, подсказал мой внутренний голос -- моя вторая половина, самая худшая, но и более мудрая. Я последовал его совету. Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже, и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась. К этому времени я восстановил кое-что из того, что произошло. Я смутно припоминал, что побывал в каком-то происшествии. Что произошло потом -- было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел ни малейшего представления. Но сперва меня отвезли в обычный госпиталь, а потом перевели сюда, это я помнил. Почему? Этого я не знал. Одако ноги мои были в полном порядке, это я чувствовал. По крайней мере, ходить я мог вполне, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал, а то, что у меня было два перелома -- это я помнил. Голова у меня несколько кружилась, но вскоре это прошло и я поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый шаг. Полный порядок -- ноги меня держали. Итак, теоретически, я был вполне способен уйти отсюда. Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на теле выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого пудинга. В здании пахло гнилью. Да, я попал в автомобильное происшествие, да еще какое... Затем открылась дверь, впустив в комнату струю сильного электрического света из коридора, и сквозь щели век я увидел сестру со шприцем в руках. Она подошла к постели -- широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками. Как только она приблизилась, я сел. -- Добрый вечер, -- сказал я. -- Добрый вечер, -- ответила она. -- Когда я выписываюсь отсюда? -- Это надо узнать у доктора. -- Узнайте, -- сказал я. -- Пожалуйста, закатайте рукав. -- Нет, благодарю вас. -- Но мне надо сделать вам укол. -- Нет, не надо. Мне он не нужен. -- Боюсь, что доктору виднее. -- Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А тем временем я не позволю делать себе никаких уколов. -- И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные сведения. -- Они были и у Эйхмана, а поглядите, что с ним сделали, -- и я медленно покачал головой. -- Ах, вот как. Учтите, что мне придется доложить об этом... этом... -- Обязательно доложите и, кстати, во время своего доклада не забудьте сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром. -- Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается внутренних повреждений и кровоизлияний... -- Посмотрим, -- сказал я. -- Спокойной ночи. Она исчезла из комнаты, не удосужившись ответить. Я вновь улегся поудобней и задумался. Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, а это означало, что кто-то должен был оплачивать счет, причем немалый. Но кто? Кого я знал? Я не мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого следовало? Что меня упрятали сюда враги? Я стал думать дальше. Ничего. И никого, кто мог бы поместить меня сюда. Мой автомобиль упал с небольшого утеса, прямо в озеро, внезапно вспомнил я. И это было все, что я помнил. Я... Я весь напрягся и меня вновь прошиб пот. Я не знал, КТО Я ТАКОЙ. И чтобы хоть чем-нибудь занять себя, я уселся на постели и принялся разбинтовывать повязки. Под ними все вроде было в порядке, да к тому же меня не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой ноге, используя как рычаг железный прут, который выломал в изголовье кровати. У меня внезапно возникло такое чувство, что мне надо убраться отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень важное. Я несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок. Я разбил гипс на левой ноге, поднялся и пошел к стенному шкафу. Моей одежды там не было. Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и как можно более тщательно накрыл себя бинтами и разломанным гипсом. Дверь снова открылась. Затем комната ярко осветилась и у самого входа, у выключателя, я увидел здоровенного детину в белом халате. -- Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиняться нашей санитарке, -- сказал он, и здесь уж было не притвориться, что я сплю. -- Как это понять? -- Не знаю, -- ответил я. -- Как? Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал: -- Сейчас время вашего вечернего укола. -- Вы врач? -- Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит специальной медицинской подготовки. -- А я отказываюсь от укола и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело? -- Я сделаю вам укол, -- он приблизился ко мне с левой стороны кровати. В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал. Это был очень некрасивый, грязный удар дюйма на 4 ниже пояса, если я не ошибаюсь, после которого он очнулся перед кроватью на коленях. -- ... ..., -- сказал он спустя некоторое время. -- Еще раз подойдете ко мне, -- сказал я, -- и пеняйте на себя. -- Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами, -- с трудом выдавил он из себя. Тогда я понял, что наступило время действовать. -- Где моя одежда? -- спросил я. -- ... ..., -- повторил он. -- В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте ее сюда. Его ругань в третий раз уже начала утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом по голове. Примерно через две минуты я был одет во все белое -- цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство! Я запихал его в стенной шкаф и выглянул через зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало мне, где именно я находился. Комната моя, тем не менее, находилась на третьем этаже здания, и слева от меня, внизу, освещенный квадрат окна говорил о том, что на первом этаже тоже кто-то не спал. Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери, две на каждой. Скорее всего эти двери вели в такие же палаты, как и моя. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону. Двери, двери, двери -- без единой полоски света под ними, и единственный звук -- шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика. Часы моего вышибалы показывали 5 часов 44 минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке коридора примерно через каждые 20 футов горела лампа дневного света. Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из-под нее полоской света. Дверь эта оказалась самой последней по коридору, и я был так невежлив, что вошел в нее не постучавшись. За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел человек в роскошном халате. На палату эта комната чтото не походила. Он поднял голову, и глаза его загорелись, а губы раздвинулись на секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение на моем лице. Он быстро встал. Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и сказал: -- С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности. Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу неприятностей, потому что те 3 секунды, которые потребовались мне, чтобы пересечь комнату, он спросил: -- Что вы хотите этим сказать? -- Я хочу сказать, что собираюсь подать на вас в суд за то, что вы держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне необходом укол морфия, а поэтому я за себя не отвечаю и могу начать бросаться на людей и ... -- Убирайтесь отсюда, -- выпрямился он. Я увидел на его столе пачку сигарет. Закурив, я сказал: -- А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить. Сесть он сел, но не заткнулся. -- Вы нарушаете сразу несколько правил. -- Вот пусть суд и разберется в том, кто что нарушает. А теперь мне нужна одежда и личные вещи. Я выписываюсь. -- Вы не в том состоянии... -- Вас не спросили. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в суд. Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я откинул его руку в сторону, повторив: -- Мои вещи. А это вам следовало сделать раньше, когда я только вошел. Сейчас слишком поздно. -- Мистер Кори, вы были очень тяжелым па... Кори? Я перебил его: -- Сам я сюда не ложился, но будьте уверены, выписаться отсюда я выпишусь. И причем сейчас. Так что вы не задерживайте меня. -- Совершенно очевидно, что вы сейчас находитесь не в том состоянии, чтобы оставить стены этой клиники. Я не могу допустить этого. Сейчас я вызову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил бы вас в постель. -- Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых, кто поместил меня сюда и кто платит за всю эту роскошь? -- Ну, хорошо, -- он вздохнул и его маленькие усики печально опустились долу. Он открыл ящик стола, сунул туда руку, и я насторожился. Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он отпустил предохранитель. Очень изящный Кольт .32. Подобрав пистолет с крышки стола, я сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора. -- Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен. Вы можете оказаться правы. Он слабо улыбнулся и тоже закурил -- явный просчет с его стороны, если он желал выглядеть уверенным. Руки у него здорово тряслись. -- Ну ладно, Кори. Если это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша сестра. -- ??? -- подумал я. -- Какая сестра? -- Эвелина. И это имя мне ничего не говорило. -- Странно, я не видел Эвелину много лет, -- сказал я. -- Она даже не знала, что я живу в этих местах. -- И тем не менее... -- он пожал плечами. -- А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее, -- сказал я. -- У меня нет при себе ее адреса. -- В таком случае узнайте его. Он поднялся, подошел к полке с картотекой, прочитал все , что было там написано. Миссис Эвелина Флаумель... Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по карточке, меня звали Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше. Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом, естественно, поставив его вновь на предохранитель. -- Ну, ладно. Где моя одежда и сколько вы мне заплатите? -- Вся ваша одежда пропала при катастрофе, и я все же должен сообщить вам, что у вас были переломы обоих ног, причем на левой ноге было два перелома. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло всего две недели... -- Я всегда поправляюсь быстро. А теперь поговорим о деньгах. -- Каких деньгах? -- Которые вы заплатите мне без суда за незаконное содержание в клинике, злоупотребление наркотиками и так далее. -- Не будьте смешным. -- Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только сейчас. -- Я не намерен даже обсуждать этот вопрос. -- А я все-таки советую вам подумать, ведь что там ни говори, посудите сами, что будут говорить о вашей клинике, если только я не промолчу. А я , вне всякого сомнения, обращусь в медицинское общество, газеты ... -- Шантаж, и я на него не поддамся. -- Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда, мне все равно. Но если вы заплатите сейчас, это обойдется значительно дешевле. Если он согласится, то тогда я буду твердо знать, что все мои догадки были верны и вся эта история достаточно грязна. Он уставился на меня и молчал довольно долго. -- У меня нет при себе тысячи, -- в конце концов сказал он. -- В таком случае назовите цифру сами, -- предложил я. После еще одной паузы он выдавил из себя: -- Это вымогательство. -- Ну, какие между нами могут быть счеты. Валяйте. Сколько? -- В моем сейфе есть долларов пятьсот. -- Доставайте. Тщательно осмотрев свой маленький стенной сейф, он сообщил мне, что там всего лишь 430 долларов, а так как мне не хотелось оставлять отпечатков пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и засунул их во внутренний карман. -- Где у вас тут ближайшая компания такси? Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, заодно уточнив, где я нахожусь. Я заставил его набрать номер и вызвать мне такси, во-первых, потому, что не хотел показать ему, в каком состоянии моя память. Одна из повязок, которые я так тщательно удалил, была вокруг моей головы. Когда он вызвал мне машину, я услышал и название клиники. Частный госпиталь в Гринвуде. Я затушил сигарету, вытащил из пачки другую и снял со своих ног примерно двухсотфунтовую тяжесть, сев в удобное коричневое кресло рядом с книжным шкафом. -- Подождем здесь, и вы проводите меня до выхода, -- сказал я. От него я больше так и не услышал ни слова. 2 Было часов восемь утра, когда шофер такси высадил меня на каком-то углу ближайшего города. Я расплатился и минут двадцать шел пешком. Затем я зашел в закусочную, устроился за столиком и заказал себе сок, пару яиц, тост, бекон и три чашки кофе. Бекон был слишком жирный. Понаслаждавшись завтраком примерно час, я вышел из закусочной, дошел до магазина одежды и прождал там до девяти тридцати -- времени открытия. Я купил себе пару брюк, три рубашки спортивного кроя, нижнее белье и ботинки. Я также выбрал себе носовой платок, бумажник и расческу. Затем я разыскал Гринвудскую автобусную станцию и купил себе билет до Нью-Йорка. Никто не попытался меня остановить. Никто, вроде бы, за мной не следил. Сидя у окна, глядя на осенний пейзаж с быстро мчащимися по небу облачками, я попытался собрать воедино все, что знал о себе и о том, что со мной произошло. Я был помещен в Гринвуд как Карл Кори моей сестрой Эвелиной Флаумель. Это произошло после автомобильной катастрофы, примерно двумя неделями раньше, при которой у меня были переломаны ноги, чего я сейчас не чувствовал. Я не помнил никакой сестры Эвелины. Персонал Гринвуда, очевидно, получил инструкции держать меня в постели и в беспомощном состоянии, по крайней мере, доктор был явно испуган, когда я пригрозил ему судом. Ну, что ж. Значит, кто-то по какой-то причине боялся меня. Так и придется себя держать. Я вновь стал вспоминать о том, как произошла автомобильная катастрофа, и додумался до того, что у меня разболелась голова. И все же происшествие это отнюдь не было простой случайностью. Я был в этом твердо убежден, хотя и не знал, почему. Ну, что ж, я выясню и это, и тогда кому-то не поздоровится. Очень, очень не поздоровится. Ненависть, сильная ненависть горячей волной обдала мне грудь. Кто бы ни пытался повредить мне, использовать меня, знал, на что он шел, и делал это на свой страх и риск, так что теперь ему не на что будет жаловаться, кто бы он ни был. Я почувствовал в себе сильное желание убить, уничтожить этого человека, и я внезапно понял, что эти ощущения не в новинку мне, и что в прошлой жизни своей я именно так и поступал. И причем не один раз. Я уставился в окно, глядя на мертвые опадающие листья. Добравшись до Нью-Йорка, я первым делом отправился в парикмахерскую побриться и подстричься, затем отправился в туалетную комнату и переодел рубашку -- терпеть не могу, когда шею щекочут срезанные волосы. Пистолет Кольт .32, принадлежавший неизвестному индивиду в Гринвуде, лежал в правом кармане моей куртки. Правда, если бы Гринвуд или моя сестра обратились в полицию с просьбой разыскать меня, да еще что-нибудь при этом приврали, то незаконное ношение оружия вряд ли сослужило бы мне пользу, но я все же решил, что так спокойнее. Сначала меня все же надо было найти, и я не знал, как будут разворачиваться события. Я быстро перекусил в ближайшем кафе, потом в течении часа ездил на метро и автобусах, соскакивая на самых неожиданных станциях, затем взял такси и назвал адрес Эвелины, якобы моей сестры, которая смогла бы освежить мою память. Проезжая по улицам города до Вестчестера, я обдумал план дальнейших действий и свое поведение при встрече. И когда в ответ на мой стук дверь старинного большого дома отворилась практически сразу, я уже знал, что буду говорить. Я все тщательно обдумал, еще когда шел по извилистой аллее-под'езду к дому -- мимо дубов-великанов и ярких осин, а ветер холодил мою только что подстриженную шею под поднятым воротником куртки. Запах тоника от моих волос смешивался с густым запахом плюща, обвивавшего стены этого старого кирпичного здания. Ничего не было мне знакомо и вряд ли я когда-либо был здесь раньше. Я постучал, и мне ответило эхо. Затем я засунул руки в карманы и стал ждать. Когда дверь отворилась, я улыбнулся и кивнул плоскогрудой служанке с большим количеством родинок на лице и пуэрториканским акцентом. -- Да? -- сказала она. -- Я бы хотел повидать миссис Эвелину Флаумель. -- Как прикажете доложить? -- Ее брат Карл. -- О, входите, пожалуйста, -- сказала она мне. Я вошел в прихожую, пол которой был выстлан мозаикой из бежевых и розовых крохотных плиток, а стены были целиком из красного дерева. Освещала прихожую серебряная с эмалью люстра, вся в хрустальных рожках. Девушка удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь увидеть хоть что-нибудь знакомое. Ничего. Тогда я стал просто ждать. Наконец служанка вернулась, улыбнулась, кивнула и изрекла: -- Идите за мной, пожалуйста. Она примет вас в библиотеке. Я пошел за ней; три лестничных пролета вверх, а затем по коридору мимо двух закрытых дверей. Третья дверь слева была открыта и служанка остановилась, приглашая меня войти. Я вошел, потом остановился на пороге. Как и в любой другой библиотеке, повсюду здесь были книги. На стенах висели три картины -- два пейзажа и одна марина. Пол был застлан тяжелым зеленым ковром. Рядом с большим столом стоял такой же большой глобус, с поверхности которого на меня смотрела Африка. Позади стола и глобуса во всю стену протянулось окно со стеклом, по меньшей мере, восьмисантиметровой толщины. Но остановился я на пороге не потому. На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны с глубоким вырезом спереди, у нее были длинные волосы в локонах, по цвету напоминающие нечто среднее между закатными облаками и пламенем свечи в темной комнате, а ее глаза, я это чувствовал, знал, за большими очками, в которых она, по-моему, не нуждалась, светились такой голубизной, как озеро Эри в три часа пополудни ясным летним днем, цвет же ее сжатых коралловых губ удивительно гармонировал с волосами. Но все же остановился я на пороге не поэтому. Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая. Я вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке. -- Привет, -- сказал я. -- Садись, -- она указала рукой на стул с высокой спинкой, в котором можно было удобно развалиться. Я сел, и она принялась внимательно изучать меня. -- Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть. -- Я тоже. Как поживаешь? -- Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что я не ожидала увидеть тебя здесь. -- Знаю, -- чуть иронически ответил я, -- но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку. С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию. В это время в комнату вошла гигантская собака -- ирландский волкодав -- который дошел до самого стола и плюхнулся рядом. -- Вот именно, -- ответила она с той же иронией, -- это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее. -- Обещаю тебе, что в будущем я буду применять все меры предосторожности. Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что только возможно. -- Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, поэтому я и пришел. -- Да, -- ответила она. -- Ты что-нибудь ел? -- Позавтракал часа два тому назад. Она позвонила своей служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно обратилась ко мне. -- Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда. -- Знаю, -- ответил я. -- Потому-то я и пришел. Она предложила мне сигарету и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом закурил сам. -- Ты всегда вел себя неожиданно, -- сказала она после несколько затянувшейся паузы, -- Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь выиграешь сейчас. -- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил я. -- Ставка слишком велика для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело. КОРВИН? Запомним это наряду с "Кори". -- А может быть, не знаю, -- ответил я. -- Ведь на некоторое время я был выключен из игры, верно? -- Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался? -- Просто еще не успел. Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились. -- Странно, но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты действительно не врешь, то ты поступил очень умно, и к тому же обезопасил себя. Дай мне подумать. Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, а я думал о своем участии в этой игре, в которой я ничего не понимал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках, о которых я не имел никакого понятия. -- Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, -- сказал я. -- Да, знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем. Тогда будет видно. Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию? К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел никакого понятия. Бифштекс был прекрасный -- розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел своим поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими ломтиками. -- Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин. И это -- одна из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался. -- Мне тоже, -- пробормотал я. И пока я ел, я представлял себе ее. Я увидел ее в платье с большим вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой. Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была двух цветов -- черная и серебряная, и ... Видение исчезло, но то, что я сейчас вспомнил, было правдой, и про себя я выругался, что понимаю только часть правды. Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение. -- Я вспомнил одну ночь, когда ты была вся в зеленом, а я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка... На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели. -- Да, какие прекрасные были тогда времена ... Скажи, ты действительно еще ни с кем не связался? -- Честное слово, -- сказал я, что бы это ни значило. -- Все стало значительно хуже, и в Тени сейчас больше ужасов, чем даже можно себе представить... -- И?... -- спросил я. -- Он все в тех же заботах, -- закончила она. -- О. -- Да, и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать. -- Ничего. -- Ты хочешь сказать?... -- По крайней мере, сейчас, -- поспешно сказал я, потому что глаза ее слишком уж широко открылись от изумления, -- до тех пор, пока точно не буду знать, в каком положении находятся сейчас дела. -- А-а. И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй ирландский волкодав вошел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у стола. Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал по отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые однако быстро подавил. -- А как дела у других? -- наконец спросил я. Ведь такой вопрос ни к чему меня не обязывал, а звучал он достаточно безопасно. На минуту я испугался, что сейчас она спросит меня, кого я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала: -- Как всегда, пока ничего нового не слышно. Возможно, ты поступил мудрее всех. Мне самой здесь так хорошо. Но как можно забыть все... величие? Я опустил глаза долу, потому что не был уверен в их выражении, и сказал: -- Нельзя. Просто невозможно. Засим последовало долгое и неуютное для меня молчание, которое она нарушила. -- Ты ненавидишь меня? -- Что за ерунда, -- ответил я. -- Ведь что там ни говори, как я могу тебя ненавидеть? Это, казалось, пришлось ей по душе, и она обрадованно обнажила в улыбке свой белозубый рот. -- Хорошо. И спасибо тебе большое. Кем бы ты ни был, но ты настоящий джентльмен. Я поклонился и расшаркался. -- Ты вскружишь мне голову. -- Ну, что ты там ни говори, а это навряд ли. И я почувствовал себя неуютно. Моя ненависть и ярость вновь пробудились во мне, и я подумал, знает ли она, против кого они могут быть направлены. Я почувствовал, что знает. Я с трудом удержался от желания спросить ее об этом в лоб. -- Что ты думаешь делать? -- спросила она в конце концов, и мне ничего не оставалось делать, как туманно ответить: -- Ну, конечно, ты ведь мне не веришь... -- Как мы можем тебе верить? Я решил запомнить это "мы". -- Вот видишь. Так что в настоящее время я просто воспользуюсь твоим покровительством. Я буду только рад жить здесь, где тебе не составит никакого труда не выпускать меня из виду. -- А дальше? -- Дальше? Там видно будет. В нашей беседе наступила давольно-таки длинная пауза. Она не выдержала ее первой и сказала: -- Умно. Очень умно, и ты ставишь меня в неловкое положение. < Честно говоря, мне больше некуда было идти, а на деньги, которые я выудил у доктора, долго не проживешь.> -- Да, ты, конечно, можешь остаться, но я хочу предупредить тебя, -- тут она поиграла каким-то брелком, висевшим на цепочке на ее шее, -- что это -- ультразвуковой свисток, специально для собак. У Доннера и Блитцера четыре брата, каждый из них великолепно выдрессирован, и все они сбегаются на мой свисток. Так что поостерегись появляться там, где твое присутствие нежелательно. Если они нападут все вместе, то даже ты не выстоишь долго против такой атаки. В Ирландии и волков-то не осталось после того, как там завели эту породу собак. -- Знаю, -- механически ответил я, и тут же понял, что я действительно это знаю. -- Да, -- продолжала она. -- Эрик будет доволен, что ты -- мой гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь ты именно этого и хочешь, " Несе-па "? -- " Уи, мадам ", -- ответил я. Э р и к ! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то это было очень важно, что я знал его. Правда, это было давно. Но Эрик, которого я знал, все еще был для меня очень важен. Почему? Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел его настолько, что даже мысль о том, что я могу его убить, была мне не в диковинку. Возможно, что когда-то я даже пытался это сделать. И между нами существовала какая-то связь, это я тоже знал. Родственная? Да, да. Именно это. Причем ни мне, ни ему не нравилось, что мы ... братья. Я помнил... помнил... Большой, сильный Эрик -- с его влажной, кудрявой бородой и глазами -- такими же, как у Эвелины! На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно пульсировало, лоб покрылся испариной. Но ничего не отразилось на моем лице, и я медленно затянулся сигаретой и прихлебнул пиво, одновременно сообразив, что Эвелина действительно была моей сестрой! Только звали ее не Эвелиной -- это было точно. Что ж, придется вести себя еще осторожней, -- решил я. -- В конце концов, не так уж трудно вообще не называть ее по имени до тех пор, пока я не вспомню. А что же я сам? И что, наконец, все это значит? Эрик, внезапно ощутил я, был как-то связан с той моей автомобильной катастрофой. Она должна была закончиться моей смертью, но только я выжил. Не ОН ли и организовал ее? Да, подсказали мне мои ощущения. Это не мог быть никто другой, только Эрик. А Эвелина помогала ему, платя Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но ... Внезапно я понял, что придя к Эвелине, я попался Эрику прямо в руки, стал его пленником, на которого можно напасть в любую минуту, если, конечно, я здесь останусь. Но она сказала, что если я ее гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Я задумался. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Мне придется все время быть настороже. Возможно, действительно будет лучше, если я уйду отсюда, пока моя память полностью ко мне не вернется. Но в душе моей что-то меня подхлестывало. Почему-то мне казалось, что жизненно важно узнать, в чем дело, как можно скорее, и действовать, как только я все узнаю. У меня было чувство, что время дорого. Очень дорого. И если опасность была ценою за мою память, то быть по сему. Я остаюсь. -- И я помню... -- сказала Эвелина, -- ... Тут я понял, что она говорила со мной несколько минут, а я даже не слушал. Может, потому, что она болтала о пустяках, и я автоматически не слушал, а может, потому, что меня захлестнула волна моих собственных воспоминаний. -- Я помню тот день, когда ты победил Джулиана в его любимых состязаниях, и он швырнул в тебя стакан с вином и проклял тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что позволил себе лишнее. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан вина. Я думаю, он до сих пор раскаивается, что не сдержался тогда -- ведь он всегда такой хладнокровный, и мне кажется, что он здорово завидовал в тот день. Ты помнишь?! Мне кажется, что с тех пор он почти во всем старается подражать тебе. Но я ненавижу его по-прежнему и надеюсь, что когда-нибудь он все же споткнется, теперь-то я думаю, это будет скоро... Джулиан, Джулиан, Джулиан. Да и нет. Что-то насчет состязания и спора на приз, и то, что я нарушил его легендарное самообладание. Да, в этом было что-то знакомое. Нет, я точно не помню, в чем же все-таки было дело. -- А Каин, как здорово ты высмеял его! Он ненавидит тебя, ты ведь знаешь... Насколько я понял, я не пользовался особой популярностью. И Каин тоже был мне знаком. Эрик, Джулиан, Каин, Корвин. Имена эти плыли в моей голове, переполняли меня. -- Это было так давно... -- невольно вырвалось у меня. -- Корвин, давай перестанем играть в жмурки. Ты хочешь от меня большего, чем просто безопасность, я это знаю. И у тебя еще хватит сил, чтобы не остаться в стороне, если ты поведешь себя правильно. Я не могу даже догадаться, что у тебя на уме, но может быть, мы еще сможем договориться с Эриком. Это "мы" прозвучало фальшиво. Она явно пришла к определенным выводам относительно того, какую пользу я могу ей принести при данных обстоятельствах, каковы бы они ни были. Было асно, что она почувствовала возможность урвать для себя лакомый кусочек. Я слегка улыбнулся. -- Скажи, ведь ты поэтому и пришел ко мне? -- продолжала она. -- У тебя есть какието предложения Эрику и ты хочешь, чтобы переговоры вел посредник? -- Может быть. Только мне еще надо все хорошо обдумать. Ведь я совсем недавно поправился. И мне хотелось бы быть в удобном надежном месте, если придется действовать быстро, на тот случай, если я, конечно, решу, что мне лучше всего вести переговоры с Эриком. -- Думай, о чем говоришь. Ведь ты знаешь, я доложу о каждом твоем слове. -- Ну, конечно, -- сказал я, ничего на самом деле не знающий, и тут же попробовал перехватить инициативу, -- если, конечно, ты сама не решишь, что тебе лучше всего иметь дело со мной. Ее брови сдвинулись и между ними пролегли короткие морщинки. -- Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь. -- Я ничего не предлагаю, пока. Просто я ничего не скрываю и не лгу, а говорю, что ничего еще точно не знаю. Я не уверен, что хочу поговорить с Эриком. Ведь, в конце концов ... -- тут я сделал многозначительную паузу, потому что сказать по существу мне было нечего, хотя я чувствовал, что пауза эта не совсем убедительна. -- А что, у тебя есть другие предложения? Внезапно она вскочила, схватившись за свисток. -- Блейз! Ну конечно же! -- Сядь и не смеши меня, -- ответил я. -- Неужели я пришел бы к тебе вот так, запросто, проще говоря, отдался на твою милость, если бы речь шла о каких бы то ни было предлпжениях Блейза. Рука, сжимавшая свисток, разжалась, она расслабилась и снова села на стул. -- Может быть, ты и прав, -- сказала она после непродолжительного молчания, -- но ведь я знаю, ты -- игрок в душе, и ты можешь предать. Если ты пришел сюда, чтобы покончить со мной, то это было бы действительно глупо. Ведь кто-кто, а ты должен же знать, что сейчас я вовсе не такая важная птица. Да и кроме того, мне почему-то всегда казалось, что ты хорошо ко мне относишься. -- Так оно и есть, -- с готовностью ответил я, -- и тебе не о чем беспокоиться. Успокойся. Однако странно, что ты заговорила о Блейзе. Приманка, приманка, приманка! Мне много надо было знать. -- Почему? Значит, он все-таки связался с тобой? -- Я предпочитаю промолчать, -- ответил в надежде, что это даст мне какие-то преимущества, тем более, что судя по разговору, можно было себе представить, какую позицию занимает Блейз. -- Если бы это было так, я бы ответил ему то же самое, что и Эрику: " Я подумаю ". -- Блейз, -- повторила она. " Блейз, -- сказал я сам себе. -- Блейз, ты мне нравишься. Я забыл почему, и я знаю, что есть причины, по которым так не должно быть, но ты мне нравишься. Это я знаю. " Некоторое время мы сидели молча, и я почувствовал сильную усталость, но ничем не проявил. Я должен быть сильным. Я знал, что должен быть сильным. Я сидел совершенно спокойно и, улыбнувшись, сказал: -- Хорошая у тебя здесь библиотека. -- Спасибо, -- ответила она. -- Блейз, -- повторила она после очередной паузы. -- Скажи, ты действительно думаешь, что у него есть хотя бы один шанс? -- Кто знает, -- пожал я плечами. -- По крайней мере не я. Может, он и сам этого не знает. Вдруг я увидел, что она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Даже рот у нее чуть приоткрылся. Она была изумлена. -- Как это не ты? -- сказала она. -- Слушай, ты ведь не собираешься попытаться сам? Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее вспышку. Кончив смеяться, я сказал: -- Не болтай глупостей. При чем здесь я? Но когда она сказала это, что-то я глубине моей души отозвалось, какая-то струна, и в голове молнией сверкнула мысль: " А почему бы и нет? " Внезапно я почувствовал страх. Казалось, мой ответ, что бы он ни значил, все же успокоит ее. Она улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону встроенного в стену бара, слева от меня. -- Я бы с удовольствием выпила ирландского. -- Да и я не откажусь, -- я поднялся и налил нам два стакана. -- Знаешь, -- сказал я, вновь удобно усевшись на стул, -- все-таки приятно сидеть с тобой вот так, наедине, хоть, может быть, это и ненадолго. По крайней мере, у меня возникают приятные воспоминания. И она улыбнулась и вся засияла. -- Ты прав, -- она хлебнула виски. -- Вот я сижу сейчас с тобой и мне так легко представить, что мы оба в Эмбере. И бокал с виски чуть не выпал из моих рук. Э М Б Е Р ! От этого слова горячая волна прокатилась по моей спине! Затем она тихо заплакала, и я поднялся и полуобнял ее за плечи, чуть прижав к себе. -- Не плачь, малышка. Не надо. А то мне самому становится что-то не по себе. Э М Б Е Р ! В этом слове заключалось что-то жизненно важное, пульсирующее, живое. -- Подожди, еще наступят хорошие дни, -- мягко сказал я. -- Ты действительно веришь в это? -- Да, -- громко ответил я. -- Да, верю! -- Ты сумасшедший! Может быть, поэтому ты всегда был моим самым любимым братом. Я почти верю во все, что ты ни говоришь, хоть я и знаю, что ты сумасшедший! -- затем она еще немного поплакала, потом успокоилась. -- Корвин, если тебе все же удастся, если каким-то чудом, которое даже Тень не может предугадать, ты добьешься того, чего хочешь, ты ведь не забудешь своей маленькой сестрички Флоримель? -- Да, -- ответил я, внезапно осознавая, что это ее настоящее имя, -- да, я тебя не забуду. -- Спасибо. Я расскажу Эрику только самое основное, а о Блейзе и о своих догадках вообще ничего не скажу. -- Спасибо, Флора. -- И все же я не доверяю тебе ни на секунду, -- добавила она. -- И, пожалуйста, не забывай этого. -- Ты могла бы этого и не говорить. Потом она снова позвонила своей служанке, которая проводила меня в спальню, где я умудрился с трудом раздеться, после чего свалился замертво в постель и проспал 11 часов кряду. 3 Когда я проснулся на следующее утро, ее в доме не было, записки мне она тоже не оставила. Служанка накрыла мне завтрак на кухне и ушла по своим служебным делам. Я отверг естественное желание попытаться выудить у нее все, что только можно, потому что либо она ничего не знала, либо ничего не сказала бы о том, что я хотел знать, а о моей попытке расспросить ее обязательно бы донесла Флоре. И раз так оказалось, что я остался на настоящий момент полновластным хозяином дома, я решил вернуться в библиотеку и попытаться разузнать там как можно больше, если, конечно, там было что узнавать. Да, кроме того, я люблю библиотеки. Мне в них очень уютно, и я всегда чувствую себя в полной безопасности за стеной слов, красивых и мудрых. Я всегда чувствую себя лучше, когда сознаю, что в мире осталось еще что-то, сдерживаюшее в нем все самое плохое. Доннер, или Блитцер, или один из их родственников появился неизвестно откуда и пошел за мной на негнущихся ногах, нюхая носом воздух. Я попытался с ним подружиться, но это было все равно, что кокетничать с регулировщиком движения, который своим жезлом приказал тебе остановиться у обочины дороги. По пути в библиотеку я заглянул и в другие двери, но это были самые обычные комнаты, достаточно невинно выглядевшие. Когда я вошел в библиотеку, Африка все еще была передо мной. Я закрыл за собой дверь, чтобы собаки мне не мешали, и прошелся по комнате, читая названия книг на стеллажах. Тут было множество книг по истории. Помоему, они составляли основу всей этой коллекции. Были тут также книги и по искусству, большие и дорогие издания, и я пролистал некоторые из них. Обычно мне лучше всего думается, когда я думаю о чем-то совсем постороннем. Меня немного удивило то, что Флора, очевидно, была богата. Если мы действительно были братом и сестрой, значило ли это, что я тоже был отнюдь не нищим? Я стал думать о своем доходе, социальном положении, профессии, занятии. У меня было ощущение, что денежный вопрос мало меня беспокоил и что когда мне нужны были деньги, я доставал их без всякого труда. Был ли у меня тоже дом? Я не мог вспомнить. Чем я занимался? Я уселся за столом и начал методически выискивать в себе те знания, которыми я мог о себе располагать. Это очень трудно -- исследовать самого себя, так сказать, со стороны, как человека незнакомого. Наверно, именно поэтому у меня ничего и не получилось. Что-то твое является частью тебя, и отделить это невозможно. Обратиться к врачу? Эта мысль пришла мне в голову, когда я рассматривал некоторые анатомические рисунки Леонардо да Винчи. Почти рефлекторно я стал в уме повторять некоторые стадии хирургической операции. Тогда я понял, что в прошлом оперировал людей. Но все это было не то. Хоть я и вспомнил, что у меня было медицинское образование, оно всего лишь было составной частью чего-то другого. Я знал, не знаю почему, что я не был практикующим хирургом. Кем же тогда я был? Кем еще? Что-то привлекло мое внимание. Сидя за столом, я мог видеть всю комнату до дальней стены, на которой среди всего прочего висела антикварная кавалерийская сабля, которую я как-то проглядел в прошлый вечер. Я поднялся, подошел к стене и взял саблю в руки. Про себя я даже поцокал, увидев, в каком состоянии было оружие. Мне захотелось взять в руки масляную тряпку и абразив, чтобы привести саблю в надлежащий вид. Значит, я разбирался в антикварном оружии, по крайней мере, в рубящем. С саблей в руке я чувствовал себя удобно и легко. Я отдал салют. Потом несколько раз провел атаку, сделал пару выпадов и принял оборонительную позицию. Да, я умел фехтовать. Так что же у меня было за прошлое? Я оглянулся, пытаясь увидеть еще что-нибудь, что могло бы прояснить мой ум. Но больше ничего в голову мне не приходило, так что я повесил саблю на место и вернулся за стол. Усевшись поудобнее, я решил обследовать его содержимое. Я начал со среднего ящика, потом тщательно обследовал ящики с правой и левой стороны. Чековые книжки, конверты, почтовые марки, листы бумаги, огрызки карандашей, резинки -- все, чего и следовало ожидать. Каждый ящик я вытаскивал полностью и держал на коленях, пока исследовал его содержимое. Сделал я это не специально. Это было, очевидно, частью той подготовки, которую я получил в прошлом, и она говорила мне, что у ящика всегда надо осматривать боковые стороны и днище. И тем не менее я чуть было не упустил из виду одну деталь, которая привлекла мое внимание лишь в самую последнюю минуту; задняя стенка правого нижнего ящика была ниже, чем у всех остальных. Это говорило о чем-то, и когда я наклонился и заглянул внутрь пространства, куда вдвигался ящик, я увидел нечто похожее на небольшую коробочку. Коробка эта оказалась небольшим потайным ящиком, который был заперт. Примерно минута ушла у меня на дурацкую возню со скрепками, булавками и, наконец, металлическим рожком для обуви, который я видел в другом ящике. Рожок для обуви был именно тем, что нужно. В ящике лежала колода игральных карт. И когда я увидел рисунок на обложке пачки, я вздрогнул, меня прошиб холодный пот и дыхание мое участилось. Это был рисунок белого единорога на травянистом поле. И я знал этот рисунок, но не мог вспомнить, что он значит, и мне было больно. Я открыл пачку и вынул карты. Это была колода из одних картинок с их чашами, шпагами, копьями и всеми прочими атрибутами. Обычная укороченная колода -- но червовая масть была совсем не такой. Я вставил на место оба ящика, но сделал это достаточно осторожно, чтобы случайно не закрыть потайного, пока я не исследую колоду до конца. Червовые картинки выглядели совсем как живые, казалось, они в любую минуту готовы были сойти со своих сверкающих поверхностей. На ощупь карты были холодными и мне доставляло удовольствие держать их в руках. Внезапно я понял, что когда-то и у меня была точно такая колода. Я начал раскладывать карты на столе перед собой. На одной из них был нарисован хитрый маленький человечек с острым носом, смеющимся ртом и копной соломенных волос. Он был одет в нечто, напоминающее костюм эпохи Ренессанса желтых, красных тонов. На нем был длинный плащ и обтягивающая короткая кожаная куртка. И я знал его. Его звали Рэндом. Со следующей карты на меня смотрело бесстрастное лицо Джулиана. Его темные волосы свисали ниже плеч, в голубых глазах не отражалось ничего. Он был полностью покрыт белыми доспехами, именно белыми, а не серебристыми или с металлическим оттенком, и выглядел так, как будто с ног до головы был покрыт эмалью. Я знал, однако, что несмотря на кажущуюся легкость, даже на декоративность, доспехи эти невозможно было пробить, и они смягчали практически любой удар. Это был тот самый человек, которого я победил в его излюбленной игре, за что он бросил в меня стакан с вином. Я знал его, и я его ненавидел. Затем я увидел смуглого, темноглазого Каина, одетого в черный и зеленый сатин, с треуголкой, небрежно сдвинутой набекрень, из которой торчал плюмаж перьев. Он стоял ко мне в профиль, откинув одну руку в сторону, вывернув носки сапог, и на поясе его висел кинжал, в рукоять которого был вставлен большой изумруд. Я не был уверен, как к нему отношусь. Следующим был Эрик. Красивый по любым стандартам мужчина с волосами настолько черными, что они даже отливали голубизной. Борода его курчавилась у всегда улыбающегося рта. Одет он был в простой кожаный камзол, кожаные чулки, плащ и высокие черные сапоги, на красном поясе висела серебряная шпага, скрепленная большим рубином, а высокий стоячий воротник и манжеты тоже были оторочены красным. Руки его, с большими пальцами, заткнутыми за пояс, выглядели сильными и уверенными. Пара черных перчаток свисала с пояса у правого бедра. Это он, я был уверен, пытался убить меня в тот день, и это чуть было ему не удалось. Я смотрел на него и чувствовал, что где-то я его боюсь. Затем появился Бенедикт, высокий и суровый, худой телом и лицом, и с мощным умом. Его цвета были желтые, оранжевые и коричневые и это странным образом напоминало мне копны душистого летнего сена. У него был сильный волевой подбородок, карие глаза и каштановые волосы, которые никогда не вились. Он стоял рядом с гнедым конем, опираясь на копье, увенчанное гирляндой цветов. Он редко смеялся. Мне он нравился. Когда я перевернул следующую карту, дыхание мое на секунду остановилось, и сердце чуть было не выпрыгнуло из груди. Это был я. Я знал себя и, глядя на карту, у меня возникло ощущение, что я гляжусь в зеркало. Зеленые глаза, черные волосы, весь в черном и серебряном. На мне был плащ, и он был слегка подвернут, как бывает от порыва ветра. На мне были одеты черные сапоги, такие же, как у Эрика, и на боку у меня тоже висела шпага, только она была тяжелее, хотя и не такая длинная, как у него. На руках моих были перчатки, черные с серебристым отливом. Застежка плаща на шее была сделана в форме серебряной розы. Я -- Корвин. И высокий, мощный мужчина смотрел на меня со следующей карты. Он был похож на меня, только подбородок его был тяжелее, и я знал, что он больше меня, хотя и значительно медленнее. О его силе ходили легенды. Он был одет в серый с голубым обтягивающий костюм с широким черным поясом посередине, и он стоял и смеялся. Вокруг его шеи на тяжелой цепи висел серебряный охотничий рог. У него была коротко подстриженная борода и небольшие усики. В правой руке он держал кубок с вином. Я почувствовал к нему внезапную привязанность. Тогда я вспомнил его имя. Жерар. За ним следовал человек с большой светлой бородой и огненными волосами, весь разодетый в красные и желтые шелка. В правой руке он держал шпагу, а в левой -- кубок с вином, и сам дьявол плясал у него в глазах, таких же голубых, как у Флоры и Эрика. У него был узкий подбородок, но этот недостаток скрывала борода. Шпага его была выложена золотым орнаментом. Он носил два больших кольца на правой руке и одно -- на левой: изумруд, рубин и сапфир соответственно. Это, я знал, был Блейз. Затем появилась фигура, похожая на Блейза и на меня. Мои черты лица, хотя и более мелкие, мои глаза, волосы Блейза и без бороды. На нем был охотничий зеленый костюм и сидел он на белой лошади лицом к правой стороне карты. В нем чувствовались одновременно и сила, и слабость, воля и нерешительность. И я тоже и одобрял, и не одобрял этого человека, относился к нему хорошо, но не любил его. Звали его Брандт. Я знал его имя, как только посмотрел на карту. Сразу же. Да, я знаю их всех, причем хорошо, -- неожиданно понял я, -- помню их всех со всеми достоинствами и слабостями, знаю, в чем их сила и как можно их победить. Потому что они были моими братьями. Я закурил сигарету из пачки, лежащей на столе, откинулся на спинку стула и попытался осознать все то, что вспомнил. Они были моими братьями, эти 8 странных людей, одетых в странные костюмы. И я знал, что это их право -- одеваться во что они пожелают, и что в этом нет ничего странного, так же как я имел полное право одеваться в черное с серебром. Затем я ухмыльнулся, вспомнив, что я купил в той маленькой лавочке в Гринвуде. На мне были одеты черные брюки, и все три рубашки, которые я выбрал, были серовато-серебристого оттенка. Куртка моя тоже была черной. Я вернулся к картам и увидел Флору в наряде зеленом, как море, совсем такой, как я вспомнил ее в предыдущий вечер; затем черноволосую девушку с такими же голубыми глазами, причем волосы у нее были густые и длинные, а одета она была во все черное, с серебряным поясом вокруг талии. Глаза мои наполнились слезами, сам не знаю почему. Ее звали Дейдра. Затем появилась Фиона, с волосами такими же, как у Блейза или Брандта, моими глазами и жемчужной кожей. Я почувствовал ненависть к ней в ту самую секунду, когда карта ее открылась перед моими глазами. Следующей была Льювилла, с волосами под цвет ее нефритовых глаз, в переливающемся бледно-зеленом платье, с печальным мягким выражением на лице. Почему-то я знал, что она была непохожа на всех нас. Но и она была моей сестрой. Я почувствовал ужасное одиночество, отдаленность от всех них. И тем не менее, мне казалось, что я почти физически ощущаю их присутствие. Карты были так холодны на ощупь, что я снова сложил их вместе, хотя и с явной и непонятной мне неохотой, что пришлось с ними расстаться. Но других картинок в червях не было. Все остальные были самыми обычными картами. И я почему-то -- ах! опать это "почему-то"! -- знал, что колода была неполна, и несколько карт в ней недоставало. Однако я понятия не имел, что должно было быть на отсутствующих картах, и мне это было до странности печально. Я взял в руки свою сигарету и задумался. Почему все вспоминалось мне отчетливо, когда я держал карты в руках -- практически сразу же? Теперь я знал больше, чем раньше, но только из того, что касалось лиц и имен, все остальное как было, так и осталось в тумане. Я никак не мог понять всю важность того, что мы были изображены на картах. Хотя желание иметь у себя такую колоду было неизмеримо сильно. Правда, Флорину колоду взять не удастся -- она сразу заметит пропажу, и у меня могут быть крупные неприятности. Так что пришлось положить ее в потайной ящик и вновь запереть его. А затем, господи, как я напрягал свой ум! Но все напрасно. Пока не вспомнил магическое слово. Э М Б Е Р ! Это слово сильно взволновало меня в прошлый вечер. Видимо, даже слишком, потому что я избегал, хоть и невольно, думать о нем с тех самых пор. Но сейчас я стал повторять это слово в уме вновь и вновь, каждый раз обдумывая, какие оно вызывает у меня ассоциации. Это слово навевало на меня тоску, желание и тяжелую ностальгию. В нем было чувство позабытой красоты и волнение мощи и силы, непреодолимой, почти божественной. Это слово было для меня родным. Оно было частью меня, а я -- его. Внезапно я понял, что это название места, которое я когда-то знал. Но в голове моей не возникло никаких воспоминаний, с ним связанных, одни лишь чувства переполняли меня. Как долго я сидел так, задумавшись, не помню. Время как бы перестало для меня существовать. Как сквозь туман я услышал слабый стук в дверь. Ручка медленно стала поворачиваться, а затем служанка, которую звали Кармелла, зашла в библиотеку и спросила, не желаю ли я, чтобы мне был подан ленч. Я желал, и ничтоже сумняшеся, последовал на кухню за ней, где и умял половину холодного цыпленка и кварту молока. Кофейник с черным кофе я забрал с собой в библиотеку, по пути тщательно обходя собак. Я допивал вторую чашку, когда зазвонил телефон. Мне очень хотелось поднять трубку, но я подумал, что в доме наверняка полно параллельных аппаратов, так что Кармелла подойдет и без меня. Я ошибся. Телефон продолжал звонить. В конце концов я не выдержал и снял трубку. -- Алло. Резиденция Флаумель. -- Будьте любезны, попросите, пожалуйста, миссис Флаумель к телефону. Голос был мужской. Человек говорил быстро и немного нервно. Он чуть задыхался, и в телефоне слышались далекие другие голоса, что указывало на звонок из другого города. -- Мне очень жаль, -- ответил я, -- но в настоящий момент ее нет дома. Может, чтонибудь передать, или вы позвоните еще раз? -- С кем я говорю? -- требовательно спросил голос в трубке. После некоторого колебания я ответил: -- Это Корвин. -- О, боже, -- сказал он. Засим последовало довольно продолжительное молчание. Я было решил, что он повесил трубку, но на всякий случай снова сказал: -- Алло. И одновременно со мной он тоже заговорил: -- Она еще жива? -- Конечно, она еще жива! Какого черта! И вообще, с кем я говорю? -- Неужели ты не узнал моего голоса, Корвин? Это Рэндом. Слушай. Я в Калифорнии, и я попал в беду. Я собирался просить у Флоры приюта. Ты с ней? -- Временно. -- Понятно. Послушай, Корвин, ты окажешь мне покровительство? -- он помолчал, потом добавил: -- Очень тебя прошу. -- Настолько, насколько смогу. Но я не могу отвечать за Флору, пока не посоветуюсь с ней. -- Но ты защитишь меня от нее? -- Да. -- Тогда мне это вполне подходит. Сейчас я попытаюсь пробраться в Нью-Йорк. Придется идти в обход, так что не могу сказать, сколько времени это у меня займет, но скоро увидимся. Пожелай мне удачи. -- Удачи, -- сказал я. Раздался щелчок повешенной трубки, и я снова услышал отдаленные голоса и тихие гудки. Значит, хитрый маленький Рэндом попал в беду. У меня было такое чувство, что меня это не должно особо беспокоить. Но сейчас он был одним из ключей к моему прошлому и, вполне вероятно, также и к будущему. Значит, я попытаюсь помочь ему, чем смогу, пока не узнаю от него все, что мне нужно. Я знал, что между нами не было никакой особой братской любви, но я также знал, что Рэндом отнюдь не был дураком. С другой стороны, слово его не стоило выеденного яйца и, клянясь в вечной верности до гроба, ему ничего бы не стоило продать мой труп в любую анатомичку по его же собственному выбору, лишь бы хорошо заплатили. Я хорошо помнил этого маленького шпиона, к которому испытывал некоторую слабость, вероятно, из-за тех немногий приятных минут, которые мы провели вместе. Но доверять ему? Никогда! Я решил, что ничего не скажу Флоре до самой последней минуты. Пусть это будет моей козырной картой, если уж не тузом, то по меньшей мере, валетом. Я добавил горячего кофе к остаткам в моей чашке и начал медленно прихлебывать. От кого он скрывался? Явно не от Эрика, иначе он никогда бы не позвонил сюда. Затем я стал размышлять о его вопросе относительно того, жива ли Флора или нет, когда он услышал, что я здесь. Неужели она была такой сильной сторонницей моего брата, которого я ненавидел, что все родственники знали, что я прикончу ее, если только представится такая возможность? Это казалось мне странным, ведь он все-таки задал этот вопрос. И в чем они были союзниками? Почему всюду царит такая напряженная обстановка? И от кого скрывался Рэндом? Эмбер. Вот ответ. Эмбер. Каким-то образом я точно знал, что ключ ко всему лежит в Эмбере, в каком-то событии, которое произошло там совсем недавно, насколько мне казалось. Мне придется быть начеку. Мне придется делать вид, что я все знаю, во всем разбираюсь, а тем временем выуживать сведения по ниточке и попытаться их сложить в одно целое. Я был уверен, что мне удастся это сделать. Слишком уж все не доверяли друг другу, так что мои умалчивания никого не удивят. Придется сыграть на этом. Я узнаю все, что мне нужно, получу то, что хочу и не забуду тех, кто поможет мне, а остальных растопчу. Потому что я знал, что это был закон, по которому жила наша семья, я был истинным сыном своего отца... Внезапно у меня заболела голова и запульсировало в висках. Эта мысль о моем отце, догадка, ощущение -- вот что вызвало эту боль. Но я ничего не мог вспомнить. Через некоторое время дверь открылась, и вошла Флора. Был поздний вечер. На ней была зеленая шелковая блузка и длинная шерстяная юбка. Волосы ее были уложены пучком на затылке и выглядела она бледной. На шее все еще висел собачий свисток. -- Добрый вечер, -- я встал с места. Но она не ответила. Подойдя к стенному бару, она налила себе солидную порцию Джэка Дэниэльса и опрокинула рюмку как заправский мужчина. Вновь наполнила ее, подошла к столу и села на стул. Я закурил сигарету и протянул ей. Она кивнула головой, потом сообщила: -- Дорога в Эмбер -- почти невозможно пройти. -- Почему? Она посмотрела на меня достаточно изумленно. -- Ты когда в последний раз ей пользовался? Я пожал плечами. -- Не помню. -- Ну что ж, будь по-твоему. Просто мне интересно, какую лепту ты во все это внес. Я промолчал, потому что понятия не имел, о чем она говорит. Но затем я вспомнил, что, кроме Дороги, попасть в Эмбер можно было куда более легким путем. Было совершенно очевидно, что она не могла им воспользоваться. -- У тебя не хватает нескольких Червовых Карт, -- внезапно сказал я, почти что своим настоящим голосом. Она подскочила на стуле и пролила виски. -- Отдай! -- вскричала она, хватаясь за свисток. Я быстро встал и схватил ее за плечи. -- Я их не взял. Просто посмотрел, что к чему. Она явно успокоилась, потом начала тихо плакать, и я мягко подтолкнул ее обратно к стулу. -- Я думала, ты забрал те, что я оставила. Да и как еще я могла понять твои слова? Я не стал извиняться. Мне почему-то казалось, что для меня это совсем не обязательно. -- И далеко ты ушла? -- Совсем недалеко. Тут она посмотрела на меня, рассмеялась и в глазах ее зажглись огоньки. -- Так значит, это твоих рук дело? Ты закрыл мне дорогу в Эмбер еще до того, как явиться сюда? Ты ведь знал, что я пойду к Эрику. Теперь мне надо ждать, когда он придет сюда. Ты хотел заманить его сюда, верно? Но ведь он кого-нибудь пришлет. Он не явится сюда сам. Странная нотка восхищения проскользнула в голосе этой женщины, которая спокойно призналась, что собирается предать меня врагу, и, более того, обязательно предаст, если только ей представится эта возможность, когда она говорила о том, что она считала я сделал, чтобы помешать ее планам. Как могла она спокойно признаваться в предательстве в присутствии предполагаемой жертвы? Ответ сам собой возник в моей голове: таковы были все в нашей семье. Нам ни к чему было хитрить друг с другом. Хотя мне почему-то казалось, что у нее все же отсутствует настоящий профессионализм. -- Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, Флора? Неужели ты думаешь, что я явился сюда и буду теперь просто сидеть и ждать, пока ты не преподнесешь меня Эрику на блюдечке с голубой каемочкой? Что бы там тебе ни помешало, так тебе и надо. -- Ну хорошо, я была дурой. Но и ты не особенно умен! Ведь и ты находишься в ссылке! Ее слова почему-то причинили мне боль, но я знал, что она ошибается. -- Еще чего! -- сказал я. -- Так я и знала, что ты разозлишься и признаешься, -- опять рассмеялась она. -- Что ж, значит, ты ходишь в Отражениях с какой-то целью. Ты сумасшедший. Я пожал плечами. -- Чего ты хочешь на самом деле? Почему ты пришел ко мне? -- Мне просто было любопытно, что ты собираешься делать, -- ответил я. -- Вот и все. Ты не можешь удержать меня здесь, если я этого не захочу. Даже Эрику это никогда не удавалось. А может быть, к старости я становлюсь сентиментальным. Как бы то ни было, я еще немного у тебя поживу, а потом, наверное, уйду совсем. Если бы ты не поторопилась выдать меня, то в конечном счете, может, ты выгадала бы несколько больше. Помнишь, ты только вчера просила, чтобы я не забыл тебя, если произойдет одно обстоятельство... Прошло несколько секунд прежде, чем она поняла, о чем я говорю, хотя сам я этого не понимал. Затем она сказала: -- Значит, ты собираешься сделать эту попытку! Ты действительно собираешься? -- А вот в этом можешь даже не сомневаться. Собираюсь! -- сказал я, зная, что о чем бы мы не говорили, я действительно собирался делать ЭТО. -- Ты можешь сообщить об этом Эрику, если хочешь. Но только помни, если это произойдет. лучше быть моим другом, а не врагом. Я чертовски хотел хотя бы приблизительно знать, о чем это я говорю, но теперь я уже набрался достаточно всяких слов и понимал, что стоит за ними, для того, чтобы вести более или менее важные разговоры, не понимая их значения. Но я чувствовал, что говорю вещи правильные, что иначе я не мог говорить... Внезапно она кинулась мне на шею и расцеловала. -- Я ничего ему не скажу. Нет, правда, Корвин! И, думаю, у тебя все получится. С Блейзом тебе, правда, будет трудно, но Жерар, наверное, захочет помочь, а может даже и Бенедикт. И когда Каин увидит, что происходит, он тоже к вам переметнется... -- Я привык сам составлять свои планы. Она опять подошла к бару и налила нам два бокала вина. -- За будущее, -- сказала она. -- За будущее грех не выпить. И мы выпили. Затем она вновь наполнила мой бокал и пристально на меня посмотрела. -- Эрик, Блейз или ты. Да, больше некому. И ты всегда был умен и находчив. Но о тебе так давно не было ни слуху, ни духу, что я даже не считала тебя претендентом. -- Никогда не надо зарекаться. Я хлебнул вино, надеясь, что она замолчит хоть на минуту. Уж слишком очевидно она пыталась вести двойную игру. Меня что-то смутно беспокоило, и мне хотелось подумать об этом в тишине. Сколько мне было лет? Этот вопрос, я знал, был частью ответа на то мое чувство отдаления и отчужденности к людям, которое я испытал, глядя на игральные карты ( лет 30, если верить зеркалу, но теперь я знал, что все зависело от Отражений ). Я был куда старше, и прошло много времени с тех пор, как я видел своих братьев и сестер вместе, в другой обстановке, такими же непринужденными, какими они были на картах. Мы услышали звонок во входную дверь и шаги служанки Кармеллы, которая пошла открывать. -- А это -- брат Рэндом, -- сказал я, чувствуя, что не ошибся. -- Я обещал ему свое покровительство. Ее глаза расширились, затем она улыбнулась, как бы оценивая по заслугам тот умный поступок, который я совершил. Конечно, ничего подобного у меня и в мыслях не было, но я был рад, что она так думает. Так я чувствовал себя безопаснее. 4 Безопаснее я чувствовал себя минуты три, не более. Я успел к входной двери раньше Кармеллы и распахнул ее. Он ввалился в комнату и немедленно запер за собой дверь и закрыл ее на крюк. Над его голубыми глазами собрались морщинки, на нем не было плаща и обтягивающей кожаной куртки. Ему давно следовало бы побриться, и одет он был в обычный коричневый шерстяной костюм. Через его руку было переброшено легкое габардиновое полупальто, на ногах были кожаные туфли. Но это был все же Рэндом -- тот самый, которого я видел на карте, только его смеющийся рот выглядел усталым, а под ногтями была грязь. -- Корвин, -- сказал он и обнял меня. Я сжал его плечо и сказал: -- Ты так выглядишь, что рюмка-другая тебе не помешают. -- Да, да... -- согласился он, и я подтолкнул его к библиотеке. Минуты через три после того, как он уселся с рюмкой виски в одной руке и зажженой сигаретой в другой, он сказал: -- Они за мной гонятся. Скоро будут здесь. Флора вскрикнула, но мы не обратили на нее никакого внимания. -- Кто? -- спросил я. -- Из других Отражений. Понятия не имею, кто они и кто их послал. Их четверо или пятеро, а может быть, и шестеро. Они были со мной в самолете. Я зафрахтовал самолет. Это произошло недалеко от Денвера. Я несколько раз менял направление самолета, чтобы сбить их с курса, но это не помогло, а мне не хотелось слишком уклоняться в сторону. Я избавился от них в Манхеттене, но все это вопрос времени. Думаю, что скоро они явятся сюда. -- И ты не знаешь, кто их послал? Он коротко ухмыльнулся. -- Кто кроме кого-нибудь из нашей семьи? Может быть, Блейз, может быть, Джулиан, а может быть, Каин. Может быть, даже ты, чтобы я пришел сюда. Хотя, я надеюсь, что это не так. Ведь это был не ты? -- Боюсь, что нет. И насколько это серьезно? Он пожал плечами. -- Если бы их было всего двое-трое, я бы попытался устроить засаду. Но их слишком много. Он был человеком небольшого роста, примерно 5 футов, 6 дюймов, и весил не более 135 фунтов. Но когда он говорил, что смог бы справиться с двумя-тремя громилами, он не шутил. Внезапно я подумал о том, насколько я сам физически силен, раз уж был его братом. Я чувствовал себя достаточно сильным физически. Я знал, что могу встретиться в поединке с любым человеком, не особенно беспокоясь за себя. Так насколько же я был физически силен? Внезапно я понял, что вскоре мне предоставится возможность это выяснить. Во входную дверь громко постучали. -- Что будем делать? -- спросила Флора. Рэндом рассмеялся, развязал галстук, кинул его на стол поверх своего полупальто. Затем он снял пиджак и оглядел комнату. Взгляд его остановился на сабле, и в ту же секунду он бросился к стене и схватился за рукоятку. Я почувствовал в своем кармане тяжесть пистолета и снял его с предохранителя. -- Делать? -- спросил Рэндом. -- Существует вероятность того, что они проберутся в дом. А следовательно, они будут здесь. Когда ты в последний раз дралась, сестричка? -- Слишком давно. -- Тогда постарайся вспомнить, как это делается, поскорее, потому что времени осталось совсем мало. Кто-то их направляет, это я точно могу сказать. Но нас тут трое, а их всего шестеро. Так что можно не беспокоиться. -- Мы не знаем, кто они, -- сказала она. -- Какая разница? -- Никакой, -- вставил я. -- Может быть, мне пойти и открыть дверь? Оба они едва заметно вздрогнули. -- Это безразлично, лучше подождем здесь. -- Я могу позвонить в полицию, -- предложил я. Они оба рассмеялись почти истерически. -- Или позвать Эрика, -- внезапно сказал я, глядя на нее. Но она отрицательно покачала головой. -- У нас просто нет на это времени. Конечно, можно взять его Карту, но к тому времени, когда он сможет ответить -- и если он решит ответить -- будет слишком поздно. -- Да к тому же ведь это может быть его рук дело, -- сказал Рэндом. -- Сомневаюсь, -- ответила она. -- Сильно сомневаюсь. Это совсем не в его духе. -- Верно, -- ответил я, просто чтобы чтото сказать и заодно показать им, что я разбираюсь в ситуации ничуть не хуже, чем они. В дверь еще раз постучали, на этот раз значительно сильнее. -- Послушай, а Кармелла не откроет? -- спросил я, невольно вздрогнув от этой мысли. -- Я думаю, это практически невероятно, что она откроет двери на стук. -- Но ты ведь не знаешь, с чем нам придется столкнуться, -- вскричал Рэндом и внезапно выбежал из комнаты. Я пошел за ним вдоль по коридору и в прихожую как раз вовремя, чтобы остановить Кармеллу, которая собиралась открыть дверь. Мы отослали ее в свою комнату, приказав запереть за собой дверь. Рэндом заметил: -- Это говорит нам о силах того, кто все это придумал. Как ты считаешь, что может произойти, Корвин? Я пожал плечами. -- Если бы я знал, я бы тебе сказал. Но не беспокойся, в настоящую минуту мы с тобой вместе против чего бы то ни было. Отойди-ка. И я открыл дверь. Первый громила попытался пройти в комнату, просто отпихнув меня в сторону, но жесткий удар локтем откинул его назад. Их было шестеро. Теперь это было видно. -- Что вам угодно? -- спросил я. Но в ответ не было произнесено ни слова, и я увидел пистолеты. Резким ударом я вновь закрыл дверь и наложил крюк. -- Да, это они, -- сказал я. -- Но откуда мне знать, что это не какой-нибудь трюк с твоей стороны, Рэндом? -- Знать ты этого не можешь, но я дорого бы дал, чтобы твои слова были правдой. Выглядят они достаточно неприглядно. С этим я не мог не согласиться. Ребята на крыльце были явно тяжеловесами, и шляпы их были надвинуты на лоб до самых глаз, так что лица были в тени. -- Хотел бы я знать, на каком мы находимся свете, -- сказал Рэндом. Где-то в барабанных перепонках я почувствовал слабое дрожание и понял, что Флора подула в свой собачий свисток. Так что, когда звон разбитого стекла справа от меня смешался со звуками воя и рычания, это меня не удивило. -- Она свистнула собакам, -- сказал я. -- Шестерка волкодавов, которые при других бы обстоятельствах перегрызли бы горло нам двоим. Рэндом кивнул, и мы оба направились на звуки высаживаемых окон. Когда мы подошли к гостиной, двое громил уже были в комнате, и у обоих были пистолеты. Я убил первого и упал, стреляя во второго. Рэндом перескочил через меня, размахивая саблей, и я увидел, как голова громилы отделилась от туловища. К этому времени через окно в комнату проникли еще двое. Я расстрелял по ним все патроны, одновременно вслушиваясь в рычание волкодавов вперемешку со стрельбой, но уже не из моего пистолета. Я увидел на полу трех мужчин и такое же количество Флориных псов. Мне стало приятно от мысли, что мы разделались с половиной нападающих, и когда оставшиеся влезли в окно, я убил одного из них способом, который поверг меня в изумление. Внезапно, не задумываясь, я схватил тяжелое дубовое кресло и швырнул его через всю комнату -- футов на 30. Кресло сломало позвоночник одному из громил. Я бросился к двум другим, но прежде чем я успел добежать, Рэндом проткнул одного из них саблей и откинул на пол, чтобы его прикончили собаки. Потом он повернулся ко второму. И этому, последнему оставшемуся в живых, ничего не удалось сделать. Правда, он убил одну из собак, но это был последний сознательный поступок в его жизни. Рэндом задушил его голыми руками. На поверку вышло, что две собаки были убиты и одна тяжело ранена. Рэндом избавил ее от дальнейших мучений быстрым ударом сабли, и мы принялись изучать громил. В их виде было что-то необычное. В комнату вошла Флора и тоже стала помогать нам разбираться что к чему. У каждого из них были красные, как бы налитые кровью глаза. Однако на их лицах это выглядело вполне естественно. К тому же на каждом пальце у них было по лишнему суставу. Челюсти громил сильно выдавались вперед, когда я открыл одному из них рот, то насчитал 44 зуба, каждый из которых был значительно больше человеческого, и к тому же острее. Кожа на их лицах была толстой, серого цвета и твердой на ощупь. Несомненно, были и другие отличия, но и этих было вполне достаточно. Мы собрали их оружие, и я подобрал себе три маленьких плоских пистолета. -- Они из Отражений, это вне сомнений, -- сказал Рэндом, и я кивнул головой. -- И мне повезло. Они, кажется, совсем не ожидали, что у меня окажется такое подкрепление -- брат-военный, да с полтонны собак. Он подошел к выбитому окну и выглянул на улицу, и я не стал вмешиваться в его действия, пусть сам смотрит. -- Никого, -- сказал он через некоторое время. -- Уверен, что мы их всех уложили. После чего он закрыл тяжелые оранжевые шторы и придвинул к окну тяжелую высокую мебель. Пока он возился, я обыскал карманы трупов. Документов там не было никаких, но это уже меня особенно не удивило. -- Пойдем обратно в библиотеку, -- сказал он, -- я так и не допил свой виски. Прежде , чем усесться за стол, он тщательно вытер клинок сабли и повесил его на место. Тем временем я налил виски Флоре. -- Так что будем считать, что временно я в безопасности, -- сказал Рэндом. -- Да еще учитывая, что теперь нас трое в одной лодке. -- Похоже на то, -- согласилась Флора. -- Господи, у меня крошки во рту не было со вчерашнего дня, -- об'явил Рэндом. После чего Флора пошла сказать Кармелле, что теперь она может спокойно выйти, ничего не опасаясь, запретив ей совать свой нос в гостиную и приказав накрыть стол для обеда в библиотеке. Как только дверь за Флорой закрылась, Рэндом повернулся ко мне и спросил: -- Какие у вас с ней отношения? -- Не поворачивайся к ней спиной, если останетесь наедине. -- Она все еще работает на Эрика? -- Насколько я знаю, да. -- Тогда что ты здесь делаешь? -- Пытаюсь выманить сюда Эрика. Он знает, что единственный способ до меня добраться -- это явиться сюда самому, и я хочу выяснить, насколько велико это его желание. Рэндом покачал головой. -- Не думаю, что он пойдет на это. Да и какая ему выгода? Пока ты здесь, а он там, для чего ему рисковать? Ведь его позиция сильнее. И если ты захочешь это изменить, то это тебе придется отправиться к нему, а не наоборот. -- Я сам пришел к такому же заключению. Глаза его сверкнули, и на губах заиграла старая усмешка. Он провел рукой по своим соломенным волосам и поглядел мне прямо в глаза. -- Ты собираешься рискнуть? -- Может быть, -- ответил я. -- Не играй со мной в кошки-мышки, мальчик. Да ведь у тебя все на лице написано. Ты знаешь, мне почти что хочется присоединиться к тебе. Из всех моих связей мне больше всего нравится секс и меньше всего -- Эрик. Я закурил сигарету, обдумывая услышанное. -- Ты думаешь, -- сказал он, пока я думал, -- "Могу ли я верить Рэндому на этот раз? Он хитрый и коварный, и он, вне всякого сомнения предаст меня, если только ему предложат более выгодную сделку". Верно? Я кивнул. -- Но все же, брат Корвин, вспомни, что хоть я и не делал для тебя ничего особенно хорошего, я никогда не причинял тебе вреда. О, несколько злых шуток, это я признаю. И, тем не менее, ты вполне можешь сказать, что из всей нашей семьи мы лучше всех понимали друг друга, по крайней мере, не путались друг у друга под ногами. Подумай. Кажется, я слышу шаги. Это или Флора или служанка, так что давай поговорим о чем-нибудь другом. Хотя нет... Быстрее! У тебя, надеюсь, есть с собой колода наших любимых фамильных карт? Я покачал головой. В эту минуту в комнату вошла Флора и сказала: -- Сейчас Кармелла накроет на стол. Мы выпили за предстоящий обед, и он подмигнул мне за ее спиной. На следующее утро тела громил исчезли из гостиной, на ковре не было ни одного пятна крови, окно было совсем новое, и Рэндом об'явил, что он "принял надлежащие меры". Я не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы расспрашивать его подробнее. Мы одолжили у Флоры ее Мерседес и поехали покататься. Окружающие меня пригороды казались до странности измененными. Я никак не мог точно сообразить, чего в них не хватало или было нового, но чувствовал, что что-то было не так. Когда я попытался сообразить, что к чему, это вновь вызвало у меня приступ головной боли, так что я решил временно принимать вещи такими, какими они были. Я сидел за рулем, Рэндом -- рядом со мной. Я небрежно заметил, что хотел бы опять оказаться в Эмбере -- просто так, чтобы посмотреть, как он отреагирует. -- Меня всегда удивляло, -- ответил он, -- хочешь ли ты просто отомстить, или за этим кроется что-то еще. Это был ответ в стиле моего замечания -- я мог либо сказать что-то, либо промолчать. Молчать я не хотел, а потому сказал свою коронную фразу: -- Я много думал об этом и взвешивал свои шансы. Знаешь, может быть я и "попробую". Тут он повернул голову и бросил на меня один из своих взглядов ( до этого он смотрел в боковое окно машины). -- Наверное, каждый из нас мечтал о власти или, по крайней мере, думал о ней. По крайней мере, у меня такая мысль возникала, хотя я и отказался от нее сразу же. И, честно говоря, игра стоит свеч. Я знаю, ты сейчас спрашиваешь меня, помогу я тебе или нет. Да, помогу. Хотя бы для того, чтобы послать к черту всех остальных, -- он помолчал, потом спросил: -- Что ты думаешь о Флоре? Сможет ли она принести нам пользу? -- Сомневаюсь, -- ответил я. -- Если все будет предрешено, она, конечно, присоединится к нам. Но что может быть сейчас предрешено? -- Или потом, -- вставил он. -- Или потом, -- согласился я, чувствуя, что такой ответ звучит так, как нужно. Я боялся признаться ему, в каком состоянии находилась моя память. Я боялся также доверять ему целиком и полностью. Мне так много надо было знать, и не к кому было обратиться. Я сидел за рулем и думал о своем положении. Потом я спросил: -- Так когда ты думаешь начать? -- Как только ты будешь готов. Вот я и дождался, наконец, и получил на орехи. Я абсолютно не знал, что делать дальше. -- Как насчет сейчас? Он молчал, потом закурил сигарету, помоему, чтобы выиграть время. Потом сказал: -- Ну, хорошо. Когда ты там был в последний раз? -- Так давно, что даже не помню. Я даже не уверен, как туда проехать. -- Ху, хорошо. Сколько у тебя бензина? -- Три четверти бака. -- Тогда поверни налево и посмотрим, что будет. Я повернул налево, и тротуары, мимо которых мы ехали, внезапно стали сыпать искрами. -- Черт! -- сказал он. -- Я шел здесь лет 20 тому назад. Что-то слишком уж быстро я вспомнил то, что нужно. Мы продолжали двигаться вперед, и я не переставал удивляться. Что, в конце концов происходило? Небо стало отдавать зеленым, потом розовым. Я закусил губу, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего. Мы проехали под мостом и когда выехали с другой стороны, небо вновь приняло нормальный оттенок, но зато теперь нас со всех сторон окружали большие желтые мельницы. -- Не беспокойся, -- быстро сказал Рэндом. -- Могло быть и хуже. Я заметил, что люди, мимо которых мы проезжали, были одеты довольно странно, а дорога была из кирпича. -- Сверни направо. Я свернул. Пурпурные облака закрывали солнце, начал накрапывать дождь. Дождь усилился, небо расколола молния, забушевал ветер. Щетки дворника работали на полную мощность, но и они мало помогали. Я включил фары и еще больше сбросил скорость. Я мог бы поклясться, что мы проехали мимо всадника на коне, скачущего в противоположном направлении, одетого во все серое, с поднятым воротником и низко опущенной головой, прячущегося от дождя. Затем облака раздвинулись, и мы стали ехать вдоль морского берега. Высоко вздымались волны, а огромные чайки носились низко над нами. Дождь прошел, и я выключил дворники и фары. Дорога на сей раз была из щебенки, но этого места я вовсе не узнавал. В боковое зеркальце я не видел города, который мы только что проехали. Я крепче сжал руль, когда мы неожиданно проехали мимо виселицы, на которой болтался повешенный за шею скелет, время от времени раскачиваемый порывами ветра. Рэндом открыл окно, чтобы выбросить окурок, и леденящий ветерок пахнул мне в лицо, наполнив собой машину. Потом он снова закрыл окно. У ветерка был соленый, острый морской привкус. -- Все дороги ведут в Эмбер, -- сказал он, как будто это была аксиомой. Затем я вспомнил, что мне только вчера сказала Флора. Мне не хотелось быть вероломным или обманщиком, которым он мог посчитать меня за то, что я не сообщил ему этого раньше, но все равно я должен был сказать ему то, что знал, не только ради его безопасности, но и ради моей собственной. -- Знаешь, -- сказал я, -- когда ты вчера звонил, Флоры действительно не было дома, и я уверен, что она пыталась проникнуть в Эмбер, но путь для нее был закрыт. Тут он засмеялся. -- У этой женщины почти нет никакого воображения, -- ответил он. -- Конечно, в это время путь будет закрыт. В конце концов нам придется идти пешком, в этом я не сомневаюсь, и чтобы попасть в Эмбер, нам потребуются все наши силы и хитрость, если только мы вообще туда попадем. Она что, решила, что сможет пройти как принцесса и путь ее будет устлан цветами? Она просто набитая дура, к тому же достаточно вредная. Ведьма. Она не заслужила того, чтобы жить, но не мне это решать -- пока. Сверни-ка здесь направо, -- неожиданно решил он. Что происходило? Я знал, что в тех экзотических переменах, которые происходили вокруг нас, виноват он, но я никак не мог понять, как он это делает и куда мы в конце концов прибудем. Я знал, что мне необходимо понять, в чем тут секрет, но я не мог просто спросить его, иначе он поймет, что сам я ничего не знаю. И тогда я окажусь в полной его власти. Казалось, он ничего не делал, только курил и смотрел в окно, но свернув направо, мы оказались в голубой пустыне с розовым солнцем, сияющим над нашими головами на переливающемся небе. В зеркальце, сзади, тоже простиралась пустыня -- на многие мили, насколько хватало глаз. Да, интересный фокус. Затем мотор закашлял, чихнул, опять плавно заработал. Потом еще раз. Рулевое колесо под моими руками поменяло форму. Оно приняло вид полумесяца и сидение, казалось, отодвинулось назад, сам автомобиль приобрел более низкую посадку, а ветровое стекло чуть приподнялось. Однако я ничего не сказал даже когда на нас обрушилась фиолетовая песчаная буря. Но когда буря пронеслась мимо, я чуть не вскрикнул от удивления. Примерно в полумиле от нас множество машин на дороге сбились в одну кучу. Все они стояли неподвжно, и я слышал, как они сигналили. -- Скинь скорость, -- сказал он. -- Вот и первое препятствие. Я сбросил газ, и нас обдало новым порывом ветра с песком. Я только собирался включить фары, как буря окончилась, и я несколько раз моргнул, чтобы убедиться, что не сплю. Машин не было, гудки умолкли. Теперь вся дорога была в искрах, совсем как раньше тротуары, и я услышал, как Рэндом невнятно ругает кого-то: -- Убежден, что поменял направление именно так, как он этого хочет, тот, кто поставил этот блок, и меня просто злость берет, что я сделал то, что он от меня хотел -- самое очевидное. -- Эрик? -- сказал я. -- Может быть. Как ты думаешь, что нам сейчас делать? Изберем трудный путь или поедем дальше и посмотрим, есть еще блоки или нет? -- Давай еще немного проедем. В конце концов, это всего лишь первый. -- Ну, хорошо, -- ответил он и добавил: -- Кто знает, каким будет второй? Второй блок был существом -- я не знаю, какое к нему еще можно было подобрать слово. Оно, существо, было похоже на плавильную печь с руками, шарящими по дороге, подбирающими автомобили и пожирающее их. Я ударил по тормозам. -- В чем дело? -- спросил Рэндом. -- Не останавливайся. Как нам еще проехать мимо? -- Я просто немного растерялся, -- сказал я, и он искоса бросил на меня странный взгляд. Я знал, что сказал совсем не то, что нужно. Налетела еще одна песчаная буря, и когда прояснилось, мы опять катились по ровной пустынной дороге. В отдалении виднелись башни. -- Думаю, что надул его, -- сказал Рэндом. -- Пришлось закрутить несколько перемещений в одно, а этого, по-моему, он не ожидал. В конце концов, никто не может закрыть все дороги в Эмбер. -- Что верно, то верно, -- я пытался хоть несколько исправить положение после тех слов, когда он искоса посмотрел на меня. Я стал думать о Рэндоме. Маленький, хлиплый человечек, который мог погибнуть так же, как и я всего лишь вчера вечером. В чем была его сила? И о каких Отражениях все время идет речь? Что-то говорило мне, что чем бы ни были эти Отражения, мы сейчас двигались среди них. Но как? Это было явно делом рук Рэндома, но так как он сидит спокойно, курит и вообще был весь на виду, я решил, что проделывает это он с помощью своего мозга. Опять-таки как? Я, правда, слышал, как он говорил, что вот тут надо "прибавить", а тут "отнять", как будто вся вселенная была одним большим уравнением. Я решил -- и внезапно был уверен в правильности этого решения -- что он действительно прибавляет и вычитает в видимом окружающем нас мире, чтобы подвести нас ближе и ближе к этому странному месту -- Эмберу, и что это -- единственное решение, способ попасть туда. И я тоже кагда-то умел делать это. И ключ к этому умению, внезапно понял я, лежал в понимании Эмбера. Но я не мог вспомнить. Дорога резко свернула, пустыня кончилась, повсюду расстилались поля с высокой голубой травой. Через некоторое время пошли небольшие холмы, и у подножья третьего холма мостовая кончилась, и мы в'ехали на узкую грязную дорогу. Она была довольно ухабистой и кружила среди других высоких холмов, на которых рос небольшой колючий кустарник. Примерно через полчаса холмы кончились, и мы в'ехали в лес из толстых квадратных деревьев с множеством дупел в стволах, с причудливо изрезанными листьями осеннего желтого и пурпурного цвета. Начал накрапывать небольшой дождик, сгустились тени. От мокрых листьев, лежащих на земле, поднимался бледный туман. Откуда-то справа послышался звериный вой. Рулевое колесо поменяло форму еще три раза, в последнем варианте превращаясь в деревянный пятиугольник. Автомобиль стал большим и высоким и на его капоте неведомо откуда появилось украшение в форме птицы фламинго. На сей раз я удержался от каких бы то ни было замечаний и ограничился тем, что молча пытался приспособиться к сидению, которое все время тоже меняло форму, и к управлению непривычным автомобилем. Рэндом, однако, посмотрел на рулевое колесо после его последнего превращения, покачал головой. И внезапно деревья стали значительно выше, с гроздьями лиан и множеством паутины, а машина вновь приобрела почти прежний вид. Я посмотрел на стрелку указателя бензина и увидел, что у нас осталось еще полбака. -- Пока что мы движемся вперед, -- заметил мой брат, и я согласно кивнул головой. Дорога внезапно расширилась и стала асфальтовой. По обеим ее сторонам расположились каналы, в которых текла грязная вода. Листья, маленькие ветки и разноцветные перышки плыли по ее поверхности. Внезапно я ощутил легкость во всем теле, и у меня закружилась голова. -- Дыши медленнее и глубже, -- сказал Рэндом. -- Попробуем здесь пойти напрямик, и атмосфера, и гравитация некоторое время будут другими. По-моему, нам до сих пор здорово везло, и я постараюсь воспользоваться этим до конца -- под'ехать так близко, как только можно, и чем быстрее, тем лучше. -- Неплохо придумано, -- заметил я. -- Может быть, да, а может быть, и нет, но по крайней мере, игра стоит свеч... Осторожно! Мы как раз в'ехали на холм, на вершине которого показался грузовик, несущийся теперь нам навстречу. Ехал он не с той стороны дороги. Я резко свернул в сторону, пытаясь об'ехать его, но и грузовик повернул туда же. В самый последний момент мне пришлось резко свернуть и вырулить на мягкую грязь обочины, почти у канала, только чтобы не столкнуться. Справа от меня завизжали тормоза. Грузовик остановился. Я попытался дать задний ход и снова выбраться на дорогу, но машина прочно засела в мягкой грязи. Затем я услышал, как хлопнула дверь, и увидел водителя, выбирающегося из правой дверцы машины, что означало -- мы, вернее всего, ехали не с той стороны дороги, а не он. Я был убежден, что нигде в Соединенных Штатах не было левостороннего движения, такого как в Англии, но к этому времени я давно уже не сомневался, что мы покинули Землю, которую я знал. Грузовик был мощным бензовозом. На борту его было написано большими красными буквами ЗУНОКО, а внизу, помельче, девиз: "Мы ездим по всему миру!" Когда я вышел из машины и попробовал извиниться перед подошедшим водителем, он покрыл меня матом. Это был внушительный мужчина, одного роста со мной, но с почти квадратной фигурой, и в одной руке у него был зажат большой гаечный ключ. -- Послушайте, я ведь извинился, -- сказал я ему. -- Чего вы еще хотите? Никто не пострадал, и машины тоже целы. -- Таких дураков-водителей нельзя и близко подпускать к рулю! -- взвыл он. Вы -- угроза для общества! В это время из машины вышел Рэндом, и в руке его был пистолет. -- Послушайте, мистер, убирайтесь-ка отсюда подобру-поздорову! -- сказал он. -- Убери пистолет, -- сказал я ему, но он поднял оружие и спустил предохранитель, прицелившись в шофера. На лице последнего отчетливо выразился страх, у него даже отвисла нижняя челюсть. Он повернулся и бросился бежать. Рэндом поднял пистолет и тщательно прицелился в удаляющуюся спину. Мне удалось отбить его руку в сторону как раз в тот момент, когда он спустил курок. Пуля ударилась в мостовую и отлетела рикошетом в сторону. Рэндом повернулся ко мне, и лицо его было почти белым от гнева. -- Черт бы тебя побрал! -- воскликнул он. -- Пуля могла угодить в бензобак! -- Она также могла попасть в того шофера. -- Так что с того? Мы не воспользуемся этой дорогой по крайней мере целое их поколение. Этот ублюдок осмелился оскорбить принца Эмбера! Когда я стрелял, я думал о ТВОЕЙ чести. -- Я сам в состоянии защитить свою честь, -- и чувство холодной могущественной ненависти и страсти внезапно охватило меня и заставило сказать: -- Потому что он был мой, и это я, а не ты властен был убить его или помиловать по своей воле. И меня переполнило чуветво ярости. Тогда он склонил передо мной голову, и как раз в это время дверца грузовика захлопнулась и послышался шум удаляющегося мотора. -- Прости меня, брат. Прости, что я осмелился. Но я был возмущен, когда услышал, как один из них разговаривает с тобой. Я понимаю, что мне следовало подождать, пока ты сам не решишь, что с ним делать или, по крайней мере, испросить у тебя разрешения прежде чем действовать. -- Ну ладно, все позади. Давай попробуем теперь выбраться на дорогу и поехать дальше, если это, конечно, нам удастся. Задние колеса увязли примерно до середины дисков, и пока я смотрел на них, пытаясь сообразить, что бы такое придумать, Рэндом окликнул меня: -- Порядок, я ухватился за передний бампер. Возьмись за задний и давай вынесем его на дорогу, только теперь уже с левой стороны. Он шутил. Правда, он говорил что-то о меньшей гравитации, но этого я почти не чувствовал. Я знал, что я -- человек сильный, но у меня были свои сомнения по поводу того, что я могу поднять Мерседес за задний бампер. Но с другой стороны, мне ничего не оставалось делать, потому что он ожидал от меня именно этого, а я не мог допустить, что бы он узнал о странных провалах в моей памяти. Так что я наклонился, ухватился поудобнее, выдохнул воздух и напряг ноги. С чавкающим звуком задние колеса выскочили из влажной грязи. Я держал свой конец машины примерно в двух футах от земли! Это было тяжело, черт побери! Это было тяжело, но я мог это сделать! С каждым шагом я увязал в землю футов на 6. Но я нес машину, и Рэндом делал то же самое с другой стороны. Мы поставили автомобиль на дорогу, и он слегка качнулся на амортизаторах. Затем я снял ботинки, вылил из них жидкую грязь, вычистил пучком травы, выжал носки, отряхнул манжеты брюк и закатал их, бросил ботинки с носками на заднее сидение, вытер ноги, сел за руль босиком. Рэндом сел рядом, хлопнул дверцей и сказал: -- Слушай, я еще раз хочу сказать, что очень виноват перед тобой... -- Брось! Я уже все забыл. -- Да, но мне хочется, чтобы ты на меня не сердился. -- Я не сержусь, -- сказал я. -- Просто на будущее, удержись от убийства в моем присутствии, вот и все. -- Можешь не сомневаться, -- пообещал он. -- Тогда поехали дальше. И мы поехали. Мы понеслись по каньону среди скал, затем очутились в городе, который, казалось, был сделан полностью из стекла или стеклозаменителя, с высокими зданиями, хрупкими и непрочными на вид, и с людьми, на которых светило розовое солнце, высвечивая их внутренние органы и остатки их недавних обедов. Когда мы проезжали мимо, они останавливались и глазели на нас. Они собирались на углах улиц толпами, но ни один не попытался задержать нас или перейти дорогу перед нашей машиной. -- Жители этого города, несомненно, будут рассказывать об этом происшествии долгие годы, -- заметил Рэндом. Я кивнул. Затем дорога кончилась и мы поехали по поверхности, которая казалась нескончаемым листом силикона. Через некоторое время он сузился и вновь перешел в нашу дорогу, а потом справа и слева от нас появились болота: низколежащие, коричневые по цвету и вонючие. В одном из них я увидел -- в этом я мог бы поклясться -- диплодока, который поднял голову и довольно неодобрительно глядел на нас. Затем над нашими головами пронеслось, громко хлопая крыльями, похожее на летучую мышь создание. Небо сейчас было коричневоголубого цвета, а солнце на нем было бледнозолотым. -- У нас осталось меньше четверти бака бензина, -- сказал я. -- Хорошо, -- сказал Рэндом. -- Останови машину. Я нажал на тормоза и откинулся в кресле. Прошло довольно много времени -- минут 5-6 -- а он все молчал. -- Поехали, -- наконец сказал он. Мили через три мы под'ехали к какой-то баррикаде из стесанных бревен, и я начал об'езжать ее. С одной ее стороны были ворота, и Рэндом сказал мне: -- Остановись и посигналь. Я так и сделал, и через некоторое время деревянные ворота распахнулись вовнутрь. -- В'езжай смело, опасности нет, -- сказал он. Я в'ехал, и слева от себя увидел три колонки с бензином, а неподалеку -- маленькое здание, какие я тысячами видел раньше при более ординарных обстоятельствах. Я под'ехал к одной из колонок и стал ждать. Человек, вышедший из домика, был около пяти футов ростом, как пивная бочка в обхвате, с похожим на клубниченку носом и шириной плеч как минимум в ярд. -- Что угодно? -- спросил он. -- Заправить бак? -- Просто бензин, -- ответил я. -- Подвиньте немного машину, -- он указал, куда. Я пододвинул машину и спросил Рэндома: -- А мои деньги здесь годятся? -- А ты посмотри на них. Я открыл бумажник. Он был туго набит оранжевыми и желтыми купюрами с римскими цифрами на углах и инициалами "Д.Р." Он ухмыльнулся, глядя, как я разглядываю купюры. -- Вот видишь, я позаботился обо всем. -- Ну и чудо. Между прочим, я проголодался. Мы стали оглядываться вокруг и увидели рекламу человека, который подавал кентуккийского цыпленка-гриль совсем рядом. Реклама горела неоном. Земляничный нос пошаркал ногой по какому-то бугорку на земле, чтобы сравнять его, повесил брезентовый шланг, подошел к нам и сказал: -- Восемь Драхм Регумз. Я нашел оранжевую бумажку с 5 Д.Р. и еще три с 1 Д.Р. и протянул их ему. -- Спасибо, -- он сунул деньги в карман. -- Проверить масло и воду? -- Давайте. Он долил в радиатор немного воды, сказал, что уровень масла в норме и пару раз протер ветровое стекло грязной тряпкой. Затем он помахал рукой и пошел обратно в домик. Мы доехали до местечка под названием Кенни Руа и купили небольшую корзину жареных цыплят-гриль и большой кувшин пива. Затем мы помылись на улице, погудели у ворот и подождали, пока нам их не открыл человек с алебардой через плечо. Затем мы снова выехали на дорогу. Впереди нас показался динозавр. Он посмотрел на нас, поколебался, потом свернул налево. Над головой пролетели еще три птеродактиля. -- Мне больно отказываться от неба Эмбера, -- сказал Рэндом... И что бы это ни значило, я утвердительно хмыкнул в ответ. -- Но я боюсь сделать все сразу, -- продолжал он, -- нас может разорвать на куски. -- Согласен, -- согласился я. -- С другой стороны, это место мне тоже не особенно нравится. Я кивнул головой, мы продолжали ехать вперед, а силиконовая равнина кончилась, уступив место каменистой. Я осмелился спросить: -- Что ты сейчас делаешь? -- Теперь у нас есть небо, так что я попытаюсь сделать что-нибудь с равниной. И каменистая поверхность стала превращаться в отдельные булыжники, когда мы ехали по ней. Под булыжниками проглядывала обнаженная черная земля. Еще через несколько минут я увидел островки зелени. Сначала их было немного, но трава была ярко-ярко зеленой, такой я ее никогда не видел на Земле, которую я знал. Скоро травы стало больше. Через некоторое время на нашем пути стали попадаться отдельные деревья. Затем лес. Но что за лес! Я никогда еще не видел таких деревьев, могущественных и величественных, глубокого богатого зеленого цвета с крапинками золота. Они возвышались, подавляли. Это были огромные сосны, дубы, клены и много других деревьев, названий которых я не знал. В них шелестел ветерок с фантастически приятным, нежным запахом, который так и обвевал меня, когда я опустил окно. -- Арденнский Лес, -- сказал человек, который был моим братом, и я знал, что он меня не обманывает, и я одновременно и любил его, и завидовал ему в его мудрости и знаниях, которых лишился. -- Брат, -- сказал я. -- Ты все делаешь правильно. Даже лучше, чем я этого ожидал. Спасибо тебе. Мои слова привели его в некоторое недоумение. Как будто до сих пор он не слышал от своей родни никогда ни одного хорошего слова... -- Я делаю все, что в моих силах, -- ответил он. -- И обещаю тебе, что так будет до самого конца. Посмотри только! Теперь у нас есть и небо, и лес! Пока что все идет настолько хорошо, что даже не верится! Мы прошли больше половины пути, и ничего еще не остановило нас по-настоящему. Я считаю, нам здорово везет. Ты дашь мне Регентство? -- Да, -- сказал я, не понимая, что это могло значить, но чувствуя, что хочу удовлетворить его просьбу, если это действительно в моих силах. Он кивнул головой. -- Тебя можно держаться, -- сказал он. Он был маленьким хитрецом с маниакальной склонностью к убийствам, который, как я вспомнил, вечно против чего-то восставал. Наши родители пытались наказать его в прошлом, но я помнил, что у них это не получилось достаточно убедительно. И я внезапно понял, что у нас с ним были одни и те же родители, не так как в случае со мной и Каином, Блейзом