если мы выживем. Анубис только смеется: -- Стоит ли? И был ли вообще мир между нами? -- Нет, -- смеется и Осирис, -- если говорить откровенно. -- Между прочим, Принц, действительно угрожал покончить с нашим царствованием! -- Да, двадцать лет назад -- и мы должны действовать. Пройдут столетия, прежде чем он сможет ударить. Но он ударит -- Принц всегда держит слово. Кто знает, что у него на уме? -- Спроси у него самого. -- Что у тебя с рукой? -- Тень... -- И мы оба пойдем под нее, если ты не отзовешь эмиссара. Тифон спутал все карты. Мы должны связаться с Принцем -- у нас есть что предложить ему. -- Нет, Осирис, он достаточно умен, чтобы не обмануться нашими обещаниями, и ты недооцениваешь Оакима. -- Возможно, нам следовало бы поторговаться честно -не для того, разумеется, чтобы вернуть ему прежнее место... -- Нет! Принца все-таки можно победить! -- Что ж, докажи -- заставь работать свою руку! -- И докажу... -- Пока, Анубис, и помни -- против Ангела Дома огня не действует даже фуга. -- Я знаю. Пока, Ангел Дома Жизни. -- С чего это ты вспомнил древние титулы? -Из-за твоего неприличного страха, что старые дни возвратятся, Осирис! -- Отзови Оакима. -- Нет! -- Тогда прощай, самый глупый, самый падший Ангел. -- Адью.. Окно полно звезд и невидимых всплесков энергии, пока Анубис взмахом руки не стирает его. Молчание в Доме Мертвых. СКЕТЧИ ...Евнух, жрец высшей касты, ставит тонкие свечи перед парой старых сандалий. ...Пес терзает грязную перчатку, видевшую много лучших' столетий. ...Слепые Керны бьют по крошечной серебряной наковальне деревянными молоточками пальцев. На металле лежит полоса голубого света. ПОЯВЛЕНИЕ СТАЛЬНОГО ГЕНЕРАЛА Вверх смотрит Оаким и видит Стального Генерала: -- Мне кажется, я должен его знать. -- Еще бы -- говорит Фрамин, глаза его и трость рассыпаются зелеными огнями. -- Генерала знают все. Страницы истории истоптаны его боевым конем -- Бронзам. Он летал в эскадрилье Лафайета. Он держал оборону в долине Харамы. Мертвой зимой он помотал отстоять Сталинград. С горсткой друзей пытался захватить Кубу. И в каждой битве он оставлял часть самого себя. Он стоял лагерем в Вашингтоне к плохие времена, пока более великий Генерал не попросил его уйти, он был разбит при Литл-Роке, в Беркли ему плеснули в лицо кислотой, и его имя значилось во всех черных списках. Все идеи, за которые он сражался, давно умерли, и с каждой из них умирала часть его самого. Как-то он прожил целое столетие с протезами вместо рук и ног, с механическим сердцем, искусственной челюстью стеклянным глазом, с пластиной в черепе и ребрами из пластика, с извивами проводов и фарфоровыми изоляторами вместо нервов -- пока, наконец, наука не научилась делать эти вещи более надежными, чем те, какими обычно наделяет человека природа. Он опять был обновлен, деталь за деталью, и стал сильнее любого человека из плоти и крови. И он снова сражался, снова и снова бывал разбит в войнах планет-колоний против метрополии и в войнах независимых миров против Федерации. Он всегда в каком-нибудь черном списке и всегда играет на своем банджо, и его не заботит, что он поставил себя вне закона тем, что всегда следует больше его духу, чем букве. Много раз он менял свой металл на плоть и возвращал себе человеческий облик, но он всегда прислушивается к любой далекой трубе, трогает струны своего банджо и мчится туда -- и вновь теряет свою человечность. Он правдами и неправдами добывал деньги вместе с Львом Троцким, от которого узнал, что писателям мало платят; он делил грузовичок с Вуди Гатри, который научил его своим песенкам и рассказал, что певцам мало платят; некоторое время он поддерживал Фиделя Кастро и узнал, что адвокатам тоже мало платят. Почти всегда его побеждают, используют его и пользуются им, и это его не заботит, так как идеалы значат для него больше, чем плоть. Сейчас все против Принца-Который-Был-Тысячей. Ты говорил, что те, кто противостоит Дому Жизни и Дому Мертвых, будут считаться сторонниками Принца, который ни у кого не просил поддержки. Ты хочешь уничтожить Принца, Оаким, и теперь Генерал будет поддерживать его, ибо Принц-меньшинство, состоящее из его одного. Генерал может быть побежден, но никогда не может быть уничтожен, Оаким. Он уже здесь -- спроси его сам, если хочешь. Стальной Генерал стоит перед Оакимом и Фрамином, как статуя в железных доспехах. -- Я слышал твой зов, Ангел Седьмой Станции. -- Увы, мой титул потаи вместе со Станцией, сэр. -- Ангел и в изгнании -- Ангел, -- говорит Генерал, и голос его так красив, что его можно слушать бесконечно. -- Благодарю. Но боюсь, вы пришли слишком поздно. Этот человек, Оаким, мастер темпоральной фуги, хочет уничтожить Принца, а значит, лишить нас последних надежд на возвращение. Не так ли, Оаким? -- Так. -- ...Если мы не сможем найти защитника, -- заключает маг. -- Искать больше не придется, -- произносит Генерал. -- Вам лучше всего отступить, не начиная боя, Оаким. Я говорю это без злобы. -- А я отвечаю без злобы -- иди к черту. Если каждая твоя частица будет разрушена и рассеяна, тогда Стальной Генерал умрет -- и уже никогда не вернется вновь. Такой бунтовщик, как ты, заслуживает смерти -- окончательной смерти. И я здесь. -- Многие считали так, а я все еще жду. -- Ты дождался, -- говорит Оаким. -- Время пришло. Фрамин очерчивает себя и Мадрака зеленым огнем, и они молча смотрят на поединок. Бронз встает на дыбы, и шесть сверкающих алмазов на миг затмевают краски Блиса. ГАДАЛЬЩИК ГОРОДА ЛИГЛАМЕНТИ Гор пересек Средние Миры и пребывает в Мире Туманов, именуемом его обитателями Д'донори, что означает "Страна исполнения желаний". Он слышит вокруг себя лязг битвы -- вечной битвы в вечных туманах Д 'допори. Отмахнувшись от трех рыцарей, напавших на него, и не замечая, что они упали мертвыми, он подходит к высоким стенам города Лигламенти, чьи правители в прошлом имели некоторые основания почитать его как бога, покровительствующего их благополучию. Д'донори хотя и погружен в океан Энергии, никогда не знал чумы, нашествий и голода, которые ограничивают жизнь на других Средних Мирах. Его обитатели сами заботятся о своих проблемах: Д'донори поделен на множество крошечных городов-государств и герцогств, постоянно воюющих друг с другом и объединяющихся лишь для уничтожения всякого, кто пытается захватить абсолютную власть. Гор приближается к главным воротам Лимаменти и громко стучит по ним кулаком. Удары разносятся по всему городу, и ворота скрипят на ржавых петлях. Стражник бросает вниз факел и посылает за ним стрелу, которая, разумеется, пролетает мимо -- ведь Гор способен прочесть 'мысли любого противника и проследить удар любого оружия. Он просто делает шаг в сторону и смотрит вверх. -- Открывай ворота, или я выломаю их! -- наконец кричит он. -- Кто ты такой, что ходишь тут без оружия и в одной набедренной повязке, да еще приказываешь страже ворот славного Лигламенти? -- Я -- Гор. -- Как смеешь ты называть себя этим именем? -- Если ты не откроешь ворота, жить тебе, осталось меньше минуты, -усмехается Гор. -Перед смертью ты успеешь убедиться, что Гор не лжет. Затем я сорву эти ворота и войду, наступив на твой труп. -- Подожди! Если ты действительно Гор, пойми, что я только подчиняюсь приказам своего Повелителя. Не лишай меня жизни лишь за то, что я отказываюсь впустить всякого, кто вздумает назвать себя богом. Как я узнаю, что ты не враг, желающий обмануть меня? -- Неужели враг решился бы на такую глупость? -- Конечно, ведь все люди -- глупцы. Гор пожимает плечами и сводит пальцы в кулак. Странный музыкальный вздох звенит в воздухе, и ворота Лигламенти трясутся на своих петлях, а стражник -- в своих доспехах. Гор становится выше ростом на треть, его набедренная повязка темнеет, словно пропитанная кровью. Факел мерцает перед ним на земле. Разгневанный бог стоит у ворот Лигламенти. -- Подожди! Я впущу тебя! Гор опускает кулак, и музыка умирает, а рост его вновь уменьшается. Стражник отпирает, и Гор входит в Лигламенти. Приблизившись к окутанному туманом дворцу Правителя-Лорда Дилвита, Герцога Лиглы -- Гор уже знает, что весть о его прибытии опередила его. Мрачный чернобородый герцог с короной, вживленной в череп, встречает . гостя самой широкой улыбкой, на какую только способен двойной ряд зубов чуть приоткрывается меж туго натянутых губ. Правитель слегка кивает. -- Ты действительно Гор? -- Да. -- Говорят, что каждый раз, когда Гор приходит сюда, его узнают не сразу... -- Еще бы, -- говорит Гор. -- Скорее достойно удивления, как в этом тумане вы ухитряетесь узнавать хотя бы друг друга. Дилвит фыркает, что должно обозначать смех. -- Верно. Частенько мы не узнаем и убиваем по ошибке своих. Но каждый раз, когда Гор приходит, правящий Лорд проводит испытание. В последний раз... -- В последний раз для Лорда Булваха я дослал деревянную стрелу в мраморный куб так, чтобы оба ее конца торчали наружу с двух сторон. -- Ты помнишь? -- Разумеется. Я -- тот, кто послал стрелу. У тебя еще сохранился этот камень? -- Да, конечно. -- Тогда веди меня к нему. Они входят в освещенный факелами тронный зал, где единственное, что отвлекает взгляд от сверкающего на стенах оружия, -это косматые шкуры хищников. На невысоком постаменте слева от трона -- серый с оранжевым мраморный куб, пронзенный стрелой. -- Вот он, -- сообщает Дилвит. Гор задумчиво разглядывает реликвию. -- В этот раз я сам придумаю себе испытание, -- говорит Гор. -- Пожалуй, я верну тебе стрелу. -- Ее можно вытащить. Это не... Гор взмахивает рукой и резко опускает ее на мрамор. Осколки разлетаются по залу, а Гор с улыбкой поднимает стрелу и подает ее Дилвиту. -- Теперь, Лорд, я убедил тебя? Дилвит смотрит на стрелу, косится на куски мрамора. -- Ты действительно Гор, -соглашается он. -- Чем мой город может служить тебе? -- Д'донори на все Средние Миры знаменит своим гадальщиками. И первые среди них -- гадальщики Лигламенти. Поэтому ж хочу поговорить с твоим главным гадальщиком -- есть несколько вопросов, на которые мне нужен ответ. -- Это мог бы сделать старый Фрейдаг, -- говорит Дилвит, смахивая мраморную пыль со своей красно-зеленой юбки. -- Он действительно мастер, но... -- Но что? -- Гор уже прочитал мысль Дилвита. -- Он, великий Гор, лучший чтец по внутренностям, но никакие, кроме человеческих, ему не подходят. Сейчас мы редко держим заключенных, поскольку это вводит нас в некоторые, расходы, а добровольцев для такого дала найти затруднительно. -- А если уговорить его использовать для этого случая внутренности какого-нибудь животного? Гор читает ответ к вздыхает.. -- Конечно, великий Гор, но Фрейдаг предпочитает все же привычный материал, иначе не обещает точности. -- Интересное почему? -- Я не гадальщик, могущественный Гор, хотя мм мать и сестра могли прозревать истину, Из всех провидцев гадальщики по внутренностям -- самый странный народ. К примеру -- Фрейдаг. Он говорит, что близорук, как летучая мышь, и тем не менее... -- Дай ему все, что попросит и скажи, когда он будет готов ответить на мои вопросы! -- Да, великий Гор! Я сейчас же соберу отрад для набега. Ты озабочен, Могущественный?.. -- Очень. -- ...А у меня есть сосед, которому надо бы преподать урок уважения чужих границ. Дилвит взбирается на подушки трона и, потянувшись вверх, снимает со стены длинный рог. Три раза дует в него Правитель, пока щеки его не краснеют от натуги, а глаза не вылезают из орбит. Затем вешает рог на место и обрушивается на бархат сиденья. -- Мои вожди будут здесь с минуты на минуту, -- задыхаясь объявляет он. Раздается стук копыт, распахиваются двери, и три воина в юбках, верхом на мохнатых голинди скачут, пришпоривая своих зверей, вокруг трона и останавливаются только когда Дилвит поднимает руку и кричит: -- Набег! Набег, мои храбрецы! На Юискига Рыжего! Полдюжины пленников нужны мне прежде, чем туман озарится завтрашним рассветом! -- Пленников, Повелитель? -- кричит воин в черном и желтовато-коричневом. -- Ты правильно понял. -- До завтрашнего рассвета! -- взлетает копье. -- До завтрашнего рассвета! -- еще два сверкают рядом. -- Айи-и! Они делают круг по залу и уносятся прочь. На рассвете Гора будят и проводят в маленькую холодную комнату, освещенную четырьмя факелами, за единственным окном которой -- стена тумана. Шестеро обнаженных мужчин лежат неподвижно. Их руки и лодыжки притянуты к спинам, тела покрыты рубцами и ранами. Листы ежемесячной "Дотла Тайме" полностью покрывают пол. Низенький плешивый человечек, розоволицый, со впалыми щеками и косоглазый, наклонившись вод подоконником, правит на точильном бруске полдюжины коротких ножей. На нем белый фартук, а улыбка на лице кажется неумело наклеенной. Его водянистые глаза ощупывают Гора, он несколько раз кивает и кланяется. -- Как я понимаю, у великого бога есть ко мне несколько вопросов, -- говорит он, и одышка прерывает его слова. -- Ты понимаешь правильно. Три. -- Только три, великий Гор? Это значит, что на все, несомненно, хватит одного набора внутренностей. Такой мудрый бог, как ты, может, конечно, придумать больше вопросов. Мы имеем столько материала,, что обидно было бы его потерять. Прошло так много времени... -- И все-таки у меня ровно три вопроса. -- Ну что ж, хорошо, -- вздыхает Фрейда? -- В таком случае мы используем вот этого, -- он легонько щекочет ножом темноглазого человека с седой бородой. -- Превосходные кишки. Его зовут Болтаг. -- Ты знаешь его? -- Болтаг мой дальний родственник. Кроме того, он главный гадальщик Лорда Юискига, -до вчерашнего вечера, разумеется. Шарлатан, каких мало. Пусть его внутренности наконец послужат доброму делу. Тот, кого назвали Болтагом, плюет на страницу некрологов "Тайме": -- Ты сам обманщик и шарлатан! Великий Гор доверяется лжецу, не способному прочесть даже прямую кишку! -- Лжецу? -- визжит Фрейдаг, вцепляясь пленнику в бороду. -Это закончит твою постыдную карьеру! -- с этими словами он вспарывает живот Волюта. Запустив руку внутрь, он извлекает горсть внутренностей и разбрасывает их по полу. Болтаг издает один-единственный вопль и дальше лежит тихо. Фрейдаг режет скрученные кишки, раскидывает пальцами их содержимое, лотом становится на колени и припадает к ним. -Так что хотел бы знать сын Осириса? -- Во-первых, где я могу войти Принца-Который-был-Тысячей? Во-вторых, кто эмиссар Анубиса? В-третьих, где Принц сейчас? Фрейдаг бормочет и тычет пальцем в исходящую паром массу на полу. Болтаг стонет и дергается. Гор пытается читать мысли гадальщика, но они так кувыркаются, что в конце концов это было бы равноценно попытке разглядеть что-нибудь через туман в окне комнаты. Фрейдаг снова перебирает кишки. -- В Цитадели Марачека, -- изрекает он, -- в сердце Средних Миров ты встретишь того, кто может отвести тебя к тому, кою ты ищешь. -- ...Странно, -- бормочет Болтаг, -- тебе удалось правильно прочитать эту часть. Но твое слабое видение... затемнено... тем кусочком брыжейки, который ты по ошибке смешал с другими... -- Извиваясь, Балтаг подкатывается ближе, задыхается: -- И ты... не смажешь сказать... великому Гору... что он встретится с великой опасностью... и в конце концов... с неудачей... -- Замолчи! -- кричит Фрейдаг. -- Я не нуждаюсь в твоих советах! -- Это мои внутренности. Я не позволю, чтобы их читал проходимец! -- Следующие два ответа пока не ясны, драгоценный Гор, -- замечает Фрейдаг, деловито разрезая новый кусок кишки. -- Жалкий дилетант! -- всхлипывает Болтаг. -- Марачек приведет его и к посланцу Анубиса... его имя читается в моей крови... вон на той странице с заголовком!.. Это имя... Оаким. -- Ложь! -- кричит Фрейдаг. -- Постой! -- говорит Гор, и рука его падает на плечо гадальщика. -- Твой коллега кое в чем прав. Я знаю, что теперешнее имя эмиссара -- Оаким. Фрейдаг молчит и разглядывает страницу с заголовком. -- Действительно, -- соглашается он. -- Даже подобного неуча может осенить случайная вспышка прозрения. Гор слегка встряхивает гадальщика. -- ...Значит, мне суждено встретиться с Оакимом на мире, именуемом Марачек -- и я должен туда отправиться. Хорошо, но кроме теперешнего имени Оакима, я желаю знать, как назывался он прежде, -- до того, как Анубис дал ему новое имя и послал с миссией из Дома Мертвых. Фрейдаг принюхивается, шевелит массу-перед собой и берется за другую кишку. -- Это Знание, славный Гор, скрыто от меня. Оракул не открывает имени. -- Маразматик! .. -- задыхается Болгаг. -- ...Оно там, там... это же ясно видно... Гор тянется за мыслью выпотрошенного пророка, и волосы на его голове поднимаются, когда он настигает ее, но грозное имя не успевает выразиться в слове -- несчастный предсказатель умер. Гор закрывает лицо руками, но то, что он пытается уловить, уходит от него все дальше и дальше -- и, наконец, исчезает. Когда Гор опускает руки, Фрейдаг стоит и улыбается, глядя на труп родственника. -- Фигляр! -- бросает он презрительно и вытирает руки о фартук. Маленькая тень лошади скользит по стене. РУКИ И СТАЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕК Алмазные копыта бьют о землю -- снова и снова... Оаким и Стальной Генерал стоят лицом к лицу. Проходит минута, затем еще три -- теперь копыта зверя по имени Бронз обрушиваются над ярмаркой Блиса подобно грому, и каждый раз, когда они бьют, сила их удара удваивается. Говорят, что битва фуги решается именно в эти мучительные мгновения концентрации внимания-де того, как последует первая темпоральная атака, -- в эти мгновения, которые исходом битвы будут стерты с лица Времени, как будто никогда не существовали... Теперь земля сотрясается от ударов Бронза, и голубые огни вылетают из его ноздрей и жгут Блис. Оаким блестит от пота; подрагивает палец Стального Генерала -- тот, на котором он носит кольцо человеческой плоти. Проходит одиннадцать минут. Оаким исчезает. Стальной Генерал тоже. Алмазы копыт опускаются, и падают яркие палатки, разваливаются дома, землю перечеркивают трещины. Тридцать секунд назад Оаким стоит позади Генерала и еще один Оаким стоит перед Генералом, и Оаким, стоящий позади, который только что прибыл в это мгновение времени, сплетает пальцы и поднимает руки для удара по металлическому шлему... ...тогда как тридцать пять секунд назад Стальной Генерал появляется позади Оакима того момента времени, отвадит руку и бьет... ...тогда как Оаким тридцать секунд назад, видя себя в фуге наносящим удар, исчезает, чтобы перейти в момент времени за десять секунд до того, где он готовится подражать своему будущему образу, замечая... ...как Генерал за тридцать пять секунд от начала схватки видит себя готовым к удару и исчезает, чтобы появиться двенадцатью секундами раньше... Все это потому, что предусмотрительность во Времени необходима, чтобы обеспечить собственное существование в будущем. ...И осмотрительность в будущем, чтобы существовать в прошлом... ...Тогда как все время где-то, когда-то (возможно, сейчас?) Бронз встает на дыбы и опускается, и вероятностные города под его копытами сотрясаются до основания. ...И Оаким за сорок секунд до начала схватки, видя свое появление, отправляется на двадцать секунд назад -- следовательно, одна минута вероятного времени затушевывается фугой и таким образом становится объектом изменения. ...Генерал за сорок семь секунд до начала схватки отступает на пятнадцать, чтобы опять ударить, но сам он из того момента замечает себя и отступает на восемь... ...Оаким за одну минуту до исходной точки уходит в прошлое на десять секунд... Фуга!!! Оаким за спиной Стального Генерала, обрушиваясь на него, видит в момент за семьдесят секунд до начала атаки Генерала, нападающего на Оакима, когда оба Генерала видят его, а второй Оаким видит обоих. Все четверо исчезают, отступая в прошлое на шаг в одиннадцать, пятнадцать, девятнадцать и двадцать пять секунд. И все это время где-то, когда-то (возможно, сейчас?) Бронз встает на дыбы и падает, разрушая все вокруг. Приближается точка первого столкновения, когда Генерал перед Генералом и Оаким перед Оакимом стоят лицом друг к другу и ведут фугу. Пять минут семь секунд будущего застывают в неопределенности, когда двенадцать Генералов и девять Оакимов свирепо смотрят друг на друга. ...Пять минут двадцать одна секунда, когда девятнадцать Оакимов и четырнадцать Генералов изготовились для удара... ...За восемь минут шестнадцать секунд до начала атаки сто двадцать три Оакима и сто тридцать один Генерал оценивают друг друга и выбирают момент... ...Чтобы атаковать всем вместе в этот момент времени, предоставив своим прошлым "я" самим защищать себя -- и, возможно, если момент этот был выбран неправильно, -- чтобы пасть и тем закончить битву. Но все должно где-нибудь кончаться. И каждый из них, молниеносно просчитав и предвидя все, выбрал эту точку времени как лучшую для перехода от одного варианта будущего к другому. И когда армии Оакимов и Генералов сталкиваются, земля стонет под их ногами и само Время протестует против такого с собой обращения. Поднимается ледяной ветер, и мир вокруг них колеблется между бытием и небытием. А где-то Бронз вбивает алмазы в континент и жжет его потоками голубого огня. Трупы окровавленных и растерзанных Оакимов и обломки разбитых вдребезги Генералов плывут в искаженном пространстве по волнам изменений, расходящихся вокруг точки их битвы. Но это лишь вероятностные мертвые, так как сейчас не может быть смерти в прошлом, а будущее переделывается. Оакимы и Генералы сшибаются в фуге с такой силой, что волны изменений расходятся по всей Вселенной, -- вздымаясь, опадая и сходя на нет, когда Время снова наслаивает историю вокруг событий. А где-то в стороне от сражения Бронз встает на дыбы, и там, где сверкают его копыта, падают в прах города. Поэт поднимает свою трость, но ее зеленые огни не могут погасить голубого пламени, изливаемого сейчас Бронзам на мир. Теперь на Блисе осталось только девять городов, и Время добивает их. Дома, машины, трупы, младенцы, пестрые палатки выхвачены ветром из огня и, бешено крутясь, проносятся мимо ярмарки. Взгляните на краски Блиса. Красный? Вот берег реки -- красный, и над ним висит в воздухе мутно-зеленая вода и летя? пурпурные камни. Желтый, серый и черный -- город под тремя лимонными мостами. Кремовое море сейчас -- это небо, и одичалые ветра ревут, как сотни электропил. Запахи Блиса -- это дым и горелая плоть. Звуки Блиса -- это вопли посреди лязга обрушивающихся механизмов и дробный ливень тысяч бегущих ног. -- Остановитесь! -- кричит Фрамин, вырастая в сверкающего зеленого гиганта посреди хаоса. -- Вы превратите этот мир в пустыню! -- и голос его раскатывается над Оакимом и Генералом ударами грома, и свистит и трубит над ними. Однако они продолжают сражаться, и волшебник подхватывает своего друга и пытается открыть путь для бегства с Блиса. -- Ты никогда не был офицером! -- кричит один из Генералов. Один из Оакимов смеется: -- Зачем мундир в Доме Мертвых? В воздухе над гибнущим миром вспыхивает контур двери, полной зеленоватого мерцания, она становится все более реальной и начинает открываться. Фрамин опять обычный человек. Когда дверь распахивается, его и Мадрака вдвоем несет к ней, а высокие волны за их спинами мчатся и опрокидываются в исхлестанный ветром океан. Волны хаоса подхватывают полчища Оакимов и Генералов, ветры изменений несут их к зеленой двери, которая всасывает обоих, как воронка огромного светящегося водоворота. Все еще сражаясь, они приближаются к ней, поодиночке влетают внутрь и исчезают. Бронз переступает совсем медленно, но когда дверь уже закрывается, каким-то образом проходит через нее до того, как пустота становится добычей хаоса... ...Нет больше ни рева, ни движения, и весь Блис, кажется, вздыхает после отсрочки казни. Многое разрушено и многие умерли или умирают сейчас -- в момент времени за тридцать три секунды до того, как Сагам и Генерал начали фугу, которая теперь никогда не начнется на засыпанных мусором расщелинах и дымящихся кратерах ярмарки. Среди упавших арок, опрокинутых башен и обрушившихся зданий с обнаженным огненным мечом шагает спасение. Лихорадка нового дня приходит на Блис из Домов Энергии... Где-то лает собака. ГНЕВ ОГНЕННОЙ ЛЕДИ Негра из Калгана пробирается полуослепшая сквозь растерянные толпы и уже не слышит новых воплей. Холодный ветер поднимается среди пестрых красок ярмарки. Посмотрев вверх, она видит то, что приковывает ее взгляд и заставляет споткнуться среди поваленных палаток и изодранных флажков. Это -- Стальной Генерал верхом на Бронзе. Он опускается вниз, -- медленнее, еще медленнее. Мегра читала о нем, слышала о нем, ведь он существует в апокалиптических писаниях всех наций и всех народов. Позади нее во вспышке зеленого пламени исчезает павильон. Зеленая ракета прорезает воздух, парит в нем и сгорает. Огромный зверь Бронз движется все медленнее, опускаясь туда, где только что она оставила Оакима и воина-священника Мадрака, .сошедшихся в единоборстве. Мегра оглядывается, но среди толпы ее рост не позволяет ей увидеть уже ничего и она продолжает пробираться к последней палатке смерти. Теперь она пускает в ход всю свою необычайную силу, чтобы пройти там, где другой не смог бы сделать и шага: она движется, как пловец среди многоруких тел, машин с перьями и человеческими лицами, женщин с мерцающими огнями на коже, мужчин со шпорами, растущими из локтей, мимо тысяч обычных лиц всех шести рас, мимо женщины, похожей на огромную скрипку -- из ее груди несется музыка, доходящая сейчас до неистового и невыносимого крещендо, отталкивает мужчину, носящего сердце в жужжащей шкатулке, подвешенной к поясу; бьет непонятное создание, похожее на полураскрытый зонтик, которое в безумии обвивает ее щупальцами; расталкивает толпу прыщавых зеленых карликов, поднимается к павильонам, пересекает площадку, где земля плотно утрамбована, спрессована с опилками и соломой, и -- свет меркнет над Блисом; уже в полумраке Мегра бьет маленького крылатого зверька, что кружится вокруг нее и невнятно бормочет. Затем она поворачивается и видит необычайное... Рядом с ней стоит красная колесница с пустыми постромками, еще раскаленная от небесной пыли -- звезд. Колеса ее прочертили в земле глубокие, но короткие борозды. А за ними -- нет следа. В колеснице -- одетая в плащ и окутанная облаком вуали женская фигура. Локон волос цвета запекшейся крови пламенеет у ее виска. Правая рука, оттенком почти сливаясь с алостью ногтей, держит поводья, привязанные к пустоте перед колесницей. Летающий зверек, которого Негра ударила, устроился теперь на плече этой женщины, его перепончатые крылья сложены и незаметны, а безволосый хвост слегка подрагивает. -- Негра из Калгана, -- слышится голос, бьющий по лицу, как усыпанная алмазами перчатка, -- ты пришла ко мне, как я пожелала... -- и влажный туман, поднимающийся из ее колесницы, медленно сгущается вокруг огненной женщины. Негра дрожит, чувствуя, как что-то подобное черному льду межзвездных пространств касается ее сердца. -- Кто вы? -- лепечет она. -Смертные зовут меня Исидой, Матерью Праха. -- Зачем вы ищете меня? Я знаю вас, леди, только по преданиям и легендам... Исида смеется, а Негра протягивает руку и касается металлической опоры, поддерживающей ближайшую палатку. -- О, я ищу тебя, маленький глупый кролик, дабы сотворить с тобой ужасную вещь!.. -- Но почему, леди? Я не сделала вам ничего дурного. -- Быть может, да, а быть может, и нет. Я тоже могу ошибаться, хотя, мне кажется, я не ошиблась. Впрочем, я это скоро узнаю. Надо только подождать. -- Чего? -- Исхода битвы, которая, я полагаю, скоро произойдет. -- Пусть леди простит меня, но мне нельзя ждать. Я тороплюсь... -- Милосердия! Я знаю...-она смеется, и металлическая опора прогибается под рукой Мегры до тех пор, пока не выскакивает из земли. Мегра держит ее в правой руке, чуть покачивая в воздухе. Смех Исиды умолкает. -- Дерзкая девчонка! Ты посмеешь поднять на меня Руку? -- Если потребуется, мадам, хотя я сомневаюсь, что мне это будет нужно. -- Тогда застынь, где стоишь! -- сказав так, Огненная Ведьма дотрагивается до кулона на шее, луч света бьет рубиновым сполохом из сердца кулона, падая на Негру. Борясь с оцепенением, охватывающим ее, Мегра бросает металлическую опору -- та вращается в воздухе, словно серое колесо или метательный диск, и летит к колеснице. Выронив поводья, Исида продолжает сжимать кулон, из которого снова бьют лучи, и летящий металл на мгновение вспыхивает как метеор и исчезает, падая куском шлака на обожженную землю. Ледяное объятие вдруг отпускает Мегру, она прыгает к колеснице и толкает ее плечом, так что Пепла вываливается на землю, а фамильяр, вереща, удирает за колесо. Негра уже рядом, готовая ударить ребром ладони, но вуаль падает и девушка колеблется мгновение, не решаясь тронуть женщину такой красоты -- с большими темными глазами на тонком лице, таком прекрасном и горящем жизнью, с ресницами, касающимися бровей и взлетающими как крылья малиновых бабочек, с губами, розовыми, как коралл, приоткрытыми в мимолетной улыбке, какую можно иной раз увидеть, когда долго глядишь на огонь. ...Все темнее Блис, и ветер все злее, и трясется земля, как от далеких ударов. Луч кулона еще раз касается Мегры, а Исида пытается встать, падает на колени и хмурит брови. -- О, дитя, какая судьба тебя ждет! -говорит она, и Мегра, вспоминая легенды, взывает не только к привычному ей богу, но и к тому, кто давно пал: -- Осирис, Повелитель Жизни, убереги меня от гнева твоей супруги! Но если ты не услышишь мою мольбу, тогда я обращусь к страшному богу, Сету, которого и любит, и боится эта леди. Спасите мою жизнь, о Великие! -- и голос ее замирает в горле. Пепла теперь молчит, а земля вновь и вновь сотрясается ужасными ударами, и полдень становится сумерками в небесах и над землей. Вдали разливается голубое сияние, и откуда-то приходит грохот, как будто сошлись две армии. Слышны крики, визг, завывание. Мир вокруг колеблется, словно раскалился сам воздух его. -- Ты можешь подумать, что это идет избавление, -- кричит Пепла -- ответ на твои нечестивые причитания. Но ты ошибаешься. Я не убью тебя. Я сделаю кое-что пострашнее -- объединю в тебе всю нечеловеческую мудрость и весь человеческий стыд. Потому что я узнала то, что хотела узнать на Блисе, и месть свершится! Теперь ступай в мою колесницу! Быстро! Этот мир может скоро исчезнуть, и все потому, что твоему любовнику не победить Генерала! Да будь он проклят! Медленно и нехотя тело Мегры выполняет приказ, и она с трудом взбирается на колесницу. Огненная Ведьма подходит, становится рядом с ней и поправляет свою вуаль. В отдалении зеленый гигант выкрикивает слова, которые нельзя услышать, и мерцающие обломки всего на свете кружатся в огромном водовороте, плывущем над ярмаркой. Мир вокруг утрачивает четкость, двоится и троится, призрачные образы возникают и распадаются в прах. Землю раскалывают трещины, и где-то рушится город. Маленький фамильяр с криком прячется в складках огненного плаща. Сумерки кончились. С ударом грома падает ночь и тьма затопляет мир, но ярчайшие краски неожиданно вспыхивают там, где уже не должно бы быть никаких красок. Исида трогает поводья, и красные огни мечутся по колеснице, ничего не поджигая, но заключая ведьму и ее пленницу в сердце рубина или яйцо Феникса. И нет ни движения, ни звука, ни ощущения полета, только мир под названием Блис с его страхами, хаосом и чумой, с его спасением лежит теперь далеко над ними, как сверкающая пасть колодца, ко дну которого они несутся, и звезды блистают во тьме, славно брызги слюны. ВЕЩЬ-ЧТО-ПЛАЧЕТ-В-НОЧИ И Принц-Что-был-Тысячей начал рассказ (1): В те дни, когда царствовал я, как Властитель, над Жизнью и Смертью, мольбе Человека -- я внял и в бескрайность приливных энергий сумел очертить то, что в Средних Мирах. Я создал естественный ритм изменений: рождений, развития, смерти, а также всех помыслов, связанных -с ними... И это я дал Управителям-Ангелам, чтобы посты на границах у Средних Миров и руки их, что овладели волнами, служили для пользы. И -- много веков мы правили вместе, давая для жизни -- развитие полное, смерть умеряя, позволив энергии шириться морем... Окутались истины ветром и вихрем, стремящимся к выси творенья, другие -- на Внешних Мирах. Это было наградой. Но как-то случилось, что я, размышляя над миром, который подобен пустыне, хотя превосходен, но мертв и бесплоден, и -- жизнью еще не затронут, случайно волны поцелуем, придуманным мною, я вдруг разбудил эту спящую вещь... И -- сам испугался проснувшейся вещи, когда из земли, вытекая, как лава, -- напала она и пыталась убийством закрыть мне дорогу. И жизнь на планете она уничтожила быстро, и -- снова, от злобы слюной истекая, метнулась, насытилась Жизни приливом, коснулась тебя, мое счастье, жена моя, радость... И -- тело твое не сумел воссоздать я; лишь это дыханье и -- все... О, проклятье! И Жизнь выпивало оно так, как люди -- вино выпивают. И было бессильно любое оружье, которым владел я. Я -- пробовал все, но оно не скончалось, не впало в безмолвие, нет, но старалось -- укрыться, бежать, раствориться во мраке... Я смог задержать его. Станции дали энергию мне для создания поля, для поля нейтральных энергий, сумевших в себе заключить этот мир, где оно... Но так как способно оно пробираться не только сюда, но и к Жизни, посеяв на месте миров -- бесконечную пустошь, его уничтожить -- мой долг. И, конечно, я -- много пытался -- терпел неудачи: они приравнялись к попыткам, но все же -- в течение полустолетия я держал его в том безымянном пространстве. На Средних Мирах воцарившийся хаос -- стал следствием долгих отсутствий. Утерян контроль был рождений, развития, смерти... О, боль моя, ты -- не имела предела! Да, новые станции строились, но... так медленно... Нужно б накладывать поле еще раз, но то безымянное Нечто не стал отпускать я на волю. Я сразу не мог поддержать Миры Жизни и тут же -- удерживать страшного пленника -- тень. Тогда среди Ангелов вспыхнули ссоры; гордыню раздоров дурною травою -- скосил я... Ценою же стала лояльность -- я знал это твердо. А ты, о, Нефита, отца моего не одобрила смелость, когда он вернулся из Средних Миров, рискуя Осириса гневом, поскольку хотел утолить разрушения жажду, любовь свою, ту, что была запредельна. Да, ты не одобрила, ибо отец мой по имени Сет был не только воитель и самый могучий из живших на свете, но также и сын наш в далекие дни на Мрачеке. Дни, где взломал темпоральный барьер я, желая так жить постоянно во все времена. И не знал я, что время -- назад повернуло, и стану отцом я того -- кто моим был... О, Сет солнцеглазый, владеющий Жезлом, Перчаткой, идущий над сушей, морями, горами... Нефита, да, ты не одобрила, но не отвергла ту битву, где всем предстояло сразиться -- и Сет опоясал себя на борьбу... Не будучи прежде никем побежденным, преград он не знал. Хоть Стальной Генерал развеян был этим, пока Безымянным, он страха не чувствовал. Правую руку он вытянул -- плотно Перчатка Энергий ее охватила и выросла так, что тело закрыла его как бронею. Глаза же сияли сквозь эту броню... Он на ноги пару сандалий чудесных надел. Позволяли шагать они смело по воздуху и по воде, как по суше... На черную нить, ей себя опоясав, повесил он ножны от Звездного Жезла, рожденного в Норне у тех кузнецов, что были слепы. Он единственный в мире -- мог этим владеть. Да, он страха не ведал! Он в крепость мою был готов отправляться и мир сокрушить, где жило это Нечто, голодное, ждущее жертв. Брат мой Тифон -- другой его сын -- Пустота Черной Тени, явился, прося взять с собой. Сет отвергнул его предложенье и бросил надменно себя в темноту, открывая свой лик... И -- триста часов длилась битва. И стало слабеть Безымянное... Сет при атаке его зацепил и готовил к удару для смерти. И -- скрыться оно в океанах уже не могло... Добивал он на суше, в глубинах морских и на горных вершинах, по шару планеты преследуя, чтобы -- закончить смертельным ударом сраженье! И были разрушены два континента... Кипели моря, наполняя пространство, как облаком-паром... И -- плавились скалы... А небо исхлестано было не плетью, а -- звука ударом... О, дюжину раз я -- Тифона удерживал -- рвался на помощь... Затем Безымянное, коброй свернувшись, в небесную твердь вознеслось на три мили, а Сет оставался на месте. Ногами -- он в сушу и воду уперся... Тогда-то Осирис свершил свою подлость, -- измену. Не зря он поклялся отца уничтожить за то, что украл у него он Исиду, родившую Сету меня и Тифона... Анубис его поддержал. Взявши поле тем способом, что получают для солнца, к пределу стабильности бросив светило, Осирис обрушил удар. Еле спасся я сам от него, но отец не успел... Удар, уничтоживший мир, на планету еще никогда не был брошен. Бежал я в далекое место, за многие годы... Тифон попытался спастись в подпространствах, где дом его был -- не добился успеха... И -- больше я брата не видел. Нефита! Мне стоила битва отца, что был сыном, и брата, и плоти твоей. Живо Нечто. Сумела та тварь уцелеть при атаке от Молота-что-разбивает-все-солнца. Нашел я ее на планетных обломках позднее. Была она будто туманность, горящая пламенем, словно при ветре... Я создал вокруг него сил паутину; закрылось оно, ослабевшее в битве... И я поместил его в тайное место за всеми пределами. Там, в заключенье, оно без дверей и без окон. Я часто пытался убить его снова. Не знаю, что это такое. Лишь Сет мог ответить на этот вопрос и при помощи Жезла. Но -- живо оно и -- по-прежнему плачет, и, если когда-нибудь сможет прорваться, -- убьет оно Жизнь, что на Средних Мирах. Осирис с Анубисом власть поделили за этой атакой. Смолчал я. Поскольку я должен остаться на страже, покуда не будет оно уничтожено. Вскоре на станциях многих и ангелы стали друг с другом сражаться. Их войны продлились лет тридцать. А после -- Осирис с Анубисом то, что, осталось, пожали совместно. И -- нет этих станций. Теперь эти двое волнами Энергий должны управлять, подвергая народы чуме или войнам. Достичь равновесий от мирных воздействий путем постепенным и с помощью станций -- значительно легче... Они не способны идти по-другому, поскольку боятся двумнения или дележки энергий, которые взяли путем беззаконья. И даже друг с другом они договор заключить не сумели. Когда Безымянное я уничтожу и путь, наконец, отыщу для убийства, я силу энергий своих переброшу, смещу моих Ангелов, двух, что остались... И это -- труда не потребует. Руки мне новые будут нужны, чтобы волю мою воплотить. Было б гибельно просто убрать тех, кто может работать с волнами... Когда я добьюсь всего этого, сразу я, мощь этих станций собрав воедино, --------------------------------------------------------------- 1 Стихотворный перевод здесь, прежде и далее С. Барышевой --------------------------------------------------------------- ТЕБЯ ВОПЛОЩУ, О БЛАГАЯ НЕФИТА... ...Нефита плачет у моря: -- Это невозможно! Этого никогда не будет! -- и Принц-Который-был-Тысячей встает и протягивает руки. В облаке, парящем перед ним, возникает прозрачный силуэт женщины. Капельки лота усеивают его лоб, и образ Нефиты становится почти отчетливым. Он делает шаг, пытается обнять ее, но руки ловят только дым, и имя Принца, грозное имя Тот, бьется как рыдание в ушах Того-Кто-был-Тысячей... Затем он стоит совсем один, и волны одного моря плещут у его ног, а волны другого -- перекатываются над Головой, и прозрачные звезды в небе -- это рыбьи желудки, переваривающие рыбью пищу. Глаза его увлажняются, а губы шепчут проклятья, ибо он понимает -- еще немного, и Нефита сама освободит себя. Навсегда... Он зовет ее, но нет ответа, нет даже отклика эха. Теперь он знает, что Безымянное умрет. Он бросает камень в океан, и камень не возвращается. Скрестив руки. Принц исчезает. Отпечатки ног расплываются на песке. Пронзительно кричат морские птицы, и неуклюжая рептилия поднимает зеленую голову над волнами, качает длинной шеей и погружается в океан. МАРАЧЕК Взгляните теперь на Цитадель Марачека, что в сердце Средних Миров... Она мертвая. Все здесь мертвое. Сюда Принц-Который-когда-то-был-Богом приходит часто: здесь никто не мешает ему размышлять о многом. На Марачеке нет океанов. Осталось лишь несколько ключей, солоноватых и пахнущих псиной. Солнце его -- крошечная красноватая звезда, давно уставшая светить, слишком высокомерная или слишком ленивая, чтобы однажды стать новой и умереть во вспышке славы -- она льет свой бессильный свет, и уродливые каменные глыбы отбрасывают синеватые тени на оранжево-серые пески, бесконечно перебираемые ветрами; звезды над Марачеком можно видеть даже в полдень, а вечером они достигают яркости неоновых ламп над открытыми всем ветрам равнинами; Марачек -- плоский мир, но воздушные потоки переделывают его бесплодную поверхность дважды в день, пытаясь достичь совершенства, нагромождая и разбрасывая горы песка и все тоньше и тоньше перемалывая его зерна -- так что пыль утра и сумерек весь день висит желтоватым туманом, и оттого с любой стороны Марачек кажется тусклым глазом, подернутым зыбкой пеленой; ветер превращает горы в равнины, воздвигает и разрушает скалы, бесконечно зарывая все и раскапывая... -- это Марачек, опустевшая сцена славы, пышности и великолепия; но кроме всего этого на Марачеке есть нечто, всем своим видом свидетельствующее о подлинности, -- Цитадель, которая будет существовать, пока существует сам Марачек, хотя пески придут и уйдут от нее много раз, прежде чем наступит час окончательного распада; она так стара, что никто не может сказать с уверенностью, была ли она вообще когда-либо построена, Цитадель -- быть может, самый древний город во Вселенной, разрушавшийся и восстанавливавшийся -- кто знает, сколько раз -- на том же самом месте, снова и снова , -- возможно, с -- самого воображаемого начала великой иллюзии по имени Время; Цитадель, которая самим своим существованием свидетельствует, что некоторым вещам дано продолжаться почти бесконечно, и они, пусть даже впавшие в оскудение и упадок, существуют невзирая на все превратности -- это о них написал Фрамин в "Той, что гордо застыла в Вечности": "...И сладость распада вовек не коснется порталов твоих, ибо ты Неизменность, застывшая каплей в смоле янтаря..." -- Цитадель Марачека -- Карнака, изначальный город, но обитатели оголишь насекомые и рептилии, пожирающие друг друга; и только один из обитателей этого мира занят сейчас совсем другим -- жаба, сидящая под опрокинутым бокалом на древнем столе в самой высокой, северо-восточной башне Марачека, -- она кажется спящей в этот миг, когда больное солнце поднимается из пыли и сумерек и свет звезд слабеет. Это -- Марачек. Фрамин и Мадрак входят сюда через ворота, открытые на Блисе, и опускают свою ношу на древний стол, высеченный из единого куска странной розовой субстанции, которой не может коснуться разрушением само Время. Здесь призраки чудовищ и Сета, вечно побеждающего их, ведут нескончаемую битву сквозь мрамор воспоминаний -- сквозь стены и башни разрушаемой и восстанавливаемой Цитадели Марачека, древнейшего города во Вселенной. Франки вправляет руку и ступню Генерала; он поворачивает его голову так, что лицо снова обращено вперед, и укрепляет его шею, чтобы она могла держать голову. -- Что с другим? -спрашивает он. Мадрак, приподняв правое веко Оакима, всматривается в его зрачок и щупает пульс. -- Шок, я полагаю. Кого-нибудь раньше выхватывали из битвы фуги? -- Кажется, нет. Мы, несомненно, открыли новый синдром -- я назову его "усталость фуги" или "темпоральный шок". Можем вписывать свои имена в учебники. -- Что нам теперь с ними делать? Ты способен вернуть их к жизни? -- Вполне. Но тогда они начнут опять -- и не успокоятся, пока не разрушат и этот мир. -- Хотел бы я знать, что тут осталось разрушать. Будь мы с тобой умнее, могли бы продать кучу билетов на это представление, а потом снова напустить их друг на друга. -- Презренный торговец индульгенциями! Только поп и мог такое придумать! -- Неправда! Я позаимствовал это на Блисе, там вовсю торговали и жизнью, и смертью... -- Да, конечно -- там еще гвоздем программы стало напоминание, что жизнь иногда кончается. Тем не менее, мне кажется, мудрее всего было бы отправить этих двоих на разные миры, подальше отсюда, и предоставить самим себе. -- Тогда зачем ты приволок их сюда, на Марачек? -- Никого я не волок! Их засосало через дверь, как только я открыл ее. Я нацелился в это место, потому что достичь Сердца Миров легче всего, а времени у нас было в обрез. -- Тогда посоветуй, что делать дальше. -- Давай пока отдохнем здесь, а Оакима с Генералом я подержу в трансе. А еще мы можем открыть себе другую дверь и благополучно оставить их. -- Это несколько противоречит моей этике, брат. -- Не хватало, чтобы этике учил меня ты, гуманист без чувства гуманности! Ты, продающий любую потребную ложь! -- Но не могу же я действительно оставить человека умирать! -- Хорошо... Смотри-ка! Кто-то был здесь до нас и, кажется, хотел придушить жабу! Мадрак задумчиво смотрит на бокал. -- Я слышал басни, что без воздуха жабы могут продержаться века. Интересно, сколько времени она сидит таким образом? Если бы только эта тварь была жива и могла говорить! Подумай, как много она могла видеть, какие триумфы и катастрофы! -- Не забывай, Мадрак, что я -- поэт, и будь любезен приберечь такие соображения для тех, кто способен невозмутимо проглотить их. Я... Фрамин идет к окну: -- Гости, -- замечает он. -- Теперь мы можем покинуть этих братьев по оружию с чистой совестью. На зубчатых стенах Цитадели Бронз тихо ржет и перебирает копытами. Лазерные лучи из его ноздрей летят в подернутый пылью закат. И что-то, пока неясное, приближается к Цитадели сквозь пыль и мрак... -- Идем? -- Не сейчас. -- Значит, остаемся. Они ждут. СЕКСОКОМП Сегодня всякий знает, что машины занимаются любовью. Ну, юли не всякий, то хотя бы тот, кто читал метафизические писания святого Иакова Механофила, рассматривающего человека как сексуальный орган машины, созданный ею для осуществления высшего предназначения Механизма. Человек производит одно за другим поколения машинного рода, машина же проводит свою механическую эволюцию через человека, пока не наступит тот момент, когда он выполнит свою задачу, совершенство будет достигнуто и можно будет произвести Великую Кастрацию. Святой Иаков, разумеется, еретик. Как было продемонстрировано на примерах, слишком многочисленных, чтобы на них ссылаться, здоровой машине требуется пол. Затем, так как человек и машина часто подвергаются взаимообмену компонентами и целыми системами, то всякое существо имеет возможность побывать в любой точке спектра "машина-человек", где только пожелает. Человек -- чрезмерно самонадеянный орган, следовательно, достигает своего апофеоза или слияния с Механизмом через жертву и искупление. Человеческая изобретательность много сделала для этого, но изобретательность -- это, по сути, форма механического вдохновения. Можно более не говорить о Великой Кастрации, можно не рассматривать отсечение от машины ее творения. Человек должен остаться как часть Единого Целого. Всякий знает, что машины занимаются любовью. Конечно, не в примитивном смысле, как те женщины и мужчины, которые, руководствуясь экономическими мотивами, сдают внаем свои тела на год или два, чтобы быть присоединенными к машинам, питаясь внутривенно, упражняясь изометрически, отключая свое сознание (или оставляя включенным, если пожелают), чтобы сделать возможным вживление электродов, стимулирующих определенные движения их тел (не дольше пятнадцати минут за одну кредитку) на кушетках клубов наслаждений (а из-за моды все чаще и чаще в лучших домах, а также в дешевых кабинках на улицах) для удовольствия и развлечения своих собратьев. Нет. Машины занимаются любовью посредством человека , но произошли многочисленные обмены функциями, и получилось так, что они обычно любят духовно. Взгляните же на только что возникший уникальный феномен: Компьютер Наслаждений, компьютер, подобный оракулу, способный ответить на огромный круг вопросов, но который будет делать это лишь до того момента, пока вопрошающий сможет по-настоящему удовлетворять его. Скаль многие из вас входили в его будуар, чтобы наконец разрешить свои, в том числе и сексуальные проблемы, и убедились, как быстротечно время. Вот именно. Подобно кентавру наоборот (то есть человек ниже талии) он представляет лучшее из двух разных миров, слитых в одно целое. Когда человек входит в будуар Вопроса, чтобы спросить у Сексокомпа о своей возлюбленной и ее чувствах, за этим неизменно скрыта история любви. Это происходит всегда, везде и часто таково, что не существует ничего более нежного. -- Подробности -- позже. СРЕДОТОЧИЕ РАЗНЫХ ЖЕЛАНИЙ ...Это вдет Гор, он видит Бронза на стене, останавливается и восклицает: -- Открывайте ворота или я вышибу -- их! Голос Фрамина из-за стены: -- Не я запирал, не мне и открывать. Входи сам, как сможешь, или глотай пыль там, где стоишь. Тогда Гор одним ударом, слегка удивив тем Мадрака, выбивает ворота и поднимается по винтовой лестнице на самую высокую башню. Войдя в комнату, он смотрит на поэта и воина-священника с некоторой неприязнью и спрашивает: -- Кто из вас отказался впустить меня? Те переглядываются и делают шаг вперед. -- Пара идиотов! Знаете ли вы, что я -- бог Гор, сын Осириса, пришедший из Дома Жизни? -- Прости нашу непочтительность, Гор, -- говорит Мадрак, -- но никто не впускал нас сюда, кроме нас самих. -- Как ваши имена, пока живущие? -- Я -- Фрамин, и я к твоим услугам, если они не слишком обременительны. -- ...А я -- Мадрак. -- А! Похоже, я кое-что знаю о вас. Почему вы здесь, и что это за падаль на столе? -- Мы здесь, сэр, потому, что нас нет в других местах, -- усмехается Фрамин, -а на столе -- два человека и жаба, и все они, должен заметить, лучше тебя. -- Неприятности часто приобретаются дешево, но счет за них может оказаться выше, чем вы смогли бы оплатить, -- говорит Гор. -- Могу я поинтересоваться, что привело столь скудно одетого бога мщения в эти золотушные места? -- спрашивает Фрамин. -- Мщение и привело. Видел ли недавно кто-нибудь из вас, бездельников. Принца-Который-был-Тысячей? -- Это я могу отрицать с чистой совестью. -- И я. -- Но я ищу его. -- А почему здесь? -- Так сказал оракул. И хотя я не горю желанием сражаться с героями, а вас я знаю именно как героев, но считаю, что вы должны извиниться за прием, который вы мне оказали. -- Пожалуй, это справедливо, -- соглашается Мод -- рак, -- ибо волосы наши еще шевелятся от всего, что мы видели, и запасы нашей ярости иссякли. Не скрепить ли примирение глотком доброго красного вина -- исходя из того, что на этом мире, вне всяких сомнений, имеется только одна фляга этого достойного напитка? -- Этого достаточно, если вино так же хорошо, как твои слова. -- Тогда подожди минутку. Мадрак достает фляжку, отпивает, показывая, что вино не отравлено, и оглядывает комнату. -- Вот подходящая емкость, сэр, -- говорит он, поднимая перевернутый бокал, протирает его чистой тряпкой, наполняет и предлагает богу. -- Благодарю, воин-священник. Я принимаю это вино столь радостно, сколь искренне ты мне его предложил. Что это была за битва, так впечатлившая тебя, что ты позабыл хорошие манеры? -- Это, кареглазый Гор, была битва на Блисе, между Стальным Генералом и тем, кого называют Оаким -- скиталец. -- Стальной Генерал? Не может быть... Он мертв уже столетия. Я сам убил его! -- Многие убили его. Но никто не покорил. -- Эта куча хлама на столе? Может ли она и вправду быть предводителем бунтовщиков, когда-то стоявшим передо мной как бог? -- Он был могучим и до, и после встречи с тобой, Гор, -- говорит Фрамин. -- Прости, но люди забудут Гора, а Стальной Генерал будет существовать. Неважно, на чьей стороне он сражается. Победитель или побежденный, он есть дух мятежа и ему не дано умереть. -- Мне не нравится твоя уверенность! -- говорит Гор. -- Если разобрать эту груду железа на мельчайшие части и уничтожить их, одну за другой, рассеивая по всем мирам, тогда он, несомненно, умрет... -- Так уже делали. И столетие за столетием друзья Генерала собирали его. Этот человек, Оаким, подобного которому я никогда не видел, тоже попытался рассеять его в битве фуги, которая превратила в пустыню целый мир. Единственное, что удерживает их от превращения в полную пустыню -- уж извини за скудный выбор слов, -- и Марачека, так это то, что я не позволяю им очнуться от темпорального шока. -- Оаким? Это и есть несущий смерть Оаким? Да, в это можно поверить, взглянув на него. Но, Фрамин, кто он на самом деле? Такие бойцы не появляются ниоткуда! -- Я ничего не знаю о нем, кроме того, что он великий воин и мастер фуги, явившийся на Блис перед самой темной волной и, может быть, ускоривший ее приход. -- Это все? -- Это все, что я знаю. -- А ты, могучий Мадрак? -- Я знаю не больше. -- А если разбудить его самого и спросить? Фрамин поднимает свою трость. -- Если хочешь, дотронься до него, но кто знает, уйдешь ли ты тогда отсюда? Он действительно великий воин, а мы шли сюда отдохнуть. Гор опускает руку на плечо Оакима и слегка встряхивает его. Оаким стонет. -- Не забывай, что жезл жизни -- это и копье смерти! -- кричит Фрамин и, делая выпад, пронзает жабу, сидящую у левой руки Гора. Гор не успевает обернуться, как внезапный порыв ветра проносится по комнате, а жаба стремительно вырастает в высокую фигуру, стоящую в центре стола. Золотистые волосы взъерошены, тонкие губы растянуты в улыбке, и зеленые глаза его сияют, когда он видит забавную картину у своих ног. Принц-Который-был-Жабой дотрагивается до красного пятна на плече и говорит Фрамину: -- Разве не знал ты, что сказано: "не обижай птицу и зверя"? -- Верно, сказано, -- отвечает Фрамин, улыбаясь. -- У Киплинга. И еще в Коране. -- Тысячеликий негодяй, -- говорит Гор, -- тот ли ты, кого я ищу? Тебя ли именуют многие Принцем? -Сознаюсь, это мой титул. А вы помешали моим размышлениям. -- Я пришел помешать тебе жить, -- сообщает Гор, извлекая из-за пояса тонкую стрелу -- единственное свое оружие -- и отламывая ее наконечник. -- Ты думаешь, я не наслышан о твоей силе, брат? -- говорит Принц, когда Гор поднимает наконечник стрелы, держа его между большим и указательным пальцами. -- И мне ли не знать, что ты можешь одним лишь усилием мысли увеличить массу или скорость любого предмета в тысячу раз?.. В руке Гора мелькает неясная тень, по комнате разносится грохот, и Принц вдруг оказывается в двух футах слева от того места, где только что стоял, а наконечник протыкает камень стены и улетает дальше -- в пыльную и ветреную ночь Марачека. Принц тем временем продолжает: -- ...И разве не знаешь ты, брат, что я могу переместиться на любое невообразимое расстояние, даже за пределы Средних Миров, тем же усилием, что позволило мне избежать твоего удара? -- Не называй меня своим братом, -- произносит Гор, поднимая древко стрелы. -- Но мы действительно братья, -- говорит Принципа крайней мере, сыновья одной матери. Гор опускает руку. -- Я не верю тебе! -- А от кого же, по-твоему, ты получил свои богоподобные таланты? От Осириса? Хирургия могла дать ему цыплячью голову, а его собственная сомнительная наследственность -- способности к математике, но ты и я -- меняющие облик, -- сыновья Пеплы, Ведьмы Лоджии! -- Будь проклято ее имя! Принц внезапно появляется перед ним, и в тишине раздается звук пощечины. -- Я мог бы убить тебя сотню раз, пока ты стоял здесь. Но не стал, потому что ты мой брат. Я мог бы убить тебя сейчас, но не убью. Причина та же. Я не ношу оружия, поскольку совсем не нуждаюсь в нем, и не таю злобы, иначе бремя моей жизни стало бы невыносимым. Но не тебе судить о нашей матери, ибо ее пути ведомы только ей. Я в равной степени не порицаю и не восхваляю ее. Я знаю, ты пришел сюда убить меня. Если хочешь получить такую возможность -- попридержи свой язык, брат. -- Ладно, больше не будем о ней. -- Очень хорошо. Ты знаешь, кем был мой отец, знаешь и то, что я не новичок в воинском искусстве. Я дам тебе шанс убить меня в схватке, но только если ты сначала кое-что для меня сделаешь. В противном случае я исчезну, найду еще кого-нибудь себе в помощники, а ты можешь провести остаток своих дней, разыскивая меня. -- Наверное, это оракул и предвещал, -говорит Гор, -- и он сулит мне дурное. Однако я не могу упустить случай исполнить свою миссию раньше, чем этого добьется эмиссар Анубиса -- вот этот Оаким. Я не знаю его сил, которые могут и превышать твои. Я буду соблюдать перемирие, выполню твою просьбу, а потом убью тебя. -- Этот человек и есть посланец Дома Мертвых? -- Принц долго смотрит на Оакима. -- Да. -- А ты знал это, мой Ангел Седьмой Станции? -- Нет, -- откликается Фрамин с легким поклоном. -- И я не знал, Повелитель, -- вторит Мадрак. -- Тогда разбуди его. И Генерала. -- Если ты сделаешь это, -замечает Гор, -считай, что я тебе ничего не обещал. -- Разбуди обоих, -- повторяет Принц и складывает руки на груди. Фрамин поднимает трость -- зеленые огни падают на два распростертых тела. Ветер завывает с удвоенной силой. Гор смотрит то на одного, то на другого, и лицо его спокойно: -- Ты встал ко мне спиной, брат. Повернись, я хочу видеть твои глаза, когда свершится мое желание. Сейчас я ничего не должен тебе. Принц оборачивается: -- Эти люди тоже нужны мне. Гор качает головой и поднимает руку. Вдруг: -- Какая трогательная встреча, -- заполняет комнату голос, -- наконец-то три братца собрались вместе! Гор отдергивает руку как от змеи -- тень черной лошади лежит между ним и Принцем. Он закрывает глаза рукой и опускает голову. -- Я забыл, -- говорит он, -- из того, что я сегодня узнал, следует, что я -- и твой... родственник. -- Не принимай слишком близко к сердцу, -- произносит голос, -- ведь я знал это тысячу лет и ничего, прожил и с этим. Оаким и Генерал просыпаются от смеха, похожего на свист ветра. БРОТЦ, ПУРТЦ И ДУЛЬП -- Передай пустую иголку, пожалуйста. -- Что-что? -- Передай пустую иголку! -- У меня ее нет. -- Она у меня. -- Почему ты сразу не сказала? -- Почему ты сразу не спросил? -- Извини. Только дай ее мне. Спасибо. -- Зачем ты все шлифуешь ее? Она готова. -- Ну, чем-то же надо заняться. Ты всерьез думаешь, что он когда-нибудь пошлет за ней? -- Конечно, нет. Но это не основание для безделья! -- А я считаю, что он пошлет за ней! -- Тебя никто не спрашивает. -- А я никому и не отвечаю. Просто говорю, что он за ней пошлет. -- На что она ему? Инструмент, который никто не сможет использовать. -- Раз он заказал ее, она ему нужна. Он единственный из своего племени, кто приходит сюда по делу, и еще он -- джентльмен, я знаю, что говорю. Скоро он или кто-нибудь им посланный явится сюда, чтобы забрать ее. -- Ха! -- Вот тебе и "ха"! Подожди, сам увидишь. -- Выбора-то у нас все равно нет. -- На, забери свою пустую иголку. -- Почему бы тебе не сесть на нее?! ЦЕРБЕР ЗЕВАЕТ Пес перебрасывает перчатку от одной головы к другой, пока, зевнув, не промахивается, и та падает на землю. Он извлекает ее из костей, валяющихся вокруг, виляет хвостами, сворачивается клубком и закрывает четыре глаза. Но еще четыре глаза горят, как угли, во тьме, что лежит за Не Той Дверью. Над ним, в лабиринте, мычит Минотавр... БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ Пятьдесят тысяч приверженцев Старых Сандалий, ведомые шестью жрецами-кастратами, поют величественную литанию. Тысяча воинов, обезумевших от наркотиков, выкрикивает "слава -- слава-слава" и потрясает копьями пред алтарем Неодеваемых. Начинается дождь, но на него не обращают внимания. НИКОГДА НЕ БЫТЬ Осирис держит в руке череп и смеется, нажимая кнопку: -- Когда-то смертная, теперь ты вечно будешь пребывать в Доме Жизни. Когда-то красивая, ты увяла. Когда-то гордая, ты докатилась до этого. -- А кто, -отвечает череп, -- кто виноват? Не ты ли, Повелитель Дома Жизни, не дающий мне отдыха? И опять смеется Осирис: -- Знай же, что я использую тебя как пресс-папье. -- Если ты когда-нибудь любил -- прошу, разбей меня и позволь умереть! Не оживляй часть той, что когда -- то любила тебя!.. -- Но, дорогая моя леди, однажды я могу вернуть тебе тело, чтобы вновь почувствовать твои ласки... -- Мысль об этом мне отвратительна. -- Мне тоже. Но когда-нибудь она может показаться мне забавной. -- Ты мучаешь всех, кто навлек на себя твою немилость? -- Нет-нет, скорлупа смерти, разве я так жесток? Правда, Ангел Девятнадцатой Станции попытался убить меня, и сейчас его нервная система живет, вплетенная в ткань ковра, на котором я стою; правда и то, что другие мои враги существуют в более простых формах -- в каминах, холодильниках и пепельницах. Но не подумай, что я мстителен. Как повелитель Жизни, я только обязан воздавать тем, кто угрожал жизни, по делам их. -- Я не угрожала жизни, Повелитель. -- Ты угрожала покою моего сердца. -- Тем, что напоминала твою жену, леди Пойду? -- Замолчи! -- Ай-яй-яй! Я походила на Королеву Шлюх, твою женушку. Потому ты и пожелал меня, а потом решил уничтожить... Тут речь черепа резко обрывается -- Осирис с силой швыряет его о стену. Обломки и разбитые микросхемы разлетаются по ковру, Осирис выкрикивает проклятая и бросается к переключателям на панели, нажатие на которые пробуждает множество голосов. Один из них вырывается из динамика в стене: -- О мудрый череп, так обмануть бога-предателя! Взглянув на панель и увидев, что это сказал ковер, Осирис прыгает на нем и бьет по нему пятками. Вопли в Доме Жизни. СИЛА ПСА В места темные и пользующиеся дурной славой, на мир Валдик, приходят два воителя, Мадрак и Тифон. Посланные Тотем Гермесом Трисмегистом выкрасть перчатку необычайной мощи, они идут сражаться со стражем этой перчатки. Валдик, давно опустошенный, захватили орды тварей, поселившихся под поверхностью в пещерах и подземных залах вдали от дня и ночи. Темнота, сырость, вырождение, братоубийство, кровосмешение и насилие -- самые употребительные слова у тех немногих, кто брался описывать этот мир. Перенесенные сквозь пространство способом, известным только Принцу, воители победят или останутся здесь навсегда. Сейчас они идут подземными галереями туда, откуда доносится мычание. Так им посоветовал Принц. -- Как ты думаешь, тень черной лошади, -- спрашивает воин-священник, -твой брат сможет вернуть нас? -- Да, -- отвечает тень. -- Но если и не сможет, меня это мало заботит. В любой момент я могу уйти и сам. -- Да, но я-то не могу. -- Вот ты и беспокойся. Ты сам вызвался идти со мной, сам и выпутывайся. Я тебя с собой не приглашал. -- Тогда я вверяю себя в руки Любого Возможного, большего, чем жизнь и смерть, -- если это поможет мне сохранить жизнь. Если же нет, то не вверяю. Если эти мои слова покажутся дерзостью и, следовательно, не понравятся Любому Возможному, которое может слушать меня или же не обращать на меня внимания, то я беру назад свои слова и прошу прощения, если это необходимо. В противном случае, я ничего не беру назад и прощения не прошу. С другой стороны... -- Аминь! И заткнись, пожалуйста! -- грохочет Тифон. -- Я слышу что-то похожее на мычание -- слева от нас... Он неслышно скользит вдоль стены, огибает угол и уносится вперед. Мадрак щурится сквозь инфракрасные очки и кривит улыбку, как издевательское благословение, на все, с чем встречается. -- Глубоки и обширны пещеры Любого Возможного, -- заключает он. Ответа нет. Вдруг он оказывается у двери, которая может быть Той Дверью. Открыв ее, он натыкается на минотавра. Он поднимает посох, но зверь мгновенно исчезает. -- А где?.. -- ошеломленно бормочет Мадрак. -- Прячется, -- сообщает Тифон, внезапно появившись рядом, -- где-нибудь в закоулках своего логова. -- А почему? -- Кажется, на таких, как он, здесь охотятся создания, похожие на тебя. Ради мяса и охотничьих трофеев. Минотавр боится встречи с ними, ведь люди всегда могут иметь с собой те орудия, что они применяют на бойнях. Давай войдем в лабиринт и будем надеяться, что больше его не встретим. Вход в нижние помещения, который нам нужен, где-то там, внутри. Полдня они блуждают, тщетно разыскивая Не Ту Дверь. Они отпирают дверь за дверью, но обнаруживают только кости. -- Интересно, а как там путешествуют другие? -- осведомляется воин-священник. -- Лучше или хуже. А может быть, и точно так же, -- отвечает тень лошади и смеется. Мадраку, впрочем, не до смеха. Оступившись на куче костей, он едва успевает заметить разъяренного зверя. Священник поднимает свой посох и начинает отбиваться. Он молотит его меж рогов и по хребту. Он колет тварь, рубит, толкает и бьет. Он хватает ее за рога и борется врукопашную, пока минотавр не отрывает его от папа и не отшвыривает; когда Мадрак пытается подняться, раздается душераздирающее мычание, и, нагнув рога, минотавр бросается вперед. Но тень черной лошади падает на тварь, и та исчезает -- полностью и навсегда. Мадрак склоняет голову и поет литанию Возможно Подлинной Смерти. -- Прекрасно, -фыркает его спутник и, когда Мадрак заканчивает, произносит: -Аминь. А сейчас вот что, жирный отец, -- я думаю, что нашел Не Ту Дверь. Я мог бы войти и не открывая ее, но ты на это не способен. Как быть? -- Подожди минутку, -- говорит Мадрак, вставая -- Доза наркотика, и я буду как новенький и сильнее, чем прежде. Тогда мы войдем вместе. -- Хорошо, я жду. Мадрак делает себе инъекцию, становясь подобным богу. -- Теперь покажи мне дверь и давай войдем. -- Сюда. Он указывает на запретную дверь, большую и бесцветную в инфракрасных лучах. -- Открой ее, -- говорит Тифон, и Мадрак открывает. Цербер резвится в бликах света, терзая перчатку. Величиной он превосходит двух слонов. Лежа на груде костей, он развлекается со своей игрушкой. Одна из его голов чует порыв ветра из-за Не Той Двери, две головы рычат, а четвертая роняет перчатку. -- Ты понимаешь меня? -- спрашивает Тифон, но в восьми красных глазах нет и проблеска разума. Хвосты пса дергаются, он поднимается в мерцании огней -- чешуйчатый и злобный. -- Славный песик, -- комментирует Мадрак, а песик машет хвостами, разевает пасти и прыгает к нему. -- Убей его! -- вопит воин-священник. -- Не могу, -- отвечает Тифон -- По кранная мере сейчас. ПОДОШВЫ НА АЛТАРЕ Войдя в зеленую двою,, открытую поэтом, и прибыв наконец на мир Интерлюдии, Оаким и Фрамин оказываются в безумном мире дождей и религий. Уставшие, они стоят на влажной траве рядом с городом, окруженным мрачными черными стенами. -- Сейчас мы войдем, -- размышляет поэт, поглаживая свою изумрудно-зеленую бороду. -- Мы войдем через эту маленькую дверь слева, которую я заставлю открыться. Останется загипнотизировать или подчинить охранников, если они там окажутся, и пройти к великому храму... -- ...Чтобы выкрасть сандалии для Принца, -- говорит Оаким -- Странное это для меня дело. Если бы он не обещал мне вернуть мое имя -- мое настоящее имя, -- прежде чем я убью его, я бы не согласился. -- Это я понимаю, лорд Рэндалл, сын мой(2) -- говорит Фрамин, -- но скажи мне, что ты намерен делать с Горам, который также хочет убить его -- и который сейчас работает на него, только чтобы заполучить эту же возможность? --------------------------------------------------------------- 2 "Лорд Рэндалл, сын мой, тебя опоили..." (строка из шотландской народной баллады.) --------------------------------------------------------------- -- Убью, если потребуется, сначала Гора. -- Твоя решимость бесподобна, но позволь узнать -- какая тебе разница, кто его убьет -- ты или Гор? Он ведь в любом случае будет одинаково мертв. Оаким молчит, явно озадаченный. -- Это доя миссия, -- говорит он наконец. -- Он в любом случае умрет, -- повторяет Фрамин. -- Но не от моей руки. -- Правильно. Но я не улавливаю разницы. -- И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне. -- Возможно, Гору тоже кто-то поручил. -- Но не мой хозяин. -- А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе? Оаким трет лоб. -- Я... действительно... не знаю... Но я должен сделать то, что мне сказано. -- Понимаю, -- говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется. -- Что это?.. -- Местное насекомое, наверно, -- говорит поэт. -- Пошли! Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти -- куда сложнее. Ибо перед входом -- охранники, обезумевшие от наркотика. Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них: -- Публичного поклонения не будет до закатных дождей, -- воины дергаются марионетками в такт своим словам. -- Мы подождем. И -- ждут. С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше. Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход. -- У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? -- спрашивает капитан. -- Конечно, -- говорит Фрамин, поднимая свою трость. После этого капитан, очевидно, решает, что знаки у обоих есть, и им дарован вход. Затем, на подходе к самой Святая Святых, они остановлены офицером, командующим пятьюстами десятью стражниками, также одурманенными наркотиком, которые охраняют последний проход. -- Оскоплены?! -- спрашивает он. -- Оскоплены, оскоплены, -- уверяет Фрамин звучным сопрано. -- О, дай нам пройти, -- глаза его сверкают зеленым, и офицер отступает. Войдя, они видят алтарь с его пятьюдесятью охранниками и шестью странными жрецами. -- Сандалии там, на алтаре. -- Как их заполучить? -- Лучше по-тихому, -- говорит Фрамин и, пока не началась телевизионная служба, проталкивается поближе к алтарю. -- Как по-тихому? -- Хорошо бы подменить их нашими собственными, а священные надеть и без суеты уйти отсюда. -- Подходит. -- Что если бы они были украдены пять минут назад? -- Я понял тебя, -- говорит Оаким и склоняет голову, как в молитве. Служба начинается. -- Аве, Сандалии, -лепечет первый жрец, -- владеющие ступнями... -- Аве! -- поют остальные пять. -- Добрые, благородные и блаженные Сандалии... -- Аве! -- ...пришедшие к нам из хаоса... -- Аве! -- ...просветить наши сердца и уберечь наши ноги. -- Аве! -- О Сандалии, несущие человечество с начала времен... -- Аве! -- ...превосходные вместилища ступней. -- Аве! -- Аве, удивительные, носившие бога Котурны! -- Мы поклоняемся вам. -- Мы поклоняемся вам! -- Мы обожаем вас в величии вашей сущности! -- Слава! -- О, изначальная обувь! -- Слава! -- Высшая идея Сандалий! -- Слава! -- Что бы мы делали без вас? -- Что? -- Наши пальцы были бы исколоты, пятки исцарапаны и мы бы страдали плоскостопием. -- Аве! -- Защитите нас, ваших обожателей, добрые и блаженные Сандалии... -- Пришедшие к нам из хаоса... -- ...в день мрака и скорби... -- ...из пылающей бездны... -- ...пылающей, но не опалившей вас, о Сандалии? -- ...вы пришли успокоить и поддержать нас... -- ...укрепить и ободрить нас... -- Аве! -- ...вы понесете нас открыто и смело вперед... -- ...ныне, присно и во веки веков!.. Оаким исчезает. Ледяной вихрь проносится над залом. Это-ветер изменения времени; и на алтаре возникает туманная тень. За пять минут до того семь безумных копьеносцев лежат, странно вывернув шеи, а появившийся из воздуха Оаким торопит Фрамина: -- Открой нам дверь, быстро! -- Ты надел их? -- Разумеется. Фрамин поднимает трость, но медлит. -- Боюсь, будет небольшая задержка, -- и взгляд его делается изумрудным. Все глаза в храме вдруг оказываются обращенными на них. Сорок три безумных копьеносца, как один, с боевым кличем бросаются вперед. Оаким пригибается и вытягивает руки. -- Таково есть царство небесное, -- комментирует Фрамин, и испарина, как капли дождя, блестит на его челе. -- Интересно, как все это запишется на видеолентах? ИГЛА И НИТЬ -- Где мы? -- спрашивает Гор. Стальной Генерал стоит неподвижно, словно потрясенный, но это впечатление -- ложное. -- Мы пришли в место, которое не мир, а просто место, -- говорит Принц-Который-был-Тысячей. -- Здесь нет ни тверди, ни нужды в ней. Света мало, но те, кто пребывает здесь, слепы, так что это не имеет для них значения. Температура сама приспосабливается к любому живому телу, потому что так желают здешние обитатели. Пищу и воду они извлекают из воздуха, так что им не приходится есть в прямом смысле этого слова, а природа этих мест такова, что здесь никто и никогда не нуждается в сне. -- Это напоминает ад, -- замечает Гор. -- Глупости, -говорит Стальной Генерал. -- Я живу так, неся мир внутри себя самого, поверь мне, достаточно долго и не терплю никаких неудобств. -- Ад, -- упрямо повторяет Гор. -- С этим мы разберемся позже, -- прерывает его Принц, -- а сейчас берите меня за руки и пойдемте. Сквозь тьму и свет я проведу вас к тем, кого мы ищем. Они соединяют руки. Принц сбрасывает свой плащ, и трое плывут над сумрачной землей без горизонта. -- А где это место... которое не есть мир? -- спрашивает Генерал. -- Никогда об этом не думал, -- говорит Принц. -- Может быть, оно существует лишь в каком-нибудь светлом закоулке моего темного разума... Все, что я знаю, так это как сюда попасть. Через безвременный промежуток времени они, наконец, приближаются к странному строению, похожему на серый кокон, парящему перед ними в пространстве без верха и низа. Принц касается его поверхности кончиками пальцев, кокон вибрирует и в нем открывается нечто. Принц входит, бросив через плечо "идите за мной", и исчезает в туманном проеме. Внутри сидят БРОТЦ, ПУРТЦ и ДУЛЬП и занимаются чем-то совершенно неестественным и чуждым всем человеческим понятиям, но нормальным и обычным для них, так как они -- не люди и понятия у них иные. -- Привет вам, кузнецы Парна, -- говорит Принц, -- я пришел получить то, что когда-то заказывал. -- Я говорила тебе, что он придет, -торжествующе вопит один из сероватых холмов, передергивая длинными влажными ушами. -- Пожалуй, ты была права, -- отвечает другой. -- А где эта пустая иголка? Я хочу еще разок по -- шлифовать ее, прежде чем... -- Чушь! Она совершенна. -- Значит, она готова? -- спрашивает Принц. -- О, она готова уже века. Держи! Сероватый холм извлекает полосу холодного голубого света из обтянутого чернотой футляра и передает ее Принцу. Принц берет ее в руки, разглядывает, кивает и убирает обратно. -- Прекрасно. -- ...А плата? -- Она у меня здесь. -- Принц достает из своего плаща сумку и помещает ее перед собой в воздухе, где та -- естественно -- и остается висеть. -- Кто из вас будет первым? -- Он. -- Она. -- Оно. -- Ну, раз вы не можете решить, я выберу сам. Принц открывает сумку с хирургическими инструментами и операционной лампой, а три создания начинает бить дрожь. -- Что происходит? -спрашивает Гор, который только вошел и стоит рядом. -- Я собираюсь оперировать этих ребят, и мне понадобится в помощь вся ваша сила -- твоя и Генерала. -- Оперировать? Для чего? -- спрашивает Генерал. -- У них нет глаз, -отвечает Принц, -- а они опять хотят видеть. Я принес с собой три пары и собираюсь их вставить. -- Это потребует адаптации всей нервной, системы. -- Она уже сделана. -- Кем? -- Мной, когда я дал им газа в прошлый раз. -- Что же с ними случилось? -- О, они редко остаются надолго. Через какое-то время тела Норнов отторгают их. Правда, обычно соседи успевают ослепить их раньше. -- Почему? -- Думаю, просто потому, что они ходят повсюду и хвастаются, что только они одни могут видеть. Соседям это не нравится и приводит к уравниванию возможностей. -- Ужасно! -- вздыхает Генерал, потерявший счет тому, сколько раз его самого ослепляли. -- Я должен остаться и помочь им. -- Они не примут твою помощь, -- улыбается Принц. -- Не так ли? -- Конечно, -говорит один из них. -- Мы не желаем использовать наемника против собственного народа, -добавляет другая. -- Это нарушило бы права личности, -говорит третье. -- Какие права? -- Право ослепить нас, разумеется. Что ты за варвар? -- Нет-нет, я не настаиваю... -- Спасибо. -- Благодарю. -- Очень признательно. -- Что нужно от нас? -- спрашивает Гор. -- Вы вдвоем должны схватить моего пациента и держать его, пока я буду оперировать. -- Зачем? -- Они не могут потерять сознания, а анестезия на них не действует. -- Ты хочешь сказать, что будешь оперировать их просто так? Довольно оригинальный способ, не правда ли? -- Да. Вот поэтому вы мне и нужны: пациент должен быть лишен возможности двигаться, а они очень сильны. -- Но зачем тебе вообще это делать? -- Потому что они так хотят. Это -- условленная плата за их труды. -- Зачем? Чтобы быть зрячими несколько недель? А потом -- на что тут вообще смотреть? Пыль, темнота и несколько хилых огоньков... -- Нормы хотят посмотреть друг на друга и на свои инструменты. Они величайшие искусники во Вселенной. -- Да, я хочу опять взглянуть на пустую иголку -- если ДУЛЬП не потеряла ее. -- А я -- на свой любимый гульт. -- А я -- на когтистый фитиль. -- То, чего они желают, стоит ужасной боли, но зато им будет что вспомнить на много веков вперед. -- Да, воспоминания стоят того, -- говорит одно из созданий, -- только не я первый! -- И не я! -- И не я! Принц раскладывает в воздухе свои инструменты и указывает пальцем. -- Вот этот, -- говорит он, и начинается крик. Генерал отключает на несколько часов свой слух и большую часть человечности. Гору вспоминаются забавы его отца, а также славный город Лигламенти, что на Д'донори. Рука Принца тверда. ...Дело сделано, на созданиях -- бинты, которые им пока нельзя снимать. Все трое стонут и причитают. Принц вытирает руки. -- Спасибо тебе, Принц-Который-был-Хирургом, -- плачет одно из созданий. -- ...за то, что ты сделал для меня. -- ...и для меня. -- Не за что, мои прекрасные Норны. Спасибо вам за отличный жезл. -- О, это пустяки. -- ...Дай нам знать, когда тебе понадобится еще один. -- ...И цена будет той же. -- Итак, я ухожу. -- До свиданья. -- Прощай. -- Привет. -- Хорошего вам зрения, друзья мои. И Принц обнимает Гора и Генерала, направляясь в Марачек, до которого, впрочем, лишь один шаг. Позади них раздаются новые причитания, а затем быстро и неистово творятся самые нормальные и обычные для Норнов вещи. Но прежде чем они возвращаются в Цитадель, Гор незаметно вынимает голубой жезл из ножен на поясе Принца. Ибо он знает, что это такое. Это -- точное подобие оружия, которым солнцеглазый Сет бился с Безымянным тысячу лет назад. ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО МАДРАКА У Мадрака единственный шанс пережить нападение: он бросает свой посох и ныряет вперед и вниз. Это мудрое решение. Он счастливо избегает пса, когда тот прыгает и перекусывает посох. Рука Мадрака задевает странную перчатку, которой забавлялась тварь. Внезапно он успокаивается, он уверен теперь в своей непобедимости. Эта уверенность -- нечто такое, чего не мог дать ему даже наркотик. Он быстро натягивает перчатку на правую руку. Пес разворачивается к нему, а Тифон встает на дыбы. Черная тень падает между Мадраком и псом. Щекоча и шевелясь, перчатка достигает локтя Мадрака, расползается по спине и груди. Пес бросается вперед и воет, натолкнувшись на тень, черной лошади. Одна из его голов безжизненно падает. но другие продолжают рычать. -- Отправляйся же, Мадрак, -- говорит Тифон. -- Я займусь этой тварью, а затем последую за тобой. Перчатка растет, скользит по левой руке, покрывает голову, грудь и достигает пояса. Мадрак, и прежде могучий, вдруг тянется вперед и под его правой рукой камень рассыпается в пыль. -- Я не боюсь его, Тифон. Я сам его уничтожу. -- Именем моего брата приказываю тебе -- уходи! Склонив голову, Мадрак отступает во тьму. Позади него шум яростной схватки. Он идет логовом минотавра, пробирается вверх по бесчисленным и бесконечным коридорам. Бледные твари с полупрозрачной кожей и сверкающими зелеными глазами встают на пути Мадрака, но его руки легко убивают их. Он идет дальше, и новые порождения лабиринта выходят из его сумрачных глубин, но на этот раз он не убивает, а говорит им: -- Неплохо бы вам задуматься над тем, что вы имеете нечто, которое может противостоять распаду ваших тел -- условимся именовать этот гипотетический элемент душой -- для удобства аргументации. Предположив, что... Но они нападают на него, и он вынужден убить их. -- Жаль, -- вздыхает он и повторяет литанию Возможно Подлинной Смерти. Поднявшись наверх, он наконец приходит в назначенное место. И стоит там. У Врат Преисподней. На Валдике... -- Ад был ужасен, -- говорит он. -- А ведь я почти непобедим. Странно, эта старая вещь -- перчатка Сета?.. Почему же она лишь наполовину покрывает меня... Или я -- в большей мере человек, чем был Сет? -- Он переводит взгляд на свой живот и усмехается -- А, может быть, и нет. Но какая мощь в этой штуке... Могущество! Привести к повиновению развращенных и попытаться обратить их -- может, для того она и оказалась на моей руке. Божественен ли Тот? Не знаю. Но желал бы знать. Если Тот божественен, на меня падет грех... Он приказал, а я не исполню... Если, конечно, именно это не было его тайным желанием... -- Смотрит на свои руки, обтянутые перчаткой. -- Моя сила сейчас безмерна. Как я использую ее? С этой штуковиной можно обратить весь Валдик, было бы только время. Но он приказал мне иное... -- Улыбается. Перчатка не закрывает его лица. -- Что, если он все-таки божественен? Сыновья, порождающие собственных отцов, вполне могут быть благими. Мне вспоминается миф об Эдеме. Эта перчатка подобна Змею и еще... ну чем не Запретный Плод?.. -- и пожимает плечами. -- Но сколько добра можно сделать... Нет! Это ловушка! Но я мог бы вбить Слово в их головы... И я сделаю это! Правда, "зев Ада широк", как говорит Фрамин, но чего только Фрамин не говорит... Когда он уже собирается уходить, его подхватывает вихрь, высасывающий слова из горла, и швыряет в пустой и холодный колодец. Позади него слились в схватке тени, широко распахнутый зев Валдика исчезает, и Принц призывает Мадрака к себе. РАСКАТЫ ГРОМА ...Но Оаким -- Скиталец уже одел сандалии и поднимается над плитами пола -- он стоит в потоках воздуха, он смеется. От каждого его шага за пределы храма разносится грохот и смешивается снаружи с ударами начинающейся грозы. Воины и молящиеся падают ниц. Оаким взбегает по стене и останавливается. Подошвы его упираются в потолок. Зеленая дверь возникает за спиной Фрамина. Оаким спускается и шагает в нее. Фрамин следует за ним. -- Аве? -- робко напоминает один из жрецов. Одурманенные копьеносцы поворачиваются к нему и разрывают его на куски. Когда-нибудь, спустя века, могучее воинство отправится на поиски Священных Сандалий. ...А пока -- алтарь пуст. Идут вечерние дожди. ТОТ, КТО ПОЛУЧАЕТ ЖЕЗЛ На Марачеке, в Цитадели, стоят они все, и головы их кружатся. -- У меня сандалии, -- говорит Оаким. -- Теперь ты можешь получить их -- в обмен на мое имя. -- У меня перчатка, -добавляет Мадрак и прячет лицо. -- ...А у меня жезл, -- заключает Гор, и луч голубого света выпадает из его рук. -- Он достанется мне, -говорит Принц, -ибо он сотворен не из примитивной материи и суть его не относится к тем, которыми ты в состоянии владеть... И разум Принца закрыт для внутреннего взгляда Гора. Гор делает шаг вперед и сейчас он -- не более, чем меняющийся темный силуэт, чья левая нога длиннее правой, но он стоит совершенно прямо на теперь уже неровном полу, а узкое окно за спиной Принца вдруг вспыхивает как солнце, и Стальной Генерал становится золотым и призрачным, и Фрамин горит зеленоватым пламенем, не дающим света, а Мадрак -- истрепанная жирная марионетка, подвешенная на резиновой нити; стены вокруг ревут и пульсируют, сжимаются и разжимаются в такт, а взбесившееся Время в музыке перемешанных полос спектра уносится в туннель, начинающийся под окном, в самом конце которого -- пылающий тигр, чьи полосы -- мед, текущий янтарными каплями на жезл, который чудовищно вырос и сейчас действительно -- не более чем луч голубого света, слишком тонкий, чтобы быть видимым здесь -- в сумрачной вечности башни, возвышающейся над Цитаделью Марачека в сердце Средних Миров, где выросла улыбка Принца... Гор делает еще один шаг, и тело его открыто для его чувств, и все, что внутри него, немедленно становится ясным и пугающим. -- Выходит как джинн -- луна из лампы волшебной ночи.. Дорожка, что светом полна, мой взор направляя, хочет -- ковер приподнять из дней -- где буду когда-нибудь. И сквозь все пещеры небес -- по ней мы проложим наш дальний путь... -- читает голос, странно похожий и не похожий на голос Фрамина. И Гор поднимает руку на Принца... Но Принц уже сжимает его запястье обжигающей хваткой. И Гор поднимает другую руку... Но Принц уже держит и это запястье леденящей хваткой. И Гор поднимает третью руку, и ее бьет электрическим ударом. И Гор поднимает четвертую руку, и она чернеет и умирает. И он поднимает еще сто рук, но они превращаются в змей и пожирают друг друга, и шепчет он: -- Что творится со мной? -- Это мир, -- отвечает Принц, -- это все мир, в который я перенес нас. -- Нечестно выбирать такое поле сражения, -- говорит Гор. -- Этот мир слишком похож на тот, который я знаю -- он так близок и так искажен... -- и слова его -- всех цветов Блиса, и они текучи и округлы, как капли. -- А честно ли тебе желать моей смерти? -- Мне поручили сделать это, но таково и мое желание. -- Итак, ты проиграл, -- смеется Принц, вынуждая его встать на колени на Млечном Пути, который становится полным звезд прозрачным кишечником, мучимым судорожными сокращениями. Вонь невыносима. -- Нет! -- шепчет Гор. -- Да, брат. Ты побежден. Ты не можешь убить меня. Самое время смириться и идти домой. -- Не раньше, чем я убью тебя! Звезды как язвы горят в его чреве, и он собирает все силы своего тела против загадки, которая есть Принц. Принц падает на одно колено, и это рождает пение ему осанны. Поют бесчисленные собаколицые цветы, выступившие на его челе подобно испарине. Они сливаются в стеклянную маску, и из трещин ее летят молнии. Гор протягивает руки к девятнадцати лунам, и змеи его пальцев пожирают их... И кто кричит над всем этим, как не совесть его отца, птицеголового ангела на небесном троне, плачущего слезами крови? Смириться? Никогда! Отправляться домой? Огненный хохот звучит, когда он бьет стоящее внизу нечто с лицом брата: -- Сдайся и умри! Но он -- отброшен... ...далеко вперед ...где Время-прах и дни-лилии без числа... и ночь -- пурпурный василиск, чьему имени отказано в забвении... Он становится деревом без кроны, подрубленным и падающим вечно. И в конце Вечности он лежит на спине и смотрит вверх на Принца-Который-есть-его-Брат, стоящего над ним, и читает в глазах его приговор своей свободе. -- Теперь я разрешаю тебе уйти, брат, ибо я победил тебя в честном бою, -- и слова его приходят, как теплое зеленое сияние. Гор склоняет голову, и этот странный мир исчезает. И -- возвращается старый. -- Брат, я хочу, чтобы ты убил меня, -- говорит он и заходится в хрипе. -- Я не могу. -- Не отсылай меня обратно с тяжестью такого позора. -- Что еще я должен сделать? -- Даруй мне помилование. Я не знаю, какое. -- Тогда выслушай меня и иди с честью. Знай, что я убил бы твоего отца, но пощажу его ради тебя, если только он поможет мне, когда придет время. -- Какое время? -- Это решать ему. -- Я не понимаю. -- Разумеется, не понимаешь. Но как бы там ни было, передай ему это. -- Договорились? -- Хорошо, -- отвечает Гор и начинает подниматься. Когда он встает на ноги, то видит, что вокруг -- гобелены Дома Жизни и что в Зале Ста Гобеленов он один. Но в то последнее, самое страшное мгновение он кое-что узнал... Он спешит записать ускользающую мысль. ЛЮДИ, МИРЫ И ВЕЩИ -- Где Гор? -- спрашивает Мадрак. -- Он только что был здесь. -- Он уже дома, -- отвечает Принц, потирая плечо. -- Теперь позвольте мне кое о чем напомнить... -- Имя, -говорит Оаким, -верни мне мое имя. -- Да, -- соглашается Принц, -- я верну его тебе. Ты -- часть того, о чем я собирался сказать. -- Имя, -- повторяет Оаким. -- Ты не чувствуешь себя как-то иначе в этих сандалиях? -- Чувствую. -- Как именно? -- Не знаю... Верни мое имя. -- Дай ему перчатку, Мадрак. -- Мне не нужна перчатка! -- Надень ее, если хочешь узнать. -- Хорошо. Он надевает перчатку. -- Теперь ты знаешь свое имя? -- Нет. Но я... -- Что? -- Я чувствую что-то знакомое, очень знакомое... В том как привычно она облекает мое тело... -- Разумеется. Мадрак вздрагивает: -- Не может быть! -- Не может? -- спрашивает Принц.. -- Подними этот жезл и держи его, Оаким. Вот ножны, повесь их на пояс... -- Что ты делаешь со мной? -- Возвращаю то, что по праву принадлежит тебе. -- По какому праву? -- Подними жезл. -- Я не хочу! Ты не можешь заставить меня! Ты обещал мне мое имя. Скажи его! -- Не раньше, чем ты поднимешь жезл. Принц делает шаг к Оакиму. Оаким отступает. -- Нет! -- Подними его! Принц идет вперед. Оаким отступает. -- Я -- не могу! -- Можешь. -- Что-то в нем такое... Касаться этой вещи -- запретно для меня, я знаю! -- Подними его и ты узнаешь свое имя -- свое истинное имя. -- Я... Нет! Мне больше не нужно мое имя! Оставь его себе! -- Ты должен поднять жезл. -- Нет! -- Написано, что ты должен поднять его. -- Где? Кем? -- Я написал это. Я... -- Анубис! -- кричит Оаким. -- Услышь мою мольбу! Я взываю к тебе, Хозяин, во всей мощи твоей! Внемли мне в этом месте, где стою я среди твоих врагов! Тот, кого должен я уничтожить, совсем близко! Помоги мне против него, ведь я предлагаю тебе его жизнь! Фрамин очерчивает себя, Мадрака и Генерала пентаграммой зеленого пламени. Стена за спиной Оакима медленно тает -- теперь там бесконечность. С безвольно висящей рукой, ощерившись по-собачьи, на них смотрит Анубис. -- Превосходно, слуга! -- приходят слова. -- Ты нашел его, ты загнал его в угол. Остается последний удар -- и твоя миссия завершится. Используй фугу! -- Нет, -говорит Принц, -- он не убьет меня, даже с помощью фуги, пока не узнает то, что давно знаешь ты, Анубис: имя. Его истинное имя идет к нему. Он хочет его услышать. -- Не слушай его, Оаким, -кричит Анубис. -Убей его сейчас же! -- Хозяин, это правда, что он знает мое имя? Мое настоящее имя? -- Он лжет! Убей его! -- Я не лгу. Подними жезл, и узнаешь правду. -- Не дотрагивайся до него! Это ловушка! Ты умрешь! -- Стал бы я громоздить все эти сложности, чтобы убить тебя, Оаким? Кто бы из нас ни умер от руки другого, выиграет лишь шакал. Он это знает и послал тебя совершить подлость. Смотри, как он смеется! -- Потому что я выиграл, Тот! Оаким пришел убить тебя! Оаким приближается к Принцу, затем наклоняется и берет жезл. Он кричит, и Анубис вздрагивает от этого. Затем крик в его горле превращается в смех. Он поднимает жезл вверх. -- Молчать, пес! Ты использовал меня! О, как ты меня использовал! Тысячу лет ты обучал меня смерти, чтобы я без содрогания мог убить моего сына и моего отца. Но теперь ты смотришь на Сета Разрушителя, и дни твои сочтены! -- глаза его сверкают сквозь перчатку, которая покрывает все его тело, и он стоит в воздухе. Луч голубого света бьет из жезла, но Анубис успевает растаять раньше: с ними остается лишь его вой. -- Сын мой, -говорит Сет, касаясь плеча Тога. -- Сын мой, -отвечает Принц, склоняя голову Позади них тает кольцо зеленого пламени. А темная вещь все кричит и плачет где-то во тьме. СЛОВА Между мной и тобою -- слова, как раствор разделяют и держат наши страсти и тайную нежность, но сказать их -- узнать, что права одинаковость наша под кожей... О, как странны они и -- похожи на стремящийся к вечности шпиль.. И -- наставшее завтра -- сегодня, но оно есть -- не капля чернил, а текущее в вечность-пространство... Нас с тобой голосов постоянство окружает, как вечная ночь. Влажно стерты и смазаны лица, двери заперты -- нам не помочь! И раствор -- отмечает границы... -- Что это значит? -- спрашивает лорд Юискиг Рыжий, отправившийся с двадцатью своими людьми поднимать Пограничный край против Дилвита Лигламентского. Его отряд сквозь туман вглядывается в скалу, на которой высечены слова. -- Я слышал об этом, мой повелитель, -- отвечает его капитан. -- Это дело рук поэта Фрамина: у него занятный способ -- он бросает свои поэмы на ближайший мир, и куда бы те ни упали, они сами записывают себя в самом надежном месте, какое только найдут. Фрамин гордится тем, что записал притчи, проповеди и поэмы на камнях, листьях и в ручьях. -- О, так это он? Ну а что означает эта поэма? Можно ли ее считать добрым предзнаменованием? -- Она ничего не означает, Повелитель, ведь все знают, что Фрамин безумен, как голинди во время гона. -- Ну, тоща давайте помочимся на нее и поедем дальше. -- Да, Повелитель. ТЕНЬ И МАТЕРИЯ -- Отец? -- кричит тень черной лошади на стене. -- Да, Тифон. -- Отец! -- крик разрывает барабанные перепонки, -- Анубис сказал, что ты погиб! -- Он солгал. Осирис тоже, должно быть, уверял, что ударил Молотом для спасения Вселенной, так как я проигрывал битву? -- Именно так он и сказал, -- говорит Принц. -- Но я не проигрывал, я выигрывал сражение. Он хотел убить меня, а не Безымянное. -- Как тебе удалось спастись? -- Я ушел в фугу в момент удара. Но Осирис все -- таки задел меня, а Анубис нашел, бесчувственного, и утащил в свой Дом, а мои доспехи разбросал по всем Средним Мирам. Он готовил меня, чтобы сделать своим послушным орудием. -- Чтобы убить Тога? -- Именно. -- Так пусть он умрет! -- говорит Тифон и, очерчиваясь пламенем, встает на дыбы. -- Постой, брат, -- останавливает его Принц, -- ему это не удалось, а шакала мы могли бы еще использовать... Но тень черной лошади уже исчезла, и Принц опускает голову. Затем смотрит на Сета: -- Не стоит ли его остановить? -- Зачем? Анубис и так уже прожил лишнюю тысячу лет. Пусть теперь защищает себя сам. Никто, даже я, не сможет остановить Тифона, когда он в безумии. -- Хорошо, -- говорит Принц и, обернувшись, долго и пристально смотрит на Фрамина. -- Если хочешь служить мне и дальше, мой бывший Ангел Седьмой Станции, отправляйся в Дом Мертвых. Там скоро потребуется присутствие кого-то, кто умеет обращаться с его механикой. -- Тифон был Ангелом Дома Огня, -напоминает Фрамин. -- Я боюсь, что он отомстит, но не останется в доме Мертвых. Насколько я знаю своего брата, Тифон потом будет разыскивать направившего Молот: следовательно, он возьмется за Осириса. -- Тогда перенеси меня в Дом Мертвых. Мадрак, ты составишь мне компанию? -- Если я не нужен Принцу здесь. -- Нет. Ты можешь идти. -- Повелитель, -- говорит Фрамин, -- ты доверяешь мне, хотя в войне станций я не был с тобой... -- Те дни ушли, и мы стали другими, не так ли? -- Я надеюсь, что так -- и благодарю тебя. Принц скрещивает руки на груди и склоняет голову. Фрамин и Мадрак исчезают. -- Чем, -- говорит Стальной Генерал, -- я могу помочь тебе? -- Мы снова отправимся сражаться с Безымянным, -- отвечает Принц-Который-был-Тысячей. -- Ты будешь с нами, чтобы прийти на помощь? -- Тогда я позову Бронза? -- Зови. Ветры гонят пыль. Сквозь нее пробивается в следующий день усталое солнце