- сказал тогда Иоганн Фосс.
     -- Не играйте со мной, Бартель,  вам  на  роду  написано  во  всем  мне
проигрывать, -- поддразнил лейтенанта Май.
     Красавец Бартель упрямо сжал губы.
     Маркиз взялся сдавать.
     Дамы  на диване спорили о возможности любви в гареме. Близнецы были за,
Амелия против. Маддалена, кажется, заснула в своем кресле.
     Май улыбался. Для начала он проиграл Бартелю пятьдесят флар, тот  очень
обрадовался  и  попался  на  крючок.  Затем Май выиграл четыреста, и Бартель
остался с двадцатью фларами в кармане.
     -- Вам везет, -- сквозь зубы процедил он.
     Маркиз сказал:
     -- Это опыт, молодой человек,  огромный  опыт.  Я  искренне  восхищаюсь
господином  Маем.  Чтобы  так  играть,  нужно  посвятить этому немалую часть
жизни.
     -- Ерунда, простое везение, -- возразил Фрей.
     -- Я думаю, господин Май даст вам возможность убедиться в моей правоте,
-- сказал маркиз.-- Во всяком случае, я очень желаю, чтобы так произошло.
     -- В таком случае не согласитесь ли вы одолжить мне немного  денег?  --
спросил Бартель Фрей маркиза.
     -- Всегда рад оказать услугу, -- отвечал тот, и перед лейтенантом легла
большая имперская монета в сто флар.
     Вскоре  она  принадлежала  Маю, а перед лейтенантом легла еще одна. Сам
маркиз участвовать в игре дальше отказался, сказав:
     -- Учиться никогда не поздно. Я просто посмотрю.
     -- Может быть, прекратим игру? -- предложил Май. -- Лейтенант явно не в
состоянии выиграть, и даже не в состоянии  проиграть  --  у  него  кончились
деньги.
     -- Я одолжу денег лейтенанту, сколько он захочет, -- сказал маркиз.
     --  Я  вас  все  равно  обыграю,  -- заявил Маю Бартель Фрей.-- Ни один
человек не может быть всегда прав. Когда-нибудь вы ошибетесь, и я  все  себе
верну.
     Начали  догорать  свечи. Гости разошлись по комнатам. Ушел Иоганн Фосс.
Маркиз послал к себе за свертком денег и предоставил  Бартелю  Фрею  черпать
оттуда,  сколько  тому  угодно. Уже и Береника куда-то пропала, а перед Маем
по-прежнему продолжала расти куча монет.
     Когда над  горами  на  востоке  зажглась  неяркая  полоска  зари,  небо
посветлело, а из низин, как шапка пены на убегающем молоке, начал вспухать и
разливаться  вокруг  туман,  Май  стал обладателем семи с половиной тысяч, и
промасленная бумага от денежного свертка была маркизом скомкана и брошена на
пепел в камин. Везение ли,  предвидение  ли,  но  Май  никогда  в  жизни  не
выигрывал столько разом. Честно признаться, даже брать такие деньги ему было
страшно. Мерещилось тут что-то неслучайное.
     -- А ведь вы не сможете вернуть мне долг, Бартель, -- сказал маркиз.
     На скулах у Бартеля играли желваки. Он несколько минут думал.
     -- Этот замок теперь мой, -- сказал он. -- Сколько он стоит?
     -- Самое большое -- десять. И столько же -- прилегающие к нему земли. С
чем вы предпочитаете расстаться, Бартель, с замком или с землей?
     Май  посмотрел на побледневшее лицо Бартеля Фрея. Уж коли Май знал, что
ему не следует садиться играть, зачем он сел? Плохой из него  предсказатель.
Не  следует  собственным  предсказаниям сам. Он пожалел неразумного молодого
лейтенанта. Он пожалел Беренику. Он выбрал из кучи  пять  больших  имперских
монет, и передивнул то, что осталось, маркизу.
     -- Вот ваши семь тысяч, -- сказал он. -- Лейтенант Фрей будет их должен
мне.
     Бартель Фрей дернулся вслед за кучей денег так, будто хотел перевернуть
стол.
     Маркиз с улыбкой демона-искусителя на набеленом и нарумяненом сморщеном
лице проговорил:
     --  Я  восхищаюсь  вашими  талантами,  господин  Май.  Не  зря вы столь
знамениты.
     -- Быть знаменитым развратником и знаменитым мошенником --  что  в  том
хорошего? -- с ненавистью бросил Бартель Фрей.
     --  Вы  ищете повод не платить мне долг, Бартель? -- завязывая в платок
оставшиеся деньги, спросил Май. -- Хорошо, не  платите.  Возьмите  эти  семь
тысяч как свадебный подарок.
     Бартель скрипнул зубами.
     --  Поистине,  то,  что  рассказывают  о  вас  -- лишь сотая доля ваших
достоинств, -- проговорил маркиз. Впрочем, восхищение его  с  некоторых  пор
приобрело  печать  поддельности,  ибо он желал бы стать владельцем замка или
земли, и не  ждал,  что  Бартелю  так  великодушно  помогут  вывернуться  из
ловушки.
     --  Уже  светает,  --  сказал  Май.  -- Не стоит ли разойтись и немного
отдохнуть? Ведь у лейтенанта сегодня свадьба.
     С этими словами Май откланялся и предоставил маркизу считать деньги,  а
Бартелю, не двинувшемуся с места, обдумывать его поведение.
     Май покинул гостинную.
     Ожившие злые деревья. Метаморфозы. Превращения. Какими бывают подлинные
превращения?  Живой -- мертвый? Бартель с самого утра намеренно старался его
оскорбить. Если б Май знал причину, он отхлестал  бы  лейтенанта  по  щекам,
поскольку  причина  у него могла быть либо малосущественной, либо ложной. Но
лейтенант держал причину при себе, а Май ждал, что тот вот-вот проговорится,
и таким образом между ними ничего не происходило.
     Колдовская  Сила  по-прежнему  присутствовала  в  замке,  из  чего  Май
заключил, что Береника не спит, и отправился на ее поиски. Он хотел доложить
ей  свои предсказания, основным из которых было то, что он должен немедленно
уезжать, чтоб больше не делать ошибок. Он поднялся на второй  этаж,  прошел,
как  ищейка  --  нос  по  воздуху  --  туда и обратно, и понял, что ему надо
наверх, на чердак, если здесь есть чердак, а то и вовсе на крышу.
     Чердак был. Май взобрался по ветхой  лестнице,  постучал  в  некрашеные
доски двери, не услышал ответа и вошел.
     В лицо ему дохнуло сыростью, туманом и росной травой. Чирикала утренняя
пташка. Он развел руками ветви деревьев, не очень понимая, где оказался. Под
ногами была мокрая скользкая тропа, пологий склон холма. Дальше -- маленький
обрывчик, песчаное ложе ручья, туманное море с островками-рифами из верхушек
деревьев и дальним-дальним синим берегом -- горами Туманного Пояса.
     На  берегу ручья над песчаным обрывом сидели двое: Береника и тот самый
граагский моряк, который был сейчас и похож на себя прежнего, и не похож.
     Береника говорила:
     -- Они дают взамен два корабля. Он хочет переехать в  Граагу.  Говорит,
будем  возить граагское кружево во Франкию и на Альбион. Оно дорого там. Эта
дура Амелия просто счастлива.
     -- А ты? -- спросил ее собеседник.
     -- Я все тебе объяснила.
     -- Береника, -- позвал Май.
     Она, не оборачиваясь, кивнула.
     -- Бартель, конечно, крупно проиграл, -- сказала она.
     -- Конечно, -- сказал Май.
     -- Сколько он вам должен?
     -- Уже не имеет значения. Я подарил ему долг.
     -- Слава Богу, -- сказала она, на этот раз поворачиваясь к нему. --  Уж
я-то знаю, как Бартель легко увлекается.
     На  дальнем  берегу  ручья  из  зарослей  осоки всплыла в воздух черная
отрубленная голова с кровавыми ошметками кожи и  слипшимися  патлами  волос,
взглянув  на  которую,  Май  вначале  похолодел,  а  потом  понял,  что  это
представление специально для него.
     -- Я как раз  пришел  сказать  вам,  что  думаю  по  этому  поводу,  --
проговорил он.
     -- И что же вы думаете, господин предсказатель?
     -- Я думаю, что раньше свадьбы случится какая-нибудь неприятность. Я не
хочу в  том  быть  замешан.  Позвольте  мне  взять  лошадь  на  конюшне, и я
немедленно уеду.
     -- Ну что же вы все время пытаетесь нас бросить наедине с неведомым? --
укоризненно произнесла колдунья. --  Если  случится  неприятность,  нам  без
вашей  помощи  не  обойтись  и  подавно. Если вы чуете беду, вам должны быть
видны ее последствия.
     -- Я не единственный предсказатель в долине. Есть  еще  Нам  Тибра.  Вы
прочитали  в  его  рукописи  про  будущий  год, а про сегодняшний день разве
прочесть нельзя?
     Береника покачала головой.
     -- Эти страницы давно пройдены, надо слишком  много  листать  назад.  Я
пробовала,  и  у  меня  не  получается.  Тибра прижимает их камнем от чужого
любопытства.
     -- А у господина Пелерина тоже не получается?
     Бывший граагский моряк повернул к Маю лицо. Жесткие,  словно  из  камня
высеченные  черты,  высокий открытый лоб, черные волосы обрезаны по плечи --
удобно, но вышло из моды вот уже лет пять, -- властный взор синих  глаз.  На
вид  ему  было  лет  тридцать  пять.  Хотя,  Май  читал  где-то, что колдуны
взрослеют и старятся рано. Май подумал: когда же он начал ее учить и  зачем?
Разве что, это была когда-то их детская забава...
     --  Я против того, чтобы знать будущее, господин Май, -- сказал колдун.
-- Любое. Всегда.
     Подул ветерок, и отрубленная голова в тростниках стала понемногу таять.
     Май смотрел туда. Так-то Пелерин выполняет ее  желания,  думалось  ему.
Этому  человеку ничего не стоит сказать в любой момент: я больше в этом деле
не участвую. И Маю придется выбираться из Туманной Долины и из  Грааги,  как
сумеет  сам, и деньги в Котуре, скорее всего, будут потеряны. Зря он подарил
Бартелю долг. Надо было оставить себе хотя бы половину.
     -- Нет, вы не должны уезжать, -- сказала Береника. -- Я боюсь, когда  я
ничего не знаю.
     -- Вы уверены, что я предсказатель?
     -- Да.
     --  Так  будьте  уверены  и  в  том, что это все добром не кончится, --
сказал Май, повернулся на каблуках и оказался на лестнице за дверью. Он  еще
раз обернулся: дверь как дверь. На чердак. Он стал спускаться по лестнице. И
сказал сам себе:
     Предсказааатель.
     Они хотят заранее знать?
     А что?
     Будущего НЕТ.
     А  еще  он  подумал вот как: что толку городить этот немыслимый огород,
если он никому всерьез не надобен?
     В чем смысл того, что он здесь остается?  Всего  лишь  отдает  дань  их
желанию  держаться  для  надежности  за соломинку, -- желанию, которое легче
исполнить, чем объяснить им, почему ему,  Маю,  исполнять  его  не  следует.
Однако,  бежать  из  замка  он  все  еще не решался: они все кругом колдуны.
Внесла же нелегкая...

     Бартель Фрей, ждал Мая возле лестницы. За спиной его, вжавшись в  стену
и  закрыв  ладонями  лицо,  стояла  Маддалена. Лейтенант успел вооружиться и
швырнул другую шпагу Маю весьма бесцеремонно. Оружие Маю надо было подбирать
с пола.
     -- Я не желаю приобретать  здесь  ничего  ценой  бесчестья!  --  заявил
Бартель  Фрей,  едва  увидел  Мая,  и  Май  подумал,  что  слова  его  имеют
касательство к подаренным семи тысячам.
     Однако, Бартель опроверг его домыслы. Он схватил Маддалену за локоть и,
грубо развернув, бросил к ногам Мая следом за  шпагой.  Маддалена  упала  не
вскрикнув и не отнимая рук от лица.
     --  Забери  свою  шлюху!  -- крикнул отважный Бартель. -- Я не ребенок,
чтоб не знать, как колдунов лишают  Силы.  Уж  после  кого  угодно  собирать
объедки, но не после тебя!
     Май поднял Маддалену. Она прятала лицо, да он все равно посмотрел. Одна
щека у нее была красной, другая, как мел, белой.
     --  Ты  ни  за  что  ударил  девочку, скотина? -- сказал Май. -- Давай,
пошли. Где ты собрался драться? Веди.

        x x x


     Бартель владел шпагой так, как должен был владеть  ею  профессиональный
военный  --  без  особых  изысков,  зато уверенно и хладнокровно. Но Май был
опытнее, старше. Еще он был  выше  на  голову  и  сильнее.  Однажды  Бартель
споткнулся  о  корень дерева и упал, но он сам привел Мая в сад, чтобы им не
оказаться под окнами спален, и Май позволил лейтенанту подняться --  убивать
Бартеля  не  входило в его планы. Это незначительное проявление благородства
вызвало в лейтенанте настоящую бурю ненависти. Май тут же почувствовал ее на
своей шкуре: Бартель располосовал ему левый рукав, и брызнула  кровь.  Тогда
Май  рассердился.  Он  не любил положений, в которых приходится защищаться и
отступать.
     И он очень боялся, что все так получится. Он не хотел, чтоб  получилось
именно так. Однако, на что способна колдунья из Обежа, они оба с Бартелем до
сих пор представляли себе плохо.
     Серебряный, как паутина, аркан захлестнул руку Бартеля Фрея и дернул ее
назад. Лейтенант сделал замедленное неловкое движение, а шпага Мая вошла ему
под сердце и вышла возле левой лопатки. Нечаянно. Совершенно случайно.
     Май охнул.
     Бартель тоже, и начал валиться на мокрую траву.
     Шагах  в  десяти,  среди  деревьев  сада,  по  колено  в тумане, стояла
Маддалена и брезгливо стряхивала с пальцев липнущую серебряную паутину.
     Май бросил шпагу, опустился возле лейтенанта на колени, повернул его на
спину.
     -- Возьми в кармане...  Пусть  эта...  гадюка...  тоже  поплачет...  --
прохрипел Бартель.
     И умер.
     Бесшумно подкралась Маддалена.
     -- Кого он имел в виду? -- полушепотом спросила она.
     Май поперхнулся туманом.
     --  Ты,  дура,  понимаешь, что я из-за тебя убил человека? -- выговорил
он. -- Не ты его убила, а _я_ убил?!
     Она  пожала  плечами  с  каким-то  нелепым,  неуместным  в  глазах  Мая
кокетством.
     --  Это  не  тот, кого можно назвать "человек", -- сказала она и ткнула
носком туфельки мертвого лейтенанта в бок, окончательно уверив Мая, что не в
добрый час он поехал в Обеж. -- Быстрей ищите, что он вам велел, пока с  ним
не началось.
     Май взглянул на Маддалену. Он не поял, о чем речь.
     Тогда  колдунья,  досадливо  поморщившись,  присела  рядом и сама стала
быстро шарить у Бартеля по карманам. Выдернула из одного  какую-то  бумажку,
бегло просмотрела, сунула ее себе в рукав и отпрыгнула в сторону.
     Бартель  шевельнулся.  Контуры  его  тела  задрожали,  словно  в потоке
расплавленного воздуха. Верхняя  губа  вздернулась,  из-под  нее  показались
звериные  желтые  клыки;  лежащие  вдоль  тела  руки  словно  бы  истаяли  и
потемнели, на них видна стала шерсть и, на месте  ногтей,  изогнутые  черные
когти.  Май  перекрестился и, как был на четвереньках, пошел назад. Льющийся
воздух вокруг Бартеля последний раз  дрогнул,  исчез,  и  лейтенант  остался
получеловеком-полузверем в совсем неподходящей к его облику одежде.
     -- Дайте монетку, -- сказала Маддалена и протянула к Маю руку.
     Тот  машинально  сунулся  в  кошелек, с перепугу бросил ей, ни много ни
мало, сто флар и отвернулся. Но краем глаза все равно  видел,  что  колдунья
просовывает золотой диск под верхние клыки, чтоб загородить оборотню рот.
     --  Когда  такую тварь убивают, -- объяснила Маддалена по ходу дела, --
она может перекинуться и начать пить кровь у людей по ночам  на  дорогах.  А
может и не перекинуться... Это я ему так, на всякий случай...
     --  Убираться  отсюда надо, -- чужим осипшим голосом еле выговорил Май,
поднявшись с колен. -- Чем быстрее -- тем лучше.
     Маддалена отряхнула ладошки,  обошла  труп  и  остановилась,  задумчиво
глядя  на простертое в траве тело. Май еще немного попятился, на этот раз --
от нее. На всякий случай, как она говорила.
     Истерический женский  крик  "Нет!",  раздавшийся  с  парадного  крыльца
замка,   разорвал  утреннюю  тишину.  Он  заставил  Маддалену  вздрогнуть  и
оглянуться. За туманом, за деревьями, непонятно было, кто  это,  но  женщина
бежала к ним. Следующее "Нет!" неожиданно резко перешло в протяжный и жуткий
волчий вой, от которого Мая вдоль спины продрал озноб.
     Где-то разом захлопали двери и ставни.
     Май  подхватил  с  земли  испачканную  кровью оборотня шпагу. Маддалена
покрутилась на месте и стала отступать спиной к нему,  вытянув  перед  собой
руки.  Прямо  на  нее,  ныряя в густом, стелящемся по земле тумане, прыжками
неслась поджарая волчица  с  рыжим  пятном  на  боку.  Серое  жилистое  тело
взвилось  в  воздух,  клацнули  зубы,  и,  перевернувшись  в воздухе, второй
оборотень отвесно рухнул на мертвого сородича, мигом извернулся  и  стал  на
лапы.   Желтые  глаза  в  бессильном  бешенстве  смотрели  на  Маддалену.  С
оскаленных клыков сбежала струнка слюны. Волчица  вскинула  морду  кверху  и
завыла.
     Маддалена  по-прежнему  держала руки вытянутыми перед собой, ладонями к
зверю. А Май не мог двинуться с места, боялся за нее, за  себя,  за  деньги,
которые  в  Котуре, но, даже если б мог, не стал бы помогать колдунье. Ему и
так казалось, за это утро он должен поседеть.
     От замка через сад бежали люди; там были и слуги, и гости, и  Береника,
и  Бернгард  Пелерин,  и  Иоганн  Фосс со шпагой в руке впереди всех. Только
Амелии среди них не было.
     -- Сука!.. Шлюха!.. Убью!! -- выкрикнул Иоганн Фосс.
     Волчица мигом развернулась, прижала уши  и  бесшумно  канула  в  туман.
Маддалену  словно толкнули в выставленные ладони, она упала на Мая, тот едва
сообразил ее подхватить. В  следующий  момент  серая  пружина  вырвалась  из
молочного  покрывала  и  сомкнула  клыки  на  горле  старшего хозяина замка.
Полыхнул фиолетовый огонь, туманный покров из сада вынесло, как ураганом.
     -- Бежим, -- крикнул Май Маддалене, и они побежали.

        x x x

     Внутри ледник был наполнен звуками. Звенели где-то колокола, пел  ветер
в органных трубах, проточенных для него водой, пересыпались с места на место
хрустальные  льдинки,  журчала  вода. Музыка, рождавшаяся в леднике, звучала
чисто и очень мелодично.
     Сквозь ледяные купола вверху просвечивало  солнце.  Сумрак  в  пещерах,
уходящих вниз, сгущался в фиолетовых, зеленых и темно-синих тонах. В воздухе
взвешены были невесомые блестки снежной пыли.
     Маддалена  пришла  в себя первой и, приподнявшись с пола, стала вертеть
головой.
     -- Где мы? -- спросила она.
     -- В ледяной пещере, -- посмотрев вверх, ответил Май.
     -- Они говорили про черного колдуна, который живет в леднике.
     -- Я помню.
     -- Это здесь?
     Май покачал головой.
     -- Откуда мне знать...
     Последними словами, которые он слышал в  саду  у  Ведьмина  Холма,  был
окрик  Бернгарда  Пелерина, обращенный к Беренике, пытавшейся самостоятельно
сделать что-то с беглецами: "Не смей! Не смей этого сама!" После чего Май  и
обежская  колдунья  вместо туманного сада заскользили по ледяному полу среди
мозаичных пятен яркого света.
     Май встал, отряхнул с колен и локтей ледяную  пыль  и  подал  Маддалене
руку.
     --  Мы  здесь не одни, -- сказала колдунья, поднимаясь. -- Здесь кто-то
есть, и он  сейчас  колдует.  Мне  кажется...  --  она  несколько  мгновений
прислушивалась,  запрокинув  голову,  потом  в  голосе  ее прозвучало легкое
удивление: -- ...он ткет туман... Слышите?
     Лучше бы Май не слышал. Он огляделся.
     -- Что это значит -- черный колдун? -- спросил он.
     Маддалена пожала плечиком.
     -- Отступник;  беглец;  изгнанный;  наказанный  Цехом;  отвергший  Цех;
неудобный  кому-то  плохой  человек;  назначенный  выполнять  грязную работу
хороший человек, -- да все, что угодно. Меня тоже  так  называли...  иногда.
Хотя я ничего ужасного не делала.
     Май  вспомнил  рассказ  мэтра  Иоржина  о  пытавшихся с ней состязаться
магах, но промолчал.
     -- Наверное, слабого колдуна черным не назовут? -- сказал он.
     -- Наверное, так, -- согласилась Маддалена.
     -- Идем искать выход, -- предложил Май. -- Иначе мы здесь замерзнем.
     -- А если он... -- девочка умолкла.
     Какой  бы  великой  колдуньей  она  прежде  ни  была,  вид  у  нее  был
растерянный и очень усталый.
     --  Хочешь  сесть на пол и к ночи превратиться в глыбу льда? -- спросил
Май.
     -- Нет.
     -- Тогда пойдем.
     Перезвон колоколов становился все явственней, органные трубы  повторяли
свою  мелодию  громче;  солнце, лучи которого, от того, что проходили сквозь
лед, становились желтого, голубого и ярко-синего цветов, играло в зеркальных
стенах и ледяных колоннах мириадами оттенков, преломляясь, словно в граненом
хрустале. Звеня стеклянными подковами о лед, из сумрака в  фиолетовом  гроте
появилась  крылатая  лошадь, белошкурая и белоглазая, проводила их взглядом,
кивнула  головой,  взмахнула  крыльями  и  исчезла.  Стайка  белых  белок  с
дымчатыми  полосками  вдоль  спинки  и  с  крошечными  бубенчиками  на  шеях
несколько раз  перебегала  им  дорогу.  Белые  голуби  с  мохнатыми  лапками
ворковали над их головами на прозрачных арках.
     Сколько  времени они потратили на поиски выхода, Май не знал. Дело было
плохо -- он не мог сопротивляться. Он не чувствовал ни холода,  ни  времени,
ни страха. Только неприятную обреченность: случилось то, что случилось; зря,
конечно, он все это допустил, но ничего теперь не исправишь.
     В  один  прекрасный  миг  он  просто сел на показавшийся ему подходящим
кусок льда, и Маддалена пошла дальше одна. Кажется, он сказал ей перед этим,
что они ходят в ледяном лабиринте по кругу и предложил проверить, встретятся
ли  они,  если  он  останется,  а  она  продолжит  путь.  Маддалена  грустно
посмотрела  на  него,  ничего  не сказала, побрела прочь и вскоре исчезла за
поворотом.
     Музыку ледника создавал талантливый композитор. Выстроенные им гармонии
были безупречны, чувства вкуса и меры не изменили ему ни разу, и, при  этом,
музыка его не была суха; напротив, она казалась нежной и очень красивой. Она
опутывала  мысли,  сковывала неугодные для нее движения тела, подчиняла себе
разум и заполняла пространство вокруг почти видимой, осязаемой аурой  своего
совершенства.
     Май  уже  ничего  не  имел  против  такого  колдовства.  Оно  ему  даже
нравилось. Где-то на самой грани памяти и сознания он угадывал, чем для него
может окончиться любование ледяной гармонией, но ему _хотелось_думать_,  что
смерть приходит за человеком не так.

     Хозяин  появился перед Маем из ниоткуда. У него были совсем светлые, но
не седые волосы, высокий  лоб,  прищуренные  серо-голубые  глаза-льдинки,  и
очень  бледная кожа. Длинная белая одежда с оторочкой из шкурок песца делала
высокую фигуру еще выше. Колдун пошевелил  бесцветными  губами,  что-то  Маю
сказав.
     Май  и ответил бы ему, только не мог. Слова нарушили бы музыку, которая
давно звучала не вне, а в голове Мая. Музыка стала частью его, он  слился  с
ее совершенными звуками, поэтому не в состоянии был ни слушать, ни говорить.
     Колдун  поводил  у  него  перед лицом ладонью, снова что-то произнес, и
гармония взорвалась. Лавина  хрусталя  и  льдинок  разлетелась  в  ушах  Мая
оглушающим  диссонансом,  а перед глазами засверкали фиолетовые искры. И тут
колдун влепил Маю такую пощечину, что тот едва не упал на скользкий пол. Май
сразу понял, что продрог не то, чтобы до костей, а вообще уже ни рук, ни ног
у него как бы нет.
     -- ...я еще в своем уме, чтоб уследить, кто  ходит  через  перевал,  --
расслышал Май слова, обращенные к нему.
     --  Вас  называют  ч... черным колдуном... в насмешку? -- стуча зубами,
поинтересовался Май ни к селу ни к городу у этого бледного типа.
     Колдун высокомерно вздернул подбородок.
     -- Я Юрген Юм, законно практикующий маг. Я  состою  в  Старшем  Цехе  и
являюсь  Мастером Магии Зеркального Ключа. Называть меня черным колдуном, по
меньшей мере, невежливо, молодой человек. Ибо это прозвание -- ругательное.
     Май с трудом распрямлял застывшие ноги; встать со льдины пока у него не
получалось. Все тело сводила судорога, в ушах звенело. Но Май, тем не менее,
сказал:
     -- Прошу простить великодушно, но  вашим  именем...  кажется...  пугают
детей в долине...
     Колдун  взял его за локоть, решив, что разговор этот затеян с ним не от
большого ума, и рывком поставил Мая на ноги.
     -- Идемте, -- сказал он. -- Вам нужно поблагодарить вашу спутницу.  Она
освободила вас, уничтожив плоды трех месяцев моей работы.
     --  Она колдует? -- удивился Май. По краю сознания проскользнула мысль:
чтоб честно заработать  деньги  в  Котуре,  _эту_  колдунью,  кажется,  надо
убить...
     --  И очень неплохо, -- отвечал колдун. -- Она разбила пять моих замкОв
из семи, хотя могла бы просто уйти, ничего мне  здесь  не  нарушая.  Правда,
тогда бы я про вас не узнал.
     Юрген  Юм вывел Мая из ледяного лабиринта сначала в полутемный снежный,
потом  в  темный  земляной.  Он  открыл  низкую  деревянную  дверцу,  и  Май
переступил  порог  деревенского,  на  вид, дома. Наверное, дом этот по самую
крышу был засыпан снегом, потому что за маленьким плохим  окошком  виднелась
только  подсвеченная слабым светом муть, а освещением большой комнате служил
очаг и две масляные плошки на подставке над развернутой для чтения книгой.
     Маддалена сидела с ногами на лавке подле стола, завернутая  в  огромный
овчиный  тулуп. На столе перед ней стояла большая глиняная кружка и бутыль с
тряпочной затычкой, полупрозрачная жидкость внутри  которой  навела  Мая  на
определенного  рода  воспоминания.  Колдун  вытащил  тряпочку, щедро плеснул
жидкости в кружку и сунул пойло Маю в руки. Сивушный аромат пошел  по  всему
дому. Судя по блестящим глазкам Маддалены, она этого элексира уже отведала.
     --  Не  бойтесь, не отрава, -- ободрил Мая колдун. -- Его варят внизу в
деревне, и он бывает полезен, когда кто-то заблудится в снегах.
     Стукнув зубами о край  кружки,  Май  одним  глотком  вылил  в  себя  ее
содержимое  и  некоторое  время  стоял  с  открытым ртом, чтобы восстановить
дыхание. Средство было смертельно крепкое, но действенное. Тепло  ему  стало
почти сразу.
     Повернув  за  плечо,  колдун  подвел  Мая  к  скамье  и  усадил рядом с
Маддаленой.  После  чего  Юрген  Юм  решил,  что  настало   время   провести
расследование.
     --  Итак, -- сказал колдун, -- теперь объясните мне, кто вы такие и как
вы попали ко мне в ледник?
     -- Я Маддалена Беган из Обежа, -- скромно сказала Маддалена.
     Колдун приподнял одну бровь -- имя было ему известно.
     -- Ипполит Май, -- сказал Май, -- путешественник.
     Вторая бровь Юргена Юма  поползла  кверху  вслед  за  первой.  Медленно
переведя  взгляд  с  Маддалены  на  Мая,  колдун  взял единственную на троих
кружку, налил туда своего горлодера и с бульканьем хлебнул. Посмотрел на Мая
снова и отхлебнул еще. После чего потер переносицу и  уставился  в  заросший
паутиной темный угол.
     --  Как  поживает  ваша  драгоценная  матушка?  --  спросил  он. -- Она
здорова? Надеюсь, у нее все благополучно?
     Май открыл рот, закрыл, и на несколько секунд прижал  пальцы  к  губам,
чтоб  не  сказать чего зря. Ему было тогда лет шесть-семь, но этого человека
он сейчас вспомнил...
     Сколько жил, Май боялся, что кто-нибудь из близких  друзей  его  матери
однажды скажет ему: да ты же сын шлюхи. И Маю придется этого человека убить.
Потому  что... Потому что, во-первых, нравы общества не всегда соответствуют
требованиям чести. А, во-вторых... Истина, бесспорно, существует в мире,  но
ведь не обязательно произносить ее вслух?..
     Шанс  услышать  именно  эти  слова  от колдуна у него сейчас был. И еще
какой шанс.
     Но колдун ничего такого не сказал.
     -- Не обессудьте, я живу здесь один и гостеприимством  никогда  не  был
знаменит...  --  проговорил  он.  --  Я могу вам предложить лишь свой убогий
завтрак и постель.
     Хозяин выставил на стол горшок с вареной рыбой, подсохшие кусочки  сыра
на треснувшей тарелке, хлеб и воду.
     Маддалена  оживилась, она была голодна. Маю после встречи с оборотнем и
блужданий в леднике еда в глотку не шла. Ему казалось, что он не  был  пьян;
деревенское зелье только слегка приглушило его беспокойство.
     Май стал осматривать жилище: на верстаке в темном углу оборудование для
алхимических опытов -- дорогая стеклянная посуда, покрытая паутиной и пылью;
внизу  толстые  фолианты  стопками  лежат  на полу; пол подметен наполовину,
веник брошен под окном; на краю стола разлинованая для  записи  нот  бумага,
песочное сито, чернильница, отточеные перья...
     Двадцать  пять  лет  назад  колдун  был  молод,  печален, довольно-таки
красив, но безденежен, и, кроме того, он не боялся выглядеть смешным --  Май
рассудил это потому, что бедолага совершенно не скрывал своих чувств. А быть
романтичным и влюбленным, и тем более, признаваться в любви, тогда было не в
моде  чуть  ли  не  более,  чем сейчас. И вот, над ним смеялись. Он этого не
замечал и твердил слово "любовь" -- смешное и немодное... В общем, Май решил
на эту тему с Мастером Магии Зеркального Ключа не заговаривать.  Кто  знает,
что о тех временах хранит память этого человека: плохое или хорошее?
     --  Матушка оставила сцену четыре месяца назад, -- счел нужным сообщить
Юргену Юму Май. -- Теперь она будет заниматься семьей.
     Колдун только кивнул: он тоже не хотел ворошить прошлое.  Кажется,  ему
все было понятно.

     Кровать  в  доме  у колдуна оказалась одна, а спальня устроена так, что
иначе, нежели вместе, спать не ляжешь. Впрочем, Маддалена устала, была пьяна
и засыпала просто стоя. Да и Май тоже. Он мог не спать по трое суток, но  не
в таких бредовых обстоятельствах, как сегодня.
     В  спальне было темно. Май молча помог ей расшнуровать платье и корсет,
стащил с Маддалены туфли,  получил  по  рукам,  когда  машинально  полез  за
подвязками  под  рубашку, загнал ее под одеяло к стене, забрался сам и, едва
коснувшись голвой подушки, уснул сном праведника. Без сновидений.
     То есть, потом ему показалось, что все происходило достаточно глупо.
     Ведь он приехал в Обеж с  намерением  так  или  иначе,  но  колдунью  в
постель уложить. У него было предчувствие, что это не невозможно.
     Теперь Май лежал на спине, Маддалена мирно посапывала у его плеча, а он
накручивал на пальцы ее тяжелый темно-каштановый локон и размышлял, когда он
в последний раз лежал в одной постели с женщиной и ее не тронул. Получалось,
что он такого подвига за собой не помнит.
     Где-то  наверху,  над  спальней,  тихо,  с долгими перерывами, тренькал
клавесин. Юрген Юм записывал только что сочиненную музыку.
     Колдунья вздохнула. Личико ее было грустным. Мраморная  щечка,  точеный
носик,  мягкие, еще припухлые по-детски губы. Май провел пальцем от середины
ее лба к виску. Почему он не запомнил,  какого  цвета  у  нее  глаза?  Какая
небрежность.  Он наклонился, чтоб ее поцеловать. Фальшиво тенькнул клавесин.
Колдунья вздохнула, и Мая слегка толкнуло  от  нее.  Не  извне,  а  какое-то
внутреннее чувство.
     Он  вернул  на  подушку  теплую прядь волос, вылез из-под одеяла и стал
собирать свою одежду.
     Какие-то деньги, в каком-то Котуре... Будь они прокляты.
     Будущего не существовало. Не существовало вообще. Завтрашний  день  мог
настать,  и  мог не настать. Кто обещал, что они доживут до ночи? Почему все
верят тому, что будет? Это же неправда. Люди живут _сегодня_.
     Беда только в том, что Май не привык так жить. Он не мог не быть  самим
собой.  Он всегда был Ипполитом Маем, и больше никем. Может, колдун объяснит
ему, что с ним сейчас творится?..
     Он не обращал уже внимания, на то, что за маленьким окошком сиял  ясный
полдень, что комната, в которой они вчера -- или не вчера? -- не то ужинали,
не  то  принимали  завтрак,  выцвела и изменилась -- камин оказался в другой
стене, на полу прибрано, стол состарился и припал на одну ногу, подгрызенную
кем-то чудовищно-зубастым,  прочая  мебель  изменила  очертания,  а  невесть
откуда взявшаяся лестница вела наверх.
     Клавесин  смолк.  Май  почти  бегом  поднялся  на второй этаж и вошел в
Зеркальный Зал. О том, что это святая  святых  волшебного  дома,  мастерская
хозяина,  он  понял  с  первого взгляда. Здесь Май увидел все, о чем читал в
книгах и многое  такое,  о  чем  не  читал.  Чучела  диковинных  и  страшных
созданий,  огромные  древние  книги,  бутылки  с  зелеными и бурыми зельями,
метелки трав, какие-то странные  инструменты,  похоже,  взятые  из  арсенала
палача,  связки  сушеных летучих мышей, сонные скользкие жабы в банке, пауки
размером с тарелку в своих тенетах, сплетенных из толстой бечевы,  и  прочие
страсти  со  всех сторон окружили Мая, неосмотрительно переступившего порог.
Он, было, испугался, пока вдруг не понял, что на самом деле в комнате ничего
этого нет. Там стояли  два  стула,  клавесин,  небольшой  стеклянный  шар  в
лепестках  серебряной  подставки на крышке инструмента позади пюпитра, а все
стены закрывали огромные, от потолка до пола, зеркала в  резных  полированых
рамах.  Некоторые  из  них  потемнели  и стали коричнево-желты, другие пошли
пятнами, как от  кислоты,  третьи  потрескались  и  были  склеены  полосками
бумаги,  а  в  зеркале,  прикрепленном  на месте двери, не отражалось ничего
из-за клубящегося внутри молочного тумана.
     -- А, -- сказал Юрген Юм, бледно улыбнувшись Маю. -- Вот и вы.
     Май покосился на самое темное  зеркало.  Нет,  из  него  не  выглядывал
сушеный крокодил, а наблюдать в нем можно было только то, что у Мая не все в
порядке с костюмом -- не больше.
     --  Прошу  прощения,  что  прерываю  ваши  занятия,  --  выговорил Май,
поспешно оправляя одежду,  --  но  не  могли  бы  вы  спуститься  вниз?  Мне
необходимо с вами поговорить...
     -- Я думаю, в наших общих интересах поговорить здесь, -- сказал колдун.
-- Мне это тоже необходимо. Присядьте.
     Май  медленно подошел и присел на край стула перед клавесином. Юрген Юм
снял с пюпитра ноты,  опустил  над  клавишами  крышку.  Рука  его  коснулась
стеклянного шара и за гладкой поверхностью взметнулась снежная карусель.
     Колдун  опять  улыбнулся  своей  странной  бесцветной  улыбкой, которая
двадцать пять лет назад скрывала смущение, а сейчас --  неизвестно  что.  Он
сказал:
     --  Как  вы  попали  в  ледник,  я проследил. Осталось выяснить, как вы
попали  в  Ведьмин  Холм  и  что  там  делали.  Из  некоторых   особенностей
мироустройства,   --   последовала   пауза,   особо  подчеркнувшая  значение
последнего слова, -- я догадываюсь, что история ваша не может быть  обычной.
В  Туманной  Долине  не  происходит случайных вещей, и то, что вы мне сейчас
расскажете, должно быть интересно, а, может быть, даже важно. Итак?..
     Май помялся, не зная, с чего лучше  начать.  Потом  осторожно,  выбирая
слова,  поведал  про  свою  охоту  за деньгами, про поездку в Обеж и чем она
закончилась. Рассказал про Максимилиана, свадьбу  оборотня,  дуэль  в  саду,
последние  слова  Бергнарда Пелерина и ледник. Не упомянул только, зачем ему
нужны были деньги.
     Юрген Юм задумчиво теребил уголки нот в папке.
     -- Вы думали о том, что счастливым образом избежали смерти? --  спросил
колдун.
     Май кивнул.
     --  А  о том что это происходило с вами трижды за два дня? -- продолжил
колдун.
     Май немного растерялся. Нужно было посчитать. Корчма. Дуэль. Ледник.
     В самом деле?..
     -- А о том, что каждый раз все происходило не само по себе?
     -- Почему вы так решили? -- спросил Май.
     -- Потому что меня уже обвинили в убийстве двух путников, шедших  через
переал.  Якобы  я  их  заманил  внутрь  и  заморозил в ледяной пещере, чтобы
скрепить свои чары. И, я готов  признать,  так  оно  случилось  бы,  если  б
девочка  не  умела бить зеркальные заклятья. Я присматриваю за дорогой через
перевал по верху ледника, но никак не изнутри.
     -- Да? -- сказал Май. -- Странно.
     -- И вам еще что-то кажется странным? -- пожал плечами колдун.
     Май кивнул. Странным было все.
     Начиная от смутившей его мысли  о  злокозненности  намерений  Береники.
Надо же, в кои это веки на женщину так не подействовало его обаяние, что она
трижды  пыталась  его  убить.  Чужими руками, чтоб избежать преследований со
стороны закона и Цеха, но сути это не меняет. Сукина  дочка.  Чертов  идиот.
Надо  было смотреть ей в глаза, а он пялился за корсаж. Надо было запоминать
прошлое, а он пытался заглядывать в будущее...
     ...И заканчивая разрушительными способностями Маддалены -- если  судить
по жалобе Юргена Юма на погибшую работы и тому, что Май собственными глазами
видел в саду -- оставшимися без изменений...
     Рука  Юргена  Юма  вновь  коснулась  стеклянного шара, и вместо снежной
метели Май увидел в нем синюю пленочку моря. Игрушечный кораблик на  волнах,
вдруг со звуком "пффф" выдохнул с одного из бортов перышко пуха. В крошечном
городе  на  берегу  произошли немедленные разрушения. С трудом их можно было
связать с этим легким перышком.
     Не дождавшись ответа, Юм сказал:
     -- Я должен доказать Цеху, что никого не морозил в леднике до смерти, и
мне пока заказано пересекать границу  между  мирами,  поэтому  я  вас  прошу
никуда не уходить с перевала.
     --  Границу?  --  рассеяно  переспросил Май. -- Тут еще и граница между
мирами есть?
     Колдун смотрел на свою папку.
     -- Вы оба нужны мне, как свидетели,  --  медленно  проговорил  он.--  И
попробуйте только сказать неправду. Мастерский Совет Цеха далеко, а я здесь,
рядом. Даже когда меня рядом с вами нет.
     При  этих  словах  от колдуна на миг повеяло ледяным холодом, а в самом
темном зеркале шевельнулся кто-то страшный с безразличными мертвыми глазами.
     -- В обмен, -- прозвучал с порога голос Маддалены.
     Тот, в зеркале, мгновенно закрыл голову лохматыми лапами.
     -- В обмен на что? -- спросил Юрген Юм.
     -- На рассказ о границе.
     Колдун усмехнулся.
     -- У вас нет выбора, чтоб ставить мне условия.
     -- Вы уверены? -- Маддалена склонила голову на бок.
     Юрген Юм из воздуха вынул огарок свечи на оловянном блюдечке и поставил
на клавесин.
     -- Зажги, -- предложил он.
     Маддалена щелкнула пальцами. Ровным счетом  ничего  не  произошло.  Она
нахмурилась. Потом на лице ее проступило похожее на обиду выражение.
     Колдун продолжал улыбаться.
     -- А теперь спустись вниз и попробуй сделать то же самое. -- Он толкнул
подсвечник  пальцем  и  отправил его по полированой крышке к Маддалене. -- Я
думаю, границу ты найдешь без труда сама.

        x x x

     Не то, чтобы Май разбирался в магии. Но  он  был  неглупый  человек,  и
кое-что понять сумел.
     Основное  недоразумение  заключалось  в  том  странном  месте,  где они
оказались. Так объяснил Маддалене колдун.
     Во-первых, Туманной Долины  как  бы  не  существвовало,  --  во  всяком
случае, для тех, кто родился и жил вне ее. В Долину можно было вернуться, но
очень  трудно  попасть  в  первый  раз.  Во-вторых, на Граагском полуострове
помещалась целая цепь горных долин, откуда и  пошли  родом  все  колдуны  на
свете...  И,  ко  всему,  Туманная  Долина оказалсь знаменита не только и не
столько тем, что являлась вещью в себе. Некоторые из  знавших  тайну  ценили
ее,  а  некоторые  боялись  оттого,  что  она  выявляла  в человеке истинные
дарования и скрадывала мнимые. Истинный маг оставался магом по  обе  стороны
гор,  хотя  его  возможности  распоряжаться  собственной  Силой претерпевали
изменения. А вот когда человек занимался не своим делом  --  через  день-два
пребывания в Долине это уже становилось всем очевидно.
     Май, у которого с языка готов был сорваться вопрос о себе, драгоценном,
услышав такое, примолк надолго.
     Маддалена  ходила  вверх-вниз  по  лестнице  и щелкала пальцами пока не
пережгла огарок в лужицу воска. Сбой происходил  где-то  между  четвертой  и
восьмой  ступенями.  Очевидно,  там  и  пролегала  граница.  Если  колдунья,
спускаясь, несла подсвечник в руке, свеча загоралась за  четыре  ступени  до
пола.  Если  оставляла свечу наверху, а сама шла вниз, свеча с задержкой, но
загоралась тоже. Однако, в обратную сторону не получалось ничего.
     Юрген Юм сначала наблюдал за ней через приоткрытую дверь,  потом  вышел
из  Зеркального Зала и сел сверху на лестнице. Маю ничего не оставалось, как
последовать за ним.
     Юрген Юм жил здесь потому, что один из мастеров Цеха обязательно должен
вести  наблюдение  за  Долиной.  Он  ткал  туман,  чтобы  не  была   заметна
принадлежность Долины к иному миру для тех, кто не посвящен в тайны Цеха. Он
охранял границу, потому что не настало еще время ее разрушить...
     Последняя  подробность очень заинтересовала Маддалену. Она тоже уселась
на лестнице, но на нижних ступенях.
     -- А ее  _можно_  разрушить?  --  спросила  она.  --  Существуют  маги,
способные это сделать?
     --  Любой  из мастеров Цеха может это сделать, -- пожал плечами колдун.
-- Для того-то и нужен Цех -- чтобы оградить миры от слияния.
     -- А я думала, -- елейным голоском проговорила Маддалена,  --  Цех  для
того, чтоб говорить: того нельзя и этого нельзя...
     Юрген Юм кивнул.
     --  В  какой-то  мере,  так  оно и есть. Когда искусство магии достигло
высот, позволяющих разрушить одним заклинанием город или гору, возник Цех  и
стал  говорить:  того  нельзя,  и этого нельзя. Знания и Сила опасны в руках
тех, у кого рвение не по разуму.
     Маддалена хмыкнула. Май понял это так, что разрушить город или гору  ей
было как ложку облизать.
     --  Значит,  кто-то  может  разрушить  Туманный  Пояс, и миры сольются.
Значит, вот чего боится Цех, -- проговорила она. -- И чем  же  это  страшно?
Что тогда произойдет?
     -- Никто этого не знает, тем-то и страшно, девочка, -- улыбнулся Юм. --
Цех две  с  половиной  тысячи  лет  смотрит  на  Долину, не знает, что с ней
делать, и надо ли делать хоть что-нибудь. О  том,  что  последует,  если  мы
вмешается,   существует   множество  предположений  и  пророчеств,  зачастую
противоречивых и спорных. Кто-то считает, что  миры  погубят  друг  друга  и
наступит конец всему. Кто-то -- что маги разных миров не смогут черпать Силу
из  объединенного мира, и магия как искусство исчезнет навсегда. А кто-то --
что она переродится и перестанет существовать  в  привычном  для  нас  виде.
Тогда корабли поплывут по морю без парусов и без помощи колдунов-Погодников,
предметы тяжелее воздуха начнут летать без поддержки Истинных Магов, а тепло
и свет станут рождатся не от живого огня естественных стихий, а из глубинной
энергии  природных  элементов,  которую  нам  не дано умения разбудить... И,
может, так оно будет к лучшему. Просто сейчас -- не время.
     -- А время настанет? -- осторожно поинтересовалась Маддалена.
     -- Когда-нибудь слияние миров все равно произойдет. Даже в том  случае,
если  никто  не  станет  рушить Туманные горы и заклинать стихии на перемену
влияний -- чтобы огнем, к примеру, гасили воду, а  не  наоборот.  Или  чтобы
пространство  шло,  а  время  стояло.  Хотелось бы надеяться, что Цех к тому
моменту накопит достаточно опыта и не побоится перемен...


     Маддалена,  подперев  кулачком  щеку,  смотрела  на  колдуна   горящими
глазами. Чудесными глазами чайного цвета. Май ее понимал. Здесь были великие
тайны,  великие  цели,  великие  замыслы, не чета игрушкам, которыми девочка
баловалась раньше. Оказывается, жизнь других колдунов заключалась не  только
в грызне друг с другом. Им было, чем заняться еще.
     Но  дорого  бы  Май дал, чтоб она смотрела так на него. Должно быть, от
перехода всяческих границ у него  повредилось  что-то  в  голове,  поскольку
занимали  его  сейчас  вещи,  над  которыми  он  раньше  не задумывался. Он,
например, вдруг понял, каково было Юргену Юму, когда тот  простаивал  часами
за  театральной  кулисой  или  под  дверью  гримерной,  не  смея сделать шаг
навстречу, и не смея постучать в дверь... можно не ошибаясь предположить  --
рогами.
     Впрочем,  глубоко  развить эти невеселые мысли Маю не было позволено. В
мастерской колдуна что-то зазвенело,  Юрген  Юм  подскочил,  вбежал  туда  и
захлопнул за собою дверь.
     -- Да, -- сказала Маддалена. -- Наверное, в этом мире нет единорогов.
     -- Почему? -- задал глупый вопрос Май.
     --  Ну  как  же...  -- она запнулась. -- То, отчего я не могу колдовать
там, наверху... Это называется "Заклятие Единорога". Ведь как-то  их  ловят,
этих единорогов, при помощи девственниц...
     --  Никогда  не  встречал единорога, -- признался Май. -- Мне казалось,
это животное сказочное.
     -- Но заклятие-то оказалось несказочным. Меня знаете как шарахнуло... Я
даже когда сюда попала, не сразу что-то делать смогла.
     -- Зачем же ты проверяла, сказка единороги или нет? -- спросил Май.
     Колдунья глянула на него косо и вдруг хихикнула.
     -- Он был такой забавный... Писал мне стихи. Все в городе меня боялись,
а он тайком пересылал мне листочки с кучей клякс и ошибок... Дурак.
     -- Так значит, ты его не любила? -- удивился Май.
     -- Помилуй Бог, а за что ж его любить?
     В чайных глазах Маддалены плясал чертик. Май мысленно попрекнул себя за
то, что утром растерялся, как мальчишка. Плевал он на долины и границы.
     Май повел рукой.
     -- За что обычно любят. За силу, за смелость, за красоту, за острый ум,
за дерзкий взгляд,  за  веселый  нрав,  за  хорошее  наследство,  за  модную
одежду... между прочим, с тебя сейчас свалится платье.
     Маддалена  попробовала  посмотреть на свою спину, повернулась на месте,
пошарила руками, пытаясь найти ослабшие шнурки. Май был уже внизу. Он  отвел
ее  пальцы и взялся за шнуровку сам. Маддалена судорожно выдохнула воздух --
не оттого, что он затянул слишком сильно, а оттого, что одновременно  с  тем
поцеловал  ее  в шею. Раздевать ее Май не собирался. Наоборот, он ее одевал.
Несколько медленнее, чем это получалось бы у горничной, но лишь потому,  что
Маддалена  сама  ему  мешала. Едва с шнуровкой было покончено, Май развернул
Маддалену лицом к себе, приподнял и посадил на обеденный стол, она обхватила
Мая ногами. И тут случилась неприятность.
     В комнате наклонился пол.
     Дом заскрипел,  сверху  посыпалась  сухие  мелкие  опилки,  попадала  с
верстака  и  разлетелась  вдребезги алхимическая посуда. Стол поехал в угол,
Маддалена взвизгнула и вцепилась Маю в  ворот  рубашки  так,  что  затрещала
ткань.  Дом  качнулся  обратно  и  принял прежнее положение. Колдунья тут же
начала деятельно высвобождаться. Май  вынужден  был  ее  отпустить.  Окажись
сейчас  перед ним виновный, Май съездил бы по морде любого ранга чародею, не
задумываясь о последствиях.
     О том, чтоб продолжить начатое, не могло быть и речи. На ходу одергивая
юбки, Маддалена бросилась к лестнице в зеркальную мастерскую. Вбежала на три
ступеньки, остановилась и беспомощно оглянулась на Мая.
     -- А ведь мне туда нельзя, -- сказала она. -- Там соглядатаи Цеха.
     -- Что это было? -- сглотнув  комок  в  горле  спросил  Май  и  оглядел
потолок. Он готов был ждать очередного подвоха.
     --  Кто-то  сдвинул  гору.  Или  пробовал  Силу.  Или проверял, дома ли
Мастер. А Мастера нет.
     -- И зачем это было нужно?
     Маддалена сложила ладони лодочкой и прижала к губам. Думала  она  почти
минуту.
     --  Не  могу  сказать  точно,  --  произнесла, наконец, она, -- но, мне
кажется, границу будут рушить сегодня. Юма  надо  как-то  предупредить.  Мне
необходим  стеклянный  шар из его мастерской. Но я не могу идти туда сама. Я
не люблю отражаться в магических предметах. У них очень цепкая память.
     -- Я тоже... не люблю, -- попробовал отказаться Май.
     Маддалена скорчила капризную гримаску.
     -- У меня плохие отношения с Цехом. И я  не  хочу  лишаться  магической
Силы  насовсем. Я уже поняла, как много потеряла по собственной глупости. Ты
не мог бы... оказать услугу?
     Май смотрел ей в глаза. А  потом  она  скажет:  "Он  выполнял  все  мои
просьбы... Дурак." Май кивнул.
     -- Хорошо, -- сказал он, -- я схожу за шаром.

        x x x

     Маддалена  установила  шар  сначала  на  столе,  потом перенесла его на
лавку, потом  на  верстак.  Долго  оглядывала  обстановку  вокруг,  все-таки
покачала головой, и, со словами:
     -- Нет, не получится, -- отнесла шар на подоконник.
     Май  гадал,  что  за  место  она  ищет,  и каким требованиям оно должно
удовлетворять.
     Наконец Маддалена поманила Мая пальцем.
     -- Сделаем так, -- объявила она. -- Я спрячусь, а колдовать будешь ты.
     Май вытаращил глаза.
     -- Чего? -- сказал он.
     -- Того. -- Взяв под локоть, колдунья повернула Мая к  шару  лицом.  --
Все  просто.  Это  стеклянный  шар.  Ты  видишь  в  нем  человека, с которым
говоришь, но и тот, к кому ты обращаешься, может тебя видеть. Я спрячусь.
     При этих словах она стала Маю за спину, и  он  почувствовал  ее  теплые
пальцы у себя в волосах на затылке.
     --  Не отворачивайся, -- предупредила его колдунья. -- Собери внимание.
Ты позовешь Юма. Если Юм один, я выйду и побеседую  с  ним  сама.  Если  ему
устроили дружескую встречу или допрос -- подскажу, что говорить. Понятно?
     -- Нет, -- сказал Май.
     -- Что именно -- нет?
     -- За кого меня примут Цеховые Мастера, когда увидят?
     -- За ученика Юма. За гостя. Неважно. Нужно спешить. Начнем. Возьми шар
в ладони и позови.
     Май  послушался  и  осторожно  тронул  гладкое стекло руками. От тонких
пальчиков колдуньи, запущенных в его волосы, вдоль спины  пробежала  горячая
волна.  Это  была  тысячная  доля  ее Силы, не толчок, не давление, -- почти
ласка, и все равно у Мая захватило дух. Будто он оказался на краю  бездонной
пропасти.  Он  понял  сейчас, что Маддалена Беган из Обежа -- это как бы два
существа: милая девочка и заключенная в нее Сила. Но какова должна быть воля
этой милой девочки, чтобы удерживать в подчинении безграничный и  почти  что
всемогущий океан, он побоялся даже предположить.
     Сила  текла  сквозь  Мая.  Стеклянный  шар запотел изнутри. Май кое-как
собрал жалкие остатки собственной воли и внимания и мысленно представил себе
хозяина шара. Сразу же поверхность стекла прояснилась. Перед  Маем  повилось
окно  с  видом  на  крыши большого города, пасмурное небо над этими крышами,
голуби  на  карнизах  и  водосточных  желобах.  Под  окном  статуя  епископа
указывала позеленевшей от времени рукой направление к морю.
     Юрген  Юм  сидел  в каморке на чердаке высокого, выше других строений в
городе,  здания,  и,  пригорюнясь,  смотрел  в  это  самое  окно  на  голову
бронзового служителя церкви, по двурогой митре которого прыгала ворона.
     Май  почувствовал  себя  рядом с Юмом настолько реально, что всего лишь
сдержанно кашлянул, чтобы обратить на себя внимание колдуна. Юм вздрогнул  и
беспокойно оглянулся.
     -- Кто здесь? -- спросил он.
     -- Ваши случайные гости, -- ответил Май.
     Юрген Юм закрыл глаза ладонью и сразу поднял голову -- узнал.
     --  Я  очень  прошу  вас не покидать перевал, -- быстро сказал он. -- Я
временно не могу уйти отсюда, но к ночи соберется Мастерский Совет, и я  все
улажу.  Дела  таковы,  что неприятности может нажить целый мир, а вовсе не я
один...
     -- Уже, -- сказала из-за спины Мая  Маддалена.  --  Кто-то  только  что
пробовал подвинуть границу.
     Колдун прижал другую ладонь к щеке.
     -- На меня наложен запрет, я не могу вернуться.
     --  Зовите  на  помощь  Цех,  -- потребовала колдунья, выглядывая из-за
локтя Мая.
     -- Как?! -- воскликнул Юм. -- Мои охранные заклятья ты сама и  разбила.
А  я  связан с Цехом закладом, и ничего теперь не могу делать по собственной
воле. Зовите на помощь вы. У вас есть шар, имя  Магистра  --  Лотар  Кантор,
Старших Преемников -- Виллибальд Рориц и Ласло Пеш...
     --  А  мое  имя  --  Маддалена Беган из Обежа, -- зло сказала колдунья,
выходя из создаваемого широкой  спиной  Мая  укрытия,  --  и  двое  из  трех
подписали  бумагу,  по  которой  я  должна  или  потерять Силу, или умереть.
Сначала они возьмутся за того, кто рушит границу, а потом за меня. Так?
     Повисла пауза.
     -- Возможно, -- признал Юм. -- Однако, Маддалена  Беган  из  Обежа,  ты
дала  мне  обещание  в  обмен  за  рассказ  о  границе. Ты знаешь, что такое
обещание колдуна?
     Маддалена сморщила нос.
     -- Руки, -- сказала она.
     -- Какие руки? -- не понял Юрген Юм.
     Она взяла за рукав Мая.
     -- Руки ты можешь отпустить. Там нет никого. Даже близко нет.  Они  все
бросили и расползлись, как тараканы, по своим углам.
     Май отнял ладони от стеклянного шара. Странно, но эффект присутствия не
потерялся.  Угол  зрения  на  панораму в шаре стал немного другим, однако Юм
по-прежнему был виден вместе с частью комнаты и окном. Май поспешил отойти в
сторонку и стал вытирать вспотевшие ладони краями манжет. Маддалена,  уперев
руки в бока, расхаживала мимо окна туда и обратно. Юм водил вслед ей головой
с закрытыми рукой глазами.
     --   Итак,  --  говорила  колдунья,  --  что  мы  имеем?  Великие  маги
караулили-караулили границу и проморгали тайный заговор у  себя  под  носом.
Так?
     -- Ну... -- протянул Юрген Юм. -- Может быть.
     -- Цеховые старшины знают, что граница брошена почти что без присмотра?
     -- Могут предполагать.
     --  Тем  не  менее,  не предполагают, ибо в Грааге никого из них сейчас
нет.
     -- У них множество дел в самых различных местах мира.
     -- А! -- сказала Маддалена. -- Значит, получается, что это  уже  никому
не  надо,  кроме меня? У тех, кто колдует в Долине, давным-давно были далеко
идущие планы. Вы куда все это время смотрели?
     -- Ты кто такая, чтоб меня отчитывать? -- возмутился Юрген Юм. -- Я все
это время смотрел в  Долину!  Я,  между  прочим,  пресек  пятнадцать  весьма
подготовленных  попыток проникновений и пробоев границы изнутри и снаружи. Я
сплел зеркальную сеть, одно из лучших достижений  магического  искусства  на
сегодняшний день...
     --  Не  такой-то уж она была и лучшей, раз я ее разбила, как стакан, --
заявила колдунья.
     -- Нашла, чем хвастать! -- подскочил на лавке Юрген Юм. --  Ты  открыла
дорогу  всем,  кто до сих пор скрывался и лелеял безумные мечты о соединении
миров, кому, видите ли, свободы в пределах Цеха и границ не хватало!  Сейчас
они полезу со всех сторон. Опрокидывай их обратно, если ты такая умелая!
     -- Да? -- фыркнула колдунья. -- Ты, бледный, скажи еще, будто я во всем
виновата.  Бросай  свой  дурацкий  Цех,  иди сюда и сам держи эту границу. Я
сторожевой собакай Цеху быть не собираюсь. Я вообще  сейчас  наверх  уйду  и
Силу потеряю. Цеху назло.
     Она развернулась и с гордо поднятой головой направилась к лестнице.
     --  Стой!  -- крикнул Юм, выбегая на середину маленькой комнатки. -- Ты
не можешь все бросить и уйти!
     Маддалена повела плечиком.
     -- Могу, и буду прекрасно себя чувствовать.
     -- Ты заслужишь прощение Цеха, если поможешь нам!
     -- Плевала я на ваше прощение. Граница рухнет -- Цех подохнет.
     -- Маддалена, стой! Заклятие Единорога можно снять!
     Колдунья была уже на самой границе, на ступеньке, четвертой снизу.  Она
остановилась.
     --  Клянись,  --  не  оборачиваясь, проговорила она. -- Клянись, что ты
сделаешь это сам или заставишь другого, кто сможет сделать.
     -- Клянусь, -- сказал колдун. -- Поверишь мне на слово, или,  как  Цех,
желаешь взять заклад?
     -- Желаю.
     -- Бери.
     Май  переводил  взгляд  с  одного  колдуна на другого. Минуту ничего не
происходило. Оба молчали и не двигались.
     -- Довольна? -- спросил, наконец, Юрген  Юм.  --  Теперь  понимаешь,  в
каком  я  положении?  Я  даже с шаром контакт поддержать не могу. И я уже не
боюсь раздавать заклады.
     Маддалена милостиво повернула к Юму лицо.
     -- Надеюсь, что с твоим мнением считаются в Мастерском  Совете,  черный
колдун, -- сказала она.
     Юм смолчал.
     -- Ну что ж, -- сказала Маддалена, -- продолжим. Откуда стало известно,
что рано или поздно граница падет?
     -- В Долине живет адепт Искусства Истинного Прозрения. Он предсказал.
     -- Не мог он сам ускорить процесс?
     Юрген Юм покачал головой.
     --  Не  могу судить. Вообще-то, Искусство Истинного Прозрения считается
чисто  теоретической  отраслью  магии,  но  его  основами   я   никогда   не
интересовался, поэтому пределов применения не знаю.
     -- А кто рушит границу ты знаешь? -- мрачно спросила колдунья.
     --  В  долине трое могут это сделать по отдельности. И множество людей,
которые способны на такое, если соберутся вместе.
     Май знал, куда пойдет разговор дальше.
     -- Бернгар Пелерин входит в число троих? -- подал голос он.
     -- Да, -- ответил Юм. -- Он -- Мастер Магии Перемены Мест.  Кроме  него
есть  Сэд  Сэливан, Мастер Истинного Прозрения и Зау Брун, Мастер Повторения
Пути.
     -- Это Пелерин, -- сказал Май. -- Он исполняет предсказание.
     -- Откуда знаешь? -- подозрительно прищурившись, спросила Маддалена.
     -- Я могу быть  хорошим  предсказателем,  когда  стою  по  эту  сторону
границы,  --  пожал  плечами  Май.  --  Я знаю, вот и все. Пользуйся, пока я
рядом.
     -- Так, -- сказала Маддалена, протянув к нему руку с поднятым  пальцем.
--  Значит,  стой  по эту сторону границы и молчи. Когда будет надо, мы тебя
спросим.  Мастер  Юм,  на  каком  месте  в  этом  доме  вы  обычно   рисуете
пентаграмму?
     Юм вздохнул.
     -- Ты на нем стоишь. Мел в шкафчике над камином.
     -- Мне не нужен мел. Мне нужно мыло и зола.
     -- К какой школе ты себя относишь? -- спросил колдун.
     --  К  школе, которая полагает за основу правило, что в мире нет ничего
такого, чего нельзя было бы разрушить. Я придумала эту школу  сама.  Есть  в
Цехе что-нибудь похожее?
     -- Ничего похожего нет.
     --  Вот  и хорошо. Тем труднее вам со мной придется, если что пойдет не
так.

     Май стоял у  стены,  пока  Маддалена,  подоткнув  юбки,  мылом  чертила
пентаграмму  на  досчатом  полу,  засыпая в стыки досок смешанную с каминной
золой  соль.  Пол  и  потолок  смирно  покоились  на  своих  местах,  словно
специально  давая  ей  возможность  закончить  подготовку. В нетопленом доме
становилось все холоднее. Май мерз. Колдунья вытирала со лба бисеринки пота.
Она  проверяла  соразмерность  начертанного,  меряя  расстояние  шнурком   с
узелками,  наносила  мылом  невидимые  глазу  письмена,  посыпала  их золой,
проводила ладонью -- проявлялись буковки и штрихи. Потом она  расставила  по
углам  пентаграммы  предметы:  чашку с водой, солонку, кусок мыла, горсточку
золы. Но над пятым углом призадумалась.
     -- У тебя в самом деле хорошо получается предсказывать? -- спросила она
Мая.
     -- Я и сам удивляюсь, насколько хорошо у меня получается, -- подтвердил
он.
     -- А давай-ка включим тебя,  --  предложила  ему  Маддалена.  --  Будет
интересно получить такую поддержку.
     Май не хотел бы казаться безрассудным, но за три последних дня он почти
перенял у колдунов совершенно необычный для себя образ мыслей и действия.
     -- Это ускорит мое возвращение в Котур? -- спросил он.
     -- Несомненно.
     --  Тогда  включай,  --  согласился  Май  и совершил поступок, который,
задумайся он над тем, что творит, счел бы лежащим за гранью  разумного:  сам
шагнул в свободный угол пентаграммы.
     И   тогда   началось.   Он   увидел  то,  что  все  это  время  незримо
присутствовало вокруг, принизывало воздух и толщи гор, то, что он  время  от
времени  улавливал,  но  для  реального восприятия чего простые человеческие
чувства слишком грубы и ограниченны.
     Немножко позванивала музыка из ледника. Чашка с  водой  была  волшебным
зеркалом, отражающим небо и направления ветров. Горсть золы оказалась спящим
вулканом,  диким  родственником  спокойных гор. Солонка изображала глубинную
мощь океана, готовую превратиться в  любой  момент  из  заискивающе  лижущих
берег  волн  во  всесокрушающую  водяную стену. А мыло символизировало собой
самую суть превращения, несоответствие кажущегося действительному,  зыбкость
реального  и  реальность  снов, свободно перетекающих друг в друга. Загадкой
оставалось только, что же значил  сам  Май.  Неразрывную  связь  времен,  не
иначе.
     В  Долине  тоже  не все было по-прежнему. Туманный Пояс понемногу терял
привычный ореол туманности. Горы без белой  вуали  казались  темнее,  круче,
много  опасне  и  злее. В некоторых местах они были как бы помечены черным и
золотым. Май знал откуда-то, что  черное  --  это  следы  прежных  проломов,
остатки  зарубцевавшихся  попыток  бежать  в другую реальность или соединить
миры. Золотое было клеймом проломов  будущих.  Май  видел  Ведьмин  Холм.  К
некоторым золотым пометкам оттуда тянулись нити.
     Еще  Май знал, что Маддалена смотрит на долину его глазами, и уловил ее
молчаливое одобрение.
     Юрген Юм находился где-то поблизости и тоже наблюдал. Он был зависим от
колдуньи и потому сильно волновался за исход дела.  Колдунья  взяла  с  него
залог, частицу его человеческого "Я", какие-то личные качества, воспоминания
из  сокровенных глубин души, которые вряд ли и доверишь кому. Еще Май видел,
что таким же залогом колдун подчинен Цеху.  Только  цеховой  залог  выглядел
сложнее  оттого,  что  частицы Силы многих магов оказались перемешаны друг с
другом, словно спутаны в клубок. Таким образом  судьба  одного  зависела  от
воли других. И наоборот...
     "И  наоборот."  Эту фразу с усмешкой подсказала мыслям Мая колдунья. Он
не удивился тому, что понимает ее без слов. Ему казалось, что все в пределах
правил. Потом он поймал себя на том, что вновь думает ее мысли, а  не  свои.
"Тебе  не  страшно?" -- спросил он ее. Она, по своему обыкновению, хмыкнула.
"Я начну бояться, когда моя оборона рухнет. Сейчас нельзя. Да и нечего пока.
Делай свое дело, ни за кого не беспокойся. Я предупрежу,  когда  пора  будет
бояться."
     Май  посмотрел  на  долину.  Нити,  связывающие ведьмин Холм с золотыми
метками в горах, переливались и дрожали, от  них  исходил  низкий,  зудящий,
неприятный  звук.  Тут  же  явилась чуждая познаниям Мая об устройстве этого
мира теория каких-то резонансных явлений, углубляться в которую он просто не
стал.
     -- Не понимаю, что он медлит, -- проговорила Маддалена вслух. --  Я  бы
на его месте поторапливалась. В любой момент Цех может обнаружить непорядок.
     -- Я жду ТЕБЯ, -- раздался голос. -- Готова ли ТЫ?
     -- Он подслушивал! -- вскричал со своего подоконника Юрген Юм.
     -- Не с самого начала, -- ответил со смешком Бернгар Пелерин.


     Пространство  стремительно  полетело  навстречу  Маю.  Он хотел закрыть
глаза от неожиданности, но они почему-то оказались уже закрыты. За  полстука
сердца   внизу   промелькнули  снега,  острые  ребра  скал,  белые  фермы  и
идиллические луга с  овцами,  море  деревьев,  заросший  чертополохом  сухой
осыпавшийся  ров, замковая стена. Потом земля приблизилась. Еще доля мига, и
они с Маддаленой стоят среди деревьев в печально знакомом Маю  саду,  каждый
на  своем  месте  --  Май  в  углу  пентаграммы,  Маддалена в центре. Знаки,
написанные ею мылом и золой окрасили в серо-стальной цвет ухоженную  садовую
травку. В руке Маддалена держала одно из гусиных перьев со стола Юргена Юма.
     Сам  Юм  последовать  за  ними  не смог, он вздыхал в далекой граагской
каморке и поминутно оглядывался на окно -- не явится ли Мастерский Совет, не
пресечет ли творящиеся в Долине безобразия? Но Мастерский Совет не ехал. Май
чувствовал его уходящий  и  возвращающийся  тоскливый  взгляд  в  спину,  --
непонятно только, в свою или колдуньи: во-первых, Юм не привык полагаться на
других,  а, во-вторых, боялся, что на парочку вроде Мая с Маддаленой и вовсе
положиться нельзя.
     -- Ты делаешь вызов, Пелерин, или предоставишь это право мне? -- громко
сказала вслух колдунья.
     Пелерин вначале театрально вздохнул, и  лишь  затем  появился  шагах  в
двадцати  за  низко  склонившимися  ветвями яблони. Его пентаграмму издалека
разглядеть было сложно, но отчего-то  казалось,  что  она  не  начерчена,  а
выложена небольшими камешками и песком с садовых дорожек.
     Встречаться  с  Пелерином  Маю  было так же приятно, как найти в пироге
запеченого таракана.
     -- Как будто мы уже бить друг друга собрались, -- с упреком  проговорил
колдун. -- Давай вначале поговорим.
     --  О чем нам с тобой разговаривать? -- пожала плечами Маддалена. -- Ты
против нас, значит, мы против тебя.
     -- Как ты все просто разграничила. А  ведь  на  самом-то  деле  в  мире
ничтожно  мало  вещей,  между которыми возможно провести четкую границу. Все
преображается, перерождается, дополняет друг друга, меняется местами... а ты
решила как? Если я плохой, то ты -- хорошая?
     -- Или наоборот, -- тихо произнесла Маддалена. --  Не  заговаривай  мне
зубы.  Или  ты  делаешь  вызов,  или  в  Грааге соберется Мастерский Совет и
придушит тебя твоим же залогом.
     -- Не волнуйся за меня и мой залог. Мастерский Совет еще нужно собрать,
что само по себе непросто, а залог  я  подменил.  Я  всю  жизнь  менял  вещи
местами,  и  сыграть  шутку  с Цехом мне не составило труда. Поговорить же я
хотел о тебе. Что бы ты хотела получить от жизни, Маддалена Беган из Обежа?
     -- Мастер, -- сказала колдунья, -- при  чем  здесь  я?  Мы  о  поединке
беседуем или просто время убиваем?
     Бернгар  Пелерин  покачал  головой.  С  лица  его не сходила притворная
опечаленность недостатком сообразительности у противницы.
     -- Похоже, ты нарочно не желаешь меня понимать. Хорошо, я предложу тебе
без обиняков: принимай мою сторону. Поверь, я отговариваю тебя  от  поединка
не  потому,  что  боюсь  проиграть. Все твои прежние соперники были ничто по
сравнению со мной, потому что Цех выпивал их колдовскую Силу. Но мне Цех  не
помеха.  У меня есть посредник, который по собственному желанию подменил мой
заклад собой. Ты свободна, и я свободен. Ты не представляешь, как  много  мы
могли  бы сделать вместе. Мы уничтожим несправедливое объединение под именем
Цех. Мы освободим силу двух миров, и они оба лягут у наших  ног.  Мы  станем
богами  нового  времени.  Ну?  Решайся! Я дарю тебе половину своего будущего
величия, поскольку ты, девочка, заслуживаешь гораздо больше, чем имеешь.
     Маддалена скромно поводила туфелькой по седой травке у себя под ногами,
повертела в  пальцах  перышко,  и  ответила  на  возвышенную  речь  Пелерина
обезоруживающе просто:
     -- А вот кукиш тебе.
     Бернгар Пелерин развел руками.
     --  Ну,  я  тогда  не  знаю,  с какой стороны к тебе подступиться. Я не
предполагал, что у тебя вовсе нет воображения. Ты мне не казалась  дурочкой,
когда  я  следил  за  тобой прежде. Хорошо, давай договоримся по-другому: не
хочешь помогать мне -- хотя бы не мешай. Что тебе Цех? Всего лишь помеха.  Я
эту  помеху  уничтожу. Не отвлекай меня от задуманного, не заставляй тратить
заклинания на тебя. Не забудь, что  ты  пересекла  границу,  а,  значит,  не
можешь оставаться при своих. Всякий колдун сильнее у себя дома.
     Маддалена нахмурилась.
     -- Не трать зря время, чтобы напугать меня, мастер.
     --  Почему?  Почему  ты  хочешь  быть против? Ты даже не принадлежишь к
Цеху, какой смысл тебе защищать цеховые порядки?
     -- Есть мнение, мастер, будто ты  желаешь  взять  вещь,  с  которой  не
знаешь,  что  будешь  делать.  А  вдруг  вещи  откажутся  меняться местами в
объединенном мире и поведут себя не так, как ты привык?
     -- На  "вдруг"  доводов  не  напасешься,  моя  хорошая.  Сначала  нужно
сделать, а там будет видно, к чему это приведет.
     -- Это опасно, мастер.
     -- Жить тоже опасно. От жизни, как говорят люди, умирают.
     -- Люди говорят так, исходя из наглядного опыта.
     --  Люди говорят так, люди делают так... Ты же никогда не делала ничего
так, как все. Ты всегда поступала наоборот. Я  не  стыжусь  признаться,  что
учился  у  тебя.  Учился все на свете переворачивать с ног на голову, учился
действовать так, как от меня не ждут...
     -- И доучился до подмены залога и бунта против воспитавшего тебя  Цеха?
И почему ты считаешь, что в моих интересах тебя поддержать?
     --   А   почему   бы   нет?  Ты  молода  и  ты  не  страдаешь  цеховыми
предрассудками. Цех стар и костен, он сам грызет себя изнутри;  он  не  дает
дышать,  мыслить, чувствовать -- не только тем, кто внес ему залог, но всему
миру...
     Их спасло то, что Май уже обжегся с доверием к Беренике.
     Пока Пелерин уговаривал Маддалену присоединяться, бродившая  поблизости
Береника,  достав  из-за  спины светящийся слабым лунным светом коготь-серп,
подкралась  сзади  и  приготовилась   переступить   проведенную   Маддаленой
колдовскую  черту.  Заметив  это, Май протянул руку и перехватил Беренику за
запястье. Жалобно вскрикнув, она выронила лунный коготь и упала  на  колени.
Май подтащил ее к себе и перехватил за локти.
     У  Маддалены,  бросившей  взгляд  в  сторону Мая, затрепетали ноздри от
гнева. По ее мыслям Май понял, что подменившим залог посредником Береника  и
являлась,  иначе  ей  невозможно  было  бы  проникнуть  в построенную против
Пелерина пентаграмму. Собственной Силы у Береники попросту  не  осталось  ни
капли, вся она ушла в уплату Цеху.
     Маддалена укоризненно покачала головой.
     --  Ты  ошибся, мастер, -- сказала она. -- В этот раз ты ошибся намного
сильней, чем когда предложил мне  союз  против  Цеха.  Ведь  ты  меня  почти
уговорил. Что ж, и излишнее вероломство иногда подводит...
     Пелерин не двинулся с места, но сильно побледнел.
     --  Я  не  просил  ее...  Она...  любит  меня, не понимает, что творит.
Клянусь, Маддалена, она вмешалась без моего разрешения! Я  не  желал,  чтобы
она  имела  к  этому  отношение,  мне нужен союз с тобой. Мы можем соединить
миры, мы разделим власть над ними...
     -- Ты обещал это МНЕ,  --  прорычала  Береника,  вырываясь,  и  сделала
попытку укусить Мая за руку.
     Май  тряхнул  ее, чтоб не кусалась, но заставить смолчать себя был не в
силах.
     -- Вы негодяй, Бернгар Пелерин, -- сказал он. -- Вы используете в своих
целях не только тех, кто вас ненавидит или кто к вам безразличен. Вы  хотите
снимать  проценты  и  с  любви  тоже.  Когда  человек  ослеплен  и не желает
осознать, на что его толкают, извлекать  из  этого  выгоду  низко,  Пелерин.
Гадко. Подло. Никакое понятие о морали не освещает этот ваш поступок...
     Лицо  Пелерина  скривилось,  но  даже  презрительную улыбку он не сумел
изобразить, хотя все еще старался держать себя в руках.
     -- Ах, ох, мораль, -- сквозь зубы процедил он. -- И от кого я  слышу  о
морали?  От  первого беспутника на свете? Не повторяйте при мне этого слова,
сударь, иначе я вам отвечу чем-нибудь плохим. Молчите и не  мешайтесь  не  в
свое дело. Ведь я одним пальцем могу вас раздавить.
     Маддалена    разнимать   их   и   не   подумала,   даже   наоборот   --
заинтересовалась. Май слегка этому удивился и продолжил:
     -- Да, попирать законы, нарушать клятвы, подменять  заклады  преданными
вам  по  глупости  людьми -- на это, верю, вы способны. Но это и все, что вы
можете, Пелерин. Честью ответить за собственные дела у  вас  не  выйдет.  За
неимением чести.
     --  Ты...  -- хрипло проговорил Пелерин. -- Да кто ты?.. Муравей. Ничто
на весах вечности. Никто в книге человеческих судеб. Жив ты или умер --  для
кого  это  имеет  значение?  Ты  пыль,  ты прах, ты существо без имени и без
предназначения...
     Май слушал, что думает на этот счет Маддалена. "Ты мог  бы  помочь  мне
сделать  эту  часть  работы? -- спросила она. -- Боюсь тратить на него Силу.
Мня еще ждет встреча с Цехом, на знаю, хорошая или плохая..."
     "А как?" -- спросил Май.
     "Разозли его."
     "Он уже зол".
     "Он не имеет права применить  к  тебе  колдовство.  Он  станет  драться
честно назло тебе, если ты обвинишь его в обмане."
     Гусиное  перо  в ее руках окуталось радугой превращения. Май постепенно
узнавал предмет, в который оно трансформируется. Это была  та  самая  шпага,
которой  он  убил  Бартеля Фрея. Май понял, чего от него ждут. Внутри у него
похолодело, но останавливаться ему было нельзя. Если выполнять  предложенное
Маддаленой, то сейчас, сразу. Тогда Май сказал:
     --  А  ты  просто трус, Пелерин, кто бы ты ни был и что бы ты о себе не
думал.
     -- Выпусти его ко мне, сестра, -- обратился к  Маддалене  Пелерин.--  Я
докажу ему, в ком из нас больше чести.
     Маддалена улыбнулась Маю одними губами.
     --  Я  мало  ему  верю,  -- честно сказал Май.-- Это опять какая-нибудь
подлость.
     -- Давай поставим все на  этот  поединок,  --  не  отствал  Пелерин  от
колдуньи. -- Чья сторона победит, та и взяла.
     -- Залог, -- ровным голосом сказала Маддалена.
     Пелерин указал на Беренику:
     -- Моя жена тебе залог. И наш будущий ребенок.
     Маддалена  взвесила  в  уме ценность прибавившегося факта. Положение ее
вполне устраивало. Она косо глянула на Мая.
     "Он будет драться честно. Вряд ли он лжет."
     И протянула Маю шпагу.
     Пелерин  сломил  веточку  с  дерева  и  выступил   за   пределы   своей
пентаграммы. В руках его вместо яблоневого прутика уже был клинок.
     Слегка пристукнутая Силой Маддалены Береника тихо охнула и обмякла. Май
осторожно  уложил ее на траву. Он думал, что это нечестно -- выставлять его,
чтоб делать работу для Цеха. Он боялся. Он знал, конечно,  что  теоретически
колдовать  против  человека,  не  наделенного  Силой, нельзя. Если он ударит
чародея кулаком по лицу, он должен ждать ответа тем же самым. Но на практике
все зависело от чародея. Если Май правильно кое-что  помнил  и  верно  вывел
зависимость  прозвища  "черный  колдун"  с закладом Юма, который невольно по
милости Маддалены подсмотрел, то Юрген Юм был включен в список ненадежных  и
выслан охранять границу именно за то, что наградил одного из любовников его,
Мая, матушки неким колдовским подарком отменно скверных свойств.
     Принимая  из  рук  Маддалены шпагу, Май попытался взглянуть на Пелерина
внутренним зрением, но путаница в голове помешала что-либо ясно рассмотреть.
Различить желаемое, действительное и  страхи  опять  стало  невозможно.  Тут
оказались   и   россыпи   денег,   и   довольная  Маддаленина  мордашки,  и,
одновременно, -- леденящий холод вместе с сожигающей жарой, словно прообразы
кругов  ада.  Май  сразу  вспомнил,  что  давно  не  был  на  исповеди,  ему
превиделось  собственное тело в вечернем сумеречном саду, и далее -- о ужас!
-- путешествие в лодке Перевозчика с золотыми ста фларами во рту, а  на  том
берегу  темной  реки его ждет оборотень, чтоб вернуть долги... Последний раз
подобное отсутствие решимости отстаивать  собственные  достоинство  и  честь
случалось  с  ним  лет  семь назад, когда за перевезенную тайком депешу одна
торговая республика послала по его следу наемного убийцу, и Май  лишь  чудом
не съел подсыпанный ему в пищу яд...
     Образумил его голос Маддалены, которая тихо спросила:
     --  Ты  всякий раз так трясешься, когда берешь оружие в руки? Но как же
ты тогда стал знаменитым?
     И Май проглотил свой страх. Он вспомнил, что на него  смотрят.  Удобней
перехватил эфес и шагнул навстречу Пелерину.
     Боялся  Май  колдуна,  вроде  бы,  зря. Не таков тот был боец, чтоб его
стоило бояться. Но и поединка по совести у них не получилось. В чем оказался
противник Мая ловок, так это в отступлении. Пелерин пятился по всему саду --
вокруг яблонь, к пруду, обратно к Маддалене, прочь от нее, а  Маю  никак  не
удавалось  его  не  то, чтобы достать, а даже попросту догнать. Через десять
минут этой беготни Май начал всерьез кипятиться. Все  его  усилия  пропадали
втуне, подлый колдун все время прятался и убегал, убегал, убегал.
     Май  не  понимал,  что  это  за  тактика.  Пока  не  взглянул, случайно
приблизившись, на Маддалену. Судя по ее лицу,  непорядок  был  не  только  с
поведением Пелерина. Май выбрал момент, отскочил от Пелерина сам и посмотрел
вдаль, на горы.
     Туманный  Пояс дышал. Над ним переливался воздух, и выглядел охраняющий
Долину  хребет  неестественно,  словно  мираж  в  пустыне.  На  сад  дохнуло
потусторонним  ветром.  Закружились  в воздухе палые листья, веточки и сухая
трава.
     -- Вернись сюда, -- крикнула Маю Маддалена. -- Он нас надул! Я не  могу
остановить это без тебя -- ты составная часть моих построений!
     Бернгар  Пелерин засмеялся, поняв, что его фокус оценен по достоинству.
Сейчас он заступал Маю дорогу, стоя к Маддалене спиной.
     -- Не пущу, -- сказал он.-- Я не обманываю тебя, я не обманываю  ее,  я
просто  подготовился заранее и гораздо лучше, чем многим хотелось бы думать.
Потерпите еще немного, скоро мое дело будет окончено.
     -- Ты не забыл про свой залог,  Пелерин?  --  проговорил  Май,  пытаясь
подловить колдуна во время разговора.
     -- Я отдал твоей девчонке в залог много, очень много, но я взял в обмен
тебя.  Если  она  причинит  вред Беренике, она поплатится твоей жезнью прямо
здесь и сейчас. Этого она делать не станет, можешь мне поверить.
     -- Тебе я уже вряд ли поверю когда-нибудь, -- отвечал Май.
     Маддалена, мысли  которой  Май  за  пределами  пентаграммы  не  слышал,
разыгрывала  какую-то  пантомиму. Она подобрала с земли оброненный Береникой
лунный коготь, настрогала в ладонь мыла с обозначающего превращения куска, и
показывала теперь на себя, на Мая, на Пелерина, на  мыло,  и  манила  рукой,
очевидно, пытаясь показать, что если не выходит подойти одному, надо сделать
это вместе с Пелерином, только чтобы он на нее не смотрел.
     Такая задача показалась Маю проще.
     Он попробовал потеснить мастера, тот осклабился и повторил:
     -- Не пущу!
     Маддалена выбросила мыльную крошку из пентаграммы в их сторону.
     -- Убью гада, -- сказал Май и сделал не очень честный выпад.
     Пелерин отпрыгнул, выкрикнув:
     -- Поздно! Перемену Мест это уже не остановит!
     Прикинуться,  что  потерял  голову  от гнева, Маю было по способностям.
Пелерин  доверчиво  посторонился  от   сумасшедшего   полета   стали   перед
собственным носом, сделал последний необходимый шаг назад, вдруг заскользил,
как  гусь  на  льду, взмахнул руками, тщетно стараясь удержать равновесие, и
навзничь рухнул в траву.
     Май моментально перескочил через него и успел оказаться на своем  месте
рядом с колдуньей прежде, чем Пелерин опомнился и смог бы помешать.
     --  Выкини  отсюда  эту...  что  она  разлеглась  тут?  --  сказала Маю
Маддалена, указывая на начавшую шевелиться Беренику.
     Май без церемоний выкатил подругу Пелерина за магическую черту.
     Пелерин  тем  временем  остервенело  вытирал  о  траву  подошвы  сапог:
оказалось,  что  он шагу не может ступить без того, чтоб не поскользнуться и
не упасть. Проку от его стараний было немного. Какая-то  пакость,  учиненная
Маддаленой  при  помощи мыла, пристала к нему намертво. Наконец он догадался
снять сапоги и бросился к своей пентаграмме босиком.
     Май видел (хотя и нельзя было этого глазами видеть из замкового  сада),
что растворяются и дрожат уже не только контуры гор, но и окраины долины, те
самые  белые  фермы  и зеленые пастбища. Видел, что Маддалена сосредоточенно
ищет выход, и что ее собственной Силы на  откат  сотворенного  Пелерином  не
хватает, и время упущено. Видел тихий ужас Юргена Юма, который более не ждал
Мастерский Совет, а просто вслух ругался в своей комнатке в Грааге.
     В  довершение всего, в лицо Маю бросило пригоршню теплой пыли. Май даже
испугаться не успел. Пропали деревья вокруг. Солнце, плавя воздух  и  землю,
касалось  краем непривычно близкого и словно льющегося в раскаленном воздухе
горизонта. Текли зыбучие пески, кипящим золотом горело небо, а  предзакатная
пустыня была настолько красна, что глаза жгло от ее кроваво пылающего света.
С  горячим  ветром  летел,  обволакивая  все вокруг, мельчайший белый песок,
напоминающий на ощупь пудру.
     Окликнув мысленно  колдунью,  Май  разглядел  ее  спокойное  упрямство.
Мастер Перемены Мест делал свою работу -- менял одно с другим местами.
     Маддалена тоже делала, что умела -- рушила чужие магические построения.
     Пустыня  мигнула  и  исчезла.  Вместо  бескрайних песков колдунью и Мая
окутала синяя снежная мгла, и ветер застонал и завыл  в  поднебесье,  словно
идущая  по горячему следу свора Дикого Охотника. Опять перемена не напугала,
а успела только удивить. Сместились ребра, на которых натянута кожа мира,  и
вот  они  снова в саду: Маддалена зябко ежится, а Май брезгливо отряхивает с
одежды перемешанную со снежным крошевом посеревшую пустынную пыль.
     Но прежде, чем они были брошены  в  третье  путешествие  --  туда,  где
смертоносные  поляны и отравленное озеро, -- Маддалена сделала то обещанное,
чего от нее не ждали ни Бернгар Пелерин, ни Юрген Юм, ни, подавно, профан  в
колдовских делах Май.
     Она  дернула  Юма за ниточку взятого у него заклада. Юм в своей каморке
схватился за голову и с воплем повалился на пол. От заклада  Маддалене  нить
повела к его цеховому закладу, и начал распутываться пестрый клубок закладов
всех  посвященных  в  Цеховые  Мастера  магов.  Сколько их было -- несколько
десятков или несколько сотен -- Май не смог бы сосчитать. Каждый должен  был
долю своей Силы Цеху, каждый подчинялся залогу, каждый платил за возможность
существовать  частью  своего  могущества.  И  все  эти кусочки посыпались на
защиту Туманного Пояса, словно стофларовые монеты из  прохудившейся  рогожи:
две-три выдержать ничего не стоило, сотню уже трудно, тысячу -- невозможно.
     Плавно  погасли  колебания  воздуха; горы выдохнули гулкую пустоту и не
вобрали ее в себя снова; золотые  ручейки  Силы,  исходящие  от  пентаграммы
Пелерина,  судорожно  подергались  и зачахли. Сам колдун лежал, придавленный
гнетом  чего-то  невидимого,  но  ощутимо  тяжкого,  а  рядом   ползала   на
четвереньках еще не совсем пришедшая в себя Береника.
     Колдовство  напоследок  полоснуло  по  глазам  невиданным светом и тоже
исчезло. Май с  Маддаленой  провалились  в  плещущее  обрывками  несбывшихся
заклятий вечернее небо, и вновь оказались в домике на перевале.
     --  Ай-яй,  -- сказала Маддалена. -- Кажется, я перестаралась. Кажется,
Цех меня сейчас поймает.
     И села на пол.
     Май постоял, оглядываясь. Потолок не двигался, пол не качался, стены не
дрожали расплывчатым маревом. Он медленно осознавал, что колдовские  напасти
благополучно   миновали.   Хотя,  честно  признаться,  он  так  и  не  понял
окончательно, сон это был или явь.
     Мироздание держалось прочно, что твой гвоздь.
     Еще мгновение он сомневался, стоит ли делать то, что ему хочется. Потом
опустился на колени, обнял колдунью и сказал:
     -- Умница, ты все сделала правильно. Только так и можно было.
     Вымазанной в золе ладошкой Маддалена отерла сбежавшую с виска  капельку
пота, положила Маю руки на плечи и чуть покривила краешком рта:
     -- Спасибо, утешил.

        x x x

     С  Бернгаром  Пелерином  и  его  колдовством было покончено. За окошком
сгущались сумерки, и темный нетопленый дом начал оживать.  На  втором  этаже
зазвучали  вдруг  шаги,  скрипнула  дверь  мастерской.  С хрустальным звоном
отворялись зеркала, впуская в жилище Юма посетителей.
     Маддалена и Ипполит Май сидели на полу, прижавшись друг к другу.
     -- ...теперь-то  вам  очевидно,  что  всегда  необходимо  иметь  резерв
мастеров, чтобы затыкать подобные дыры, -- рассудительно вещал сверху кто-то
неповоротливый   и  грузный,  и  под  его  поступью  страдальчески  скрипели
деревянные ступени.
     -- Вот уж не знаю, мастер Пеш, -- отвечал старческий тонкий  голос,  --
что лучше: два мастера вразнобой, или один, но всюду не поспевающий.
     --  Поздравляю  вас, барышня, -- вкрадчиво промолвил некто третий, кого
не было видно, но при чьих словах ярко вспыхнул в камине огонь. -- Воистину,
никогда нельзя знать заранее, где обретешь помощь. Вы спасли репутацию Цеха,
и, даже не побоюсь сказать, самый Цех...
     Маддалена с Маем расцепили руки, и Май помог  колдунье  подняться.  Она
стояла,  выпрямившись  и  гордо  откинув голову, а навстречу ей спускался из
зеркальной комнаты Мастерский Совет.
     -- Я рада, что сумела вам помочь, господа, -- звонко произнесла она, но
Май почувствовал, как ее пальцы железной хваткой впились ему в  локоть.  Она
опять  готова  была драться, отстаивая свой Дар, хотя шансов теперь у нее не
было почти никаких.
     -- Успокойтесь, госпожа Беган,  никто  вам  не  припомнит  старого,  --
увидев  ее  настороженность,  вновь  проговорил  человек  с лисьими глазами,
появившийся третьим. Он обошел большого  толстого  мага,  который  спустился
наперед  всех,  и  оказался  возле  Маддалены.  --  Мастер Юм поставил нас в
известность о данном вам обещании,  и  Цех  согласен  исполнить  его.  Но  с
единственным условием...
     Маддалена вытянула шею.
     -- ...Вы должны внести цеховой заклад и принести присягу.
     --  То есть, -- как бы не веря собственным ушам, проговорила Маддалена,
-- вы меня принимаете в Цех?..
     -- Грех было бы такие  способности  пускать  по  ветру,  --  улыбнулись
Маддалене  лисьи  глаза  Магистра,  и остальные колдуны важно закивали. -- А
сейчас позвольте нам откланяться. Необходимо закончить с отступником.
     Они цепочкой  прошли  сквозь  комнату  и  исчезли  за  входной  дверью,
направившись в ледник.
     Май с Маддаленой переглянулись и дружно посмотрели им вслед.


     Их  застолье  протянулось далеко за полночь: Май, Юрген Юм, Маддалена и
серенький,  в  серой  одежде,  ничем  не  примечательный  Мастер   Истинного
Прозрения  Сэд Сэливан, прозванный Нам Тиброй, на которого Май, наслушавшись
о его делах, смотрел с неподдельным интересом.
     На кухне колдуна в горшке поспела  затеянная  Маддаленой  каша,  хозяин
дома  разжился  в  Грааге свежим сыром, виноградом, жареной индейкой и тремя
бутылками хорошего южного вина. Было у них эдакое простецкое  застолье,  где
нет  ни особых кушаний, ни изысканных речей. Но Маю нравилось. Как-никак, он
тоже был герой. Помог сразить оттупника и был теперь свободен от  выполнения
каких-то обязательных, свершаемых по велению судьбы, поступков -- словно его
из клетки отпустили.
     --  Я  не  понимаю,  --  пожимала  плечами  пьяненькая, и оттого слегка
ожившая Маддалена, водя по воздуху обглоданной косточкой, -- зачем  ему  это
было надо? Чего ему не хватало в жизни-то?
     Юм разливал по глиняным плошкам вино.
     --  Ну,  как сказать, -- не сразу отвечал он, -- всякий человек мечтает
получить то, чего  у  него  нет.  Ты  мечтала  вступить  в  Цех,  он  мечтал
освободиться  от Цеха, и путей у него к этому было два: либо Цех уничтожить,
либо потерять свою Силу. И -- вдруг он лучше нас  и  лучше  тебя  знал,  что
делает?..
     Маддалена смотрела в свою плошку с вином.
     --  Вы об этом уже говорили один раз. Стало быть, я поступила плохо, не
встав с ним на один путь?
     Юрген Юм развел руками и кивнул на Сэливана:
     -- Ответить на такой вопрос точно может только он.
     -- Мастер Сэливан?.. -- обратила свой взгляд к Нам Тибре Маддалена.
     --  Ты  поступила  плохо,  но  похвально,  --  с  готовностью  объяснил
провидец.
     -- Ну вот, -- огорчилась Маддалена. -- Теперь я понимаю еще меньше.
     -- А что будет с замком, мастер Сэливан? -- спросил Май.
     --  С  замком?  --  переспросил  Нам  Тибра. -- А что с ним может быть?
Стоит, как стоял. И долго еще простоит.
     -- Но владелец ведь должен будет поменяться.
     -- Ах, это... Маркиз Валлентайн сватался к Беренике Фосс еще весной.  И
то сказать, засиделась девка дома, -- он хитро прищурился на Маддалену. Та с
наглым спокойствием выдержала взгляд, и Нам Тибра опять посмотрел на Мая. --
Я  думаю,  теперь  у  нее  нет доводов против такого замужества, и множество
доводов за.
     -- Но ведь он старый, -- покачала головой Маддалена.
     -- Не очень-то и  старый,  --  ревниво  влез  Юрген  Юм.--  Может  себе
позволить.
     -- Зато он богаче самого герцога Граагского, -- ответил Сэливан.
     --  Все  так  просто?  --  разочарованно  сказал Май. -- Но что же ваше
собственное предсказание, будто наследник  родится  от  величайшего  чародея
всех времен и народов?
     --  Он и родится. От человека, едва не уничтожившего Цех. Имя-то у него
будет другое, да сплетников за язык не привяжешь. Уж вся Долина давно знает,
что и как. -- Нам Тибра снова хитро прищурился. -- Готов  поспорить  на  что
угодно,  в  роли  величайшего  чародея каждый из вас себя хоть на минуту, но
представил. Даже вы, мастер Юм, не удержались от того, чтоб помечтать.
     -- Не буду я с вами спорить, -- сказал Юм и резонно добавил: -- Помыслы
пошлиной не обложишь.
     -- Вот видите, -- усмехнулся Тибра. -- Видите, как все устроилось.
     Май улыбнулся. Благодаря ли всеобщим усилиям,  или,  наоборот,  вопреки
им, но все действительно стало по местам.
     Маддалена  зевнула,  прикрывая  рот  ладошкой. Поставила один локоть на
стол, потом другой.
     Май еще немного посидел молча, допил свое вино, и увидел, что она спит,
уронив на руки голову.
     -- Я могу каким-либо образом попасть отсюда в  Котур?  --  спросил  Май
Юргена Юма.
     -- Пройдите через зеркало, -- отвечал тот. -- Два шага, и вы дома.
     --  Я собираюсь не домой, -- сказал Май и подумал: а зачем ему в Котур?
Денег-то он так и не заработал...
     Нам Тибра поднялся из-за стола.
     -- Приятно было разделить с вами ужин, господа, но, к сожалению, и  мне
пора...
     Май  тоже  встал,  а  Юрген  Юм только косо зыркнул в их сторону и стал
составлять в стопку грязные тарелки.
     -- Но, прежде, чем уйду, -- продолжил Мастер Прозрения,  обратившись  к
Маю,  --  вам,  сударь, я должен сделать одно предложение. Не думаю, правда,
что вы его примете, но, чтобы  совесть  у  меня  была  спокойна,  сказать  я
должен.
     Май посмотрел на него с вежливым вниманием.
     --  Вы  могли  бы  стать достойным преемником делу, которому я посвятил
многие годы работы. У вас отличные способности.
     Мая передернуло от воспоминания о собственных способностях.
     -- Спасибо на добром слове, -- поспешно ответил  он,  --  но  вы  правы
насчет моего отказа.
     -- Что ж, тогда прощайте.
     Май  смиренно  наклонил  голову,  но вдруг опомнился и окликнул Мастера
Провидения:
     -- Скажите, Мастер Сэд, а будущее в самом деле есть?
     С загадочным видом Нам Тибра прикрыл глаза.
     -- Как вам сказать, сударь... Может статься, и нету.
     Мая такой ответ несказанно обрадовал.
     -- Благослови вас Бог!-- воскликнул он. --  А  я-то  уж  думал,  что  я
помешался.
     Тибра хихикнул.
     --  Я  и  сам-то  не  в своем уме, милостивый государь. Посудите, разве
можно жить все время так, как мы  с  вами  живем,  и  оставаться  в  здравом
разумении?.. -- И начал таять в воздухе.
     --  Все,  --  глядя  на  исчезающий сизый дымок в месте, где только что
стоял прорицатель, проговорил Май. -- Долиной я сыт  по  горло.  Я  не  могу
здесь оставаться ни минуты. Как пользоваться вашими зеркалами, мастер Юм?
     -- Шагнуть внутрь с представлением, где вы хотите оказаться.
     Май  кивнул.  Он бегло ощупал себя, в надежде обнаружить нечто, что его
здесь, не допусти Господи, задержит. Руки, ноги были целы, голова на  месте.
Существенная пропажа обнаружилась лишь одна.
     --  Часы, -- сказал он в пространство, потому что Маддалена спала, а Юм
понес посуду к рукомойнику на кухню. -- Я потерял часы.
     Он быстро  прошел  в  спальню.  Обшарил  смятую  кровать,  поискал  под
одеялом,  в  изголовье  под  подушками  и  даже  за матрацем у стены. Затем,
повинуясь догадке, опустился на четвереньки и наткнулся на  слегка  помятый,
вчетверо сложенный лист плотной бумаги, лежавший рядом с его часами на полу.
Он не сразу вспомнил его происхождение, а когда вспомнил, первым побуждением
было скомкать и выбросить.
     Тем не менее, Май листок развернул.
     Вексель, выписанный на купеческий банк в Котуре, извещал о том, что он,
Ипполит  Май,  должен  получить  семь  тысяч  флар  золотом  в  уплату долга
лейтенанта Фрея. Подписано поручительство  было  старой  обезьяной  маркизом
Валлентайном. Мерзавец все-таки получил свой замок. Жаль Беренику.
     Дрожащей  рукой  Май  сунул вексель за обшлаг рукава, потом передумал и
поместил его за пазуху, поближе к сердцу. Бросил в карман часы  и  торопливо
покинул спальню.
     Юрген Юм ждал его у двери в свою мастерскую со свечой в руке.
     Май решительно поднялся на второй этаж.
     -- Я готов, -- сказал он.
     Они  вошли  в  зеркальную  комнату.  Май  ждал,  что ему подскажут, как
действовать дальше, но Юм  отчего-то  колебался.  Он  поставил  на  клавесин
подсвечник,  подобрал папку со своими сочинениями и прижал ее к себе. Взгляд
его поблуждал немного по доскам пола  у  Мая  под  ногами,  и,  наконец,  он
спросил с какой-то робкой надеждой в голосе:
     -- А ваша матушка... она сейчас замужем... за кем?
     Май медлил с ответом. По совести бы надо было ответить правду.
     --  Видите  ли,  --  произнес  он,  --  сейчас  -- ни за кем. И поэтому
положение ее весьма затруднительно.
     Взгляд Юма вспыхнул, будто ему было семнадцать лет, а не пятьдесят.
     -- Ах, Боже мой! -- сказал он. -- Но теперь у меня  есть  деньги.  Я  с
радостью помогу ей, если вы скажете мне, где она находится!
     -- Ее положение затруднительно не в смысле отсутствия денег, -- пояснил
Май и рассказал, в чем дело.
     Юрген  Юм прикусил губу. Повествование о скверном положении матушки его
нимало не  смутило,  как  Май  на  то  рассчитывал.  Глаза  Юма  по-прежнему
светились.
     -- А как вы думаете, господин Май, -- произнес он, -- согласится ли она
выйти за меня замуж? Я решил оставить Цех. Не хочу больше... колдовства.
     Юм  раскрыл  свою  папку  и  подал  ее в руки Маю. "Филида и Тирс" было
написано на первой странице. "Опера в трех действиях и пяти картинах".
     -- Я написал эту вещь для нее и еще утром хотел просить  вас  передать,
но я мог бы и сам, если вам нетрудно сообщить мне, где она находится...
     --  Ничего  трудного  нет,  --  пожал  плечами  Май. -- Она ждет меня в
Гольдоке, в гостинице "Золотой фазан".
     -- Благодарю  вас!  Ваша  матушка  должна  гордиться  своим  сыном!  --
воскликнул Юм, выхватил у Мая свои ноты и моментально исчез за зеркалом.
     Май  ошарашенно стоял на середине комнаты. Его стал разбирать смех. Вот
ведь. Старый сбесится -- хуже молодого. Ладно. Матушка,  конечно,  удивится,
но, кажется, все семейные дела уладились неожиданно и сами собой. Только как
отсюда выбраться без колдуна? Решиться и просто шагнуть в волшебное зеркало?
     Он  подошел  к  тому  из  зеркал,  в  котором скрылся Юм. Закрыл глаза,
приготовился...
     Дверь мастерской скрипнула и приоткрылась. На пороге стояла Маддалена.
     -- Ты даже не попрощался, -- упрекнула Мая она,  быстренько  подбежала,
обвила его шею руками и подставила губы для поцелуя.
     Май первым делом поцеловал ее, и только потом слегка от себя отстранил.
     -- Ты уходишь? -- сказала она. -- Я с тобой.
     -- А как же Цех -- твои мечты?
     -- И наплевать на них.
     Май  снял  ее  руки  со  своей шеи, крепко взял под руку и повел вон из
мастерской, на другую сторону границы.
     Внизу повернул к себе и придержал  для  ясности  объяснения  за  плечи.
Сказал, глядя прямо в лицо:
     --  Маддалена Беган из Обежа, подумай хорошенько, чего ты на самом деле
хочешь? Большой чистой любви? В постель? Или, все же, стать Мастером Цеха?
     Она покраснела, смутилась и опустила голову.
     -- Да, -- призналась она. -- Я сказала сгоряча.
     -- Вот так-то. -- Май приподнял ее личико за подбородок,  наклонился  и
снова  заглянул  в  глаза.  --  Я  ухожу  один,  но  мы  с тобой обязательно
встретимся. Это я тебе обещаю, как Предсказатель.


                       < Тверь 1997 >