...-- она улыбнулась, будто совладав со своими чувствами,-- но я ведь с детства привыкла так жить, для меня в этом лишь уют и удобство... Тем более, что наша старая прислуга -- очень хорошие, любящие нас люди, и я не вижу причины рассчитать их, или нанять еще кого-то "более современного". -- Все это, конечно, бесспорно,-- произнес Альберт, до сих пор молчавший, и, обращаясь к мистеру Стэйтону, в то же время мило улыбнувшись Оливии, заметил,-- Но, папа, ведь вы согласитесь, что кузине не стоит хоронить себя заживо даже в обществе любящих ее слуг, что ей стоит чаще появляться в обществе? Оливия почувствовала, как ее сердце наполняется дьявольской радостью и поспешно опустила глаза, чтобы невзначай не выдать своих истинных чувств этому юноше, уже готовому стать для нее лекарством, жертвуя своим собственным душевным покоем. Быть может и не подозревая еще об этом, с самого начала вечера Альберт и сохранял внешнее равнодушное молчание, но по его взволнованно-восхищенному взгляду, то и дело устремлявшемуся на элегантную, преобразившуюся в кроткую кузину Оливию, и невооруженным глазом можно было заметить, насколько изменилось его к ней отношение. "Видимо дядя в мое отсутствие провел здесь внушительную разъяснительно-профилактическую беседу."-- подумала она. -- Разумеется, разумеется.-- ответил мистер Стэйтон,-- Альберт прав. В твоем возрасте, Оливия, женщина должна очаровывать, должна быть королевой бала, а не домоседкой. Тем более, если она принадлежит фамилии Арнгейм. Оливия, играя смущение, слегка покраснела. Мистер Стэйтон отложил в сторону десертный нож и с улыбкой добавил: -- Кстати, на нашем последнем званом обеде, приглашение на который ты соизволила принять, многие, очень многие, обратили на тебя внимание. -- В самом деле? -- наивным тоном поинтересовалась Оливия. -- Да-да. Сэр Джеймс Гарди, например, очень сожалел, что в свое время не был представлен твоей матери и, как он сказал, "потерял столько времени не будучи знакомым с юной леди Арнгейм". -- Сэр Джеймс Гарди? Этот пожилой джентльмен, барон? -- Нет, Джеймс Гарди младший, его сын, баронет. Ему всего тридцать два, очень богат, блестяще образован и, по-моему, если бы ты уделила ему немного больше внимания, его намерения были бы самыми серьезными. Оливия сделала удивленную гримаску. -- Мне, признаться, никогда бы и в голову не пришло задуматься о серьезных намерениях сына сэра Гарди.-- заметила она. -- И очень зря,-- возразила Николь Стэйтон,-- Кстати, леди Уорвик тоже заметила, что за эти три года со времени твоего первого появления в свете ты превратилась, как в сказке, в прекрасного лебедя. -- Вот видите,-- улыбнулась Оливия,-- значит перерыв в три года был мне на пользу. Иначе метаморфозы гадкого утенка, наверное, были бы не столь заметны и на них никто не обратил бы особого внимания. -- Что ж, в этом тоже есть доля правды.-- согласился мистер Стэйтон. * * * А потом все было, словно в милом любовном романе для домохозяек: как по нотам разыгранные диалоги, сцены словно из классических пьес, замкнутый круг причин и последствий среди людей не пишущих, но лишь читающих между строк именно то, что им хотят сказать. Перехватив два-три кротких томных взгляда Оливии, Альберт после десерта заметил, что сегодня в "Ковент Гарден" "Паяцы" и элегантно намекнул, что их ложа будет почти что пустовать, если Оливия не согласится составить им компанию. Последовала сцена настойчивых уговоров, позволивших ей, еще раз изобразив скромность, согласиться. Потом мистер Стэйтон вспомнил, что около восьми их ждут на ужин у лорда Уорвик, поэтому они с женой не смогут сегодня насладиться бессмертным творением Руджеро Леонкавалло. -- Оливия, я надеюсь, вы не возражаете насчет того, чтобы послушать солистов Ла-Скала лишь в моем скромном обществе? -- поинтересовался Альберт, обворожительно улыбнувшись и глядя ей в глаза. -- Нет, конечно.-- ответила она, смущенно отведя взгляд. Однако основное действо развернулось лишь во втором акте, хотя Оливия до этого совершенно идеально играла свою роль робкой, еще не до конца оправившейся после смерти матери, девочки, которой очень нравится ее спутник, но которому она боится это продемонстрировать. И Альберт с упоением первооткрывателя ловил ее тщательно и специально для него на показ замаскированные нежные взгляды из-под опущенных ресниц, слушая сбивчивые ответы на его вопросы, одновременно все больше попадая под влияние чар ее красоты и неотразимого, когда она того хотела, обаяния. Оливия ждала, когда он сделает первый шаг и ей можно будет сменить эту робкую маску девочки-ромашки на маску влюбленности и легкого недоверия. Она знала. Она была уверена. А что было потом? Альберт нежно взял ее за руку. Она, краснея, взглянула ему в глаза. Видимо, ему очень хотелось, чтобы его взгляд в этот момент пылал и метал молнии в нежное сердце Оливии -- она заметила это по его выражению лица. -- Почему ты так на меня смотришь? -- запинаясь спросила она. -- Как это "так"? Она выдержала паузу, опустив томные ресницы. -- Слишком откровенно... -- Почему же слишком? Наверное, у меня такой уж взгляд... Особенно когда я смотрю на тебя. -- Что ты этим хочешь сказать? -- То, что ты мне очень нравишься, то, что ты -- самая красивая и самая милая из всех девушек, которых я когда-нибудь встречал. Оливия подняла на него недоверчиво-влюбленный взгляд своих красивых голубых глаз. -- Ты смеешься? Ты хочешь меня помучить?..-- она хотела сегодня вытянуть из него весь его набор стандартных фраз и насладиться затем картиной, как он будет искать, что бы ему сказать, когда она прекратит разыгрывать эту комедию. Он с трепетом сжал ее руку. -- Зачем ты так говоришь?! Ты же видишь по глазам, что я не вру...-- он метнул на нее еще один пылкий взгляд,-- Я не понимаю, как я мог так обмануться тогда, при нашей первой встрече!.. Ты теперь, наверное, уже никогда после этого мне не поверишь... -- Почему же... Их взгляды встретились, зачарованно остановившись друг на друге. -- Ты, правда, так думаешь?.. -- Правда... Его рука гладила ее руку. -- Оливия, знаешь, чего бы мне сейчас хотелось больше всего? Нет, подумала она, он никогда не посмотрит, как Ричард и не скажет, как именно он хочет меня сейчас трахнуть... Ему не дано органично соединить воедино фразу "Ты мне веришь?" с фразой "Почему бы мне не поиметь тебя, пока ты не догадалась", как это делал Ричард, соблазняя... Его удел -- быть жалким лекарством от ран, нанесенных девятнадцатилетним мальчиком... Она, вновь слегка краснея, опустила глаза. -- Чего же? -- еле слышно спросила она. -- Позволь мне тебя поцеловать... Это "позволь мне" добило ее окончательно. "Все, пошлая элегия превращается в пародию,"-- подумала Оливия, хитро улыбаясь про себя. -- Позволяю...-- ответила она, но так мило и нежно, что Альберту и в голову не пришло задуматься над сутью происходящего диалога. x x x Они вошли в темный холл и большое зеркало смутно отразило их светлые фигуры внутри своей мутной бездны. Альберт щелкнул зажигалкой, зажигая две восковые свечи в его массивной бронзовой раме -- холл осветился бледным светом. Оливия, слегка приподняв подбородок и взглянув на себя в зеркало, даже поразилась нежной и поэтичной одухотворенности своего прекрасного лица. Сейчас ей даже не было больно видеть рядом со своим отражением отражение Альберта, пожирающего ее глазами -- ей было все равно -- более того, в ней даже просыпалось, некое подобие "жажды крови". Альберт обнял ее за плечи, страстно прижимая к себе. -- Мы с тобой смотримся, не правда ли? -- спросил он,-- Женщина в белом и мужчина в белом. -- Пошленький сюжет из сказки про Золушку. -- Которая встретила своего принца? -- Нет, чужого,-- Оливия посмотрела на него невинными глазами,-- и побоялась убить своего, чтобы стать свободной. -- Что? -- он недоуменно сдвинул брови, бросив на нее ошарашенный взгляд. -- А может быть, она еще и решится.-- добавила Оливия; ее глаза были словно воплощенная детская наивность,-- по крайней мере, она к этому вполне готова... -- Шутка? -- осведомился Альберт после напряженной паузы, натянуто улыбнувшись. -- Конечно,-- улыбнулась она в ответ, сверкнув ледяным взглядом своих холодных голубых глаз. Они рассмеялись. Альберт привлек ее к себе, страстно целуя в губы. -- Знаешь,-- произнес он,-- в тебе есть что-то дьявольское, что-то сквозящее через эту детскую невинность внешнего вида... -- И поведения? -- Тебе смешно? -- Ну почему же... Странно, что же во мне может быть "дьявольское"? В девочке, у которой умерли родители... -- Прости...-- он опустил глаза. -- Так ответь же!.. -- Я даже не знаю, как сказать... Иногда в твоих словах проскальзывает что-то, заставляющее искать двусмысленности. И очень озадачивает, когда их не находишь, еще раз потом глянув в твои глаза. Оливия усмехнулась про себя -- она считала, что говорит практически открытым текстом, хотя, с другой стороны, Альберт мог и не понимать -- он не знал ее языка, не знал даже всех тех стандартных подтекстов, которые она и Ричард употребляли постоянно и которые для нее уже стали чем-то вполне обыденным и однозначным. Однако она придерживалась другого мнения -- ей нравилось думать, что Альберт просто туповат для этого. -- Ты шутишь так, как будто только эти шутки и есть зашифрованная правда о тебе... Ты сейчас и ты -- та, которая была при первой нашей встрече -- две разные женщины. Я смотрю на тебя и не верю, что ты можешь быть с каким-то подтекстом, но у меня из головы не идет та твоя язвительность, те твои взгляды... -- Брось,-- она положила руки ему на плечи,-- тебе приснилось. -- А на самом деле -- белая и пушистая? -- улыбнулся он. -- Что-то вроде этого. -- Прости.-- он нежно поцеловал ее. Она ответила, стараясь не думать о Дэвиде, о его поцелуях, о его взгляде в эту минуту, о его таких сильных и таких нежных руках... -- Боже мой,-- произнес Альберт,-- как же я мог не заметить тогда, как ты прекрасна, как ты чиста и благородна... Как я люблю тебя... Она подняла на него взволнованный взгляд полных слез глаз, что, в общем-то, даже и не было игрой... -- Которой по счету ты говоришь эти слова?..-- спросила она, чтобы хоть немножко отомстить ему за свою грядущую измену Дэвиду, за свои мысли о Дэвиде, за все это. -- Первой. -- И я же первая, разумеется, твоя девушка, с которой ты целовался? Не смейся надо мной, это жестоко... Она сделал попытку вырваться, но он только крепче прижал ее к себе. -- Нет, нет, как ты можешь думать, что я над тобой смеюсь?! Неужели ты думаешь, что я любил хотя бы одну из тех, с кем спал до встречи с тобой!.. "... Ничего себе... "-- подумала Оливия. -- ...Неужели ты думаешь, что кто-то еще сможет сравниться с тобой! Я люблю тебя, Оливия, люблю больше всего на свете!.. -- И задай мне еще один вопрос. -- Какой? -- Спроси "ты мне веришь?" Он страстно взглянул ей в глаза. -- Ты мне веришь? "Нет, у него это получается не так, как у Ричарда, не так похабно-нахально. Пожалуй, ему можно было бы и поверить на моем месте". Она холодно улыбнулась. -- Нет.-- ответила она. В его взгляде было отчаяние. -- Но почему?.. -- Ты лжешь, ты смеешься надо мной,-- ее глаза вновь блеснули слезами,-- я помню, как ты надо мной издевался, я помню, какие ультиматумы ты мне ставил. Тебе просто захотелось меня и... -- Молчи, ты сама не понимаешь, что говоришь! Она смотрела на него недоверчивым детским взглядом. -- Я был идиотом,-- проговорил Альберт,-- я был слепцом. Но, бог видит, как я люблю тебя сейчас. Оливия, ты мне дороже всего на свете! Если я сколько-нибудь не безразличен тебе, если ты хоть немного любишь меня, прошу тебя, не будь такой жестокой, прости меня! Ты для меня -- все, больше, чем все! Я прошу тебя быть моей женой! "Вот это номер."-- подумала Оливия, сделав нечеловеческое усилие, чтобы не поморщиться,-- "Его женой?.." -- Ты согласна? Она выдержала паузу, изображающую боязнь поверить собственным ушам, затем, медленно подняв голову, взглянула ему в глаза. Нет, он не лгал -- это было очевидно. Вместо ответа она только, слегка всхлипнув, прижалась к нему всем телом, уткнувшись в его плечо. Он судорожно обнял ее, покрывая поцелуями, затем он подхватил ее на руки... "Как это ни прискорбно, но все поэтическое и высокохудожественное самым прозаичным образом непременно заканчивается в спальне,-- подумала Оливия,-- А такое милое было вступление... " Ей было его даже немного жалко. Она подумала, что подло будет так с ним поступить без всякой подготовки. Ну кто он такой, в сущности? Просто парень, на котором она собралась отыграться. А ведь он даже и не сделал, в общем-то, ничего дурного... x x x Оливия отстранилась от него, присев на краю постели. Черный шелк элегантно оттенял ее нежную кожу. Альберт обнял ее за талию. -- В чем дело? -- спросил он недоуменно. Оливия испытующе посмотрела ему в глаза. -- Что случилось? -- он начинал теряться,-- солнце мое, я чем-то тебя обидел? Почему ты молчишь? Оливия улыбнулась недоброй улыбкой -- Альберт запнулся на полуслове. -- Ты, наверное, думаешь, что я тебя люблю? -- поинтересовалась Оливия. -- Но... Настала пауза, в которой Альберт пытался себя убедить, что не глупо сейчас будет что-нибудь сказать. -- Знаешь, порой ты прямо-таки ставишь меня в тупик,-- наконец выдавил он озадаченно. Оливия молчала, глядя ему в глаза. Альберт отводил их в сторону, не зная, куда девать взгляд. -- Конечно, я думаю, что ты меня любишь! -- наконец не выдержал он,-- иначе почему бы мне здесь находиться!.. -- Да, действительно, почему?..-- произнесла Оливия задумчиво таким тоном, каким, наверное, Нерон в свое время отдавал приказ убить -- за роскошной трапезой или за чтением философских трудов. Альберт принужденно улыбнулся. -- Что ты этим хочешь сказать? -- спросил он. -- Я? Она наивно посмотрела на него. -- Ровным счетом ничего. Он перевел дух. -- Знаешь, создается такое впечатление, что ты играешь со мной.-- проговорил он откровенно,-- Только что все было так просто, так хорошо, и вдруг эти твои непонятные вопросы... Оливия, скажи, ведь ты не врешь мне, не играешь со мной? -- Нет.-- она сделала выразительную паузу,-- Я тебя использую. -- Я не понимаю... -- Все просто и никаких премудростей. -- Но... Он вновь запнулся, не зная, что и сказать, глядя в эти ее невинные ангельские глаза, на ее прекрасное обнаженное тело. Она не думала. Она ждала продолжения своего сценария. Ей хотелось забыться, хотелось все поскорей закончить -- игра с Альбертом уже не интересовала ее, ей хотелось, чтобы он скорее заставил ее покончить с ним и ушел. -- Оливия,-- наконец произнес он,-- я люблю тебя. Люблю больше всего на свете! Ты для меня -- все, больше, чем все! -- Это ты уже сегодня говорил.-- отозвалась она холодно. Альберт понял наконец, что над ним просто издеваются, хотя до него пока не доходило, с какой целью. Он решил попытаться отыграться и, сначала вернув все в старое русло, затем обратить в шутку. -- Ну и что же из того? -- улыбнулся он ехидно,-- Разнообразие -- дорогое удовольствие. -- Значит, моя любовь -- не достаточная цена? -- Ты же сказала, что меня используешь, а не любишь. -- А разве я прошу разнообразия? Я просто констатировала факт. -- Так значит ты не любишь меня? Используешь? -- Одно другому не мешает.-- она дружелюбно улыбнулась. Альберт, вновь обретя себя, обнял ее за талию и, притянув к себе, страстно поцеловал. -- Ну и для чего же ты меня используешь? -- поинтересовался он шутливым тоном, перемежая эту фразу поцелуями. -- Для того, чтобы ты сказал то, после чего я тебя возненавижу. -- И зачем же? -- он посмотрел ей в глаза -- они были мертвы и холодны. Он почувствовал мурашки, забегавшие по его спине. -- Чтобы убить тебя.-- ответила она. -- Убить?..-- Он принужденно рассмеялся.-- Разве ты сумеешь кого-нибудь убить? И, спохватившись, добавил, растерянно-нервозно улыбаясь: -- Убить того, кого любишь... -- Кого люблю -- никогда. Он обнял ее: -- Оливия, ты ведь выйдешь за меня замуж? -- За тебя? -- Она усмехнулась, однако сохраняя слегка надменно-хладнокровный вид -- Это теперь такие остроты? Что ж, чувство юмора у тебя хорошее... -- Что ты хочешь этим сказать? Он удивленно уязвленно воззрился на нее. Оливия встала с постели. -- Я не могу за тебя выйти, мальчик.-- Ответила она, безразлично ухмыльнувшись,-- Прости. Его лицо изменилось. "Черт возьми,-- подумала Оливия,-- похоже он начинает задумываться над происходящим. Так, глядишь, решит еще и поиграть со мной в мою игру... Интересно, он взбесится или расплачется?.." -- Да ты издеваешься надо мной! -- Воскликнул Альберт после выразительной паузы,-- Дрянь! -- И вовсе я не издеваюсь,-- возразила Оливия, садясь к зеркалу и беря в руки расческу,-- просто я не могу выйти за тебя замуж. -- Но... Но я же люблю тебя, разрази меня гром! -- Эту дрянь? -- Оливия!.. -- Извини, дорогой, я с тобой скверно пошутила... Я люблю другого... Альберт нервно рассмеялся. -- Другого?! Дэвида Уорнера, не иначе?! Да, уж я помню, как он строил тебе тогда глазки!.. Она судорожно обернулась, болезненно почувствовав будто бы удар кинжалом. -- А в этом есть что-то удивительное? -- поинтересовалась она, побледнев, но стараясь выглядеть невозмутимой. Альберт прекратил смеяться. -- Оливия, Дэвид Уорнер тебя обманул,-- сказал он с невяжущейся к контексту нежностью,-- глупенькая, он же обручен, неужели ты не знаешь?.. Оливия похолодела, сжав в руке расческу так, что зубья до крови впились в ладонь. -- Она его старая подруга, еще аж с младенчества,-- продолжал Альберт, воспользовавшись паузой,-- и тот вечер, пожалуй был единственным, когда ее с ним не было... Кажется, она тогда была больна, или что-то в этом роде... -- Я знаю,-- перебила его Оливия, стараясь унять дрожь в голосе и остановить слезы, готовые уже политься из глаз. -- И неужели тебе нравится такое положение вещей? Это же ужасно, такое унижение! Он тебя не любит... -- А ты любишь и хочешь, чтобы я бросила сволочь Дэвида Уорнера и осталась с тобой, по отношению ко мне непорочной, но, правда, тупой скотиной, Альбертом Стэйтоном?! -- взорвалась она наконец, не в состоянии больше сдерживаться и не заботясь о том, что стиль ее выпадов, утратив утонченность, приобрел низкопробно-обличительный оттенок. -- Что?.. -- Неужели ты так и не понял, что мне нужно было просто на ком-то отыграться, попортить кому-то нервы в отместку за то, что их перед этим попортили мне, трахнуться с кем-нибудь и вышвырнуть вон... -- Оливия... -- Тебе ясно? Она взглянула ему в глаза. Ее взгляд был страшным. Альберт подавленно замолчал. -- Так вот, входная дверь открыта,-- отрезала она злобно,-- У тебя есть пять минут, чтобы убраться отсюда. 5. "Не думать, не думать..."-- словно в молитве шептала она, стараясь глубиной своего сознания вникнуть в сущность того, что с ней делают эти люди, эти злые обстоятельства... Альберт уже давно ушел, но его голос до сих пор звучал в ушах Оливии: "Он же обручен, неужели ты не знаешь?.. такое унижение! Он тебя не любит!.." Все рухнуло внезапно, вскрыв смертельные раны и выкинув из последнего укрытия израненное сердце. Оливия отказывалась понять, как с ней могло случиться такое, как ее любовь, первую самозабвенную и такую самоотверженно-чистую любовь могли так хладнокровно выкинуть вон, так жестоко изуродовать ее сокровеннейшее чувство. Это даже не были мысли. "Не думать, не думать..." Заморозить сознание... Ей теперь не надо было другой реальности. Какой смысл жить, быть шикарной, красивой, изысканной,.. для кого? К чему смеяться, радоваться, переживать? Для чего? Люди, не понимающие откровения не чувствовавших своей души до сих пор -- не достойны видеть... Не их ли удел лишь слепо сознавать?.. Любовь... Зачем ей было любить?.. Она была уже мертва -- теперь только усыпить мысли. Нет, ей уже не надо было другой реальности. "Уснуть и забыть"-- подумала она... Сколько их оставалось -- она не считала. Она остановилась, выпив последнюю таблетку. Смерть грязна и груба -- она знала. Последний лист должен неизбежно стать страницей прозы. Отвратительно -- еще не больно... Уже не больно... Теперь Оливия чувствовала, как никогда, поэтику последней прозаичной фразы, кружева тошнотворно вычурных фраз и омерзительно плывущих в глазах картин банально-пошлых извращенных мечтаний. Липкая паутина слов: "О, рожденные забывать, зачем вы согрешили, помните ли вы то отчуждение печальной комы неповиновения? Отчуждение, когда небеса, разверзшись, низвергали бездну на головы нераскаянных... О, вы, поэты обыденной гнили вчерашних похотливых извращений, неужели вы не знаете шума моря за спиной странника, идущего вперед, вопреки, ни за что, прямо по пути к своей погибели, шум ветра, песню ветра, поющую вдох жизни небытия? И ничего нет. Лишь звездная бездна. Кристаллики льда и ничего. Очнись, живой, пока ты жив, плутая в сонме перепутанных мыслей. Очнись и оглянись -- может не зашло еще твое светило бесчестья и славной кощунственной неги..." "Убивайте и убиты будете,"-- так сказал пророк. Он видел сквозь века эти глаза, до мозга прожженные слезами, это лицо, навсегда утратившее былую прелесть юности, в один день постарев, эту душу, которую, словно ветошь, клали в прихожей те, к кому она приходила сказать, что любит их больше жизни. Увы, нерожденные еще не могут говорить, но я слышу этот страшный глас, вопль из сотен утроб несчастных матерей: "Жизнь -- это сеть! Сеть лезвий ножей!.." Кто поранится о жизнь -- уже не оправится от этой кровоточащей раны. Кровь. Всюду. Кровавый дождь разбитого сердца. Поминовение убитой надежды, убитой улыбочкой. Кровь на белом платье, которое было почти подвенечным. Но это не имеет значения -- была бы улыбка на лице. Она обессиленно упала лицом в эту кипу шелка и атласа. Черные лилии, красные венки роз... Ароматное, удушающее своим видом, зловоние. "Я должна быть сильной,-- думала она,-- я не могу умереть, я не должна думать... " В глазах мутилось, но беспощадные мысли не хотели угасать. Нет, все чушь... Он не мог бы быть таким садистски-жестоким... Она в полусне набрала его номер... во сне -- в полусне. Гудки, гудки... Абонент отозвался -- солидный женский голос. -- Здравствуйте, Дэвида будьте любезны. Вздох... Пауза... -- Его сейчас нет дома. -- А, ну извините... -- ...Нелли, деточка, это вы? -- поинтересовалась дама у Оливии, перебив ее. Сердце внезапно будто бы остановилось. -- Да,-- ответила она, помертвев, не в силах мыслить. -- Здравствуйте, дорогая. Дэвид вам обязательно перезвонит, когда вернется. Совершив насилие над своим остывшим телом, Оливия повесила трубку и опустилась на диван. Шелковое платье, запачканное кровью... ...запачканное кровью... Она медленно взяла нож. ...Не важно -- была бы улыбка на лице... Боли она не почувствовала -- ее завораживали алые капли, искрами падавшие на белый и кремовый атлас. Она вырезала надписи на коже, чувствуя какое-то ненормальное облегчение, картины плыли перед ее глазами, меняясь и сливаясь в цветные пятна, а Ричард, вошедший, показался ей всего лишь запоздавшей галлюцинацией. -- Оливия! Ты в своем уме?! -- Я?.. Я пачкаю и порчу бесполезные уже наряды... -- Ты, ты!..-- он схватил ее за плечи. -- Не важно,-- произнесла она, бездумно улыбнувшись,-- была бы только улыбка на устах. Все плыло... Последнее, что она запомнила -- это пощечины, которыми Ричард принялся ее осыпать. Она проснулась среди ночи внезапно, как будто от звука выстрела и сразу же слабость придавила к подушке, затрудняя дыхание и наливая свинцом веки. Забинтованные руки болели. Ричард спал рядом безмятежно, ни чем не тревожимый. Оливия медленно встала и, стараясь сохранять равновесие, кое-как добралась до кухни, чудом не споткнувшись на лестнице. Изображение перед глазами плыло -- лошадиная доза транквилизатора еще давала о себе знать. Сердце учащенно билось. Внезапно она вдруг все вспомнила, все до мельчайших подробностей -- боль, как потом она спала с Альбертом Стэйтоном, как он рассказал ей о невесте Дэвида, а потом... "Нелли, деточка, это вы?"... Нет, нет, думала Оливия, нет, все это не могло быть по-настоящему, он не может быть не моим, он не мог уйти от меня, и все это мне приснилось... Слезы, накатив, подступили к горлу. Она судорожно разрыдалась, обессиленно опустившись на пол в углу кухни, машинально вытирая глаза пальцами, руками... Сил у нее уже не было. Кровь вытекла -- окровавленное белое платье, скомканное, валялось в холле -- все было кончено. Оливия не знала, что делать, чтобы заставить не болеть свое истерзанное сердце. Пить любовь без разбора она уже не могла -- она была убита, раздавлена, брошена, не нужна никому. Руки дрожали... Она сменила окровавленные бинты и, стараясь унять нервную тряску пальцев, приготовила наркотик. "Если будет передоз,-- подумала она,-- я выживу, просто убью еще несколько дней и вычеркну несколько часов этой пытки ревностью." Навязчивые слезы застилали взгляд... Она истерично сделала несколько затяжек. Теплая, нежная эйфория. Затрудненное дыхание. Оливия прикрыла глаза. Мыслей не было. Смутные образы, неразличимые, неидентифицируемые, тоскливым чередом сменяли друг друга, будя осеннюю мягкую меланхолию и хаотические сожаления об изувеченных наслаждениях. А почему бы нет?..-- Откуда-то мысль. "А там, за окном, ночь, туманный ветер разворачивает легкие мягкой свежестью, утоляя жажду, там шум волн, набегающих на гранит, строгая и уютная пустынность улиц, каждая из которых, точно родная мать, даст заботу и сострадание... Только посидеть на набережной, вдохнуть бархатный запах ночной воды, выпить свежести темноты..." Оливия накинула плащ и, стараясь не шуметь, выскользнула из дома в ночной туман. x x x На улице было прохладно и безветренно. Туман лип к телу, похотливо гладя кожу. Кругом не было ни души и фонари, тускло горящие на редких перекрестках, внушали мысли о навязчивых слезах, бесконечно текущих из глаз в ночной темноте вдали от чужих взоров. Оливия бесцельно брела куда-то, кутаясь в плащ и уже не обращая внимания на эти неизбежные слезы. Она не думала ни о чем, потому что все мысли были об одном и все одинаково, невыносимо болезненны. Ей хотелось прекратить боль, прекратить это бесцельное брожение по улицам, бесполезную необходимость что-то делать, все еще кем-то являясь. Желание смерти, такое теперь сладко-недостижимое, вызывало ноющее чувство тоски. Ричард не дал ей умереть и теперь не оставит ее одну в ближайшие несколько дней, чтобы избежать рецидива... Мечтания... Почему она никогда не будет одной из тех многочисленных жертв, зарезанных кем-то ночью на улице?.. Это была усталость. Усталость бесцельного существования, погони за идеалом, которому она не нужна, за тенью, ускользающей и не желающей вернуться. Зачем?.. Теперь у нее уже нет сил снова пытаться умереть, теперь осталось только тихо плакать по ночам, когда никто не видит... Она вышла на набережную и прислонясь к парапету, по обыкновению взглянула на текущую внизу воду, подернутую дымкой, о чем-то думая, не отдавая себе в этом отчета и не стараясь задержать ненужные теперь мысли, автоматически вытирая слезы, когда они застилали взгляд. Сквозь пелену головокружения и слабости, еще не прошедших после транквилизатора, мир рисовался каким-то расплывчато-нереальным, оставляя в поле зрения лишь узкий пучок окружающей действительности, делая все остальное лишь зыбким фоном, галлюцинацией, колышущейся над устрашающей бездной небытия. Кто она? Зачем она? Неужели никто не поможет, думала Оливия, никто не скажет... Никто не прервет этот страшный сон, в который я попала... Неужели так всегда и будет -- черная гладь воды поверх иллюзорного фона нереального полунебытия... Кто-то должен понять, как сладко было бы прорвать эту паутину и уйти, просто уйти уже ничего не желая, ни о чем не мечтая... Это была ночь, усталость и река. Невнятные звуки спящего города... Шарканье старых сапог по мостовой, простуженное покашливание, шуршание обрывков газет... (где-то далеко -- глухое гавканье собаки). -- Мисс, уж не топиться ли вы собрались? -- резкий скрипучий охрипший голос. Оливия, от неожиданности вскрикнув, судорожно обернулась. Неподалеку, усевшись на старые газеты прямо на тротуаре, примостился ободранный старик, нищий бродяга. Он рассмеялся каркающим смехом. -- Что, испугались? -- он поправил свое рваное пальто,-- простите, старый Грегор Мак Ги не хотел напугать такую красивую мисс... Только вода в реке еще очень холодная, купаться еще вовсе не время... -- Что вы такое говорите...-- Оливия слабо улыбнулась,-- я вовсе не собиралась ничего такого делать... -- Просто вы так перегнулись через перила,-- усмехнулся старик, кашляя, развернув сверток рваных газет, достав шляпу с обвисшими полями и нахлобучив ее себе на голову,-- и я подумал: предупрежу красивую девушку об опасности -- может тогда и мне, старику, перепадет какое-нибудь спасибо... У Оливии в кармане плаща была только стофунтовая бумажка. Хотя деньги уже не имели значения. -- Это вместо спасибо,-- улыбнулась она, протянув старику банкноту,-- выпейте завтра за мое здоровье, мистер, и купите себе новую шляпу... Старик радостно закашлялся. -- Благослови вас бог, мисс, благослови вас бог... Этих денег старику хватит, может, до самого конца, чтобы не сдохнуть в подворотне... Оливия вздохнула, хотя ей, в сущности, было безразлично, что именно ей говорят, лишь бы говорили хоть что-нибудь, не давали мыслить... -- Вот увидите, мисс, вы еще вспомните заботу старого Мак Ги о вас, чтобы завтра не стрелялся с горя какой-нибудь там красивый молодой джентльмен... И старик Мак Ги вас всегда будет вспоминать... -- Зачем вы это говорите?..-- Оливия смахнула слезы,-- красивые молодые джентльмены уже давно не стреляются с горя... -- Ну вот, большая девочка, а плачете,-- старик сочувственно зашуршал газетами,-- не годится, от слез глаза будут красные, как все равно...-- он не нашел эпитета и, старчески кашлянув, не смущаясь продолжал еще более скрипучим голосом,-- Бывает в жизни много всякого разного, но плакать такой красивой мисс нельзя не в коем случае... Оливия, не в силах больше удерживаться, разрыдалась, опустившись на мостовую у парапета, обессиленно уткнувшись лицом в колени. Старик, потерявшись, пытался выдумать что-нибудь утешительное, озадаченно покусывая седые усы. -- Ну-ну,-- наконец произнес он успокаивающе. Оливия рыдала, не способная обрести над собой контроль. -- У меня когда-то была такая же дочь,-- сказал старик,-- такая же красавица, как вы... -- Ну и что же теперь? -- всхлипнула Оливия, тщетно стараясь хоть словами унять слезы. -- Такая же красавица, со светлыми волосами, голубыми глазами... Единственная отрада старого Грегора. А однажды, вернувшись домой, он нашел на столе ее образок, все ее деньги и записку: мол не ищи меня больше, я счастлива с тем, кого люблю... Мол не скучай, не грусти, живи дальше один и не вспоминай... -- Она уехала? -- Оливия сочувственно посмотрела в глаза старика. -- Я больше ничего о ней не слышал... Нэнси Мак Ги никто больше с тех пор не видел... Может быть -- уехала, а может... Может для нее не нашлось старика Грегора, который бы ее окликнул, когда она так же вот перегнулась через парапет... -- Почему? -- произнесла Оливия странно зачарованная этой обычной, но вдруг открывшейся ей с неведомой стороны историей,-- Если она любила? Она ведь сказала, что теперь счастлива... Старик болезненно закашлялся, кутаясь в дырявое пальто. -- Девочка бы никогда не сказала, что ей плохо, только глаза бы выдали все слезами... Пошла бы и сделала так, как думала, будет лучше, будет легче... Наступила тягостная пауза. А я, подумала Оливия, я?.. От меня только слишком сильные переживания, масса забот всем окружающим... Она пошла и сделала, как хотела. Она умерла. Я не смогла даже этого... Все попытки смерти были смешны, грязны, грубы или пошлы... "Я приношу слишком много хлопот всем вокруг..." -- Теперь хоть ваши родители не будут горевать,-- добавил старик,-- не будут напрасно искать свою дочь... Он, пытаясь улыбнуться, снизу вверх посмотрел ей в глаза. Взгляд Оливии был мертв. -- У меня нет родителей.-- сказала она. x x x Они курили, сидя в грязной кухне. Оливия, глядя на дым, растворяющийся в воздухе, боялась теперь сказать, что она хотела, боялась, что ее нехитрый замысел будет сразу раскрыт, осмеян и отвергнут. "Солгать или сказать правду?.." Поймут ли правду, поверят ли лжи... -- Так, детка, в чем же дело? -- Пол не спеша затянулся, испытующе глядя на собеседницу, и дружелюбно улыбнулся,-- мисс, что же привело вас ко мне в столь поздний, или, может быть, скорее в столь ранний час? Оливия посмотрела на него. Нет, подумала она, он должен понять. -- Ты хочешь правду? -- поинтересовалась она, стряхивая пепел, стараясь взять себя в руки и унять дрожь пальцев. -- Если ты будешь лгать, пожалуйста сделай, чтобы это было убедительно. Она усмехнулась. Сердце забилось, краска прилила к щекам. -- Пол, я хотела попросить об одном одолжении... как друга... -- Не говорить Ричи, что ты была здесь сегодня? -- Нет. -- А о чем? -- Я не знаю, поймешь ли ты... Пол встал, потушил сигарету, молча налил в стакан воды, добавил сока, виски, пару кубиков льда и протянул Оливии. -- Выпей,-- сказал он глядя в глаза,-- и успокойся. Ты вся дрожишь. -- Разве? -- Оливия сделала удивленный взгляд, беря стакан у него из рук. Пол вновь закурил, садясь напротив, и улыбнувшись спросил: -- А может быть тебе просто холодно? -- Нет, скорее жарко.-- усмехнувшись и отпив глоток коктейля, "будь, как будет"-- подумала она. -- Так, миледи, я весь к вашим услугам.-- Пол затянулся, стряхнул пепел и посмотрел на собеседницу. Она, поставив на стол пустой стакан, подняла на него робкий взгляд. -- Пол, я хотела попросить тебя достать для меня одну вещь...-- она сделала паузу,-- понимаешь, я в таком жутком положении... Мне это очень нужно... Только не пугайся, это, может быть, даже больше для психологического настроя, чем для реального применения... Он удивленно воззрился на нее, колеблясь в догадках между тем, что она либо от кого-то забеременела, либо сейчас попросит у него оружие, но, все же, более склоняясь ко второму. -- Так что же именно? -- поинтересовался он. -- Пол, мне нужен быстродействующий яд. Только не цианид... -- А почему не цианид? Чем же он так плох? Она уничтожающе взглянула на него, с трудом подавив вспышку ярости на его вечное стремление сделать нелепый фарс из ее маленьких трагедий. Однако теперь и ей уже все это начинало казаться нелепым и смешным в обществе этого спокойного, уравновешенного и уверенного в себе человека, в доме которого все мысли о Дэвиде и о несчастной любви отступали на второй план. Однако она продолжала игру уже из принципиальных соображений. -- Не смейся, это вовсе не так смешно...-- произнесла она. Пол стер слезинку с ее щеки. -- Собираешься свести с жизнью счеты? -- его взгляд был больше серьезным, чем насмешливым,-- или подмешать Ричи в алкоголь?.. Впрочем, против этого я бы не стал возражать после того, как этот наглый клоун обошелся с моей сестрой. Но подумай о себе: цветочки-бабочки, которых потом уже больше не будет... Он сочувственно-ободрительно улыбнулся. -- Пол, насчет твоей сестры -- это была моя идея. Настала выжидательная пауза. Пол не спеша встал, приготовил вторую порцию коктейля и протянул Оливии. -- Или, может быть, тебе добавить "не цианид" прямо сюда? -- улыбнулся он и, укоризненно взглянув, заключил,-- Чтобы кое-кого не выгораживала... -- Пол, ты можешь мне помочь или нет? -- Помочь ли?.. -- Можешь или нет?! -- ее глаза приобрели стальной оттенок. -- Выпей. И держи себя в руках,-- он сел на табурет, вновь закуривая,-- Я, конечно, дам тебе то, что ты хочешь, но ты ведь умница,-- он взглянул ей в глаза,-- Ты не будешь совершать необдуманных поступков... -- Ты знаешь, что я делаю что-либо только если не могу так не поступить. Он улыбнулся, почти игнорируя ее слова. -- Так вот,-- произнес он,-- сейчас я пойду, взгляну, есть ли у меня то, что тебе нужно. Если нет, позвоню по одному телефону... А потом мы выпьем чаю и подождем немного... Ну или просто выпьем чаю и ты пойдешь домой, запрешь все приспособления в ящик стола и ляжешь спать, положив ключ где-нибудь подальше от спальни. А все решения принимать будешь, когда проснешься. Договорились? -- Да... -- Пообещай мне так, чтобы я поверил,-- он выбросил сигарету в окно,-- Или... Где дверь -- ты знаешь, и забудем об этом разговоре... -- Пол, я обещаю, что сегодня ничего предпринимать не буду. С минуту он испытующе смотрел в ее слишком откровенные глаза. -- Вот и славно.-- сказал он наконец, неторопливо встал и вышел из кухни. Оливия старалась ни о чем не думать, оставив в пустой голове только доносящийся из комнаты приглушенный звук работающего телевизора. "Несчастная Молли старается перебить новостями горечь разочарований"-- подумала Оливия и вдруг в ее голове всплыла мучительная мысль о зле, которое троекратно возвращается творящему оное... "Нет... Ведь это была не моя идея..." Несколько раз звякнул телефон -- кто-то набирал номер в другой комнате, возможно Пол звонил куда-то, как говорил. Оливия автоматически сняла трубку, руководствуясь даже не столько желанием подслушать его разговор, сколько удостовериться, что это звонит именно Пол и именно по ее делу. То, что она услышала, в общем-то было вполне в духе реалистичной прагматичности Пола, однако на Оливию это произвело шокирующее впечатление, как внезапный удар с совершенно неожиданной стороны. --...да, и, похоже не совсем в нормальном состоянии и расположении духа,-- слышался его деловито-сосредоточенный голос. -- Как это? -- голос Ричарда. Оливия, топнув со злости ногой, еле удержалась, чтобы не выругаться. Слезы обиды навернулись на глаза. Как мог он, ее лучший друг, человек, который всегда называл и ее своим лучшим другом, так гнусно ее предать, так подло выставить Ричарду все ее карты, раскрыть все сокровенные мысли для его нещадного осмеяния и подавления... -- Она очень чем-то расстроена,-- продолжал Пол,-- и, по-моему, она еще кое-чего приняла... -- Шесть таблеток реланиума. -- И еще накурилась. -- Ты думаешь? -- Точно. А руки перебинтованы, потому что резала вены? -- Да, вчера днем по приходу. Я не знаю, что ей там померещилось... Но, пардон, когда это было!.. А с чего ты взял, что она расстроена? -- голос Ричарда был взволнованным и каким-то неестественно-рассеянным. -- Знаешь, зачем она сюда пришла? -- Ну? -- Она хочет, чтобы я достал ей яд. -- Крысиный? -- Нет, не крысиный.-- Пол выругался,-- Ты бесчувственный кретин. Ты находишься рядом с ней и даже не в состоянии понять, что ей плохо, настолько плохо, что она, похоже, решила свести с жизнью счеты. -- И поэтому пошла среди ночи к тебе через два квартала просить какую-то белиберду вместо того, чтобы докончить вчера начатое, пока я спал? Что-то на нее мало похоже... Даю голову на отсечение, что это она решила тебя попугать, чтобы ты ее пожалел и сердобольно послушал какие-нибудь ее излияния. -- Знаешь, Рик, я ей посоветую выкинуть тебя вон и больше не связываться... Все равно толку, как от... -- Пол, ты что, серьезно думаешь, что... -- Да, думаю.-- отрезал Пол,-- она на редкость неважно выглядит. Ричард сделал неуверенную паузу. -- Ну, а ты что?-- спросил он наконец. -- Сейчас спорить с ней бесполезно. Я дам ей то, что она хочет, а ты приезжай побыстрее и примени свои увещевания... Ричард издал тяжкий вздох, отпустив сдавленное проклятие. -- Ты переоцениваешь мои риторские способности. Я в последнее время и так чувствую, что слишком уж лезу ей в душу... -- Да брось! Похоже она сама бы рада высказаться, только боится... Рада бы поверить, да ни в ком не уверена... Ричард еще раз вздохнул. -- Пол, не давай ей ничего,-- произнес он после тягостной паузы. -- Но я, все же, думаю, что так будет лучше,-- возразил Пол,-- Она должна сама решить, что не стоит этого делать. А если я сейчас откажу -- только устроит истерику и слушать никого уже не будет, а сделать, как решила, все равно сделает... -- А если она сразу возьмет все это и примет?!. -- Нет, она уже мне пообещала подождать до завтра... Оливия в ярости бросила трубку. Мысль, что и дружба оказалась разочарованием, что теперь последний путь к спасению ей отрежут, была невыносима. Ярость, злоба безнадежности, сплетаясь с болью разбитой любви, текли по щекам потоками слез. Оливия нервно курила, глядя в окно невидящим взглядом. Он предал ее. Он не доверял ей. Она была для него вовсе не другом, а всего лишь глупым несознательным существом, готовым оступиться. И теперь Ричард знает все. Теперь он приедет и будет вновь доказывать ей необходимость боли и самоистязания, вновь еще больше раздирать ее кровоточащие раны... Нет, подумала она вдруг неожиданно трезво, я не позволю. Ну я уж устрою вам "увещевания" и обещания подождать до завтра!.. Оглянувшись назад, она поняла, что жалеть ей, в общем-то не о чем. "Лишь бы Пол сделал так, как сказал, лишь бы яд не оказался каким-нибудь лекарством от мигрени..." Оливия не видела. Она только знала, что ее последний шаг будет, быть может теперь, самым великолепным поступком ее жизни, тонкими эмоциями отречений окрашенным в багрово-черные тона чувства освобождения и искупления. И она не останется вновь непонятой, нелепо-непостижимой в ее сокровеннейших мечтаниях, людям откроется ее истинная душа такой, какая она была на самом деле: бесхитростной и благородной в стремлении к безбрежной любви... Смахнув капли слез со щек и ресниц она уже не замечала, как в истерике, словно в лихорадке, дрожат ее руки, как сбивается дыхание, кружится голова, перемешивая мысли бесполезным ожиданием: она хотела продолжения, ища лишь повода, чтобы все пресечь, разрезав жизнь на две части. Но Пол, будто чувствуя ее намерение, вел себя предельно корректно, не позволяя ей зацепиться хоть за взгляд, хоть за жест, в ожидании прихода Ричарда. Маленькая ампула с прозрачной жидкостью, "Это сильный наркотик, запаха не имеет, слабый привкус вряд ли почувствуется. Если принять сразу -- будет так, как ты просила... Но помни, что ты обещала...", "Спасибо, я, право, не знаю, воспользуюсь ли... Только предательство может такое востребовать..."-- ответила Оливия. Пол молча улыбнулся. Ричард вошел в комнату, когда Оливия поднесла чашку с чаем к губам. Пол зажигал сигарету. -- О, привет, Рик! -- сказал он, протянув руку. -- Ты, как всегда, во время.-- заметила Оливия двусмысленным тоном. Ричард молчал, прислонившись к притолоке. Наступила тягостная пауза. -- Рик, мы тебя не ждали.-- сказал наконец Пол, фальшиво улыбаясь. -- А чем это вы тут таким занимались? -- мрачно осведомился Ричард. -- Странный вопрос. Ты разве не видишь? Мы ужинаем. -- В пять утра? И почему здесь? -- К себе в гости Пола я позвать не могла,-- объяснила Оливия,-- там спал ты. Поэтому он позвал меня к себе. -- Как все просто, черт побери! -- Ричард выругался,-- Взять, уйти среди ночи, ничего не сказав! Я просыпаюсь... -- В пять утра? -- передразнила Оливия. Ричард проигнорировал ее выпад. -- Я просыпаюсь, не вижу тебя рядом. Куда ты ушла, где тебя искать?! После вчерашней сцены я чуть с ума не сошел, тебя разыскивая!.. Он остановился, наткнувшись на холодный и недружелюбный взгляд ее холодных голубых глаз с темными кругами вокруг них, предававшими ее лицу жутковатое выражение. -- Ну и где же ты меня разыскивал? -- поинтересовалась она. -- Да чуть не по всему Лондону! Черт знает, куда тебя могло занести... -- Надо было воспользоваться наводкой Пола, моего лучшего друга, сразу. Ведь он еще полчаса назад сказал тебе по телефону, что я здесь. Ричард растерянно взглянул на Пола. -- Ты подслушивала.-- заключил тот. -- Да. Я доверяю друзьям так же, как и они мне. Настала напряженная пауза. Ричард смерил Пола уничтожающим взглядом, тот виновато-отрешенно пожал плечами. -- Это не от недоверия, детка,-- сказал наконец Ричард, стараясь, чтобы она поймала его проникновенный взгляд,-- просто мы очень боялись, что твое упрямство окажется сильнее обещаний, боялись за тебя,-- его голос хорошо отрепетированно дрогнул,-- боялись потерять тебя... -- А в особенности твои деньги и твой дом, где нам можно чувствовать себя совершенно свободно...-- Оливия сама не ожидала от себя такого низкопробного выпада. -- Ну зачем ты так...-- неожиданно ласково сказал Ричард,-- ты же сама знаешь, что сказала глупость. Я люблю тебя и мне все равно леди ты или простушка с улицы. Ты для меня -- тема всей жизни и если я потеряю тебя, мое существование станет похоже на бессмысленную импровизацию слепого пианиста... -- Хватит! -- вскричала она,-- Все это только высокопарная чушь! И если даже я -- тема твоей жизни, то в последнее время вариации значат для тебя гораздо больше. Все, на что тебя хватило, это надавать пощечин и уложить спать, не вдаваясь в подробности. Твоя любовь стоит столько же, сколько его дружба,-- она пренебрежительно кивнула на Пола,-- Ты, так же как он, пообещаешь, а потом подсунешь какое-нибудь противогриппозное средство!.. Слезы выступили у нее на глазах и она в отчаянии закрыла лицо руками. -- Оливия, я клянусь, что дал тебе то, что ты просила.-- сказал Пол. -- Мне проверить? -- всхлипнула она. -- Не шути так... -- Конечно, вам все кажется шутками, даже когда люди страдают так, что это становится невыносимым... Ричард взглянул на Пола -- тот снова лишь пожал плечами. Ричард кивнул ему, делая знак удалиться и присел на диванчик рядом с Оливией, нежно обняв ее за плечи. -- Рассказывай.-- сказал он. -- Зачем я должна тебе что-то рассказывать? -- возразила она, всхлипывая,-- чтобы ты опять начал проповедовать о своих "извращенных наслаждениях", ранить мои эмоции. Прости, я больше не играю в эти игры, у меня уже нет сил, моя душа уже и так одна сплошная рана. -- Я не собираюсь тебе ни о чем проповедовать. Просто я вижу, что у тебя неприятности и хочу тебе помочь... -- Помочь мне мог только Пол, и он это уже сделал, если сделал то, что обещал. -- Ты не права. Истина не в радикализме. Нельзя же сразу рубить голову, надо сначала разобраться, кто виноват и чем виноват... -- И зачем виноват... Он снова проигнорировал ее выпад. -- Собственные проблемы всегда кажутся вселенским горем,-- продолжал он убеждающе, глядя ей в глаза гипнотизирующим взглядом,-- но поверь, со стороны лекарство от беды иногда видно сразу. Почему же ты думаешь, что я не дам тебе разумного совета, неужели я настолько плохо себя зарекомендовал в роли советчика? -- Нет, Рик, но... -- Или, может быть, это касается лично меня? Это был хорошо отработанный и весьма затасканный тактический ход, однако Оливии было не до тактики. Такой поворот показался ей чудовищным кощунством, она замотала головой в знак отрицания, пытаясь унять слезы, сдавившие горло и мешающие говорить. -- Тогда в чем же дело? -- спросил Ричард ласково. Оливия горестно посмотрела ему в глаза. Его взгляд вопрошал с настойчивой преданностью. -- Не здесь...-- произнесла она, вытирая руками мокрое от слез лицо. x x x -- А потом не было ничего.-- Она зажгла еще одну сигарету.-- Потом он просто ушел, даже не сказав мне "прощай". -- А ты? -- А что я?.. -- Неужели этот эпизод был способен на столько сильно ранить чувства? После того, как он просто ушел... Она смахнула слезы. -- Я устала, Рик,-- произнесла она,-- я устала лгать и лицемерить... Я люблю его и мне больше нечего ему сказать... Он все знает и больше уже не вернется... -- Детка, ты слишком низкого о себе мнения.-- Ричард погладил ее волосы, нежно улыбнувшись. -- Нет, ты не все еще знаешь.-- Она вздохнула, стараясь вновь не расплакаться,-- Альберт Стэйтон, мой названный двоюродный брат, рассказал мне, что Дэвид обручен, что у него есть невеста... -- Любимая подружка Альберт Стэйтон? -- ревниво осведомился Ричард,-- А как же я?.. -- Мы с ним вовсе не друзья. -- Но... -- Я им лечилась недавно... Потом, когда я объяснила ему суть дела, он сделал верное предположение насчет Дэвида, вспомнив, что тот провожал меня после дядиного банкета... -- А потом привел его невесту в качестве аргумента в свою пользу? Она кивнула. Ричард, откинувшись на подушки в мечтательной позе, улыбнувшись, заключил: -- Так это же просто канонический случай. Как говорится, дорогая, nihil facilius. Во-первых: почему ты думаешь, что твой Альберт Стэйтон, почувствовав себя дешевым лекарством, сказал тебе правду? -- Если бы ты слышал, как он это говорил!..-- и секунду колеблясь она добавила,-- И потом: позже я звонила Дэвиду, а его мать спросила: "Нелли, деточка, это вы?" -- Обращаясь, как она думала, к своей белошвейке, которой намедни заказала кружевной воротник... Или к няне своей малолетней дочери, ну, или мало ли еще к кому... -- Нет. Все это было после того, как я попросила Дэвида к телефону. А потом она сказала, что он мне, то есть Нелли, перезвонит, когда вернется. -- Так ты ответила, что ты Нелли? -- Да... Ричард усмехнулся, но вновь приняв серьезный вид, продолжал: -- Ну что ж, это вовсе не меняет дела. Если даже девочка Нелли, подруга Дэвида, и существует, не обязательно же она должна быть его невестой. Пойми г-на Стэйтона правильно: он, огорченный, в надежде тебя удержать готов состряпать твоему Дэвиду недоступность из любого подручного материала. Здесь в ход может пойти соседка, бывшая школьная подруга, однокурсница в колледже, коллега по работе... В конце концов, даже если молодой человек поверяет девушке свои тайны, еще не обязательно, что он в нее влюблен и еще менее того -- что он должен на ней жениться... Слова Ричарда волшебной музыкой звучали для Оливии и она теперь сама не понимала, как вдруг могла столь сильно поддаться столь зыбким наветам. -- И во-вторых,-- продолжал Ричард,-- не понимаю, как вообще можно впадать в такую панику из-за такого пустяка, толком ничего не разузнав? -- Но он ведь ушел; но он ведь наговорил мне таких жестокостей потом... Ричард, затянувшись, стряхнул пепел элегантным показным жестом и произнес, вкрадчиво посмотрев в ее глаза: -- Ты даже не представляешь, какие номера порой выкидывают молодые люди, первый раз переспав с любимой женщиной (да и вообще первый раз переспав), чтобы, как они считают, не казаться ей сопливыми подростками... -- Ну уж... -- Правда, правда,-- он, аппетитно затянувшись, откинулся на спинку дивана,-- Вот я например после своей первой ночи любви, расхрабрившись, снял двух девочек, мы отправились ко мне, накурились травки... Короче, когда моя любезная вернулась, она полностью смогла насладиться картиной моего триумфа. Она была на пять лет меня старше и я хотел показаться ей эдаким акселератом-донжуаном, шикарным и циничным, чтобы она поняла, что я совсем не то, что она обо мне, как мне казалось, думает... Но я жестоко просчитался. Для нее, видимо, это оказалось шоком, и стремление утопить разочарование в вине привело ее, как это не прозаично, лишь под колеса автомобиля. Но, как говорится, deus jura hominum fecit. Фатум предопределяет, поэтому я не чувствовал тогда вины, даже более того, подумал, что возможно, для нее это было лучше, нежели дальнейшее общение со мной, роковым и непредсказуемым,-- Ричард сделал паузу,-- Так что твой Дэвид -- милый, заботливый мальчик. Когда он вырастет, превратится в честного, благородного и добропорядочного джентльмена. -- Но ведь он ушел! -- крик отчаяния без отчаяния, просто чтобы закруглить диалог. -- Детка, неужели ты всерьез думаешь, что он способен уйти навсегда от красивой женщины с завидным положением в обществе, умной, оригинальной, сводящей с ума в любви, умеющей, как никто больше, искушенность преподать под упоительной приправой непорочности и духовной чистоты? Неужели ты думаешь, что мальчик, видя явное неравнодушие к себе, способен навсегда уйти от такой женщины, переспав с ней всего один раз? Оливия улыбнулась почти мечтательно. -- Так что не надо слез, не надо драм, дорогая,-- заключил Ричард, вставая и наливая себе вина,-- не надо ничего предпринимать. Вот увидишь, через дня два-три он сам объявится на твоем горизонте и все будет так, как ты ему продиктуешь. 6. А дальше -- дни ожидания, словно воплощение невероятно растянутой мысли о том, как могут сложиться обстоятельства. Рассуждения о том, что логические выводы могут оказаться неверными. Или, может быть, все же обстоятельства подчинены рассудку и понятны разуму, и в мире возможно все, что неистово желается, но лишь только, потом уже ничего нельзя исправить? Но так редко герои мечтаний и грез задумываются над сутью и последствиями происходящего вокруг, что предугадать последние аккорды становится невозможно. Уже нет сил развеять тучи, собравшиеся над головой, и остается лишь, закрыв глаза, любить сильнее друг друга, забываясь. А потом поток разверзшихся событий несет вперед к неизгладимому финалу, ломая времена и рубежи, затмевая взгляд тщетной пеленой нелепого уже отчаяния. Оливия чувствовала этот неимоверный водоворот времени, в который ее затягивает, и понимала, что его не остановить, не поймать однажды разбуженные необузданные эмоции, умчавшиеся вдаль. Отыскивая в глубинах памяти задержавшиеся ассоциации, оставалось только вспоминать и молча, словно карты перетасовывая суждения и раскладывая в безымянном пасьянсе, предсказывать неизбежное будущее, едва видимое сквозь пелену опиума. Она убегала в наркотик от мира, когда он становился слишком сложен или слишком фатально предрешен. Как и сейчас. Когда она вдыхала запах грядущих событий и, улавливая легкий оттенок надежды, но боясь в нее верить. Все случилось почти так, как говорил Ричард. Почти так. Пока мелькание событий в предшествии финала было похожим на сценарий: вновь приглашение на ужин к лорду Стэйтону, на которое она, словно предчувствуя, ответила согласием. -- Вот и замечательно,-- заключил лорд Стэйтон после ее благодарных заверений непременно быть.-- Николь так же пригласила миссис Уорнер с сыном (помнишь того милого молодого человека, который проводил тебя до дома после прошлого нашего банкета?), которая, очень заинтригованная рассказом Дэвида о моей внезапно появившейся в свете очаровательной племяннице, то есть о тебе, изъявила сожаление, что не имела возможности в свое время познакомиться с твоей семьей и быть в курсе всех событий... Ты ведь знаешь, что они всего полтора года, как вернулись из Индии?.. -- Нет...-- ответила Оливия, чуть не выронив телефонную трубку из задрожавших пальцев, пытаясь подавить взорвавшееся вдруг бешеное сердцебиение. -- Это прекрасное семейство,-- с упоением гида продолжал лорд Стэйтон,-- Отец миссис Уорнер, генерал, был в свое время вместе с послом в Индии, позже она, когда вышла замуж, вместе с мужем, тоже офицером, последовала туда же. Через два года появился Дэвид (а тебе, между прочим, тогда уже исполнился год). А после того, как мистер Уорнер полтора года назад трагически погиб -- миссис Уорнер с Дэвидом вернулись в Англию... Я уверен, что ты будешь очень довольна знакомством с ними... Блуждая по запутанной галерее своих образов, Оливия не знала и не могла решить, который же ей выбрать, чтобы предвкушение вдруг не превратилось в предопределенность. Ей хотелось верить, что это именно Дэвиду принадлежала инициатива этой предстоящей встречи, что это именно он посодействовал заинтересованности своей матери к юной племяннице лорда Стэйтона, что он рассказал о любви к ней и этот ужин -- лишь повод для миссис Уорнер познакомиться с будущей невесткой. Нет, Оливия только мечтала, уговаривая себя, что лишь только мечтает, боясь открыть глаза на то, что мечты, сплетенные из этой воздушной логики, давно уже стали уверенностью, боясь, что мечты могут не осуществиться. И мысли, словно зачарованные, хороводом ходили вокруг единой лишь темы, след в след ступая друг за другом, нерушимые ничем. Неужели это Дэвид?.. Неужели -- все-таки Дэвид?.. Только не думать об этом, чтобы не разрушить образовывающиеся радужные предвкушения, только не вспоминать. Она знала: все будет именно так, как она захочет... x x x -- Оливия,-- произнес лорд Стэйтон, вставая,-- Уже поздно. Такой прекрасный повод, чтобы не ехать домой и остаться погостить здесь на несколько дней... -- Да, дорогая,-- радушно подхватила миссис Стэйтон,-- действительно, оставайтесь сегодня у нас. -- Спасибо,-- улыбнулась Оливия,-- но я, и правда, не могу. Я должна быть дома. Этот вечер был почти полным провалом, почти полным разочарованием и теперь Оливия с содроганием ждала и торопила последний эпизод, который еще мог все изменить, доказав, что она не ошибалась в своих предположениях. А все начиналось так хорошо: лорд Стэйтон прислал за ней свою машину, избавляя от необходимости искать ее шофера или самой садиться за руль (а машину она водила из рук вон плохо). А потом -- знакомство с миссис Уорнер, которая была так искренне рада всему этому, шикарный ужин, приятная беседа. Оливию даже не насторожило поведение Альберта, который в начале вечера отказался выйти к гостям, сославшись на неприязнь к Оливии, а когда лорд Стэйтон все же настоял -- демонстративно не принимая участия в разговоре, уселся в кресло и принялся изучать "Таймс". Она не думала об этом, уверенная, что с блеском выйдет из любого затруднения, которое Альберт способен для нее создать. Она думала только о Дэвиде и сначала ее не взволновала даже его подчеркнутая сдержанность и чисто формальные правила поведения. Но вечер шел и ничего не менялось, и настроение Оливии все больше сменялось отчаянием несбывающихся надежд. Теперь она уже, хотя и хотела, не могла верить в то, что все еще исправится, теперь она ждала только возвращения домой, когда она останется одна и прекратит наконец эту вновь разгорающуюся боль души. Мистер Стэйтон сделал сожалеющий жест. -- Ну что ж,-- сказал он,-- тогда мы надеемся увидеть всех на следующий week-end на нашем юбилее. -- Непременно, непременно,-- ответила миссис Уорнер, вставая. Они обменялись с миссис Стэйтон прощальными поцелуями и обычными любезностями. -- Оливия, детка, уже поздно,-- заметил мистер Стэйтон,-- Альберт отвезет тебя домой. Тот, побелев, медленно поднял взгляд от газеты, которую он демонстративно читал с начала вечера. -- Что?! -- поморщившись произнес он. -- Альберт, ты слышал. Альберт вскочил, отшвырнув газету. -- Мало того, что я весь вечер был вынужден выносить ее общество,-- в ярости процедил он,-- Теперь вы хотите еще чтобы я провожал эту наглую плебейку домой?! Увольте! Он схватил с кресла свой пиджак и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Воцарилось, больше недоуменное молчание. Миссис Стэйтон, расширив глаза, казалось потеряла дар речи. -- Но...-- жалобно произнесла Оливия и закрыла дрожащими руками глаза, наполнившиеся слезами. -- Проклятье! -- выругался мистер Стэйтон,-- Это безобразие переполнило чашу терпения! Альберт!.. -- Оливия, дорогая, простите, ради бога...-- сказала миссис Стэйтон, подходя и беря ее за руки. -- Ничего, ничего,-- Оливия сыграла улыбку, подавив рыдание и смахнув слезы,-- Я могу позвонить Джонсу, моему шоферу, он заедет... Спасибо за прекрасный ужин и... -- Мисс Арнгейм, зачем же будить несчастного старика? -- голос Дэвида, до сих пор хранившего молчание,-- Я надеюсь, может быть вы разрешите вас проводить?.. Акт милосердия? Простая любезность? Оливия бросила на него взволнованно-отчаянный взгляд -- он был хладнокровно спокоен, на губах дежурная успокоительная улыбка. -- Но Альберт -- это...-- произнесла наконец миссис Уорнер,-- это возмутительно, возмутительно! -- Ничего, ничего,-- попыталась улыбнуться Оливия, и стараясь обратить все в шутку, смахивая слезы, добавила,-- Я, право, сама не знаю, согласилась бы, чтобы он меня провожал, или нет... -- Да-да,-- подхватила миссис Стэйтон,-- Эрик, было весьма опрометчиво с твоей стороны это предложить. Лорд Стэйтон, меняя гнев на милость (хотя, скорее, отдаляя гнев до ухода гостей) вновь приветливо улыбнулся. -- Похоже, что господин Альберт Стэйтон, человек вне общества, вне репутаций, становится так же человеком вне совести,-- проконстатировал Дэвид, садясь в машину и заводя мотор. -- Похоже...-- Оливия робко взглянула на него. Он чопорно улыбнулся напускной холодной улыбкой, в один момент заставившей ее забыть все то ласково-вопрошающее и опьяняюще-доверительное, что она собиралась ему сказать. Настало молчание. Дэвид, не глядя в сторону спутницы, хладнокровно нажал газ. Сердце Оливии бешено билось, кончики пальцев нервно дрожали, а в голове путались обрывки полуотчаявшихся мыслей. Ей казалось, что она слышит, о чем сейчас думает Дэвид, чувствует его к ней отношение: как тогда, в том телефонном разговоре. "То, что мы были какое-то время вместе, вовсе не означает, что теперь я буду говорить только то, что тебе приятно"... А что будет потом? Как и тогда: "Так что пока, до встречи"?.. Он так же холодно улыбнется, повернется и уйдет и она никогда больше его не увидит?.. Или увидит, но... Дорога до дома была очень коротка, минут десять. ...И, может быть, это последний шанс поговорить с ним о любви, восстановить полуразорваные отношения, напомнив, как хорошо им было тогда, в первый раз?.. И эта Нелли... ...И, может быть, больше никогда он не будет рядом, вот так близко, только он один... Еще какие-то несколько минут... Почему она так боялась, она сама не понимала, но ничего не могла с собой поделать. Машина остановилась у ворот ее дома. -- Вот мы и приехали,-- проконстатировал Дэвид холодно, повернувшись к ней, сохраняя непроницаемое выражение лица. Сердце Оливии бешено стукнуло в груди, едва не разорвавшись. -- Дэвид,-- произнесла она, совершив насилие над своей боязнью отчаяния, покрываясь краской,-- ты не зайдешь ко мне? Его глаза на мгновение вспыхнули, но он сразу же подавил свои эмоции, так, что Оливия даже не заметила эту мимолетную метаморфозу. -- Уже слишком поздно,-- ответил он бесчувственно,-- Мне кажется, это будет не совсем удобно. -- Мне надо просто поговорить,-- ее глаза умоляли, предвосхищая слова,-- Пожалуйста, Дэвид, всего на несколько минут... 7. За окном был туманный вечер. Сквозь полузадернутые шторы светились уличные фонари. На столе тлела свеча. Дэвид был в мрачном расположении духа. Казалось, ему было скучно. Казалось, что все надоело. Нервы Оливии были на пределе. Она чувствовала, что не может уже объяснить, зачем она все это затеяла, зачем позвала его и что теперь она будет ему говорить. Она не знала, как успокоиться, как взять себя в руки. Она боялась вымолвить слово, боялась одной неправильной фразой испортить все, порвать ту тонкую нить, которая, как она думала, пока еще их связывает. Дэвид своим настроением только усугублял это ее состояние. Казалось, что ее терзания доставляют ему удовольствие, доказывая его безграничную власть над ней. Оливия была погружена на дно депрессии, изводящей нервы и бередящей душу. Она знала, что надо с ним поговорить, но боялась начать, сказать хоть что-то важное, глядя в его холодные глаза. Они смотрели друг на друга. Свеча горела. Оливия чувствовала, как дрожат ее руки, как сердце сбивается, как дыхания не хватает. -- Ну, так что ты хотела сказать? -- произнес Дэвид безучастно тоскливым тоном,-- почему ты так смотришь, как будто я в чем-то перед тобой виноват? -- Я боюсь тебя. -- Почему? -- Ты ведешь себя так, как если бы тебе все это слишком надоело: абсолютно безучастно. -- Я жду, что ты еще мне расскажешь. -- Ах, это я должна что-то говорить?! А тебе неужели нечего мне сказать?! -- Ну, знаешь! Это разговор без темы. Зачем нам попусту тратить время!.. Он положил руки на стол. Ей показалось, что он собирается встать и уйти. Этого не могло случиться. -- Дэйв! -- воскликнула она, отчаянно взглянув в его глаза. -- Что? Что-то еще? -- он посмотрел на нее. -- Зачем ты мучаешь меня?! Почему ты не скажешь мне, что ты не хочешь меня больше видеть, если я ничего для тебя не значу?! Зачем ты вынуждаешь меня бегать за тобой и умолять меня об этом?!.. -- Я тебя не вынуждаю. -- Но я не могу этого не делать! Не могу, пока ты сам меня не прогонишь! Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя, что я не могу отказаться сама даже от последнего шанса, даже если он один из миллиона... Я прошу, не мучай меня, скажи мне, что шансов нет, если между нами все кончено... -- Я этого не имею в виду. Я не хочу выглядеть палачом. -- Дэйв, я так больше не могу. Я умоляю...-- она внезапно запнулась, почувствовав, какую жалкую картину сейчас из себя представляет. Графиня Арнгейм, умоляющая о пощаде мальчишку, который вьет из нее веревки. Ей захотелось убить его за это, но она ничего не могла с собой поделать: надежда еще теплилась в ее сердце и она не могла через нее перешагнуть, чтобы отказаться от своей любви. Она взглянула ему в лицо. -- Дэйв, скажи, я нужна тебе? Ты любишь меня? Скажи, ты хочешь быть со мной, или все это был только мой лихорадочный сон? Он улыбнулся. Спокойно и прохладно. -- Я думаю, тебе надо успокоиться и побыть одной. Она почувствовала, как ее сердце, словно от электрического разряда сжалось в комок, а глаза заволокла пелена слез. -- Ты хочешь уйти? -- почти прошептала она, превозмогая горечь и боль,-- я тебя не удерживаю. Иди. -- Ты проводишь меня до дверей? -- спросил он, вставая. -- Нет.-- быстро ответила она. Он, обернувшись, резко посмотрел ей в глаза и поймал взгляд, в который она вложила всю боль своей израненной души. Она не сдерживала слез, душивших ее. -- Что с тобой? -- спросил он, стараясь придать твердость голосу. Оливия молчала, не глядя на него, стараясь подавить водопад чувств. Он подошел к ней и нежно взял ее руку в свои руки, гладя, лаская. Она уже не думала. Она не знала, как может все еще сдерживаться. И реально ли все это?.. -- Ну в чем дело? -- произнес он тихо,-- что случилось? Успокойся, ведь все в порядке... Она не могла больше этого выносить. Она не контролировала уже свои действия. Дэвид гладил ее руку, шепча всякий вздор. Она, не соображая даже, что делает, исступленно обняв его, прижалась к нему всем телом. Истерика душила ее. Она не могла больше ей сопротивляться, теряя рассудок от безумства всего происходящего. Ей казалось, что он сейчас отшвырнет ее прочь, давая почувствовать себя полным ничтожеством, растопчет, смешает с грязью. Нет. Не сейчас. Еще хоть секунду до того, как он этим ее убьет... Ей надо только было сейчас чувствовать тепло его тела. Только это. Еще мгновение. И уснуть. Он обнял ее. Она, почувствовав биение его сердца рядом со своим, прильнула к нему. -- Дэйв, я не могу без тебя,-- прошептала она сквозь слезы,-- ты -- единственный, кто еще дорог мне. Ты для меня дороже всего на свете. Банально? Пусть. Все равно. Ты хочешь уйти? Уходи... Но сначала убей меня. Отпусти мою душу, я не могу больше испытывать эту боль. Он, как в полузабытье, нежно целовал ее лицо, ее шею, гладя ее волосы. Она чувствовала падение в бездну. У нее кружилась голова от безумного возбуждения. "И опять только одна ночь?..-- проносилось у нее в голове,-- а потом опять его безразличие?.." Она гнала эти мысли. Она не верила этому. Она хотела только одного -- принадлежать ему, только ему, чувствовать прикосновения его рук, его губ, его тела. Что будет потом -- ее не интересовало. x x x Вода струями лилась с обрыва ущелья, разбиваясь о камни радужной пылью, тлетворной дымкой, вызывающей удушье сердца. Вдыхая белое небо, Оливии хотелось разорвать себя на части, чтобы освободиться от змей, съедающих ее душу заживо, проколоть себя осиновым колом, чтобы выпустить едкую черную жидкую любовь изнутри себя. Но это было райское место без права на спасение. Ей виделся Дэвид, стоящий неподалеку, словно картина, изображающая идиллию двух влюбленных. Рядом была девушка в белом платье. "Классическая, как и все вкусы Дэвида." -- Ты не похожа на идеал женщины, Оливия. -- Почему? Неужели я глупа, некрасива или хоть в чем-то уступаю ей? -- Ты слишком стандартна. У нас нет ничего общего, а все, что есть, ты не в состоянии понять. Все те штампованные фразы, которые ты говоришь, я уже слышал по сотне раз. Она не могла понять, кто из них существо из другого мира -- она, или он. -- Но почему?!! -- Для тебя весь мир сведен к одному: подчинить себе кого-то, кто тебе нужен. Ты слишком неинтересная личность, чтобы строить с тобой глубокие отношения. А я не хочу быть твоим приложением... -- Но ты же меня совсем не знаешь! -- Того, что я вижу, вполне достаточно, чтобы изучить тебя вдоль и поперек. -- И это ты говоришь мне, женщине, за любовь которой многие отдали бы что угодно! Он усмехнулся. Она почувствовала, что задыхается ядовитой водяной пылью. -- Пустые разговоры. Это только дешевый способ ударом головы доказать, что ты не то, чем являешься на самом деле. Кому нужна любовь женщины, которая умоляет на коленях смеющихся над ней, унижается перед плюющими ей в лицо, которая совсем не знает самоуважения. Кому нужна любовь женщины, не способной любить, способной только лизать пятки! -- Нет, клянусь, нет...-- она запнулась, не в силах вымолвить слово. Удушье сжало ее горло, в глазах все помутнело и настала тьма. x x x Оливия в ужасе открыла глаза. В окно заглядывали звезды. В жарко натопленной комнате царил удушливый запах орхидей, жасмина и крепких духов. Она с отвращением отбросила от себя конец покрывала, обвившийся вокруг ее шеи. Жуткий сон еще не отпускал ее сознание, камнем давя на сердце. Оливия обернулась -- Дэвид был рядом. Он спал, и на его лице отражалось холодное безразличие сна без сновидений. Внезапно осознание всего произошедшего и происходящего свалилось на нее. Что же будет теперь? Потом, когда он проснется. А что было тогда, после первого раза? Он исчез, не сказав ни слова, а потом просто отшвырнул ее прочь, как какую-то надоевшую потаскушку. После того, как перед этим сказал, что любит ее... "Нет, он ведь даже и не говорил, что он влюблен в меня,-- подумала вдруг Оливия,-- Это только ведь я постоянно твердила ему, что не могу жить без него..." Умоляла, умоляла, господи, как же она его умоляла в ответ на его наглые холодные лживые ответы! Она посмотрела на него. Его безупречно красивое лицо, точеную фигуру, которую он демонстрировал с бесстыдством девственника, играющего искушенного сердцееда. Тогда, в первый раз, он вел себя, как будто был влюблен без памяти. Но это все любовью не являлось. Боль сжала ее сердце -- неужели ей уже нельзя даже надеяться, что сейчас он полюбил ее... "женщину, которая способна только лизать пятки"... Как же все это было унизительно! Графиня Арнгейм. Ее охватила вспышка бешеной ярости -- любить и получить за это пощечину. Любить так, как она любила, безумно, безмерно, и быть втоптанной в грязь мальчишкой, использовавшим ее для поднятия собственной самооценки. Не удивительно, что он не хотел ее терять. Не хотел терять такое поле для тренировок своего донжуанства. Она смотрела на него, сходя с ума от красоты его тела и обида душила ее: она так и не смогла понять его, он не принадлежал ей, он лишь только играл ей в его игру. И что же будет теперь? Часы в гостиной пробили три часа ночи. "Боже мой, и откуда только эта трезвость мышления,"-- подумала Оливия болезненным сердцем. Здравость рассудка была плохим лекарством от сердечной боли, потому, что говорила о сознательном самообмане. Оливия почувствовала, что ее мышление слишком реалистично. "Почему я еще надеялась!?.." Вновь его безразличие она не в состоянии будет перенести. Что сможет еще она сказать ему оригинального, кроме того, что она его любит? Ведь это был ее единственный аргумент, с помощью которого она заманила его сюда в этот раз. Оливия тихо встала с постели, чтобы не разбудить Дэвида, и вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. "Нелли, деточка, это вы? Дэвида нет дома. Он перезвонит, когда вернется..." Она смахнула слезы с ресниц. Он опять уйдет и опять его мир разделится с ее миром, опять он будет ее заставлять решить самостоятельно, что они не созданы друг для друга. Он не мог понять структуру ее мыслей, уровень ее мировосприятия. "...А был ли вообще какой-то уровень?.." Стараясь унять дрожь в руках и вытирая слезы со щек она старалась найти мысль, которая была ей нужна. Кто она? "Извращенная принцесса"? Глазами Дэвида это выглядело нелепо. Слишком по-детски смешно. Теперь, после всего, что было, она не вынесла бы еще одного объяснения с ним. Оливия приготовила наркотик, судорожно сделала несколько затяжек и, пытаясь успокоиться, откинулась на подушки дивана. Эйфория не отнимала разума, а только усугубляла чувства, придавая им какую-то ненормальную патологическую оптимистичность, граничащую с самоубийственным упоением -- в конце концов, что такое виселица, если впереди райские врата?.. "Ангел мой, зачем ты опустил меня на землю, зачем перед этим явил иллюзию воплощенной небесной любви в моем мире грязи и грязной похоти..." "Ты не похожа на идеал женщины, Оливия" Слезы текли по ее лицу, затмевая его холодный образ, стоящий перед ее глазами, и изливая тупую сердечную боль. Так обмануть свои чувства, причинять себе такие страдания, заставлять себя так унижаться ради того, чтобы он снова ушел, вновь обрекая ее лишать себя саму остатков своего самоуважения! "Нет, ты не уйдешь,-- подумала Оливия,-- я не отдам тебя никому. Они не получат тебя. Я сохраню свою любовь и мечты первозданными, я не позволю перемешать мое мироздание и люди меня за это не осудят." Это была почти уверенность, почти настолько, чтобы придать суждениям правдоподобность. Оливия вспоминала только что прошедшую ночь и не могла найти ничего такого, что доказывало бы то, что Дэвид не уйдет от нее как в прошлый раз. Его любовь была по-прежнему его любовью, он так и не стал безумцем ради нее... "Нелли, деточка, это вы? Дэвида нет дома..." Оливия сжала в руке лезвие ножа, так что выступила кровь -- перебить сердечную боль болью физической... ...Какая разница, кто она была -- та, которой он звонит сам, как только приходит домой!.. Отпустить его она не могла, это было немыслимо -- жить и знать, что он здесь, но с другой -- это было выше ее сил. "Нет, ты не уйдешь отсюда к ней -- я не позволю тебе этого" Оливия закрыла глаза, стараясь восстановить отчетливую картину своих ощущений, сбивающуюся неровным сердцебиением. Боже мой, неужели она действительно на столько глупа, что не могла даже сделать правильные выводы о происходящем, неужели ее реальная жизнь -- всего лишь не соответствующая действительности игра ее воображения? Неужели все те чувства, что она питала, те эмоции, что она испытывала, те мысли, что были ее идеалами и мечтами -- все дешевая иллюзия, все смешно и несерьезно?.. Неужели ее мир был лишь наркотическим бредом?!. Когда она слушала рассуждения Дэвида, ей казалось, что все это действительно так. Он заставлял ее верить в то, что видит он своим узким лучом восприятия, и воспринимать это как истинную картину вещей. Даже потом, когда ее подсознание кричало, что это абсурд, мозг заставлял верить в то, что все -- истина. "Неужели я действительно лишь жила иллюзиями, в которых видела себя личностью,-- думала Оливия,-- сон смешался, а опий заменил реальность... Нет, я не могу позволить так сломать мой мир..." Она слишком любила Дэвида, чтобы согласиться отпустить его из ее реальности. Он слишком реален, думала она, он хочет разрушить мою мечту о нем, выдуманном, он хочет разбить мой иллюзорный мир и уйти от меня в образовавшуюся пустоту, уйти из моей несуществующей жизни. Нет, я не могу позволить ему лишить меня моего мира, мое существование кончится без этих сновидений. Дэвид не должен уйти, он навсегда останется лишь мечтой и всегда будет здесь... Удары ее сердца невозвратимо отсчитывали секунды и вдруг она ясно поняла, что время не вечно, время смертно. Секунды -- песчинки, а существование -- как песочные часы -- кончается со смертью времени, когда упадет последняя песчинка. Реальность -- объективный мир. Жизнь -- ощущение объективной реальности среди сонма секунд, отсчет событий, которые суть -- лишь отражение мысленного мира сновидений. Какой смысл жить реальной жизнью, выставляя на грубый суд свой хрупкий духовный мир? Зачем отсчитывать события, приближая себя к смерти, как к концу, зачем рвать свою душу сетями времени? "Кто вне реальности, вне времени, тот жив смертью, жив вечно." "Мой иллюзорный мир -- смерть,-- подумала Оливия,-- жизнь и смерть не могут соединиться и ты никогда не будешь со мной в моей жизни грез. Никогда, пока ты кружишься в своем хороводе секунд, отсчитывая фрагменты происходящего..." Она, уже плохо соображая, что делает, как в бреду, поднялась в свой кабинет, достала из ящика стола ампулу с ядом. Ее, словно в лихорадке била дрожь. Она не думала, она знала что-то, что надо было сделать. Стараясь не нарушать тишину, она вернулась в спальню. Дэвид спал безмятежным сном человека, знающего объективность своей реальности. Оливия подошла к туалетному столику и, осторожно надломив дрожащими руками горлышко ампулы, вылила ее содержимое в остатки воды в графине. Ее бил озноб и обрывки бессвязных мыслей вертелись в голове, затмевая пеленой зрительные картины. "Я погружу тебя в мой сон,-- подумала она,-- навсегда. Ты увидишь то, что вижу я, поймешь все так, как понимаю я и больше никуда никогда не уйдешь... Никогда больше... Будешь, как и я, жить смертью в ожидании бессмертия..." Пальцы, дрожа, разогнулись. Пустая ампула выскользнула из руки и, ударившись о край мраморного столика, разбилась. Звон стекла словно кольнул Оливию в сердце. Она судорожно обернулась. Дэвид открыл глаза и, взглянув на нее, нежно улыбнулся. "Боже мой,-- промелькнуло у нее в голове,-- он сейчас заметит мое состояние, он все поймет и тогда..." -- Дэвид, ты не спишь? -- произнесла она, стараясь уцепиться хоть за что-нибудь внутри бешено кружащегося водоворота своих мыслей и восприятий. Это было нужно сказать в подобном случае и она не думала растянутыми суждениями. -- Наверное, кто-то меня разбудил, бодрствуя среди ночи...-- его взгляд скользнул по ее фигуре, едва прикрытой тонкой шелковой рубашкой, и встретился на мгновение с ее взволнованным блуждающим взором; он томно добавил,-- Зачем ты это сделала? Мне снился волшебный сон... Почти, как вчерашний вечер... Он сделал паузу. -- Дэйв,-- произнесла она, когда сообразила, что надо что-то сказать. -- Иди ко мне,-- нежно отозвался он, прервав ее и протянув руку провокационным жестом. Она не понимала, что перед ней всего лишь мальчик, еще стесняющийся всего, что он сейчас делает, но доверяющий ей целиком и полностью; юноша, первый раз в жизни играющий роль взрослого мужчины, чтобы вырасти в глазах любимой женщины хотя бы до ее уровня. Мысли Оливии летели в другом направлении, точнее во всех направлениях сразу с бешеной скоростью. Тьма сменялась светом и лед огненным жаром за тысячные доли секунды. Все происходящее казалось ей невероятно растянутым, почти остановившимся. Не думая, что делает, она вложила свою руку в его руку, не понимая, как он привлек ее к себе, не чувствуя ничего. Она очнулась уже в его объятиях от его нежных поцелуев -- внезапно поток ее головокружения сознанием прервался, она, словно в забытье, почувствовала жар его тела, его ласк, будто со стороны увидев себя, лежащую в постели с ее любимым человеком, в его объятиях, забыв обо всем. "Боже мой,-- подумала она, переполняясь почти суеверным ужасом,-- неужели это всего лишь сон?!.. Пусть даже если и сон... Но я хочу спать вечно, вечно бредить в этой лихорадке..." Дэвид взглянул в ее испуганные глаза, полные слез отчаяния и мольбы. -- Что случилось? -- спросил он взволнованно, не понимая, чем вызвана ее внезапная перемена настроения. -- Ничего...-- прошептала она, закрывая глаза и обнимая его... Только не прервать этот волшебный сон, тот, о котором она так мечтала... -- Я сделал тебе больно?.. -- Нет, нет...-- она взглянула ему в глаза почти умоляя,-- только не говори ничего больше... Возьми меня... пусть даже если потом все кончится... Он прервал ее, с мягкой томностью страстно поцеловав в губы. -- Я люблю тебя.-- произнес он,-- я больше не позволю тебе уйти... x x x Она не отдавала себе отчет в том, что совершенно не воспринимает происходящего. Ее тело, томное от счастливого забытья в объятиях Дэвида, который, ласково поглаживая ее волосы, говорил какую-то милую чепуху, было как бы отделено от сознания. Слова любви проходили непонятыми мимо ее слуха, а мысли, не анализируя происходящего, неслись лишь в одну сторону. Она знала, что грань, у которой решится ее судьба, неумолимо приближается. Она не понимала слов и мыслей Дэвида, в ее сознании был лишь сон -- девушка в белом платье. "Если только он скажет -- просто знакомая..."-- подумала Оливия, уже не ужасаясь своей жестокости -- наркотик смягчал боль. -- У тебя есть что-нибудь прохладительное? -- спросил Дэвид,-- Ужасно хочется пить. И, взглянув на графин на туалетном столике, добавил, улыбнувшись: -- Налей мне, пожалуйста, немного воды. Оливия вздрогнула -- его глаза были доверчивы и нежны -- будто ножом полоснув по ее уверенному сердцу. -- Подожди...-- ответила она запнувшись, на мгновение будто пробудившись от своего бредового сновидения,-- Там уже нет ничего... Я принесу еще... позже... Лишь на мгновение пробудившись... И снова девушка в белом платье застлала мысли, казня и раня. Отсрочка, это лишь отсрочка... Реши все, скажи лишь одно слово, и время будет уже не в состоянии что-то изменить... Она резко взглянула ему в глаза. Дэвид с недоумением воззрился на нее. -- В чем дело? -- поинтересовался он, непринужденно улыбнувшись. Оливия смотрела ему в глаза безжизненно. -- Тебя что-то беспокоит? -- Дэвиду и в голову не могли прийти мотивы, руководящие поведением Оливии,-- Или я что-то не то сказал?.. -- Дэйв,-- прервала она его,-- ответь мне на один вопрос. -- На какой? -- Кто такая Нелли? Краска залила его лицо, он отвел глаза. -- Но откуда?..-- вырвалось у него, прежде, чем он успел подумать. Настала пауза. -- Кто? -- повторила Оливия. -- Это проделки Альберта Стэйтона? -- осведомился Дэвид, рискуя поднять на нее испуганно-зачарованный взгляд. -- Какая разница... -- Он, конечно, опять наговорил про одну мою знакомую, что она моя любовница? -- Так она -- твоя любовница? -- Нет, я же сказал -- просто знакомая. ...Оливия не видела -- ее сознание будто плыло, как картина мира сквозь слезы, назойливо бегущие из глаз. -- Что с тобой случилось?-- встревоженно спросил Дэвид, обнимая ее и привлекая к себе,-- я же люблю тебя, неужели имеют значение какие-то бредни этого инфантильного блондина... Даже если бы она,--Дэвид запнулся,--...если бы она и была моей невестой, я бы теперь расстался с ней... "Невестой..." Вот, он сказал это сам, первый... даже без наводящих вопросов. -- Да, да, конечно,-- улыбнулась Оливия отстраняясь, сделав нечеловеческое усилие, чтобы удержать слезы,-- Ты, кажется, хотел воды? Он улыбнулся ей в ответ, нежно, и, обрадованный сменой темы разговора, поспешно ответил: -- Да, принеси, пожалуйста. -- Я налью тебе из графина, там, оказывается, осталось еще немного.-- сказала Оливия. Она вылила остатки воды в бокал и предложила Дэвиду. Он выпил воду залпом. Ее рука, когда он отдал пустой бокал ей, дрогнула, так, что он выскользнул и разбился, ударившись о мраморный столик. -- Ах, миледи, как вы неловки! -- ласково заметил Дэвид, беря ее за запястья. -- Это к счастью.-- машинально ответила Оливия, заморозив мысли. Она знала: все, что теперь случится, должно произойти в единое мгновение и теперь -- не думать, превращая час в единый миг, а затем очнуться там, в ее мире, пьяной от неги в объятиях этого единственного любимого ей человека -- и уже навсегда. -- А разве сейчас ты не счастлива? -- поинтересовался полуигриво Дэвид, нежно ее целуя,-- или тебя действительно так уж волнуют всякие мои полузабытые подруги детства?.. И Оливия внезапно почувствовала более чем поняла, что Альберт, тогда говоря о нем, не лгал, и даже ничего не преувеличивал... ...Только протянуть эти несколько минут перевоплощений души... Она смахнула выступившие слезы. -- Не плачь, будь умницей,-- Дэвид нежно гладил ее лицо, глаза, ресницы,-- ведь все мы не безгрешны. Ведь я с тобой, и не стоит так ревновать к бестолковому прошлому... -- И к неизбежному будущему?.. Он рассмеялся. Ей показалось море жестокости и бессердечия -- он даже смеется -- какой смысл теперь имели слова, жесты, взгляды... Для него все ее чувства -- страхи, боль, опасения -- смешны и несерьезны... -- Ну неужели ты не простишь мне даже то, что раньше я тебя не знал? -- он снова обнял ее. Она прижалась к нему: -- Ведь ты будешь ждать меня, правда? -- на ресницах капли слез,-- Ведь ты не опередишь меня на вечность, не заставишь бесконечно гнаться за твоей исчезающей тенью? -- О чем ты? -- Я обещаю: ожидание не будет долгим. Но и ты обещай: не уходить слишком далеко... -- Я не понимаю,-- неуверенно уже произнес он,-- что ты хочешь сказать?.. Она взглянула в его глаза -- они были полны растерянности и недоумения. "Нет, он не видит, не чувствует..." Оливия резко отстранилась. Будто туманная пелена застелила ее мысли, останавливая взгляд на оконном стекле. Зачем?.. Зачем все это? Почему она ему что-то говорит, о чем-то просит? Зачем пытаться словами и пустыми рассуждениями прокладывать себе дорогу, стараясь замаскировать приближение, вдруг ставшего таким дьявольски неизбежным, финала. Ведь сейчас наполнится прозой возвышенная поэтика ее любви, в грязной агонии уходящей в неизвестность вместе с этим человеком, этим единственным, единственно и безнадежно любимым... Она не слышала, что он говорил ей, словно погруженная в летаргию, и очнулась внезапно, вдруг больше почувствовав, чем услышав, как его слова перешли в мучительный стон. Оливия медленно обернулась -- Дэвид болезненно сжимал пальцами виски. -- Что с тобой? -- Ужасно вдруг разболелась голова,-- ответил он после паузы,-- Здесь очень душно, просто нет воздуха... Открой, пожалуйста, окно... Она машинально подчинилась. Ветер взметнул шторы. -- Так лучше? -- поинтересовалась Оливия, присев на край кровати. Он ответил не сразу, будто стараясь пересилить боль, заглушающую разум и рассеивающую мысли. -- Немного лучше,-- он попытался улыбнуться,-- Наверное, мне не следовало вчера пить вино: такое ощущение, как будто его было море и вперемешку с чем покрепче... И голова... Оливия бесчувственно смотрела на него. Она ждала окончания не сожалея -- ей казалось, что это уже не Дэвид, открывалась финальная страница прозы... И еще мгновение... -- Оливия, у тебя не найдется чего-нибудь от головной боли?.. Пожалуйста... -- Зачем? Что толку... -- Тебе меня не жаль?..-- он еще пытался шутить. -- Жаль? -- она смотрела на него,-- Зачем жалеть, ведь скоро все пройдет... -- Но это невыносимо...-- он вновь прижал пальцы к вискам, пытаясь сдержать стон,-- мне кажется, что еще немного и я сойду с ума. Лучше, наверное, умереть... Я прошу тебя, дай мне что-нибудь от этой боли... Она в раздражении встала. -- Боже мой, неужели невозможно умереть без лекарства?! Неужели надо обязательно превратить в фарс конец, поставить кляксу вместо точки?!. Всего ведь несколько минут... -- Умереть? -- он через силу улыбнулся,-- о чем ты говоришь? Она резко обернулась: -- Ты не веришь? -- Чему? -- Я дала тебе яд. Вода была отравлена. -- Яд? -- он рассмеялся на мгновение даже забыв о боли,-- Это как, сцена ревности в манере Вильяма Шекспира? Нет, на роль Отелло ты не годишься, он не был голубоглазой блондинкой... Тем более, зачем заниматься таким низким плагиатом?.. -- Нет, это не сцена ревности.-- сказала Оливия и он, увидев слезы, текущие по ее щекам уже не поддаваясь ее контролю, вдруг с пугающей отчетливостью вспомнив весь их разговор до мельчайших подробностей, понял, что она не шутит. -- Нет...-- произнес он непроизвольно, почувствовав приступ ужаса, заполнивший все его существо... -- Дэйв,-- ее слова звучали мольбой,-- просто я не могла видеть, как ты уходишь, как твой мир разделяется с моим, как ты возвращаешься в реальность из моего сна... Ты должен быть здесь. Навсегда. Он будто бы онемел -- настолько чудовищными показались ему ее слова, настолько нереально-вычурными, что он не смог бы поверить, что это происходит с ним, если бы не адская боль, разрывающая все его тело, затмевающая разум, душу на грани потери сознания. Как сквозь дымку долетающие ее слова: -- Я люблю тебя, я всегда буду тебя любить, только не уходи больше... Ведь ты будешь ждать меня, обещай мне... Судорога свела его тело, погружая сознание во тьму. -- Дэйв! -- она бросилась на колени перед кроватью, судорожно схватив его руку. Остатки кричащего сквозь наркотическую дымку разума, которые так трудно подавить... Лихорадочный огонь на его щеках приобрел предсмертный багровый оттенок, кожу покрыл холодный пот. Судорожно сжав ее руку в своей он, уже ничего не сознавая, конвульсивно пытался вдохнуть неживой воздух, несущий ему смерть. -- Ты будешь ждать меня...-- без конца шептала Оливия, как заклинание, целуя его воспаленные губы, не видя его лица из-за пелены слез,-- я знаю, ты дождешься меня и мы будем вместе... Его дыхание участилось, перейдя в хрип, и вдруг замерло. Смерть расслабила его сведенные судорогой пальцы и остановила разрывающееся в агонии сердце. Мертвая, холодная тишина, наполненная туманными рассветными красками, отрезвляя душу будила разум из болезненной дымки наркотического бреда. Оливия взглянула в его лицо. Глаза ее души, открывшись, видели все таким, какое оно есть, заставляя понимать, что все кончено, что его больше нет. Она встала. Опьянение медленно отступало. Она понимала с отчетливостью ползущих неумолимых часовых стрелок, что означает это холодеющее тело на ее постели. "Зачем дожигать жизнь?.."-- отпечаталось в ее мыслях,--"зачем сознавать... Бессмысленное ожидание..." -- Ты будешь ждать меня...-- прошептала она автоматически, глядя в его остановившиеся глаза, словно ища его душу, еще витающую рядом с его телом,-- недолго... Я прошу... Он молчал, как молчат все живые, когда они мертвы. У нее еще оставался опиум, чтобы забыть.