Евгения Т.. Опиум --------------------------------------------------------------- © Copyright 1997 Евгения Т. Email: jane.charlot@mtu-net.ru WWW: http://members.xoom.com/jane_shell/ Origin: http://www.geocities.com/Paris/Chateau/7029/opium.zip ? http://www.geocities.com/Paris/Chateau/7029/opium.zip --------------------------------------------------------------- 1. Она шла по набережной легкой воздушной походкой, наивным, почти детским взглядом прозрачно-голубых глаз глядя вокруг. Прохожие провожали взорами ее летящий стройный силуэт и мягкие кудри волос. Ей это было приятно. Ей нравилось, когда люди думали о ней не то, что она сама о себе думала, когда на нее смотрели как на милого ребенка, ничего не зная о ее жизни. Они не знали, что этот наивный взгляд скрывает лишь мысли о ее любовнике и пороке предательства и цинизма, которому они предавались, глядя на него, как на искусство, о забвении, о других мирах и других жизнях. Она считала себя такой, не видя смысла существования и дожигая остатки своей личности в курении опиума. Это давало ей вожделенное забвение. Все было прозаично: она шла вдоль набережной по направлению к ***, где намеревалась достать очередную дозу наркотика и затем забыть о том, что есть сейчас: о смерти матери -- единственного человека, которого она любила чистой любовью. Впрочем, эта смерть не была для нее потрясением. Она стала для нее лишь исчезновением всего святого в ее жизни. Ей хотелось одеться в голубой шелк, в платье, такое, какое она видела в семейном альбоме на своей прабабушке, когда той было двадцать лет. Графиня Арнгейм. Одеться в голубое и погрузиться в меланхолию среди Лондонского тумана, плачущего дождя, стелющегося клочьями над черной водой... Пасмурное раннее утро на балконе среди распахнутых стекол окон. Она сидела бы среди развевающихся легких штор, глядя на дымку, нависшую над хмурыми мостовыми, погруженная в скорбь, подобную легкому голубому туману. Но сейчас ей не хотелось страдать. Она знала, что сегодня вечером не будет страданий. В доме с зеркальным потолком и стенами, покрытыми резным дубом, ее будут ждать пламя свечей, любовь и воплощенные мечты. Кто она? Всего лишь тень графини Арнгейм, умершей сто лет назад, отблеск древнего аристократического рода, погрязший в болоте богемы и возводящий эту богему до уровня голубой крови. Она глянула на мутные очертания домов на другом берегу и задумчиво прислонилась к парапету. Черная вода текла почти что у ее ног. Она показалась сама себе туманной белой фигурой призрачной незнакомки на фоне силуэтов темно-серых и коричневатых размытых зданий. Забытые мелодии... Сколько их проносилось в ее мозгу, проплывало перед ее глазами, глядящими в зеркало черной воды. Мелодия нежности, мелодия власти, мелодия одиночества. Ее манил мотив мелодии смерти. "Будет ночь,-- подумала она,-- звезды сквозь пелену неба. Я могу пойти сюда и в тумане броситься в Темзу. Тогда смерть последний раз споет мне свою песню". Это было бы слишком просто. Это была бы слишком бесславная смерть. Она увидела свое посиневшее тело с мокрыми кудрями, которое рабочие баграми вылавливают из воды, и ей стало тошно. Она с омерзением отшатнулась от парапета. Прохожие с недоумением глядели в ее красивые глаза, наполненные отвращением и страхом. Зачем умирать, если можно жить, думала она, жить и надеяться, что жизнь обретет еще смысл и силу, принесет отречение и божественную любовь... Меланхолия в платье из голубого шелка отступит в прошлое и на смену всем извращенным иллюзиям придет любовная нега, счастье, такое, как ей о нем говорили детские сказки. Ей хотелось все забыть. И уснуть. x x x -- Право, графиня, вы слишком часто в последнее время представляетесь мне больше демоном в ангельском обличье, нежели ангелом с лицом дьявола. Вы -- страшный человек. -- Чем же я вам так страшна, граф? Неужели вы находите страшными все те милые забавы, которым мы с вами предавались в последнее время? Неужели вас пугают те грезы и сны, которые я заставляла вас испытывать, все те мечты в которые я вас погружала? -- Нет, миледи, моя хрупкая душа ищет этих наслаждений так же, как и ваша сущность. Дело не в этом. Меня пугает, что ваше увлечение другими женщинами порой заходит слишком далеко... -- Неужели вы можете ревновать к этим ничтожным созданиям, развращать которых нам обоим доставляло когда-то особое удовольствие? Ведь лишь только благодаря вам я так хорошо знаю женщин. Я могла бы заранее предсказать любой поступок любой из них. И это ничего бы мне не стоило.... -- Но в последнее время, миледи, я боюсь вашей изощренной жестокости. -- Что же мучает тебя, любовь моя? Ты же знаешь, мой милый, что я люблю тебя больше жизни, больше смерти, что все эти женщины стоят для меня столько же, сколько все мужчины для вас, граф. Я боготворю вас. Вы -- моя жизнь... -- "И вы -- моя смерть",-- хотели вы сказать? -- Да, вы станете моей смертью. -- Вот это и пугает меня. Я помню, с какой упоительной страстностью говорили вы мне когда-то, что ваша смерть будет трагической развязкой моей смерти, что вы будете моей тенью, следом моей любви, что вы будете жить, пока я живу, и умрете, как только умру я. -- Да, милорд. Без вас я непорочно-одинока. Лишь ваши извращенные ласки могут пробудить мое тело для жизни, а мою душу -- для любви. Для любви к вам и больше ни к кому. -- Но я боюсь вашей склонности играть со смертью. Неужели, говорю я себе, ее страстность не толкнет ее рано или поздно испытать высшее наслаждение любимым человеком, убив его и забрав его жизнь, и насладиться заключительным актом любви -- самоубийством?.. Вы смеетесь? А как вы будете смеяться, когда я выпью яд, предложенный мне вами, когда померкнут эти голубые глаза, любящие вас, когда холод охватит это прекрасное тело, от которого сходит с ума столько мужчин?.. -- Берегитесь. Вы заставите меня пожалеть о содеянном раньше чем оно свершится. -- Вы жалеете? Вам жаль совершенных в мыслях ошибок? Признайтесь, ведь мысленно вы давно уже несколько раз убили меня и продолжаете это делать все более методично и изощренно. -- Боже мой, как можете вы осуждать за жажду смертельной любви несчастную женщину, которая хочет крови вместо отречения! Но, видит бог, крови не вашей. Моя любовь слишком сильна, чтобы быть воплощенной простыми словами, простыми эмоциями. Она более всеобъемлюща, чем смерть. -- Чего же вы хотите, если не умереть в моих остывших объятиях? Какой еще жертвы жаждет ваше обольстительное предательство, ваша сладкая порочность? -- Я не хочу убивать тело, граф. Я хочу убивать души. Невинные души непорочных женщин, я хочу быть волком, пожирающим ягнят, я хочу совращать и убивать разум. Я хочу страданий и проклятий в мою честь. Я хочу, чтобы вы помогли мне убить души тех, кто хочет быть убитым... -- Вы искушаете меня, миледи. Вы хотите, чтобы я вновь покровительствовал вашим развлечениям? -- Но вы же знаете, любовь моя, что вы один -- единственный мужчина, которого я люблю по-настоящему. Я делаю все это лишь для того, чтобы сильнее почувствовать вашу любовь, чтобы вкусить контраст общения с вами и другими женщинами и любить вас с новой силой. -- Увы, моя душа мне уже не подчинена. Лишь только Вы владеете ей. Вы можете делать со мной все, что хотите. Я уже не в силах сопротивляться. Что вы желаете -- приказывайте. Я ваш раб отныне и навсегда. -- Мне не нужны ваши жертвы. Я не хочу ничего. Я хочу вас. До безумия... x x x Она утратила чувства. Она утратила разум. Она давно утратила мысли и мечты. Одинокие осколки ее тщеславия еще тлели на огне ее безнадежности, но она была уже безвозвратно мертва. Искупление настало внезапно, и холодный шепот думал об этом внутри ее мозга. Не думая ни о чем, она лежала охладевшая на мраморном столе посреди огромной холодной залы. Факелы бледно мерцали, придавая стенам сырой погребальный блеск. Ее обнаженное тело источало запах арабских духов и призрачный свет еще мгновение назад живой плоти. Ее дух был рядом с телом, сознавая смерть в сумрачной плесени ночи. Беззвучная музыка склепа будто призывала вампиров прийти на пир смерти и насладиться прелестью ее совершенного тела. Глаза правильной формы, закрытые так, будто она еще здесь. Будто просто спит. Но она знала, что она умерла. Она любовалась собой, лежащей в этой роскошной гробнице, молча ожидая последнего прихода последней обреченной любви. Тусклое пламя факелов отбрасывало длинные тени, и в его свете все казалось слишком глубоким и слишком рельефным. Черно-белые краски. Губы с синеватым отливом, возбуждающие своей пышностью. Ввалившиеся глазницы, будто оттеняющие выразительность глаз, словно выточенная из мрамора совершенная грудь, мягкий изгиб контуров талии, бедер. На холодном камне ее тело выглядело будто явление ангела в аду. Мягкие тени, колыхаясь, ползли по стенам, крались вдоль арок и галерей, рождая сотни ужасных образов. Черные существа, прячущиеся среди нагромождения каменных сводов, подбирающиеся по каменным плитам к центру залы, тени, спугнутые дневным светом, немые рабы, они словно предупреждали о чем-то своим страхом, уродством и рабской покорностью. Она не могла понять, что ее ждет. Тень последующего события мягко повисла в воздухе. Внезапно сырой пронизывающий ветер разорвал ее и раскидал по углам, и она остро и внезапно почувствовала близость появления его. Да, это его образ опьяняющим призывом был растворен в тяжелом воздухе. Это горечь ее утраты он оплакивал, он -- ее верный раб, преданная собака у ее ног. Его ожиданием были проникнуты эти стены и горький воздух, обволакивающий ее тело. Его тень появилась незаметно в углу полутемной залы, соткавшись из призрачных отзвуков. Благородный взгляд слегка печальных глаз из-под опущенных ресниц. В тоске согбенные плечи некогда гордой осанки. Боже мой, как любила она его, когда была жива! Как боготворила этот прекрасный образ! Мерцая в тени отблесков, он вдоль аркады галерей приближался к ее телу, чтобы отдаться последней вспышке страсти. Страсти мертвых, которые могут вечно быть вместе в своей блаженной неподвижной преданности. Размытые образы. Легкая прозрачная кисея, словно паутина, прикрывала ее тело и мраморный стол, на котором оно лежало. Он подкрался ближе, глядя в ее закрытые глаза, на ее бледное лицо, пожирая взглядом округлые формы ее холодного тела. Желание идеальной смерти затмило в нем желание жизни, как любовь -- забвение. Движением тонких элегантных пальцев он осторожно дотронулся до ее стеклянного плеча. Кисея легко заскользила по ее коже и мягко упала на пол воздушной белой дымкой. Покойница еле заметно пошевелилась. Ее длинные ресницы дрогнули, и веки обнажили холодный омут мертвых голубых глаз. Она была слепа. Она умерла. Он, нагнувшись, легким, как сон, поцелуем коснулся ее ледяных губ. Не думая ни о чем, она ответила на этот поцелуй. Это был последний штрих в этой агонии жизни на подходе к бессмертию. Жар холодных губ заставлял его забывать о том, что он жив и о том, что она мертва. О том, что капризные визгливые тени собираются здесь, в галереях, чтобы сыграть с ними в последнюю игру. Легкий запах сырости и тления кружил голову, заставляя двоих влюбленных забыть обо всем в апогее любви. Она -- мертвая госпожа, он -- ее верный раб. Он любил ее так, будто женщину, способную дарить огонь живой любви. А она была мертва, холодна и жива последним чувством, которое испытала в жизни -- безумной любовью к нему. Изнемогая от смертельных мук в объятиях мертвой принцессы и от бескрайнего наслаждения этой любовью в полутьме склепа, он ждал конца агонии. Конца и возрождения к реальной жизни. x x x Когда она проснулась, было уже около восьми вечера. Лениво потянувшись, она встала и, подойдя к окну, слегка отодвинула тяжелую штору. Сквозь стекло проник туманный отсвет вечернего Лондона, осветив внутренность большой комнаты со смятой постелью, креслами, покрытыми кисеей, с потускневшей медью подсвечников и воздухом, наполненным легким дымом сигарет и еле ощутимым запахом опия. Она смутно помнила картины своего опьянения. Она знала одно -- это было великолепно. Ее тело болело от укусов и мягко ныло, как это всегда было после извращенного секса с ее любовником Ричардом. Впрочем, это было потрясающе. Таких сильных ощущений она не достигала ни с кем другим. Об этой ночи она не могла вспомнить абсолютно ничего конкретного. Это ее настораживало, заставляя задумываться о прогрессирующем влиянии наркотиков на личностные качества. Кроме того, она боялась, что вновь потом будет иметь бледный вид, когда ей расскажут о том, что она вытворяла. Какие фантазии на сей раз посещали их с Ричардом в их мире наркотических грез? И где он сейчас? Она обернулась. Нет, он не уходил. По крайней мере, тело его было здесь. Он спал сном, похожим на обморок, как это было всегда после подобного времяпрепровождения. Потом он проснется, подумала она, и начнется обычная картина "игры в отходняк". Он будет разговаривать затасканным языком порнороманов, говорить избитые комплименты и ждать следующей ночи. Нет, ей больше нравился процесс кайфа, когда она любила Ричарда, как бога и как дьявола одновременно. В периоды же ее кратковременных возвращений в реальность она предпочитала думать о нем без его непосредственного присутствия. Она налила себе виски и залпом выпила. Гадкое чувство сухости во рту постепенно прошло. Ричард и не думал просыпаться. Она оделась и тихо выскользнула из дома в летнюю муть туманных улиц. Было тепло и прохладно одновременно. Она свернула на Риджент-стрит. Еще не стемнело, но снующие машины уже зажигали фары. Кругом горели огни разноцветных витрин. Банки были закрыты --деловой Лондон давно закончил здесь свою работу. Она зашла в кафе, вспомнив, что целые сутки уже ничего не ела. -- Что вам угодно, мисс? -- официант скользким взглядом оглядел ее элегантную фигурку и белокурые кудри. -- Пожалуйста, кофе, хот-дог и какую-нибудь холодную закуску. -- Одну минуту. Кафе было чистое, тихое и уютное. Попивая кофе, она смотрела сквозь большое окно на улицу, где туда и сюда сновали вечерние прохожие. Ей нравилось их разглядывать. Она чувствовала себя не принадлежащей к сонму лондонцев. Она была слишком затеряна в своем мире иллюзий, поглощена сладкой любовью Ричарда. Ей вспомнились его длинные волосы и элегантное красивое лицо. "Графиня". Она молча улыбнулась про себя, вспомнив их излюбленную игру. Им нравилось меняться ролями. Тогда она становилась графом Арнгейм, а он -- изнеженной графиней, его любовницей. О, сколько раз она ловила себя на мысли в эти минуты, что из него, будь он женщиной, получилась бы сногсшибательная кокетка, от которой мужчины сходили бы с ума. Как томно он умел закатывать свои красивые глаза и говорить нежным голосом, будто девушка. Да, у "голубых" он мог бы пользоваться бешеным успехом, если бы не его патологическое пристрастие к женщинам. Его любили и ненавидели, из-за него страдали, он был в центре извечных скандалов между влюбленными в него женщинами, которым было просто, прельстившись его эффектностью, переспать с ним, но заполучить надолго его не удавалось -- узнав ближе некоторые черты его характера и влюбившись без памяти, они понимали, что с ними он всего лишь развлекался, когда ему хотелось видеть рядом новое лицо. Хоть они и ненавидели ощущать себя объектами его экспериментов, надежда добиться его постоянства, отбить его у его любовницы, графини Арнгейм, все равно снова и снова толкала их в его объятия. А его страсть к извращению морали заставляла терять разум в мыслях о смысле жизни и морали, как таковых. Ричард считался воплощенным извращением в кругу их знакомых. Она расплатилась и вышла на улицу. Свернув в темный переулок, она погрузилась во мрак вечернего города, мрак упоительный, завораживающий и пугающий своей таинственной увлекательностью. Она прошла небольшой тихий дворик, где сгущающийся сумрак рассеивал одинокий фонарь. Кирпичный старый особняк, старый тополь рядом, мокрый асфальт и клочья тумана. Ей захотелось закурить. Она присела на перила подъезда особняка и достала сигарету. Легкий ветерок колыхнул ее волосы, нежно блеснувшие в свете фонаря. Ей захотелось сейчас впасть в томное забытье. Ей захотелось таинственной неги в этой бархатной ночи. Ей захотелось случайной связи с благородным мужчиной, пожелавшим порока. Печаль вновь подступила к ее сердцу, стелясь рядом туманом и глядя на нее ночным небом. Слишком романтичный вечер. -- Здравствуйте, мисс,-- услышала она вдруг за своей спиной голос,-- интересно, кого это вы дожидаетесь на пороге моего дома? Она, резко обернувшись, увидела молодого парня. Он непринужденно улыбнулся, но при взгляде на нее в его глазах отразилось немое восхищение. --...Черт возьми... -- добавил он мгновение спустя. -- Я? -- ответила она со спокойствием,-- Ну кого я могу дожидаться здесь в столь поздний час, если не вас? Она с интересом наблюдала за метаморфозами его лица: он не знал, по-видимому, что ему и думать. Ее забавляло его удивление, а еще более -- его старание, не смотря на оное, сохранить непринужденный вид. -- Меня? -- переспросил он и, слегка склонив голову на бок и улыбнувшись, добавил,-- Вот уж чего не ожидал, так вашего прихода... -- Я прошу прощения за столь позднее вторжение, сэр, я не хотела вас стеснить... "Сейчас он скажет дежурную фразу, что-нибудь насчет того, что не стоило беспокоиться, потом простится...-- подумала она, чувствуя подползающую скуку,-- Еще совсем мальчик, лет девятнадцать... Он меня боится... " -- Нет, мисс, вы меня нисколько не стесните,-- ответил он, усмехнувшись и глядя на нее с каким-то огненным упоением,-- но, право, ваше появление для меня -- такой сюрприз. -- Для меня самой это -- сюрприз. Я сама заранее не знаю, где и когда я появлюсь. Но сегодня, видимо, выпала ваша очередь. Ей начинала нравиться эта игра, то, что она рассказывала этому юноше и то, как он это воспринимал. Он подошел ближе. -- Может быть, в таком случае,-- сказал он,-- нам стоит зайти в дом? -- А ваши родители? -- спросила она развязным тоном. -- Я сегодня сирота,-- ответил он, предлагая ей руку. "Это становится уже интересно, "-- подумала она и поинтересовалась: -- Как же вас зовут, прелестный юноша? -- Для вас я -- Дэвид. А как ваше имя, миледи? -- Графиня Арнгейм. -- К чему эта официальность! -- Тогда -- Оливия. Они сидели в гостиной при свечах, так как Оливия не любила электрического освещения. Размытый свет отражался в хрустальных бокалах с красным испанским вином. Воспользовавшись приглашением Дэвида, она смутно боялась стандартного продолжения такого знакомства -- приставаний, грязных домогательств и тому подобного, что испортит все ее впечатление. Но этого не было. Дэвид, по-видимому, был не меньшим шутником, чем она сама, и ему нравилось ей подыгрывать. Глядя со стороны на их застольную беседу, можно было подумать, что она -- его давняя знакомая, старый друг, который внезапно явился и которого здесь всегда рады видеть. Оливия смотрела на Дэвида сквозь призму размытого света и, слушая его разговоры, все больше убеждалась в том, что он не так прост, как ей это сначала показалось. И ей было жаль, что для него сейчас в его собеседнице существовала лишь ее красота. Оливия считала себя умной и оригинальной. А Дэвида, как ей показалось, это мало интересовало. -- Я только одного не понимаю,-- замечал Дэвид непринужденно,-- Скажите честно: вы посетили меня потому, что хотели посетить именно меня, или... --"Или"? Вы сомневаетесь в том, что я за вами уже давно наблюдаю, что я провожу дни и недели, изучая вас, ваши манеры, упиваясь вашей красотой, сходя по вас с ума?.. -- Я польщен проявлением такого внимания со стороны столь прекрасной леди, но увы, я слишком любопытен и поэтому вынужден повторить свой вопрос. -- Чрезмерное любопытство не способствует продвижению в карьере, сэр. -- Но, извините, по-моему оно отнюдь не чрезмерное. Наоборот, весьма скромное... -- Это не имеет значения. -- Вы увиливаете от ответа. -- Черт возьми, а какая, собственно, разница? -- поинтересовалась она фатально тем тоном, которым задают риторические вопросы. -- Видите ли, в чем дело. Если ваше посещение адресовано конкретно мне, если вы здесь именно поэтому (а не потому, что я просто подвернулся под руку), то это уже становится интересно. Тогда я захочу узнать вас ближе, узнать кто вы, откуда и чем я обязан такому проявлению вашего внимания... -- Вы не поймете. -- Вы в этом уверены? -- Абсолютно. Они взглянули друг другу в глаза -- его глаза горели, ее -- таили внутренний огонь. Она красивым жестом поднесла бокал с вином к губам и отпила глоток. -- Вы задаете слишком много вопросов,-- произнесла она с такой интонацией, с которой говорят: "Я жажду твоих жарких ласк, любовь моя". -- Потому, что предпочитал бы получить слишком много ответов,--ответил он не менее томно и страстно. -- Неужели вам не приятно мое появление? Скажите -- я вас покину. А если нет -- наслаждайтесь, пока я с вами. -- Вы безумно красивы. Она молчала, глядя в его пылающие глаза, выдерживая паузу. -- Вы сами не понимаете,-- продолжал он,-- на сколько вы прекрасны... -- Вздор, я великолепно это понимаю,-- мягко возразила она, нежно улыбнувшись. -- Оливия, мне хотелось бы засыпать вас комплиментами, любить вас так, как никто не любил, сходить по вас с ума... Но я не буду всего этого делать потому, что это будет слишком стандартным продолжением этого вечера. Я не хочу делать то, что вы от меня ждете. "Ничего себе! -- подумала она,-- но, черт возьми, мне нравится эта самоуверенность!" -- Бросьте, Дэйв,-- заметила она вслух,-- любовь -- затасканный атрибут нашей жизни и никогда не поздно о нем вспомнить. Надо дорожить беседой, когда есть о чем побеседовать. С вами интересно разговаривать, и давайте не будем сводить эту встречу к шаблону. -- Вы играете со мной,-- сказал он с улыбкой. -- Вы тоже. -- У вас это получается профессионально. -- Я всегда играю. -- Зачем? -- А что, по-вашему, значит "не играть"?.. Тем более что, играя, мне нравится жить разными жизнями. -- А где ваше истинное лицо? -- Оно такое, каким вы его видите. Оно всегда разное, всегда в соответствии с игрой, которую я играю. Оно отражает сущность игры. -- Вы так изучаете людей? -- А вы, по-видимому, решили меня исповедовать. -- Меня интригует женщина, которую я в первый раз вижу, которая приходит ко мне сама и говорит, что давно уже меня знает. -- Я этого не говорила. -- Да? -- Я тоже в первый раз вас вижу. -- Ну, это уж слишком! Он вновь посмотрел на нее так, как смотрят на женщин, которых боготворят, к которым пылают страстью. -- Кто вы, Оливия, почему вы вдруг возникли в моей жизни? -- Я -- та женщина, которая скоро отсюда уйдет, и которую вы больше никогда не встретите. -- Ну почему же? -- улыбнулся он, до белизны в пальцах впившись рукой в подлокотник кресла,-- неужели вы даже не оставите свой телефон? -- Нет. -- Почему такая категоричность? Я вас разочаровал? -- Женщина, оставляющая свой телефон, перестает быть загадкой. -- Я буду следить за вами до дверей вашего дома. -- Не выйдет. -- Почему? -- Прощаясь с вами, я прощусь с этим миром, уйду и брошусь в Темзу. И пусть врата рая станут дверями моего дома,-- с пафосом ответила Оливия. -- Боже мой, не стоит этого делать. Избавьте меня от роли последнего свидетеля в расследовании вашей смерти,-- в тон ей заметил Дэвид. Оба рассмеялись, но внезапно взглянув друг другу в глаза, замолчали, с упоениемую я в первый раз вижу, которая приходит ко мне сама и говори глядя в глубину души друг друга. Она поймала себя на мысли, что его пылкость захватывает все ее существо, погружая в туман под гипнотическим взглядом его черных глаз. Он взял ее руку в свою. Она ее не отнимала. Глядя ей в глаза, он мягко гладил нежную кожу ее руки, упиваясь растянутой минутой этого жгучего и сладкого забытья. Затем, встав, он притянул ее к себе и, мягко обняв, поцеловал в губы. Она чувствовала себя как во сне. Это был будто провал во времени, провал в дни ее первой школьной любви. Привыкнув к извращенным поцелуям Ричарда, сейчас она будто плыла от неги в объятиях Дэвида, млея от его легких и невероятно нежных и вместе с тем страстных поцелуев. Она чувствовала себя вновь чистой и невинной девочкой в руках этого девятнадцатилетнего юноши. Ей вновь хотелось испытать сладость первой любви, сумасбродства и безумия юношеской влюбленности, пока не кончилось это полузабытье. Открыв глаза, она встретилась со взглядом Дэвида. Он горел страстью. Благородной страстью, сводящей с ума. И слишком не похожей на извращенное вожделение Ричарда. -- Я схожу с ума от тебя...-- произнес Дэвид и снова поцеловал ее. -- Нет, Дэйв...-- прошептала она. -- Что случилось?.. -- Нет, сегодня этого не будет. Она резко отстранилась. Он не понимал что с ней вдруг произошло. -- В чем дело, я чем-то тебя обидел? -- Нет, ничего... -- Прости меня, пожалуйста прости... -- Молчи, ты не понимаешь... -- Что случилось, скажи!.. Он вновь схватил ее за руку. Она взглянула на него -- у него был взгляд человека, не понимающего, что вдруг разрушило упоение этого минутного наслаждения, чем вызвано это меланхоличное сожаление, душащее страсть, в ее взгляде. Она опустила глаза. -- В чем дело, Оливия, что я такое натворил?! Что произошло?! -- Ты слишком классный, чтобы быть парнем на одну ночь, Дэйв,-- ответила она обреченно. Это была всего лишь формальность. Она знала, что не сможет объяснить этому мальчику всю бездну ее мировосприятия, все то, что заставляет ее не делать то, что так желанно. -- Я тебя не понимаю...-- ответил он, покрываясь краской. -- Это слишком хорошо, чтобы завтра утром все закончилось. Прости, но будет слишком больно потом навсегда с тобой расстаться. Мне будет гораздо легче, если между ними вообще ничего не будет... -- Но почему мы должны с тобой навсегда расставаться?! -- Ты -- эпизод. Ты случайно появился и случайно исчезнешь. Разве я виновата, что ты оказался лучше, чем должен был бы быть?.. -- Это дурацкая сказка, которую ты сама придумала. Просто сегодня мы познакомились. Это должно было рано или поздно произойти. Иначе быть не могло... -- Нет, сегодня между нами ничего не будет. -- Хорошо, как ты скажешь...-- он был готов даже пожертвовать этой ночью, надеясь и не понимая. -- И никогда больше мы не встретимся. -- Но почему?! -- Потому, что так должно быть. Потому, что я так придумала. Это моя история. Он готов был впасть в отчаяние, потому вдруг что понял, что она не шутит. -- Но неужели ты не понимаешь, в какие жестокие игры ты играешь, какую боль ты причиняешь?! -- Меня это не должно волновать. -- Оливия!.. -- Я не могу причинять боль себе. -- Черт возьми, тогда я говорю, что ты -- бессердечная эгоистка... -- Пойми, Дэвид,-- возразила она, смягчаясь,-- неужели ты не хочешь, чтобы все это было лишь воспоминаниями, лишь легкой мечтой? Ты не хочешь, чтобы я была твоим вечным вопросом, загадкой без отгадки? Неужели ты хочешь, чтобы мы с тобой были банальны, как все влюбленные? -- Но... -- Молчи. Я хочу быть твоим сладким сном. А ты будешь моим сном. Самым прекрасным. 2. Был мутный рассвет. Над ленивой водой стелилась легкая дымка. На улицах еще не было ни души, как всегда в предрассветные часы, перед тем, когда Лондон начинает пробуждаться. Было тихо в ожидании солнца, в ожидании его прохладного появления из нежной пелены тумана, и мягкий воздух, томно обволакивая тело, напоминал о только что ушедшей бархатной ночи. Оливия чувствовала себя человеком, только что увидевшим прелестный сон, полный сладкой истомы и граничащей с негой надежды. Сон, похожий на тысячи других, однако содержащий в себе нечто, делающее его почти что пророчеством. Оливия знала, что поступила правильно, доведя свою игру до конца так, как задумала с самого начала, но ощущение чего-то неизведанного, чего-то упущенного навсегда не давало ей покоя. Нельзя сказать, что она не жалела о том, что она не пошла на поводу желаний Дэвида. Ей безумно хотелось его любви, его нежности, как некой альтернативы порочной страсти Ричарда, но она не хотела в своих глазах быть женщиной, которая ищет чистой любви в случайных встречах. Ей нравилось сознавать планомерность своего существования. Вечная благородная любовь была слишком значима, чтобы быть найденной на улице во время случайной прогулки, это должно было быть нечто такое, что перевернуло бы всю ее жизнь, расставив новые правила игры. Игры в черные и белые страсти, страсти столь же извращенные, как мораль Ричарда. Дэвид не был мужчиной, способным боготворить Оливию, словно святую деву Марию, а из своей любви делать нечто подобное непорочному обожанию, он не был настолько светлым, насколько темным был Ричард, поэтому Оливия считала, что это всего лишь эпизод без продолжения. Дэвид был всего лишь человеком. Ей этого было мало. Однако что-то держало ее душу рядом с ним. Его черные глаза сияли перед ее взором, а голос до сих пор звучал в ее сердце. Оливия завороженно смотрела на текущую внизу темную воду, подернутую утренним туманом, все снова и снова будя в своем воображении подробности этой ночи, слова Дэвида, его взгляды, его поцелуи. Ей никогда еще не приходилось видеть, чтобы нежность и страстность настолько гармонично сплетались в одном человеке, чтобы слабые прикосновения так сильно жгли, а легкие поцелуи так безумно возбуждали. Это было похоже на глоток воды среди знойной пустыни, когда хочется еще и еще, когда ощущение настолько ново и желанно, что им невозможно насытиться. Но Дэвид был всего лишь простым человеком, и если бы она поддалась этому искушению, думала Оливия, вскоре все было бы так, как бывает у простых людей: ощущение новизны прошло бы, и самый упоительный миг ее жизни был бы забыт, превратясь в нечто надоевшее. Нет, она любила коллекционировать свои сладкие иллюзии, не превращая их в реальность. Вдалеке раздался приглушенный гудок теплохода, шедшего вверх по реке, который вывел Оливию из этого состояния мечтательного полузабытья. Все позади. Дэвид никогда больше с ней не встретится, сон закончился. Оливия последний раз взглянула на стелющийся по гладкой поверхности воды туман. Город на другом берегу начинал просыпаться. Она поднялась по каменной лестнице с причала на набережную и направилась домой. x x x Ричард сидел на ступенях ее дома и нервно курил, глядя перед собой мертвым взглядом. Казалось, окружающее не существовало для него. Спутанные темные волосы в беспорядке свешивались на лицо. Он был в черных узких джинсах и коротких остроносых ковбойских сапогах. Мотоциклетная куртка была небрежно надета прямо на голое тело. Узкое лицо, широкие скулы, темные круги под глазами и безучастный взор -- он воплощал собой картину полного упадка, как сил, так и настроения. "Боже мой,--подумала Оливия,-- наверное, он беспокоился во время полусуток моего отсутствия..." -- Рик,-- произнесла она, подойдя к нему и тронув за плечо,-- Что ты здесь делаешь? Почему у тебя такой вид? Он медленно поднял на нее мутный взгляд светлых серо-голубых глаз сквозь спутанные пряди волос. -- Это ты? -- безучастно спросил он,-- Который сейчас час? -- Интересное кино,-- заметила Оливия, доставая часы,-- Сейчас половина шестого. А почему это тебя так интересует?.. -- А какое число? -- по его губам скользнула дьявольская улыбка, которую Оливия, однако, не заметила. -- А какой год, я надеюсь, ты хоть помнишь?-- она глянула ему в глаза,-- Знаешь, в человеке, сидящем в таком виде в половине шестого утра на крыльце дома и спрашивающем, какое сейчас число, есть что-то устрашающее... -- А какого числа мы с тобой расстались?.. --...Знаешь, у меня складывается впечатление, что после нашего расставания ты еще хорошенько догнался... Он рассмеялся, перебив ее фразу. -- Черт возьми, детка, ты почти проницательна,-- тряхнув головой и откинув назад длинные волосы, он впился в нее ледяным взглядом, в котором плясали зловещие огоньки,-- Но ты скажи мне лучше, дорогая, где тебя носило целые сутки? -- Оригинальные утренние вопросы... -- Тебе наплевать, что я чувствую, когда просыпаюсь и не вижу тебя рядом? Предпочитаешь ловить рыбок в свои сети самостоятельно, отвечай! Он резко схватил ее за руку. -- Рик! --она испуганно попыталась вырвать руку, но безуспешно,-- Рик, ты говоришь чушь, ты не смеешь так со мной разговаривать!.. -- Ты хочешь, чтобы я перед тобой извинился?!. -- Мы же договаривались, что мы не связаны друг с другом... -- Итак, ты решила уйти к примерному мальчику-Джонни? -- Отпусти мою руку. Я не обязана тебе отвечать. Это слишком большая цена за твои извращения. Я не намерена терпеть от тебя эти издевательства... Внезапно рванув ее к себе, он схватил ее сзади за шею, прижав к своему плечу так, что она начала задыхаться. Сверкнуло лезвие выкидного ножа, приставленного к ее горлу. -- Я тебя избавлю и от всех мучений, и от всех издевательств,-- произнес он тихо сквозь зубы,-- причем сразу и навсегда. Хочешь? -- Давай, посмотри на мою голубую кровь и сравни потом со своей, плебейской, когда будешь снова резать вены без меня от скуки...-- проговорила она через силу. Он выпустил ее и убрал нож. Она тряхнула головой, приходя в себя, и посмотрела на него. Он весело смеялся, вновь усевшись на мраморные ступени. -- Играешь? -- поинтересовалась она холодно,-- Три с плюсом. -- Но ведь ты поверила! -- Если бы я не поверила, я сказала бы "двойка". -- Боже мой, Оливия, я люблю тебя, как ненормальный... Она присела на ступеньку рядом с ним, взглянула в его преданные глаза, меняя гнев на милость. -- Ты и есть ненормальный,-- улыбнулась она надменно. -- А как ты насчет того, чтобы поиграть не поодиночке, а вместе? -- спросил Ричард заговорщически. -- Что подразумевается под "поиграть" на сей раз? -- Совращение невинных агнцев. Она непонимающе посмотрела ему в глаза. -- Что ты имеешь в виду, Рик? x x x В воздухе висела голубоватая пелена сигаретного дыма и серебристая вуаль музыки в стиле Gothic, задающая тон всему происходящему. Было около половины двенадцатого ночи. Действие разворачивалось так, как и должно было разворачиваться на вечеринке. Девочка, кажется, старалась вести себя так, чтобы ее было как можно меньше заметно. Хотя это был вечер без наркотиков и почти без непристойностей, ей здесь было явно неуютно. Ричард был прав. Оливия видела теперь это собственными глазами. Сама же она пребывала в состоянии отрешенной полу прострации с оттенком легкой сентиментальности (это был почти отходняк, состояние "ни до, ни после"). Ей нравилось разыгрывать роль женщины, едва знакомой Ричарду и думать на тему того, что так оно и будет, когда она ему надоест (или он ей, хотя, впрочем, разницы не будет). Она меланхолично курила, наблюдая за выходками Ричарда, сегодня развязавшего себе руки, краем глаза следя за девочкой в кресле в углу комнаты. Она ждала. -- Оливия, дорогая... Она подняла глаза-- перед ней стоял Ричард в обнимку с какой-то девицей и своим другом Полом. --... Мне не нравится ваше состояние, оно пугает меня. -- Да? -- тоскливо поинтересовалась она,-- разве подобное аристократическое общество еще можно чем-то напугать? Он усмехнулся. -- Я боюсь, что вы здесь скучаете, я боюсь, что ваш визит сюда будет первым и последним... -- И не я одна здесь скучаю... -- Разве общество нагоняет на вас тоску? -- поинтересовался Пол. -- Скука -- заразная болезнь. Я вижу вашу сестру, сидящую в углу и делающую вид, что она изучает Британскую энциклопедию, вот уже два часа, как одну и ту же страницу... -- Как! -- воскликнул Ричард,-- Пол, у тебя есть сестра?! -- Я тебе сто раз про нее говорил. -- Нет, ты не понял.-- Ричард вновь изобразил удивление.-- Как! Пол, разве здесь присутствует твоя сестра?! Оливия театрально зевнула и, не дослушав ответ Пола, заявила: -- Наверное, она согласится разделить со мной свою скуку. Оливия присела на ручку кресла. Девушка посмотрела на нее с какой-то непонятной благодарностью. -- Спишь? -- спросила Оливия, ласково улыбнувшись,-- а не боишься страшного пробуждения? Девушка натянуто засмеялась. -- Нет, я не сплю. Просто я здесь в первый раз и... -- "Неуютно себя чувствую"? -- Да, немного,-- она смущенно улыбнулась. -- Немудрено,-- заметила Оливия -- Ричард слишком уж сверкает остроумием. Об него можно и руки обжечь. При имени "Ричард" девушка покраснела. --... А вас зовут Молли, верно? -- Да, а вас -- Оливия? -- Да. -- Мне Пол о вас рассказал.-- она сделала паузу, собираясь с духом (Оливия, кажется могла визуально наблюдать ее мыслительный процесс). -- Оливия,-- наконец сказала она,-- а вы давно знакомы с Ричардом? -- Так... встречала пару раз.-- бросила Оливия, придав своему голосу напряженный оттенок,-- красивый мужчина, верно? -- Да, это точно,-- произнесла та. Краска вновь до ушей залила ее лицо. -- Даже чересчур красив для такого пустозвона, как он.-- слишком уж резко бросила Оливия. Молли метнула на нее испепеляющий взгляд. Оливия мысленно рассмеялась. "Ладно,-- подумала она,-- я не буду прикасаться своими грязными лапами к вашей "чистой любви". -- По-моему, он достаточно умен и остроумен,-- возразила Молли робко, но упрямо. -- Да, даже слишком. И, увы, это некоторых слишком сильно ранит. Молли с трепетом взглянула на нее: Оливия дернула за самые сокровенные струны ее души и теперь больше видела, чем догадывалась о том, что та насторожилась и решила выведать мысли своей собеседницы, сама играя при этом в равнодушие. -- Что вы имеете в виду? Он вас разве чем-то обидел? Оливии было лень играть по серьезному. Вчерашний разговор о сестре Пола, видевшей Ричарда несколько раз и, с недавних слов последнего первому, успевшей уже по уши влюбиться, ровно как и замысел потрепать девочке нервы, не казался Оливии чем-то особенно сложным. Молли, скромная студенточка, неделю назад приехавшая в Лондон и, хотя и наслышанная от брата об Оливии, но ничего еще не знающая о ее отношениях с Ричардом, представлялась ей "минутной забавой", с которой даже не стоит чрезмерно усердствовать в выборе средств. Она решила, что толку в "вытягивании души" будет мало. -- Нет, напротив,-- томно произнесла она, смущенно опустив ресницы,-- Он слишком эффектен, чтобы я могла быть к нему равнодушной. Она подняла на собеседницу восторженный взгляд, словно упоенная экстазом откровения, продолжая: -- Всего два или три раза видеть его и сходить с ума так, будто знаю и люблю его целую вечность. Это как сон, как наркотик. Зачем я здесь? Чтобы видеть его, чтобы чувствовать его присутствие, знать, что когда-нибудь он взглянет на меня другими глазами... Бедная девушка была уничтожена. Она даже не мыслила состязания с такой соперницей, как Оливия. Теперь она боялась показать свои чувства, чтобы, не дай бог, не восстановить Оливию против себя, того единственного человека, кто здесь проявил к ней интерес, и не стать изгоем в этой компании, где даже родной брат не обращал на нее особого внимания. -- Но,-- заметила робко Молли,-- мне показалось, что он к вам вовсе не так равнодушен, как это кажется. Он обязательно вас полюбит, вот увидите. Это был совсем не тот оборот, который был нужен Оливии. Она должна была казаться злобной, слегка туповатой опальной ревнивицей -- эффект, которого она еще не достигла. Она запальчиво произнесла: -- Ты так думаешь? А та дама, которую он весь вечер не выпускает из своих объятий?! -- По-моему, это девочка на одну ночь. -- Ты думаешь, я согласна смириться с тем, что он хотя бы одну ночь проведет с кем-то и не со мной? Я изничтожу любую, кто встанет у меня на пути... Черт возьми, я убью ее, как только она отойдет от него хотя бы на два шага! И так будет с любой, кто подумает хотя бы что-нибудь подобное на его счет! Оливия посмотрела на свою собеседницу, которая боялась уже и слово сказать, чтобы не выдать свои недавние мысли. В эту минуту их уединенную беседу нарушили Ричард и Пол подошедшие и разорвавшие атмосферу, царящую здесь. -- Черт возьми, Оливия, сколько можно испытывать терпение всех окружающих... -- Да, и в частности наше с Риком терпение в течение такого времени... -- Сколько еще продлится эта ваша интимная беседа?.. -- Да, и долго еще вы будете вместе скучать, вместо того, чтобы вместе веселиться?!. -- Весельем называются ваши словесные извращения, водопадом стекающие на головы окружающих? -- мрачно поинтересовалась Оливия. -- Черт возьми, Молли,-- неистовствовал Пол,-- Как это ты ухитряешься терпеть такую язвительность в течение такого длительного времени?! Она смущенно рассмеялась. -- Молли? -- встрял Ричард,-- Как, вас зовут Молли, прелестная незнакомка? Неужели я до сих пор не имею чести быть представленным вам, очаровательнейшая из земных женщин?! -- Нет.-- ответила та, до ушей покраснев под его жгучим взглядом. -- Так разрешите представиться,-- продолжал он тоном обольстителя, нежно и страстно целуя ее руку, которую она не смела вырвать,-- Ричард Тэйлор. Я не лорд, но, черт возьми, как я мечтал бы быть хотя бы лордом для вас, моя королева. Оливия проследила взглядом за искрами, которые он метал в глаза не смевшей шевельнуться Молли и, сделав вид, что только сейчас увидела все эти изощрения, изобразила на лице гримасу неподдельной ярости и, молча встав, удалилась, демонстративно хлопнув дверью. Пол, не понимающий, что здесь происходит и почему вдруг Оливия, всегда такая лояльная к выходкам Ричарда, вдруг приревновала его к этой серой мышке, его сестре, но все же боящийся, что это не Ричард, а он сделал что-то обидное для Оливии, помчался за ней вдогонку. Ричард с Молли остались в комнате одни. Он держал ее холодную ручку в своих руках и, страстно глядя в глаза девушки, нервно думал о том, что на сей раз Оливия задумала помимо того, о чем они договорились заранее. Он знал, что от нее можно ожидать всего, чего угодно, даже того, что она воспримет его игру всерьез даже после их заговора. Его настораживало то, что она чересчур уж естественно "убежала, хлопнув дверью". Он не знал, что и думать, но решил продолжать все по плану. -- Почему вы молчите, Молли,-- поинтересовался он нежнейшим тоном,-- неужели я чем-то вызвал вашу немилость? -- Нет, вовсе нет,-- пролепетала она, робко улыбнувшись,-- просто мне показалось, что Оливия обиделась. -- Плевать.-- перебил Ричард,-- какое нам дело до Оливии. Особенно, если здесь есть такая очаровательная девушка, как вы. Ведь вы очаровательны, не правда ли? Она покраснела. -- А как вы находите меня? -- продолжал Ричард тоном наглеца, идущего ва-банк,-- достаточно ли я очарователен? -- Даже слишком,-- еле слышно произнесла Молли, не смея взглянуть в его глаза. -- Так почему же мы до сих пор просто так сидим друг против друга! -- воскликнул Ричард, привлекая ее к себе. Она в ужасе вырвалась. Она слишком боялась, что войдет Оливия, кроме того что-то внутри, что-то вроде интуиции, подсказывало ей, что не стоит так сразу кидаться в этот омут. Ричард метнул на нее жгучий взгляд. -- Боже мой,-- произнес он, нежно-доверительно глядя ей в глаза, словно преданный раб,-- я обидел тебя чем-то? Прости, прошу тебя, прости... -- Нет, вовсе нет,-- пролепетала она, отведя взгляд, просто эти слова показались мне слишком уж несерьезными. Он взял ее руку в свои руки. -- Боже упаси,-- возразил он вкрадчиво-благородным тоном,-- Несерьезно? Мне быть несерьезным с тобой? Неужели ты можешь так обо мне думать! Неужели ты настолько плохо ко мне относишься! -- Нет, нет!.. Но я не могу идти на такое при первой же встрече... "Черт возьми!"-- подумал Ричард и вслух произнес самым обворожительным тоном: -- Неужели ты думаешь, что я смогу причинить тебе вред?! -- Нет... Но... -- Ты мне веришь? -- он посмотрел на нее пригвождающим взглядом. -- Да.-- ответила она, покраснев до корней волос. Он мягко привлек ее к себе. -- Ну хотя бы поцелуй меня,-- добавил он вопросительно, не отпуская ее испуганный взгляд,-- В знак того, что ты мне веришь... x x x Оливия сидела на парапете плоской крыши, прислонившись спиной к мраморной тумбе, наблюдая за тем, как остановилось время. Ее мозг был переполнен спутанными сюжетами чужих восприятий ее жизни, а сознание блуждало в толпе бормочущих мыслей, не находя выхода из их замкнутого круга. Она даже не пыталась распутать клубок своего мировосприятия, она смотрела со стороны на свое сознание, стараясь вытравить оттуда подступающую истерику. В механизм ее плана закралась ошибка, больное воспоминание, за которое зацепилось ее настроение. Она смотрела и не видела. Наркотик еще жег ее чувства гипертрофированной реальностью. Фоном к этой мешанине служила одна большая мысль, что Ричард ей изменяет. Это было запланировано, но что-то не давало ей покоя. Ей казалось, что игра перестает быть игрой, что все кончено, что теперь ее идеал потерян навсегда. Так, как влажный ночной воздух щекочет отравленные легкие. Вдыхать жизнь, зная, что ты -- смерть... Жизнь убивает смерть. Чувствовать себя столетиями, прошедшими с сотворения мира, историей человечества, неимоверно устаревшей за последнее тысячелетие. Внезапно ее обуяло чувство отвращения. "Идеал,-- подумала она,-- Ричард -- и идеал?!", чувствуя, как перед глазами всплывает его ухмыляющаяся физиономия в обрамлении небрежно свисающих темных волос. Только сейчас она с пугающей отчетливостью видела всю гротескность ее чувств к этому человеку. Это не был идеал. Это была лишь дурацкая пародия на "альтернативные" эмоции. Окрашенные багровыми тонами звуки ночного неба. Оливия чувствовала, как слезы в отчаянии стекают по ее щекам и ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось все зачеркнуть. До боли хотелось быть чистой. Душу отдать за то, чтобы быть благородной не только на словах. Как люди любить и быть любимой, как люди искать идеальные чувства. Глядя назад она вспоминала свою избалованную жизнь, прикрытую вуалью опия, и слезы горечи душили ее, ей хотелось убить всех, кто сделал ее такой. Сумасшествие... "Это проходит эйфория,-- подумала она,-- Теперь догнаться и все забыть?.." Единое мгновение наконец пролетело. Память вновь загорелась внутри мозга тусклым светом. Она почувствовала боль от воспоминаний так, будто это было физическое чувство. Что ее вызвало, она поняла мгновением позже -- поцелуй. Всего один поцелуй девятнадцатилетнего мальчика, который был эпизодом ее ночных скитаний по городу. Эпизод, который не стал ее идеалом. Кристально-чистая юность любовного пламени, бесследно исчезнувшая в прошлом. Кто он? Где он? Она забыла дорогу к подъезду его дома, как и к порогу его души. Ей захотелось вырвать сердце, чтобы оно так не болело и удушить совесть, чтобы она так не мучила за беспечно утерянный шанс обрести, пусть и мимолетное, счастье. Она вспомнила его черные глаза, будто гипнотизирующие, вводящие в негу страстного полузабытья, его прикосновения, когда он обнимал ее, вкус его нежных губ. Это была медленная пытка -- испытывать с оттенком обреченности тот же транс любовной истомы, который был тогда, в его объятиях, зная, что это никогда уже не повторится. Что было бы, если бы он любил ее?.. ... Она почувствовала, что это -- конец. И она теперь умрет от тоски, если не придет новое начало, если не случится чуда. Она так бездумно отказалась от любви, той единственной чистой любви, о которой всю жизнь мечтала. Что теперь останется?.. Только расставить точки. x x x Теперь, когда она осознавала свои чувства со стороны и видела себя сквозь окно стороннего мировоззрения, ей было все равно. Она не думала о последствиях, решив оборвать ту отвратительную игру, в которую сама себя втянула. Она не хотела, чтобы по ее вине испортилась еще одна человеческая душа; искупить свои грехи и очистить воспоминания, вызывающие омерзение; вылезти из болота на свежий воздух. Она не думала, она видела. Не глядя пройдя по коридору, Оливия открыла дверь. Молли сдавленно вскрикнула, в ее глазах была паника. Она попыталась вскочить с постели, но Ричард удержал ее. Он был, как и предполагалось по плану, спокоен и слегка надменен. Оливия посмотрела в его глаза прямым взглядом уничтожающе и почувствовала за его маской душевные трепыхания, напомнившие ей корчи червяка, проткнутого булавкой. -- А ты последователен, мой мальчик,-- произнесла она ледяным тоном. -- Интересное кино,-- отозвался он,-- что-то забыли здесь, миледи? -- То же, что и вы: игру в подлецов. Он недоверчиво взглянул ей в глаза и понял, что что-то не так. Скандала не будет. Точнее, предполагаемого скандала не будет -- готовится что-то похуже. Однако он решил дорого продать свою победу. -- И кто же подлец, вы или я? -- ухмыльнулся он. -- Проходящие мимо... -- Я перестаю вас понимать,-- ответил он, хотя ему начинало становиться жутковато. --... Люди в белых одеждах. -- Оливия, детка... -- Молли, а ты не смотрела ему в глаза? -- внезапно прервала она его, обратившись к его партнерше. Та была в полном замешательстве и в состоянии полушока. Оливию, впрочем, это мало смутило. -- Так загляни, загляни,-- продолжала она,-- открой себе этот мир "сладких извращений", из которых создается вся "оригинальная любовь"! -- Оливия, прекрати строить из себя идиотку.-- перебил ее Ричард. Молли вновь сделала попытку встать, но он ее снова удержал. -- А, вот как ты обломался, котик, когда я не полезла выцарапывать тебе глазки!.. -- Оливия!.. -- Конечно, это лишило тебя возможности разыграть ту хорошо продуманную сцену "ужасной разборки" перед неискушенной девочкой, чтобы потом обсудить ее реакции, чтобы оценить качество того, как ты ее совращал. А если будет настроение, то потом продолжить все красивой сценой с ее участием, когда она вздумает предъявить на тебя права, имев сегодня неосторожность влюбиться... На лице Молли отразился весь ужас содеянной ошибки и горечь обманутого доверия. -- Вот видишь,-- обратилась к ней Оливия, пригвождая взглядом,-- теперь и тебе хочется вычеркнуть все это из жизни, да? Но оно не вычеркнется, оно теперь будет жечь тебя изнутри, ты будешь испытывать тошноту, но уже ничего не сможешь с собой поделать... Оливия замолчала, увидев слезы, выступившие на глазах Молли. Она наблюдала, как та еще сакраментально верит Ричарду. -- Браво.-- отозвался тот саркастически, выдав "жидкие аплодисменты",-- посмотрите на эту обличительницу аморальности, которая пытается выдать за мою игру свои наглые притязания! -- Притязания на твою соблазнительную плоть, богатство и завидное положение в обществе, не иначе? Или на благородную душу, незапятнанную даже прикосновениями девочек на одну ночь?-- ядовито спросила Оливия,-- Ты ведь говорил все по плану, не так ли, "мой гордый рыцарь"? -- У тебя что-то с головой, дорогая. Оставь нас, ты здесь не к месту.-- Ричард уже, понял, что в планы внесены изменения. Ему было интересно, чем все кончится, хотя что-то говорило ему, что все границы давно уже перешагнуты и идет схватка не на жизнь а на смерть, что этот истерический оттенок в ее голосе -- не игра а попытка подавить реальные слезы, что злость -- лишь прикрытие вновь полуоборванных нитей их отношений. Он опасался. -- "Оставь меня с той, которой я не могу причинить вред, с которой я всегда серьезен"--сказал он,-- ответила Оливия, подделавшись под тон Ричарда,-- А потом ты еще раз спросишь, верит ли она тебе и попросишь поцеловать в знак того, что верит, как ты всегда это делаешь, а обсуждать качество поцелуя придешь ко мне? Только я не желаю больше участвовать в совращении твоих "невинных агнцев". Молли закрыла лицо руками. Для нее прозвучало слишком много доказательств того, что лгал ей именно Ричард. -- А невинный агнец -- это ты.-- добавила Оливия, повернувшись к Молли. -- Но...-- Ричард хотел возразить, но она его перебила: -- Зато теперь он по горло напоит тебя своим грязным сексом, и не плачь, когда почувствуешь себя по уши в дерьме, как это происходит рано или поздно со всеми, кто с ним спал. По ее взгляду Ричард понял, что она уже давно не шутит. -- Рик,-- произнесла Молли почти шепотом, поглядев с надеждой ему в глаза,-- скажи ей, что она не права, повтори же то, что ты говорил мне сегодня!.. -- Оливия, детка,-- сказал Ричард,-- неужели и ты чувствуешь себя по уши в дерьме после общения со мной? Неужели ты считаешь мою любовь столь отвратительной?.. -- Ты убил меня, Рик... -- Что?.. -- Ты убил меня. Теперь ты хочешь, чтобы я помогала тебе убивать новых твоих жертв. Хватит. Я не хочу больше лгать самой себе. Ты мне отвратителен. Прощай. -- Но, Оливия, ты не можешь так говорить, ты же знаешь, что мне наплевать на все это, на всех, кроме тебя... Он запнулся на полуслове, когда она повернулась и ушла, даже не закрыв дверь. Молли разразилась водопадом слез обманутой девочки. -- Ричард, ведь ты же говорил, что почти любишь меня, если не больше, ты же говорил, что я должна верить тебе! -- взглянув на него полными слез глазами, давясь истерикой произнесла она наконец, не вынося его молчания. -- Детка, у тебя должна быть своя голова на плечах,-- огрызнулся он в ответ,-- А теперь уходи. Игра окончена. -- Но, Ричард!.. -- Не надо, ради бога, ломать мне здесь эту тошнотворную комедию. Только идиотка могла бы на твоем месте думать, что у нас еще что-то может быть. И это было предельно ясно с самого начала. -- Но, Ричард, ты не можешь так взять и уйти, ты не можешь так просто взять меня и бросить!.. "Позвоню Оливии сегодня вечером,-- подумал Ричард,-- Дай боже, чтобы все это оказалось лишь ее собственной игрой... Но, если так, то, черт возьми, как было сыграно! В сто раз пикантней, чем предполагалось... Да, чертовка умеет потрепать нервы всем -- даже своим сообщникам" Молли еще что-то говорила, отчаянно глядя на него, захлебываясь рыданиями. Он молча встал, оделся и ушел, думая над тем, что скажет сегодня вечером. x x x Все было гораздо проще -- просто никто не подходил к телефону. Было половина шестого вечера. Через полчаса он был уже у нее, не зная, что и думать. Комната была выдержана в темно-бордовых тонах. Оливия томно лежала на постели. В зеркальном потолке мягко отражалось ее обнаженное тело, слегка прикрытое черной шелковой простынью, обвивающейся вокруг талии. Пламя свечей блестело, отражаясь от ее атласной кожи и золотистых волос. Комната была наполнена ароматом опия и вуалью сигаретного дыма. -- Оливия! -- произнес он тихо, чтобы не сделать ей больно. Она приоткрыла глаза. В размытом воздухе перед ее взором соткался образ. Образ человека. Ричарда, которого она так хорошо знала. Ей так сказали мысли, с трудом рождающиеся в ее пустой голове. Она инстинктивно протянула к нему руки. -- Рики,-- произнесла она нежно,-- иди сюда. Обними меня и дай забыть все, что есть сейчас... -- Оливия, я люблю тебя.-- отозвался он, незамедлительно выполняя ее желание. -- Люби меня так, как никогда никого не любил,-- прошептала она,-- я не хочу ничего, я потеряла свою девственную юность однажды ночью. Я прогнала ее сама, не рассмотрев ее божественные черты, я закрыла дверь в небеса и зачеркнула чистую любовь. Теперь у меня нет смысла к чему-то стремиться... -- У тебя есть я, и я тебя безумно люблю... -- Теперь мне все равно, теперь возьми меня, если ты этого хочешь, теперь люби меня -- я ничего не скажу... Я уже не вижу... Она закрыла глаза и в полузабытье подставила ему губы для поцелуя. 3. Она поднималась по мраморной лестнице, чувствуя себя золушкой, не по сценарию попавшей на королевский бал. Аромат ее духов навевал ей мысли об элегантном разврате семнадцатого века при французском королевском дворе, а ее белое бархатное платье с аппликациями из черного и красного шелка казалось ей слишком дорогим для девочки-курильщицы опиума, которая спит с кем попало ради красивости и эстетичности. Восковой швейцар в дверях был будто бесчувственной статуей, улыбающейся вылепленной улыбкой. Оливия вошла в блестящий холл. Приглашение на этот банкет до сих пор казалось ей не самой лучшей мыслью со стороны дяди. Неужели он не понимал, что они совсем разные люди, что она давно уже -- человек не их круга?.. Камердинер распахнул дверь в гостиную, объявив: -- Графиня Арнгейм! Она вошла, чувствуя на себе взгляды окружающих, словно электрические разряды. -- Добрый вечер, Оливия,-- улыбнулся ей дядя, подходя и предлагая руку,-- я рад, что ты не пренебрегаешь старыми родственными связями. -- Я хотела изъявить благодарность за приглашение... -- О! Это того не стоит. Тем более, что Николь настаивала, чтобы я представил вас друг другу. Он подвел ее к небольшому обществу, беседующему на светские темы. Приятная дама лет сорока пяти отвлеклась, подходя к Оливии и ее провожатому. -- Николь,-- сказал ей он,-- разреши представить тебе мою племянницу, Оливию. Оливия, это -- моя жена, Николь Стэйтон. Дамы обменялись приветственными улыбками. Оливия еще не была знакома с леди Николь Стэйтон, бывшей миссис Гордон, овдовевшей три года назад, и затем, через год, вышедшей замуж за лорда Стэйтона, который и ввел ее и ее сына в высшее лондонское общество. Это незнакомство было обусловлено нежеланием матери Оливии снять траур и вернуться к светской жизни после смерти мужа, которая случилась так же примерно три года назад, вскоре после первого и единственного появления в свете Оливии, где она тогда, восемнадцатилетняя, не до конца разобравшаяся в жизни девушка, даже и не произвела особого впечатления (в то время она и не предполагала, что через каких-то семь месяцев в ее жизни появится Ричард с его упоениями забвением, и так радикально изменит всю ее сущность и жизненный уклад...) -- Дорогая,--сказала госпожа Стэйтон,-- Почему вы у нас совсем не бываете? Я так давно хотела с вами познакомиться... -- Миледи, вы так любезны,-- ответила Оливия,-- но я уже так давно нигде не появлялась, что боюсь, что мое поведение покажется кому-нибудь неловким... Миссис Стэйтон улыбнулась сочувственной улыбкой: -- Я слышала, что графиня Арнгейм после смерти мужа уже не выезжала... -- Да, мама носила траур и нас мало приглашали,-- заметила Оливия,-- а если и приглашали, то она отказывалась. Мама считала, что она слишком старомодна, а я слишком дурно воспитана. -- Моя покойная сестра не любила приемов,-- заметил мистер Стэйтон и, обратившись к Оливии, добавил,-- но ты, я надеюсь, не будешь пренебрегать обществом так, как это делала она?.. -- Я, право, не знаю сама. Я еще не сняла траур по маме и сегодняшний визит -- лишь визит вежливости... -- Дитя мое,-- заметила Николь,-- но вам не стоит себя заживо хоронить. Потеря родителей -- это страшное горе, я понимаю. Но вы же так молоды... И совсем одна... -- Право, миледи... -- И если бы вы только согласились, то я и Эрик постарались бы хоть как-то восполнить вам потерю отца и матери... -- Да-да, Оливия,-- заметил мистер Стэйтон,-- по крайней мере ты можешь всегда рассчитывать на нашу поддержку. -- Спасибо, большое спасибо,-- ответила она, делая реверанс. Ее забавляла эта забота о ней, но она старалась играть роль примерной племянницы. Как ей было объяснить в этой светской семье свою теперешнюю жизнь?.. Миссис Стэйтон позвала сына, чтобы представить его Оливии. Это был молодой человек, примерно одних лет с Оливией, поразительно похожий на мать. -- Альберт,-- сказала она ему,-- поручаю тебе графиню Арнгейм. Надеюсь, что ты представишь ее в вашем кругу. -- Хорошо, мама,-- ответил он и предложил руку Оливии, скользнув по ней язвительным взглядом. -- И как вы только ухитряетесь попадать одновременно и на приемы моей матери, и в полицейскую хронику? -- ехидно поинтересовался он, когда они отошли в сторону. Оливия улыбнулась про себя вспомнив те жалкие три строчки в "Таймс" о том как она выступала в суде свидетельницей в каком-то жутком деле, которые так и не дали ей скандальной известности, как это случилось бы с любой другой светской дамой, окажись она на ее месте. Однако внешне Оливия "держала марку". -- Я не гоняюсь за популярностью такого рода,-- сказала она, взглянув в глаза своему спутнику ледяным взглядом,-- Но, увы, она сама за мной гоняется... -- Но знайте, что эти гонки не должны зайти за порог нашего дома, мисс. Здесь не ощущается недостатка в людях с сомнительной репутацией... -- Жаль,-- ответила Оливия просто,-- ведь только общаясь с такими людьми начинаешь понимать, что такое настоящее благородство и хорошее воспитание. Он метнул на нее злобный взгляд, до боли сжав ее локоть в своей руке. -- Я надеюсь, что вас здесь больше не встречу.-- процедил он. -- Разумеется, если уйдете в другую комнату.-- улыбнулась она элегантно. Этот молодой человек, боящийся за свою незапятнанную дурными знакомствами репутацию, начинал ее раздражать. Она не обращала внимания на любезности, которых он наговорил ей после этого заявления, лишь еще раз мило улыбнулась на его гневный взгляд в заключении его фразы. Однако он согласился, видимо, терпеть ее присутствие до окончания банкета, проводил в столовую, когда пригласили всех к столу, и уселся рядом, между ней и миссис Стэйтон. Оливия была полностью погружена в свои мысли, ничего будто бы не видя и не слыша. Все было, как в полудреме, в сладком сне, откуда она наблюдала за всем этим обществом, как бесплотный невидимый дух за живыми людьми. Внезапно ее вернуло к реальности ощущение, что ее сосед слева, на которого она еще так ни разу и не удосужилась взглянуть, положил свою руку на ее колено. Она, не столько возмутившись, сколько удивляясь, кто мог здесь позволить себе что-либо подобное, обернулась, собираясь сказать в полголоса какую-нибудь колкость, но внезапно будто утратила дар речи, увидев рядом Дэвида. "Этого не может быть,-- мелькнуло у нее в голове,-- мы не должны были больше видеться!.." Она не могла поверить своим глазам. Дэвид убрал свою руку с ее ноги и очаровательно улыбнулся. -- Сон продолжается? -- поинтересовался он, доказав тем самым, что он -- не ее галлюцинация. -- Что вы здесь делаете? -- проговорила Оливия через силу,-- Как вы сюда попали? -- Я охочусь за вами. -- Поздравляю. -- И я вас поймал. -- Вы -- браконьер. У вас нет разрешения на охоту в этих краях на такую дичь.-- произнесла она, выжав улыбку. Он мило улыбнулся в ответ. -- Простите, я пошутил. Он глянул ей в глаза, будто пронзив током. Она отвела взгляд, боясь вспомнить все, что было той ночью, вспомнить то, что между ними ничего не было... Кроме поцелуя... -- Да, наверное сегодня ваша очередь шутить,-- заметила она, отпивая шампанское, чтобы успокоить дрожь пальцев. -- Боже мой, я и не думал, что еще когда-нибудь встречу вас. -- Давайте выпьем за встречу. -- Отлично. За то, чтобы она была не последней, раз уж она не первая. Оливия улыбнулась, допив свой бокал. -- А вы знакомы с Альбертом Гордоном, ныне Стэйтоном, человеком вне общества, вне репутаций? -- поинтересовался Дэвид,-- интересные у вас знакомства... -- Это мистер Стэйтон -- мой дядя. Он меня пригласил, чтобы иметь возможность предложить свои услуги. -- В качестве... Или я не прав? Она смерила его уничтожающим взглядом. -- Дэйв, вы несносны. -- Вы говорите, как моя бабушка. -- Я рада. -- Я тоже. Приятно снова встретить ее призрак средь шумного бала. Оливия рассмеялась. -- Вы умопомрачительно красивы,-- заметил он ей в полголоса. -- А вы все тот же -- милый юноша. Он улыбнулся кислой улыбкой. -- Да, конечно, Альберт Стэйтон... -- Молчите, Дэйв, его ревность не знает границ,-- шепнула она. Дэвид поймал ее хитрый взгляд, все понял и вновь улыбнулся, но уже не кисло, а завораживающе. Оливия ответила на его взгляд своим взглядом, не менее страстным. Вдруг ее, словно током, пронзило жгучим воспоминанием ее чувств в тот вечер. Туманные сумерки. Падение в бездну времени, в лето ее юности. Мягкий вкус его прохладных губ, его нежные объятия, блеск его глаз... Оливия поспешно отвернулась, чтобы он не догадался о ее мыслях. -- Мисс Арнгейм,-- поинтересовался Дэвид казенным и напускным деловым тоном, вновь мягко положив руку ей на колено,-- я надеюсь, вы хоть разрешите сегодня вас проводить?.. Она посмотрела ему в лицо. Он улыбался. -- А как же Альберт Стэйтон? -- спросила она тихо, делая вопрошающе-невинный взгляд и манящую улыбку. Глаза Дэвида сверкнули. -- Пусть катится на задворки истории, с которых вернулся я, чтобы занять его место,-- произнес он миролюбиво. Оливия рассмеялась. Альберт обернулся, смерил ее взглядом и, обращаясь к Дэвиду, поинтересовался дружески: -- Как, мистер Уорнер, вы умудрились рассмешить мою кузину, эту графиню Язвительных Речей? -- Не было ничего проще,-- ответствовал Дэвид с самым серьезным видом,-- я сказал ей, что каждая минута смеха удлиняет жизнь на год, а она так, видимо, всегда мечтала жить вечно... или, на худой конец, дожить хотя бы до завтра... -- Нет, вряд ли это ей удастся, если учесть к тому же, что каждая колкость укорачивает жизнь на два года. -- Да нет, что вы! -- возразил Дэвид,-- Как же вы тогда объясните, что мы сейчас имеем удовольствие созерцать вас в нашем обществе? Альберт проглотил эту наглость, лишь измерил его высокомерным взглядом и отвернулся. x x x Дэвид остановил машину у ворот ее дома. Ленивые сумерки сгустились уже давно. Особняк мягко потонул во тьме спускающейся ночи, только фонарь у входа слабо освещал ступени и дубовые двери. Дэвид, выйдя из машины и открыв перед дамой дверцу, предложил Оливии руку. Она чувствовала себя словно под воздействием наркотика, слабо веря в реальность происходящего. "Пусть это будет сном,-- думала она,-- пусть как в прошлый раз -- лишь игрой воображения." Ее разум был подвешен между небом и землей, ей хотелось наслаждаться картиной своего опьянения, хотелось быть единым целым с этим вечером, с милым обаянием Дэвида, но она слабо ощущала происходящее, не отдавая себе отчет в своих чувствах и эмоциях. Это был сон. Так она себя убедила. Дэвид здесь, в ее доме... Этот девятнадцатилетний мальчик, который говорит с ней, как с давней знакомой, прямо так, как она с ним... Пусть все продолжается дальше, решила она, пусть сновидение будет таким, как будет... Нет, пусть лучше реальность будет сном. Ей нравился этот вечер. Ей нравилось забывать образ Ричарда, меняя на ему противоположный. Они, войдя в темную гостиную и не включая света, уселись на диван. Оливия смотрела в глаза Дэвида. В лунном блеске его взгляд сиял. -- Мне зажечь свет? -- поинтересовалась она, улыбнувшись. -- Нет.-- быстро ответил он и взял ее руку в свои. Его руки были холодными и в то же время его прикосновение жгло ее сознанием того, какие чувства он испытывает, вновь прикасаясь к ней. Он элегантно улыбнулся с некоторой принужденностью. -- Ты выгонишь меня? -- ненавязчиво поинтересовался он. -- Если ты хочешь остаться... -- Если хочу -- то да? -- Нет,-- она улыбнулась,-- как я могу в такой час отправить вас домой?! Вы можете переночевать и здесь. -- Это очень кстати, спасибо.-- заметил он,-- Тем более, что я очень хочу спать. Его глаза говорили абсолютно противоположное. -- Прекрасно,-- ответила она,-- можете расположиться в спальне наверху, но... -- Но? -- он вопросительно взглянул на нее. Она кокетливо улыбнулась. -- Но сначала, может быть, бокал белого вина? -- Вина? -- его глаза плотоядно скользнули по ее фигуре,-- От чего же... Но только в спальне. Он притянул ее к себе, нежно обняв талию. -- И не сейчас.-- добавил он томно, почти касаясь губами ее губ. -- Идите спать, Дэйв,-- прошептала она, почти чувствуя на губах его обжигающее дыхание,-- я думаю, места там хватит нам обоим. Это было похоже на игру. Хотя, впрочем, это и было игрой. Оливия чувствовала, чего хочет Дэвид, но, тем не менее, продолжала играть роль, невзирая на бешеное возбуждение, которое он в ней вызывал. Дэвид тоже видел, что Оливия разделяет его желания целиком и полностью, но продолжал ей подыгрывать. Это было ново. Это их захватывало интересом узнать, чем же все кончится, игрой или откровенностью, и кто же кого переиграет. Оливия казалась себе примерной сестрой Дэвида, проводив его в спальню и оставив там на время, которое ей требовалось, чтобы переодеться во что-нибудь более подходящее для того, что должно было произойти. Это была игра, подобная игре с Ричардом. Игра, как наркотик, но последствий которой она не могла заранее вычислить. Дэвид изображал из себя примерного "мальчика-Джонни" по выражению Ричарда, однако Оливии казалось, что под этой маской скрывается отнюдь не простой игрок. "Интересно, на что он там решится, пока меня нет,-- думала она,-- он ведь хочет меня, только за этим он сегодня здесь и появился... Как он это все обставит?.. И вообще предпримет ли что-нибудь... " Ей казалось, что от него можно ожидать чего угодно. Даже вообще ничего. Дэвид был Игрок (с большой буквы). Она чувствовала это. Она еще не играла в такие игры. Она хотела играть дальше, это было слишком сильным ощущением для ее восприятия. Она безумно хотела его любви этой ночью, но игра могла потребовать другого, и ощущение, что условия здесь диктует Дэвид, особенно сильно щекотало ее нервы. Она вошла в темную спальню. Комната была погружена в сети лунного света, мягко падающего на вуаль покрывал и царящий в комнате "художественный беспорядок". Воздух все еще был наполнен ароматом духов и слабым запахом опия, который въелся уже здесь в атмосферу. Дэвид стоял у окна, отодвинув в сторону легкий тюль. Лунный свет элегантно обволакивал его полуобнаженную фигуру, подчеркивая красоту точеного торса. Нет, подумала Оливия, он слишком эротичен для неопытного мальчика. Он повернулся к ней. Его взгляд скользнул по ее фигуре, едва скрытой изящным кружевным бельем. "Сейчас все будет, как в порнофильме."-- подумала Оливия, ответив на его взгляд многообещающей улыбкой. -- Интересно,-- произнес Дэвид как бы между прочим,-- а что бы сказал на это Альберт Стэйтон? -- Дэйв, нельзя думать по вечерам о привидениях, иначе будут всю ночь мучить жуткие кошмары. -- Черт возьми, я же совсем забыл, как я хочу спать! -- спохватился он. -- Ложитесь. -- Спокойной ночи.-- театрально улыбнулся он, разоблачаясь до конца и ложась в постель,-- И вы нисколько мне не помешаете, даже если ляжете рядом. "Ничего себе,-- подумала Оливия,-- вы решили поиграть в нахала, Дэвид Уорнер? Что ж, пожалуйста, мне это нравится... Только не понятно, кто кого здесь соблазняет... И не слишком ли он уверен в себе для мальчика, неопытного и непорочно-влюбленного..." Она плавно повернулась к нему спиной, будто стыдясь, и медленно разделась, давая ему возможность насладиться прелестью вида сзади, затем томно задернула штору так, чтобы лунный свет лишь растворялся во всеобщем полумраке, и не спеша забралась под атласное покрывало, позаботившись, чтобы Дэвид перед этим мог уловить разжигающее страсть совершенство изящных линий ее фигуры. Минуту они смотрели друг другу в глаза. -- Спокойной ночи,-- произнесла Оливия, невинно улыбнувшись. -- Закрой глаза,-- сказал он, игнорируя ее фразу. Несколько удивившись, она все же подчинилась, движимая интересом и уверенная в своих предшествовавших маневрах, однако трепет от мысли, что он решит играть дальше и не пойдет на поводу желаний, не давал ей покоя. Дэвид мягко обнял ее и поцеловал в губы сначала нежно, затем более томно, со страстью, будто погружаясь в забытье. "Нет, не порнофильм,-- пронеслось в голове Оливии,-- даже не эротика, это какой-то наркотический бред... " Она просто ласкала его в ответ на его ласки, пока затуманенные желания обладания друг другом не вырвались из-под покрова ночи. x x x Она проснулась от чувства легкой боли в суставах, с трудом открыв высохшие глаза. Царящая реальность постепенно соткалась перед ее полуспящим взором из серой мути и медленно отпечаталась в ее усталом мозгу. Томная меланхолия разливалась по телу, в окно проникали прямые лучи солнца, в которых танцевали пылинки. Она встала, ощутив мучительную сухость во рту, подошла к туалетному столику и, налив в стакан воды из хрустального кувшина, жадно выпила. Она посмотрела на часы -- они показывали без четверти два. Дэвида в комнате не было. Оливии казалось, что эта упоительная ночь ей привиделась в наркотическом бреду и, если бы не слабость и ломота в суставах, свидетельствующая о двухдневном перерыве в приемах опия, это чувство переросло бы в уверенность. Время стерлось, все казалось размытым. Оливия ощущала себя плавающим силуэтом в жидком сонме перепутанных картин реальности, заблудившимся во времени. Где она? В каком периоде своей жизни? Дэвида не было. Оливия не могла сосредоточиться, чтобы проанализировать его отсутствие. Она не знала. Она не понимала ничего. Кроме того, что ей надо принять опий. Ей хотелось экстаза снова. Если даже и наедине с самой собой, то для осмысления происходящего, для того, чтобы найти свои растерянные мысли. Она закрыла окно, приготовила наркотик и жадно сделала первые несколько затяжек. По телу разлилось приятное тепло и расслабляющая эйфория. Чувства приобрели постепенно свойственную им вычурность и извращенную логичность. Дэвида не было. Потому, что он не принадлежал к ее миру. Он был воплощенной иллюзией другой жизни и Оливия знала, что он появится, когда она вернется вновь в ту жизнь. После волшебного сна. Она в неге закрыла глаза, мягко откинувшись на подушки. Перед ее взором вновь пробуждались призраки этой ночи. Солнечные лучи замысловато переплетались среди вуали покрывал, будя сладострастную ностальгию и мягкое возбуждение вновь воскресающей в ней жизни. Они были поцелуями Дэвида, воплощенными в зримые картины ощущений. Мерцающее восприятие Оливии не улавливало все в целом, ее сознание распалось на три части, уступая место картинам чувственных переживаний. Она была в трех обличьях независимо друг от друга -- своим телом, своим разумом и своими эмоциями и во всех трех этих воплощениях она любила Дэвида, его одного и больше никого и ничто в этом мире. В его образе было сокрыто все самое святое, самое нежное и трепетное, что еще оставалось для нее в ее жизни. Он был незримый призрак, что растворился в опьяняющем солнечном свете, чтобы обладать ею еще раз, погружая ее в негу печальной призрачной любви, нежной, как сама невинность и прекрасной, как давно утерянный волшебный дар самозабвения. Он был здесь, она чувствовала его присутствие, шелк простыней еще сохранял тепло его тела. Она вновь погружалась в атмосферу обладания им, сливаясь воедино с его присутствующим образом, чувствуя себя частью его. Она знала, что он тоже безумно ее любит. Он должен любить ее. По другому быть не может, раз она это чувствует -- экстаз должен достичь апогея. Размытый сон. Тюль шторы элегантно шевельнулся от призрачного движения танцующего воздуха мягко, как прикосновение Дэвида. Она почти видела его. Она ощущала его пальцами мягкость своей бархатистой кожи, видела его глазами обжигающую страстную красоту своего обнаженного тела, она понимала его рассудком свое беспроигрышное обаяние. Он не мог не любить ее. Он боготворил ее. А она не могла уже жить без него. Слишком острой прекрасной была эта новая эйфория опьянения неведомой и маняще-юной любовью. x x x Ричард сидел развалясь в кресле, его рука в перстнях изящно свешивалась с подлокотника, темные локоны небрежно закрывали пол-лица, в вырезе незастегнутой рубашки была видна золотая цепь на безволосой груди. Мутный сладострастный взгляд. -- Милорд, не кажется ли вам, что наша забавная игра начинает изживать себя в вашем сердце? Оливия впилась в него взглядом. -- О чем это вы, графиня? -- Не надо строить непонимание. Ваша жизнь уводит вас все дальше от вашего мира восприятий. Я не в состоянии переживать вашу перемену к лучшему, я всего лишь слабая женщина... -- Слишком уж слабая, как я полагаю... -- И откуда только эта ирония, граф? Уж не начала ли казаться я вам лишь плодом наших обоюдных фантазий? -- Точнее, праздных фантазий от недостатка новых впечатлений? -- Черт возьми, какая убийственная логичность, какая здравость мышления!.. -- Какая истощенность рассудка, рождающая эти тошнотворные идеи бредового общения. -- Боже мой, неужели вы всерьез становитесь прагматиком, сударь? Может быть теперь вы будете искать женской любви, как все добропорядочные мужчины? -- Ваши неуместные издевательства!.. -- Неуместные? -- Я не намерен, мадам, отдавать вам отчет в изменениях своей личности. -- Так значит есть, в чем даже отдавать отчет? Есть личность, есть изменения? -- Да бросьте ради бога! Откуда эта фальшивая циничность?! Отчеты, изменения... А сами-то вы разве не пылаете иногда страстью к мужчинам, "как все добропорядочные леди"? -- О, граф, вы же знаете, что это -- не более, чем платоническая любовь, эстетическое наслаждение. Вы же знаете, что реальна только наша с вами страсть, что люблю я только вас, хочу только вас... --..."только вашей извращенной пылкости"? Вам еще не опротивели эти дешевые комедии? -- Хорошо, чего же хотите вы? -- Жизни. И хоть немного любви, чистой любви. Без плесени порока. -- И еще, конечно же, благородства? -- Аристократизм должен обязывать к благородству. -- Боже мой, милорд, неужели вы верите, что существует ваша "чистая любовь"? Неужели вы всерьез считаете, что любовь вообще может быть чиста? -- Любовь без извращений, когда мужчина и женщина живут друг для друга, не мысля даже существования друг без друга. И не делают из этого никаких обезьяньих пародий "для внесения разнообразия". -- Когда они сидят у моря, держа друг друга в объятиях, смотрят на звезды и говорят друг другу слова любви? "Обнять любимого и утонуть в его нежности"?.. -- Перестаньте!.. -- Вот видите, вы беситесь. Какой мальчишка запудрил вам настолько мозги, милорд? Вы не думали, что будет после "объятий любимого" через год, два, пять, десять? Неужели вы считаете, что ваша "чистая любовь" останется первоначально чиста в течение этого срока? Неужели, когда вы в деталях выучите весь типаж вашего незамысловатого избранника, вы будете смотреть на него прежними глазами? -- Но, черт возьми, миледи, неужели вы не знаете, что любовь -- нестатичное чувство, что со временем она тоже изменяется, что она не уйдет, если не терзать себя постоянно мыслями о завтрашнем дне. Надо только пить любовь и наслаждаться опьянением ее чистотой. -- И все это вы надеялись случайно подобрать на улице в сточной канаве? Милочка, бриллианты не валяются где попало. Просто парень с хорошо подвешенным языком и владеющий "постельной техникой" уговорил вас сыграть в его игру. Подумайте, ведь его любовь, может быть, не так чиста и непорочна, как ваша, что он сыграет вами, как ставкой на его разнообразие! "Боже мой,-- подумала Оливия,-- а ведь он может быть и прав..." Она упустила из виду возможность такого поворота дел, и теперь фраза Ричарда открыла зияющую брешь в ее чувстве. -- И, когда он вами пресытится, он выкинет вас в ту самую сточную канаву, из которой залез в вашу постель,-- добавил Ричард, воспользовавшись наступившей паузой,-- ведь он слишком мало знает вас, чтобы еще и уважать, не правда ли? Оливия почувствовала вспышку ярости. -- А если он любит меня, любит даже больше, чем я его? Неужели не стоит рискнуть ради этого шанса, даже если он так ничтожен, как вы говорите с присущим вам от рождения аристократизмом? -- язвительно поинтересовалась она. -- Что вы хотите сказать этим "присущим от рождения"? -- Как, разве вам надо еще и объяснять мои слова? Вам, совсем не знакомому со сточными канавами, где произрастают всякие отбросы общества, не знающие уважения к тем, к кому в постель они залезают! -- Это выпад из разряда "сам дурак"? -- Нет, это дань почтения уважению! -- огрызнулась Оливия. Ричард миролюбиво улыбнулся. -- Ладно, детка. Ты права -- я не прав. Прости. Только ответь, все-таки, на вопрос: что же будет, когда время наконец "сделает свое дело"? -- Почему ты так в этом уверен? Неужели ты считаешь, что я не способна даже сохранить любовь? Неужели ты думаешь, что я не смогу ее разжечь, если даже ее сейчас и нет?.. -- Но сохранить любовь нельзя. Нельзя законсервировать очарование первой встречи на долгие годы совместной жизни. Когда ты выучишь этого человека наизусть, для тебя станет невыносимым дальше играть в ту же игру, в которую ты играешь сейчас, а это означает пресыщение... Видишь, все элементарно. Просто парень сильнее тебя и заставляет тебя играть по его правилам. -- Ну и что же ты предлагаешь? -- Оливия подняла на него снисходительный взгляд,-- Послать его подальше и остаться с тобой, благородным и разнообразным? -- Ну почему же. Зачем сразу так радикально. Наслаждайся, пока тебе это нравится. Только прежде, чем кидаться в омут с головой, проанализируй, кто здесь кого соблазняет... Оливии вспомнилась уверенная раскованность Дэвида тогда ночью, и словно игла кольнула ее в сердце: "Кто кого соблазняет... Боже мой, неужели это все произошло только потому, что входило в его планы, и это именно я потеряла голову настолько, чтобы не заметить!.." --...А пока что он от тебя зависит. Используй это. Заставь его делать так, как хочешь ты. Наслаждайся его любовью, пока она есть, а когда надоест -- брось и больше не возвращайся. "Вот именно,--подумала Оливия, злая на Дэвида,-- Хватит, теперь мы сыграем в мою игру. Нет, Дэйв, тебе не удастся вылепить из меня то, что нужно тебе, если это не совпадет с моими желаниями. Теперь все будет так, как я хочу." Она искушенно и нежно сладострастно улыбнулась, блеснув прозрачными искрами глаз. -- Рик, ты сердишься? -- произнесла она томно, как бы случайно поведя плечом так, что оно соблазнительно обнажилось. Ричард плотоядно взглянул ей в глаза. -- За что? -- За то, что я была такой глупой. Ты ведь знаешь, что я ведь, в сущности, совсем не такая... -- О, да.-- его взгляд горел, скользя вдоль изящных очертаний ее тела. Он уже понял, что начинается "неофициальная часть". -- Поцелуй меня.-- сказала она с мягким вожделением. 4. Рассказанные сказки немого лета уходили в неизвестность. Глаза застилала тьма с окантовкой огненной от наслаждения предвкушением страсти. Жизнь, такая, какая она есть, проходила перед глазами туманной чередой; фигурки людей, до смешного беспомощные, танцевали на ладони свои жалкие танцы, слепо подчиняясь богу существования, чтобы не казаться себе ненужными. Забавно, думала она, как они все трепыхаются в надежде чего-то достичь, к чему-то приблизиться, я ведь могу в любой момент, как таракана, раздавить каждого из них. Она чувствовала свой огромный стеклянный глаз, словно объектив наблюдающий за этим фейерверком полунебытия. Окружающее было для нее как черно-белое кино -- жизнь, и не жизнь, фальшивая реальность, творящаяся внутри ее сознания. Лишь плод воображения, который слишком реалистичен и значим, чтобы быть несуществующим. Фигурки людей медленно проплывали перед ее взором, плавно кружась в танце жизни. Она наблюдала. Это было по-другому. И она уже не была человеком. "А ведь я тоже -- лишь жалкая фигурка в чьем-то сознании,-- подумала она тускло,-- мои чувства, в сущности, тоже -- лишь трепыхания... " Биение пульса уже воспринимается как пульс жизни, тактовая частота мироздания, отсчитывающая ритм изменения чувств и эмоций. Лишь одно желание еще существует здесь зарезервированное и сохраненное навеки... ( текущие, пока что, вперед ) ... первозданным. Желание любви. Желание идеального чувства. Она знала, что бытовая человеческая реальность далека от идеала, но ради любви этого мужчины она готова была стерпеть эту каплю человеческой грязи внутри кристальной чистоты своей любви. Использовать ее, пока она есть. Пока он хочет этого, внушать себе, что его любовь идеальна, делать ее чистой, внушать и наслаждаться. А дальше... А что дальше? А какая разница? Что будет -- будет лучше, чем неопределенность небытия. Взбаламученные сновидения, пена водопада подсознательных влечений. Она сняла трубку телефона и набрала номер Дэвида, чувствуя его присутствие, мягкое тепло его предстоящих ответов, в которое она, забывшись, погружалась. В трубке раздался его голос. -- Здравствуй,-- произнесла она мягко. -- Оливия? -- Ты удивлен? -- Нет,-- он прохладно усмехнулся,-- все в порядке вещей. Капля яда его тона еще не убивала мягкость тепла. Игра придавала пикантность. -- Дэйв, я люблю тебя, я так соскучилась по тебе,-- промурлыкала она томно, словно сквозь сон. -- Что ж, и это случается иногда. "И вдруг -- бац!"-- отпечаталось в ее мозгу. Она, больше тактильно, почувствовала его ответ. Как будто ведро холодной воды в теплую постель. Его безразличие вдруг выросло до необъятных размеров, словно маска, свалившаяся сейчас с его лица, обнажая точность недавних предсказаний Ричарда. -- Дэвид...-- произнесла она машинально, стараясь проникнуть сквозь провода к нему и испытующе заглянуть в его лживые глаза... -- Что? -- "Что"? Ты еще спрашиваешь?! -- А что я, по-твоему, должен делать, отвечать? Она закрыла рот, открывшийся уже, чтобы сказать: "Ты должен ответить". Его предусмотрительность поставила ее в тупик. Наступила пауза, которой воспользовался он для нападения. -- То, что мы были какое-то время вместе, вовсе не означает, что теперь я буду говорить только то, что тебе приятно.-- произнес он, но в его тоне было что-то, что не позволяло расценить все это, как повод к разрыву. Она чувствовала себя подвешенной в тумане, препарируемой опытным психоаналитиком, видящим сквозь подсознание. -- Что же ты хочешь? -- спросила она в панике, пробиваясь сквозь хоровод своих пьяных мыслей. -- Я ничего не хочу. -- Ты хочешь расстаться? -- Я этого не говорил. -- Ты хочешь быть со мной? -- Это слишком откровенный вопрос. -- Но ты же не девушка, чтобы бояться отвечать на слишком откровенные вопросы! "Черт возьми,-- взволнованно думала она, чувствуя, что все летит куда-то в преисподнюю,-- что происходит?! Я говорю не то, что надо! Я сейчас все испорчу!.." -- По-моему, ты переходишь границы. Я могу и обидеться. -- По-моему, это я должна обижаться. -- Нет, просто тебе надо поучиться нормально формулировать для себя, что именно ты хочешь сказать, когда ты кому-то звонишь. -- Я знаю, что я хочу сказать. -- Я слушаю. Оливия замолчала, так как поняла, что фраза "я люблю тебя" в данном контексте будет звучать более чем нелепо. "И вот опять он ловит меня в примитивную ловушку,-- думала она, нервно подыскивая ответ,-- два раза, черт побери, два раза! И я опять даже не знаю, что ответить!.. -- Вот видишь, ты не знаешь,.. ... Как же я глупа: дала себя так нелепо переиграть этому мальчишке... -- так что, давай, ты сначала соберешься с мыслями... ... вообразила, что он меня любит... --... тем более, что ты, похоже, сейчас не в самом лучшем состоянии... ... развесила уши, а он, оказывается все-таки всего лишь играл со мной... -- Так что пока, до встречи. ... А я опять ошиблась в своих выводах и теперь не знаю даже, что и сказать... " Она еще некоторое время молча смотрела на телефонную трубку, пока, сделав усилие, не поняла, что отвечать нет надобности, так как разговор окончен. "Боже мой,-- в отчаянии подумала она,-- я же все испортила! Изуродовала свои мысли... " Мысли. Они никуда не уходили. Они вернулись вновь, но уже не радужные, а с оттенком отчаяния и беспросветной тоски. С печатью "безвозвратно утеряно". Так ни во что и не воплотившись. Слишком хорошо, чтобы не быть реальностью. Дымка разорвалась внезапно -- Оливия подумала о том, что могло бы быть, если бы он любил ее, если бы они были вместе и беззвучные слезы подступили к горлу, чтобы задушить ее вместе с ее отчаянием, с которым она не в состоянии была справиться. Был только один способ -- опий. Еще и еще, пока не наступит переворот восприятия. x x x Стук в дверь. Еще стук. Настороженное шуршание чьей-то тени. Глазами ребенка на нее смотрели звезды, кружа желания бесшумной поземкой осенних листьев. Стук в окно -- одинокий стук дождя о мокрый подоконник. Деревья у подъезда обнаженные, согбенные стыдом и старостью, высыхающие и жаждущие юности. Она чувствовала ветки, пронзающие ее деревенеющее тело, ощущая себя неким атрибутом древнего культа друидов. Понять всем сердцем холодную отчужденность природы, жестокую враждебность деревьев. Зачем жить, думала она, если любовь избегает ее. Зачем думать, если мысли -- только о нем, уходящем, зачем страдать, если он все равно сделает так, как захочет. Это был первый раз, когда наркотик не помог забыться, не вылечил боли. Чтобы позвонить Дэвиду, надо было подождать еще хотя бы день, надо было чем-то забить, как-то усыпить еще живую часть своего мозга, заставляющего ныть плачущее сердце. Потом, дальше... А сейчас -- уснуть, выбросить из себя зрительные картины реального мира и погрузиться в шипящую бездну дождя внутри своей заржавленной памяти. Она закрыла глаза. На фоне истерического безмолвия перед ее взглядом вставали смутные образы, создающие настроение. Ей было не передать словами даже самой себе то тонкое и поэтичное отчуждение, ту хрупкую ностальгию и до одури упоительную и болезненную грусть, которые, все нарастая, заполняли постепенно все ее существо. Мягкие облики света. Отблески уличных фонарей, пылью оседающие на ее прикрытые веки -- тысячелетняя сказка о давно и безвозвратно утерянных надеждах вдруг ожить человеком. Закрой глаза, без конца повторяла она себе, закроем глаза... Только не думать, только не видеть... ничего, никогда... Темнота, пронизанная ледяными иглами мягкого света в объятиях туманных призраков была ужасно и невыносимо до тошноты удушающа. Ей не хватало дыхания, еще снаружи растворяющегося в блеклых отблесках ядовитых фонарей сквозь закрытые глаза. Мысли летели вперед не останавливаясь, сухими листьями уносимые ветром, смываемые каплями дождя. А потом все вдруг разлеталось, забывалось... "Я схожу постепенно с ума"--думала Оливия --"но когда я вернусь, все будет совсем по-другому... не так отчужденно-забвенно..." И темнота душила, горько душила тлетворным дыханием юности и минуту назад свежей и такой дьявольски живой плоти... Когда же она открыла глаза, все вдруг изменилось -- внезапно осень кончилась, темноту смыло и в образовавшейся стерильной пустоте невыносимо холодным показалось ей вдруг ее чувство боли внутри ее полусожженной слезами души, мучительно исколотой ледяными искрами света... За окном шел снег... x x x -- Я слушаю.-- это был голос Альберта Стэйтона. Что ж, подумала Оливия, тем хуже для него. -- Я хотела бы поговорить с лордом Стэйтоном, если вас это не затруднит.-- произнесла она голосом, который было бы трудно ему не узнать. Он узнал. -- Как ему о вас сказать, пожалуйста? -- даже по телефону было слышно, как изменились его интонации. -- Оливия Арнгейм. -- Ах, это вы, мисс! -- он презрительно хмыкнул,-- странно, что я вас не узнал, воспоминания о вашем посещении до сих пор меня преследуют. Оливия молчала. -- Надеюсь,-- добавил он, воспользовавшись паузой,-- вы не желаете нанести нам визит? -- Я хотела бы поговорить с лордом Стэйтоном.-- ответила Оливия и добавила нежно с ноткой бархатной ядовитости,-- если вас это не затруднит. -- Одну минуту. Она знала, что ее голос, даже по телефону, производит всегда должное впечатление. Тон Альберта это в очередной раз подтверждал, и эти его два слова открыли ей на многое глаза в нынешнем отношении к ней этого классического голубоглазого блондина с холодной кровью, и она внезапно поняла, о чем сейчас будет говорить с дядей. -- Здравствуй, Оливия,-- услышала она минуту спустя в трубке голос лорда Стэйтона,-- Рад слышать твой голос. Как твои дела? -- Спасибо большое, все в порядке,-- ответила она тоном человека, который только что осознал, что для него все кончено, жизнь пуста и все перспективы закрыты. -- Оливия, ты действительно так думаешь? -- Да.-- это было почти сквозь слезы,-- просто я хотела с вами поговорить... -- О чем? Я могу что-нибудь для тебя сделать? Она выдержала паузу, будто колеблясь, будто стараясь перебороть смущение. -- Мистер Стэйтон, я, право, не знаю, прилично ли мне говорить об этом, но... Но вы -- единственный человек, с кем я могу откровенно говорить... Сэр, поймите меня правильно... -- О чем это ты, Оливия?! -- мистер Стэйтон был больше удивлен, чем расстроен,-- ты можешь говорить обо всем, что тебя тревожит, и я и Николь, если это возможно, постараемся помочь тебе решить эти проблемы! О каком "не прилично" может идти речь! Ты должна в полной мере считать себя членом нашей семьи... -- Большое спасибо, сэр... Создавалось полное впечатление, что она произносит все это сквозь слезы, мешающие ей говорить. -- Так что, Оливия,-- закончил мистер Стэйтон,-- приезжай к нам сегодня обедать -- не забудь, что Николь тебя давно уже приглашает -- а заодно у нас будет достаточно времени на разговоры... -- Право, сэр... -- Да-да. Тем более, что если ты хочешь, ты можешь остаться у нас на недельку-другую. Нельзя же тебе теперь на месяцы запираться в доме с такой давящей атмосферой... Наступила пауза. Оливия помнила еще и слова ее матери об общеизвестной тактичности мистера Стэйтона, хотя мысли, облекаемые им в, порой неудачную, форму, были большей частью альтруистичны и трогательно-благородны. Паузу прервал мистер Стэйтон: -- Прости, дорогая, ради бога, если я сказал что-то не то,-- произнес он,-- но я не хотел тебя обидеть... -- Право, не стоит беспокоиться, сэр,-- отозвалась Оливия подавленно,-- спасибо, я очень тронута вашей заботой. Я непременно воспользуюсь вашим приглашением. -- Вот и прекрасно,-- его тон вновь приобрел свою обычную оптимистичную уверенность,-- В таком случае -- до вечера. Мы ждем тебя около четырех. "Альберт Стэйтон? -- думала Оливия, стоя перед зеркалом в одном из своих самых элегантных платьев и прикидывая, что бы ей надеть этим вечером, чтобы произвести должное впечатление не только на мистера и миссис Стэйтон,-- Голубоглазый юноша с колючими и недалекими словами... Как знать, может быть его слишком правильные притязания и слишком трогательная язвительная холодность и излечат меня от этой детской любовной ностальгии?..." Сейчас, когда ее душа была чиста от опия и абстиненция еще не давала о себе знать, ее мысли казались Оливии на редкость здравыми и лишенными всяческих предрассудков. Жизнь представлялась ей совокупностью побед и поражений, а счастье -- всего лишь отсутствием подростковых комплексов. В конце концов, знала она, главное -- чтобы Альберт вышел к ужину; остальное -- лишь дело техники. "Но надолго ли хватит этой болезненной здравости рассудка?.."-- вдруг обреченно подумала Оливия и щемящая тоска застлала глаза внезапной пеленой слез... x x x -- Мэри! Подавай, душенька, десерт.-- сказала госпожа Стэйтон, обращаясь к служанке. Ванильное мороженое с фисташками, воздушный пирог из яблок со взбитыми сливками, дорогие южные фрукты -- десерт, как и сам обед, своей вкусностью и ценой в полной мере олицетворял благообразие и достаток новоявленной светской семьи, ровно как и не слишком изощренную фантазию миссис Стэйтон, аристократки "новой волны", сумевшей в свое время очень хорошо выйти замуж. Оливия старалась исправно играть изначально задуманную ей роль убитой горем примерной родственницы, безмерно благодарной своим добрым дяде и тете, которые, словно родную дочь, принимают ее в кругу своей семьи, но, как положено истинной леди, не выпячивающей чрезмерно свою благодарность по этому поводу. Однако к чести повара миссис Стэйтон следовало заметить, что после уличных забегаловок и ресторанов сомнительного пошиба, в которых в последнее время проходило большинство пиршеств Оливии, этот обед воспринимался ей словно в добрые старые времена дома, когда была еще жива ее мать и отец и их старые слуги были еще так искренне довольны благополучием, царящим в доме. Оливия просто мило улыбалась. -- Дорогая, я надеюсь, вы не имеете ничего против яблочных пирогов? -- несколько заискивающе улыбаясь осведомилась миссис Стэйтон,-- попробуйте обязательно -- не пожалеете... Эрик, право, наша новая повариха очень хороша. -- Да, в наш век несбывшихся надежд нам остается только предаваться чревоугодию.-- заметил мистер Стэйтон,-- не правда ли, Оливия? Она усмехнулась: -- Да, вы правы. Надо же чем-то себя радовать в этой жизни... -- Дорогая, я надеюсь, что хоть этих-то радостей вы не лишаетесь,-- участливо заметила миссис Стэйтон,-- Ведь я слыхала, что графиня (да будет пухом ей земля) придерживалась скромных порядков и штат прислуги был небольшой. Теперь ведь все осталось как прежде, не правда ли, дорогая? Оливия сделала вид, что эти слова заставили ее подавить проступившие горькие и наболевшие воспоминания. -- Нет, но