дчивым. - Однако удар, направленный на меня в Антиохии направлен против всех христиан находящихся здесь. Даже против короля... - Я читал этот декрет, - Ги смог продемонстрировать зевок, скрывая растущее ликование. - Там специально говорится, что христиане, которые будут укрывать или поддерживать тебя, становятся такими же как ты. Если мы отдадим тебя Саладину... - Я уверен, что мой Господин понимает, что если какой либо король отдаст сарацинам своего лучшего подданного и защитника, он будет осмеян по всей Франции как дурак и подлец, попадет под папское отлучение и, возможно, даже восстановит против себя армию. - Хорошо сказано, принц Рейнальд. - Но король, который поднимет эту опрометчиво брошенную перчатку, который защитит и поддержит человека, который связал свою жизнь с жизнью этого короля! - такой король заслуживает звания "Защитника Креста" и будет славен по всему христианскому миру, от степей Венгрии до западной оконечности Ирландии. Такой король навсегда останется в памяти людей. Ги некоторое время пребывал в мечтах о всеобщем признании и уважении. Но потом появилась другая мысль. - Слышал ли ты, какое войско собрал Саладин? Более десяти тысяч рыцарей. И сотня тысяч обученных йоменов. - Слухи приписывают ему тысячи там, где он как обычно, имеет десятки - усмехнулся Рейнальд. Ги почувствовал себя несколько хуже при таком повороте разговора. - Он хорошо знает свои силы. - Сарацинские рыцари? Мы бились с сотней таких. Легкие доспехи и изящные мечи. Кольчуга, что режется как сеть. Шлемы и нагрудники, которые можно проткнуть кинжалом - тонкая работа, эмаль и позолота - но ничего такого, что не расколол бы хороший норманн, или даже лангедокский рыцарь. Большинство из них сражается в льняных одеждах, с волосами, обернутыми тюрбанами. Потряси мечом перед ними, и они рассеются по холмам. - У меня нет достаточного количества войск, чтобы противостоять этой армии. - Тамплиеры? Госпитальеры? Они под вашей командой. Конечно, мои землевладельцы в Антиохии будут биться за меня. Каждый француз и большинство англичан, которые пришли в эту страну, держали в руках меч, или по крайней мере знают, как это делается. Мы сами можем выставить несколько десятков тысяч. Этого будет достаточно. - Только если я призову каждого человека в Иерусалиме и сделаю то же самое во всех городах и крепостях от Газы до Алеппо. Мы можем собрать двадцать тысяч вооруженных рыцарей и еще половину от всех вооруженных йоменов. - Вот видите, Сэр! Мы имеем преимущество перед ними! - Но это означает оставить наши крепости незащищенными! Если мы не одержим победы, у нас может не оказаться места, куда мы сможем вернуться и залечить раны. - Если Саладин соберет такое войско - кто же будет нападать на наши крепости? Мы будем преследовать их, не так ли? Не оставляя времени для остановок и осады высоких башен и толстых стен. Не стоит беспокоиться, мой Господин. У нас будет преимущество, как только вы издадите декрет, созывающий Ордены. - Ты так думаешь? - Конечно. Разве я не так сказал? - Ты отправишься в Антиохию и созовешь свои силы. Ты возьмешь всех людей со стен, если ты настолько уверен, что страна будет в безопасности. - Мой Господин... - Между прочим, это приказ. Былая жестокая улыбка вернулась к Рейнальду. - Я должен подчиниться, - он низко поклонился, в своем стиле и попятился к двери в конце палаты. Ги было интересно, сделает ли Рейнальд так, как сказал. Ги думал, а сможет ли он сам собрать всех людей со стен, чтобы защитить одного человека... Но "Защитник Креста"... Это звучало заманчиво. - Еще раз, Томас! В сороковой раз за последний час Томас Амнет поднял свой меч над головой и принял оборонительное положение. Меч был варварским, на добрых шесть дюймов длиннее и намного тяжелее, чем меч из качественной стали, которым можно фехтовать без напряжения. Его вес и неправильный баланс привели к тому, что все его мускулы протестовали, когда он поднимал острие на уровень глаз. Причина была ясна - Амнет совершал еженедельные тренировочные упражнения. Не имело значения, какое положение занимал рыцарь-тамплиер - дипломат на службе короля или папы, один из многочисленных участников в банковских схемах Ордена, лекарь, или, как Амнет, прорицатель - он принадлежал к воинствующему ордену и должен был поддерживать воинское искусство на высоте. Сэр Брор, с которым они фехтовали во дворе Иерусалимской Обители, был человеком недалеким. Он не умел произносить изысканные речи, не обладал утонченным интеллектом, но слыл удачливым воякой, который, если верить его рассказам, однажды обратил в бегство пятьдесят сарацинских кавалеристов. Он снес головы первым трем одним ударом меча и еще трем - при обратном движении, а остальные, завидев такое, бежали. На этот раз Брор атаковал, делая выпад всем телом вперед. Его легкий стальной меч оказался в дюйме от горла Амнета, прежде чем тот смог поднять свое оружие и парировать удар. Острие меча Амнета продолжило свой путь и зарылось в утрамбованную землю. В тот же самый момент Брор полностью развернулся и нанес новый удар. У Томаса не хватило сил снова поднять свой меч, и Брор зафиксировал туше с левой стороны груди. - Уже устал? - скороговоркой спросил Брор. - Ты же видишь. Сэр Брор нажал сильнее, уколов кожу под простеганной защитной туникой. - Эй! - воскликнул Томас, отмахиваясь. - Это чтобы ты запомнил меня. И запомнил, куда должно двигаться твое запястье, - он опустил свой меч острием вниз, как Амнет, затем развел руки и легко коснулся острия. - Вот так! Амнет медленно развел руки и более удобно перехватил меч. - Спасибо. Так лучше. - Томас! Зов донесся с другой стороны двора, от подножья башни. - Томас! Там стоял Жерар де Ридерфорд с делегацией тамплиеров из разных обителей, разбросанных по всей стране. Амнет заметил, что все они прибыли со сменными лошадьми, одной или двумя, дня за полтора. Он отсалютовал сэру Брору своим слишком тяжелым мечом и пошел на зов Великого Магистра. - Томас Амнет может дать нам совет в этом деле, - услышал он, подходя. - Дать совет в чем, мой Господин? - он отер пыль и пот с лица рукавом рубахи. Важные тамплиеры, свежие и одетые в льняные и шелковые одежды, поморщились. Амнет улыбнулся этому. - Мы получили призыв, - сказал Великий Магистр. - От короля Ги, - окончил Амнет. - Присоединиться к нему в связи с этим джихадом, который объявил Саладин. - Да, а ты откуда знаешь? - возбужденно сказал Жерар. Остальные вокруг него невнятно заговорили и казались возбужденными. Это был трюк, которому Томас выучился давно: используя свою сообразительность и интуицию, чтобы выделить главное в любом деле, он обычно мог предугадать в общих чертах, а иногда и в подробностях, смысл того сообщения, которое герольд еще не донес до ворот. Сейчас Амнет угадал все, поскольку знал слабости короля Ги и проблемы, которые были у Рейнальда де Шатильона. - Король приказывает нам собрать семь тысяч рыцарей, - сказал Жерар, - и примерно столько же йоменов и слуг. Мы должны двинуться на север, к... - К Кераку, - продолжил Амнет. - Отважный дурак этот Саладин! Жерар умолк и улыбнулся: - Откуда ты это знаешь? - Керак - это владение Рейнальда де Шатильона. Саладин мог бы атаковать Антиохию, резиденцию принца, которая в действительности более удобна для осады. У Саладина много единоверцев - и тем самым потенциальных союзников - за ее стенами. - Вместо этого он направляется прямо к Кераку, который полностью наш. И, следовательно, он что-то замышляет, потому как вовсе не дурак. Такая смелость берет города. - Ты знаешь все это из сплетен на базаре? - Нет. - Ты слышал это от кого-либо из приближенных Рейнальда? - Вовсе нет. Почему ты так подумал? - Потому что я только сегодня узнал, из личного сообщения короля, что Рейнальд направился в Керак руководить сбором сил. - И король Ги ожидает, что мы соберемся под началом Рейнальда в этих высоких и узких стенах? - Сейчас он предлагает другое, слабая улыбка Жерара сделалась шире и довольнее от того, что Томас дал неверный ответ. - Мы должны собрать наши войска здесь и перехватить Сарацинскую армию. - А! - А для тебя у меня есть специальное задание. - Что же это, мой Господин? - Амнет старался показаться скромным. - Госпитальеры отвергли призыв короля Ги. Они заявили, что их глава - Его Святейшество папа римский и поэтому они не могут подчиняться никому другому. - Звучит разумно. - Да, и... что ты сказал? - челюсть Жерара отвалилась. Другие тамплиеры, до сих пор не участвовавшие в разговоре, зашумели, обсуждая между собой непочтительный ответ Амнета. - Я смею заметить, мой Господин, что принц Рейнальд пожинает плоды своих трудов, - Амнет говорил спокойно. - Вы можете спасти всех нас от кровопролития: отдайте его Саладину. Если вы хотите сохранить господство христиан в этой стране, отдайте его Саладину. Великий Магистр побагровел: - Ты говоришь необдуманно, Томас, - он замолк, так как новая мысль возникла у него в мозгу. - Ты видел это в свете, - Жерар взглянул на собравшихся вокруг них тамплиеров, - нашего друга? - Нет, мой Господин... Источник - не представляет этого столь определенно. Я опасаюсь, что я утерял это умение. Действительно, я говорю опрометчиво, но такая речь может быть произнесена любым из воинов, собравшихся здесь. Силы Саладина уже превышают наши. Его декрет направлен только против Рейнальда, его домочадцев и тех христиан, которые будут сражаться за него. Таким образом, для нас способ выжить состоит... - Достаточно, Томас. В области политики нам нужно твое подчинение, а не твое мнение. - Я к вашим услугам, - Амнет низко поклонился, отведя глаза в сторону. - Ну так-то лучше, подчинение более приличествует рыцарю. Но образ твоих мыслей создает мне трудности - я хотел послать тебя послом к Роджеру, Великому Магистру Госпитальеров. Ты мог бы убедить его отказаться от его решения и присоединиться к королю Ги. Но ты разделяешь его мнение, и тебе будет трудно сделать это. Я даже не знаю, сможешь ли ты. Может быть, кто-нибудь другой... - Мой Господин! - запротестовал Амнет. - Вы знаете, что мой ум и мой язык в вашем распоряжении. Если вы пошлете меня к Роджеру, я буду представлять ваше мнение со всем моим старанием и умением. - Ты так думаешь? - Как рыцарь Креста и христианин, я буду просить Роджера помочь принца Антиохии. - И королю, Томас, - поправил Великий Магистр. - Всегда к вашим услугам, сэр. - И как вы собираетесь сделать это, Мастер? - Лео, сидя на старой кляче, тщетно старался заставить ее двигаться быстрее, вонзая в ее бока шпоры. Кобыла прижимала уши, на несколько шагов пускалась легким галопом, а затем снова переходила на спокойный шаг. Лео трясся в седле и был обречен плестись позади своего хозяина всю дорогу до Яффы. - Я приведу доводы, которые подскажет мне мой разум и вдохновение от Господа. - Но Госпитальеры могут отказаться. - Ну, тогда моя миссия провалится и я поеду назад в Иерусалим. - Съездив попусту. - Нет, съездив по приказу моего сеньора. - Попусту. - Нет не... ну, пусть будет по-твоему, попусту. Но ты должен выучить, Лео, и чем скорее, тем лучше, что если ты стремишься к военной жизни - приказ твоего начальника важнее, чем твое собственное мнение или твои склонности. Солдат должен подчиняться без вопросов, именно можно выиграть войну. Если твой военачальник командует "налево", ты не разглядываешь, что же там находится, и лишь потом решаешь, поворачиваться тебе туда или нет. Ты поворачиваешь свою лошадь и имеешь дело с последствиями. Что было бы, если бы каждый рыцарь выбирал бы для себя свою собственную битву и дрался лишь тогда, когда считал нужным? Для тамплиера не выполнить приказ своего Магистра то же самое, что сельскому священнику усомниться в приказах папы римского. - Говорят, что Роджер больше не Великий Магистр Госпитальеров, так как бросил ключ ордена в лицо королю. - Излагай факты правильно, парень. Он бросил свой ключ в окно. И никто не видел, куда он упал. Поэтому никто не может сказать, что он не подобрал его потом. Он магистр до тех пор, пока рыцари госпитальеры не откажутся подчиняться ему или пока сместит его. Но на это Его Святейшество никогда не пойдет. - Почему? Что, Роджер столь хороший магистр? - Потому что Рим слишком далеко. Папа Урбан умирает. Его преемник, которым, я полагаю, будет Грегори ХIII, - не дотянет до конца года. И все последователи будут слишком заняты укреплением папства, чтобы обращать свое внимание на то, что делается за морем. Так что мы будем предоставлены сами себе. - Папа умирает! И вы знаете, кто будет его преемником... У вас много друзей среди кардиналов? - Ни одного. - Так откуда вы знаете, что Грегори будет папой? - Если бы ты так же внимательно вглядывался в будущее, как я за последнее время, то обнаружил бы, что знаешь нечто, о чем раньше не мог и подумать. Я мог бы назвать тебе по порядку имена пап вплоть до года моей смерти. Девять столетий принесут нам много пап. - Бог мой! Вы провидец, Мастер Томас. - Не провидец, Лео, но... Что это? Вдалеке, там, где дорога сливалась с горизонтом между двумя холмами, появилась белая точка, поднимавшая широкое облако пыли. - Всадник, Мастер. Точка быстро превратилась в всадника, одетого как бедуин. Он двигался легкой рысью, направляясь прямо к ним. Амнет и его спутник натянули поводья и остановились. - Слишком много пыли для одного всадника, - заметил Амнет. Как только всадник их заметил, он увеличил скорость, перейдя на галоп. Утрамбованная и засохшая грязь дороги была хорошим проводником звуков: они частили и перекрывались, сообщая о том, что лошадь не одна. Амнет инстинктивно оглянулся назад, но дорога позади них была пуста. Не доезжая 200 ярдов, на расстоянии полета стрелы, всадник свернул влево, и из облака пыли вынырнул второй, затем третий, четвертый, пятый. Все они съезжали в сторону и резко осаживали лошадей, так что Амнет и его спутник оказались окруженными. Резким криком один из них приказал всадникам остановиться. - Что им нужно, Мастер Томас? - Не знаю, но думаю, что нам придется поехать с ними. Для воина, стратега и человека быстрого действия требования придворной жизни были утомительны. Вереница трезвых лиц, избитые восхваления, беспокойные руки и жадные глаза - все это изматывало душу и удлиняло день. Этим утром он вершил суд, выслушивая жалобы одних бедуинов на других по поводу потерянной овцы или прав на колодец. Угол, под которым падал солнечный луч через отверстие в шатре, говорил, что после полуденной молитвы прошло не менее часа. Саладин испустил такой вздох, что его мог услышать Мустафа, в ожидании стоявший за ним. Следующими просителями были несколько бедуинов, которые приволокли пару оборванных путешественников. Один из них, по виду полукровка, упал на колени перед подушками, на которых сидел Саладин. Второй, был европейцем и, по-видимому, франком. Он остался стоять, глядя на султана сверху вниз - до тех пор, пока один из бедуинов не пнул его под коленку. Человек повалился на все четыре конечности, но не оторвал взгляд от султана. Одежда обоих была пыльной и носила следы путешествия. Туника франка видимо когда-то была белой. Менее грязное пятно слева на груди было похоже на крест. Удаленный крест, мог быть красным. И все же это могло ровным счетом ничего не значить. - Что за жалоба? - спросил Саладин, придав своему голосу строгость. - О мой Господин, эти люди были найдены на дороге в Яффу. - И? - За эту дорогу отвечает Харис эль-Мерма. Все проезжающие по ней, должны получить наше разрешение и заплатить пошлину. Они не заплатили. - Вы не смогли получить с них плату? - О мой Господин, у них ничего не было. - Совсем ничего? - Не было денег, а оружие не бог весть какое ценное. У одного было вот это... И мужчина вытащил старый кошелек палевой кожи из-под своей одежды. - Дай-ка его сюда, - приказал Саладин. Бедуин передал кошелек. Внутри него был твердый кусок, похожий на камень. Султан развязал кожаные ремешки и достал содержимое. Это был кусок дымчатого кварца, гладкий, как обкатанная водой галька. Он был тяжелый и теплый, вероятно, сохранил тепло тела бедуина. Саладин рассматривал его в солнечных лучах, которые проникали через крышу шатра. Коленопреклоненный франк судорожно вздохнул и задержал вздох. Свет входил в кристалл и таял там, не проходя через него и не преломляясь на гранях. Что-то темное находилось в центре кристалла - пятно, которое лишало его той ценности, которую мог иметь такой большой кристалл. Саладин опустил его в кошелек и передал бедуину. - Отдай ему этот камень. Он не стоит денег. - Слово моего Господина - закон. - Я заплачу пошлину за этих двоих. - Благодарю тебя, мой... Саладин прервал его и повернулся к франку. - Вы христиане. - Я христианин, - арабский, на котором говорил человек, был таким же нечистым, как камень, но удивительно было слышать родной язык в устах европейца. - А этот полукровка твой слуга? - Мой подмастерье, сэр. И мой друг. Саладин пожал плечами. Кого заботит, кому предан этот неверный? - Что за дело у вас в Яффе?.. - Меня послал мой хозяин, чтобы выяснить спрос на лошадей... лошадиное мясо. - Ты не похож на купца. Возможно, ты воин, судя по твоей одежде, однако у тебя не тупой взгляд. Ты был воином? - Меня учили воинскому искусству, но я не слишком преуспел в нем. - Кого интересует, что думает неверный о своих достоинствах? - Хорошо, когда человек знает пределы своих возможностей, - сказал Саладин. - Ты можешь ехать. В Яффу. Насчет лошадиного мяса. Мужчина в знак признательности коснулся головой пола шатра, как делают мусульмане на молитве. - Но запомни, христианин. Ты должен уехать из этой страны до конца года. Весь твой род должен уехать. Сейчас между нами война - последняя война. Мой тебе совет - не покупай молодых лошадей или не покупай их слишком много, или ты никогда не получишь за них настоящую цену... Ты понял, что я сказал? - Нет, мой Господин, - заикался мужчина. - Я не буду тебе объяснять. Теперь можешь идти. Саладин повернулся и дал знак Мустафе. Определенно, уж пора было совершить молитву. - Живы ли мы, Мастер Томас? - бедуины освободили Лео от его старой кобылы и теперь он раскачивался на спине верблюда, который постоянно старался куснуть его за колени. Французский конь Амнет был обменен под угрозой оружия на старого верблюда с разбитыми копытами и застарелыми болячками на ногах. Животное дышало так тяжело, что у Томаса рука не поднималась ускорить его движение, стукнув его хорошенько. - Похоже, мы живы, - ответил Амнет. - Я думал, что Саладин назначил цену за каждого тамплиера. - Да, это так. - Но он отпустил вас. - Я же не представился ему. - Да, но он мог видеть след от креста, который вы спороли с туники. Я заметил, что он очень внимательно его разглядывал. - Но я вел себя униженно в его шатре, и он решил, что я украл ее. О человеке судят по его делам и разговору, не по одежде. Даже сарацины это понимают. - Почему он отпустил вас? Кажется, он принял решение после того, как подержал кристалл. - Ты заметил это, не так ли? - Я замечаю все, Мастер. Как вы и учили меня. - Я усердно молился, чтобы он отпустил нас. Это дар небес, что он не забрал Камень. - Этот Камень так важен для вас? Почему? - Ах, Лео! Хватит вопросов. Ты должен оставить мне что-нибудь, чему я еще могу научить тебя. - Если так, хорошо. Я могу подождать. Но не слишком долго. - Для чего мы нужны вам? - взревел Роджер, Великий Магистр ордена госпитальеров. Его голос гремел под сводами трапезной в обители в Яффе. Собравшиеся рыцари зашумели. До Амнета донеслось: "Слушайте, слушайте!", "Никогда!", "Не хотим!" - Только сам папа может приказать госпитальерам сражаться, - продолжал Роджер более спокойным тоном. Было ясно, что он он чувствует себя обязанным что-то объяснять или оправдываться перед посланцем типа Амнетом. - Это правда, - согласился Амнет, повышая свой голос, чтобы перекрыть шум. - Ваш орден подчиняется - так же как и мой - только его святейшеству. Однако интересы этой страны, и короля Ги, более близки нам. - Ги связался с Шатильоном и сам лезет Дьяволу в пасть. Пусть сам расхлебывает все это. - А если Ги не отдаст Шатильона Дьяволу, что тогда? - Э? - казалось, Роджер был поражен какой-то новой мыслью. - Если король Ги поднимет армию франков на битву с Саладином, а орден госпитальеров не присоединится к нему - что тогда? - Тогда Ги окажется в дерьме. - А если он разобьет сарацин? - Э? - Если франки победят, а госпитальеры для этого ничего не сделают, для них это плохо кончится. Десятина будет поступать не столь регулярно. Долги будут выплачиваться не столь быстро. Некоторые поместья, полученные в дар от некоторых королей, могут быть потребованы обратно. - Это нам не впервой. Мы уже почувствовали тяжесть королевского недовольства. - А Его Святейшество... он будет улыбаться, как Бог, не вмешиваясь во все это, с высоты Небес. В конце-концов, наш Урбан отнюдь не государственный человек. Он не желает оставить свою склонность к обличению королей и власть имущих богатеев, не так ли? - А-гмм... - казалось, Роджер был поражен новой мыслью. Тишина в зале позади Амнета нарушалась лишь шарканьем сапог по каменным плитам. - Вы потеряете немного, если король Ги и те, кто выступят с ним будут побеждены. Конечно, вы сможете удержать собственные позиции в этой варварской стране силой своих мечей. Но если король Ги и принц Рейнальд победят, они будут сильнее, чем прежде - а разве кто-нибудь будет молить бога о другом? В этом случае ваша позиция невмешательства может привести к тому, что ваши позиции ослабеют. - Ты это знаешь? - Я вижу это, как может видеть любой. - Но говорят, ты можешь предвидеть будущее. Видел ли ты, при помощи своей белой или черной магии, исход этого дела? Амнет помолчал, прежде чем ответить. Перед его глазами всплыло видение: бледное беспощадное лицо с пышными усами... - У меня нет такой силы, если я понимаю, о чем ты спрашиваешь. - Это не ответ, Томас Амнет. - Это единственный ответ который я могу дать, мой Господин. - Ты заморочил нам головы своими загадками и предположениями, тамплиер. - Я просто указал на все ловушки, вытекающие из вашей линии поведения - и те выгоды, которые станут доступны в том случае, если вы измените свое решение. - Какие выгоды? - Госпитальеры и тамплиеры долгое время были заодно. - Не так уж они и были близки, как ты думаешь. - Правильно, Мастер Роджер, у нас были различия. Но король будет весьма уважать вас, если вы снова поднимите мечи у него на службе. - Что ты имеешь ввиду под словом "уважать"? Амнет помолчал. Он был уполномочен делать намеки, но давать прямые обещания - другое дело. - Если нам удастся отогнать Саладина и его айюбидов за их границы, появятся новые земли. Поля зеленой египетской пшеницы, месторождения железа на Синае, промыслы жемчуга на Красном море... - И милые сердцу короля Ги тамплиеры получат все самое лучшее, не так ли? - А разве отец не более усердно трудился, чтобы обрадовать блудного сына, нежели того, который остался покорным его воле? - Еще загадки, Томас! Я могу поклясться у тебя есть по одной на каждый день недели. - Мой Господин оказывает мне слишком большую честь. - Достаточно большую, чтобы не спорить с тобой. Мы здесь простые люди. Доблестные воины. Благочестивые монахи. Честные купцы. Отнюдь не люди быстрых мечей и случайных союзов, как вы, тамплиеры. - Но, мой Господин... - Нет, Томас. Мы поссорились с королем Ги открыто и это его решения не имеет отношения к ссоре. Мы не можем похоронить это из-за нескольких полей пшеницы и жемчуговых приисков. - Я не имел ввиду купить ваше решение, Мастер. - Конечно нет, оно не продается. Если король Ги плохо кончит в этой священной войне - мы не будем праздновать. Мы не благословляем сарацинскую армию. Но мы не протянем руки для того, чтобы вытащить короля Ги из той ямы, которую гордость Рейнальда вырыла для них обоих... да и для тебя тоже, если ты заодно с ними. - Я понял. - Так как ты верный рыцарь и хорошо служил своему ордену, я не буду наказывать тебя за то, что ты явился сюда. Ты можешь возвращаться в Иерусалим - если сарацины позволят тебе сделать это. - Благодарю вас, Мастер Роджер. - Поспеши, Томас. Война на пороге. ФАЙЛ 04. ХОЛОДНОЕ И ГИБЛОЕ МЕСТО В эту дивную ночь твоя нежность входила Век минувший забредил о радости дня Он сгорит на закате с лучами светила Ярость, ярость встает против смерти огня. Дилан Томас На третью ночь Том Гарден начал улавливать ритм бассейна. Ему пришлось понять главное: та женщина, которая не могла здесь подыскать себе отзывчивого мужчину, помимо пианиста, была либо слишком застенчива, либо слишком пьяна, чтобы причинить ему много хлопот. Улыбка или легкое отстраняющее движение бедром или бровью отгоняли ее прочь. Пока он играл, все было в порядке. Напротив, Тиффани и вторая официантка, Белинда, все время подвергались домогательствам - как со стороны мужчин, так и со стороны женщин. Порой это были ласковые и добродушные атаки, порой грубые. Заняв позицию наблюдателя, Гарден подсчитывал число шлепков, обжиманий и всевозможных запрещенных приемов, которые Тиффани приходилось терпеть на протяжении часа. Но ни одна из девушек ни разу не вскрикнула. Не грозила им, по всей видимости, и опасность захлебнуться - вполне хватало способности задерживать дыхание на тридцать секунд. После единственной яростной попытки защитить Тиффани в ту первую ночь, попытки, которая была встречена взрывом хохота, Гарден сказал себе, что это не его дело. Но иногда он удивлялся тому, что в воде не видно крови. Он быстро понял, что в бассейне предпочитают ритмы девяностых годов, медленный рок и иногда соул - и то и другое он мог играть часами. Однако, посетители желали, чтобы мелодии были озвучены голосами саксофона и гитары, но ни того ни другого Клавоника воспроизвести не могла. Во всяком случае, на первых порах. Клавоника была полу-классическим инструментом, с помощью несложного программирования удавалось прерывать звучание трубок органа. Он заметил, что труба и виолончель больше всего соответствуют желаемому эффекту. Когда он впервые опробовал это прерывистое звучание, оно было все же весьма далеко, на его слух, от настоящего саксофона и гитары. Но чем больше Гарден играл, приспосабливаясь к клавишам, проигрывая некоторые фразы более уверенно и требовательно, чем обычно, сосредотачиваясь на извлечении звуков, тем больше голоса трубы и виолончели начинали походить на то, что он хотел услышать. Впервые заметив, что Клавоника воспроизводит настоящий сакс и гитару, он решил, что это искажение звука из подводных динамиков. Но подводные динамики работали и раньше, однако ничего похожего не выдавали. Потом он подумал, что слух подводит его, и выдает желаемое за действительное. Но за годы практики его уши были слишком натренированы, чтобы улавливать только то, что делали пальцы. Наконец, он подумал, что электроника шалит от влаги и химикатов, проникших в схему. Но на следующее утро он пришел в бассейн пораньше, перетащил бар с пианино на кафельный борт и вскрыл клавонику. Все платы были в первозданном виде. Он проверил схему своим мультиметром - никаких изменений, за исключением того, что блок трубы явно воспроизводил резкие перепады саксофона, а виолончель генерировала звучание современных струнных. В итоге он вынужден был признать тот факт, что инструмент отзывался на его усилия так, как не способно было ни одно пианино со своими деревянными панелями, стальными струнами и молоточками. Каким-то образом Том Гарден воздействовал на изменения в электронной схеме клавоники. Вокруг не было никого, кому можно было бы рассказать об этом чуде. Тому не приходило в голову пригласить Сэнди в бассейн, а она об этом не просила. Что касается Тиффани и Белинды, то им было не до музыки, выбраться бы живыми из ночного праздника вседозволенности. В бассейне происходили и другие необъяснимые события. На вторую ночь Гарден обнаружил в донышке своего стакана оранжевое пятно в толще стекла. Был ли это тот самый стакан, что Сэнди дала ему в гостинице? Трудно было сказать наверняка. Могло быть и так, даже скорее всего. Струйка окрашенного стекла была той же самой формы и оттенка. Кто приносил ему содовую в ту ночь - Тиффани или Белинда? Кажется, Тиффани... Но они с Сэнди определенно не знакомы. Мог ли кто-то подсунуть стакан в бар на пианино, в надежде, что он попадет к Гардену? Вряд ли, ведь не меньше сотни таких стаканов в течение ночи ходило здесь по рукам, не считая тех, что вылавливали потом в глубоком конце бассейна. Кроме того, как пианист, Том оказывался первым или вторым клиентом бара. И старался не расставаться потом со своим стаканом, наполнял его, не отходя от рабочего места. Не прерывая игры, Гарден высвободил одну руку и взял стакан. Повторилось уже знакомое ощущение, словно какой-то разряд или покалывание прошло через все тело. Впечатление было ослаблено водой, движением тел вокруг и отсутствием эффекта неожиданности. Но покалывание все же дошло до самых кончиков пальцев ног. Он отхлебнул содовой со льдом и поставил стакан обратно на пюпитр. Рука нащупала клавиши и подключилась к ритму. Хорошо, когда тебя любят. Или по крайней мере присматривают за тобой. Элиза: Доброе утро. Это Элиза... Гарден: Здравствуй, куколка. Двести двенадцать, пожалуйста. Это Том Гарден. Элиза: Привет, Том. Где ты находишься? Гарден: Все еще в Атлантик Сити. Элиза: Судя по голосу, ты немного успокоился. Гарден: Может быть. Не знаю. Элиза: Как работа, привык? Гарден: Ко всему можно привыкнуть. Элиза: По-прежнему видишь сны? Гарден: Да. Элиза: Расскажи мне о своих снах, Том. Гарден: Последний был дурной. Не то чтобы какой-нибудь ужастик, а по-настоящему пугающий. Кошмар. Элиза: Опиши, пожалуйста. Гарден: Это всего-навсего сон. Я думал вы, киберпсихиатры, не занимаетесь фрейдистским анализом. Так почему... Элиза: Ты сам сказал, что люди пытались проникнуть в твой разум. Это могут быть не совсем сны, особенно если они возникают и во время бодрствования. Гарден: Но они повторяются и ночью тоже. Элиза: Разумеется, остаточный опыт. У тебя когда-нибудь бывало deja vu? Гарден: Конечно, у каждого бывает. Элиза: Это чувство узнаваемости на самом деле - химическая ошибка мозга. Разум моментально интерпретирует новый опыт так, будто он уже хранится в памяти. Ведь через мозг волнами проходят триллионы синапсов, и вполне вероятно, что некоторые из них, определенный процент, окажутся ошибочными. Гарден: Какое отношение это имеет к моим снам? Элиза: Сны, deja vu, галлюцинации, ясновидение - все это узорная пелена, которой рассеянный ум пытается смягчить непредвиденность опыта. То, что ты на самом деле однажды видел, скорее вспомнится тебе наяву, чем приснится. Гарден: Но эти сны нереальны! Это jamais vu, никогда не виденное. Элиза: Реальность, как говорил мой первый программист, это многоцветное покрывало. Тысяча синапсов образуют почти случайный узор - вот что такое реальность. Гарден: ...Почти случайный? Элиза: Расскажи мне о своем сне, Том. О последнем сне. Гарден: Ну, хорошо... Знаешь, он начался с другого события. Будто я играю в солдатском клубе, перед пилотами Воздушной Кавалерии, которые во время войны принимали участие в боевых действиях в Сан Луисе и Свободном Штате Рио Гранде. Я импровизировал на тему одной из их маршевых песен - наполовину английской, наполовину испанской - о втором взятии Аламо. Внезапно между двумя клавишами я увидел металлический проблеск. Это был блеск шпаги, разрезающей воздух. - Это подлинник, лейтенант, - Мадлен Вишо говорила, не выходя из-за прилавка. - Я продаю только подлинники, чье происхождение доказано. Мадам Вишо еще неплохо бы смотрелась, подумал лейтенант морской пехоты Роджер Кортнэй, если только приодеть ее иначе. Убрать эту белую блузку в оборочках и пыльного цвета юбку из тафты, какие носили в десятых и двадцатых годах, в эпоху, когда во французских колониях одевались по парижской моде девяностых. Надеть бы на нее что-нибудь более модное, возможно нечто азиатское, вроде тех узких ярких шелковых платьев с разрезом до бедер, которые носят сайгонские девушки в барах. Нечто такое, что двигалось бы вместе с ней. На такой женщине, как мадам Вишо, с ее формами, светлыми волосами и почти нордическим типом лица это смотрелось бы просто... - Эта шпага - подлинник эпохи Наполеона, лейтенант. Офицерская модель, скопированная с римского "гладиуса" - короткого колющего меча. Кортнэй сделал несколько пробных взмахов плоской, почти лишенной рукоятки, шпагой. Он попытался покачать ее, чтобы определить центр тяжести, как его учили на уроках фехтования. Однако точка равновесия была расположена неправильно. Широкое, плоское прямое лезвие, острое почти как охотничий нож, покачавшись на руке, упало налево. Казалось, оно хотело рассечь ему колено и почти рассекло. - Что-то здесь неправильно. - "Гладиусы" предназначались для более миниатюрных мужчин, - сказала она своим сухим учительским голосом. Он подумал, что она даже не взглянула бы, если бы он порезался. - В наше время, когда мужчины стали крупнее почти по всем параметрам, кому-то это оружие может показаться неподходящим. - Как бы то ни было, я ищу несколько более... - Попробуйте "гейдельберг", четвертый слева на последнем столе. Это дуэльный клинок, шпага более современного дизайна. - Современного? Так... Кортнэй поднял длинный стальной хлыст, у основания не толще его мизинца. Эфес был защищен плоской корзинкой из стальных пластинок. На рукоятке что-то прощупывалось... - Ого! Это бриллианты? - Горный хрусталь, лейтенант. Это благородная шпага, скромно украшенная. Он сжал унизанную кристаллами рукоятку и поднял шпагу, длинную и гибкую. Отойдя в проход между столами, он занял позицию en garde. Сталь была достаточно упругой для того чтобы не изгибаться в горизонтальном положении, когда лезвия клинка были расположены вертикально. Он попытался уравновесить шпагу, и это ему сразу же удалось. Баланс был идеален для его руки. Кортнэй вскинул шпагу в салюте и - ах! Острая грань одного из кристаллов впилась ему в руку, расцарапав большой палец. - Что случилось? - спросила мадам Вишо. - Порезался, - ответил он с туповатым видом, облизывая ранку. Она кровоточила сильнее обычного. Кортнэй меланхолично подумал о странных грибках и бактериях, который несомненно водятся в такой влажной стране как Вьетнам. - Вы, американцы, иногда совсем как дети. Если вы порезались шпагой, лейтенант, я за это не отвечаю. Но Кортнэй пропустил ее слова мимо ушей. Он рассматривал кристаллы на рукоятке, отыскивая следы грязи, которые могли бы ему что-то объяснить. Вот оно! Одна из граней была запачкана чем-то бурым, словно засохшей кровью. Очевидно этот проклятый кусочек стекла много лет назад нашел точно таким же образом другую жертву. Кортнэй последний раз лизнул палец и левой рукой положил шпагу обратно на стол. - Покупаете, лейтенант? - Я думаю... А сколько стоит римский меч? - Сорок тысяч донгов. - Это будет - ага - четыреста баксов! Слишком дорого за то, чтобы украсить гостиную какой-то безделушкой. - Я продаю только подлинные вещи, лейтенант. - Ну что же, думаю, в другой раз, мэм. - Как угодно. Пожалуйста, прикройте дверь поплотнее, когда будете выходить. - Да, мэм. Спасибо. Тяжелое "твок-твок" вертолетного винта разбивало воздух вокруг кабины и отдавалось в шлемофоне, который был у Кортнэя на голове. Внизу за бортом темным пологом колыхались джунгли. Три команды его взвода разместились в вертолетах, хотя гораздо проще было бы проехать эти тридцать километров до Ку Чи в грузовике. Грузовики, однако, подвергались постоянной опасности нападения, даже на улицах Сайгона, где крестьянские парни на велосипедах везли за плечами невинный на первый взгляд груз, похожий на мешок риса или бочонок пива. На вертолет можно было напасть только на базе при взлете или при посадке, когда солдаты выпрыгивали из кабины. Смерть ждала повсюду. Кортнэй прокрутил в уме посадку. Четыре вертолета по двое зайдут на посадку на пересохшее рисовое поле, поливая все вокруг пулеметным огнем. Он надеялся, что лопасти винта поднимут достаточно пыли для того, чтобы те, кто, возможно, прячется за дамбами не смогли как следует прицелиться. Немного пыли за воротником лучше, чем круглая дырочка в голове. Они приземлились и побежали, подгоняемые волнами воздуха, под защиту деревьев. Как правило, это было неразумно, ибо автоматчики СВА любили прятаться в кронах деревьев. Но не в этот раз. Из приказа Кортнэй знал, что именно среди этих деревьев расположен командный пункт его полковника - или по крайней мере был расположен на 6:00 сегодняшнего утра. Когда из кустарника высунулась белая рука и указала им налево, он понял, что данная лесополоса все еще удерживается американцами. Он оставил своих людей в пологой низине и отправился на КП вслед за майором, у которого стрелки на форменных брюках были отутюжены как лезвия ножей, а блеск начищенных ботинок проступал даже сквозь слой красной пыли. Командный пункт представлял из себя восьмиместную палатку, стоящую на твердой как камень почве. Веревки были привязаны к трем булыжникам и к скалам, а не к колышкам, вбитым в землю. Перед палаткой полковник Робертс склонился над походным столом с разложенной на нем топографической картой. Когда Кортнэй и майор приблизились, он поднял голову. - Майор Бенсон вернитесь и попросите людей лейтенанта соблюдать тишину. - Есть, сэр, - майор кивнул и удалился той же дорогой, что и пришел. Кортнэй отсалютовал полковнику и застыл по стойке смирно. Его форма была в разводах от пота и грязи. Зеленое нейлоновое покрытие ботинок не видело щетки уже несколько дней. - Вольно, лейтенант. Мы же не на базе. - Да, сэр. То есть, нет сэр. - Как по вашему, сколько северных вьетнамцев находится в данном секторе? - Во всем районе Ку Чи, сэр? Или только в нашем секторе? - В радиусе трехсот метров отсюда. - Ну, судя по тому, сэр, что наши люди рассеяны по территории и до сих пор не было перестрелок, я полагаю, противник отсутствует. - Да что вы говорите, лейтенант? А если я вам скажу, что по данным разведки вчера на 18:00 в радиусе трехсот метров здесь располагался штаб батальона СВА и пять подразделений регулярной армии? Кортнэй оглядел мирные деревья, пышные заросли кустарников, слежавшуюся грязь, потревоженную только американскими ботинками не меньше седьмого размера. - Я бы тогда сказал, полковник, что может быть они все вымерли. - Они все на месте, лейтенант. По крайней мере, по нашим сведениям. - Прошу прощения, сэр, может тогда вам лучше отойти в тень? - Не смешно, лейтенант. Примите все, что я вам сказал за истинную правду, что тогда? - Если только вас не обманывают, сэр, то я бы сказал, что Чарли и его Большой Брат либо научились летать, либо зарываться в землю, как кроты. - Очень хорошо, сынок. Посмотри внимательнее на эту карту. Крестиками помечены определенные аномалии, замеченные моими людьми в зарослях. - Аномалии, сэр? - Кротовые норы. - Да, сэр. Если мне будет позволено спросить, зачем полковник все это рассказывает? - Потому что я хочу, чтобы ваш взвод имел честь первым спуститься в эти норы и... рассказать мне, что вы там обнаружите. - Да, сэр. Спасибо, сэр. Кортнэй разглядывал ровную окружность на земле, плотно прикрытую люком из тяжелых досок. Люк был достаточно крепок, чтобы выдержать обычный обстрел из пушек или гранатометов, словом все, за исключением прямого попадания артиллерийского снаряда. Петлями служили четыре полоски, вырезанные из старого протектора, они были прибиты гвоздями к люку, словно четыре пальца. С другой стороны полоски были зарыты в землю и закреплены бамбуковыми палками. Люк был замаскирован вырванными с корнем кустами, которые высохли, почернели и почти скрыли люк. Но местным растениям, привыкшим укореняться на тончайшем слое почвы, было достаточно пыли, которая припорошила доски. Лишь небольшой дождь был нужен для того, чтобы сделать люк полностью невидимым. Лаз под люком был примерно метр в диаметре. Шахта уходила вниз под углом в сорок пять градусов; таким образом, у нее можно было определить пол и потолок. Стены были ровные, словно цементные, утрамбованные и разглаженные ладонями и коленями, плечами и спинами. Кортнэй направил луч фонарика вдоль шахты. Ничего. Он лег на живот, опустил голову в лаз и заслонил руками и плечами солнечный свет, пробивающийся сквозь верхушки деревьев. Когда глаза привыкли к темноте, он опять включил фонарик, слегка прикрывая луч пальцами, чтобы приглушить свет. По-прежнему ничего. Он выключил фонарь, отполз на твердую землю, перекатился на спину и сел. - Не хотите ли вы сказать, что он бездонный, а, лейтенант? - спросил сержант Гиббон. - Может он доходит до самого Сиу Сити, - пошутил рядовой Уильямс. - Если так, - отозвался Кортнэй, - то мы подкатим гранату прямо к крыльцу твоей мамочки. Он протянул руку и Гиббонс вложил в нее осколочную гранату. - Знаете ли, сэр, - сказал сержант, поеживаясь, - после того, как вы ее бросите, те внизу, кем бы они ни были, догадаются, что мы здесь. А когда нам придется за ними спускаться, они могут прямо с ума сойти от этого. - Эта мысль и ко мне на ум приходила. Но я просто хочу их предупредить, чтобы пригнули головы. Кортнэй выдернул чеку и пустил гранату вниз по склону шахты, словно мячик, так, чтобы она откатилась подальше прежде, чем ударится о что-нибудь твердое. Все отпрянули от лаза, опасаясь взрывной волны. Ба-бах! Земля под ними слегка вздрогнула. Спустя десять секунд из отверстия вырвался клуб красной пыли. - Есть кто дома? - спросил рядовой Джекобс. - Похоже, кому-то все-таки придется спускаться, - сказал Кортнэй, поднимаясь с земли. - Кто здесь самый маленький? Он оглядел солдат. - Ну что же, - вздохнул он, - наверное, это я. - Мы будем вас прикрывать, лейтенант. - Каждый ваш шаг, сэр. - Конечно, - сказал он, отважно улыбаясь. - Только не толкайтесь, когда вам захочется попасть туда первыми. У Кортнэя не было опыта в передвижении по туннелям; в то время американцы во Вьетнаме еще не приобрели его. Но он не страдал клаустрофобией, как другие. Кроме того, он был уверен в своих боевых навыках: немного дзюдо; мастерское владение двойными палочками; разумеется фехтование, а также его бедная родственница, драка на ножах, которую он освоил на ночных улицах Филадельфии. Ему казалось, что его скорее ждет молчаливая mano a mano, рукопашная схватка в темном замкнутом пространстве, нежели открытая стрельба. Кортнэй тщательно проверил свое обмундирование: высокие ботинки плотно прижимали брюки к ногам, чтобы мыши и пауки не забрались под одежду; хотя, подумал он, если там внизу целый батальон СВА, мыши давно уже съедены. Из оружия он взял свой офицерский пистолет и заткнул его сзади за плетеный пояс, чтобы кобура не хлопала по бокам. В левой руке он зажал фонарь с запасом свежих батареек. Им он собирался только слепить противника в экстренных случаях; большую часть пути в туннеле он намеревался пробираться ощупью, как это без сомнения делали Чарли. В правой руке он держал "кей-бар", длинный морской кортик с матово-черным лезвием и грубой рукояткой с наклеенными кожаными дисками. Такая рукоятка не выскользнет, как бы ни вспотела рука. Он держал кортик наискосок, как фехтовальщик держит эфес шпаги; так ему было привычнее и он мог маневрировать лезвием. Наконец, он взял моток веревки, обвязал ее вокруг груди и пропустил сзади под ремень, но так, чтобы она не цеплялась за пистолет. - Один раз дерну - значит отпустить веревку еще немного. Два раза - тащите меня назад, - сказал он Гиббонсу. - Пожалуй это все, что мы можем друг другу сказать, ведь верно? - Да, сэр. - Сколько там? Двадцать пять метров? - Да, сэр. - Больше и не понадобится. Если увидите, что надо уже второй моток привязывать, дерните два раза, я тогда остановлюсь, а то как бы мне не утащить за собой пустой конец. Все ясно? - Да, сэр, - Гиббонс и все остальные как-то странно притихли. Ни шуточек. Ни приколов. Кортнэй оглядел поляну с островками зелени и золотыми солнечными пятнами. Он глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть, затем опустился на колени перед лазом и пополз было вперед. - Сэр! Подождите! Кортнэй замер перед черной пастью, обернулся и увидел бегущего к ним невысокого плотного человека. На нем была форма с черными полосками рядового, именная нашивка на груди гласила: "Бушон". Форма на нем сидела как-то своеобразно, как будто это был театральный костюм, а не одежда, которую не снимают месяцами. И в самом деле пятна камуфляжа на штанах и рубашке были четкими и яркими, словно эти вещи только что вынули из коробки и ни разу не стирали. У него был пулемет М-60 и пулеметные ленты крест-накрест через грудь, и все это он нес легко, словно пластмассовые игрушки, несмотря на душную тропическую жару. - Да? В чем дело, рядовой? - Полковник сказал, чтобы я спустился туда, сэр. У меня есть опыт в этом деле. Кортнэй оглядел прибывшего критическим взглядом. Эти плечи были чуть ли не метр шириной. Спускаясь по туннелю он застрянет там, как пробка в бутылке. И вообще, как американец может иметь опыт передвижения в этих норах? Они ведь только что обнаружены. - Нет, рядовой - ээ - Бушон. Я ценю вашу храбрость, но спуститься туда - моя обязанность. - Нет, не ваша. - Что вы сказали? - Это не ваша обязанность, сэр. - Это еще почему? Незнакомец не моргнув выдержал тяжелый взгляд офицера. - Вы слишком ценный человек, сэр, вас нельзя терять. Это приказ полковника, сэр. Кортнэй задумался. Человек этот прибежал с запада, хотя командный пункт находился на востоке. И заросли тут были не настолько густы, чтобы делать такой крюк. - Сержант Гиббонс, достаньте еще одну веревку, - и, обернувшись к Бушону: - Поскольку полковник Робертс так беспокоится о моей безопасности, вы пойдете со мной, будете прикрывать меня сзади. Ни улыбкой, ни каким-либо иным образом человек не выразил своего облегчения, но просто кивнул: "Есть, сэр". Через минуту Бушон освободился от пулемета и лент, получил нож, фонарик и офицерский пистолет, засунув его сзади за ремень. - Ну, двинулись, - Кортнэй опустился на четвереньки и пополз. Через два метра от входа их тела заслонили солнечный свет, лишь редкие лучи проникали между ногами или из-под подбородка. Кортнэй понял, что спину и плечи приходится использовать как тормоза, упираясь в потолок, чтобы облегчить нагрузку на запястья и ладони. Он сразу же заткнул нож и фонарь за пояс, чтобы освободить руки. Было бы даже быстрее, подумал Кортнэй, развернуться и скользить вниз задом наперед. Вот только никто не взялся бы предсказать, во что можно таким образом упереться. Комочки твердой почвы падали с потолка им на спины, за уши, на лица и прыгали вниз по крутому склону шахты. Эти скачущие комки гораздо надежнее предупреждают тех, кто внизу, о вторжении, чем граната. Но уж с этим ничего не поделаешь. Если не тормозить спиной о потолок, их путешествие превратится в беспомощное скольжение вниз по склону, все быстрее и быстрее, прямо в руки тех, кто там ждет. Через пятьдесят "шагов" - Кортнэй измерял их коленями и прикидывал, что это половина обычного шага, или около трети метра - он опустил голову и, глядя между ног, обратился к Бушону. - Давай передохнем и оглядимся. Ответом было тяжелое мычание. Упершись рукой в склон, он вытянул правую ногу, используя ее как распорку, и прижал подошву ботинка к противоположной стене. Бушон последовал его примеру. Их горячее тяжелое дыхание наполнило туннель. - Здесь внизу воздух становится прохладнее? - Нет, не заметно, - сказал Бушон, понизив голос. - Стены сухие. Не это ожидал увидеть так близко от дельты и практически под рисовым полем. - В СВА кто-то хорошо знает гражданское строительство. Этот комплекс должен быть оснащен дренажными туннелями и вентиляционными шахтами. Не удивлюсь, если поверхность нашего лаза покрыта сырым цементом или каким-то надежным клеем. - И выглажена руками? - Здесь все и вырыто, и отделано руками. Тяжелое оборудование тут не годится, верно, лейтенант? - Да, верно... Ну, поехали дальше. Еще через двадцать пять шагов они оказались у развилки. Главный туннель, по которому они двигались, становился горизонтальным, вниз от него отходила боковая шахта под углом сорок пять градусов. Они выбрали горизонтальный проход, больше от усталости, чем из каких-либо других соображений. Туннель шел прямо еще метра три и упирался в дверь из гладкого дерева. Доски были так плотно пригнаны, что Кортнэй не смог воткнуть в щели даже кончик своего кортика. Он прижался к двери ухом и прислушался. Ничего. - Здесь тупик, - сказал Кортнэй тихо. - Или, - промычал Бушон, - кто-то там сидит, задержав дыхание, и тихонечко так взводит курок, сэр. - Правда... Давай другой путь попробуем. Они отползли назад к боковому туннелю, осторожно наматывая свои путеводные веревки. Кортнэй взглянул вверх, туда, откуда они спустились, ожидая увидеть освещенный круг входного отверстия в двадцати пяти метрах над ними. Но там не было ничего, кроме черноты. - Что-то я не вижу дневного света. - Наверное, один из ваших людей наклонился над дыркой, вслушивается или пытается нас разглядеть. - Может ты и прав. Кортнэй размял пальцы и потряс руками, готовясь к дальнейшему спуску. Интересно, устал ли Бушон? Темпа он пока не снижал. Неужели они прошли всего двадцать пять метров? Кажется, что гораздо больше. Еще через двадцать пять метров по боковому туннелю их ждала следующая развилка. Это была классическая буква "у", левая шахта уходила вниз под тем же углом в сорок пять градусов, правая слегка поднималась вверх. - Одна вниз, одна вверх. Какую бы ты выбрал, Бушон? - Нижняя скорее всего приведет нас либо к людям, либо к подземным водам. Верхняя может вывести на поверхность. Смотря что мы здесь ищем - драку или выход из положения. - Мы должны здесь разглядеть то, что сможем увидеть, я так понимаю. - Ну разглядим - и что дальше? - Мы должны понять, что хотят те, кто все это вырыл. Мы сейчас находимся, - он решил в уме теорему Пифагора, - на глубине тридцать метров. И видим все время гладкие туннели без опор или креплений. Чтобы это все не осыпалось, несомненно, потребовалось тщательное планирование плюс исключительное знание особенностей местной почвы. Работы здесь велись очень долго. - Да, сэр. - Ты что, знал об этом? - Так ведь нетрудно догадаться, сэр. - Хм-м, - вычисления напомнили Кортнэю кое о чем. - Гиббонс же забыл посигналить, когда привязывал другую веревку! Надо проверить, как они там, просто чтобы были начеку. Кортнэй повернулся и сильно дернул свою веревку. Она зазмеилась вниз в мелком каскаде земляных комков. - Гиббонс слишком ослабил веревку, - решил он. - Попробуй свою. Бушон старательно дернул. Длинная петля скатилась вниз и легла у его ног. - Что такое? - Кортнэй потянул еще, натяжения по-прежнему не было. Он начал выбирать веревку, та скользила все быстрее и наконец, метров через пятнадцать, он почувствовал, что другой конец проскользнул сквозь его пальцы. Веревка была перерезана чем-то острым. Стены туннеля словно сдвинулись. Бушон протянул руку в темноте и нащупал конец веревки Кортнэя. - Надо выбираться отсюда, сэр, - мягко сказал он. - Немедленно. Кортнэй вздохнул, положил руку ему на плечо и слегка подтолкнул. - Ты будешь возглавлять отступление. Они начали карабкаться по склону. Это была нелегкая работа, особенно неприятно было то, что колени скользили по тонкому материалу форменных брюк. Внезапно Бушон остановился. Кортнэй наткнулся руками на его подошвы. - Что такое? - Здесь развилка. Три ответвления. Все три идут наверх под одним углом. - Наверное, по одному из них мы спускались, а боковых ходов не заметили. - Да, сэр. - Зажги фонарик, может разглядишь следы от мысков американских ботинок или еще что-нибудь в одном из туннелей. Он услышал щелчок выключателя, увидел отблески света из-за массивного тела Бушона. Тот ощупывал и даже вроде обнюхивал пол туннеля. - Ничего не могу сказать, лейтенант, - свет погас. - Тебе не кажется, что мы спускались по среднему туннелю? Ведь это логично. Если бы мы шли по левому или по правому, мы бы обязательно заметили широкое место с одного боку, там, где два других туннеля соединяются с нашим. Бушон ничего не ответил. - Ну разве не так? - Да, возможно, сэр. Но мне не хотелось бы ставить вашу жизнь, или свою, в зависимость от таких предположений. - Все равно надо выбирать, рядовой. Поскольку нам ничего больше не остается, пойдем по среднему. - Как скажете, сэр. Бушон опять пополз. Так они продвинулись на пятнадцать или двадцать линейных метров. Тут пол опять становился горизонтальным. Было ли это на уровне деревянной двери - там, где боковой лаз отходил от главного туннеля? Кортнэй прикинул дистанцию, но в темноте все это было очень субъективно. Он постарался убедить себя, что выбор был неправильным, и надо повернуть обратно к тройной развилке. Но едва начав спуск, он уже знал, что ошибается. - Послушайте, рядовой... И тут Бушон исчез прямо перед Кортнэем. Какие-то мгновения его ботинки и колени скреблись по твердой земле, затем все исчезло. Раздалось только изумленное мычание и потом - долгих две секунды спустя - тяжелый звук падения. - Рядовой! Бушон! Кортнэй включил свой фонарь и осмотрел пол туннеля перед собой. Круглое черное отверстие занимало весь пол от стены до стены. Он склонился над отверстием и посветил вниз. Короткая вертикальная шахта быстро переходила в широкое открытое пространство. Далеко внизу, там, где луч становился совсем рассеянным, виднелись зеленые армейские ботинки. Он повел луч вдоль неестественно изогнутой ноги, разглядел неподвижный торс. - Бушон! - Здесь, лейтенант. Лучше не кричать. Я нахожусь в каком-то помещении, подо мной что-то вроде стола или платформы. - Можешь встать? - Только не на эту ногу. - У меня есть веревка. Я могу тебе бросить, но ее не к чему привязать. Там нет ничего, что можно было бы перебросить через дырку? Ножка стула? Какая-нибудь доска? Ну что-нибудь? Луч фонарика Бушона начал шарить вокруг. Глядя в шахту, Кортнэй мог видеть только короткий отрезок этого луча, то, что он освещал оставалось скрытым. - Ничего такого, сэр. - Если ты откатишься в сторону, я спрыгну вниз и помогу тебе. - Будет гораздо полезнее, сэр, если вы вернетесь к развилке, попробуете один из оставшихся туннелей и выберетесь на поверхность. - Ерунда, я же не могу тебя бросить. - Так ведь выбора нет, лейтенант. Даже если вы найдете доску, перебросите ее через отверстие и спуститесь, чтобы обвязать меня веревкой, вам все равно не удастся вытянуть меня наверх. Нет места для подъема и маневра. - Я спущусь к тебе, и мы вместе найдем выход с того уровня, на котором находится это помещение. - Здесь можно месяцами плутать, сэр. - Это все твои домыслы. - Ничего себе домыслы! - Отползи в сторону. Я прыгаю. Прежде чем рядовой успел возразить, Кортнэй спустил ноги в отверстие и спрыгнул. Он слышал, как Бушон с резким выдохом отпрянул в сторону, чтобы Кортнэй не приземлился прямо на него. Стол, или что это там было, затрещал под ударом армейских подошв. - Черт возьми, сэр! Кортнэй посветил фонариком кругом. Бледно-зеленые стены, все в каких-то складках, словно ткань. На стенах блестящие точки, возможно, кнопки. И кругом что-то двигается, шевелится, словно какие-то бледные рыбы. Это руки. Руки, сжимающие приклады ружей и рукоятки ножей. И снова блеск, блеск множества глаз, устремленных на двух американцев. Бушон со стоном поднялся и встал на здоровую ногу, чтобы прикрыть лейтенанта со спины. Кортнэй бросил взгляд через плечо. Человек стоял в борцовской позе, раздвинув руки, одну ногу согнув в колене, другую отставив в сторону. Кортик Бушона, очевидно, потерялся при падении, но сейчас в руке у него был смертоносный стилет с узким треугольным лезвием. Он держал его рукояткой вниз, острый кончик ножа был вздернут в поисках жертвы. Кортнэй сжал свой кортик в левой руке, а правой достал пистолет. - На этот раз не удастся уберечь меня от драки, а, рядовой? - Видит Бог, я старался, сэр. Выстрел Кортнэя прозвучал оглушительно в закрытом пространстве. Но ответный залп был еще громче. Незадолго до второго антракта, около двух часов ночи, какой-то человек начал околачиваться у Гардена за спиной, барахтался в воде, разглядывал руки Тома на клавиатуре. К этому времени страсти в бассейне поостыли, выпивка расходилась вяло. Человек, кажется, вообще не пил. - Это трудно? - спросил он, понаблюдав за игрой Тома несколько минут. - Что? - переспросил Гарден через плечо, не прерывая игры. - Ну вот так играть с привязанными пальцами. - Приходится привязывать. Иначе она будут всплывать на поверхность. Нужно преодолевать сопротивление воды. А это сводит на нет всю тренировку пальцев. - А как вы извлекаете высокие и низкие ноты? - Ремешки скользят под клавиатурой вперед и назад. Понимаете? - Да. Но вы же не можете отойти куда-нибудь или, скажем, задницу почесать, верно? Гарден засмеялся: "Да, сложновато". - Хорошо. И тут Том почувствовал острие ножа прямо над правой почкой. Оно вдавилось довольно глубоко, может даже проткнуло кожу до крови. - Как вы пронесли сюда оружие? - А кто сказал, что у меня оружие? - Что же там такое? - Осколок стекла. Каждую ночь здесь разбивается множество стаканов и осколки скапливаются в глубоком конце бассейна. Вы должны быть осторожны. Ведь и посетитель может порезаться. - Или пианист. - Хорошая мысль. - Так чего вы хотите? Убить меня? Убить меня в другом месте? - Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Тихонечко. Как будто мы старые приятели. И помни, что я могу изуродовать тебя этим осколком стекла или голыми руками, если придется. - Охотно верю. - А теперь закругляйся. Гарден довел мелодию до заключительных аккордов, отхлебнул содовой и поспешно проиграл финал. Никто в бассейне не заметил, как он скомкал песню. Когда он выключал Клавонику, Тиффани взглянула на него от бара. Том улыбнулся ей и деликатно зевнул. Она оглянулась и понимающе кивнула. Он высвободил руки из ремешков. Нож углубился еще на пол-сантиметра, возможно, нащупывая промежуток между ребрами. Гарден отбросил мысль о физическом сопротивлении. - Надо зайти в комнату за моей одеждой. - У меня в раздевалке есть кое-что подходящее для тебя. - Как предусмотрительно! В одежде, запасенной похитителем, разумеется, не было тех маленьких удобных вещичек, которые Том Гарден начал носить с собой последние две недели: два ярда тонкой проволоки, игла для сшивания парусов, обломок бритвенного лезвия и кусок кости вместо рукоятки. Такой мусор не потревожит металлодетектор в аэропорту, да и наличие его в карманах у мужчины теоретически объяснимо. Как ни бесполезны были эти предметы, они давали ему возможность сколько угодно фантазировать на тему самообороны. Набил карманы хламом - и почувствовал уверенность в себе. Гарден первым вылез из бассейна. Он наскоро прокрутил в уме возможность заднего удара в пах конвоиру. Насколько его противник готов к подобным движениям? Воображение Тома внезапно заполнило видение острого осколка, разрезающего его икру от лодыжки до колена. На поврежденной ноге далеко не убежишь. Помогут ли ему Тиффани или Белинда? Измученные после ночной работы? Отделенные от него пятью метрами вязкой воды? Человек мог вытащить Тома Гардена из бассейна под мышкой, никто и бровью не повел бы. Том и сам много раз видел такие сцены каждую ночь, но не вмешивался. Он шел тихо. В раздевалке человек, не выпуская из рук своего стеклянного ножа, указал на шкафчик с торчащим ключом. Там Гарден нашел все вплоть до нижнего белья. Вещи были простые, но добротные: брюки и носки из хорошей шерсти, льняная рубашка, галстук чуть ли не из натурального шелка, кожаные ботинки - анахронизм, который даже итальянцы не практиковали уже лет сорок. Даже в застежках не было синтетики. Нашел он и толстое махровое полотенце - чистый хлопок - чтобы стереть силиконовую смазку. Похититель предусмотрел все. Похитители, поправил себя Том, когда еще двое вошли в раздевалку и, вместо того, чтобы удивиться странным взаимоотношениям двух посетителей, стали невозмутимо ждать. Гарден вытерся как можно чище и оделся. Все вещи, вплоть до ботинок, были ему точно впору. - Куда мы идем? - Вниз, на причал. Нас ждет лодка. - Вы не собираетесь завязывать мне глаза или еще что-то в этом роде? - В этом нет нужды. Скверно. Человеку завязывают глаза, если намереваются его отпустить, чтобы он впоследствии не узнал похитителей или дорогу. Если же глаза не завязывают, значит не рассчитывают больше иметь с ним дела. У причала покачивалась турбинная лодка, наподобие тех, какие до сих пор иногда используют контрабандисты. Корпус ее был метров пятнадцать в длину и пять в ширину, но над водой он поднимался всего на полметра, за исключением центральной части палубы, где алюминиевая обшивка возвышалась как туннель над водосбросной трубой реактивного двигателя. По обе стороны этого туннеля были два длинных кокпита, или просто места для сидения, почти такие же узкие, как в реактивном истребителе. Справа был расположен пульт управления. Два незнакомца перелезли через двигатель на правую сторону; Том и его первый похититель спустились на левый кокпит. Это была разумная предосторожность: даже если бы он одолел человека с ножом, ему пришлось бы перелезать через туннель двигателя, чтобы добраться до управления катером. При скорости 100 километров в час едва ли можно удержаться на гладкой обшивке. Гарден был бы просто сметен назад, изрезан острым краем руля, отброшен реактивной струей и разбит о поверхность воды, которая при такой скорости приобретает плотность цемента. Почему он просто не бросился за борт, пока судно двигалось достаточно медленно? Да потому что похититель швырнул Гардена на переднее сиденье и пристегнул его ремнем безопасности. Легко расстегивающаяся пряжка была заменена висячим замком. После этого Гарден поостыл и приготовился к захватывающей поездке. - Том? Внутренние часы, отрегулированные годами кочевой жизни, сказали ей, что Том Гарден должен был уже закончить свое последнее выступление и в данный момент укладываться в постель. На самом деле - она сверилась с часами на ночном столике - он опаздывал на двенадцать минут. Неужели болтает в баре с какой-нибудь посетительницей или с одной из этих симпатичных официанток? После ночи в бассейне - едва ли. Может где-нибудь на берегу сентиментально беседует с луной? С голой задницей, прикрывшись от ветра только слоем смазки? А если бы он пришел в комнату за одеждой, она бы слышала. Александра мгновенно стряхнула остатки сна. Можно было обыскать корабль. Хасан обеспечил бы силовую поддержку. Но это потребует времени. Сначала нужно исчерпать собственные ресурсы. Она открыла шкаф, вытащила свой чемодан и перерыла белье. Поисковое устройство представляло из себя чистую квадратную стеклянную пластинку со стороной пятнадцать сантиметров. Электроника, антенна и источник питания были вделаны в изящную рамку, обрамлявшую стекло. Сюда, в комнату, с шести сторон окруженную стальной арматурой, никакой сигнал не прошел бы. Вель накинула платье, впрыгнула в шлепанцы и выбежала в коридор. Она повернула направо к лестнице на прогулочную палубу. Оттуда поднялась на мостик. Поскольку "Холидей Халл" был дрейфующим судном, погружающемся в ил при отливах, вахты здесь не выставляли, и ей не пришлось объясняться с офицерами. На мостике, стоя перед сломанным нактоузом [ящик для судового компаса] и безжизненным телеграфным аппаратом, она немного помедлила прежде, чем включить устройство. Это можно было сделать только один раз. Прибор пошлет электромагнитный сигнал, тот достигнет крошечной радиокапсулы, которую Сэнди давным-давно вживила Гардену под кожу во время жестокой любовной игры. После активизации капсула начнет излучать сигнал частотой в 10,22 мегагерц в радиусе около шестидесяти километров. Капсула проработает девять часов; после этого Гарден будет потерян. Александра медленно выдохнула и нажала контакт. На пластинке зажглась электролюминесцентная сетка в масштабе десять метров. Она дала встроенному компасу установиться в то время как луч пеленгатора нащупывал ответный сигнал Тома. Крошечная оранжевая бусинка возникла на самом краю сетки и замигала. Она быстро перевела масштаб пеленгатора на сотни метров. Бусинка проявилась ярче, двигаясь на северо-восток с большой скоростью. Вель подняла глаза и определила направление. Ничего... Ничего... Затем она разглядела вдалеке прогулочный катер, оставлявший за собой узкую белую полосу, словно процарапанную булавкой на антрацитово-черной поверхности моря. Судно неслось в том же направлении, что и ее люминисцентная точка. Осторожно зафиксировав пеленгатор так, чтобы он не терял сигнала, Александра пошла вниз одеться и позвонить Хасану. Лодка оказалась устойчивее, чем предполагал Гарден. Набрав скорость, она приподнялась над водой. Судно не просто резало волны наподобие гидроплана, но держалось на добрый метр выше их. Это было непохоже на воздушную подушку, скорее подводные крылья: тяга обеспечивалась за счет крыла, находящегося глубоко под корпусом судна. Том прикинул, что максимальная скорость, с которой они шли, была 200 километров в час. Высокая темная скала "Холидей Халла" осталась далеко позади, огни небоскребов Атлантик-Сити покачивались за левым плечом. Катер направлялся в океан, прибрежная рябь сменялась волнением открытого моря. - Куда мы плывем? - спросил он, пытаясь перекричать невозможный визг турбины. - На Бермуды? - Поближе. Вот и все, что он услышал в ответ. Преодолев некий невидимый рубеж, катер начал слегка сворачивать влево. Теперь он снова несся вдоль побережья; в великой тьме волн и песка словно крошечные островки галактик мелькали гроздья огней маленьких курортных городков: Бригантина, Литтл Эгг, Бич Хэвен, Бич Хэвен Террас, Бич Хэвен Крест, Брант Бич, Шип Боттом, Серф Сити. Выбрав место между этими галактиками, словно по зову невидимого маяка, катер еще круче заложил влево и направился прямо к берегу. В лунном свете Том различил белую линию прибоя, серую полоску пляжа и дюны. Волны под катером стали короче, начали постукивать барашками о днище. - Вы потеряете свою подводную механику, если не снизите скорость, - прокричал Гарден. В ответ визг двигателя усилился. Внизу раздалось дребезжание, будто захлопывались металлические ворота. Двигатель заглох, словно поперхнулся, лодка легла брюхом на широкий бурун, высоко вздернув нос. Судно ловко заскользило к берегу и, когда волна разбилась, с легким металлическим скрежетом мягко плюхнулось на песок. Двигатель, слегка покашливая, отплевывал воду, заливавшуюся в выпускную трубу. - Давай, вылезай, - похититель снял замок с ремня безопасности. И прибавил: "Пожалуйста". Гарден перелез через борт. Его ноги в кожаных ботинках и шерстяных носках утонули в морской воде по щиколотку, но он стоял на твердом песке, готовый бежать. Однако, он помедлил. - А вы со мной не идете? - Этого от нас не требуется. - Что вы от меня хотите? - Иди на свет, - человек указал на мерцающий огонек, полускрытый дюнами. - А если я побегу? Вы будете стрелять? - Ты видел у нас оружие? - Да вроде нет. - Иди на свет. Это для тебя сейчас единственный разумный путь. Том отошел от полосы прибоя, наклонился, чтобы отряхнуть брюки и вылить воду из ботинок. Будто плавучее бревно, лодка приподнялась на седьмой, самой высокой, волне и заскользила назад в море. Когда она оказалась достаточно далеко от берега, двигатель заработал с нарастающим визгом. Из трубы вырвался оранжевый выхлоп, лодка развернулась и исчезла в темноте. - Иди на свет, - повторил Гарден и зашагал по чистому, белому, шуршащему песку. Александра откинулась назад, провалившись в мягкое сиденье "порше". Спиной почувствовав ускорение, она уперлась ногами в дверь и центральную стойку, чтобы смягчить боковые толчки. На коленях у нее мирно поблескивал пеленгатор. Теперь, когда они находились на открытой дороге, оранжевый огонек уже не опережал их. Она взглянула на спидометр: 195 километров в час. Возможно, она видела вовсе не катер, а скоростной водный планер. Это затруднит дело. - Все, что мы можем сделать, - это ехать по прибрежному шоссе и не терять сигнал его передатчика, - мягко сказал Хасан, словно читая ее мысли. - Что если мы его потеряем? - Тогда дело всей жизни, как говорят американцы, "вылетит в трубу". Мне еще предстоит решить, что в этом случае делать с тобой. - Можно подождать следующей инкарнации. - Ты, наверное, можешь подождать, я - нет. - Мы можем найти другой "субъект". Наверняка где-то в мире есть еще сенситивы. - Наш сенситив вот здесь, - Хасан протянул руку и дотронулся до стеклянной пластинки. - Единственный и неповторимый. - Ну, это еще не доказано, - ей самой был неприятен собственный голос, вялый и раздраженный. - И так все ясно. Французы доказали это своими действиями. Хасан взял телефон и набрал номер. Он дождался ответа и заговорил по-арабски. Его мягкая речь приобрела командирские нотки, он указывал направление, назначал места сбора, давал распоряжения относительно оснащения, персонала, деталей операции. Потом он молча слушал, очевидно, его приказания повторялись для ясности. "Туфадхдхал", - сказал он в заключение и повесил трубку. - Если ты сумеешь вернуть Гардена... - сказал Хасан Александре. - Если мы сумеем вернуть его, - поправила она. - Если... Можешь тогда попробовать сама с ним поработать. Подведи его к последней черте, пока не увидишь смерть в его глазах. После этого можешь концентрирую его внимание и возвращай на путь познания. - Не знаю, хорошо ли это будет, Хасан, - она замялась. Никогда прежде она не оспаривала его приказы, даже те, что высказывались в форме предположения. - А почему нет? - в его голосе зазвенела тонкая, но несокрушимая дамасская сталь. - Это удачный экземпляр. С тех пор, как я приблизила его к Камню, она стал тоньше, острее. Это уже не примитивное животное, реагирующее на простейшие ощущения. Он думает. Он научился видеть. Он опасен. - И что из этого? - Он может убить меня, Хасан! - Ну и что? Ты старше и хитрее его. Ты что-нибудь придумаешь, чтобы защититься. - Да, я буду для него недостижима и непостижима там, где мне уже не потребуется ничья помощь. Несколько минут они ехали молча. Мерцающий огонек на пеленгаторе освещал ее подбородок. - Тебе хотя бы будет жаль, если он меня убьет? - спросила она наконец. - Да, пожалуй, Но остановит ли это меня? Нет. - А если это поможет тебе продвинуться в разработке "субъекта"? - Тогда мне и жаль тебя не будет. - Ясно. Тьма в машине окутала ее. СУРА 5. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ В ПУСТЫНЕ Круг небес ослепляет нас блеском своим Ни конца, ни начала его мы не зрим Этот круг недоступен для логики нашей Меркой разума нашего неизмерим. Омар Хайям Старики в блаженной расслабленности возлежали на душистых подушках, рубахи на груди распахнулись, обнажая курчавые волосы, сливающиеся с жидкими седыми бородками. Погрузившись в густой наркотический дым, одноглазый Масуд хихикал над чем-то. Спазмы смеха продолжались, пока ни кончились неглубоким кашлем. Хасан, который был одновременно и самым молодым, и самым старым в этой комнате, наблюдал за ними из-под прикрытых век. В дни молодости, когда он призвал ассасинов из песков, курение конопли сыграло свою роль. Это был самый быстрый способ отлучить юношей от семей, согреть их, когда скалистые убежища начинали казаться слишком холодными, утолить их вожделение, когда они внезапно понимали, что звание мужа и отца для них закрыто как для изгнанников. Хасан переиначил миф о Тайном Саде. Обещание Рая было недостаточно для тех, кто принадлежал к хашишиинам. Эти необузданные и отчаянные люди жаждали земного рая, воплощающего их дымные видения. И Хасан дал им рай. Он тщательно избирал идеологию. Новый суфийский мистицизм и путь дервишей, приобщавшихся к божеству через танец и экстаз - все это прекрасно сочеталось с курением. Сам Тайный Сад, придаток Рая, куда никто, кроме самых преданных, не допускался, стал высшей наградой для тех, кто безжалостно убивал по приказу вождя. Отречение и подчинение, преданность и долг - вот те узы, которые скрепляли их маленькую банду, во всяком случае, на протяжение его жизни. А теперь посмотрите, что стало с хашишиинами! Старый Синан, некогда коварнейший воин, впал в детство. Он вдыхал дым как горный воздух. Он и его приятели жили как калифы: спали и жрали, трахались и пукали, и беспрерывно курили. Уже много месяцев прошло с тех пор, как Синан в последний раз осуществил, или хотя бы задумал стратегическое убийство. Синан приподнялся на локте и слегка махнул в сторону Хасана согнутой рукой: "Вина!" Хасан наполнил чашу густой красной жидкостью из кувшина, стоявшего около вождя, и поднес ее к губам старика. Синан сделал глубокий глоток, облизнулся и вялым движением оттолкнул руку своего адъютанта. - Видели, что затеял этот выскочка Саладин? - спросил старый шейх, глядя в пространство. - Парад доспехов и конской сбруи, - откликнулся кто-то сонно. - И все это для расправы с франкским хвастуном, тогда как одного остро отточенного клинка достаточно, чтобы навеки отучить его выхваляться. - Это предложение, господин? - спросил Хасан тихо. - Нет, - кашель прокатился по легким Синана, и он сел прямо, кутаясь в джеллабу. - Никто из хашишиинов не даст похоронить себя на этом глупом джихаде. Это мой приказ... Пусть в течение ближайшего года головы франков будут неприкосновенны. Да не упадет с них ни один волос. Не вдумавшись в смысл сказанного, ассасины одобрительно забормотали. - Шуточка для айюбидов! - Покажем Саладину, что значит вступать в бой, который он не может выиграть. - Пусть убирается обратно в Египет. - Остудит задницу в Ниле. - Но... - прорезался голос Хасана в этом хвастливом хоре, - не упускаем ли мы хорошую возможность? Синан обернулся к молодому человеку, его мохнатые брови сошлись вместе, как две спаривающиеся гусеницы. - Выйдя с оружием на поле брани, - продолжал Хасан, возвышая голос, - Саладин и впрямь мог бы изгнать франков из этого уголка исламского мира. Рейнальд Хвастливый - наихудший из них, но он здесь властелин. Свинья в зловонном загоне, кровь на руках его, навоз на его сапогах. Слеп и глух он к делам Пророка и Его заповедям, - глаза молодого человека устремились на чашу с вином, которую он наполнил собственной рукой. - Рейнальд - завоеватель, ничего не смыслящий в искусстве власти, он способен только к насилиям и грабежам. - Тогда он будет сметен с этой земли ветром, - насмешливо проронил Синан. - Если бы не Рыцари Храма и другие искусные воины, ветер так и сделал бы. Но сейчас, здесь, только мы сможет изгнать их. Швырнуть их наземь с переломанными спинами, как скорпионов, раздавленных конскими копытами, чтобы солнце высушило их, а ветер смел прочь с земли Палестины. - Красиво сказано, дитя мое. Но их тысячи. И у каждого огромный стальной меч, и под каждым - могучий конь. - Но Саладин может повести за собой десятки тысяч. И он это сделает, - глаза Хасана наполнились тем чувством уверенности в сказанном, которое другие принимали за пророчество. - И тогда, - продолжал он, - после изгнания одного завоевателя мы сможем стать свидетелями того, как забитые крестьяне и пастухи обретут стремление к свободе. Долго ли смогут потом аббасиды, сельджуки и даже сами айюбиды противостоять воле людей Палестины решать свои собственные дела на своей земле? Более тысячи лет эта земля истощалась, чтобы давать "молоко и мед" для процветания чужеземных властителей. Должно настать время, когда Палестине позволят вернуть хоть что-то своему народу. - Решать свои собственные дела! - воскликнул один из стариков. - Чужеземные властителя! Кто - аббасиды?! - Как вам это нравится! - Ну и шутки у твоего ученика, Синан. - Что за идеи! Синан взглянул на Хасана и отмахнулся от него резким движением. - Довольно исторгать ветер изо рта, - приказал вождь ассасинов. - Мы люди дела, в конце концов, в не люди слов. Он протянул свою старческую руку, внезапно предательски задрожавшую, и нащупал шарик гашиша. Опытными пальцами он заполнил трубку упругими кусочками и дал знак Хасану. Тот вытащил тлеющий уголь из жаровни и держал его у трубки, пока Синан жадно делал первые затяжки. Столб пыли поднимался к небу там, где шла армия Саладина. Султан на белом жеребце в окружении свиты то и дело оглядывался назад, на долину. Он, разумеется, не мог видеть пыльного облака. Пыль вырывалась клубами из-под копыт тяжеловооруженных всадников и сапог пехотинцев. Вблизи было видно, как пыль оседает хлопьями на коленях и плечах людей, конских крупах. В отдалении пылевая завеса плыла над плюмажами конников и смягчала вид ощетинившейся копьями пехоты. Далеко у горизонта желтый туман скрывал холмы и укутывал собой бесконечные ряды конических шлемов и лошадиных морд. Саладин вглядывался в это стелющееся по земле марево и знал, что оно поднимается вверх на тысячи футов. А это могло безошибочно подсказать любому вооруженному соединению из тех, что христиане должны были послать на защиту Рейнальда, где находится армия Саладина. Но любой длинный язык на базаре мог сказать им то же самое. Керак Моабский когда-то был просто укреплением среди предгорий. Он строился в тихие времена, когда пастухи спали под звездами и отстаивали свои права на пастбища или ягнят с помощью острого посоха. Теперь, под властью христиан, Керак был защищен стенами из тесаного камня и рвами с хитроумно расположенными откосами. Рвы эти охранялись английскими лучниками, которые посылали свои оперенные стрелы на пятьсот шагов. Саладину было бы интересно узнать, найдется ли там, за этими стенами, сто тысяч стрел? Керак поджидал их в дальнем конце долины, где два горных отрога почти сходились вместе. С тыла крепость была защищена хуже, и Саладин знал об этом: всего один ряд валов, траншей и земляных откосов. Но армия, приближающаяся с этой стороны, вынуждена была бы сузить ряды и протискиваться между этими укреплениями и скалистыми предгорьями. А батальон христиан, скрытый до времени за холмами, мог внезапно броситься наперерез в любом месте и смять ряды растянувшейся армии. Как бы там ни было, Саладин предпочел фронтальный подход, возвещая о нем облаком пыли. - Это что там впереди, грозовая туча? Король Ги заслонил рукой глаза от высокого июльского солнца. Конь под ним гарцевал, рука прыгала в воздухе, и на лице плясала тень от ладони. - У грозовых туч черный низ, и они обычно плывут над землей, государь, - мягко сказал Амнет. - Они редко бывают желтыми и никогда не стелются по долине. Великий Магистр Жерар, который ехал по другую руку от короля Гая, сделал Томасу страшные глаза за монаршей спиной. - Значит, мы видим толпу бродяг? - спросил Ги с назойливым воодушевлением. - Мы, пожалуй, в дне пути до их арьергарда. - А может, в двух, - заметил король. - Мы ведь не сможем догнать их сегодня до полудня, правда? - Он взглянул на солнце. - Мы пробираемся по этим холмам с рассвета. Предлагаю разбить лагерь и обдумать стратегию. - Государь, наши лошади, без сомнения, выдержат еще час или два. Не следует делать привал до вечерней молитвы. - А я говорю тебе, магистр Жерар, что здесь достаточно травы для лошадей и чистой воды. Кто знает, найдем ли мы все это впереди? Амнет подался вперед, чтобы королевское брюхо не мешало видеть, как Жерар жует собственную бороду. Нельзя сказать, чтобы вид растерянного магистра доставлял Томасу удовольствие, во всяком случае, не чрезмерное. После того, как армия Саладина прошла через эту местность, травы здесь осталось не густо. Все источники были вытоптаны и сейчас досыхали на солнце илистыми лужицами. В этой долине не было места для лагеря, не будет его здесь и через год. Не собирается ли король Ги так отложить преследование Саладина на этот срок? Похоже, что он на это способен. Тамплиеры наняли эту армию для Ги - двадцать тысяч конных рыцарей из Англии и Франции - на остатки от тех денег, что король Генрих заплатил рыцарским Орденам за отпущение греха - участие в убийстве Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. Как Ги и опасался, для того, чтобы собрать такую армию, пришлось взять каждого второго воина Иерусалима и других христианских твердынь на Востоке. У Франции уже никогда не хватит сил собрать такую мощную армию в этой далеко не святой земле. Чтобы предвидеть это, Амнету даже не нужно было прибегать к своему пророческому дару. Как самопровозглашенный Защитник Креста, король Ги настоял на том, чтобы его армия несла с собой талисман - обломок Святого Креста. Он хранился в раке из золота и хрусталя и был выставлен на обозрение каждого рыцаря, когда армия, огибая Голгофу, покидала Иерусалим. Сам Амнет не выбрал бы эту дорогу, отправляясь в поход против врага, в пять раз превосходящего их численностью. Теперь рака с Крестом путешествовала на седле самого сильного и храброго рыцаря. А когда этот человек чувствовал, что бремя чести слишком тяжко для его смиренной души - и для затекающих от тяжести груза ног - он передавал ее другому, более достойному. Амнет дважды отвергал эту честь. Однако в эти дни ожидания ему удалось приблизиться к шкатулке в походной часовне. Вечером, когда никто не видел, он отогнул полог, поднял крышку и прикоснулся к сухой древесине. Амнет готовился испытать трепет, чувство могущества, подобное тому, что приходило к нему из Камня. Но ощущения были не сильнее тех, что возникают от прикосновения к столу в трапезной или столбам забора. Пульсация соков некогда живого дерева, сохранившаяся воспоминанием в высохших клетках; это он испытывал, дотрагиваясь до любой древесины. Но агония Господа Нашего? Стыд только что срубленного дерева, которое держало Его на себе? Страдания Бога при виде Сына своего, принесенного в жертву? Ничего этого не помнила щепка. Иначе Амнет почувствовал бы. Пока Томас предавался сомнениям по поводу священности - или подлинности - древней реликвии, спор между королем Гаем и Великим Магистром продолжался. Амнет знал, что исход дискуссии - продолжать двигаться или встать лагерем - зависит от страхов короля Гая: кого он боится больше, Саладина или Великого Магистра Храма. - Сам граф Триполийский, - говорил Гай, - предостерегал меня, что день моей битвы с Саладином станет днем, когда я потеряю Иерусалим. - И вы верите этому? - Жерар был вне себя. - Связи графа с врагами убедительно доказаны. Сир, вы доверяете признанному изменнику? - Когда он говорил со мной, сарацины еще не подкупили его. - Но сердце его было уже куплено... Государь, Тамплиеры приняли обет. Лучше нам распустить Орден, нежели потерять эту единственную возможность сокрушить Саладина. - Я слышу тебя, Жерар. Но я все же король. - Да, сир. - Мы встаем лагерем здесь. Саладин разглядывал поле, усеянное трупами людей и лошадей. Каждый был пригвожден к земле одной или несколькими длинными стрелами, выпущенными из английских луков. Тела лежали здесь еще не так долго, чтобы начать издавать запах разложения. Но дни шли, солнце было горячим. Он знал, что скоро тела начнут лопаться под давлением внутренних газов. Сначала лошади, и звуки эти будут подобны пушечным выстрелам. После этого даже храбрейшие, свирепейшие воины не пересекут эту часть долины. Не рвы, окружающие Керак Моабский, остановили Саладина. Он знал, что стоит ему приказать именем Аллаха, и его люди пойдут вперед до тех пор, пока их трупы не образуют мост, по которому он подъедет к стенам крепости. Как раз эти стены и сразили Саладина. Они были в сотню локтей высотой, как сказали его советники. Построенные из тесаных камней, подогнанных так плотно, что даже тонкие туфли ассасинов не могли найти выемку, не говоря о тяжелых сапогах воинов. А наверху поджидали французские добровольцы с пиками, которыми они отбрасывали любые лестницы. Стояли на стенах и английские лучники, чьи стрелы летели сверху на головы сарацинов. Были у Рейнальда де Шатильона за этими стенами и другие боеприпасы: тяжелые камни, чаны с кипящим маслом, корзины со смолой - их поджигали и бросали вниз. Саладин велел разведчикам изучить другие возможности. Можно, сказали они, сделать подкопы под стенами, укрепив ходы стойками и перекладинами. Когда туннели будут готовы, опоры надо поджечь и тем ослабить фундамент стен. Однако выкопать в каменистой почве достаточно длинный туннель, чей вход располагался бы за пределами полета стрелы - на это уйдет не меньше двух месяцев. Да и сами стены, судя по их высоте, должны были в основании быть не меньше восьми-десяти шагов шириной; такая толщина стен потребует увеличить подкоп. Советники поразили даже богатое воображение Саладина размерами укрепленной пещеры, которую нужно соорудить. Одно время Саладин обдумывал план взятия твердыни хитростью. Можно было вызвать Рейнальда и его военачальников на переговоры, следуя европейскому обычаю, основанному на любви к болтовне. На встрече заранее подготовленный хашишиин накинет шелковый шнурок на шею принца Антиохийского. А там уж пусть шайтан обо всем позаботится. В этом плане был только один изъян: все хашишиины, как один человек, отвергли призыв Саладина к джихаду. А среди его слуг никто не обладал такой ловкостью рук. Альтернатив было немного. Саладин со своей армией мог бы сидеть под стенами крепости, пересчитывая пожухлые ростки оставшейся травы, предаваясь мечтам о водах, текущих по земле, и ожидая капитуляции принца. Но Саладин знал, что в крепости у Рейнальда есть источник прекрасной воды, большое стадо овец, запасы зерна и вяленого мяса и - тень над каждой головой. Люди же Саладина, даже воспламененные священным пылом, быстро устанут от этой игры. А там уж, забыв про джихад, они будут по двое, по трое ускользать по ночам до тех пор, пока бескрайнее море людей и лошадей не превратится в жалкое озерцо среди холмов. Можно было также подождать, пока армия короля Гая - ибо языки на базаре говорили и об этом тоже - не подойдет к ним с тыла. Сам по себе этот удар не грозил поражением, но унес бы много жизней храбрых воинов, которых было жалко. Разумнее было бы откусить голову Гая в таком месте, где Саладин мог широко разинуть пасть. - Мустафа! - позвал он. - Слушаю, господин. - Готовь армию к походу. - Какое направление будет вам предпочтительнее, господин? - На север, думаю. На Тиберий. - Очень хорошо, господин. - По пути будем совершать набеги на христианские крепости. Принц Рейнальд никуда отсюда не денется. - Да, господин. - Ушли? Что ты имеешь в виду? - Ушли из долины, сударь! - Быть этого не может! Что с тобой? Ты, должно быть еще глаза не протер. Спишь на часах, а? - Нет, сэр! Сарацины на самом деле сбежали из долины. - Не поверю, пока не увижу собственными глазами. Жерар де Ридерфорд поднялся с походного стула и попытался взглянуть на север поверх французских палаток. - Ничего не вижу. Томас, подставь мне плечо. Великий Магистр поставил ногу на сиденье стула, и едва дождавшись Амнета, вскарабкался повыше, пока его голова не поднялась над палатками. - Трудно сказать, столько пыли в воздухе. - Видите их стяги? - спросил Амнет. - Ни одного... Они поднимают их на рассвете, как ты думаешь? Или убирают их? - Я так понимаю, они закреплены на шестах, как и наши знамена. - Значит сарацины ушли. Проклятье! - Разве это плохо? - осмелился спросить Амнет. - Ничего хорошего, особенно сейчас, когда я рассчитывал прижать их к Кераку и раздавить с помощью Рейнальда. - Рейнальд был готов к участию в этом предприятии, сударь? - Не совсем. Мы должны были связаться с ним, как только подойдем достаточно близко, и выработать общую стратегию. - Ах связаться с ним! С помощью какой-нибудь птички, полагаю? Жерар нахмурился. - Что-то в этом роде, - Великий Магистр спрыгнул вниз и отряхнул руки. - Надо как-то сообщить королю. - Да уж, Ги не обрадуется! Жерар опять нахмурился. - Ты разыгрываешь меня, Томас? - Нет, сударь. - Смотри же. - Как ушли? - спросил король Ги, поднимая голову от таза. Вода и розовое масло стекали по бороде и капали мелким дождиком. - Это совершенно точно, государь, - отвечал Жерар. Он и другие магистры Ордена собрались перед шатром короля Ги. Это сооружение было шедевром палаточного искусства. Круглый центральный павильон был достаточно вместительным, чтобы вся титулованная знать, сопровождавшая короля, могла встать перед ним плечом к плечу, не касаясь локтями. Вся эта ткань поддерживалась хитроумной системой распорок, каждая из которых в сложенном виде была с четверть стрелы длиной. Четыре квадратных портика присоединялись к центральному павильону с помощью особого рода крестовых сводов, которые были задрапированы тканью, имитирующей своды собора. В этих пристройках можно было спать, обедать, устраивать аудиенции, развлекаться. Чтобы никто не мог ошибиться, полотнища королевского шатра были выкрашены в ослепительно красный цвет, карнизы отделаны алой парчой, расшитой изображениями двенадцати апостолов и гербами тех французских герцогств, которые направили своих людей в Святую землю. По слухам, и сам шатер, и его богатое убранство были даром Сибиллы, супруги и доброго гения Ги. - А-хм! - возглас короля отвлек Жерара, рассматривавшего украдкой этот полотняный замок. Король Ги протянул руку, ладонью вверх. Великий Магистр торопливо положил на нее кусок чистого полотна. Ги вытер лицо. - Значит мы их спугнули, - заявил Король. - Похоже на то, сэр. - Куда они направились? Жерар, похоже, взвешивал тяжесть вопроса. Амнет, глядя на него, дивился дипломатичности своего начальника. Такое огромное вооруженное соединение могло уйти только в одном направлении. На север, в обход Моаба, по направлению к Тиберию. Саладин вел за собой сто тысяч человек, всего восьмую часть из них составляли конники, их сопровождало еще не меньше пятидесяти тысяч слуг и рабов, поваров и конюхов, лакеев и шпионов, да еще вьючные животные и телеги со скарбом. Все это двигалось со скоростью пешехода. Попытка перевалить таким составом через горные цепи на западе или на востоке граничила бы с безумием. Со времен Ганнибала это не удавалось никому. Отступить на юг означало пройти прямиком через лагерь самого короля Ги. В этом случае и орденские, и королевские рекруты, образно говоря, проснулись бы мертвыми, со следами сапог и копыт на спинах и животах. Выходило, что единственно возможным направлением отхода неприятельской армии был север, в обход крепости Рейнальда. Если король не понял этого с первого взгляда, значит он даже карты ни разу не видел, и вести армию вдогонку за Саладином было совсем не его дело. Это же так просто, понял вдруг Амнет: Ги здесь вообще нечего делать. Интересно, как Жерару удастся высказать это словами? - Не знаю даже, как сообщить вам об этом, сир. Не покажется ли вам слишком невероятным, что они двинулись на север? - На север? - кажется, это было для Ги полной неожиданностью. - На север, государь. - Север... и обогнули Рейнальда? - Трудно поверить, сир. - В самом деле. Я полагал, наш друг Рейнальд и был главной целью их похода. - Так и было сказано. Но кто может постигнуть мысли араба? - Воистину, кто? - согласился Ги. Амнет чуть не вскрикнул. Неужели они не видят, что творит Саладин? Ускользнув от Жерара, неловко попытавшегося запереть его в долине (будто полевая мышь может запереть дикого медведя!) и потеряв интерес к Рейнальду, окопавшемуся в Кераке, Саладин теперь уводил христианскую армию в пустыню. Бесплодную пустыню. Выжженную пустыню. Сарацинскую пустыню, где каждая скала, каждый пастух были потенциальными союзниками - если только медведь нуждается в союзниках в своем собственном лесу. - Мы, конечно, будем преследовать их, - провозгласил король Ги. - Да, государь, - ответил Жерар. - Это мое глубочайшее желание. - Мы застигнем их врасплох, да? Среди звона упряжи, фырканья и ржания лошадей, постукивания кольчуг о ножны и седла, только Томас Амнет сохранял безучастность. Со своим походным набором порошков и эссенций под плащом он шагал прямо на восток, прочь от суматохи сборов. - Хозяин? - крикнул ему вдогонку Лео. - Куда вы идете? Амнет посмотрел на него через плечо и неопределенно махнул рукой. - Посторожить вашего коня? Амнет кивнул, не заботясь о том, понял ли его Лео. После чего, уже не оборачиваясь, зашагал в пустыню. Шипы колючих кустарников цеплялись за плащ и обламывались об юбку кольчуги. Он услышал, как кто-то спросил равнодушно: - Куда это Томас направился? К тому времени, как человеку ответили, Амнет уже был далеко и ничего не слышал. После того, как он отошел на двести шагов, даже тяжелый грохот копыт королевской армии на марше затерялся в шепоте восточного ветра. Он спустился на берег пересохшей "вади", изгибы и рукава которой теперь были засыпаны песком, но растительность еще сохраняла некоторую пышность. Амнет укрылся под навесом крутого берега и проверил ветер. Воздух здесь был совсем неподвижен. Он разровнял песок и выложил свой сверток. Неподалеку торчало несколько колючих кустарников, высушенных солнцем, и он с изрядным усилием нарвал охапку жестких веток с сухими листьями. Когда он разломал эти ветки на мелкие щепки, его руки были все изрезаны колючками. Вернувшись на расчищенное место, он сложил щепки для костра. Из свертка достал маленькую реторту из толстого зеленого стекла, сосуд с масляным экстрактом трав, из которого он получал густой дым, и линзу для разжигания огня. Последним он извлек Камень в кожаном чехле. Встав на колени в тени берега, Амнет выкопал небольшое углубление в песке рядом с кучей щепок и положил туда Камень. Он налил масляно-травяную смесь в реторту, которую установил на щепках. С помощью линзы он разжег беловатый огонек среди скрученных листьев и раздул из него маленькое бездымное пламя. Пока огонь набирал силу, Амнет скинул свою белую мантию и расположил ее на вытянутых руках в виде навеса, закрепил внизу камнями. Таким образом он укрыл огонь и Камень от любого случайного ветерка и солнечного света. Потом он присел на корточки и стал ждать. Смесь в реторте со свистом испустила облачко жирного дыма. Аромат фимиама и мирра достиг лица Амнета. Жидкость зашипела и выпустила длинную струйку дыма, смешанного с паром. Амнет изучал изгибы и складки пара, пытаясь отыскать что-то в неясных очертаниях. Он начал различать очертания щек, изгиб усов, провалы глазниц. В клубах испарений возникало то самое лицо, что стояло перед мысленным взором Томаса все эти месяцы. Сначала Томасу почудилось что это лицо Саладина, самого выдающегося из сарацинских полководцев и фактического правителя коренных жителей Ближнего Востока. Этот человек фигурировал бы в любом пророчестве Амнета, касающемся тамплиеров, Французского королевства Иерусалим или земель, лежащих между Иорданом и морем. Такое толкование призрачного видения напрашивалось само собой, если бы не тот факт, что Амнету и без того со дня на день предстояло лицом к лицу встретиться с Саладином из плоти и крови, а не из дыма. С новой струей пара и масляного дыма левая глазница на лице начала как бы пухнуть и увеличиваться, в ее глубине стало зарождаться некое сферическое тело. Оно разрослось и превратилось в непрозрачный шар из плотного дыма, гладкий и белый, как полная луна. Это уже был не глаз. Первоначально глаза на этом лице отличались очень темными зрачками; они сверкали черными вспышками скрытого смысла и угрозы. Этот же глаз был словно покрыт катарактой белесого дыма. Внезапно белое глазное яблоко начало вращаться в своей глазнице. Извилистая струя дыма стала рисовать четкий силуэт на поверхности шара. Амнет не мог ничего понять, пока его внимание не привлекло очертание, похожее, на сапог. Это было изображение Италийского полуострова на карте Средиземноморья. Справа возникали и двигались на запад висящее вымя Греции и выпирающий огузок Малой Азии. Эти образы были подвижными и текучими, как исторические границы империй и доминионов, сфер влияния и гегемоний. Продолжая вращаться, шар вынес вперед морщинистую землю под Малой Азией. Глобус продолжал разрастаться, мелкие детали становились отчетливыми. Вот изгиб Синая. Вот впадина Мертвого Моря, широкая грудь Галилей и прямой клинок реки Иордан. Долина Иордана росла и росла перед глазами Амнета. Река превратилась в трещину, уходящую вглубь шара, словно из апельсина извлекли дольку. Глазное яблоко, окутанное темным дымом, замерло. А внизу, под дымом сверкала отблесками огня поверхность камня, который, к